Мне очень плохо, потому что случилась не просто неприятность, а кое-что ужасное и кошмарное. И хуже всего то, что в этом виновата Каченка. Теперь я с ней почти не разговариваю. В наказание ей я говорю только то, что должна, а не то, что хотела бы. Не знаю, заметила ли она это.

Я так ждала концерта Милушки Воборниковой, почти как Рождества! Нет, даже больше, потому что Рождество бывает каждый год, а Милушка Воборникова еще никогда не выступала в Ничине. Это моя самая любимая певица, и я хотела ее увидеть, и еще я думала, что могла бы познакомиться с ней, раз мне можно проходить в театр со служебного входа. Она наверняка сидела в Каченкиной гримерке. Я нарисовала картинку, как Милушка Воборникова идет по лугу в платье как у принцессы, а я несу ее шлейф, и после концерта хотела ей подарить. Думаю, портрет у меня получился, потому что я рисовала его по плакату, который был расклеен по всему Ничину.

Я хотела принести такой плакат домой, но ни в одном магазине, где он был в витрине, мне не хотели его ни дать, ни продать, так что пришлось встать на тротуаре перед витриной и срисовывать. Одна глупая пани отругала меня за то, что я мешаюсь. Она не знает, что художники обычно так рисуют, на улице, и мне пришлось ей это объяснять, но, кажется, она все равно не поняла, потому что скоро она снова прошла мимо и сказала: «Ты все еще здесь? Девочка, ты так рассердила меня, что я забыла купить сало». А один пан, который это услышал, сказал: «Да, дети теперь ужасно наглые, потому что их дома мало бьют». А потом они вместе встали, начали разговаривать и постоянно указывали на меня. Так что я скорее ушла.

У нас в доме несколько таких вредных толстых пани. Когда на улице хорошо, они все утро сидят на лавочке перед домом и смотрят, кто выходит, кто заходит. Постоянно о чем-то шепчутся и называют нас шутами. Я это очень хорошо слышала и не люблю проходить мимо них.

Та пани у магазина была как раз такая, но меня это не расстроило. Главное, что у меня был подарок для Милушки, за который она бы могла подарить мне, например, свою настоящую фотографию с автографом. Тогда я еще не знала, что произойдет.

Милушка должна была приехать в субботу, и родители обещали мне, что если я до этого дня не получу никаких плохих оценок, то мы останемся в Ничине и кто-нибудь сходит со мной на этот концерт. А в пятницу пришла открытка, на которой я прочитала, что в субботу в Закопы приезжают тетя Ирма с Арноштом, Маржкой и их глупой девочкой Соней и что они будут рады видеть и нас.

Мне даже в голову не пришло испугаться, потому что я считала, что Каченка добрая и честная, как дедушка Франтишек, и что если она что-то обещает, то всегда выполняет. Но Каченка предала меня. Когда я вернулась из школы, она уже собирала вещи в Закопы и делала вид, что так и надо. Я спросила, зачем собирать вещи, раз мы никуда не едем, но Каченка сказала, что едем, потому что будут дорогие гости, и это особый случай, и я ведь разумная девочка. Я пыталась уговорить ее, умоляла, объясняла, что я ДОЛЖНА увидеть Милушку Воборникову. Потом я раплакалась, а когда и это не сработало, крикнула ей, что она лгунья.

Каченка меня шлепнула и сказала, что придется пережить и обойтись без этой дурацкой Милушки Воборниковой. Дурацкой! Она так сказала! Хотя прекрасно знает, что́ для меня значит Милушка Воборникова. Я ушла в свою комнату, закрыла дверь, открыла окно и стала кричать: «Дурацкая тетя Ирма! Дурацкий Арношт! Дурацкая Маржка! Дурацкая, глупая Соня!»

Ворвалась Каченка, оттащила меня от окна и начала шлепать. Пепичек ее ударил, так что потом и ему досталось. Когда из театра пришел Пепа, мы с Пепичеком сидели на полу и плакали. Родители заперлись в кухне, и Каченка ябедничала.

Пепа нам ничего не сделал, но в Закопы мы поехали. Я специально научила Пепичека говорить «сука» и «жопа». Он еще плохо выговаривает «ж», но это не страшно, со временем научится. Ему это очень понравилось.

Всю субботу в Закопах ничего не происходило, мы только ждали гостей. Я рисовала, и никто не заставлял меня идти играть с детьми. Пепа лежал на диване, бабушка с Каченкой готовили и убирали, а Пепичек играл. Когда мне это надоело, я пошла с дедушкой к дому культуры и на площадь расклеивать плакаты о футболе, собраниях и танцах. Дедушка делает в Закопах все плакаты обо всем.

По пути я набрала каштанов на зверей и на фигурки, и когда мы все расклеили, дедушка открыл дом культуры, а в нем – библиотеку, и мы туда забрались.

Дедушка Франтишек – закопский библиотекарь, раз в неделю он выдает книжки, но спрятаться в библиотеку ходит и в другое время. Он делает там плакаты или тетради выдачи книг, или пишет закопскую летопись, или читает, или просто думает. И я тоже. Мы остались там до самого вечера, и ничего: никакие гости не приехали.

Зато Каченка, пока сидела весь день дома взаперти, придумала кое-что ужасное. Утром у магазина она прочитала на плакате, но не дедушкином, что колхоз выкупает улиток. Килограмм за пять крон. Поскольку из-за Беренчичевой у нас мало денег и в воскресенье утром был дождь, а он-то как раз и нужен для улиток, нам всем пришлось пойти их собирать. Только Пепичеку с бабушкой можно было остаться дома.

У нас были сапоги, авоськи и всякие полиэтиленовые пакеты. И до самого обеда мы ходили по лугам, по полям и по канавам вдоль дорог. Из Закопов мы дошли до самых Скал. Там мы с дедушкой нашли одну окаменевшую, доисторическую улитку. Дедушка рассказывал мне, как тут все выглядело, когда Закопы еще были морским дном и везде, где мы ходим, была вода и плавали рыбы. Потом пошел дождь, и домой мы вернулись мокрые насквозь. Но все эти сумки и пакеты были набиты улитками. Когда мы их продадим, их, говорят, отправят во Францию и там съедят. Это мне не нравится. Мне не нравится ни собирать улиток, ни продавать, ни давать им сдохнуть, ни есть их, и дедушке это все тоже не нравится, хотя он ничего и не говорит. Но мы с дедушкой ничего не можем сделать. Я – потому что еще слишком маленькая, а дедушка не знаю почему. По-моему, он слишком терпеливый.

Когда мы вернулись, у дома стояла машина с пражскими номерами. Тетя Ирма приехала вместо субботы в воскресенье. Каченка велела Пепе и дедушке побыстрее отнести улиток тому пану, который скупает их для колхоза. Наверное, ей было стыдно перед тетей и братом Арноштом, ведь они из Праги, богатые и любят командовать. А я так злилась на Каченку, что мне хотелось нарочно сказать Арношту и тете, чем мы занимались, но я не сказала, потому что стеснялась этого так же, как Каченка, и еще потому, что я все-таки люблю Каченку. Эх.

Тетя Ирма держала Пепичека на коленях, тискала его и расспрашивала, как у него дела. Пепичек лопотал: «Шука, сопа, Милуска Воболникова». Тетя не очень понимала, что он говорит, но поняла, что о какой-то Милушке, и сказала: «Так тебя уже интересуют девочки, Пепичек. Тогда знаешь что, иди поиграй с Соней. И ты тоже, Хеленка, идите играть, дети». Я подумала, что Милушка Воборникова уже давно вернулась в Прагу, и, чтобы не разреветься, я поскорее стала думать, как бы себя сейчас повел Будь Жегорт.

Каченка хотела как следует побыть с гостями, так что мы поехали в Ничин только в понедельник утром. По пути мы снова встретили ту девочку с хутора и подвезли ее в школу. Мы обменялись с ней адресами и договорились переписываться. У нее, как и у меня, мало друзей, потому что она живет далеко от людей и родители ее одноклассников не отпускают их туда. К тому же домик их называется Чертова Мельница.

У Каченки было хорошее настроение, наверное потому, что выходные она провела так, как хотела, и она опять начала подлизываться и стала приветливой. Даже дала мне пятачок из тех семидесяти крон за улиток и всю дорогу о чем-то рассказывала. Но я была непреклонна. Пятачок взяла, а в остальном не обращала на нее внимания. Я еще только спросила ее, какая певица или певец ей нравится больше всего, раз Милушку Воборникову она считает дурацкой и того красивого с усами Петра Спаленого тоже. Она сказала, что равнодушна ко всем певцам, но когда заметила, что я недовольна, немного подумала и стала уверять, что, наверное, больше всех ей нравится Марта Кубишова и какой-то Сухий.

Никаких таких певцов я вообще-то в жизни не видела и не слышала. Не знаю, может, она опять надо мной шутит. Она часто так делает. Но я уже не хочу об этом спрашивать, чтобы зря не расстраиваться.

Каченка шла со мной до самой школы, подождала пани учительницу Колачкову и о чем-то с ней договаривалась, но не сказала мне, о чем. Это видели девочки из класса, и в раздевалке Краткая сказала:

– Эй, глядите, мама Мобидика. Она ей наверняка опять наябедничала.

Я сказала, что никогда не ябедничаю. Но Краткая продолжала:

– Ябеда-корябеда, турецкий барабан! Ябедничаешь, ябедничаешь, и твоя мама тоже, и твой папа тоже.

– Возьми свои слова обратно! – потребовала я.

Но Краткая отказалась и добавила, что мы все шуты. Пришлось ее ударить, она ударила меня, и мы начали драться.

Все остальные вышли из раздевалки, но остались стоять за решеткой и смотрели, чем все закончится. Мы катались по скамейкам и на полу, и довольно долго была ничья, а потом мне удалось ударить Краткую кулаком в нос и все решилось. Она заплакала и ныла, что все расскажет. Но уже рассказал кто-то другой, потому что пришла пани учительница Колачкова, отправила нас в класс и написала нам обеим замечание в дневник.

Она не хотела ничего слышать о том, как все произошло, а мне и не хотелось объяснять. Когда я шла за парту, Краткая сделала мне подножку, но я заметила и изо всех сил наступила ей на ногу. Скоро я получила записку «ТЫ СЛОМАЛА МНЕ НОГУ. ПОДОЖДИ, ТОЛСТОЖОПКА, СКОРО МОЯ МАМА БУДЕТ ПРЕПОДАВАТЬ У ТЕБЯ МАТЕМАТИКУ». И вовсе не скоро это будет, мама Краткой преподает аж в средней школе. И никакую ногу я Краткой не ломала. Думаю, что я выиграла.

Дома я этому уже так сильно не радовалась. «29.9. Подралась вместо переобувания. По… что? Подралась? – переспросил Пепа, когда они с Каченкой смотрели дневник. – Ну, это еще ничего».

Каченка цыкнула на него и хотела начать меня воспитывать, но Пепа спросил, как все получилось, и когда я объяснила, он согласился, что нельзя было поступить по-другому. Нельзя быть зачинщиком, но ведь нужно же защищаться. Я этому научилась именно у Пепы. Каченка тоже наконец согласилась с этим и подписала дневник.

За ужином Каченка достала газету и прочитала вслух объявление о том, что в Праге проходят пробы в кино и для фильма ищут брата и сестру – старшую девочку и младшего мальчика как раз нашего с Пепичеком возраста. Потом она сказала, что подумала, что можно бы и попытаться. А поскольку эти пробы через две недели в пятницу, она ходила к пани учительнице Колачковой спросить, не отпустит ли она меня. Пани учительница пообещала, что да. В этот день уроки все равно отменяются и все идут в кино на русский фильм. Каченка спросила, чего мне больше хочется, сказала, что я могу выбрать. Она отлично знала, что я отвечу. Каченка умная и не такая уж и плохая.