ДВОР, В КОТОРОМ КАЖДЫЙ САМ СЕБЯ КОРМИТ
В одном небольшом южном городке, солнечном и зеленом, есть короткая улица, упирающаяся в гору.
Дома на этой улице одноэтажные. Стоят они в маленьких двориках, затененных деревьями и высокими заборами из камня. С этой улицы в очень ясные дни бывает виден Эльбрус.
Машины здесь проезжают редко. Редко бренчат по булыжнику колеса повозок, а шума больше, чем в центре, — от кур, поросят, баранов, собак. Изредка можно услышать даже рыдающий голос ишака.
Но есть и тихие дворы. Например — предпоследний. Там живут пожилые люди. Анна Павловна и ее муж.
Детей у них нет. Нет и надписи на калитке, которая есть у многих: «Осторожно! Злая собака!» Поэтому, когда открываешь калитку и входишь во двор, кажется, что в нем, кроме хозяев, нет ни единого живого существа.
Два разных дома стоят в этом дворе. Справа большой — там живут хозяева. И в левом углу еще домик величиной в одну комнату. Там до самой весны была корова.
Однажды, зимним вечером, поговорив о сене, которое дорого стоит, Анна Павловна и ее муж исписали цифрами целую тетрадь в клетку. Они делали это молча, потому что и без слов понимали друг друга. Ну, а если цифры все-таки перевести в слова, то получалось, что вместо коровы куда выгоднее держать жильца. Это значит — из коровника сделать дачное помещение и сдавать его приезжим.
— А молоко?
— Молока будет — хоть залейся, — уверяла Анна Павловна, — были бы деньги!
— А сад? — спрашивал муж. — А как же трава в нашем саду? Она будет расти так себе? Напрасно будет расти трава?!
Анна Павловна задумалась, а муж опять стал умножать, делить и вычитать, теперь уже считая и траву. Новые длинные столбики цифр кончались коротким словом: коза!
Анна Павловна сразу поняла, в чем дело. Коза очень выгодная скотина! Молоко дает! Мало ест!
Места почти не занимает! Летом ее можно держать в саду. Зимой — где угодно, хоть на кухне.
Так и сделали. Продали корову. Купили козу и в первые же теплые дни переделали коровник в дачное помещение.
Побелили изнутри и снаружи. Повесили марлевые занавески на окно и дверь и стали ждать.
НЕБЛАГОДАРНАЯ МАРТА
Печально живет привязанная к старой груше веселая козочка Марта. Раз в день дают ей остатки супа, разбавленные холодной водой.
Если в похлебке попадаются кусочки мяса или лука, коза перестает тянуть сквозь зубы противное пойло и отплевывается. Лучше уж грызть каменные груши, которые падают с дерева.
Кормят Марту из маленькой голубой кастрюльки. Анна Павловна ставит в ней похлебку на землю и уходит. Марта сразу же бухается передними ногами на коленки перед низенькой кастрюлькой и в такой неудобной позе ест, иногда даже подергивает коротким хвостом, если похлебка забелена молоком. Но случается это редко. Не каждый ведь день у Анны Павловны молоко прокисает от жары.
Марточка, названная так потому, что родилась в марте месяце, — козочка умная и веселая. Она даже на привязи пробует веселиться: встает на дыбки, подпрыгивает, бодает старую грушу.
А вот побегать ей, как видно, не суждено.
Человеку даже представить себе трудно, какая это пытка для шестимесячного козленка…
И это еще не все. Каждый день, на закате, выспавшийся после обеда хозяин надевает соломенную шляпу, закуривает сигарету в длинном янтарном мундштуке и принимается пасти Марту. Как только ее отвязывают, она рвется вперед, но хозяин — мужчина грузный, у него не разбежишься.
Марта понуро бредет, на ходу пощипывая траву. Хозяин стоит над ней и, выпятив живот, смотрит, как она пасется. А пасется она неважно.
Это и понятно. У кого не пропадет аппетит, когда тебе смотрят в рот.
Марта страдает и злится на своего хозяина, а хозяин злится и брюзжит на свою козу, которая не ценит внимания:
— Дура, я сам тебя пасу!
Через некоторое время, считая, что коза достаточно попаслась, хозяин снова привязывает ее к старой груше.
Каждое утро мимо калитки Анны Павловны проходит пастух и собирает соседских коз в стадо. Но Марту в стадо не отдают: пастуху надо платить. Анна Павловна говорит, что не подохнет коза и так. Это верно — коза не подохнет. Но она могла бы жить гораздо лучше.
«ГЕНИАЛЬНАЯ» КУРИЦА
Кроме Марты, по двору бродит, тоже в полном одиночестве, рыжая курица. Но, глядя на нее, нельзя сказать, что она несчастна.
Она большая, болтливая и для курицы слишком хорошо летает, потому что слишком часто приходится улетать от опасности. Соседи Анны Павловны каждый день ловят ее и никак не могут поймать.
Зачем же, спрашивается, ловить чужую курицу?..
А затем, чтобы она не разгуливала по чужим обеденным столам, которые с наступлением жары накрывают в тени под деревьями.
Обычно это бывало так: у соседей справа или у соседей слева раздается крик:
— Опять эта Рыжая здесь!
Анна Павловна хохочет:
— Я не могу курицу на цепь сажать!..
— А почему ты ее не кормишь? Надо кормить, кор-ми-ить!
— Летом? — изумляется Анна Павловна. — Кормить курицу летом?! А зачем бог дал ей клюв? Пусть добывает сама. Хватит с меня того, что я ее зимой кормлю.
А в это время под кустом ежевики рыжая курица громко кокочет — просто покатывается со смеху: «О-ок-кo-ко-ко-о! О-ко-ко-ко-ко-о-ок!»
Соседей это злит, и они грозятся поймать Рыжую.
―Пожалуйста! — дразнит их Анна Павловна. — Попробуйте поймайте — это же гениальная курица!
Чем только не научилась питаться Рыжая! За исключением супа, она ест всё: варенье, печенье, котлеты, рулеты, сосиски, салаты…
Биографию гениальной курицы хозяйка «по секрету» разболтала сама. Пять лет назад, воскресным летним днем, Анна Павловна поругалась со своим мужем. Они и сейчас каждое воскресенье спорят о том, кому идти на базар. Тот воскресный скандал, что был пять лет назад, окончился забавно — на базар хозяева отправились оба! Сначала он. Потом — она.
Не обнаружив во дворе мужа, Анна Павловна решила, что он удрал к соседям играть в козла.
На базаре каждый купил по цыпленку. Так уж принято в этом городке — по воскресеньям здесь едят жаренных цыплят.
Анна Павловна со зла и по жадности купила тощего рыжего. Хозяин, поскольку он не скуп и не злобен, купил отличного белого цыпленка.
Съели, конечно, белого. Рыжий был отпущен.
— Зарежу, когда станет помясистее, — решила Анна Павловна.
Но цыпленок рос и оставался тощим, потому что его не кормили.
В конце концов из тощего цыпленка выросла рыжая хитрая курица. Хитрость была в том, что, как только Рыжая выросла, сразу стала нести яйца — каждый день и даже в воскресные дни. Это ей и обеспечило вечную жизнь, но она не была от этого счастлива.
Куры не созданы для одиночества! Родственников у Рыжей поблизости не было. Она даже не знала, кто купил или, может быть, кто съел ее братьев и сестер.
Так она и осталась одинокой. А раз не о ком заботиться и некого любить — поневоле делаешься эгоистом! Вот почему у Рыжей нет других забот, кроме своего желудка.
Целыми днями она только и рыщет, только и смотрит: чего бы еще такого склевать?
Нехорошо, конечно, сравнивать человека с курицей, но Анна Павловна тоже изо дня в день только и думает об одном: а что бы такое вкусненькое съесть?..
ЛИСТ ЗА ЛИСТОМ
Так и шла жизнь во дворе под горой. И может быть, оттого, что он такой пустынный, тихий, в нем поселилось еще одно существо, которое летом не надо было кормить.
В конце сада из-под кучи дров вдруг вышмыгнул маленький, белый, необыкновенно чистый крольчонок. Он осторожно огляделся. Потом вскинул и оставил торчмя уши, которые были ему явно не по росту. Эти огромные уши, чуть-чуть поворачиваясь, ловили шорохи. Он слушал долго, потом медленно и мягко опустил уши, и они мостиком повисли над его спиной от затылка до самого хвостика. В таком виде крольчонок напоминал троллейбус, у которого опущены дуги.
После этого крольчонок заработал носом. Он ощупывал воздух, как что-то твердое и определенное. Потом потянулся к листьям. Листья, видимо, пахли приятно, потому что розовый крестик его мордочки разомкнулся, и тут кролик показал, как надо есть — красиво, толково, аккуратно и с такой быстротой, какая, наверно, полезна одним только кроликам.
Откуда он взялся — неизвестно. Мальчишки с этой улицы говорят, будто бы за крольчишкой гнались два здоровенных кота и что крольчишка будто бы спасся только потому, что так мал и смог проскочить через щель в заборе, а коты будто бы по очереди совали в эту щель морды, но оба оказались такими мордастыми, что просовывались только по уши. А дальше — стоп!
Быть может, мальчишки всё это выдумали, а может, и нет. Ясно одно — маленький кролик вылез из своего гнезда, заблудился и обратно уже дороги не нашел. Однако если он и впредь будет таким толковым в еде, то отлично вырастет и в саду у Анны Павловны.
Ночует крольчонок под кучей дров, а долгими летними днями неутомимо жует. Лист за листом, лист за листом. Ему хочется вырасти поскорее.
Если внизу свежих листьев нет, он встает перед кустом на дыбки и объедает все на этой высоте, и тогда его слабые передние лапки повисают вдоль выпяченного пузика, как пуховые варежки на тесемке.
КАК ОНИ УЖИВАЛИСЬ?
Отлично! И кролик, и коза, и курица, хотя не всегда могли понять друг друга.
Когда крольчонку вздумается съесть кусочек хлеба, он приходит под грушу, где всегда валяются недоеденные Мартой корочки. Выберет посвежее и, прижав по-собачьи, одной лапкой, спокойно грызет. Марта не прогоняет его.
Посередине дворика, подле дома Анны Павловны, там, где тени нет, обычно лежит толстая доска, а на ней разложены нарезанные для сушки яблоки.
Однажды кролик обнаружил это, важно уселся на своем хвостике перед доской, как сидят за столом, и стал обедать.
Марта, привязанная к дереву, не могла дотянуться до яблок. Она смотрела на кролика и блеяла. Кролик поглядывал на козу и удивлялся, отчего она ноет, — хочется, так иди и ешь!
Не всякий умеет так опрятно есть, как ел крольчонок, — без жадности, ломтик за ломтиком, легонько придерживая обеими лапками. При этом на столе — ни единой крошки. Под столом — никаких огрызков.
За спиной у крольчонка рыжая курица пела свою дурацкую песню про какого-то Кокó. Она прохаживалась взад и вперед, одним глазом поглядывая на яблоки— а вдруг хозяйка нарезала червивые? Рыжая курица прошлась так несколько раз и неожиданно остановилась. Ей показалось, что в сердцевине одного из кружочков что-то приятно шевелится. Она сразу перестала петь, подошла и с размаху треснула клювом по доске с такой силой, как будто в доску одним ударом вогнали гвоздь.
У крольчонка подскочили уши. Он подумал: «Вот сумасшедшая, какие тут могут быть червяки, раз я ем!»
Но куры ведь не верят своим глазам. Они долбят клювом в одно и то же место до тех пор, пока и дураку не станет ясно, что это зря.
Рыжая курица раз пять тюкнула железным клювом туда, где ей померещился червяк, и только после этого потрудилась подумать, что хозяйка ее не такова, чтобы сушить на зиму червивые яблоки. Червивые она продает!
— Как?! — зло крикнула курица на весь двор. — Как? — И пошла наконец прочь от доски.
«Давно бы так!» — подумал крольчонок, мирно сложил на спине уши и продолжал обедать, раз уж представился счастливый случай, что хозяйки так долго дома нет.
«ДИКИЙ»
В начале августа, когда у фруктовых садов уже усталый вид, а в глубине коротких улиц с самого раннего утра колеблется накаленный воздух, в городок из Ленинграда приехал немолодой одинокий человек. Он приехал сюда погреться на солнце, отдохнуть от завода, от городской суеты и немного подлечиться.
Первое, что узнал, сойдя с поезда, Сергей Ильич, это то, что он, оказывается, «дикий». Да, «дикими» здесь называются все, кто приезжает без путевок.
Сергей Ильич пошел искать себе комнату.
Было это в полдень. Улицы в этот час не слишком людны. Не слишком часто, поднимая пыль, проносились «Победы» и «Волги».
Зато очень часто встречались низенькие гремящие повозки, запряженные такими великолепными лошадьми, каких Сергей Ильич никогда не видел.
Он шел и поглядывал на калитки. Остановился наконец у той, где предостерегающей надписи о злых собаках не было. Но не потому, что он не любил собак. Просто в такой двор легче войти приезжему человеку.
Под старой акацией, в рябой, веселой тени, сидела грузная женщина, совершенно разомлевшая от жары.
Как только Сергей Ильич вошел во двор, она поднялась и сказала:
— Пожалуйста, пожалуйста…
— Комнаты у вас сдаются? — вежливо спросил Сергей Ильич.
— Пожалуйста, пожалуйста, — нараспев повторила симпатичная с виду хозяйка. — Меня зовут Анна Павловна, пойдемте, вот вам целый дом!
— Дом не требуется. Мне нужна комната на месяц.
— Так вот же, — сказала Анна Павловна и повела Сергея Ильича в левый угол двора, к маленькому домику величиной в одну комнату.
— Это же настоящий дворец, а не комната!.. Позавчера белили, пожалуйста, входите! Вот вам кровать. Вот вам стол. Вот вам шкаф. Вот вам плитка. Вода своя — на гору таскать не надо.
— А как у вас насчет мух?
— Пожалуйста, пожалуйста! Вот вам занавеска от мух, — и Анна Павловна задернула марлевую занавеску над дверью. — Можете вообще не закрывать дверей — ни мух, ни воров!
— А жара?
Этот вопрос почему-то рассердил Анну Павловну.
— Жара?.. Жара! — закричала она вдруг. — Может, вы хотите, чтобы за тридцать рублей вам охлаждали воздух? Или, может, вы еще чего-нибудь захотите?!
— Я хочу снять эту комнату.
— Так кто же вам мешает, — мгновенно добрея, сказала Анна Павловна, — я думала, вам не нравится.
— Напротив!
— Что напротив?! Напротив никого нет — это наш сад…
— Я хотел сказать — наоборот! Очень нравится.
— Ах да! Да-да… какой вы интересный человек…
А комната Сергею Ильичу и в самом деле понравилась. Понравились чистый двор и сад и то, что по обе стороны от этого двора сквозь плетеные изгороди просвечивали соседние дворы и домики.
Но приятнее всего было то, что эта — на вид такая симпатичная — хозяйка живет отдельно.
НЕ КАЖДОГО ВЕРЕВКОЙ ПРИВЯЖЕШЬ
Когда Сергей Ильич обжился в доме Анны Павловны настолько, что стал говорить и думать: «наш двор» и «наш сад», — он понял, что хозяйка этого дома, и этого сада, и курицы, и козы, и кролика — равнодушный и сухой человек, который считает, что раз домашние животные продаются на рынках, как домашние вещи, то к ним и не следует относиться лучше, чем к лопатам и кадушкам.
Лежа на циновке под яблоней, он видел, как томится козочка Марта, видел и ничем не мог ей помочь. Марта рвалась на волю. А попробуй отвяжи! Анна Павловна тут же привяжет ее снова да еще побьет в наказание, Это настолько удручало Сергея Ильича, что он перебрался со своей циновкой под другое дерево, хотя там было гораздо меньше тени.
Вообще Сергей Ильич не мог спокойно смотреть, как томится живое существо. Из-за этого он не умел отдыхать по-настоящему. Нигде у него не было покоя — ни на работе, ни дома.
И как ни странно, Сергей Ильич нисколько не чувствовал себя усталым или несчастным. Наоборот! Если удавалось кому-нибудь помочь, он радовался ничуть не меньше, чем тот человек, которому он помог.
Можно поэтому представить себе, как улыбался Сергей Ильич, когда Марте удавалось удрать! А это случалось всякий раз, когда ее небрежно привязывали.
Но не думайте, что она, обнаружив слабину веревки, тут же убегает со двора! Ничего подобного! Она ложится на эту веревку и долго ждет.
И только когда во дворе нет людей, поднимается и, на ходу оглядываясь, быстро пересекает двор, копытцем открывает калитку и — шмыг на улицу. Затем слышится топот, и лишь сухой куст крапивы покачивается в канаве между тротуаром и мостовой.
— Опять удрала, проклятая! — вопит Анна Павловна и этим в который раз уже будит Сергея Ильича, отдыхающего в саду. Он, конечно, вскакивает и бежит на крик.
Анна Павловна ругается, глядя куда-то вдаль, на серую горушку в конце улицы, потом набрасывается на Сергея Ильича:
— Ну чего вы так смотрите? Вы имеете понятие, куда она шляется?
Анна Павловна указывает рукой на полотно железной дороги у подножия горушки.
— Я вас спрашиваю, разве это нормальное животное? Трава в саду специально для нее поливается — не ест, а копчеными колючками обжирается!
— Почему копчеными?
— Потому!.. Не знаете, что такое паровоз? Или, может, вы не видите, какого цвета кустарник?.. И этого ей мало — нажрется колючек, а потом валяется на грязной насыпи — отдыхает! Идиотка настоящая!
— М-мда! — говорит Сергей Ильич и направляется к своей циновке.
Он даже пробует снова уснуть под звонкое буханье медной ступки, в которой что-то долго и смачно толкут.
***
А под вечер, когда пришел хозяин, Анна Павловна сердито обозвала его «старым ишаком» и потребовала, чтобы старик немедленно приволок козу.
Сергей Ильич сам напросился идти с ним за Мартой. Всю дорогу хозяин кряхтел и посмеивался:
— Вы сейчас посмотрите — настоящий цирк… Вы посмотрите, какая это скотина! Она будет плевать на нас… Она паровоза и то не боится…
Марта лежала на гребне насыпи, жевала жвачку и гордо смотрела поверх голов идущих к ней людей, поверх целого города, расположенного в долине. Она смотрела на бурые холмы по ту сторону долины и, судя по выражению ее оранжевых глаз, в мечтах своих вся была там, на бурых холмах.
— А ну, слезай! — крикнул хозяин козе. Марта мотнула головой — согнала муху со лба.
— Слезай, сатана, тебе говорят!
Марта смотрела вдаль оранжевыми глазами.
Хозяин начал раздражаться:
— Я с тобой долго по телефону разговаривать не буду! — закричал он и полез на рыхлую насыпь. — Вставай!
Коза, не удостоив хозяина взглядом, перестала жевать. Он еще раз приказал ей встать и носком ботинка поддал под бок. Тогда она очень медленно и важно поднялась на передние ноги, отчего голова ее, откинувшись назад, приняла еще более гордый вид. С той же важной медлительностью Марта поднялась затем на задние ноги.
Поднявшись, выпрямилась — и это было все, что она проделала сама! Хозяин взглянул на нее со злостью:
— Ну… Уже затормозила копыта?
Он попытался спихнуть ее с насыпи. Коза — ни с места.
— Вот теперь уже цирк начинается, — сказал хозяин без улыбки, — теперь вы можете ее палкой бить, и эта скотина не сделает шагу.
Он взялся за веревку, черную от гари, и потащил козу вниз. Марта съезжала с насыпи, как скамейка на ровных деревянных ножках.
Хозяин дотащил ее донизу и, только для того чтобы показать Сергею Ильичу козье упрямство, попытался заставить Марту идти. Она стояла крепко на прямых, несгибающихся ножках, чуть опустив голову, точно собиралась бодаться.
— Который раз тащу ее на спине, как ишак!
Хозяин опустился перед козой на четвереньки, просунул голову под козье брюшко и, взвалив ее на плечи, понес домой, обеими руками придерживая за прямые ножки.
Всю дорогу Марта молча возлежала на плечах своего хозяина, в такт шагам величественно покачивала головой и глядела вдаль, на бурые холмы.
ТЫ КТО ТАКОЙ?
В этот день солнце особенно жгло, а может быть, так только казалось, — воздух был слишком неподвижен. Даже воробьи не хотели ни клевать, ни летать; они прыгали с разинутыми клювами в белесой тени у дома Анны Павловны.
И вот, совершенно неожиданно, сухие листья акаций, опавшие раньше чем надо, сорвались с места и начали носиться по двору с таким хлопотливым видом, как будто потеряли что-то очень нужное.
Сердито зашикали деревья. Запахло пылью.
Люди в таких случаях говорят: «Поднялся ветер».
Маленький кролик на секунду перестал жевать: «Опять свалился ветер». По мнению крольчонка, потерявшего кров, все неприятности в жизни падают с неба: и ветер, и дождь, и лора. Жара, кстати, такая противная штука, что, если вовремя от нее не спрятаться, можно умереть от головной боли.
А деревья раздражались все больше — они шумели, бросая на ветер совсем еще зеленые листья. Рыжая курица побежала через весь двор, вытянув шею и так сильно наклонясь, как будто в зобу у нее была гиря; отчаянно блеяла и рвалась привязанная Марта. Ее стукнуло по голове грушей, и она не хотела, чтобы это повторилось.
Потом очень быстро стала наваливаться темнота. Она пришла откуда-то среди ясного дня, но кролик и не считал это сумерками. Он продолжал есть как ни в чем не бывало. Его не спугнуло даже глухое бабаханье зимних яблок, которые падали вокруг.
Давным-давно попрятались воробьи. Перестали летать мухи. Сергей Ильич и тот предпочел уйти из сада, а крольчонок, удобно сидя на своем мягком хвостике, объедал листья, что были повыше и еще не успели сильно запылиться. Он до того был занят, что даже мигать было некогда.
И вдруг крольчишка подскочил и большими прыжками помчался в конец сада под кучу дров: первая же капля дождя больно клюнула его в спину, а он не любил, когда ему делают больно. Кроме того, он очень берег свою белую шубку, которую должен носить всю жизнь.
После того как спрятался крольчонок, сразу пошел дождь, да такой крупный, тяжелый и частый, что под ним не могли удержаться на ветках спелые сливы и абрикосы, и старые листья, и хрупкие кончики веток. Они крошились и падали в лужи вместе с дождем.
Трудно сказать, как долго это было. Непогода умеет растягивать время, потому что все с нетерпением ждут, когда она кончится.
Дождь остудил деревья и землю. Сырой, не летний ветер выдул тепло из всех укрытий и щелей.
— Да-а, погодка, — проговорил Сергей Ильич, печально глядя в сад сквозь марлевую занавеску. — В такую погоду хороший хозяин собаки из дому не выгонит.
Он закурил с тоски и тут же бросил папиросу — марлевая занавеска над его дверью робко качнулась.
На пороге уселся пес.
Он сел боком, как говорится, в профиль, и этим сразу все о себе сказал: «Я щенок отличной немецкой овчарки. Морда у меня как пистолет — длинная и острая; уши уже поднялись, хотя у левого еще чуть заваливается вперед самый кончик; лапы у меня мохнаты и не по росту велики, как, впрочем, и у всех овчарок, которым нет еще четырех месяцев. Ну, а то, что я кажусь таким тощим, — так это потому, что промок и шерсть ко мне прилипла. Вот и все. Для начала сказано достаточно».
Щенок подрагивал от озноба.
Сергей Ильич приподнял занавеску и позвал его. Но пес боязливо приник к порогу. Не просто оказалось втащить его в комнату. Он упирался и вопил, как будто его бьют.
А когда Сергей Ильич втащил наконец щенка, тот сел пирамидкой, прижался спиной к стене и отвернул вбок морду, чтобы не смотреть человеку в глаза.
Тут обнаружилось, что пес еще не все о себе сказал.
Не сказал, что у него сломан хвост. А это было несомненно— хвост лежал на полу не серпом, как у всех собак, а клином.
Не сказал он и самого главного — отчего у него такие страдальческие шишечки над глазами.
— Кто же ты такой? — тихо спросил Сергей Илаич. — Откуда ты взялся?
Пес, конечно, не ответил.
Сергей Ильич протянул ему кусок хлеба. Щенок жадно цапнул хлеб и — к двери!
— Ага-а, значит, еду тебе приходится воровать! Значит, тебя, беднягу, не кормят?! А может, ты вообще беспризорный?
Щенок держал хлеб в зубах и ждал удобной минуты выскочить во двор.
Сергей Ильич погладил его по мокрой голове и сказал несколько хороших слов таким тоном, чтобы тот понял, что это хорошие слова. И только после этого щенок начал есть. Ел быстро и шумно, заглатывая большие куски, почти не разжевав. Когда наглотался, стал громко икать. От икания все его тощее тело содрогалось, и он, как видно, смущался, то вправо, то влево отворачивая морду.
Дождь наконец перестал.
Сергей Ильич выпустил щенка во двор и очень удивился, потому что пес побежал не к калитке, а уверенно пересек двор, обогнул дом Анны Павловны и в самом углу, там, где начинается плетеная изгородь справа, лег на землю и на пузе прополз в соседний двор.
ГОЛОД НЕ ВСЯКОГО ДЕЛАЕТ ЖАДНЫМ
На следующий день, проснувшись, Сергей Ильич увидал сквозь марлевую занавеску такое, отчего сразу вскочил: на пороге, спиной к нему, сидели два совершенно одинаковых щенка. Они сидели, как стражи: один в правом углу, другой — в левом.
Приподняв занавеску, Сергей Ильич понял, что это братья. Один из них — тот, что приходил вчера во время дождя, другой — его двойник, только чуть посветлей и на вид беспечней.
Оба тут же поздоровались с Сергеем Ильичом, но по-разному.
Новый повел себя как принято: подскочил, ткнулся мордой в руку, а когда его погладили, полез подавать лапу. Вчерашний же знакомый ползал на животе у ног, стукал по полу сломанным хвостом и, попискивая, застенчиво отворачивался.
Новый знакомец без приглашения ввалился в комнату, забегал по ней, тыча носом во все углы. Старый — скромно вошел и сел под стеной на вчерашнее место, поглядывая на Сергея Ильича, потом на своего бесшабашного брата и опять на Сергея Ильича, — было ясно: он ждет, когда начнут угощать обоих.
«Кто же такой этот пес, — размышлял Сергей Ильич, — которого даже голод не сделал жадным?»
РАЗНЫЕ СУДЬБЫ
У одной чистокровной немецкой овчарки родилось одиннадцать щенят. Все щенята в трехнедельном возрасте были розданы и теперь живут в этом городке на разных улицах, все, конечно, по-разному.
Случилось так, что двух парней из этого большого собачьего семейства выбрали себе соседи, живущие один от другого через дом. Разделяет их дом Анны Павловны.
Поначалу оба пса жили отлично. Особенно тот, что прибегал во время дождя и который живет во дворе справа.
Пес этот попал в семью, где не было детей, поэтому с ним особенно нянчились.
Хозяйка его два дня придумывала имя, покуда называя просто Кутей. А щенок, как назло, сразу запомнил этот странный звук. Хозяйка от таких способностей пришла в умиление и решила не морочить псу голову. Пусть остается Кутей.
Кутиному брату с именем очень повезло, возможно, потому, что его хозяева сами не стали мудрить, а поручили это дело своему сыну Вите. А Витя оказался человеком образованным: он назвал свою собаку — Руслан.
Руслан и Кутя встречались редко: на улицу, конечно, ни того, ни другого не выпускали. Оставалась одна возможность — пробираться друг к другу через двор Анны Павловны. Ну, а разве ж она могла позволить, чтобы через ее двор бегали чужие собаки?
Руслан и Кутя очень скоро узнали, что такое дамские туфли номер тридцать восемь на каблуке. Каждая весит килограмма полтора — не меньше! В руках Анны Павловны эти туфли превращались в опасное оружие, которое, к сожалению, всегда было при ней.
Ничего не поделаешь — приходилось играть врозь.
Руслану было куда веселей. С ним охотно играл Витя. У Руслана вообще, как выяснилось, жизнь была лучше, хотя бы тем, что в ней не происходило неожиданных и неприятных перемен.
А Кутя очень рано потерял уверенность в завтрашнем дне.
Странная у него была хозяйка. Она не понимала, например, что щенки не созданы для того, чтобы их носили на, руках, да еще такие высокие женщины с такими костлявыми пальцами, да еще с таким голосом.
Она поминутно хватала его и, рывком подняв с пола, подносила к своему лицу. Потом так же внезапно опускала его на пол. Получалось, что он все время летал по воздуху. Как тут не закружится голова?
Но нет ничего ужаснее, когда люди вздумают обращаться с маленьким щенком, как с маленьким ребенком. Положив Кутю на руки лапами вверх, хозяйка принималась баюкать его, да еще холодными пальцами она зачем-то щекотала и мяла ему живот. Какой пес может уснуть в таком положении? Кутя терпел, сколько мог, а потом начинал плакать и плакал до тех пор, пока его не отпускали.
Очутившись наконец на полу, он уползал, пошатываясь, под диван и ложился там в пыли и тоске; теперь его хоть не тошнило.
Он рос, не зная, как ему относиться к своей хозяйке. То она целыми днями таскала его на руках, то целыми днями не вспоминала о нем, и Кутя ходил голодный.
Однажды Кутькина хозяйка куда-то очень торопилась и, уходя из дому, забыла выпустить щенка во двор. Он слышал, как щелкнул ключ, бросился к двери, поскреб лапой, послушал, снова поскреб, постоял еще немного, понуря морду, поглядел исподлобья на двери и пошел слоняться по комнатам.
Очень было скучно. Ему не понравилось, как громко стучат когти по крашеному полу. Когда дома есть люди, это не заметно, а теперь просто невозможно переносить. Кутька остановился у дивана, не раздумывая вскочил на него, улегся, закрыл глаза и сразу уснул.
Проснулся — опять никого. Но настроение было куда лучше.
Кутька рывком вскочил на все четыре лапы и тут же замер, потому что под лапами внутри дивана кто-то, не раскрывая пасти, нежно сказал: «Ммм-жжжж.»
Кутька подскочил еще раз, диван подбросил его. Кутька шлепнулся пузом на плюш, и, пока пружины легонько покачивали, изнутри дивана кто-то опять подал голос. От этого стало весело — Кутька был не один! Он бесновался, он совал нос под пыльные валики, чихал и поскуливал до тех пор, пока не захотелось пить.
Он долго искал по комнатам воду и наконец нашел — в тарелках, под цветочными горшками. Теперь Кутьке хотелось что-нибудь погрызть.
Он попробовал грызть ножку стола, но для этого надо было выворачивать шею, класть морду на пол. А ножка слишком толста. Грызть такое — нет никакого удовольствия.
Он опять стал слоняться по комнатам и заметил, что шкаф приоткрыт. Кутя залез в шкаф и сразу же вылез из него с замечательной игрушкой в зубах. Блестящая, легкая! А как удобно ее таскать: хочешь бери за носок, хочешь — за тонкий каблук. Не найдется на свете игрушки лучше, чем лакированная туфля!
Когда вернулась хозяйка, Кутя был безжалостно избит и выкинут во двор с исцарапанной мордой и сломанным хвостом. А почему — он до сих пор не знает.
После этого случая Кутя на своей шкуре узнал, что такое злопамятность. Хозяйка его не простила ни через день, ни через неделю. Кутя был изгнан из дому навсегда!
В первый же ливень пес понял, как важно иметь крышу над головой. Хозяйка гнала его с порога. Ничего не оставалось, как идти к брату, искать у него пристанища.
По пути он увидал сухой порог и попробовал чуточку переждать на нем. А получилось так, что он познакомился с человеком.
Этим человеком оказался Сергей Ильич. Надо полагать, что он понравился Куте, раз тот на следующий же день привел сюда своего брата.
КТО ЖЕ В ЭТОМ ВИНОВАТ?
С этих пор, ловко увиливая от туфель Анны Павловны, Руслан и Кутя прибегали каждый день, то вместе, то порознь. Сергею Ильичу приятно было видеть, какие они дружные, добрые и умные псы, и огорчало то, что они такие все-таки разные.
Вот прибежали как-то вместе. Каждый получил по бутерброду.
Кутя сразу — хап! — и проглотил.
Руслан положил свой кусок на пол. Слизал масло. Потом выгрыз мякиш. — Потом небрежно закусил корку. Она торчала из пасти сбоку, как папироса. Руслан сидел с коркой во рту и зевал по сторонам, соображая, как бы поинтереснее нахулиганить.
Кутя, давно проглотивший свой бутерброд, подсел к брату и вежливо понюхал корочку. Ну, а раз брат не стал возражать, Кутя принялся откусывать торчавший конец корки. Руслан воспринимал это как интересную игру, терпеливо сидел. Щурил один глаз, потому что Кутино ухо его щекотало.
После этого братья улеглись рядышком и стали ждать, что будет дальше. Оба смотрели на руки Сергея Ильича. Только Руслан глазами спрашивал: «Можно, я с вами поиграю?», а Кутя, скорбно подняв шишечки над глазами, клянчил: «Давай еще скорее».
Сергей Ильич дал им еще по бутерброду. Руслан взял, положил на пол, потом, косясь на бутерброд, отошел и лизнул Сергею Ильичу руку. Все это означало: «Большое спасибо, но я совершенно сыт».
Кутя сожрал оба бутерброда и опять уселся в требовательной позе. От напряжения у него даже подрагивали передние лапы.
— Всё, хватит! — сказал Сергей Ильич.
Братья поняли и, поднырнув под марлевую занавеску, улеглись на пороге снаружи. Руслан развалился на боку, блаженно вытянув лапы. Кутя, ложась, вздохнул так, что Сергей Ильич выглянул — не человек ли там вздыхает? Это было что-то вроде: «О-хо-хо — старость не радость».
Кутя лежал сытый, как будто и довольный, а все равно лоб его был наморщен от горестных размышлений. Да еще мучила его икота.
Когда Сергей Ильич поставил на землю воду в тарелке из пластмассы, в нее уткнулись сразу две морды. И конечно же Кутя так хлюпал, что слышно было в соседнем дворе.
Руслан напился и отошел от тарелки. Кутя залег подле нее и, положив морду на лапы, исподлобья продолжал наблюдать: «А вдруг еще что-нибудь перепадет?»
Руслану очень хотелось поиграть. Он потормошил Кутю за шкирку и отпрянул — это сигнал к собачьим пятнашкам. Но Кутя играть не хотел: «Глупо уходить отсюда, когда, возможно, еще что-нибудь дадут».
Зная людей лучше, чем Руслан, он уходить не спешил: он уже привык к тому, что люди делают хорошее и плохое в самый неожиданный момент.
Руслан думать не любил. Наверно, от этого лоб у него был гладкий, а шишечки над глазами не так выпячивались. Он жил определенно и просто. Когда был голоден — ел. Когда хотел играть — играл. Поэтому, схватив тарелку из пластмассы в зубы, он помчался с нею, озорно подбрасывая задние лапы.
Тут и Кутя не усидел — догнал брата, и оба они, держа в зубах одну тарелку, побежали рядышком, как лошадки в упряжке.
Затем оба вдруг остановились, бросили тарелку и очень деловито начали рыть в песке яму.
Встав нос к носу, Руслан и Кутя опустили свои одинаковые морды и принялись со страшной быстротой и ловкостью работать передними лапами. А чтобы песок не засыпал задних, задние лапы ставятся немного пошире, и тогда песок пролетает под брюхом навылет. Здорово получается!
Когда братья вырыли глубокую длинную канаву с влажным песком на дне, они, как по команде, улеглись в нее, постудили немного животы, отдохнули и в какое-то мгновение оба вскочили.
Опять, не проронив ни звука, они только взглянули один на другого — схватили тарелку, повозились с ней и наконец бросили ее в канаву.
Каждый заглянул туда. После этого они встали над канавой, только теперь хвостом к хвосту, и опять заработали лапами.
Минуты не прошло — и тарелка оказалась зарытой. Ощущая удовлетворение от проделанной работы, братья с очень важным видом влезли на холмик рыхлого песка и сели рядышком — бок о бок, двумя пирамидками.
Они сидели не двигаясь, точно позировали фотографу. Чувствовалось, отлично понимают псы, как это красиво!
Сергей Ильич подошел к ним и принялся хвалить.
Руслан хвастливо разевал пасть и, дурачась, рычал: «А ка-ак же!» Кутя, по обыкновению, смущался и от смущения и благодарности все ниже опускал морду.
В это время с улицы донесся голос Анны Павловны. Она возвращалась с базара.
Сергей Ильич скомандовал братьям:
— А ну, марш по домам!
Они завиляли хвостами и пошли каждый к своему дому.
Руслан — разболтанной походкой беспечного существа, задрав нос и вихляя задом. Кутя — своим пугливым, осторожным шагом, прижимая уши, поджав хвост, стараясь быть незаметней и меньше.
Сергей Ильич посмотрел ему вслед и подумал: «Что же, Кутя, из тебя вырастет? Плакса, подхалим и трус?»
Он уже был настоящим плаксой — взвизгивал, если на него только замахнутся. Скулил, ища у себя блох.
Но странное дело — если Анна Павловна, гоня щенят со двора, попадала туфлей в Руслана, он после этого дня два не показывался, а вот трусливый Кутя прибегал все равно.
Отчего бы это?
ЧЕМ ХОРОШ БОЛГАРСКИЙ КРЕСТ
Возвращаясь как-то после лечебных процедур, Сергей Ильич остановился, чтобы закурить, и вдруг почувствовал, как в руку ткнулось что-то теплое и очень веселое. Это была морда Руслана. Щенок подпрыгнул еще раз и кинулся в свой двор, выбежал — и опять к себе. Ну, как тут было не понять? Сергей Ильич вошел следом за Русланом и в маленьком дворике, среди гигантских георгинов, увидел загорелого мальчика в одних трусиках.
Мальчишка был сероглазый, сильный. Лет десяти. Руслан танцевал перед ним на задних лапах, но, как только Сергей Ильич и Витя протянули друг другу руки, пес в ту же минуту растянулся у ног своего хозяина.
Прежде всего Сергей Ильич узнал, что родители Вити уехали в отпуск, а его оставили дома с бабушкой и Русланом.
А затем и Витя расспросил Сергея Ильича — кто он, откуда приехал, чем занимается. По его вопросам было видно, что Витя не зря ходит в школу и «чисто» перешел в четвертый класс.
Уходя, Сергей Ильич пригласил Витю к себе в гости.
— Мне некогда, — грустно ответил Витя, — я и так не успеваю; лучше заходите вы, тут у меня под кустом мастерская. Перетаскивать морока.
— А чем ты занят?
Витя как-то особенно махнул рукой. Сергей Ильич понял — расспрашивать неудобно — и пообещал зайти.
Когда он пришел во второй раз, Витя опять сидел в своем георгиновом лесу. Иначе и не скажешь, когда кусты ростом с человека. Он сидел на низенькой скамеечке и, наклонив голову, что-то делал.
Он вышивал! Вышивал болгарским крестом!
Витя, конечно, заметил, как удивился его новый знакомый, но, нисколько не смутясь, развернул на загорелых коленях целую картину. У подножия Эльбруса, в точности такого, как на бутылках с нарзаном, лежит собака. Собака почти вся вышита коричневыми нитками. Эльбрус — на одну треть — сиреневыми нитками.
— Я рассчитал — за неделю успею, — сказал Витя.
— А почему такой жесткий срок? — спросил Сергей Ильич.
— Мама приезжает.
— И ты, значит, решил ее порадовать?
Витя не ответил.
— Ты, значит, любишь вышивать?
— Ненавижу, — ответил Витя и встал. Прошелся. Снова сел. После долгого молчания он заговорил, не отрываясь от рукоделия, и тут Сергей Ильич узнал, что Витя, занимаясь этим женским делом, доказывал себе и всему свету, что он настоящий мужчина и безусловно сильный человек!
Оказывается, Витя научился вышивать из-за Сережи, лучшего Витиного друга. А у этого Сережи была противная привычка: чуть что — спорить! И не просто, а на «желание». Кто выиграл, тот и говорит свое «желание». Например: поцеловать постового милиционера. Или— выйти к доске босиком. Или — проглотить живую муху при всех! Никто не мог придумать таких ужасных желаний, как Сережа.
Вот они однажды поспорили о том, какая футбольная команда победит. И Витя проиграл. А Сережка немедленно придумал «желание», какого хороший товарищ не должен был бы придумывать. Это было вот что: пойти к девчонкам на занятия по рукоделию, записаться в этот кружок, даже если все умрут со смеху, и — мало того — вышить целую картину болгарским крестом: Эльбрус.
И Витя решил вышить не только Эльбрус, но и собаку у подножия, чтобы утереть нос зловредному Сережке!
— А уж если я за что возьмусь, значит, возьмусь и буду делать, пока не кончу. Между прочим, — добавил Витя, — если бы я не взялся за это дурацкое дело, то у нас, наверное, стала бы жить моя тетя Маруся. На всякий случай, чтобы я никуда не бегал. А это знаете что такое? В сто раз хуже, — чем сидеть и назло вышивать. По крайней мере, никто не жужжит над ухом с утра до вечера.
Он прикрыл глаза, растянул рот и завизжал:
— Не-не-не-не-не! — Открыл глаза и совершенно спокойно сказал: — Моя тетя не умеет говорить слово «да». Я уже прошлым летом с ней тут жил, спасибо! С утра начинается: «Не шуми», потом: «Не хрусти» — это когда я сахар ем. «Не смотри так! Ты не бандит», «Не сиди на солнце, ты не ящерица!» В конце концов, при ней не дыши, не живи вообще! Почему-то мама, которой я гораздо больше надоел за всю жизнь, ничего не запрещает. Хорошо, что бабушки нету дома. Она очень обижается, когда — я передразниваю тетю Марусю.
Он поднял с земли камешек, прицелился в головку водопроводного крана. Попал! Хмыкнул от удовольствия, погладил Руслана, который лежал у его ног, и опять принялся за вышивание.
Очень странное это было зрелище. Сергей Ильич смотрел на маленькие, коричневые от загара руки и удивлялся — великолепно вышивает парень!
— А здорово ты овладел этим, как он называется, — болгарским крестом.
Не поднимая головы, Витя ответил:
— Потому что, если я захочу, значит — захочу!..
После знакомства с Витей Сергея Ильича больше не удивляло, что Руслан равнодушен к нему. Руслану было кого любить!
И разве теперь не понятно, почему Кутя по нескольку раз в день прибегал к человеку, который был приветлив с ним? Даже страх церед Анной Павловной не мог его остановить!
ЭТОГО ТРЕБУЕТ ВЕЖЛИВОСТЬ
Постепенно Кутя стал обживать двор Анны Павловны. Он начал знакомиться с его обитателями.
Первым делом Кутя решил познакомиться с кроликом. Он спокойно подошел к нему, вытянул шею и для начала на расстоянии понюхал воздух подле непонятного существа.
Кролик не шелохнулся. Он только на мгновение перестал есть.
Со стороны это выглядело замечательно. Какая храбрость! Кролик—и не боится собаки! На самом же деле крольчонок все отлично рассчитал: до кучи дров ровно два прыжка. «В случае чего, этот нахал увидит только кончик моего хвоста!»
Кролик продолжал жевать, правда, чуть помедленнее, и вид у него был задумчивый, потому что пес не уходил и на всякий случай приходилось быть начеку, а это так утомительно. Как бы невзначай он отпрыгнул от Кути, пожевал-пожевал и еще отпрыгнул, и еще на полпрыжка подальше…
Кутя посмотрел, как трусливо уползает от него надутый крольчишка, и продолжать знакомство пропала охота. Куте стало скучно.
Совершенно иначе повела себя Марта, когда Кутя попытался познакомиться с ней.
Она тут же доказала, что и на привязи может так боднуть, что он навсегда потеряет охоту нюхать ей копыта — этого еще недоставало!
Кутя отлично все понял и обиделся. Он отскочил в сторонку и посмотрел на Марту с упреком:
«Вот грубиянка! Я хотел с тобой поиграть, ты же сидишь на привязи, а не я!..»
После этого Кутя не подходил к козе. Раз так — пусть пропадает с тоски под своей грушей.
Что же касается рыжей курицы, то она показала, чья она любимица. Кутя посмотрел, как Рыжая пыжится, как задирает гребешок, и подумал: «Ходит точно так, как ее хозяйка!»
Рыжая курица при виде щенка начинала кичиться своей сытостью, своими перьями, которые она поминутно рыхлила и встряхивала. Она делала вид, что по горло сыта, переставала искать у себя под ногами корм и принималась прогуливаться по двору.
Все, наверно, знают, что голова у курицы плоская, как щепка, с плоскими глазами по бокам.
И смотреть вбок ей удобнее, чем вперед. И ходить то вправо, то влево гораздо легче. Вперед куры хорошо бегут только на голос своей хозяйки. А вот когда курице взбредет в голову погулять, то оказывается, ходит она восьмерками.
Так и гуляла Рыжая, завидя Кутьку. Сама она, конечно, воображала, что идет прямо. Да еще как ставила лапы, как выпячивала зоб, как вскидывала гребешок и как при этом пела! Кутя слушал, напрягая острые уши, наклонял даже голову набок, чтобы уловить в этом пении хоть какой-нибудь смысл, — никакого смысла: «ко-ко» и «ко-ко-о». Люди тоже иногда так поют: «Тра-ля-ля, тра-ля-ля!» Но ведь это не считается пением?!
Кутя подумал, подумал и решил не обращать на Рыжую внимания. Он даже ни разу на нее не залаял. Только поглядывал иногда насмешливо. «Ведь если уж есть у кого основание гордиться, — думал он, — так это у меня. Неужели эта дура не видит, не слышит, как со мной разговаривает человек?!»
И забитый пес гордился, становясь все смелей и привязчивей. А Сергея Ильича это начинало тревожить. «Я ведь скоро уеду, и станет Кутька еще несчастнее, чем был».
НЕ НАДО БЫЛО ТАК ГРОМКО СМЕЯТЬСЯ!
Подошла вторая половина августа. Жители городка уже с десяти утра наглухо закрывали ставни.
Горячий ветер гонял по улицам сухие и совершенно зеленые листья. Их обожгло солнцем, и они, не успев пожелтеть, опали.
Сергей Ильич давно удрал со своей циновкой из сада. Тени там почти не было. По-другому теперь шумел и сад. Это был уже не мягкий шелест листвы, это было хрустящее шуршанье, как будто кто-то без конца разворачивает и мнет газету.
Крольчонок носа не высовывал из-под дров, пока палило солнце. Теперь он пасся только ранним утром и на закате.
Марта блеяла без конца — требовала пить.
Рыжая курица по двадцать раз в день принимала пыльные ванны под кустом. Она нарыхлила сухой земли и закапывалась в нее то одним боком, то другим.
Не легче было и по ночам. Дома, которые солнце накаляло целый день, отдавали жар. Чем дальше от них — тем лучше. Поэтому все, кто только мог, перетащили свои постели в сады и дворики.
Первой перебралась ночевать в сад Анна Павловна. Потом и ее жилец вытащил свою раскладушку и поставил так далеко от Анны Павловны, насколько это позволяли размеры сада. Сделал он это по двум причинам: Анна Павловна всю ночь храпит, как тупая пила, а кроме того, Кутя спал с Сергеем Ильичом. Под его раскладушкой, на его туфлях.
Но бывали такие душные ночи, что ни Сергей Ильич, ни Кутька не могли уснуть.
Сергей Ильич лежал, глядя сквозь черную листву на звезды, блестевшие прохладным водянистым светом. Кутя бродил по саду понурый — голова повисла, уши и хвост тоже повисли, как будто завяли.
В одну из особенно душных ночей Сергею Ильичу показалось, что со щенком творится неладное. Он припадал к траве, клал морду боком, пытаясь ухватить что-то, тявкал и отскакивал, точно его хватали за нос. Ткнувшись особенно смело, он вдруг громко чихнул.
Сергей Ильич приподнялся на постели и попробовал разглядеть, что там такое. Ровным счетом ничего. Кутя теперь сидел неподвижно, нацелив нос в одну точку. Луна, выбелившая дом Анны Павловны, подошла к широкой проруби в листве каштана, под которым стояла раскладушка Сергея Ильича. Осветила щенка и серую траву. Кутя по-прежнему каменел в ожидании чего-то.
И вот из того места, куда так заколдованно смотрел пес, что-то подскочило. Сергей Ильич сел. Верно. От земли оторвался и подскочил на высоту полуметра корявый тусклый камень. Он казался мокрым в свете луны. Он был величиной с кулак.
Кутя рванулся с места и давай приплясывать перед этой чертовщиной. Он вилял хвостом и блаженно потявкивал. Сергей Ильич подошел — и расхохотался: Кутя играл с лягушкой.
Ну и терпение у пса! Не меньше часа, наверно, караулил, пока лягушка прикидывалась дохлой.
Позабыв, что ночь, Сергей Ильич хохотал так громко, что проснулась Анна Павловна — и тут началось:
— Мне такие жильцы ни к чему, которые скотный двор устраивают!
Когда она наконец угомонилась и улеглась, то очень долго не храпела. «Не спит, — подумал Сергей Ильич. — Не спит и замышляет месть».
Опасения сбылись.
На следующий день под вечер Кутя пропал. Уже была поставлена на ночь раскладушка, а он не приходил. Сергей Ильич начинал тревожиться все больше и вдруг услышал Кутькин голос. Голос, доносившийся из соседнего двора, просил о помощи. Сергей Ильич пошел к Кутиному двору и через плетень увидал, что с ним сделалш его посадили на цепь!
Сергей Ильич стоял под каштаном, курил и слушал щенячий плач. Какое это было отчаяние, какая безнадежность!
Сергей Ильич курил и думал: «Что предпринять? Если пойти и попросить — все равно ведь не отпустят».
Чем дальше, тем громче плакал Кутя. Плакал и выл. Сквозь вой Сергей Ильич услыхал скрип тахты. Значит, не спит его симпатичная хозяйка. Очень хорошо. Мысленно он даже поощрял Кутьку: «Давай, давай, друг, погромче!»
Тахта продолжала скрипеть. Сергей Ильич посмотрел в ту сторону и увидел белое пятно. Анна Павловна поднялась и пошла в своей необъятной рубашке; было такое впечатление, что по черному саду над землей плывет белая бочка.
Анна Павловна подошла к плетеной изгороди Кутиного двора, взялась обеими руками за изгородь и, встряхивая ее, как свое сливовое дерево, принялась кричать Кутиной хозяйке, что если та немедленно не заберет пса в дом, то она позовет милицию.
Вскоре Сергей Ильич увидел сквозь плетеную изгородь приближающееся к ней белое полотенце, которое, плоско повиснув во всю свою длину, подошло к тому месту, где стояла Анна Павловна.
Это была хозяйка Кути. Она тоже взялась обеими руками за плетеную изгородь и тоже принялась встряхивать ее, как свое абрикосовое дерево. И конечно, она тоже кричала.
Для местного жителя крик — дело привычное и вовсе не означает несчастья или гнева. От радости тут вопят куда громче.
Понял Сергей Ильич и другое — эти шумные дворы живут на редкость дружно. У него даже создалось впечатление, что тут люди живут не только семьями, и не дворами, а целыми улицами. Случалось что — на ноги поднимается вся улица. Поднимается и со страшным шумом бежит на помощь. Никто еще не знает, в чем дело, но все бегут, и каждый заранее готов помочь. Эта особенность южных городов по сердцу была Сергею Ильичу, и он с удовольствием прощал местным жителям их крикливость. Жаль только, что на этот раз ночные крики не обещали ничего хорошего Кутьке.
Обе женщины долго расшатывали плетень и шумели так, что в черной листве садов со всех сторон позагорались огоньки в окнах.
И конечно же все это окончилось плохо для Кути. Хозяйка не только не отпустила его, она укоротила цепь. Пес завыл громче.
Он выл и просил о помощи. Это было так ясно! А Сергей Ильич ничем не мог помочь из опасения, как бы тогда, уже назло ему, обе женщины не придумали какой-нибудь новой пытки бедному щенку.
На следующий день, ранним утром, Кутька примчался к Сергею Ильичу, кинулся ему на колени, облизал лицо и скулил, и скулил, пока не рассказал все, что пережил прошлой ночью.
В этот день он не выходил из комнаты даже вслед за Сергеем Ильичом. Когда тот отправился на обед, Кутя лег на его домашние туфли и дал этим понять, что пролежит так до тех пор, пока Сергей Ильич не вернется.
Так Кутя остался у Сергея Ильича. Хозяйка о нем и не вспомнила. А он, найдя себе нового хозяина, с каждым днем привязывался все больше и служил ему как только мог. Сергей Ильич тоже привык к щенку — к его застенчивой морде, большим мохнатым лапам, даже к его сломанному хвосту. Ему только трудно было смотреть Куте в глаза, глядевшие с такой надеждой.
Скоро кончится отпуск, и что же тогда? Просто беда какая-то.
Сергей Ильич думал о Ленинграде, о большой коммунальной квартире на шестом этаже, о том, что по целым дням он не бывает дома. «Нет! Чепуха. Я не могу взять его с собой, да нет же, и думать нечего, я ведь забыл о главном! Забыл о том, что в этой большой коммунальной квартире есть своя Анна Павловна, которая годами скандалит из-за коммунального кота. Нет, нечего и думать везти щенка в такую квартиру одинокому человеку, который возвращается домой поздно вечером».
Так размышлял Сергей Ильич, уходя на обед. Но после встреч, которые Кутька теперь ему устраивал, он начинал думать иначе. Он думал, что в людной ленинградской квартире только одна, если можно так выразиться, скотоненавистница — остальные жильцы славные люди и очень любят животных.
Сергей Ильич представлял себе, как Мария Романовна, главная защитница коммунального кота, ласково смотрит на Кутю, как гладит его по голове, как он благодарит ее за ласку.
Но тут же возник вопрос: когда это Мария Романовна сможет гладить Кутьку? По воскресеньям разве. В будние дни Сергей Ильич возвращается домой, когда Мария Романовна уже спит. Да, невеселая получается картина. В коридоре оставить его нельзя, — значит, пес должен с утра до позднего вечера сидеть взаперти? Потом ведь ему надо приготовить еду — не поведешь же его с собой в столовую! А затем с ним ведь надо по меньшей мере раза три в день гулять — поди погуляй с шестого этажа на шестой этаж. Значит, рано утром, опаздывая на работу, Сергей Ильич должен будет носиться с псом по этажам? Нет, это невозможно!
КУТЯ НАЧИНАЕТ БОРОТЬСЯ
Если бы Сергей Ильич у себя на заводе рассказал, что пугливый щенок со сломанным хвостом делает с ним все, что хочет, товарищи ему бы не поверили. А это было именно так.
Чтобы отучить щенка от себя, Сергей Ильич попробовал закрывать двери своей комнаты. Чем это кончилось?
Тем, что невзрачная собака, по имени Кутя, просидела под запертой дверью несколько часов на страшном солнцепеке и даже в тень не перебралась, хотя тень была в двух шагах от двери.
Когда Сергей Ильич обнаружил это и впустил Кутьку к себе, тот не только не обиделся, но был просто счастлив, а Сергей Ильич целый день ходил расстроенный.
Так прошло еще несколько дней. Сергей Ильич решил оставить в покое и себя и Кутю: «Пусть пока будет все как есть, а там посмотрим». Только, уходя, он теперь прятал домашние туфли в шкаф, чтобы Кутька их не нагревал. Потом пришлось прятать и полотенце, потому что Кутька, не найдя что стеречь в отсутствие «хозяина», стаскивал со спинки кровати махровое полотенце на пол и клал на него лапы. Потом Кутя начал стаскивать на пол газеты — и это Сергей Ильич позволял, даже умилялся: какой отличный был бы сторож! Постепенно Кутя добивался всего, чего хотел. Иначе говоря, он стал вести себя как собственная собака Сергея Ильича, и тот не мог с этим ничего поделать. Не мог же Сергей Ильич запретить собаке охранять себя. А Кутя здорово это делал. Он сидел на пороге с таким видом, как будто за марлевой занавеской притаились враги его хозяина.
Если Сергей Ильич поднимался и выходил во двор, Кутя тоже поднимался и, шаг в шаг, выходил за ним.
Приглядываясь к нему, Сергей Ильич даже завидовал — до чего настойчивый у «товарища Кути» характер!
Однажды он так умолял своими скорбными глазами, что Сергей Ильич подчинился и взял его с собой гулять в парк.
Со стороны это выглядело странно: идет немолодой, солидный человек, а за ним, шагах в пяти, трусит тощий, забитого вида щенок — хвост угнан под живот, уши отведены назад и прижаты так, как будто пес в платочке. Сергей Ильич подзывает его, гладит, пытается подбодрить. Ничего не выходит — не умеет Кутька радоваться!
— Я ж тебя взял с собой, чего тебе еще надо?
Ничего ему не надо. Ему надо, чтобы Сергей Ильич был тут. А вот если его не будет— Кутька начнет страдать; это он здорово умеет.
Гулять этак ― впереди человек, а на большом расстоянии пес — смешно. Сергей Ильич сел на первую попавшуюся скамейку. Кутя — хоп! — прижался боком, морду положил на колено, поднял красивые уши и за свое — охранять!
— Отодвинься, друг, — просит Сергей Ильич, — жарко!
Но «друг» теснее прижимается к человеку, и человек терпит.
Однако не мог же Сергей Ильич повсюду брать его с собой. Чаще приходилось захлопывать калитку перед Кутькиной несчастной мордой. Но и это пес непонятным образом преодолевал.
Вот представьте себе — ушел Сергей Ильич из дому со всеми предосторожностями, долго озирался. Наконец, успокоившись, прибавил шагу, благополучно дошел до центра; переходя главную улицу, посмотрел, как полагается, сначала налево, потом направо… а там из-за большого лапчатого кактуса торчит знакомое ухо и выглядывает знакомый глаз — Кутька!..
Обозлился Сергей Ильич, зовет его к себе. Кутя сразу ― плюх на живот, и начинается долгое передвижение по-пластунски сквозь густые заросли газона; потом, змеясь по тротуару, он наконец доползает, своим нежным влажным носом стирает пыль с ботинка и сквозь зубы извиняется и скулит. Попробуйте в это время рассердиться на него!
Сергей Ильич не сердится — он начинает серьезно беспокоиться: что будет с Кутькои, когда он уедет в Ленинград?
Еще одно заставило Сергея Ильича призадуматься над тем, что Кутя не совсем обыкновенный пес. С тех пор как он сам нашел себе хозяина и стал вести себя как собственная собака Сергея Ильича, у Кутьки изменились отношения с братом Русланом. Кутя перестал бросаться навстречу ему, когда тот приходил, а приветствовал брата сдержанным постукиванием хвоста по полу. При этом он не двигался с места, даже головы не поднимал, а на морде было написано: «Ну, ты не очень-то, у меня тоже есть хозяин!»
И что еще интересно — Кутька даже играть перестал. У Сергея Ильича было такое впечатление, что пес не то повзрослел, не то постоянно озабочен какой-то большой думой.
ЧТО ЖЕ ТЕПЕРЬ БУДЕТ?
Неожиданно все разрешилось само собой: пришел почтальон и принес телеграмму — Сергея Ильича отзывали из отпуска по важному делу.
Пока он расписывался на квитанции, пока читал телеграмму, Кутя сидел тут же и, задрав нос, беспечно повиливал хвостом.
Почтальон, от нечего делать, смотрел добрыми глазами на щенка. Сергей Ильич поглядел на почтальона, потом на Кутю, опять на почтальона и, подойдя к нему поближе, тихо сказал:
— Хотите, я подарю вам этого щенка?
Почтальон развел руками.
Кутя, который всегда знал, когда о нем говорят, так усиленно мел хвостом по земле, что поднял пыль.
— Послушайте, — обрадовался Сергей Ильич новой идее, — вы ведь знаете в этом районе каждый двор, вы должны знать, кому нужна собака. Это же овчарка!
Почтальон лукаво улыбнулся.
— Сам не знаю, куда своих девать, восемь штук родилось — пудели… а поэтому, — он нагнулся и погладил Кутьку, — купите билетик?
— Какой билетик?
— Железнодорожный, детский, — недорого стоит
— Вы думаете, я бы не догадался?
— Так в чем же дело?
— Шестой этаж без лифта.
Теперь Сергей Ильич развел руками.
— А пес хо-о-роший, — улыбаясь, поддразнил его почтальон, — порода чистая.
Почтальон ушел. Кутя, танцуя, вел Сергея Ильича домой. Он веселился до тех пор, пока Сергей Ильич не выдвинул из-под кровати чемодан.
Конечно, щенок ничего не понял, но почему-то насторожился. Сел посреди комнаты и стал наблюдать.
И вот, по мере того как исчезали в чемодане вещи, Кутя все больше тревожился.
Он встал, подошел к кровати, понюхал пол в том месте, где лежали домашние туфли. Постоял, обернулся к Сергею Ильичу. Не дождавшись его взгляда, поплелся к стулу, на котором только что висела пижама, понюхал спинку стула, один раз взмахнул хвостом и побрел в самый дальний угол комнаты, сел там печальной пирамидкой и, не шевелясь, напряженным взглядом провожал каждое движение.
Сергей Ильич старался не смотреть на Кутю и не мог не смотреть. Он даже не мог находиться к нему спиной, чемодан переставил из-за этого!
— Ну, чего ты приуныл? — спросил он фальшиво бодрым голосом. — Поди сюда!
Кутя не шелохнулся. Дрогнули только шишечки над глазами.
«Ну, все, — подумал Сергей Ильич, — почувствовал! Теперь его уже не обманешь».
Руки у Сергея Ильича дрожали. Он заметил, что положил в чемодан ножницы Анны Павловны.
— Провались ты совсем! — закричал он. — В карман я тебя посажу, что ли? В цех с тобой потащусь?
Стало так тихо, как будто пес исчез. Он опустил голову, смотрел в пол и ждал. Он знал, что Сергей Ильич кричит на него. В страшной спешке покидав оставшиеся вещи в чемодан, Сергей Ильич снял его со стула.
Кутя встал и на согнутых подрагивающих лапах пошел через комнату. Приблизившись к своему «хозяину», он пригнулся еще ниже и на брюхе пополз к чемодану. Помедлил чуть, потом рывком вскочил, улегся на крышке чемодана, морду отвернул к стене.
— Вот несчастье!
В ответ Кутин хвост дважды стукнул по крышке.
— Не могу, понимаешь, не проси!
Кутя смелее застучал хвостом.
Сергею Ильичу надо было спешить на вокзал за билетом. Он присел перед чемоданом на корточки, попытался осторожно спихнуть щенка, и тогда Кутя заорал так, словно ему отдавили лапу.
— Черт знает что такой! — закричал Сергей Ильич, а сам присел на чемодан подле него.
Пес продолжал голосить, членораздельно выговаривая: «Ай-яй-яй, ай-яй-яй. .»
Растерявшийся Сергей Ильич втащил его к себе на колени, и только тогда Кутька замолчал, затих, уткнувшись носом в галстук.
Не было у Сергея Ильича в жизни более глупого положения.
Через открытое окно доносился обычный шум двора. Рыжая курица снесла яйцо и так кричала об этом, как будто до нее никто яиц не нес.
Сквозь гул проезжавшего мимо грузовика прорвался женский голос:
— Павловна, верните ступ-ку-у!
Кутя вздрогнул и закопошился на коленях. Сергей Ильич почувствовал, что пес дрожит и пытается забраться к нему под мышку. Кутя узнал голос своей хозяйки.
— Черта с два, — сказал вдруг громко Сергей Ильич, приподнял несчастную щенячью морду, повернул к себе и спросил его: — А слушаться меня будешь?
Окончательно сбитый с толку, пес боялся смотреть человеку в глаза. Он облизнул сухой от волнения нос и силился отвернуться. Пока он не мог решить, что все эти перемены означают, был начеку и, наверно, все время помнил про чемодан.
Сергей Ильич гладил его по спине, даже прощения просил. Бывает ведь так, что самые простые и естественные вещи не сразу приходят в голову. Куда уж проще было вспомнить или подумать, что на заводе у Сергея Ильича работает несколько тысяч человек. Да неужели уж не найдется один, кто возьмет такого отличного пса?! Наконец, его можно подарить охраннику, только спасибо скажет.
Сергей Ильич, держа Кутьку на коленях, приподнялся, вынул из кармана записную книжку, вырвал чистый листок и написал на нем:
«Уважаемая Анна Павловна. Я уехал. Вашего ничего не увез. Кутя всем вам кланяется».
Теперь надо было переждать, пока Анна Павловна уйдет со двора. Ждать пришлось порядочно. Сергей Ильич пытался развеселить Кутьку, спрашивал, где продаются ошейники, но бедный пес только жался к нему. Он вел себя, как человек, которого долго обманывали — и враги и друзья. Он хотел верить и не мог!
Собрав висевшее во дворе белье, Анна Павловна наконец отправилась к соседке.
Сергей Ильич спустил Кутю на пол и сказал ему:
— Пошли!
Пес рванулся к двери, но на полпути остановился.
— Ну?
Он вилял хвостом и смотрел на чемодан.
— Эх ты, чудак!
Куте понравился тон, каким это было сказано, и все-таки он ждал.
Но вот Сергей Ильич нагнулся, взял чемодан, и тут, уже не сомневаясь, щенок бросился к двери, потом опять к Сергею Ильичу, подпрыгнул раз, два, четыре раза, пока не лизнул его в подбородок.
Они благополучно вышли на улицу и благополучно свернули с бывшей своей улицы. Правда, когда они сворачивали, на углу стояла смуглая старуха. Она внимательно посмотрела на идущих. Долго потом провожала взглядом из-под руки.
Старуха даже подалась вперед, чтобы лучше видеть. Странно ей, наверно, было, — куда это с приезжим человеком идет соседская паршивая собака?.. И чему эта паршивая собака так рада?
Ленинград
1954