Бабушка меня разозлила так сильно, что хочется собрать вещи и сбежать. Вот пошла бы я пешком и ночевала бы в поле на стоге сена, ела бы малину и клубнику и другое, что нашла бы. Главное, ушла бы из Закопов.

А если бы стало жарко, то искупалась бы в пруду, в каком захочу, а не в ванной и не в дурацком резиновом надувном бассейне для мелюзги, которая плавать не умеет.

По дороге я бы подружилась с разными хорошими незнакомыми людьми, как это делает дедушка Франтишек. И я бы все шла и шла и дошла до Моравии, до города Опавы, который, говорят, очень красивый и в котором Каченка с Пепой уже три дня в отпуске и пробудут еще неделю.

А поскольку я бы все ходила, плавала и мало ела, то пришла бы такой худой, что одежда на мне висела бы и Пепа с Каченкой очень бы обрадовались тому, какая я молодец и какая красивая и как я их здорово нашла. И, может быть, купили бы мне новую майку и штаны, лучше розовые, и еще маленький шлем, потому что обратно я бы поехала с ними на мотоцикле. Я бы там прекрасно поместилась, потому что уже была бы не круглой, а плоской, как все красивые девушки.

А бабушка бы все это время бегала по деревне, причитала и сожалела бы о том, что не позволила мне поехать с Касекрами купаться даже в самую жару, и что никогда не разрешала мне купить мороженое, и что заставила меня писать письмо Фрайштайну, и что рассказывала мне о нем несмотря на то, что я затыкала уши. Но было бы уже поздно, никто бы обо мне ничего не знал.

Только я не могу уйти. Этот город Опава так далеко, что за неделю до него не дойти, и у меня со-всем нет денег на поезд или автобус. Еще я не могу уйти из-за дедушки Франтишека, потому что он бы очень расстроился, боялся бы за меня, а бабушка бы на нем вымещала злость. Этого я совсем не хочу, потому что дедушка ни в чем не виноват.

С дедушкой мы хотя бы ходим в лес и в разные деревни вокруг Закопов и ездили в Бероун. Правда, купаться мы не ходим никогда, потому что даже дедушка не посмеет, если бабушка что-то запретила. Он постоянно говорит мне: «Деточка, не сердись, бабушка ведь желает добра. Она так любит тебя, что все время о тебе беспокоится, чтобы ты не простыла и как бы с тобой чего-нибудь не случилось». Но я все равно сержусь, и мне грустно.

Бабушка действительно добра ко мне на словах и в еде. А все самое важное она все равно портит. Когда последний раз Касекры ехали с детьми купаться, то они заехали к нам и попросили бабушку отпустить меня с ними. Бабушка сказала «нет», но я так плакала, что она в конце концов согласилась. Я уже обрадовалась, а она вдруг сказала, что поехать я могу, но лезть в воду – ни в коем случае. Касекры советовали мне спокойно идти купаться, потому что они ничего не расскажут бабушке.

Только ведь лгать нельзя, а то Пепа с Каченкой ужасно во мне разочаруются.

Так что я все время сидела на берегу, только ноги намочила в воде и смотрела, как остальные купаются. Лучше уж больше не ездить.

Потом вечером я ела булочки, которые утром испекла бабушка, и рисовала сказку про принцессу Эвженку, запертую в башне. Я рисую на отдельных листах и, когда все готово, сшиваю их иголкой с ниткой и получается настоящая книжка. Это всегда поднимает мне настроение.

На следующий день я не рисовала, потому что мы с дедушкой поехали во Вркоши на футбол. Домой мы шли пешком и вернулись уже поздно. Когда утром я стала искать свои картинки, то оказалось, что на некоторых накалякал Пепичек, а остальные вообще исчезли. Я пошла задать Пепичеку трепку.

Когда я спросила, зачем он испортил мои рисунки, то он сказал, что не портил, а только пририсовал львов и слонов, потому что они ему нравятся. Он искалякал только те, что были с дикими зверями в лесу вокруг замка. Остальные, с грустной принцессой, куда-то унесла бабушка. Я пошла посмотреть в спальне, на ночном столике у бабушкиной постели, и там это и было! Начатое письмо к Фрайштайну, моя фотография и принцесса Эвженка.

Дорогой Карел!

Хеленка, слава Богу, на некоторое время у нас, и мы заботимся о ней так, как Вы бы, несомненно, этого желали. Она правда очень добрая, весьма одаренная девочка и невероятно похожа на Вас.

К сожалению, я часто вижу ее молчаливой и грустной, ибо никто не может заменить ребенку отца, несмотря на то что мы с Франтишеком по-настоящему стараемся. Она нарисовала для Вас картинки, прилагаю их. Она уже прекрасно умеет писать, но не осмеливается писать Вам из-за Катерины и отчима.

Я взяла все это, разорвала на мелкие кусочки и выбросила даже вместе с принцессой Эвженкой в туалет.

И бабушке об этом сказала. Каченке она нажаловаться на меня не сможет. Но сердилась она ужасно и снова рассказывала мне, как у Фрайштайна, когда он был маленьким мальчиком, фашисты застрелили маму прямо на глазах. Но ведь я в этом не виновата! Я не была нужна Фрайштайну, а теперь он мне тоже не нужен. Мне больше всего нужны Каченка и Пепа, но они уехали, еще мне нужны какие-нибудь друзья, но их у меня почти нет. В Закопах уж точно.

Я хожу кругами вокруг домов и смотрю, нет ли кого, кто со мной хотя бы немного поиграл. Я обязательно кого-нибудь встречаю, но играть со мной никто не хочет. Так что мне приходится самой себя занимать. Обычно рисованием.

Я скучаю по кружку, по пану Пецке и больше всего по глине. У меня прямо чешутся пальцы, и иногда ночью мне снится этот запах, который бывает только там, и он такой же прекрасный, как тот, что в театре. Еще мне нравится, как пахнут старые фотографии. У бабушки в спальне в комоде их полный ящик. Я хожу туда их смотреть, но тайком, потому что бабушка не хочет их мне давать. Я сажусь на пол, открываю нижний ящик и раскладываю их вокруг себя. Больше всего мне нравятся фотографии, на которых красивые дамы в красивых платьях, например, на лошади или на балу. Это бабушкины сестры Аня и Ирма, и сама бабушка, когда она еще не выглядела как бабушка.

Я нашла там одну фотографию, на которой на обороте написано «Dem Karel seine Mutti», это по-немецки, и это значит «Карелу от мамы». На фотографии пани Фрайштайнова, то есть Хелена, мама Фрайштайна. Она тоже красивая и молодая и в красивом платье, но так по-принцессному, как бабушка и ее сестры, она не выглядит. Она не светловолосая, и у нее серьезное выражение лица, как будто она знает, что натворит Фрайштайн, когда вырастет. У нее точно такие же кудрявые волосы, как у меня.

Я долго рассматривала ее и пыталась представить, каково это – быть убитым фашистами, когда ты еще нестарый. Но я не знаю. В конце концов я украла эту фотографию и спрятала. Это же моя бабушка, а не бабушкина, что такого. Я еще не знаю, что сделаю с ней, но рвать и выбрасывать в туалет, как Фрайштайна, не хочу. Конечно, это его мама, но она же ни в чем не виновата. Наверное, положу ее в СОВ, к тому зеркальцу и рыбе, которые мне подарила тетя Марта.

Я успела все как следует убрать, и бабушка даже ничего не заметила. Видимо потому, что сегодня у нее гости. Это случается редко, примерно раз в неделю, в субботу или в воскресенье, зависит от того, когда пани Веверкова идет на кладбище. Она всегда заходит по пути.

Пани Веверкова ужасно толстая, не такая старая, как бабушка, но тоже достаточно старая.

Она живет в доме с большим садом, она в нем одна и почти ни с кем не разговаривает. Бабушке она всегда рассказывает, кто ей что сделал и с кем она судится. Мне пани Веверкова не очень нравится, потому что она плохо пахнет, будто описалась, и потому что она ужасная сплетница.

Я тоже однажды описалась, но я была не виновата. Это случилось из-за того, что Каченка случайно послала меня в школу на час раньше. Школа была еще заперта, и я ждала, пока откроют. Мне очень захотелось писать, и я не знала, что делать. Я не могла пописать на улице, потому что там все видно со всех сторон, но главное, потому, что вместе со мной ждал Сецкий, которого тоже по ошибке отправили в школу, и я его стеснялась. Я переминалась с ноги на ногу, и мне было очень плохо. Я боялась идти обратно домой, потому что потом опоздала бы в школу и еще потому, что если бы я начала двигаться, то могла бы описаться. Но я все равно описалась, и Сецкий это видел. Я плакала, но Сецкий сам пообещал, что никогда никому не расскажет. Это та самая тайна, которую он обо мне знает. Это было в первом классе, когда я была еще маленькая и глупая.

Только пани Веверкова не маленькая и может спокойно сходить в туалет и дома, и у нас, так что я не знаю, почему она писается. Но это меня не сильно волнует. Мне больше не нравится то, как они с бабушкой говорят разные гадости о разных людях. И о Каченке с Пепой. Пани Веверкова при этом все время что-нибудь ест, фыркает и трясет губами, как какой-нибудь боксер.

Я не знаю, почему бабушка дружит именно с ней, если каждый раз, увидев ее в окно, она кричит: «Дед! Опять к нам тащится. Спрячь булки!» Но когда дедушка потом открывает пани Веверковой, бабушка говорит: «Приветствую тебя, Божена, ты так добра, что зашла проведать нас».

А потом они вместе ругают Каченку. Вот так. Ну, зато можно немножко позаниматься тем, чем хочется, и дедушке тоже. Он обычно сбегает.

Мне кажется, я никогда не слышала, чтобы дедушка Франтишек о ком-нибудь плохо говорил. Даже о бабушке, и это удивительно. Даже пани Веверкова уговаривала бабушку быть добрее к дедушке, потому что второго такого мужчину трудно найти. Пани Веверковой дедушка помог написать жалобу, когда колхоз завонял ей сад. В ее большой сад, где растут орешник и слива, колхоз спустил навозную жижу, так что вода в колодце испортилась и теперь вокруг ужасно пахнет и бегают большие толстые мыши. Вообще, вполне возможно, что пани Веверкова так неприятно пахнет не потому, что писается, а потому, что ее завонял колхоз.

Если у колхоза в Закопах есть какой-нибудь дом, то оттуда всегда воняет, там грязь и кругом всякая мерзость. Особенно в закопском замке, это их главное здание.

Там раньше жила настоящая княгиня, и дедушка был с ней знаком, потому что его папа Алоис был у ее папы Рудольфа управляющим, и одна из его сестер, Тоничка, была компаньонкой у Гермины, одной из ее сестер. Это значит, что она должна была с ней разговаривать и ездить по всему свету. Соучковы жили в маленьком домике в замковом парке, но домик уже развалился, от него остались только большие камни и куски дерева, а княгиня со всеми своими сестрами давно куда-то исчезла.

Очень жаль, а то бы мы с дедушкой наверняка ходили в замок, и я, когда вырасту, тоже могла бы стать компаньонкой. Мне кажется, это отличная работа.

Однажды княгиня подарила дедушке золотой перстень. Дедушка его совсем не носит, он у него спрятан в коробочке, но я видела. Думаю, что княгине дедушка тоже как-нибудь помог. Нужно будет спросить.

Недавно я ходила в замок посмотреть, не спрятан ли там какой-нибудь клад. Но ничего не нашла. Внизу коровы и поросята, а наверху все комнаты пустые, только в углах обычно накакано. Я смотрела из окна на Закопы и играла в то, что я княгиня. Ко мне подошли маленькие цыгане, они живут в одной комнате внизу, и они видели, как я играю, а я не заметила их вовремя. Они ужасно хохотали, я даже думала убежать, но они не хотели меня обидеть, им просто было интересно. Тогда я стала рассказывать им, как все было раньше, и потом мы устроили большой бал, потому что их было много и они отлично умеют танцевать.

Я спросила, правда ли, что они едят и собак с кошками, но они только смеялись и толкали друг друга. Я пообещала, что снова приду, и стала ходить туда каждый день и каждый раз из дома приносила им какую-нибудь еду, чтобы им не есть кошек, и еще я была рада, что мне есть с кем поиграть. Но однажды нас заметил пан Новак, это наш сосед из дома, он нажаловался бабушке, что я залезаю в замок, а туда никому нельзя, и что я играю с цыганами. Так что у меня опять осталось одно только рисование.

Бабушка устроила скандал: что, мол, подумают люди и как я могу дружить с цыганами, грязными и вонючими. Бабушка ничего не понимает, все портит и лучше бы понюхала свою пани Веверкову.