Бобби и Кейн стояли совершенно одни в опустевшем главном зале, лишь издалека были слышны отдаленные шаги и приглушенный смех. Они задержались в Оксли до тех пор, пока не закончились уроки, чтобы проскользнуть обратно с наименьшими проблемами. Как и предполагала Бобби, большинство оставшихся девушек либо находились на Общей территории, либо дожидались, пока за ними приедут, либо готовились провести длинные выходные, валяясь в своих комнатах. Стоявший рядом с ней Кейн натянул на голову капюшон.

— Если кто-нибудь спросит, то ты — очень мужеподобная старшеклассница, понял?

— У меня есть имя?

Бобби улыбнулась.

— Притворись Наей.

— Как скажешь, — ответил он с самым ужасным американским акцентом, который Бобби когда-либо слышала. — На что ты смотришь?

Бобби указала на картину, написанную маслом. Это был портрет бывшего директора Кентона Миллара, с уже поредевшими волосами и аккуратной рыжеватой бородкой на лице.

— Это тот парень из сна?

— Ага. Блин, я такая идиотка. Каждый день на протяжении последних пяти лет я видела этот портрет и даже не узнала его во сне.

— Ну, он был моложе, полагаю.

— Верно, но все же, — покраснела Бобби. Все это время он был буквально под или, скорее, над ее носом. — У нас даже есть целое крыло, названное в его честь.

— И ты действительно считаешь, что он крутил с Мэри?

— Абсолютно уверена в этом. — Конечно, они спрашивали у Джуди, возможно ли это, но она не сомневалась. Среди множества сплетен, окружавших Мэри Уортингтон, слуха о вероятном омерзительном романе с учителем не было. Бобби задавалась вопросом, не могли ли ее сны быть всего лишь фантазией, но она знала, что это не так — она чувствовала запах одеколона Кентона Миллара.

— Когда он был директором?

— Судя по этому портрету, с 1974 по 1985 годы.

— На сколько лет он выглядел в твоем сне?

— Молодым. Очевидно, что к 1954 году он преподавал совсем недолго.

— Господи, ну почему девушки всегда хотят учителей, даже если они мерзкие уроды?

Бобби повернулась к нему.

— Не знаю. Все это пугает меня до чертиков.

— Правда?

— Да, правда! Думаю, что это на сто процентов абсолютное злоупотребление служебным положением. Или же проблемы с папочкой, которыми я не страдаю. Хотя, ничего удивительного, если учесть тот факт, что мой папа — анонимный венгерский чувак с пластиковым стаканчиком.

Кейн посмотрел на нее, пытаясь не рассмеяться, но она улыбнулась ему.

— Прости. Я не должен смеяться над этим.

— Шутишь? Если ты считаешь моего отца забавным, то подожди, пока не встретишься с моей мамой!

Это замечание заставило их обоих замолчать. Как понимала Бобби, знакомство с родителями — большой шаг. По крайней мере, мог бы им стать, если бы у них было будущее.

Бобби снова сосредоточилась на Мэри.

— Кейн, это было неправильно. Он был ее учителем… а она была так одинока. Уязвима. — Бобби изучала портрет Миллара, самодовольное лицо которого бодро «смотрело в будущее». Для них же, будущего, в которое можно было смотреть, не существовало. Вздохнув, она забралась на край сцены в дальнем конце пустого зала и села, свесив ноги. — Все бесполезно. Не понимаю, почему Мэри так сильно хотела, чтобы мы встретились с Джуди… мы ни на шаг не приблизились.

— Приблизились. — Кейн присоединился к ней на сцене, не откидывая капюшона. — Теперь мы знаем, что она не убивала себя.

— Нет, не знаем. Мы всего лишь знаем, что она не убивала себя здесь…

— И все-таки, это уже кое-что.

— У нас… у нас заканчивается время, — угрюмо пробормотала Бобби. Как бы нелепо это не выглядело, до этой недели она никогда реально не обращала внимания на то, насколько сильно ей нравилось быть живой. Это был факт, «принимаемый как должное». — Мне, действительно, не хочется умирать.

Если бы она была до конца честной, то на этой неделе она впервые почувствовала себя по-настоящему живой. Сейчас он видела, какое серое влачила существование в попытках смешаться с толпой и оставаться незамеченной, оживая только через свою беллетристику. Она была персонажем из книги. На этой же неделе, не смотря на все ее страхи и ужасы, Бобби жила каждую минуту, и теперь ей не хотелось, чтобы это заканчивалось. В немалой степени на это повлияло присутствие рядом с ней странного нового создания.

— Мне тоже, — признался Кейн, уставившись на свои руки.

— Знаешь, не знаю как ты, но раньше я принимала все, что происходило в моей жизни как должное. До этой недели. Я считала дни в этой школе. Пять лет я ждала, когда закончится это мучение и начнется настоящая жизнь, но теперь ее не будет — жизни, чтобы прожить. Я ничего не сделала, Кейн. Я буквально ничего не добилась кроме пары оценок и нескольких рассказов под кроватью.

— Боже, это мрачно.

— Как-нибудь тебе стоит прочесть мои рассказы.

Кейн ухмыльнулся.

— Если мы переживем завтрашний день, я прочту все, что у тебя есть, и все, что я никогда не читал.

— Спасибо.

— Моя мама всегда заводит этот «живи настоящим» разговор. Наверное, она подразумевает именно это. Не откладывай на завтра то, что можешь сделать сегодня.

— Потому что ты можешь умереть, — закончила Бобби. — Немного поздновато начинать предсмертный список, полагаю.

— А что бы ты сделала?

Бобби знала, что хотела сделать, но она даже не предполагала, как этого достичь.

— Не знаю. Я никогда не думала о том, что на самом деле хотела сделать. Я полагала, что впереди безграничное количество времени, чтобы определиться с этим. — Это была истинная правда. Всегда были две главные вещи, которые не подлежали сомнению — это время и выбор. Как оказалось, у нее не было ни того, ни другого. Она почти считала себя бессмертной — такое глупое и по-детски наивное чувство.

— Это дилемма, — слова Кейна прозвучали из ниоткуда.

— Полегче с громкими словечками. Что ты имеешь в виду?

— Если бы мы не были такими дураками и не вызвали ее, мы бы никогда не встретились. И по этой же причине, мы не узнаем, что будет дальше.

— Не уверена, в самом ли деле это является дилеммой, но понимаю, что ты имеешь в виду. — Бобби сняла очки и протерла их. — И все же, что ты имел в виду, когда сказал «что будет дальше»?

Кейн поглядел на нее краешком глаза, не решаясь повернуться всем лицом. Это было слишком мило, чтобы быть законным.

— Ну, знаешь, будем мы вместе или нет.

Сердце в груди Бобби запрыгало, как веселый щенок лабрадора.

— А ты хотел бы, чтобы мы были вместе?

На этот раз он посмотрел ей прямо в глаза, и это было больше, чем она могла вынести.

— Да, думаю, что я хотел бы.

— Я бы тоже. — Бобби не могла даже притвориться спокойной, слова слетели с губ ясно и легко, словно она была маленькой напуганной девочкой, что, в принципе, так и было.

Кейн наклонился ближе, и она ощутила его теплое дыхание на своей щеке.

— Тогда мне лучше жить настоящим, верно? — Они встретились посередине, и она закрыла глаза, больше всего надеясь на то, что поцелуй — это то, в чем каждый может с первого раза быть хорош от природы. Тот, что произошел на кладбище, не считается — этот поцелуй был настоящим. Ни приведений, ни чар.

Они целовались.

Так вот какой он — поцелуй. Теплый и очень интимный. В ее голове он был одновременно и громким, и тихим — поцелуй перекрывал все остальное.

Все дело было в его губах.

По мере того, как они касались ее губ, легкие и воздушные, как перышки, она начала беспокоится о том, насколько этот поцелуй был «французским». Она считала, что лучше следовать его примеру и, когда он разомкнул свои губы, она сделала то же самое.

Это было лучшее ощущение, которое она когда-либо испытывала. Теперь ее не удивляло, почему оно вызывало такой ажиотаж среди других девушек. В какой-то момент Бобби даже разозлилась на саму себя за то, что не сделала этого раньше, до того как позволить себе растаять в объятьях Кейна, забыться в нем. Наконец, она позволила себе прикоснуться к нему, ее рука скользнула под край его толстовки. Его кожа была гладкой и горячей, он вздрогнул под ее прикосновением. Она приняла это за хороший знак.

Уголки его губ потянулись в улыбке. Учитывая все, для первого раза Бобби была очень горда своими усилиями. Он заправил ей за ухо выбившуюся прядку волос и, улыбаясь, начал второй раунд. Поцелуй был словно входом в нечто совершенно новое. Она не была уверена, что ждало ее на другой стороне, но ей было все равно. Она почувствовала ощущение целостности.

Прежде чем они смогли восстановить дыхание, знакомый звук вернул ее с небес на эту астральную плоскость. Звук ее телефона был резким и ужасно бестактным по сравнению с таинством поцелуя.

— Это мой, — извиняющимся тоном проговорила она.

— Все хорошо. Я никуда не ухожу, — сказал он. — Во всяком случае, пока.

Бобби достала свой телефон. Высветился местный городской номер.

— Алло? — ответила она.

— О, алло, это Бобби? Это Джуди Леджер.

Бобби оставила ей на всякий случай свой номер.

— О, здравствуйте. Это Джуди, — сообщила она Кейну.

— Сожалею, что не была более полезной ранее, но после того, как вы ушли, мне на ум пришло еще кое-что. Это такая глупость. Просто еще одна сплетня, я уверена.

Бобби все еще чувствовала себя опьяненной от поцелуя, словно он превратил ее мозг в любовную кашу или что-то типа того.

— О, хорошо. Какая?

— Ну, многие девушки, когда она исчезла … вы должны понимать, Бобби, тогда рождение ребенка вне брака было совершенно другим делом, нежели теперь.

Бобби подхватила эту мысль.

— О… Вы имеете в виду, что Мэри была…

— Да. Ходили слухи, что Мэри была беременна.