С инкрустированного золотом трона, стоявшего под навесом до половины затянутым шелком, задумчиво смотрел вдаль со своего корабля Тутмос, любимец Амона-Ра, воплощение Гора, повелитель Черной страны, владыка Верхнего и Нижнего Египта. Фараон закрыл глаза и довольно улыбнулся. Он возвращался домой! Еще один речной поворот, и Фивы предстанут пред ними во всей красе. Город со своими стенами, колоннами и пилонами – воротами раскинулся на восточном берегу, а на западном высились ноздреватые холмы некрополя. «Слава Ра» едва заметно покачнулся, меняя курс, и Тутмос поддержал равновесие движением ног, обутых в золотые сандалии. Нос корабля, выполненный в виде головы сокола с раскрытым в крике клювом, еще резал речную гладь, когда большой парус с широкой каймой встрепенулся и вслед за этим обвис. Тут же раздались команды. Парус был спущен, и корабль двигался на веслах, набирая ход. Обнаженные спины гребцов сгибались и разгибались, подчиняясь командам рулевых, которые на корме управляли массивными рулями. Главный рулевой запел хвалебный гимн в честь фараона:

Песнь подхватили солдаты и судовая команда, которая на носу следила, чтобы судно не попало на коварную мель. Мерно поднимались и опускались весла, и солнце играло в россыпи брызг.

Увенчанный голубой короной войны, Тутмос с невозмутимым выражением лица задержал взгляд на воинах, сгрудившихся на корме. Его визирь Рахимер, главный прокурор Сетос, генерал Омендап и главный писец Бейлетос – все они отправились в Фивы раньше. Его сопровождал только начальник стражи Менелото. Теперь он обсуждал со своими офицерами предстоящее возвращение в Фивы и бремя грядущих обязанностей. Пышный султан из страусовых перьев, пропитанных душистыми составами, овевал фараона легким ароматным ветерком, и эти волны прохлады смягчали зной, от которого не спасал даже затканный серебром навес. Под несмолкаемые восхваления Тутмос размышлял о том, как все это мало значит и безразлично ему. Он посетил великие пирамиды Саккары и прочел тайны, начертанные на священных плитах. Он прикоснулся к тайнам случайно, или это не было случайностью? Может быть, это сам бог говорил с ним? И эти тайны открылись ему как божьему избраннику?

– Из золота ноги и руки твои, из лазурита ладони! – вторил корабельщикам и гребцам придворный поэт, пристроившийся слева у ног фараона. О фараон, прекрасноликий и могучий! Справедливый и благородный в мире! Ты ужасен в битве!

Тот, к кому были обращены все эти цветистые фразы, задумчиво щурился. К чему вся эта лесть? Зачем нужны горы сокровищ, которыми были нагружены галеры, плывущие впереди и позади его барки? Это ценности преходящие.

Фараон взглянул на берег. Сквозь знойное марево виднелись цветные штандарты отрядов боевых колесниц, которые двигались по обоим берегам Нила, как защита во время его священного путешествия в Фивы. Но эта мощь призрачная! Оружие, его отборные полки, названные в честь богов: Гора, Аписа, Ибиса и Анубиса, – все это не более, чем пыль под небесами. Ему стала известна сокровенная тайна. Он так и написал своей возлюбленной жене Хатусу, а когда вернется, он поведает ей об открывшихся ему тайнах. Она поверит его рассказу, и его друг и верховный жрец Сетос также не усомнится в его словах. Он был хранителем тайн фараона, «глазами и ушами царя». Тутмос вздохнул и отложил свои регалии: плеть и жезл. Он прикоснулся к сверкающему нагрудному украшению пекторали и переставил ноги. Каждое его движение сопровождалось позвякиванием отделанного золотом схенти.

– Хочу пить!

Тотчас виночерпий, сидевший у дальней стенки шелкового полушатра, поднес к губам чашу из слоновой кости. Сделав глоток подслащенного вина, он передал чашу своему повелителю. Тутмос утолил жажду и вернул чашу. В этот момент раздался возглас впередсмотрящего. Тутмос взглянул направо. Они огибали излучину. Скоро Фивы! «Слава Ра» подошел еще ближе к берегу. Испуганный шумом приближающегося каравана бегемот ринулся в глубь окаймлявших берег зарослей тростника, а тучи потревоженных гусей закружились над заболоченным, густо поросшим папирусом берегом. Отряды боевых колесниц на восточном берегу почти скрылись из виду. Теперь им предстояло присоединиться к остальным войскам, сосредоточенным за городом. Тутмос удовлетворенно вздохнул. Вот он и дома! Скоро он встретит свою царицу, Хатусу. В Фивах его ждет долгожданный отдых!

* * *

Группа молодых женщин стояла в тени вздымающихся к небу колонн на галерее храма Амона Ра. Им на плечи ниспадали черные с блеском локоны густых париков; их тела от шеи до обутых в серебряные сандалии ног скрывались в складках одежд из тонкой полупрозрачной ткани. Ногти на руках и ногах у них были густо накрашены хной. В руках, унизанных кольцами, они держали систры: присоединенные к деревянной ручке металлические петли. При встряхивании эти музыкальные инструменты издавали своеобразный тревожащий перезвон. Пока систры молчали, но скоро они зазвучат, возвещая возвращение их божественного повелителя. Это жрицы храма Амона-Ра окружили свою царицу Хатусу. Она также была одета в тончайший белый пеплум. Ее головной убор венчала золотая корона царицы Египта, а в руках она держала скипетр и жезл – символы власти. Она слышала, как пересмеиваются жрицы, но даже не взглянула в их сторону. Как статуя, неподвижная и молчаливая, она стояла, устремив взор подведенных сурьмой глаз на залитый солнцем двор внизу, где шеренги выбритых, облаченных в белые одежды жрецов ожидали прибытия ее супруга. Легкий ветерок смягчал жару и волновал полотнища флагов и флажков, свисавших с массивных каменных пилонов. Взгляд Хатусу скользнул над головами жрецов во второй двор, где строились по рангам сановники и управляющие разных уровней под руководством офицеров с жезлами, определяющими их статус. За этим двором начиналась ведущая в город Священная Дорога, по обеим сторонам которой возвышались сфинксы: огромные гранитные изваяния сидящих зверей с человеческими головами и телами львов. И по всей длине этой аллеи промежутки между черными громадами сфинкса были заполнены горожанами.

Хатусу услышала приглушенный легким ветерком резкий рев труб. Она заметила блеск доспехов и увидела шеренги войск, приближающихся со стороны Священной Дороги. Это была египетская королевская гвардия: негры из Судана и Шардана – наемники в своих живописных рогатых шлемах. Тутмос возвращался! Хатусу следовало радоваться, но ее переполнял страх. Она очень внимательно прочитала свиток и пыталась представить себе, осмелился бы тайный автор послания поделиться своими секретами с ее единокровным братом и мужем. Хатусу отвлеклась от своих мыслей и подняла голову. Многоголосый хор грянул хвалебный гимн:

Слова гимна утонули в реве ликующих возгласов. Фараон достиг Священной Дороги. Скоро он прибудет в храм. Тем временем во внутренних дворах, где выстроились сановники и жрецы разных рангов, шепот сменился напряженным молчанием. Фараон возвращался с триумфом, Амон-Ра прославил его величество, но близилось и время давать отчет. Фараон потребует к себе писцов и судей, тщательной проверке подвергнутся записи в книгах. Атмосферу ожидания точно отразило чье-то меткое замечание: «Царственный кот возвращается в свое лукошко».

Хатусу в сопровождении жриц поднялась на вершину лестницы. Взгляды всех теперь были прикованы к бронзовым воротам, закрывавшим вход во внутренние дворы храма. Послышались возгласы: «Долголетия! Процветания! Здравия!» Резкий звук трубы призвал к тишине. Зычный голос глашатая провозгласил: «Наш великий владыка вернулся с победой!»

Большие бронзовые ворота отворились, и во двор вступила процессия: жрецы в белых одеждах, телохранители фараона в головных уборах с высокими султанами. Солнце играло на их золотых ожерельях и обручах на руках, а наконечники копий целились в небо. Хатусу мельком увидела членов совета. Снова вскрикнули трубы, возвещая прибытие фараона. За группой знаменосцев двенадцать знатных египтян внесли паланкин с восседавшим в нем Тутмосом. Носильщики остановились, и все собравшиеся пали ниц. Еще раз взревели трубы. Хатусу грациозно встала, а жрицы, распевая приветственный гимн, устремились вниз по ступеням под перезвон систр. Паланкин опустили. Свита приблизилась, и Тутмосу помогли сойти с трона. Его обступили жрецы, давая возможность поправить одежды перед тем, как подняться по ступеням храма. Хатусу преклонила колени и, сложив руки перед собой следила, как ее царственный супруг медленно шествовал к ней по ступеням. Она на мгновение закрыла глаза. Как бы ей хотелось быть радостной и счастливой! С каким удовольствием она могла бы рассказать мужу о благодатных разливах Нила, о том, что отчеты, присланные из провинций-номов, были как нельзя лучше…

Хатусу открыла глаза и увидела над собой тень. Она склонила голову, но рука мужа коснулась ее подбородка, и она взглянула на него. Тутмос улыбался, но краска, покрывавшая его лицо, как того требовала церемония, не могла скрыть его болезненной бледности и усталости. Обрамлявшая глаза сурьма только подчеркивала его изможденный вид. Ужасная мысль пронзила царицу. Перед ней стоял супруг, любимец богов, одержавший победу над врагами, но выглядел он так, словно пересек реку мертвых и не нашел там ничего, кроме праха. Тутмос слегка наклонил голову и шепнул едва слышно, счастливо щурясь: «Я так скучал о тебе! Я люблю тебя!» Он раскрыл ладонь: золотой цветок лотоса на серебряной цепочке засверкал украшавшими его драгоценными камнями. Он надел на нее украшение и помог подняться. Фараон Египта и его царица повернулись и протянули перед собой руки под гром приветственных возгласов.

Ревели трубы, гремели тарелки, мощные клубы фимиама устремились в небо, очищая всех собравшихся и наполняя воздух сладковатым ароматом. Фараон хранил молчание. Его уста были священны, а слова – драгоценны. Ему еще предстояло общение с богами. Стража поспешила вперед и выстроилась, образуя коридор. По нему прошли, тяжело ступая, темноголовые, с кожей цвета меди, знатные пленники фараона, лишенные всех своих регалий и доспехов, и руки их были связаны над головой. Их заставили встать на колени у подножия лестницы. Хатусу знала, что за этим должно последовать, и закрыла глаза. Фараон сделал руками рубящее движение. Вперед выступили придворные палачи. Пленники не издали ни звука, когда им перерезали горло, да они и не могли бы ничего сказать, так как у них были не только связаны руки, но и заткнуты кляпом рты. Их окровавленные тела были брошены на всеобщее обозрение пред богами Египта и всевластным фараоном.

– Все кончено, – прошептал Тутмос.

Хатусу открыла глаза, но не решилась взглянуть вниз. В воздухе витал запах смерти с металлическим привкусом крови. Ей хотелось, чтобы муж как можно скорее вошел в храм, где возвышалась величественная статуя Амона-Ра, и освежился благовониями. Она вздохнула с облегчением, когда Тутмос повернулся, и под возгласы ликующей толпы они вступили под своды колоннады и пошли меж рядами расписных колонн по вымощенному мраморными плитами полу храма. Перед ними вырисовывались очертания статуи сидящего во всем своем величии Амона-Ра. Фараон остановился, глядя на мечущиеся языки пламени в сосуде перед статуей. К нему подошел жрец с золотой чашей в руках и, склонив почтительно голову, протянул своему фараону чашу и серебряную ложку. Тутмос медлил. Хатусу вопросительно смотрела на него. О чем он задумался? После одержанных на севере великих побед ему полагалось возблагодарить Бога, как это делал их отец. Но, может быть, ему уже все стало известно? Возможно, в его лагерь на севере было отправлено какое-то тайное донесение? Тутмос со вздохом шагнул вперед и посыпал на огонь благовония. Хатусу держалась на шаг позади. Она ждала, что Тутмос опустится на колени на алые с золотыми кистями подушки, но он остался стоять, напряженно всматриваясь в черный гранитный лик бога. Затем он поднял руки с раскрытыми ладонями, как будто произносил молитву, но сразу же устало опустил их, словно усилие это было свыше его сил.

– Ваше Величество, что с вами? – зашептала Хатусу.

Тутмос смотрел назад, в сторону двора. Радостные ликования сменились глухим протестующим рокотом. Торопливо вошедший в храм жрец простерся ниц перед фараоном.

– Что случилось? – спросил Тутмос.

– Предзнаменование, Ваше Величество. Над двором пролетел голубь.

– И что же?

– Он был ранен и упал замертво, обрызгав всех вокруг кровью!

Тутмос покачнулся, подбородок его дрожал, рука потянулась к горлу. Голова фараона запрокинулась, и большая красно-белая корона скатилась на пол. Хатусу с криком подхватила его, когда он стал падать, и пыталась удержать сотрясаемое конвульсиями тело. Хатусу осторожно опустила Тутмоса на каменные плиты. Глаза его закатились, тело напряглось, а в углах накрашенного пунцовой краской рта выступила слюна.

– Мой любимый! – прошептала Хатусу. Тутмос обмяк в ее руках, но вдруг поднял голову, глаза его раскрылись.

– Это всего лишь маска! – выдохнул он. Хатусу наклонилась, стараясь уловить его шепот, и в следующую минуту Тутмос, любимец Ра, в последний раз содрогнулся и остался недвижим.

* * *

В месяц Мехир, в пору сева, после завершения официального траура по поводу безвременной кончины фараона Тутмоса II, главный судья Фив, Амеротк выносил приговор в Зале Двух Истин храма Маат, богини, изрекающей священные слова, божественного глашатая истины. Амеротк восседал на подушке на низкой скамье, изготовленной из древесины акации. Подушка была из особой ткани и расшита иероглифами, прославляющими чудеса, сотворенные богиней Маат. Зал окаймляли резные изображения сорока двух демонов: причудливых созданий с головами змей, хищных птиц, стервятников и баранов. Каждый из демонов был вооружен кинжалом. Под каждым демоном пламенело выведенное охрой имя: Красящий Кровь, Поглощающий Тени, Кривая Голова, Глаз Пламени, Сокрушающий Кости, Дыхание Пламени, Нога Огня, Белый Зуб. Эти создания обитали в чертогах богов и ждали, пока души взвешивали на священных весах божественного правосудия, чтобы пожрать те из них, что будут найдены очень легкими. Перед Амеротком на кедровых столах лежал свод законов Египта и указы фараона. За его спиной возвышались два огромных изваяния из черного гранита: статуя бога Осириса с весами, определяющими душам жизнь или вечную смерть, и статуя Гора, вечно бодрствующего.

При желании Амеротк мог бы видеть сквозь ярко расписанные колонны одной из сторон зала сады Маат: на зеленеющих лугах в тени деревьев паслись стада богини, и птицы с ярким оперением вились над фонтанами, ниспадающими в украшенные орнаментом бассейны. Но дела не позволяли Амеротку отвлекаться. Он сидел, скрестив ноги, углубившись в разложенные на полу перед ним свитки пергамента. Остальные члены суда в напряженном молчании ожидали его решения. По одну сторону от него писцы на корточках в белых одеждах склонили над маленькими столиками выбритые головы. На столиках лежали принадлежности их ремесла: плошки с красными и черными чернилами, горшочки с водой и набор перьев – заостренных с одного конца пустотелых тростинок, а также кисти, сосуды с клеем и острые ножи для разрезания папируса.

Самый молодой из писцов, Пренхо, выжидательно смотрел на судью. Амеротк приходился ему родственником, и Пренхо восхищался им и завидовал ему одновременно. В тридцать пять лет Амеротку удалось возвыситься до положения главного судьи в Зале Двух Истин. Человек проницательный, искушенный царедворец, Амеротк снискал репутацию справедливого и неподкупного судьи. Выглядел он значительно моложе своих лет. Голова его была выбрита, за исключением одной, свисавшей за правым ухом пряди черных с блеском волос, с вплетенными в них золотой и красной нитями. Белая с красной окантовкой мантия сидела очень элегантно на атлетической фигуре Амеротка. Пренхо, в отличие от него, чувствовал себя в своей одежде очень стесненно. С большим удовольствием он бы разделся и освежился в священном пруду, чтобы смыть покрывавший тело липкий пот. К счастью, разбирательство приблизилось к кульминации. Амеротк заранее предупредил Пренхо, что их ожидает тяжелый день. Предстояло вынести обвиняемому смертный приговор.

Амеротк подвинулся, и в лучах света блеснуло золотое изображение Маат, висевшее у него на груди на золотой цепочке. Взявшись за подвеску, Амеротк сурово посмотрел на обвиняемого, который связанный стоял перед ним на коленях, затем перевел взгляд направо, где в слезах стояли, обнявшись средних лет мужчина и женщина. Дальше между колоннами сгрудились свидетели. Амеротк вздохнул и поднял глаза вверх, словно нашел что-то интересное в темно-красных капителях, вырезанных в форме лотоса. Все было готово. В конце зала у самых дверей дожидались стражники в широких кожаных набедренных повязках – схенти и бронзовых шлемах. Вооружение их состояло из булавы и щита. С ними был плотный коренастый начальник стражи храма, дальний родственник главного судьи.

– Есть ли еще какие-либо замечания? – спросил Амеротк.

– Нет, ваша честь, – низко склоняясь над столиком, ответил главный писец.

– Обстоятельства дела заслушаны. Свидетели под присягой допрошены.

– Может ли кто-либо из вас, – заговорил Амеротк, обводя взглядом сидевших в ряд писцов, перед лицом богини Маат сообщить обстоятельства против вынесения смертного приговора?

Большинство писцов хранили молчание. Некоторые отрицательно качали головами, Пренхо усерднее всех. На лице Амеротка отразилась тень улыбки. Он опустил руки на стоящие по бокам ларцы из сикомора и акации. Облицованные серебром и накрытые пологом, они хранили в себе меленькие священные ларцы Маат. Пренхо затаил дыхание. Настал момент оглашения приговора.

– Батрет! – Амеротк наклонился, обращаясь к обвиняемому, и потребовал: – Подними голову!

Подсудимый повиновался.

– Я сейчас вынесу свое решение, здесь, перед лицом богов Египта. Да будут моими свидетелями владыка Тот и владычица Маат. Ты – грешный, порочный человек. Преступление, тобой совершенное, омерзительно. Дурной запах этого деяния оскверняет ноздри богов! Ты работал в некрополе, Городе мертвых. Тебе поручалось готовить тела усопших к погребению, ты должен был участвовать в обрядах очищения, чтобы души умерших могли совершить свой путь в божественные чертоги правосудия. Ты был облечен высоким доверием. Но ты злоупотребил этим доверием. – Амеротк продолжал, указывая на безутешно рыдающих супругов, справа от себя: – Их единственная дочь скончалась от лихорадки. Ее тело было доверено тебе. А ты надругался над ним, используя для своих утех. Члены твоей гильдии застали тебя в момент надругательства. Это мерзость и кощунство! Они передали тебя в руки правосудия фараона. – Главный судья сурово смотрел на жмущихся друг к другу бальзамировщиков. – И этим избежали наказания в полной мере по всей строгости закона! – Амеротк хлопнул в ладоши, и кольца на его пальцах ярко сверкнули. – Вот мой приговор. Тебя доставят в Красные земли к югу от города. С тобой отправятся только стражи суда. Будет вырыта могила, и тебя опустят туда. Ты будешь погребен заживо! Амеротк снова хлопнул в ладоши. – Пусть это решение будет записано, а приговор приведен в исполнение немедленно!

Осужденный корчился на полу и кричал. Стража схватила его и потащила из зала, а он осыпал ругательствами главного судью. Амеротк взмахом руки велел приблизиться бальзамировщикам и скорбящим родителям. С застывшим в глазах страхом, потрясенные суровостью приговора, бальзамировщики упали на колени, простирая вперед руки.

– Смилуйся, господин! – взмолился старший бальзамировщик. Пухлые щеки его дрожали от страха. – О пощаде просим и прощении!

– Он был одним из вас, – бесстрастно заметил Амеротк. – Должна быть выплачена компенсация.

– Конечно, господин, – поспешил согласиться старший бальзамировщик. – Мы заплатим золотом и серебром в слитках с четким пробирным клеймом.

Пристальный взгляд темных выразительных глаз судьи, казалось, проникал в самую душу.

– Это не все? – едва не рыдал старший бальзамировщик.

Амеротк молча сверлил его взглядом, держа руку на золотом изображении Маат у себя на груди.

– Что еще мы можем сделать? – подал голос другой бальзамировщик.

Амеротк перевел взгляд на него.

– Еще много всего, – заторопился с объяснением старший бальзамировщик. У него хватило проницательности уловить отвращение в глазах главного судьи. – Для этой замечательной семьи, которой выпали такие страдания, мы построим гробницу с галереями, молельнями, погребальными камерами и кладовыми.

Амеротк посмотрел на родителей жертвы. Со стороны бальзамировщиков до него донесся ропот недовольства.

– Есть возражения? – поинтересовался Амеротк. – Может быть, кто-то желает присоединиться к вашему товарищу в Красных землях?

– Нет, господин, – откликнулся один из бальзамировщиков. Он говорил твердо, не отводя взгляда. – Его поступок гнусен. Я не прошу сочувствия для других. Но быть погребенным в горячей земле? Как это – ужасно чувствовать, как земля набивается в рот и глаза. И медленно умирать под завывания гиен. И этот вой будет сопровождать душу, когда она отправится через пустыню смерти.

– Ты просишь о снисхождении?

– Да, господин. Я покорно прошу вас о милости: этот человек мой родственник.

Амеротк обратился к убитым горем родителям:

– Нет кары, равноценной оскорблению, нанесенному вашей дочери. Но согласны ли вы принять предложенную компенсацию?

Муж обнял жену, и они кивнули в знак согласия.

– И вы не против смягчения приговора?

– Ради души нашей дочери, господин, смерти будет достаточно, – ответил отец девушки.

– Так и будет записано, – подытожил Амеротк, и подозвал одного из гонцов, стоявших за писцами. – Передай тем, кто сопровождает приговоренного, что по решению суда ему разрешено принять яд, прежде чем он будет зарыт в могиле.

Гонец поспешил к выходу, Амеротк поднялся, давая знак, что заседание завершено.

– Приговор суда оглашен. Дело закрыто, – объявил он.

Бальзамировщики, не переставая кланяться, попятились к дверям, несказанно радуясь, что наказание их миновало. Пожимая руки родителям, Амеротк просил их обязательно прийти к нему, если обещанная компенсация не будет выплачена сполна. Затем он вошел в небольшое помещение, служившее его личной молельней владычицы Маат. Опустившись перед священным ларцом на колени, он посыпал благовония на колеблющееся пламя и собрался с мыслями. Окончание дела радовало. Он был удовлетворен, что бальзамировщик действовал сам по себе и что правосудие свершилось. Этот случай потряс Фивы и нанес ощутимый урон репутации гильдии бальзамировщиков. Возможно, его приговор позволит исправить положение. Он закрыл глаза и обратился к богине с молитвой послать ему мудрости. Несколько дел ждали своей очереди. Он услышал за спиной шаги.

– Ваша честь, нам пора!

Амеротк со вздохом поднялся. В дверях стоял начальник храмовой стражи. В одной руке он держал знак своего положения – жезл, а другая рука его лежала на рукояти меча. В любую погоду, независимо от того, насколько жарко и влажно было в зале суда, Асурал неизменно носил бронзовые латы, кожаную набедренную повязку под поясом схенти и шлем с султаном, который на этот раз он держал под мышкой. Асурал отличался суетливостью и иногда был не прочь поспорить, но подкупить этого человека было нельзя.

– Время подходит, – заговорил Асурал. – Я приветствую такой приговор. – Довольная улыбка растянула его рот, и полные щеки скрыли глаза. Хороший урок этим негодяям за рекой. Они его до конца дней своих не забудут.

Он отступил в сторону, давая дорогу главному судье, и крепко взял его за локоть. Амеротк улыбнулся. Асурал не упускал случая показать всем, что его связывают с главным судьей не только служебные, но и дружеские отношения.

– Жаль, что я не могу дать ход другому делу, ворчливо посетовал Асурал.

– Опять ограбление? – спросил Амеротк. Начальник стражи кивнул и продолжал:

– А как хитро действуют воры. Гробницы всегда замурованы, но когда их вскрывают для очередного погребения, обнаруживается какая-нибудь пропажа. Поговаривают, что это все демоны: Ведь не может же человек про никнуть сквозь толстую и глухую глиняную стену?

– И что же уносят демоны? – поинтересовался Амеротк.

– Ожерелья, статуэтки, кольца, мелкие ларцы, чаши и вазы.

– А что-нибудь более крупное?

– Нет, – покачал головой стражник.

– Значит, мы имеем дело с демонами, которых интересуют ценности, небольшие по размеру. А громоздкие и тяжелые предметы не удостаиваются их внимания?

Начальник стражи попытался, но без успеха, найти на лице Амеротка хотя бы тень улыбки.

– Демоны, по-моему, здесь ни при чем, – высказал свое мнение судья. – Это очень искусный вор. Пренхо! – позвал он.

Молодой писец, оживившийся после завершения дела, болтал со своими товарищами. Услышав голос судьи, он вскочил и поспешил на зов, стараясь скрыть чернильное пятно на одежде.

– Я здесь, Амеротк, то есть ваша честь.

– Узнай имя бальзамировщика, который про сил о смягчении приговора. Он может оказаться полезным. Разгадка ограблений в том, – продолжал Амеротк, – что грабителям точно известно, какие ценности скрыты в той или иной гробнице. Кто-то в Городе мертвых должен будет нам помочь.

– Да, ваша честь, а другое дело…? – Пренхо умолк в ожидании.

– Все готово, – ответил Амеротк. – Только я Хотел бы, чтобы мне не приходилось его рассматривать.

Его взгляд задержался на статуе Маат. Три месяца назад, думал он, фараон Тутмос вернулся домой с победой, но внезапная смерть настигла его перед статуей Амона-Ра. Неожиданная кончина фараона вызвала испуг и при дворе, и в городе среди горожан. Люди не переставали перешептываться, слухи множились и расползались все дальше и дальше. Сыну фараона, носившему то же имя, было всего лишь семь лет, а его вдова Хатусу не владела искусством правления. Поговаривали о регентстве, о наделении полномочиями главного визиря Рахимера. Конечно, следовало установить причину смерти фараона. Послали за придворным врачом, который обнаружил на пятке правителя след змеиного укуса. И всем сразу вспомнилось, каким слабым и больным выглядел фараон, когда паланкин с ним несли по Священной Дороге. Его ноги касались земли только на барке, когда он сошел с трона. При осмотре барки под возвышением, на котором стоял трон, была найдена свернувшаяся в кольцо ядовитая змея. Хотя в злом умысле его не подозревали, но вину возложили на Менелото, начальника охраны фараона. Его обвинили в недосмотре, в том, что он не выполнил свой долг, и за это он должен предстать перед судом Амеротка в Зале Двух Истин.

– Который час? – вышел из задумчивости Амеротк.

Пренхо отправился в дальний угол зала, где над маленьким бассейном, выложенным орнаментом, находились водяные часы.

– Одиннадцатый час, – крикнул он оттуда. – У нас в запасе три часа!

– Есть еще и другое дело, – напомнил начальник стражи.

Амеротк услышал, как разговоры писцов стали громче. Он оглянулся и увидел направлявшиеся к нему через зал две фигуры, притягивавшие взоры своим живописным видом. Они были в красных с золотом набедренных повязках, их обнаженную грудь перехватывали крест-накрест черные ремни, лица прикрывали маски шакалов, символизирующие Анибуса, а в руках они держали знаки своего статуса – жезлы с серебряными наконечниками. Амеротк коснулся подвески с изображением Маат и помолился, собираясь с духом. Два посланника главного палача поклонились.

– Все готово! – голос под маской звучал гулко и глухо.

– Приговор должен быть приведен в исполнение! – эхом откликнулся другой.

– Знаю, знаю, – ответил Амеротк. – И мне следует при этом присутствовать. – Он жестом подчеркнул свои слова. – Тогда приступим к делу.