Мы были в Праге! Целых два дня! Это было так замечательно, что в голове я все еще там. Как только мы въехали в город, я заметила вдалеке дома, такие красивые, что я подумала, что это Градчаны. Но Каченка сказала, что нет, это всего лишь Коширже. Только все равно, в Ничине нет ничего хоть чуть-чуть такого же красивого, как Коширже. Разве только Святая Гора, но может, и нет.

Винограды, где живут бабушка Даша с дядей Криштофом, тетей Яной и с Вашичеком, еще лучше, чем Коширже. На их доме разные красивые украшения, много всяких выступов и он даже розовый.

Родители сдали нас с Пепичеком бабушке Даше и пошли на похороны, из-за которых мы приехали в Прагу. Умерла тетя Аня – это самая младшая сестра закопской бабушки, которую бабушка любит больше всех, потому что она самая аристократичная. Так что закопские бабушка с дедушкой тоже поехали и не могли за нами присматривать. Но главное, нам с Пепичеком не нужно было идти на эти похороны. После похорон все родственники организовали праздник, потому что они любили тетю Аню, и Пепа с Каченкой решили, что мы останемся в Праге ночевать. Мы с Пепичеком – на Виноградах, а они – не знаю где, и домой поедем на следующий день после обеда. Я была очень рада.

Но вечером я не могла заснуть. Я все время думала о Каченке и бабушке Миле, как они ужасно плакали. Еще я думала о тете Ане и переживала, что раньше не переживала, что она умерла. Я закрыла глаза, надавила на них руками так, что стало больно. Но увидеть темноту никак не получалось. Зато я видела, как в огромной комнате с дворцовой мебелью за столом сидит тетя Аня в таком кресле, которое похоже на трон, а рядом с ней на стуле – моя бабушка Мила. У тети Ани распущенные длинные бело-желтые волосы, белое платье, и вся она светлая и тоненькая. За ней на стене висит большое черное распятие. Тетя говорит тихо, будто издалека, почти не открывая рта, но все, что она говорит, очень хорошо слышно. Бабушка тоже такая тихая, какой никогда не бывает. Я и мой двоюродный брат играем возле этого стола на полу, на толстом цветном ковре, со старинными фигурками из вертепа. Тетя Аня наклоняется к бабушке и гром-ко шепчет: «Ты знаешь, Мила, он был еврей».

«Но мне это никогда не мешало», – отвечает бабушка.

«Ну конечно, говорят даже, что метисы очень умные, а иногда и красивые люди». Тетя улыбается мне и протягивает яблоко.

Я открываю глаза и вижу темноту, настоящую. И только через какое-то время – голову бабушки Даши рядом на тахте.

– Бабушка, что такое метис?

– Ну, это когда смешиваются две разные расы. Например, если скрещивают осла с лошадью, то получается мул, он и есть метис, или, по-другому, гибрид, но это одно и то же.

– Бабушка, а этот мул очень умный?

– Умный? Не знаю. Наверное, не особенно. Зачем тебе?

– Просто так, знаешь, я не могу заснуть.

– Тогда я тебе что-нибудь расскажу, хочешь?

Я попросила бабушку рассказать о Праге, но ничего не помню из ее рассказа, потому что тут же уснула. И мне приснилось, что мы с дедушкой Франтишеком пошли в зоопарк посмотреть на чешского льва и разговаривали о Брунцлике и вдруг навстречу нам выбежало много людей. Они неслись, толкались и спотыкались. Мы не могли идти ни вперед ни назад, я схватила дедушку за руку. «Скажите, пожалуйста, что случилось?» – спрашивал дедушка у этих людей, а они все бежали и никто не отвечал. И только один человек нам крикнул: «Спасайтесь! Слоны обезумели! Двадцать слонов бегут сюда и все топчут!» Но дедушка ответил: «Что вы, с чего бы им бежать?» Только вот слоны правда бежали и все растаптывали. Они уже были так близко, что я видела зеленые глаза и зеленый хобот у главного слона. Наверное, поэтому он и был главным. «С ума сойти», – сказал дедушка, надел очки и снял шляпу. Вдруг этот первый слон жутко затрубил, и все остальные остановились. Главный с зеленым хоботом подошел к нам совсем близко и сказал: «Это вы, пан директор?» Дедушка опять снял очки и надел шляпу. «Разве вы не узнаете меня? – спросил слон. – Рудла, в тридцать шестом, вы же у меня преподавали». – «Ну конечно, теперь припоминаю, вы сидели за последней партой», – сказал дедушка и надел очки. «Вот видите, – протрубил слон, и с его хобота капнуло так, что я вся стала мокрой. – Я очень рад, действительно очень рад. Я никогда не забывал вас». – «Я вас тоже, – сказал дедушка, – но знаете, тогда у вас не было зеленого хобота. Это меня немного смутило».

«Ну конечно, понятно, я не сержусь, – продолжал слон. – Совсем другое было время. Но зато вы, пан директор, ни капельки не изменились». Потом он аккуратно посадил нас на спину, возил кругами по зоопарку и показывал других интересных зверей.

Утром меня разбудили горлицы и солнышко, оно светило мне на голову. Бабушки на тахте уже не было. Наверное, она пекла штрудель, потому что пахло даже в комнате. Я пошла открыть окно, чтобы посмотреть на улицу. Там гуляли голуби и разные старые женщины с собаками, и запах Праги мне нравился больше, чем запах штруделя. После завтрака за мной пришла тетя Краусова. Это старшая сестра бабушки, ее зовут Марта. В молодости она была знакома со знаменитым композитором Ежеком, который потом уехал в Америку. Договорились, что Пепичек останется у бабушки, а тетя возьмет меня с собой в город, на Градчаны. Я хотела увидеть все достопримечательности, которые знаю по фотографиям и от дедушки Франтишека, но больше всего – башню Далиборку, где томился в заключении рыцарь Далибор из Козоед, который мне ужасно нравится. Это моя тайна, об этом никто не знает. Я вырезала картинку с ним из книги «Старинные чешские сказания» Алоиса Ирасека – об этом, к счастью, тоже никто не знает. А то были бы большие неприятности. Я сложила картинку пять раз, так что получился совсем маленький квадратик, который у меня спрятан в пенале, в кармашке для ластика, и иногда, когда никто не видит, например в туалете, я достаю его и разворачиваю. Смотрю, какой Далибор красивый, представляю, как он голоден, как совсем грустный играет на скрипке, как ему отрубают голову, и люблю его.

Тетя Марта немного удивилась, что мы так долго ходим вокруг одной и той же башни, но разрешила мне рассматривать что я хочу и как хочу, а когда мы посмотрели собор Святого Вита, Золотую улочку, разные картины и Лоретту, то она пригласила меня на мороженое, а себя – на кофе и три сигареты. В кафе она рассказывала мне историю с приключениями, как всю войну прятала в шкафу своего мужа Хуго Крауса, которого не любили немцы. Еще у нее был тайник в диване, в котором она просверлила дырки для воздуха, чтобы Краус там прятался, если придет гестапо. Ко всему прочему у них еще в это время родилась дочь Ханичка, и это могло вызвать подозрения. Если бы немцы нашли пана Крауса, то застрелили бы и тетю Марту, и бабушку Дашу, и дедушку Пепу, и даже, может быть, нашего папу и дядю Криштофа, которые тогда еще были маленькие. Но, к счастью, немцы его не нашли, и после войны пан Краус уехал в Америку и остался там. Когда потом пришли русские, то в Америку уехала и их дочь, и тетя Марта осталась совсем одна во Вршовицах, в той квартире, где все это было. Но она совсем не грустит, просто ей надоело, что все постоянно без нее уезжают в Америку, поэтому она решила, что тоже туда поедет, тем более она уже на пенсии и все равно ей нечего делать. Теперь она только ждет, когда американцы и коммунисты ей разрешат.

Когда мы спускались из Града в город, тетя показала мне американское посольство – то самое учреждение, в которое ходят узнавать, скоро ли все будет готово. А потом мы поехали в Национальный музей смотреть на кита. Он меня немного разочаровал, потому что от него остались одни кости. Но я ничего не сказала. Тетя была от него в полном восторге и без мяса, и я не хотела ее расстраивать.

Бабушка Даша была очень рада, когда мы вернулись, потому что Пепичек и Вашичек подрались из-за высушенного ящера, который был на стене, высыпали из него какую-то гадость, положили на ее место штрудель и опять дрались. Бабушка не могла их отшлепать, потому что они еще маленькие, и не знала, что с ними делать. Но тут уже пришли дядя с тетей и Пепа с Каченкой и сами их отшлепали. А потом нужно было ехать домой. В дороге все кроме Пепы плакали. Каченка из-за тети Ани, Пепичек из-за того, что его отшлепали, а я потому, что нам нельзя остаться в Праге навсегда.

Дома я достала из игрушек свои коробки с сокровищами. Одна называется АВ – это значит Американские Вещи, а вторая НОП – это значит Напоминания О Праге. В Напоминания я положила открытку с курантами, на которых апостолы ходят туда-сюда, другие открытки и Спейбла от бабушки Даши. В Американские Вещи я положила куклу, которую мне подарили родственники тети Ани, которые приехали на похороны. Это довольно плохо вылепленная кукла. Худая, с очень длинными ногами и маленьким хмурым лицом, но все равно, это большая редкость. Пепичеку они подарили пана с галстуком, который к ней подходит, и я попробовала обменять его на Спейбла. Но он не поменял, потому что ему нужен водитель для грузовика.

Под конец от всех подарков у меня осталось старинное зеркальце и рыба на шею, на которой сзади написано ISRAEL и еще всякие закорючки. Обе вещи мне подарила тетя Марта и сказала, что это вовсе не игрушки, а что-то совершенно особенное и что я должна хранить это, пока не вырасту. Ну что ж, я храню все что можно, только я не знала, в какую коробку мне это положить. Ни для Американских Вещей, ни для Напоминаний О Праге они не годились, и для шкатулки, где у меня лежат колечки и браслеты, тоже. В результате я завела для них новую коробочку и назвала ее СОВ – Совершенно Особые Вещи, и мне это очень понравилось.

Вечером я спросила у Каченки, не хочет ли она жить в Праге больше, чем в Ничине. Она сказала нет. Тогда я еще спросила у Пепы, не хочет ли он, тем более что он там всегда жил. Пепа сказал да, но когда я предложила уговорить Каченку, потому что я тоже хочу, а Пепичеку все равно, то он сказал, что все равно ничего не выйдет, поскольку у нас там нет квартиры и ангажемента. Ангажемент – это то, что у Пепы с Каченкой в Ничине: роли в театре, гастроли и остальное.

Тогда я написала письма бабушке Даше, тете Марте и своей лучшей подруге Терезе, чтобы они помогли найти ангажемент. Лучше всего в Национальном театре, но если не получится, то можно и в другом месте. Тогда бы я смогла уговорить Пепу с Каченкой.