Сказать, что неделя получилась напряженной, значит ничего не сказать.

Пенелопа – как это умела только она – замкнулась в себе, и Эван понятия не имел, что с этим делать. Он несколько раз пытался поговорить с Пенелопой, но она упорно утверждала, что у нее все прекрасно. Но, черт бы все побрал, даже Эван знал: если женщина говорит, что у нее все прекрасно, то это плохой знак.

Он не сомневался, что она расстроена из-за ненаступившей беременности, но Пенелопа наотрез отказывалась говорить об этом. И постоянно утверждала, что у нее все замечательно. Более того, она зашла так далеко, что обратилась к врачу, чтобы ей выписали рецепт на какие-нибудь не очень вредные противозачаточные пилюли. «С целью избежать возможных случайностей», – именно так она и выразилась.

Эван поддерживал ее и, логически рассуждая, поступал правильно, потому что секс казался тем единственным, с чем у них не возникало никаких сложностей. Но инстинкт ему подсказывал: все вот-вот покатится к чертям.

Эван надеялся, что долгие выходные в Ривайвле с друзьями и семьей вернут все на свои места, но особой уверенности у него не было.

Они довольно долго ехали в абсолютном молчании. Ехали мимо кукурузных полей и заброшенных ферм Иллинойса. Наконец, не выдержав, Эван спросил:

– Ты так и не расскажешь мне, что случилось?

– Ничего не случилось. – Она уставилась в окно, и плечи ее напряглись.

Досада сменилась гневом, и Эван заорал:

– Знаешь, у нас никогда ничего не получится, если не будешь со мной разговаривать!

По-прежнему глядя в окно, она пробормотала:

– Тогда, наверное, ничего и не получится.

– Это все, что ты можешь мне сказать?

– А что ты хочешь от меня услышать?

– Наори на меня. Черт, начни швыряться чем попало. Разбей что-нибудь. Скажи, что ненавидишь меня. Но это молчание, эта стена между нами…

– Но ведь так у нас и было долгие годы, верно? – Она произнесла это совершенно спокойно, без каких-либо эмоций.

Эван тяжело вздохнул. Да, верно. В точности так все и было после того ужасного дня много лет назад, когда у них все рухнуло. Но сейчас-то все должно быть по-другому, не так ли?

Эван глянул в зеркало заднего вида, резко вильнул и съехал на обочину, ударив по тормозам. Пенелопа ахнула, схватилась за приборную доску и, повернувшись к нему, проворчала:

– Черт побери, что ты делаешь?

Он всего лишь остановился. Остановился, пытаясь понять ее. Остановился, пытаясь разобраться в их отношениях. Остановился, пытаясь ей хоть что-нибудь доказать. Остановился, чтобы дождаться того чудесного момента, когда она, наконец, поверит ему. Но наступит ли когда-нибудь такой момент?..

Поерзав на сиденье, он повернулся к Пенелопе.

– Ты когда-нибудь перестанешь меня отталкивать?

Ее голубые глаза засверкали, но она не произнесла ни слова. А Эван, судорожно сглотнув, продолжал:

– Ты, наверно, уже никогда мне не поверишь. Наверное, я слишком основательно поломал то, что у нас было когда-то, и теперь не смогу починить. Ты никогда не доверишь мне ничего, кроме своего тела, верно?

Она вцепилась в ремень безопасности и прошептала:

– Не знаю, смогу ли я…

Эван сокрушенно покачал головой.

– А я не знаю, как показать тебе то, чего ты не видишь и не желаешь видеть. Понятия не имею, о чем ты думаешь и что чувствуешь. И не знаю, как с тобой говорить. Ситуация сейчас почти такая, как в том моем последнем матче, что меня прикончил. Я знал, что будет плохо, знал, что скорее всего, не справлюсь, но все-таки решился на тачдаун. Поэтому сейчас я могу сделать только то же, что и тогда. Я решаюсь на тачдаун, Пенелопа. Или я выиграю – или все погибнет. Но я по крайней мере не выбираю легкий выход.

Сцепив руки на коленях, она пробормотала:

– Эван, что ты такое говоришь?..

Он взял ее за подбородок и глянул в голубые глаза, в которых блестели слезы. Одна слезинка выкатилась и поползла по щеке. Эван смахнул ее и тихо проговорил:

– Я люблю тебя, Пенелопа. Люблю с семнадцати лет и буду любить даже тогда, когда мне стукнет девяносто пять. Ты есть и всегда будешь для меня одной-единственной. Я не собирался говорить тебе все это посреди дороги. Я представлял себе… какое-нибудь другое место, более подходящее. Тогда я, возможно, убедил бы тебя раз и навсегда. Но, увы, пришлось сказать тебе это именно здесь и сейчас. А теперь, Пенелопа, ответь мне хоть что-нибудь.

Но она по-прежнему молчала. И по щекам ее катились слезы. В какой-то момент она вдруг закрыла лицо ладонями и зарыдала.

Тяжело вздохнув, Эван отстегнул ремень безопасности и привлек ее к себе. Она громко рыдала, а он целовал ее в макушку и поглаживал по спине, стараясь успокоить.

Когда же она наконец успокоилась, он приподнял пальцем ее подбородок и, глядя ей в глаза, проговорил:

– Пен, я принадлежу тебе. Всегда принадлежал и всегда буду принадлежать. И имей в виду, ты не сможешь от меня избавиться. Ты это понимаешь?

Она молчала, и Эван ее не торопил. Когда же Пенелопа снова повернулась к окну, он вздохнул, завел двигатель и выехал на дорогу. Минут пятнадцать они ехали молча. Наконец она тихо сказала:

– Эван…

– Да, Пен, слушаю тебя.

По-прежнему глядя на кукурузное поле, она прошептала:

– А я люблю тебя, Эван.

Он взял ее руку и поднес к губам. Во всяком случае, это уже кое-что.

Когда они доехали до Ривайвла, Эван оставил ее в гостевой комнате дома Мадди и Митча, а сам вышел, чтобы ответить на телефонный звонок. Пенелопа же осталась наедине со своими мыслями.

Окна комнаты выходили на огромный задний двор, украшенный плакучими ивами и дубами. И тут повсюду росли полевые цветы, а также кусты гортензии и розы. За деревьями же поблескивала река. Это было очаровательное место, совершенно мирное и безмятежное.

Попозже все они пойдут купаться. И будет смех, будет музыка. А также спиртное. Она, конечно же, расслабится, захмелеет… И тогда, наверное, это ужасное чувство исчезнет.

Пенелопа прижалась лбом к стеклу и закрыла глаза.

Эван ее любил. Единственный мальчик, которого она хотела с шестилетнего возраста, только что сказал, что любит ее, а она никак не могла избавиться от тяжелого чувства, поселившегося в груди. Почему, почему, почему?.. Ведь все, что он сказал в машине, – правда, в этом не могло быть сомнений.

Но она почему-то ему не верила. Во всяком случае, верила не так, как следовало бы. То есть верила, но не доверяла. Более того, она не доверяла самой себе. В том, что касалось Эвана.

В тот момент, когда у нее начались месячные, пришлось посмотреть правде в лицо. Она хотела его удержать. И беременность могла бы это гарантировать. О господи, она ненавидела себя за эту мысль. Совершенно неправильную. Но честную.

Она так сильно хотела его удержать, что в голове у нее, похоже, все перепуталось. Но как признаться в этом Эвану? Нет-нет, невозможно признаться. Тут дверь открылась, а затем со щелчком захлопнулась. Пенелопа подняла голову и открыла глаза. Эван подошел к ней сзади и обнял за талию. Поцеловал в висок.

– Ты как, в порядке?

– Да. – Но голос ее все же дрогнул; она никак не могла прийти в норму. Впрочем, это произошло с ней еще в машине. Пенелопа не понимала, что на нее нашло, но ее нынешнее состояние походило на раскачивавшийся маятник – именно так она определила бы сейчас свои чувства и мысли.

– Что там с телефонным звонком? Все нормально?

– Просто замечательно. – Он еще крепче ее обнял, и в тот же миг, несмотря ни на что, Пенелопу пронзило желание. Ох, она никак не могла сдержаться! Она нуждалась в нем. Возможно, в том-то и заключалась проблема…

Но как же ей взять себя в руки? Как обуздать свои чувства? Что ж, но ведь нужно с чего-то начинать, не так ли? Наверное, нужно открыться ему. Хотя бы чуть-чуть. Уж это она сделать сумеет.

Откашлявшись, Пенелопа проговорила:

– Прости, что я в дороге молчала. Просто не знала, что сказать…

Эван отпустил ее и увлек к кровати. Когда она уткнулась в нее коленками, он толкнул ее на постель и снял с нее туфли. Затем лег рядом с ней и, опершись на локоть, внимательно посмотрел на нее сверху вниз своими ярко-зелеными глазами. Черты его лица были настолько красивы, что ей захотелось убедиться, что он – настоящий, человек из плоти и крови, такой же смертный, как и она сама. Ах, она по-прежнему видела в нем мальчика, перед которым благоговела…

Тут он наклонился и, поцеловав ее в губы, сказал:

– Мне очень жаль, что у нас все так непросто.

У нее перехватило горло.

– Ты прав, Эван. Я не верю.

Он кивнул.

– Я знаю.

Пенелопа с трудом сглотнула, пытаясь сдержать подступившие слезы.

– Я думала… когда началось все это безумие… Думала, что нам всего лишь нужно насытиться друг другом и тогда все пройдет.

Он провел ладонью по ее животу и произнес:

– Этого не произойдет никогда.

– Но как же так?.. – Она закусила губу. – У меня ведь за спиной все эти годы… Я наблюдала, как ты притворялся, что тебе на меня наплевать. Ты выставлял передо мной напоказ одну красивую женщину за другой и за все это время даже ни разу не намекнул!.. Ни разу не взглянул в мою сторону. А теперь… То, что происходит сейчас… Временами мне кажется, что все это – лишь плод моего воображения. Или чудесный сон.

Его лицо словно затуманилось, и он проговорил:

– Просто я слишком хорошо играл свою роль, а теперь мне приходится за это расплачиваться. Когда все началось, я сказал тебе, что готов платить. И я заплачу любую цену, потому что ты этого стоишь.

– Но это несправедливо.

Он пожал плечами.

– Жизнь не всегда справедлива. Я с этим справлюсь. Но я не хочу, чтобы ты исключила меня из своей жизни.

– Постараюсь… не исключать, – прошептала она.

После этого они долго молчали. Просто лежали, думая каждый о своем. Внезапно в дверь постучали, и тут же послышался голос Мадди:

– Мы все идем к реке. Вы как, с нами?

Они переглянулись, и Пенелопа крикнула в ответ:

– Сейчас придем!

– Вот и славно! Потому что он пользуется тобой уже слишком долго. Эй, Эван, мне нужна моя подруга!

Эван рассмеялся и крикнул:

– Мы через минуту!

Пенелопа сделала движение, пытаясь встать, но Эван снова положил ей руку на живот, не давая подняться.

– Прежде, чем мы пойдем, Пен, позволь кое о чем тебя спросить.

Она вскинула брови и посмотрела на него.

– Так вот, ты тоже прекрасная актриса. За эти годы мы одурачили абсолютно всех, даже твоих лучших подруг. И ты тоже ни разу не намекнула. Но все это было ложью, верно? В глубине души ты по-прежнему меня хотела, ведь так?

«Какой смысл лгать?» – подумала Пенелопа. И тут же кивнула.

– Да, все так.

Эван наклонился и нежно поцеловал ее. Поцеловал так, что ей захотелось расплакаться. А он провел пальцем по ее подбородку и проговорил:

– Но если ты испытывала все это, но умудрялась скрывать, то почему же со мной не могло происходить то же самое?

Пенелопа не знала, что на это ответить.

Но ей очень хотелось поверить ему.