На другой день Корбетт присутствовал на утренней службе. Он стоял на коленях и смотрел, как священник предлагает белое тело Христово, высоко подняв дискос и потир, прося Агнца Божия развязать грехи мира сего. Корбетт принял причастие, желая приобщиться силе его, ибо сегодня ему предстояла битва — битва со злом. После службы он послал последнего из своих гонцов на юг с устным сообщением, которое тот должен был передать только лорд-канцлеру Англии Роберту Бернеллу, епископу Бата и Уэльса, и никому иному. Канцлер — в этом Корбетт не сомневался — находится в аббатстве Тайнмут. Если же его еще нет там, гонец должен дождаться его приезда. Потом Корбетт дал некоторые указания приору, а также воинам Селькирка, все еще державшим стражу у ворот аббатства, и вернулся в свою маленькую келью.

Незадолго до наступления полудня послышались голоса и стук кожаных сапог по мощенному камнем двору. Затем постучали в дверь, и вошел Бенстед; приветливо улыбаясь, он похлопал Корбетта по плечу и оглядел унылую келью.

— Итак, — заговорил Бенстед, севши и устроившись поудобней, — вы хотели меня видеть?

Корбетт кивнул:

— Да. Я выяснил, кто и как убил короля Александра III. Но не узнал — зачем.

Впервые Корбетт увидел на лице Бенстеда настоящий страх. Кровь отхлынула, взгляд утратил лукавую насмешливость, рот приоткрылся.

— Кто? — хрипло прошептал он.

— Как же так, мастер Бенстед? — отвечал Корбетт. — Вы же его прекрасно знаете. Убийца Александра III — вы!

Долгое время Бенстед сидел, словно потеряв дар речи, и взирал на Корбетта.

— Вы не можете… — начал он, запнулся и сглотнул. — У вас нет никаких доказательств. Вы просто возлагаете вину на меня, тогда как ее следует возложить на де Краона и его шайку убийц.

Корбетт видел, как рука Бенстеда подбирается к ножу, заткнутому за пояс.

— Мастер Бенстед! — резко предостерег он. — Держите руку подальше от вашего кинжала и не пытайтесь прибегнуть к насилию, а также кричать или звать на помощь ту злую тень, что следует за вами повсюду. Ваш человек, очевидно, в той же мере, что и вы сами, повинен по меньшей мере в четырех убийствах в Шотландии. Да, — продолжал Корбетт, — кое в чем вы правы. Доказательства, которые у меня имеются, скудны, и застань я вас даже на месте преступления, вряд ли какой-нибудь суд в Шотландии посмел бы судить вас. Я разговариваю с вами просто потому, что полагаю должным так поступить — этого требует справедливость. Посему в ваших интересах сидеть спокойно и выслушать то, что я собираюсь сказать. — Корбетт встал и заходил по келье. — В 1278 году, — начал он, — Александр III присутствовал при коронации нашего суверена и повелителя, английского короля Эдуарда. Его просили принести присягу за свои земли в Англии, на что он тут же согласился, но решительно отказался принести присягу за шотландское королевство, заявив, что получил его от самого Бога. Наш государь распространил пределы своей власти настолько, что подобного в этой стране не бывало со времен Римской империи. Он притязает на обширные земли во Франции. Он покорил Уэльс, сокрушил внутренних врагов, имеет виды на Ирландию и, как выяснилось во время его коронации, имеет такие же виды на шотландское королевство. Я вовсе не хочу сказать, — поспешно добавил Корбетт, — что наш суверен и повелитель приказал убить короля Александра или хотя бы как-то замешан в этом деле. Но вы, мастер Бенстед, — его верный слуга. Вы знаете его душу, его тайные желания и стремления, — говорил Корбетт. — Вы весьма похожи на рыцарей, убивших Томаса Бекета в Кентербери. Они сделали это по собственному почину. Генрих Ангевинский не приказывал им этого, но смерть Томаса Бекета была тайным желанием его души. — Корбетт помолчал, отпил вина, после чего продолжал: — Я полагаю, Эдуард послал вас в Шотландию прощупать, какие здесь имеются возможности для осуществления его планов. В конце концов, все наследники Александра III умерли, его жена-англичанка вот уже десять лет как в могиле, а сам король стареет. Если бы Александр умер, не оставив наследника, это определенно дало бы нашему королю необходимое пространство для маневра. Но Александр смешал все карты. Он вступил в тайные переговоры с французами, а затем усугубил свой грех, женившись на их молодой принцессе. Александр женился — Эдуарда это беспокоило. Шотландский король вполне мог прожить еще немало лет и произвести на свет здоровых сыновей, которые в свое время пришли бы ему на смену. Более того, эти сыновья были бы наполовину французами, и впервые монархия Капетингов получила бы зависимых от нее королей у самого порога Эдуарда. Мне думается, что Александр возлагал надежды на более тесные узы с Францией, и именно это было темой его долгих тайных бесед с де Краоном. И тогда вы решили действовать. Александр славился полным пренебрежением к своей жизни и здоровью — он носился по Шотландии в любую погоду, невзирая ни на какие опасности. С таким монархом — особенно учитывая то, что после долгого и успешного царствования у него было мало оснований опасаться врагов, и зачастую его сопровождало не более двух человек, — с таким монархом вполне мог произойти несчастный случай. И вот, как я полагаю, вам представилась такая возможность. Принцесса Иоланда не соглашалась осуществить брачные отношения с Александром. По какой причине, не знаем ни вы, ни я, но этот отказ молодой принцессы подсказал вам некий план. Вы, очевидно, попросили Сетона уговорить короля созвать Совет поздним вечером восемнадцатого марта. Повод для собрания был довольно незначительный — помещение в английскую тюрьму какого-то шотландского барона. Вероятно, Александр скучал, и ему захотелось собрать Совет, который мог бы освободить одного из его подданных, особенно если это обсуждение было предложено не кем иным, как личным посланником Эдуарда в Шотландии. На собрании Совета вы отвели Александра в сторону и сообщили ему важную новость: королева Иоланда срочно желает видеть его этой ночью, шлет свои извинения за недавнее дурное поведение и призывает короля прибыть к ней в Кингорн незамедлительно.

Бенстед насмешливо фыркнул.

— Но это смешно, — вставил он. — Я — последний, кому королева Иоланда стала бы доверяться.

— Разумеется, — согласился Корбетт. — Но вы ведь посетили ее накануне Совета? Вы, очевидно, осыпали ее всякими витиеватыми любезностями. И королева произнесла нечто такое, что потом вы превратили в нежное любовное приглашение. Если бы ваш план не удался, вы всегда смогли бы заявить, что это королева ввела вас в заблуждение, что, в свою очередь, только усилило бы гнев и разочарование Александра. Видите ли, я знаю от личного духовника короля, отца Джона, что Александр настолько устал от вздорных протестов и отказов королевы, что надумал послать своего духовника в Рим просить Папу расторгнуть его брак по причине неосуществления брачных отношений и разрешить ему, Александру, жениться снова, на сей раз на другой французской принцессе, более сговорчивой. Возможно, вы даже знали об этом. Я почти уверен, что знали, и поэтому торопились осуществить свой план. Вы передали королю приглашение, попросив никому не говорить об этом, и подстрекнули его как можно быстрее оставить Совет и отправиться на мыс Кингорн. Сами же вы в сопровождении вашего презренного слуги сразу же уехали. Вы поспешили к Квинзферри, но для переправы через Ферт воспользовались услугами не обычного перевозчика. Вы наняли другого человека и обманули его, заставив поверить, будто вы — француз. Он перевез вас в бурю, высадил в тайном месте, где у вас уже стояли стреноженные лошади, и поскакали в ночи на вершину мыса Кингорн. Там, как раз в том месте, где начинается спуск, вы натянули веревку и засели в кустах по другую сторону дороги. Надо полагать, то было долгое ожидание, вы озябли и промокли, но в конце концов король появился.

— Вздор! — вмешался Бенстед. — Откуда мне было знать, что король будет без свиты? Как мог я увидеть его в темноте? Как мог я отличить его от кого-либо из его слуг?

— О, это было очень просто, — ответил Корбетт. — На вершине мыса Кингорн было бы темно в любую мартовскую ночь, а то, что бушевала буря, только помогло делу. Что же касается свиты короля, то вы прекрасно были осведомлены о привычках и повадках Александра. В лучшем случае он взял бы с собой двух или хотя бы трех человек. Один, Патрик Сетон, действительно благополучно миновал это место. Но его лошадь не споткнулась о ваши силки, потому что веревка была не натянута, лежала на земле. Когда же появился король, скачущий сломя голову, вы или ваш слуга, Аарон, резко натянули веревку, и лошадь, несшаяся галопом, попросту споткнулась и упала с обрыва, увлекая с собой короля. — Корбетт глубоко вздохнул и выглянул в единственное узкое окошко кельи. — И разумеется, — продолжал он, — вы без труда могли отличить короля. Стояла кромешная тьма, но лошадь-то у него была белая. Вы же сами и устроили, чтобы лошадь, приведенная королевским управляющим к Инверкейтингу, была светлой масти.

— И как же я умудрился это проделать? — насмешливо спросил Бенстед. — У меня ведь не было возможности раздавать приказы челяди короля Александра.

— О, вы совершенно правы, — поддакнул Корбетт. — Однако вы наняли этого нового лодочника, Таггарта, чтобы он перевез вас через Ферт. Он считал вас французом, и вы воспользовались этим обманом, чтобы все подготовить на том берегу Ферта. Мне известно, что утром восемнадцатого марта Таггарт переправил вас — полагая, что вы француз, — в Кингорн, но мне также известно, что ни единый француз в усадьбу не приезжал. Зато безымянный гонец привез сообщение, гласившее, что король готовится прибыть туда, и управляющему велено привести любимую белую кобылу короля Теймсин в Инверкейтинг.

— Но письмо! — вмешался Бенстед. — Я не мог подделать его.

И замер, осознав свой промах.

— Я ни словом не обмолвился о письме, — заметил Корбетт. — Однако письмо всё-таки имело место, письмо поддельное — не великая сложность для умелого писца. Думается, что вы сами или Аарон доставили его к воротам королевской усадьбы. Как бы то ни было, — продолжал Корбетт, — вы постарались, чтобы белая кобыла Теймсин оказалась на берегу. На такой лошади короля нетрудно было узнать на фоне темного неба. Когда же король упал, вы отвязали веревку и прокрались обратно, туда, где вас ждал перевозчик. Затем Таггарт переправил вас, и когда он сделал свое дело, вы убили его — вы вдвоем держали его голову под водой, пока он не захлебнулся. После чего вы сошли на берег, привязали его лодку так, чтобы казалось, будто она никуда и не отходила, и вернулись в Эдинбург. В сумятице, которая последовала наутро, никто даже внимания не обратил на ваши появления и исчезновения. — Корбетт заметил, что Бенстед покусывает нижнюю губу. — Не было ни малейшего повода, — продолжал Корбетт, — подозревать вас. И, надо полагать, вас весьма обрадовало сообщение, что Эрселдун заблудился в бурю, однако вы встревожились, когда Сетон начал бормотать что-то насчет теней на мысе Кингорн. А вдруг этот молодой человек что-то заметил? А вдруг он оправится и начнет задавать вопросы либо, что хуже, всем рассказывать? И вы убили его!

— Как, — Бенстед почти кричал, — как мог я убить его? Он ни разу не вышел из своей комнаты! На его теле не нашли никаких следов насилия!

— Вы послали ему подарки, — ответил Корбетт, — фрукты и пару перчаток.

— Не хотите ли вы сказать, что пища была отравлена, а? — упорствовал Бенстед.

— Я знаю, — ответил Корбетт, — что фрукты не представляли собой опасности. Эрселдун, наверное, съел их больше, чем сам Сетон. Отравлены были перчатки. Вы послали их в подарок, а вы ведь врач, мастер Бенстед, вы сами мне об этом говорили. Вы учились в Салерно в Италии и знаете все о травах, ядах и противоядиях. Вы просто пропитали перчатки смертоносным ядом и подождали, когда Сетон их наденет.

— Больной человек? — хрипло выкрикнул Бенстед. — Наденет перчатки?

— Человек, который болен и которому скучно, — возразил Корбетт. — Достаточно было примерить их. Подержать в руках. Вы или ваш слуга Аарон так или иначе добились этого во время посещения.

— Ну и где же эти перчатки? — упорствовал Бенстед.

— О, вы, разумеется, сделали так, чтобы они исчезли, — ответил Корбетт. — Я просмотрел список личного движимого имущества Сетона. Ни о каких перчатках в нем не упоминается. Уверен, вы их унесли. Остальное очень просто, — продолжал Корбетт. — Яд попал на пальцы Сетона, а он ел фрукты, и отрава подействовала очень быстро. Вы не ошиблись, яд оставляет мало следов на теле, но он задерживает разложение трупа, и я отметил это, когда вскрыл могилу Сетона на кладбище Святого Эгидия. Несомненно, вам желательно было устранить всякое препятствие на вашем пути. В том числе и меня, — с нажимом сказал Корбетт. — Едва я приехал в Эдинбург, вы сразу что-то заподозрили, потому и дали мне прочесть черновик вашего письма к королю Эдуарду. Вы хотели выяснить, не король ли прислал меня, вот почему вы сообщили ему о моем прибытии. Если бы я возразил против столь безобидного сообщения, вам бы сразу же полегчало — король заинтересуется, возмутится и наверняка велит Бернеллу отозвать меня. Судя по всему, лорд-канцлер перехватил ваше письмо, и если Эдуард когда-нибудь узнает, что я был в Шотландии, Бернелл придумает какое-нибудь приемлемое и резонное объяснение. Естественно, — добавил Корбетт, — вас тревожил мой интерес к смерти Александра. Поэтому вы подсунули мне этого старого дурня, королевского лекаря Мак-Эйра. Он ведь освидетельствовал тело короля и не нашел ничего неожиданного. Вы надеялись, что он утишит все мои подозрения. Разумеется, это ему не удалось. Этот олух, разгоряченный обильной выпивкой и желанием выхвалиться, наболтал лишнего и пуще прежнего распалил мое любопытство. Однако еще прежде того вы уже решили, что я слишком опасен. В тот вечер в замке, когда Совет опекунов устроил пир, вы или Аарон воспользовались начавшейся дракой и попытались прикончить меня. Вы, полагаю, никогда не принимали никаких дурманных зелий, и я тоже, мастер Бенстед, — пока не оказался в Шотландии. — Корбетт взглянул на бледное лицо Бенстеда, но продолжал безжалостно: — Меня опоили таким зельем вдали от Эдинбурга — это было в таком местечке, где вы чувствовали бы себя как дома. Под воздействием дурмана я вспомнил, как стоял у колонны на том пиршестве и видел, с какой яростью Аарон смотрит на меня из толпы. И тогда понял, что это он попытался убить меня. А потом вы обнаружили, что я разговариваю с Эрселдуном, и решили, что он тоже должен умереть. И еще четыре раза вы пытались убить меня.

— Это нелепость! — вмешался Бенстед. — Эрселдун был воином. Его задушили в церкви Святого Эгидия, задушили, чтобы ограбить! Кому в голову может прийти, что у меня хватило бы сил справиться с ним, даже если предположить, что Аарон — мой сообщник!

— О, вы опять правы, — ответил Корбетт с улыбкой. — В донесении коронера сказано, что Эрселдун отправился в храм Святого Эгидия повидаться со священником.

Этим священником были вы, Бенстед. Близкий друг покойного Патрика Сетона, Эрселдун и предположить не мог, что примет смерть от вашей руки. Этот несчастный вошел в церковь, а вы ждали его у входа в алтарь. Вы намекнули ему, что хотите поговорить с ним о событиях на мысе Кингорн, а может быть, предложили помолиться за покойного короля или за несчастного Патрика Сетона? Эрселдун стал на колени, закрыл глаза, вы возгласили молитву, а сами накинули ему на шею удавку. На это ушло не слишком много времени. Я же, вскрыв его могилу, осмотрел рубец на его шее и увидел отпечатки того самого шнура, коим вы препоясаны и сейчас!

Бенстед удивленно глянул вниз и нервно дотронулся до своего пояса-шнура с кисточками.

— Очень немногие, — заметил Корбетт, — носят такие пояса с такими вот узлами. Я заметил это вечером на пиру. Томаса Эрселдуна вы задушили этим самым шнуром, и он оставил свой неповторимый отпечаток на его шее. — Корбетт смотрел на Бенстеда, а тот уже начал приходить в себя, осознав, что шотландцы бессильны что-либо предпринять, ибо он отвечает только перед английским королем.

— Воистину, мастер Корбетт, — тихо сказал он, — единственный, кого надлежало бы отправить на тот свет, — это вас с вашими дотошными расспросами и любопытством.

— И вы пытались это сделать, — ядовито заметил Корбетт. — Однако именно ваши попытки, или, точнее, одна из них убедила меня в вашей виновности. Кинжал, брошенный в пиршественном зале, мог быть случайностью или работой французов. Нападение на дороге из Лита и позже, у Дэлмени, тоже могло быть делом рук преступников, клики французов или Брюса. Но этого нельзя сказать о стреле из арбалета, которая чуть не угодила мне в голову, когда я возвращался в монастырь после пиршества в замке. Для разбойников с большой дороги это нападение было слишком хорошо продуманным. Тогда я еще не встречался с лордом Брюсом, так что, следуя логике, сделал вывод, что то были французы. — Корбетт улыбнулся. — А точнее, это вы надеялись, что я приду именно к такому выводу, коль скоро покушение не удастся. Когда я ушел из замка, вы велели следить за мной, но по дороге меня задержал де Краон. Конечно, ту встречу нельзя назвать дружеской, и французы могли последовать за мной. Но они этого не сделали. Я вернулся в грязную харчевню и расспросил хозяина. Мне повезло — хозяин запомнил, что де Краон и его спутники ушли из его заведения намного позже, чем на меня напали. К тому времени я был уже в монастыре. О, вы поступали очень умно, мастер Бенстед. Вы натравливали меня, словно глупого щенка, то на одного, то на другого — на де Краона, на Брюса, на кого угодно. Сами же то и дело пытались убрать меня, прикрываясь россказнями, будто на вас тоже охотятся. Я ведь прав, не так ли?

Бенстед встал, лицо его побледнело от бешенства.

— Вы не понимаете, — заговорил он, — То, что я делал, я делал ради объединения английских земель. Этой стране нужен порядок, ей нужны законы, она представляет собой угрозу безопасности и благополучию нашего государя и повелителя. Вы можете себе представить французскую принцессу на шотландском престоле? Эдуарду постоянно приходится озираться и оглядываться — откуда еще можно ждать нападения? Вы слышали, что новый французский король навязал своим детям брачные союзы по всей Европе. Он намерен создать империю, по сравнению с которой империя Карла Великого покажется крошечной. Какое место при этом уготовано Эдуарду? Вы поездили по этой стране. Вы видели разбой и насилие и сколь беззащитны наши северные границы перед этим разбоем и насилием. А все станет в десять, в двадцать, в тридцать раз хуже, коль скоро союз между враждебной нам Францией и враждебной нам Шотландией будет заключен. Наш король отправится на юг — нападение произойдет на севере, он отправится на север — французы высадятся на побережье. Я делал то, что должен был делать. Если нескольким людям приходится умереть, чтобы спасти тысячи жизней, что тут худого?

Корбетт покачал головой.

— Вы, мастер Бенстед, как и я, изучали философию — худыми средствами не достичь добрых целей. Да, я видел эту страну. Я согласен, что враждебно настроенный шотландский король представлял бы собой серьезную угрозу Англии. Но я также видел дикие просторы этой страны — болота, топи, горы и узкие горные долины, которые поглотят английское войско и погубят его. Но даже если вы правы, Бенстед, разве это оправдывает ваши действия? Вы убили доброго государя, помазанника Божьего. Потом вы убили двух молодых его приближенных и непосредственно отвечаете за насильственную смерть ни в чем не повинного молодого человека из моих сопровождающих. Убив перевозчика Таггарта, вы погубили его семью. Вы убийца, мастер Бенстед, жестокий убийца, подобный ассасинам, и есть Бог на небесах, перед которым вы ответите за ваши преступления на истинном суде!

Бенстед закутался в плащ и встал.

— Я отвечу перед королем, королем Англии, который есть источник всякого закона! — ответил он со страстью. — Король будет решать, что хорошо и что приемлемо, и тогда, мастер Корбетт, узколобый, самоуверенный чиновник, мы узнаем, что решит истинный суд. — И бросив на Корбетта гневный взгляд, Бенстед распахнул дверь и удалился.

Корбетт дал ему уйти, слушая, как отдаются его шаги по коридору, а потом рухнул, схватившись за голову, на кровать.