Они стояли в дверях ее кабинета, один – темноволосый, другой – блондин, оба большие и красивые. И две пары одинаковых зеленых глаз вопросительно уставились на нее. Пенелопа вскинула брови.

– У вас все в порядке? Мне не нужно вызывать охрану?

Шейн усмехнулся и проговорил:

– Не беспокойся. Думаю, у нас все хорошо.

Она перевела взгляд на Эвана, и тот кивнул.

– Да, все в порядке.

– Вы, мальчики, помирились?

Шейн вошел в кабинет и, сунув руки в карманы, заявил:

– Пен, я должен перед тобой извиниться, так как…

– Да, должен, – перебила Пенелопа; она все еще не собиралась его прощать.

– Я был не прав, – со вздохом продолжал Шейн.

– Совершенно верно. Согласна.

Шейн одарил ее чарующей улыбкой, и она, не удержавшись, явно смягчилась.

– Тебе, Пен, придется найти в своем сердце прощение для меня. Видишь ли, когда речь заходит о твоем благополучии, я теряю рассудок и здравый смысл.

Пенелопа вопросительно взглянула на Эвана, и тот, пожав плечами, пробормотал:

– Он идиот, но намерения у него были самые добрые.

Шейн ухмыльнулся и легонько ткнул брата кулаком в плечо. Причем оба выглядели вполне миролюбиво. Пенелопа мысленно улыбнулась – по крайней мере хоть какая-то польза от всей этой неразберихи. Снова взглянув на Шейна, она заявила:

– Но я все еще злюсь на тебя.

– Знаю, – ответил он.

Пенелопа взяла ручку и, щелкнув кнопкой, сообщила:

– Я хочу, Шейн, чтобы ты не относился к нему как к мальчишке, который не в состоянии удержать член в штанах.

– Не буду, – отозвался босс.

Эван едва заметно улыбнулся, и Пенелопа заметила смех в его глазах.

– И я больше не желаю слышать рассказы про бесконечный парад супермоделей, – продолжала она.

– Это справедливо. – Губы Шейна дрогнули в улыбке, и Пенелопа, не удержавшись, тоже улыбнулась. Она никогда не могла долго злиться на Шейна, даже если он того заслуживал.

– Ты еще должен мне обед в «Алинеи» за контракт с Хейсом, – со смешком проговорила она.

– Я не забыл, – тотчас кивнул Шейн.

– Эван тоже придет. Поскольку же угощаешь ты, то могу поклясться, что в этот вечер он выберет самый дорогой алкоголь.

Шейн изобразил возмущение.

– Но ведь он – миллионер!

– Ты тоже, – резонно заметила Пенелопа.

– Потрясающе… – буркнул Шейн, старательно изображая обиженного.

Пенелопа же лукаво взглянула на Эвана и спросила:

– Какой он милый, правда? Как бы нам еще наказать твоего старшего братца?

– Не надо слишком уж строго. – Эван рассмеялся. – Ведь он когда-то в школе взял на себя вину, чтобы меня не выкинули из футбольной команды. Видишь ли, я тогда включил пожарную сигнализацию…

Пенелопа тоже рассмеялась.

– Ладно, строго не будем.

Шейн вздохнул, а Эван в задумчивости проговорил:

– Знаешь, Пен, мне кажется, ты заслуживаешь прибавки к зарплате.

– Фантастическая мысль! – радостно воскликнула Пенелопа.

– Хорошо, пять процентов, – сказал Шейн.

Она скрестила на груди руки.

– Двадцать.

– Десять, – ответил Шейн.

– Согласна на пятнадцать, и это – мое последнее слово. – Пенелопа стала внимательно разглядывать свои ногти.

– Ладно, хорошо, – кивнул Шейн. – Ты такая кровожадная!..

Эван от души рассмеялся. А Шейн, взглянув на него, сказал:

– Шутки шутками, братец, но не забывай, какой безжалостной она иногда бывает.

Эван пожал плечами, и по его лицу расплылась плутовская ухмылка.

– Она у меня под контролем, – сообщил он.

Пенелопа резко выпрямилась и, подбоченившись, спросила:

– Что ты сказал, Эван?..

Шейн с улыбкой хлопнул брата по спине.

– Вот так-то, парень. Сейчас остаешься тут без меня, и пусть Господь сжалится над тобой. – С этими словами он вышел из кабинета, закрыв за собой дверь.

Пенелопа нарочито медленно обошла письменный стол и проговорила:

– Под контролем? Вот как?..

– Это чересчур, да? – Эван шагнул к ней, и воздух в кабинете словно сгустился.

– Да, пожалуй, – отозвалась Пенелопа. Голос ее уже звучал низко и хрипловато. – Но я знаю, для тебя важно выглядеть перед братом хозяином положения. – Сейчас, когда Эван стоял перед ней… с таким выражением лица, она ему верила. И надеялась, что так будет и впредь.

– Мнение Шейна – это для меня не самое важное. – Эван окинул ее внимательным взглядом. – Слушай, а я уже говорил, что мне нравится твоя манера одеваться?

Сегодня она надела черное платье до колен, по всей длине застегивавшееся спереди на пуговицы, и подпоясалась широким ремнем в тон. Покрой платья подчеркивал ее изящную фигуру, а черный цвет делал сияющие голубые глаза еще более яркими.

– Да, ты об этом упоминал, – ответила Пенелопа, чуть наклонившись и упершись ладонями в стол.

И это сработало. Его взгляд задержался на ее груди, и он, приблизившись к ней почти вплотную, проговорил:

– Никогда не мог понять, как тебе удается так строго одеваться и при этом выглядеть просто божественно.

Сердце ее пропустило удар, а дыхание перехватило. Когда же она заговорила, голос ее зазвучал слишком уж хрипло.

– Думаешь, комплиментами можно завоевать мою благосклонность?

– Надеюсь. – Сейчас он стоял совсем рядом. Настолько близко, что она ощущала исходивший от него жар. – Знаешь, Пен, я ведь не прикасался к тебе уже двенадцать часов…

– Да, не прикасался. – Она облизнула губы. А он, наклонившись, провел губами по ее шее и прошептал:

– У меня есть одна навязчивая фантазия.

– Какая? – Ее хрипловатый голос звучал едва слышно.

– Мне всегда ужасно хотелось взять тебя в кабинете – прямо на столе или на полу. – Он поднял глаза на окна. – Что ты об этом думаешь?

Пенелопа тоже взглянула на окна и на офисы через дорогу.

– Те здания слишком близко, – пробормотала она. Взглянув на незапертую дверь, добавила: – И кто-нибудь может войти.

– Вот именно. – Он прижался губами к впадинке у нее на горле, потом прошептал: – Ведь это особенно возбуждает, верно?

По телу пробежали горячие мурашки, но все же она заставила себя ответить:

– Меня не возбуждает.

Пенелопа не знала, почему возражала, – ведь она ужасно хотела того же… Хотела с той самой секунды, как Шейн вышел из кабинета. Да, конечно, все считали ее слишком благовоспитанной для подобного поступка, да только Эван понимал ее куда лучше…

Его пальцы забрались под ремень, и он прошептал:

– Тогда давай просто проверим, как там у тебя дела, ладно?

Она отрицательно покачала головой, но спину при этом выгнула так, чтобы ему было удобнее. Ох, как же ей сейчас хотелось быть неистовой, страстной, несдержанной!..

Тут Эван выпрямился, расстегнул свой ремень и посмотрел ей в глаза.

– Ты как будто знала, что я буду делать, когда выбирала этот наряд.

Может, и знала. Пенелопа тихо вздохнула и пробормотала:

– Я ведь на работе… Нам нужно остановиться.

Но Эван, казалось, не слышал ее. Он снял с нее ремень и с громким стуком уронил его на стол. Сунув руку ей под юбку, сказал:

– Попробуй только скажи, что ты уже не мокренькая.

Она не могла этого сказать. Соски давно напряглись, и за какую-то минуту он сумел сделать так, что все ее тело словно пылало. Что ж, в этом весь Эван… Он всегда превращал ее из благопристойной католички в распутную девицу.

Тут он расстегнул первую пуговку у нее на платье, за ней – еще одну… И она даже не попыталась его остановить – напротив, мысленно его торопила. Ведь именно этого ей так не хватало все последние годы. Ах, ей ужасно не хватало Эвана!

За дверью кабинета послышались голоса, и Пенелопа в страхе замерла. Эван же рассмеялся и сказал:

– Это как раз то, что нужно.

Она взглянула на дверь и, задыхаясь, прошептала:

– Кто-нибудь может войти…

Он наклонился и сообщил ей на ухо:

– Я сейчас так тебя оттрахаю, что ты сознание потеряешь. И имей в виду, тишины при этом не обещаю.

Она тихонько всхлипнула, не в силах произнести ни слова. Страх, возбуждение и жгучее желание составляли мощный коктейль, от которого закипала кровь. Тут Эван медленно расстегнул следующую пуговку. Похоже – нарочито медленно. По правде сказать, ей хотелось, чтобы он просто оторвал ее побыстрее. Именно так он и поступил когда-то, много лет назад… Ох, как же часто она потом об этом вспоминала… Вспоминала все эти годы.

Теперь его ловкие пальцы расстегивали одну пуговку за другой так быстро и так легко, что казалось, тут не обошлось без божественного вмешательства.

– Ты сможешь вести себя тихо? – спросил он неожиданно. – Или мне придется зажимать тебе рот?

Пенелопа ахнула и качнула бедрами, живо вспомнив, как они когда-то лежали на полу и его ладонь зажимала ей рот, а она кричала в нее, потому что едва не утратила рассудок от наслаждения.

– Да-да, я все помню… – И послышался его смешок.

– Эван, быстрее, – шепнула она.

Тут он раздвинул платье и окинул ее взглядом.

– А теперь скажи мне, что это белье не рассчитано на то, что женщина займется безнравственными вещами.

– Не знаю, о чем ты, – соврала Пенелопа. Черные кружевные бюстгальтер и трусики были откровенно провоцирующими, и утром, надевая их, она думала о нем, пока он крепко спал, растянувшись на ее кровати. Солнечный свет окутывал его золотистым сиянием, а загорелая кожа являла резкий контраст с белыми простынями.

За дверью снова послышались голоса, и Пенелопа невольно вздрогнула, но при этом возбудилась еще сильнее.

– Чудесно. – Эван провел ладонями по ее бедрам. – Раздвинь свои очаровательные ножки.

«Ведь это так на меня не похоже!» – мысленно воскликнула Пенелопа, выполняя его просьбу. Но потому она его и любила. С ним она чертовски распалялась.

Тут Эван сжал ее бедра, и Пенелопу пронзило наслаждение. Взглянув на дверь, она еще шире раздвинула ноги, упершись каблуками в пол по обеим сторонам от его ног. А он провел пальцем по ее трусикам – в том месте, где она хотела его сильнее всего, – и прошептал:

– Они сразу за дверью, Пенелопа.

– Пусть, – шепнула она. И потянула его к себе.

А Эван поднял руку и, вытащив из ее прически шпильки, бросил их на стол. Волосы свободно рассыпались по плечам.

– О, эти твои волосы… – пробормотал он со стоном.

Голоса в коридоре приблизились, но Эван, не обращая на них внимания, впился в ее губы поцелуем, столь жарким, что Пенелопу в тот же миг захлестнуло желание. Она резко качнула бедрами, и в следующую секунду все ручки, лежавшие на столе, полетели на пол. Эван же, прервав поцелуй, принялся легонько прикусывать сквозь кружево бюстгальтера ее соски. Пенелопа тихо вскрикнула. Держась одной рукой за край стола, другую она запустила ему в волосы и потянула к себе.

– Эван… О боже… – простонала она.

Тут он сунул руку ей в трусики и начал ласкать ее. Она была уже настолько влажной, что это почти смущало.

Пенелопа снова качнула бедрами – одних лишь ласк ей уже явно не хватало. Не думая о людях за дверью, она прохрипела:

– Эван, быстрее… Господи, Эван…

Тут что-то грохнулось на пол, а голоса за дверью зазвучали еще громче. Ей следовало бы ужаснуться, но ничего подобного не произошло – теперь она могла думать только об одном…

Эван поднял голову и, посмотрев ей прямо в глаза, проговорил:

– Скажи мне, чего ты хочешь, Пен.

Она тихонько всхлипнула.

– Тебя. – И подалась ему навстречу.

– Нет. – Он покачал головой. – Скажи, чего именно ты хочешь. Скажи так, чтобы все было предельно ясно.

Пенелопа в растерянности заморгала, не понимая, о чем он просил. Потом вдруг улыбнулась и, глядя прямо в его жаркие зеленые глаза, отчетливо проговорила:

– Трахни меня, Эван.

Он покосился на дверь и спросил:

– Но когда именно?

Пенелопа тоже посмотрела на дверь. И тут же заявила:

– Я хочу, чтобы ты взял меня, пока они стоят за дверью.

Он кивнул и, расстегнув молнию, спустил джинсы на бедра.

– А ты будешь кричать, Пен?

Она снова всхлипнула.

– Но разве я обычно не кричу?..

Тут он снова впился в ее губы поцелуем. После чего заявил:

– Я буду трахать тебя громко и грязно.

И после этих его слов Пенелопа уже окончательно утратила здравомыслие. Яростно вцепившись в его джинсы, она спустила их пониже. Эван же, смахнув со стола все, что там еще оставалось, – вещи с грохотом посыпались на пол, – уложил ее на столешницу. Пенелопа же, сгорая от желания, закинула ноги ему на плечи и, задыхаясь, прохрипела:

– Эван, быстрее!..

Он внимательно посмотрел на нее и с улыбкой сказал:

– Как же я люблю тебя такую… Задыхающуюся, вожделеющую…

– Скорее, скорее, скорее… – простонала она.

Тут он сдернул с нее трусики, швырнул их на пол и, сунув руку в карман, вытащил пакетик с презервативом. Несколько секунд спустя он уже вошел в нее мощным толчком. Пенелопа выгнулась на столе и громко ахнула. Она раз за разом подавалась ему навстречу и ритме, который тотчас же уловила. И из горла ее то и дело вырывались громкие стоны. Да-да, все было очень громко – в точности, как они хотели.

В какой-то момент, упершись ладонями в столешницу, Эван склонился над ней и сказал:

– Пен, посмотри на меня.

Ее ресницы затрепетали, и глаза открылись. Их взгляды встретились.

– Моя! – прорычал он. – Пен, ты моя!

– Да, Эван, да… – ответила она, обвивая руками его шею. И тут же, снова застонав, добавила: – Еще, еще, еще!.. Пожалуйста…

– О господи!.. – Его бедра двигались все быстрее и быстрее.

У Пенелопы то и дело перехватывало дыхание, и теперь она взлетала все выше ему навстречу. Стоны же ее становились все громче.

– О, как хорошо… – пробормотала она.

– Точно, Пен, чертовски хорошо. На свете ничего нет лучше твоей чудесной влажной киски.

Она тихонько всхлипнула, и он тут же сказал:

– Не бойся кричать, Пен. Пусть тебя услышат все.

И в тот же миг она закричала. Глухо застонав, Эван зажал ей рот ладонью и пробормотал:

– А теперь, Пен, кричи погромче, и кричи так, как хочется. Не бойся.

В следующее мгновение она содрогнулась всем телом – и словно сорвалась с края обрыва; такого оргазма у нее никогда еще не было. А он вонзался в нее снова и снова. Наконец, тоже содрогнувшись, рухнул на нее в изнеможении. И оба затихли на какое-то время.

Отдышавшись, Эван приподнялся и, поцеловав Пенелопу в висок, пробормотал:

– Представляешь, как мы сейчас выглядим?

Она улыбнулась и дрожащими пальцами откинула с его лба прядь волос. Она его любила. Никогда не переставала любить.

– Да, Эван, вид у нас сейчас, наверное, не самый презентабельный.

Он прикоснулся губами к ее губам и с улыбкой сказал:

– Но тебе, Пен, очень к лицу именно такой вид.

– Ах, Эван, ты меня слишком хорошо знаешь. – Она вдруг покраснела и добавила: – Знаешь, я, кажется… Похоже, под конец я немножко обезумела.

Эван негромко рассмеялся.

– А я становлюсь немножко безумным всякий раз, когда вхожу в тебя.

Пенелопа приподнялась на локте и осмотрелась. Вся одежда помята, платье расстегнуто… И вообще, она выглядела сейчас настоящей развратницей, которой, собственно, и являлась.