ДЕНЬ ТРЕТИЙ

Грустный осадок от сна оставался еще долгое время после того, как она проснулась. Он, словно тяжелая, свинцовая шаль, накрыл ее плечи. Она сильнее зарылась в одеяло, отгораживаясь от дневного света. Господи, она ненавидела вторники. От понедельников Бобби всегда ждала новых многообещающих событий на грядущую неделю, но ко вторникам вся новизна улетучивалась, а до выходных оставались еще мили и мили. И у Бобби было такое чувство, что этот вторник будет еще более тяжелым, чем все остальные.

Бобби закрыла глаза, чувствуя, что ее сердце все еще разбито. Если Мэри приходилось терпеть подобного рода издевательства в Пайпере, то, возможно, это в какой-то степени объясняет, почему ее душа не могла успокоиться. Насколько Бобби понимала, многие люди считали, что призраки — это души умерших, у которых остались на земле какие-то незавершенные дела — их бесплотные пальцы отчаянно хватались за материю этого мира, не имея возможности перейти в мир иной.

Это, конечно же, затрагивало щекотливую тему, готовую разворошить целый муравейник, но, определенно, у Бобби не было на это времени.

Бобби вспомнила, как впервые, находясь в ванной комнате, Сэди рассказала о самоубийстве Мэри. От воспоминаний о жестоком смехе девушек по ее коже поползли мурашки. Если это годами, капля за каплей, подрывало Мэри, нет ничего странного в том, что ей не хотелось жить. Бобби ощущала себя несчастной и лишенной надежды, а ведь это были даже не ее воспоминания. Если предположить, что Мэри покончила с собой, какое незавершенное дело могло у нее остаться? Может, это они должны были завершить его за нее? Бобби вздохнула. Когда кто-то решается на самоубийство, значит, дело дошло до крайней точки, после чего не остается ничего, кроме чего-то незавершенного.

Краткое знакомство с прошлым Мэри говорило о многом, но никак не объясняло судьбы Сэди или того, что может произойти с ними в четверг. Время галопом мчалось прочь.

Приближалось время встречи с Кейном. Восемь тридцать пять. Бобби откинула одеяло. Миссис Крэддок заходила ранее и разрешила ей остаться в постели. Бобби устроила представление, изобразив мученицу: «Нет, со мной все будет в порядке, мне просто нужно принять душ и, может быть, перекусить», после чего Крэддок объявила, что она слишком слаба, чтобы присутствовать на уроках.

Пока что Бобби удалось обвести ее вокруг пальца, но все зависело от того, вернется ли Крэддок проверить ее. Кроме того, оставалась самая трудная задача — выбраться из Пайпер Холла незамеченной.

Она быстро оделась. Бобби придумала гениальную маскировку. Волосы собрала в беспорядочный пучок на голове, нашла какие-то сапоги для верховой езды и одолжила куртку Barbour у Наи. Огромные солнцезащитные очки и шарф от McQueen завершали ансамбль. Она выглядела как мамочка, страстно увлекающаяся верховой ездой, которая приводила в школу дочку. Контингент учащихся в Пайпер Холле включал примерно двадцать процентов приходящих учениц. В иерархии они были в самом низу и старались держаться вместе. Теория была такой — только те, кто имел достаточно твердый дух, чтобы оставить родителей и домашний уют, действительно были достойны звания Леди Пайпер Холла.

Звонок, оповещающий о регистрации приходящих учениц, должен прозвенеть в восемь пятьдесят пять. Это было единственное время в течение дня, когда люди могли свободно входить и выходить из школы. Сейчас или никогда.

Несколько девушек сновали по Бронте, делая последние приготовления перед уроками или переодеваясь после завтрака в школьную форму. Идти по школе переодетой было слишком большим риском. Взвесив все, Бобби решила, что пожарная лестница была надежнее, чем секретный проход, поскольку ей бы пришлось выходить возле кухни как раз в момент, когда персонал убирал после завтрака. Здесь только одна проблема — на лестнице установлена сигнализация. Были такие ненормальные девчонки, которые постоянно натыкались на рычаг «нажмите, чтобы открыть», так что со временем учителя и Крэддок перестали реагировать на внезапный сигнал и не выясняли причины. Сигнализация выключалась сразу же, как только дверь снова закрывалась. По крайней мере, Бобби на это надеялась.

Без очков для зрения, Бобби видела все нечетко и расплывчато, но коридор выглядел безлюдным, и она на цыпочках прошла к выходу. Она стиснула зубы. Ключевым моментом был правильный расчет времени: ей необходимо было преодолеть три пролета шумных дребезжащих металлических лестниц прежде, чем кто-нибудь отреагирует на сигнализацию и застигнет ее. Ну же, Бобби, давай. Быстро и четко. Глубоко вздохнув, она бросилась через пожарный выход.

Сигнализация сработала — неприятный, грубый, жужжащий, словно разъяренная пчела, звук разнесся по всему Дому Бронте, но Бобби не оглядывалась. Перескакивая через две ступеньки, она почти дрейфовала вниз по влажным железным перилам, позволяя гравитации тянуть ее за собой. Она не переставала думать, сколько глаз могли видеть ее через окна, мимо которых она бежала. Оставалось надеяться, что все увидят не более чем размытый силуэт.

Звон прекратился. Бобби прижалась спиной к стене. Если бы она подняла глаза, то могла бы видеть сквозь отверстия в гофрированном металле. Никто не вышел на пожарную лестницу. Отлично. Все так, как она и предполагала — кто-то (наверное, бедняжка, у которой комната рядом с пожарной лестницей) должно быть, вышел и просто закрыл дверь. Бобби судорожно испустила вздох облегчения. Она продолжила спускаться вниз по ступенькам. Когда она добралась до твердой почвы, то обнаружила себя стоящей на лужайке напротив автостоянки для персонала. Она надеялась, что к этому времени все учителя уже были в здании. Прижимаясь плотнее к стенам, но избегая окон, Бобби прокралась по периметру школы к центральному выходу.

Все-таки романы о «спецшколах для шпионов» не были такой уж бесполезной тратой времени.

Перед школой был кольцевой подъезд с фонтаном посередине, предназначенный специально для того, чтобы ученицы могли выйти прямо перед главным входом. Ученицы входили через невзрачную дверь в конце старого крыла, в то время как главными двустворчатыми дверьми с мрачными, потрепанными от непогоды каменными львами с обеих сторон, могли пользоваться только посетители.

Большинство родителей или нянь выступали в качестве шоферов, ненадолго притормаживавших свои БМВ или мерседесы, чтобы высадить свое потомство, но были и такие, кто провожал детей до самых дверей. Бобби подумала, что выглядела бы гораздо более убедительно, если бы у нее была какая-нибудь собачка, поскольку многие родители совмещали поход в школу с утренней прогулкой с домашним любимцем.

Как можно небрежнее, она зашагала рядом с тремя мамашами, проходившими через вход для посетителей. Вероятно, они заходили, чтобы оплатить библиотечные штрафы или купить билеты на концерт фортепианной музыки или еще что-то, такое же нецелесообразное. В любом случае, время было идеальным; даже одежда их была похожа. Когда они подошли к концу дорожки, Бобби ускорила шаг — угрожающее строение позади нее с каждым шагом становилось все меньше и меньше. К тому времени, как она вышла через кованые ворота в конце дорожки, Бобби осознала, что из-за задержки дыхания у нее кружилась голова.

Она сделала это. Она на самом деле была свободна.

Далеко внизу волны разбивались о скалы — рев, а затем дрожь, когда волна откатывалась по галечному берегу. Потрепанный с виду фиат, одна дверь которого была выкрашена в отличный от корпуса оттенок красного, ждал у турникета на прибрежной дорожке. Должно быть, это машина Кейна. Она рванула через дорогу и увидела, что впереди сидят Кейн и Марк. Что он здесь делал?

Бобби постучала в окно, и Кейн развернулся, чтобы открыть для нее заднюю дверь.

— Милый прикид, — сказал он, оглядывая ее сверху вниз. — Ты же в курсе, что Хэллоуин был на прошлой неделе, верно?

— Очень смешно. Это маскировка, которая, кстати сказать, сработала. Привет, Марк. Не в обиду, но почему ты здесь?

Коренастый парень закатил глаза. Кейн ответил.

— Маме понадобилась машина сегодня. Марк сказал, что свободен и подбросит нас.

— О. Хорошо.

— Угу, я сегодня таксист. И, должно быть, совсем спятил, если трачу свое свободное время на поездку в какую-то долбаную психушку. Я должен быть в постели, чувак. — Посмотрев через плечо, Марк выехал на дорогу и направил автомобиль в Оксли. В это время дня движение было ужасным — поездка могла продлиться вечность.

— Как бы там ни было. — Кейн сел боком так, чтобы говорить с ними обоими. Сегодня на нем симпатичный джемпер, похожий на винтажный костюм для фигурного катания. Насыщенный темно-бордовый цвет превосходно смотрелся на его смуглой коже. — Ты должна это увидеть.

— Должна увидеть что?

— Дружище, где твой телефон? — спросил он Марка.

— В кармане. Только смотри, куда суешь руку.

— Размечтался, приятель. — Кейн осторожно выудил айфон из его кармана двумя пальцами, пока Марк вел машину. — Это видео, которое снял Марк, пока мы вызывали ее.

— Ты рассказал ему? — Кожа Бобби внезапно запылала. Ей не нравилась идея втягивать в это еще больше людей, и, кроме того, если быть до конца честной, то она не отказалась бы от единоличного владения вниманием Кейна.

— Мне и не пришлось. Смотри. — Он протянул телефон с видеозаписью — ей просто оставалось нажать кнопку «проигрывать».

На самом деле, она не хотела это смотреть, но знала, что нужно. Нажав «проигрывать», она ждала начала представления. Трудно было поверить, что все это происходило с ними. В голове все это казалось каким-то эпическим, видео же реально показывало их троих, стоящих в тусклой убогой ванной комнате. Мерцающий свет свечей падал на них — ничего, кроме этого, она разглядеть не могла. Даже их отражения в зеркале были едва уловимы. Хотя звук был лучше. Было слышно глупое хихиканье, когда они впервые почувствовали неуверенность.

А затем началось реальное действо. «Кровавая Мэри», — хором сказали они, пристально глядя в зеркало. Последовала пауза, и они снова повторили зов. Как они могли быть такими глупыми? Сейчас, сидя в машине, Бобби задавалась вопросом, кто или что в ее жизни заставил ее поверить, что она была непобедимой. Она размышляла о своих однокурсницах — пьющих, курящих, употребляющих всякую дрянь, словно ничто из этого не имело значения, просто потому, что они были молоды. Все они были убеждены, что плохое может случиться только с кем-то другим — со стариками. Она была точно такой же дурочкой. Они сыграли в русскую рулетку и им выпала пуля.

Бобби внимательно смотрела запись. Когда они в пятый раз произнесли «Кровавая Мэри», свечи замерцали, и на секунду видео стало почти черным. Комната осветилась, прежде чем они разразились истерикой. Бобби держала телефон в сантиметрах от своих глаз, отчаянно ища намек на девушку в зеркале, но, в то же самое время, страшась увидеть ее лицо.

— Я ничего не вижу.

— Это не нужно видеть. Слушай, — сказал ей Кейн. Он протянул руку и прибавил звук на полную мощь. Смех и болтовня стали громче. — Ты слышишь это?

— Нас?

— Нет. На заднем фоне. — Бобби отрицательно покачала головой, и Кейн поднес динамик к ее уху. И вот тогда она услышала. За всем их хихиканьем плакал младенец. Плач был слабым, но ошибиться было невозможно. Ребенок рыдал, крики проникали в ее голову. Было что-то необыкновенное в этом звуке — в плачущем младенце — звук, который подсознательно нужно остановить; слышать такие страдания было невыносимо.

— О боже. — Бобби остановила видео. — Это невозможно.

— Есть ли какая-то вероятность, что в школе мог быть ребенок? — спросил Кейн.

— Ну, у нас есть крыло матери и ребенка, — невозмутим голосом ответила Бобби.

— Серьезно?

— А как ты думаешь? Я шучу! — улыбнулась Бобби, и Кейн улыбнулся в ответ. Он был доверчив, и это было, вроде как, мило. — В Пайпер Холл нет младенцев… этот… ребенок… не может быть настоящим. Он ее.

Марк недоверчиво покачал головой.

— Знаете что — я думаю, вы накручиваете друг друга. Лично я не собираюсь вестись на всю эту шизу с Женщиной в черном.

Бобби взглянула на Кейна, который с сочувствием посмотрел в ответ.

— Это все по-настоящему, — проговорила она. — У меня был еще один сон прошлой ночью. О ней. Думаю, она пытается показать мне, почему она покончила с собой.

Кейн нахмурился и отвернулся, усаживаясь прямо на пассажирском сиденье.

— Что? — Она насторожилась.

— Ничего, — ответил он. — Просто… просто то, что мне тоже снятся странные сны.

Бобби села поближе, вцепившись в спинку его кресла.

— О чем??

— Не знаю. Они были… я не хочу говорить.

Марк смеясь, откинулся на спинку сиденья.

— О, мои дни! У тебя был настоящий грязный сон! Ты должен рассказать нам, приятель!

Даже на коже с его оттенком было заметно, как Кейн покраснел. Он молчал.

— Кейн, это может быть важно… — проговорила Бобби, хотя внезапно почувствовала самую безотчетную в своей жизни ревность к девушке из сна.

— Знаешь что? — произнес, наконец, Кейн. — Я не смог бы рассказать о нем, даже если бы захотел. Я был настолько вне его… я имею в виду, во сне было словно наполовину это был я и наполовину, будто я его смотрел.

— Я тоже так чувствовала себя.

Марк продолжал болтать.

— Чувак…. Это хотя бы было жарко, а?

Кейн не сказал больше ни слова, но на его губах проскользнула застенчивая улыбка, и Бобби испытала свое второе предобморочное состояние.

Королевская больница Сихейвен не сильно отличалась от Пайпер Холла, за исключением того, что располагалась она на окраине леса, что, каким-то образом, делало приближение к ней еще более устрашающим. Пока Марк ехал по длинной дорожке с тянувшимися вдоль нее дубами, Бобби вспомнились «Сияние» и «Волки Уиллоуби Чейз» и вдруг визит сюда перестал казаться такой уж замечательной идеей.

Деревья исчезли, и взору предстала больница. Это было старинное сооружение с современными чертами, искусственно трансплантированными к скелету здания — блестящие поручни и раздвижные двери на античной больнице. Но это не делало место более привлекательным.

Марк миновал пролет скорой помощи и, следуя указателям, проехал в сторону психиатрического отделения. Благотворительное отделение Сойера находилось позади главного корпуса — квадратное строение с квадратными окнами, аккуратно выстроенными в параллельные линии; нигде, насколько было видно, не было ни одного закругленного угла, наверное, для того, подумала Бобби, чтобы не расстраивать сумасшедших внутри.

— Мне нужно вернуться в школу на второй урок. Если нужно, я могу приехать за вами после.

— Не надо, все клево, мы сможем вернуться в Оксли на автобусе, — предложил Кейн, и Бобби кивнула в знак согласия. Она так сильно нервничала сейчас, что могла почувствовать горький вкус желчи в глубине рта. Это больше не казалась ни игрой, ни «баловством»; это было серьезно — они собирались проникнуть в больницу, чтобы допросить человека с психическим заболеванием.

Хотя, в этом и заключалась вся проблема. А что если Бриджит Хорн не была больной? Или что если она была таковой, и у них тоже были видения? Бобби жалела, что не перехватила чего-нибудь поесть, прежде чем покинуть школу; она чувствовала голод, и ее тело ощущалось пустым, словно фонарь из тыквы, оставшийся гнить с выходных.

— Ты в порядке? — Кейн почувствовал ее беспокойство.

— Не совсем. У нас могут быть серьезные неприятности из-за этого. Вроде нарушения закона.

Он покачал головой.

— Мы просто посетители. Против этого нет закона.

Бобби кивнула, пытаясь создать в себе немного его спокойствия путем осмоса. Кейн вышел из машины, и она последовала за ним, разглаживая свой наряд. В конце поездки она распустила волосы и сменила солнцезащитные очки на свои обычные.

— Мы просто наносим визит, — сказала Бобби больше себе, нежели Кейну.

Оставив их перед психиатрической больницей, Марк отправился обратно в Рэдли Хай. Было на удивление тихо. Какая-то часть Бобби ожидала воплей, борющихся в смирительных рубашках больных, даже если она понимала, что это чисто телевизионное клише.

Первые несколько капель дождя размером с небольшие шарики упали на асфальт.

— Ну же. Давай зайдем внутрь. — Кейн обхватил ее рукой и повел вверх по ступенькам. Автоматические двери раскрылись. Регистратура ничем не отличалась от любой другой больницы — стол, пара мягких стульев матово-синего цвета, неброские плакаты, гласящие, что каждый четвертый из нас подвергнут опасности проблем с психикой. Единственная разница заключалась в том, что комната была охраняемой. Доступ к остальной части здания находился за плотно закрытыми дверьми, за которыми следил человек в форме.

Бобби заставила себя улыбнуться дежурной.

— Привет, мы пришли навестить Бриджит Хорн, пожалуйста.

Дежурная, женщина неопределенного возраста явно страдающая ожирением, с красным лицом и солено-уксусным запахом, набрала что-то на своем компьютере.

— Хорошо, милая. Поднимитесь на лифте на третий этаж в комнату ожидания.

Бобби чуть не упала. Конечно же, все не могло быть так просто. Раздался неприятный гудящий звук, и сигнальная лампочка над двойными дверями изменилась с красного на зеленый.

— Проходите, — проговорил охранник. — Третий этаж.

Не мешкая, парочка поспешила внутрь. Как только они оказались в лифте, Бобби выдохнула, казалось, впервые за пять минут.

— Почему я так нервничала?

— Знаю, — согласился Кейн. — Полагаю, это просто больничная обстановка.

Лифт поднялся на третий этаж, и они вышли в еще одну комнату ГСЗ, только в этой тихо играло «Радио 2». Здесь стоял ужасный больничный запах — спиртового геля для рук вперемешку с рвотными массами и дезинфицирующими средствами. В то же время воздух был странно сладким, словно кто-то распылил освежитель воздуха.

На сей раз Кейн подошел к регистрационной стойке.

— Привет, мы бы хотели увидеть Бриджит Хорн.

Медбрат на посту — красивый рыжеволосый парень лет двадцати — удивился.

— Вы пришли увидеться с Бриджит?

— Ага, — ответила Бобби. — Друзья семьи.

Медбрат — Дэвид, согласно информации на бейджике — скептически окинул ее взглядом сверху донизу.

— Бриджит не принимает посетителей, кроме своей мамы.

— Знаю. Именно ее мама попросила нас прийти. Думаю, она хочет, чтобы Бриджит общалась с большим количеством людей… — Говоря неправду, Бобби чувствовала себя ужасно. Бриджит была одинока, и единственные ее посетители находились здесь, преследуя свои эгоистические цели.

— Вы не могли бы подождать здесь, пожалуйста? — Дэвид провел пластиковый пропуск через кард-ридер и вошел в отделение. Вытянув шею, Бобби посмотрела через двери. Он разговаривал с другой медсестрой или врачом — трудно было сказать, когда на них всех была больничная униформа. В конце концов, он вернулся с женщиной азиатской внешности с добрым лицом и одетой в нормальную одежду.

— Привет, я доктор Кан. Дэвид говорит, что вы хотели навестить Бриджит?

— Да, пожалуйста, — ответил Кейн.

— Должна сказать, что это довольно необычно. Бриджит — очень неспокойная пациентка, и ей не нравятся визиты — даже своей мамы.

Бобби предвидела такую неудачу, но это только придало ей решительности. Они зашли уже так далеко.

— Пожалуйста. Я … мы просто хотим помочь. — Что было правдой. Все, что они могли бы сделать, чтобы остановить Мэри, могло помочь также и Бриджит. Доктор Кан не казалась убежденной, так что Бобби снова быстро заговорила. — Пожалуйста. Если бы вы просто сказали ей, что… что… мы на третьем дне.

Инстинкт подсказывал, что ей не следует упоминать имя Мэри.

Доктор Кан выглядела еще более сбитой с толку, но, вздохнув, она прошла обратно в отделение, оставив их в приемной. Когда же она вернулась несколькими минутами позже, недоумение на ее лице достигло предела.

— Хорошо. Это очень странно, но она говорит, что примет вас. — За стойкой Дэвид в шоке выронил ручку. — У вас с собой есть зеркала или что-нибудь отражающее? Мы не можем вносить никакие зеркала в отделение — они вызывают психоз Бриджит.

Бобби перерыла свою сумку и нашла компактную пудру с зеркальцем, которая на самом деле принадлежала Нае. Она отдала ее Дэвиду, тот положил ее за стойку. Кейн передал свой телефон, у которого была блестящая хромовая поверхность.

Нервозность вернулась. Пока доктор Кан вела их в отделение, живот Бобби болезненно скрутило. Не отдавая себе отчета, бессознательно ища поддержки, ее пальцы нашли руку Кейна. Он сжал их.

Пациенты были эклектичным сборищем. Судя по всему, это было смешанное отделение — смешанных чокнутых (почему-то мозг Бобби считал, что сейчас было самое время придумывать жалкие и оскорбительные каламбуры на чей-нибудь счет). Отделение не сильно отличалось от классной комнаты: в центре общей территории были два огромных стола для занятий. С одной стороны, кропотливо вырезая буквы из журналов, за ним располагался мужчина лет сорока с зачесанными назад редеющими волосами. Ножницы точно следовали краю буквы «Р», которую он вырезал. По другую сторону стола чернокожая женщина с бритой головой писала в дневнике самым мелким почерком, который Бобби когда-либо видела, как будто бы она поставила перед собой цель написать самые маленькие буковки. Микроскопические записи заполняли целые страницы.

За следующим столом пациент помоложе, парень немногим старше их, испытывал приступ раздражения, и медсестра спокойно пыталась образумить его, пока он топал ногами.

— Что ж. — Доктор Кан остановила их у двери боковой комнаты. — Бриджит действительно не покидает своей комнаты, поэтому вам придется увидеться с ней там.

— Все здорово, — проговорил Кейн, не смотря на то, что выглядел взвинченным. Бобби чувствовала его ладонь, раскаленную докрасна на ее коже. Доктор Кан открыла дверь спальни, внутри ее было темно — занавески задернуты. Сжав челюсть и цепляясь за руку Кейна, как за спасательный круг, Бобби вошла в тень.