Глава 25
Маркус проверил время на черных стальных часах фирмы Корум: три часа ночи. Ровно сорок восемь часов прошло с начала беременности Киопори.
— Ты готова, любовь моя? — спросил мужчина, с трудом подавляя волнение.
Принцесса посмотрела вниз, на тот ужас, в который превратился ее живот за последние два дня, и решительно кивнула.
Маркус наклонился, прижался к щеке девушки и мягко поцеловал в губы. Его жена. Возлюбленная. Судьба. И теперь пришло время увидеть сына. Как могла жизнь вампира в мгновение ока превратиться из пустой в столь насыщенную? Как мог он поверить, что боги оставили его, когда они собирались подарить ему столь редкий и прекрасный дар?
Маркус вздохнул и начал собирать энергию в луч света, соединяя его с двумя бьющимися сердцами в лоне Киопори. С красноречивой молитвой, произнесенной на древнем языке, вампир позвал сыновей из лона, которое они делили столь короткое время, приказывая им прийти к отцу.
Маленькие блики света заполнили спальню тысячами сияющих радуг, переплетающиеся цветные лучи соединялись в светящуюся арку, пока над кроватью не сформировалась сфера. И затем ритмичный, гипнотический звук заполнил комнату: прозрачная вода, бегущая в реке и устойчивый пульс жизни. Из вершины сферы начала опускаться золотая пыль, медленно собираясь вокруг живота Киопори, вращаясь подобно воронки; эфир, соединяющий верх, низ и то, что посреди.
Принцесса приподнялась на руках и с восторженным удивлением смотрела на поразительное явление, пока Маркус, удерживая постоянную концентрацию, осторожно пытался волей пробудить детей ото сна, призывая их в этот мир.
Первый из двух малышей начал материализовываться. Четкий контур ребенка появился в волнах света прямо над выступающим животом, и затем, постепенно, контур начал заполняться. Звук бегущей воды усилился, биение сердца стало громче, настойчивее, и свет стал материей, а эфир — плотью.
Киопори инстинктивно потянулась к ребенку, ее глаза наполнились слезами радости, но суровый рык Маркуса заставил Принцессу отстраниться. Иссиня-черные волосы были в точности как у их отца, но красные полоски среди них не оставляли сомнений в том, кто из детей решил появиться на свет первым: Темный, которому суждено остаться безымянным.
— Не смотри, любовь моя, — приказал Маркус. Его голос был ровным и спокойным, как сама ночь.
Киопори побледнела, уставившись на вампира в изумлении.
— Нет, — запротестовала она, не желая мириться, — мне нужно увидеть…
Не колеблясь, Маркус закрыл глаза Принцессы и мягко повернул голову в сторону. Хотя девушка и не желала подчиняться, её новые способности вампира не могли сравниться с мощью мужчины.
— Пожалуйста, не сопротивляйся.
И тут раздался громкий и настойчивый крик ребенка. Его глаза не отрывались от матери, словно малыш знал, что она — единственный шанс на спасение. Но для рожденного тьмой спасения быть не могло. Сотворенный без души, принадлежащий проклятию, которое стремилось вернуть его себе, как и многих других, в бесконечной жажде возмездия.
И здесь не могло быть места состраданию.
— Маркус? — голос Киопори неуверенно дрожал. — Это безумие. Он всего лишь ребенок. Малыш. Как могли мои сестры сотворить такое? — Её сильные материнские инстинкты пробились сквозь контроль вампира. Глаза Принцессы открылись, и ее голова повернулась ровно настолько, чтобы искоса взглянуть на плачущее дитя. — Посмотри на него! Он прекрасен. О, Маркус, он похож на тебя.
Вампир потянулся и взял ребенка в руки, чтобы не дать Киопори совершить ошибку, дотронувшись до него. Нечто похожее случилось с Натаниэлем, когда Джослин родила Шторма, и все очень быстро вышло из-под контроля.
«Накари, — обратился Маркус телепатически к своему младшему брату, не желая вмешивать Натаниэля, чьи воспоминания о его жертве были до сих пор свежи, — Киопори сопротивляется; мне необходима еще одна пара рук».
Маг материализовался возле кровати настолько быстро, что Маркус взглянул на него по-новому. Выражение лица брата было нечитаемым. Он бросил быстрый взгляд на Киопори и склонил голову.
— Приветствую, сестра.
Накари повернулся к Маркусу и протянул руки.
— Брат.
Освобожденная от власти мужа, Киопори посмотрела на двух мужчин и нахмурилась.
— Маркус, позволь мне взглянуть на нашего сына.
Вампир совершенно бесстрастно отдал ребенка Накари и повернулся к любимой.
— Ты увидишь его, как только он родится, iubirea mea. Уверяю тебя, я сразу отдам его в твои руки.
Киопори вздохнула.
— Не играй со мной, Воин. Я прекрасно знаю, кем и чем является этот ребенок, и я повторяю — дай мне посмотреть на нашего сына.
Накари вопросительно взглянул на Маркуса, продолжая твердо держать Темного в руках, хотя тот начал извиваться, плакать и пинаться ногами.
— Накари! — отрывисто бросила Принцесса. — Не веди себя так, словно ты глухой. Я тебе не какая-нибудь неженка, с которой нужно няньчиться. Дай мне ребенка.
Строгий взгляд Мага на краткий миг встретился с ее глазами, затем он вновь повернулся к Маркусу.
— Мне жаль, сестренка; я обязан подчиниться брату.
Как будто понимая суть проблемы, ребенок начал дематериализоваться прямо в руках Накари, движимый могущественным желанием Небесного Существа, сидящего на кровати. Как только форма Темного начала проявляться в руках Киопори, Маркус быстро очертил рукой круг возле тела новорожденного, создавая непреодолимую преграду, и быстро отдал ребенка обратно в руки Накари.
«Темный был поразительно силен. Ты должен унести его из комнаты, пока он вновь не попытался воззвать к её жалости».
Накари кивнул.
«Может, мне позвать Наполеана, чтобы отнести ребенка в Комнату Жертвы?»
— Прекратите переговариваться в моем присутствии! — глаза Киопори сверкнули темной яростью. Она прекрасно понимала, что братья используют личный канал для связи.
«Нет, — ответил Маркус, игнорируя протест возлюбленной. — Я выплачу долг, как только твой племянник родится, а Киопори успокоится. Подожди меня в соседней комнате».
Маг нахмурился, явно не желая надолго оставаться наедине с младенцем, но спорить не стал.
— Как пожелаешь, — громко сказал он и дематериализовался из комнаты с ребенком на руках.
— Как ты смеешь! — закричала Принцесса.
Маркус поспешил к кровати и положил руку на ее щеку.
— Киопори… пожалуйста. Я не пытаюсь обидеть тебя.
— Обидеть меня? Ты оскорбляешь меня!
— Я никогда…
— Ты полагаешь, я недостаточно сильна, чтобы вынести вид ребенка, зная, что нам придется принести его в жертву. Ты полагаешь, что мой разум не сможет справиться с этим. И ты использовал силу, чтобы навязать мне свою волю? О да, Маркус, ты оскорбляешь меня! Как посмел ты думать и решать за нас обоих? — Глаза Киопори впились в него. — Никогда больше не смей брать контроль над моим телом без моего разрешения! Ты понял меня, Воин?
Маркус ошеломленно посмотрел на нее, но промолчал, зная, что времени на спор нет. Этот день должен был стать вторым счастливейшим днем в его жизни.
Женщины.
Чего Киопори ожидала?
Разумеется, силы вампира превосходили ее силы; и, разумеется, он всегда будет использовать их для защиты Принцессы, потому что это его долг, как ее избранника и как Воина. Почему это должно считаться оскорблением? И если Маркус еще когда-либо почувствует, что Киопори в опасности, он возьмет контроль не только над ее телом, но и над разумом, если посчитает, что так будет лучше. Разве она не понимала, с кем обручилась?
Вампир отвернулся. Несмотря на его решимость, слова девушки глубоко ранили. Маркус бы никогда не посмел обидеть ее. Не говоря уже о том, чтобы оскорбить. О, боги, Киопори была намного значительнее всего в этом мире. Что ему теперь делать?
Принцесса вздохнула и прикусила нижнюю губу. Потянувшись, она коснулась его руки.
— Любовь моя, я знаю, ты считал, что так лучше, но нам придется… сделать то, что нужно. Я хотела увидеть ребенка, чтобы понять, что именно это Проклятие все эти годы делало с нашими мужчинами… что за мерзость сотворили мои сестры. Мне нужно было самой увидеть отсутствие души ребенка, почувствовать это, чтобы понять, что отдать его — не грех.
— Но ты сказала, что он прекрасен, и не смогла понять, как твои сестры сотворили это Проклятие. Ты сказала, что он похож на меня. Я решил, что ты хочешь оставить его.
Киопори нахмурилась.
— Он действительно прекрасен, и да, я не понимаю весь этот ужас, но не собираюсь изображать из себя богиню или притворяться, что обладаю достаточной силой, чтобы отменить древнее проклятие, продержавшееся больше тысячи лет. И я не забыла время, проведенное в логове Сальваторе. Я не просила тебя пожалеть его. И бы не стала рисковать твоей жизнью. Разве ты не мог дать мне хотя бы одну минуту, чтобы примириться… со своей душой?
Маркус закрыл глаза.
— Мне это не нравится, но, если ты желаешь, я позову Накари назад, — вздохнул он. — Но перед этим я хочу, чтобы ты поняла кое-что: в моей семье я — первенец.
Принцесса пристально посмотрела на него и затем неуверенно произнесла:
— Я не совсем понимаю, что ты имеешь в виду.
— Когда моя мать родила Натаниэля и Кейгена, они с моим отцом праздновали рождение двойни. Когда родились Накари и Шелби, было тоже самое. Но когда родился я, мне пришлось разделить лоно своей матери с Темным, и моего безымянного брата — моего близнеца — точно так же отняли у матери… отняли у меня. По-твоему, я никогда не думал о нем? Никогда не желал хотя бы увидеть его лицо, иметь какое-нибудь воспоминание о нем? Ты считаешь, я никогда не думал о том, что было бы… если бы все обернулось иначе? Я тоже вопрошал о жестокости этого Проклятия, но важно лишь то, что вера моя непоколебима. Я, как и родители, не сомневаюсь в правильности того, что должен сделать. Видеть тебя, держащую на руках этого ребенка… еще раз задуматься о близнеце… я тоже должен жить с этим Проклятием, Киопори.
Принцесса на мгновение закрыла глаза, и, когда открыла их вновь, её взгляд выражал сострадание.
— Прости, Воин. Я забыла… саму суть этого Проклятия. — Девушка покачала головой. — Но что сделано, то сделано. И ты совершишь то, что должен, с достоинством и честью. — Киопори положила руки на живот и погладила его. — Он определенно возмущен, если ты не заметил. Мне кажется, он кричит там внутри: «Что за задержка!». Так что нет, не стоит возвращаться к тому, безымянному. Давай встретим нашего сына.
Маркус провел руками по её шелковистым волосам.
— Ты уверена? Между нами не должно оставаться никаких сожалений и обид.
Киопори взяла его лицо в свои руки.
— Это момент радости и горечи. Как может проклятие быть иным? Но твои слова подарили мне ту уверенность, в которой я нуждалась, и между нами теперь только мир и любовь, Воин. Призови нашего сына.
Маркус заглянул в прекрасные глаза Принцессы и вновь почувствовал очарование ее души.
— Ты мой мир, — прошептал он и наконец и повернулся к их второму ребенку. Со словами извинения вампир повторил древнюю молитву и позвал малыша к себе.
Когда золотая пыль вновь заполнила комнату и контур ребенка начал появляться, все вопросы и волнения отошли на второй план перед благоговением и трепетом. Мальчик, материализовавшийся в руках Маркуса, был, несомненно, великолепен. Как у матери и отца, его волосы имели цвет воронового крыла, черные, как сама ночь, и прекрасные, как чистый шелк. Но его глаза — его глаза пленяли. Соединив в себе оттенки родителей, они стали цвета янтаря и золота, с завитками синего в центре, как совершенное произведение искусства — цвет заходящего солнца над горизонтом в ясном небе. Черты его лица были столь же благородными, как у отца, и утонченными, как у матери. Такая мужская красота сможет однажды посоперничать даже с красотой Накари.
Маркус улыбнулся, внезапно растерявшись и не зная, что ему делать дальше. Мужчина осмотрел руки и ноги малыша и рассмеялся, когда тот пихнулся и ударил его по рукам в ответ на прикосновение.
— Он сильный.
— Разумеется, — усмехнулась Киопори.
Она попыталась сесть, и Маркус мысленно потянулся к Принцессе, чтобы помочь.
— Это оскорбляет тебя? — спросил он, не до конца понимая ее правила.
Киопори просто покачала головой.
— Глупый, конечно, нет. К счастью, у нас теперь целая вечность, чтобы понять друг друга. — Принцесса потянулась к нему и сложила руки, чтобы взять ребенка. — Можно?
Маркус поспешно кивнул.
— Конечно.
Когда вампир положил ребенка на руки матери, её лицо засветилось гордостью и любовью.
Два ангела. И оба принадлежат ему.
— Мы еще не выбрали имя, — сказала Принцесса, протянув мизинец младенцу, который сразу же крепко за него ухватился. Слезы потекли по ее лицу, когда Киопори засмеялась и улыбнулась, состроив гримасу сияющему ребенку.
Маркус положил руки на голову сына и мягко погладил его блестящие волосы.
— Несмотря на то, что современные имена довольно… яркие… я больше предпочитаю средневековые. Сильные, гордые и серьезные имена.
Киопори улыбнулась.
— И какое же ты выбрал?
Ребенок икнул, и они оба рассмеялись. Маркус пожал плечами.
— Возможно, что-нибудь со значением: Воин или Завоеватель.
Киопори вздохнула.
— Ну конечно. У этого ребенка нет шанса стать кем-либо другим, не так ли? Быть может, Магом или Судьей?
Маркус нахмурился.
— Ты смеешься надо мной, женщина? Разумеется, нет. К пяти годам он уже будет отменным стрелком.
Киопори пощекотала животик малыша, и тот заёрзал.
— Не беспокойся, — мягко прошептала она, — я прослежу за тем, чтобы ты сам выбрал свой путь.
Маркус зарычал, а ребенок захихикал.
Киопори удивленно отскочила.
— Он уже умеет это?
Мужчина кивнул.
— Дети вампиров рождаются более зрелыми и развиваются намного быстрее человеческих детей. Он думает, что ты говоришь полную ерунду.
Киопори засмеялась, не соглашаясь.
— Нет, Воин, я думаю, он считает ерундой то, что сказал ты!
Ребенок снова засмеялся, и Маркус нахмурился.
— Дай мне дитя; ты плохо на него влияешь.
Киопори закатила глаза и взяла малыша покрепче, все еще смеясь.
— Имя, муж! Какое-то из средних веков? Воин, завоеватель… победитель?
— Николай.
— Николай, — повторила Киопори. — Мне нравится.
Маркус кивнул, явно довольный.
— Хочешь выбрать второе имя?
Киопори закрыла глаза.
— Об этом нечего и думать: Джейдон.
Маркус внимательно посмотрел на нее. Джейдон. Древний родоначальник дома Джейдона. Первый мужчина их рода. Из почтения никто не брал его имя, но если у кого и были права на это, то только у Киопори. Джейдон Демир был для девушки не просто великой легендой, тем, кто принес милосердие своему дому и своим потомкам во время Проклятия Крови. Не просто отцом нового вида, древним принцем или первым правителем новой цивилизации. Джейдон Демир был ее возлюбленным братом и дядей Николая. Подобное осознавалось с трудом.
— Николай Джейдон Силивази. Значит, решено.
Киопори прижала к себе ребенка и прошептала что-то, во что Маркус из уважения предпочел не вслушиваться. Вздохнув, он положил одну руку на спину возлюбленной, а второй нежно провел по щеке сына.
— Я не хочу оставлять тебя, но сейчас мне нужно идти. Я не могу оставить Накари с…
— Конечно, — прошептала Киопори. — С тобой все будет хорошо? Если хочешь, я позову Джослин или Ванью посидеть немного с Николаем, и мы сможем пойти вдвоем.
Маркус поцеловал Принцессу в лоб, на мгновение прижавшись к ней головой.
— Спасибо, что спросила, но все же нет. Это было бы святотатством: небесная женщина, склоняющаяся перед проклятием мужчин. Нет, это мое наказание, мое искупление, это мою жизнь пощадят в результате, — он вздохнул. — Я скоро вернусь к тебе.
Малыш перевел взгляд с матери на отца, и его лицо осветилось самой нежной сияющей улыбкой, которую вампир когда-либо видел.
Маркус пройдет через это.
О да, спустя пятнадцать сотен лет бесконечного существования он определенно сможет через это пройти. Жертва — вот все, что стояло между мужчиной и целой вечностью наедине с его прекрасной женщиной и их сыном.
Чтобы вернуться к ним, он сможет пройти через что угодно.
Маркус вошел в Комнату Жертвы и Искупления полностью сосредоточенный, неся в руках извивающегося младенца. Ребенок больше не плакал, но шипел и плевался, пытаясь поцарапать руки отца кончиками крошечных когтей. Сочувствие часто становилось уловкой младенцев для их матерей, бывших ранее людьми, но как только это не удавалось, тьма неизбежно проявляла себя. Маркус постарался не думать о том, что он тоже находился бок о бок с подобным существом в утробе матери.
Температура Комнаты была зловеще холодной. Энергия ярости, печали и скорби росла с каждым шагом Маркуса, пока он шел мимо ровных рядов скамей по направлению к гранитному алтарю. Вампир поднялся на платформу и положил извивающегося младенца в гладкую пустую чашу на вершине, осторожно, пытаясь не наступить на темный клубящийся туман у основания. Затем отошел, опустившись на колени на полу, смиренный и покорный, как и требовалось. Но когда он открыл рот, чтобы заговорить, то не смог.
Слова раз за разом возникали в его голове, слова, которые он не мог произнести… не на румынском, не на английском: «Pentru tine, care au fost drepţi şi fără vină; pentru tine, care au fost sacrificate fara mila: am venit pentru a rambursa datoria mea. Pentru păcatele de stramosii mei, am oferi primul nascut fiul meu şi vă implor de iertare. Ai mila de pe sufletul meu şi să accepte acest copil viaţa în schimbul meu…»
«Вам, кто был благочестив и невинен, вам, кто был убит без жалости, я пришел выплатить свой долг. За грехи предков я предлагаю моего первенца и молю Вас о прощении. Проявите милость к моей душе и примите жизнь этого ребенка в обмен на мою».
Голова Маркуса склонилась набок, словно кто-то дергал его за ниточки, как куклу, глаза мужчины были прикованы к противоположному концу комнаты — к деревянной двери со скрещенными костями и предупреждением на Древнем Языке: «Iată de portal pentru a coridorului de morţi».
«Узри вход в Коридор Смерти».
Вампир знал, что сразу за дверью находилась широкая площадка с двумя ступенями. Они вели к дверце люка, закрывающего вход в комнату жертвоприношения для мужчин, которые не смогли сделать то, что сейчас делал Маркус. Последнее место, где его младший брат, Шелби, стоял живым.
Сердце вампира сжалось, и руки задрожали. Шелби стоял на коленях возле этого самого алтаря, склонившись перед черным клубящимся туманом, и повторял похожие слова: «Вам, кто был благочестив и невинен; Вам, кто был убит без жалости, я пришел выплатить свой долг. За грехи своих предков и за то, что я не смог пожертвовать первенца, я предлагаю собственную жизнь в искупление. Проявите милость к моей душе и примите эту жертву».
Вам, кто был благочестив и невинен?
Вам, кто был благочестив и невинен!
Маркус задрожал от гнева, несмотря на то, что ребенок начал кричать, а клубящийся туман стал более подвижным. Никто не был более благочестив, чем Шелби. Никто не вел более невинную жизнь. И все же они убили его жестоко и без всякой жалости за преступление, которое совершили предки. Заставили его склониться и молить за свою душу перед смертью.
Назвать подобных существ благочестивыми и невинными? Вампир не мог произнести столь кощунственных слов.
Маркус окинул взглядом комнату и вернулся к двери, раздумывая о своем выборе: если он не сможет пожертвовать ребенком, то должен войти в это жуткое место и предложить взамен собственную жизнь. То есть ему опять придется произносить весь этот бред. Единственный способ противостоять Крови Убитых — это отказаться делать и то, и другое, но в этом случае мужчину все равно убьют, и его бессмертная душа попадет в Долину Смерти и Тени, а не в Долину Духа и Света. Вечность — это очень долгий срок, чтобы выдержать такое.
Маркус склонил голову, открыл рот и попытался произнести мольбу. И снова у него ничего не вышло. Теперь клубящийся туман превратился в черное злое облако. Приняв искаженную форму когтей, он поднялся в воздух, распростерся над алтарем и потянулся, чтобы схватить ребенка, кричащего так громко, что это причиняло боль. Красные пятна, похожие на кровь, появились на концах острых когтей, и комната начала дрожать, когда Маркус наконец собрался… и заставил себя произнести слова.
— Вам, кто был благочестив и невинен, Вам, кто… — голос вампира замер, и призрачный туман всколыхнулся гневом. Темное облако сгустилось в угрожающую воронку, закручивающуюся вокруг алтаря, и затянуло младенца в бешеный водоворот: оно ждало, требуя, чтобы мужчина продолжал свою мольбу.
О боги.
Маркус взглянул в ужасе: теперь у него не оставалось жалости. Злой или нет, ребенок страдал, существуя между жизнью и смертью, избитый и ожидающий, когда его принесут в жертву.
И тут сильная рука легла на плечо Маркуса, он обернулся и увидел Натаниэля, стоящего позади. Взгляд Воина был полон поразительной силы.
— Брат, позволь помочь тебе. Позволь мне управлять твоим голосом.
Косая молния внезапно ударила из туманного облака. Она попала в угол алтаря, превратившись в оживший клубок змей, которые поползли по полу к Маркусу, шипя и поднимаясь, чтобы посмотреть в его глаза своим демоническим взглядом. Когда потолок вдруг расколола трещина, Маркус понял, что времени у него почти не осталось.
Натаниэль попытался проникнуть в разум брата, чтобы взять над ним контроль без разрешения, но ничего не вышло. О небо, да что с Маркусом было не так? У него появилась возлюбленная. Сын! Николай. Мужчина не мог так умереть. Не здесь. Не сегодня.
Кейген и Накари материализовались одновременно; один стоял перед ним, другой позади.
— Брат, — умоляюще произнес Целитель, в его взгляде сквозило волнение, — позволь Натаниэлю говорить за тебя!
Маркус пристально посмотрел в карие глаза своего брата и медленно покачал головой. Кейген не понял. Глава семьи Силивази молчал не потому, что не хотел произносить эти слова. Он не мог. В этот решающий момент существовал только Шелби, его любимый младший брат, которого несправедливо убили. Негодование вампира и вина были настоящими, живыми, и его голос не предаст его больше. О небесные боги, он собирался умереть.
— Присмотри за моим сыном, — прошептал Маркус, когда реальность происходящего обрушилась на него. Он не мог произнести этих слов.
Накари склонился перед братом. И начал напевать усыпляющее заклинание, одновременно сплетая золотую нить вокруг его шеи — собираясь с помощью магии заставить Маркуса произнести слова.
— Нет! — прокричал вампир. — Нет.
Моментально оглушенный, Накари сбился. Он попытался начать сначала, но было уже слишком поздно. Искореженная рука с когтями появилась из тумана и схватила Маркуса за горло. Чтобы пробить золотую нить, острые когти трижды глубоко врезались в плоть, разрезав яремную вену мужчины, как нож масло. Змеи начали атаковать, и высокий крик сотряс комнату.
Наполеан мгновенно оказался там. Он набрал полную руку исцеляющего яда и быстро протянул к шее Древнего Воина. Так как Король был единственным, кроме отца ребенка, кто мог принести Кровавую Жертву, он поспешно начал произносить мольбу:
— Pentru tine, care au fost drepţi şi fără…
— Замолчи! — громовой голос отразился от стен комнаты, прерывая Короля. — В его сердце нет раскаяния. Твоя мольба не будет принята! — Огненный шар вылетел из облака и ударил Маркуса в сердце. Оно мгновенно расплавилось в жидкую кислоту, начавшую сжигать все тело изнутри.
Несмотря на принятое ранее решение, вампир закричал от боли; его силы убывали из-за непрекращающегося кровотечения.
— Мы еще только начали! — проревела Кровь Убитых. — Ты потеряешь столько крови, что станешь беспомощным; мы будем поддерживать твою пытку неделями! Ты будешь умолять о смерти! — Ярость сотрясала здание, и Маркус почувствовал, как кости начали ломаться, одна за другой.
«Моя любовь! Что происходит! — голос Киопори ранил вампира сильнее палачей, но он все еще не мог найти слов. — Пожалуйста, Воин, не оставляй меня одну растить нашего сына. Скажи то, что должен, и возвращайся домой. Пожалуйста, Маркус!»
Используя последние силы, мужчина вытолкнул Киопори из своего разума. Она не должна видеть его боль.
Воин смотрел, как двигаются губы братьев, и чувствовал настойчивость их требований, но не мог разобрать слов. Кровь Убитых не позволит Натаниэлю взять контроль над голосом Маркуса и не даст Накари воспользоваться своей магией. Кейген же выглядел… более беспомощным, чем когда-либо.
Маг взял лицо старшего брата в свои руки, его глаза были полны слез и мольбы.
Маркус продолжал смотреть на Накари, чувствуя, как печень и почки сжимаются внутри. Желчь подступила к горлу, и он оттолкнул брата прямо перед тем, как его вырвало на пол. Ужас и горе на лице Мага были самым страшным, что Маркусу приходилось когда-либо видеть, но до того, как Воин смог отползти, склизкая рука схватила его и начала тащить по полу.
Вампир закрыл глаза, готовясь принять пытку. Куда они забирают его? Ах да, конечно, в жертвенную комнату, где смогут сделать все, на что способны. Боль в теле уже была непереносимой. Дни? Недели? Как может он выдержать такое? Лицо Николая промелькнуло в сознании, и сердце наполнилось сожалением. И в то же время Маркус по-прежнему знал, что слова раскаяния никогда не слетят с его губ: он оставался Древним Мастером, обученным искусству войны, предводителем и защитником своей семьи.
Честь была всем. Долг был превыше всего. Произнести эти слова означало оскорбить жизни Шелби, нарушить свой долг.
То, что вампир не смог сделать для жизни брата, он сделает ради смерти.
Маркус не мог вернуться и изменить те решающие моменты, когда Валентайн забрал Далию и жестоко изнасиловал её, не дав родиться сыну Шелби. Вампир не мог вернуться назад и спасти жизнь брата, но сейчас он находился здесь.
И это уже не касалось древнего жертвоприношения: душа ребенка была потеряна, как и сам ребенок, который, без сомнения, вырос бы, чтобы убивать. Это касалось лишь мужчины из дома Джейдона, которого несправедливо обвинили и казнили — его брата, которого Маркус поклялся, но так и не смог защитить.
Кровь погубила Шелби Силивази, и она не была невинной.
Воин закрыл глаза, смирившись с судьбой: он чувствовал, как тело разрывают на части, кожу сдирают с костей. Поглощенный безумием боли, вампир слышал, как братья кричат ему что-то, но не мог понять что. Он остался собой и глубоко ошибся, полагая, что сможет стоять здесь, где умер Шелби, и оскорбить его, спасая собственную жизнь. Даже ради Николая. Даже ради Киопори. Маркус держался лишь за мысль, что его братья воспитают сына, как своего. Позаботятся о Принцессе.
Внезапно странное чувство покоя переполнило Воина, и боль медленно отступила. Он умер… так быстро?
Несмотря на обещанную пытку, на сердце у вампира стало легко, и несокрушимая скорбь начала отступать. Возможно, это было отпущением. Возможно, ему наконец даровали прощение, которого Маркус так отчаянно искал, — не кучкой извращенных мертвых женщин за преступление, совершенное сотни лет назад, но чистой душой, которую он подвел.
Вампир вздохнул, почти боясь этой надежды.
— Ты сможешь теперь простить меня, Шелби? — его слова были прерывистыми и слабыми. Белый свет окружил мужчину, и внезапно вернулась ясность. Все в комнате резко стало очень отчетливым.
Двери в конце комнаты распахнулись, и внутрь, держа на руках Николая, вбежала Киопори. Ее лицо было мрачно от боли и слез. В глазах убитых горем братьев Маркуса отразилась та же агония… И все же он не чувствовал беспокойства. Внутри царил мир.
И тут вампир почувствовал это: крепкую теплую руку, сжимающую плечо.
Он медленно повернул голову и увидел светящуюся фигуру мужчины, стоявшего рядом с ним.
Рот Маркуса открылся в изумлении, губы задрожали, но слова так и не смогли вырваться.
Шелби.
Безупречные светящиеся черты светились гордостью и благодатью за красотой белокурых кудрей, его ярко-зеленые глаза (такого же оттенка, как и у Накари) сияли сочувствием. Не оставалось никаких сомнений, Маркус, должно быть, уже умер. Но, оглядев комнату, он увидел то же благоговение во взглядах остальных. Даже Король выглядел ошеломленным.
— Братья, — Воин попытался заговорить, и его голос звучал вполне неплохо, учитывая, что горло было разорвано.
Шелби улыбнулся. Сияние осветило всю комнату, как полуденное солнце.
— Приветствую, мой старший и самый уважаемый брат. — Он склонился рядом с потрясенным мужчиной и обнял его за плечи.
Кровь закричала в ярости и ринулась к призрачному гостю, но внезапно появившийся мистический образ дракона заградил ей путь.
Маркус замер от удивления.
— Лорд Дракон! — Он моргнул несколько раз, в изумлении глядя на силуэт священного бога его созвездия.
Дракон заговорил сквозь пылающее кольцо огня, и сам фундамент задрожал от звуков его голоса:
— Маркус Силивази происходит от моей линии, и он останется под моей защитой, пока мы все не решим! — Огонь стал похож на жидкое золото, превратившись в эфир, окутавший тело мужчины. Его содранная кожа вернулась на место; сломанные кости срослись заново; искалеченные органы восстановились.
— У тебя нет такого права! — прошипела Кровь.
Дракон резко обернулся и принял боевую стойку напротив призрачной сущности.
— У меня есть право! По законам загробной жизни, Долина Духа и Света имеет больше власти, чем Долина Смерти и Тени. И по нашим законам, чистая душа того, кто прожил безвинную жизнь, может быть вызвана молитвой, чтобы вступиться за другого. Если такая молитва сопровождается согласием одного пожертвовать жизнью ради другого, тогда боги могут услышать его просьбу. — Глаза Дракона обвели комнату и остановились на Накари. — Маг молился близнецу о спасении жизни их брата, даже после того, как Маркус отказался от этого. Шелби вступился по просьбе близнеца, и боги удостоили его своим присутствием. — Он указал на алтарь, где до сих пор лежал избитый ребенок, милосердно находящийся без сознания. — Вы все еще получите свою жертву — или свое возмездие, — но лишь тогда, когда этот Благословлённый скажет свое слово.
Кровь завыла в ярости, завизжав и выпустив когти. Она зарычала, призрачные руки сжались в кулаки.
Дракон выпрямился в полный рост, его хвост рассекал воздух, заостренные чешуйки сияли угрозой расправы. Он рассмеялся угрожающим рыком.
— Не испытывай меня. Ты можешь быть могущественной, но я все равно остаюсь богом. Тебе не победить меня.
Сущность в ярости отступила.
Маркус посмотрел вверх, на лицо брата, испытывая чувство стыда.
— Шелби, — пробормотал Воин, — мне так жаль. Мне правда так жаль…
Тот в ответ лишь сильнее стиснул плечи Маркуса.
— Ты не виноват, брат. — Он поднял взгляд и по очереди посмотрел на Натаниэля, Накари и Кейгена. — Никто из вас не виноват.
Братья придвинулись ближе, слезы потекли по их щекам.
Не в силах больше себя сдерживать, Шелби встал, обернулся и обнял Накари.
— Брат, — прошептал он, его голос дрожал, — плоть от плоти моей, кровь от крови моей, близнец моей души, я слышал твои молитвы — сегодня и каждый день. Ты должен простить себя за то, что не был здесь в тот день… за то, что не смог попрощаться.
Накари плакал, уткнувшись в плечо близнеца, держась за него так крепко, как будто от этого зависела его жизнь. Мысленно они обменялись словами по личному каналу связи, затем Шелби отступил и снял с шеи амулет.
— Возьми вот это, — попросил он. — Я не смогу больше прийти к тебе, пока ты сам не попадешь в Долину Духа и Света, но ты можешь позвать меня с помощью амулета, и, где бы я ни был, я услышу тебя. И когда смогу, отвечу. Ты близнец моей души, смерть не может разлучить нас.
Маг сжал амулет, надел его на шею и вновь притянул к себе брата. Когда они, наконец, выпустили друг друга, Шелби положил руку на сердце Накари, и она засветилась белым светом.
— Я дарю тебе мир, брат. Живи ради нас обоих.
Он повернулся к Натаниэлю, но тот все ещё не мог успокоиться: его гнев был сильным, боль — слишком свежей. Шелби протянул руки, и Натаниэль отступил, отодвигаясь от брата, которого так любил.
— Все хорошо, — прошептал Шелби.
Воин покачал головой. Его боль, сожаление и чувство вины были так сильны, что они стеной внезапно выросли между братьями.
— Нет, — он снова покачал головой.
— Я видел твою жену и сына, — мягко сказал Шелби, продолжая смотреть на Натаниэля. — Они так прекрасны! И ты назвал моего племянника в честь нашего отца — Кейтаро Шторм Силивази. Я рад за тебя.
Воин закрыл лицо руками.
— Нет!
Шелби сделал неуверенный шаг к нему.
— Я прощаю тебя, хотя мне нечего прощать.
— НЕТ. — Мужчина упал на колени, и Шелби последовал за ним.
— Натаниэль… брат…
Шелби обхватил руками гордого Мастера Воина, и у Маркуса перехватило дыхание. Как и каждый в этой комнате, он был поражен силой страдания Натаниэля. Душераздирающие рыдания мужчины сжимали грудь в бесконечной печали, и, казалось, прошла вечность, прежде чем Шелби прошептал что-то на ухо брату и вновь положил руку на беспокойное сердце, даруя мир.
Затем он встал и обернулся к Кейгену.
— Доктор Джекил, — дразня, сказал Шелби, — мой брат, Целитель. — Его широкая улыбка дарила тепло сердцу Древнего, когда они приблизились друг к другу и тепло обнялись.
Кейген погладил его по волосам так нежно, словно держал в руках ребенка или величайшую драгоценность на земле.
— О боги, как же я скучал по тебе, — голос Целителя оборвался. — Я хотел бы последовать за тобой в следующую жизнь.
Шелби кивнул, его зеленые глаза искрились добротой.
— Я знаю, Кейген. Я знаю. Но ты очень важен; твой дар нужен здесь. Брат, я буду ждать тебя в Долине Духа и Света, и мы снова однажды будем вместе — но не сейчас. Твое время еще не пришло. Живи с миром, брат. Ради меня… живи с миром.
Кейген все еще держал его в объятиях, пока Шелби, наконец, мягко не отстранился, и затем он продолжал пристально смотреть на него, как бы запоминая каждую линию и деталь его лица.
— Я люблю тебя, Шелби.
Тот улыбнулся, выглядя совершенно довольным.
— А я тебя, брат. — И снова повернулся к Маркусу.
Шелби медленно подошел к Древнему Воину и не спеша опустился на колени рядом с ним.
— Маркус… — Его голос звучал, словно песня. — Я знал, что если кто-то и решится последовать за мной, это будешь ты. Если кто-то и откажется от своей жизни, это будешь ты. Если кто-то и сойдет со своего пути, это будешь ты. Я видел, как разворачивались события, видел вашу с Накари расправу над Валентайном. — Подняв голову, он вновь посмотрел на близнеца, и по-дружески, шутя стукнул его кулаком. — Спасибо тебе, брат. Это было самое справедливое правосудие, которое я когда-либо видел. — И затем снова повернулся к Маркусу. — Но это не уменьшило твоих страданий.
Воин лишь смотрел на него, не в силах ответить.
— Я видел тебя, когда ты нашел принцесс, — Шелби указал на Киопори. — Приветствую тебя, сестра.
— П…п…приветствую, — запинаясь, выговорила та.
— Могу я увидеть моего нового племянника?
Киопори подошла и склонилась перед Шелби, ее руки дрожали. Она быстро поцеловала Маркуса в висок и передала ребенка его брату.
— Ого, — одобрительно прошептал тот. — Мне кажется, у Накари наконец появился соперник. — Маркус хотел ответить, но вина по-прежнему не отпускала его.
— Он настоящее… совершенство, — сказал Шелби, наклоняясь, чтобы поцеловать ребенка в лоб.
Маркус чувствовал, что его глаза блестят от слез, и вдруг брат крепко схватил его за отвороты рубашки.
— Ты не можешь умереть здесь и сегодня!
Воин сумел выйти, наконец, из ступора.
— Я не хочу умирать, но я не могу произнести оскорбляющие тебя слова.
К изумлению Маркуса, Шелби рассмеялся.
— Что прошло, то прошло. Ты не можешь вернуть меня, погибнув вместе со мной. Ты не можешь отменить Проклятия, бросая ему вызов. Ты не окажешь мне честь, оставив наших братьев, своего племянника, свою возлюбленную и сына страдать без тебя. — Шелби отпустил рубашку Воина и дотронулся до его лица, не беспокоясь, что жест выглядит слишком нежно. — Неужели ты думал, что я хоть на мгновение усомнился в твоей преданности? Что я не знаю, что ты готов умереть за меня? Убьешь за меня? Пожертвуешь чем угодно, даже собственной жизнью, ради меня? — Он обвел рукой комнату. — Ради каждого из нас? — Шелби покачал головой. — Маркус, ты был наставником, отцом, опорой в тяжелые времена и мудрым советником с самого моего рождения. Ты всегда был моим спасением, моей гордостью и моей честью. Ты понимаешь? — Воин тяжело сглотнул и выдержал взгляд Шелби, даже когда горячие обжигающие слезы потекли по его лицу. — Но теперь твоя очередь жить. Твоя очередь любить. Твоя очередь внимать дарам. — Шелби посмотрел на Киопори. — Ради всех богов, неужели ты не видишь, что они подарили тебе? — Он коснулся головы Николая. — Неужели ты лишишь этого ребенка того, что когда-то дал мне?
Маркус посмотрел вниз на своего сына.
Шелби коснулся руки Воина и мягко его встряхнул.
— Брат, если ты сделаешь это, если ты умрешь сегодня, ты снова меня убьешь. То, что сделал Валентайн, — не твоя вина, и его душа дорого расплачивается за это каждый день в Долине Смерти и Тени. Я пришел сюда и склонился перед этим алтарем, произнося эти слова, потому что понял, что у нас есть долг, который мы должны выплатить, справедливо это по-нашему или нет, а также потому, что я знал, что вновь скоро увижусь с любовью всей моей жизни, Далией, в другой, загробной жизни. Теперь мы свободны, и мы вместе. И вечность слишком длинна, чтобы пожертвовать своей душой. — Шелби отклонился назад и вздохнул. — Маркус… брат… если бы я попросил, ты убил бы ради меня?
Маркус озадачился на мгновение.
— Разумеется.
— Если бы я попросил богов поменяться с тобой местами, ты бы отдал свою жизнь за меня? Ты бы действительно умер ради меня?
— Я бы…
— Тогда наберись мужества и сделай последнее, о чем я тебя прошу: живи ради меня. Маркус, я умоляю тебя. Живи ради меня, мой возлюбленный брат. Живи pentru mine!
Воин положил руки поверх его рук и с трудом сохранил спокойствие. Красные бриллианты, в которые превратились их слезы, усыпали их сцепленные руки, пока Воин раздумывал над словами Шелби. С самого его рождения его братья повиновались приказам старшего, таков был порядок в доме Джейдона. Но в этот раз мужчине следовало поступить так, как ему говорят. Его брат вернулся с того света, чтобы спасти его, и то, что Маркус не мог повернуть все наоборот, причиняло ему боль.
Шелби положил руку на сердце старшего брата и тоже наполнил его миром.
— Позволь этому случиться.
Воин медленно встал и приблизился к алтарю, вновь преклонив колени перед разрушенной платформой.
Сделав длинный глубокий вдох, он медленно выдохнул и склонил голову:
— Вам, кто был благочестив и невинен; pentru tine, care au fost sacrificate fără milă: Am venit pentru a rambursa datoria mea. Pentru păcatele de stramosii mei, şi pentru că eu nu au reuşit să-şi sacrifice primul nascut fiul meu, am oferi propria mea viata în ispăşire. Проявите милость к моей душе и примите жизнь этого ребенка в обмен на мою.
Полная злобы сущность зависла над алтарем и подхватила спящего ребенка, отступая с протяжным воем.
Это не имело значения. Все было кончено.
— Шелби, — голос дракона прорезал тишину, как гром среди ясного неба, — ты сделал то, ради чего пришел. Время возвращаться.
— Подождите! — отчаянный женский голос эхом разнесся по комнате: жена Натаниэля, Джослин, появилась на виду, держа в руках пухлого подросшего ребенка. — Твой племянник, — сказала она, тяжело дыша.
Шелби пристально посмотрел на прекрасную женщину, без сомнений, заметив ее удивительные разноцветные глаза, затем взглянул на ребенка, и на его лице отразились радость и гордость.
— Приветствую тебя, Шторм, — прошептал Шелби, проводя рукой по щеке улыбающегося малыша, и, наклонившись, поцеловал Джослин в висок. — И тебя также, моя сестра. Спасибо тебе за это сокровище.
Женщина обменялась понимающим взглядом с Натаниэлем.
— Не за что.
На мгновение лицо Шелби отразило глубокую печаль, хотя он пытался это скрыть. Мужчина кивнул, оглядывая комнату, вынуждая себя улыбаться, но глаза оставались грустными.
— Я буду присматривать за всеми вами. — Шелби повернулся к Накари. — Мой близнец, говори со мной; наши души нельзя разделить. Мне нужно это общение.
Тот кивнул и сжал амулет.
И затем Шелби обратился к Наполеану.
— Господин, спасибо, что оставался со мной в час моей смерти. — Его голос стал едва слышным. — Я не могу представить себе, чего Вам это стоило.
Наполеан лишь склонил голову.
— Ты глубоко заблуждаешься. Иди с честью и миром, сын мой.
Шелби, кивнув, подошел к Маркусу и обнял его в последний раз.
— Живи, pentru mine. Живи!
Воин, стер слезу со щеки, положил руку на сердце. Он обнял Киопори и посмотрел на своего новорожденного сына. Действительно, мужчина был безмерно благословлен и имел то, ради чего стоило жить.
Шелби предлагал ему мир, если только Маркус готов его принять.
Любовь была даром, которого он ждал всю жизнь, и теперь она стояла прямо рядом с Воином.
Будущее казалось таким живым, он видел его в янтарно-голубых глазах сына: Николая Джейдона Силивази, наследника дома Джейдона, посвященного богу Персею, племянника Принца, внука Короля, воплощения двух миров — божественного и вампирского.
Маркус оглядел комнату, вглядываясь в лица братьев. Жить с ними было не так уж просто, но они сразу же пришли к нему на помощь и так сильно умоляли его…
Потому что действительно его любили.
Да, мужчина был благословлён и имел то, ради чего можно жить.
Он подобрал горсть алых бриллиантов, свои кровавые слезы, и положил в руку Шелби.
— Пока мы не встретимся вновь, мой возлюбленный брат, я буду жить.
