Сесили вздрогнула и проснулась. Вся в поту, с мучительной острой болью в животе. Ее буквально выворачивало наизнанку.

«Охотничья бомба» сыграла с ней злую шутку.

Она присела в постели. Очередная волна тошнотворной боли накрыла ее с головой.

Еще немного и ее вырвет.

Она вся дрожала.

Ей было плохо, очень плохо. Кое-как она сползла с кровати. В памяти сохранились туманные воспоминания о том, что было недавно, как Шейн раздевал ее, как его нежные пальцы, убаюкивая, касались ее лица. На ней осталось одно нижнее белье.

Надо было что-то накинуть на себя, но сильная, выворачивающая желудок боль опять охватила Сесили.

Нельзя было больше терять время.

Она выскочила из комнаты и устремилась в ванную. Влетев туда, она упала на колени и вовремя – ее сразу вырвало.

Ее еще всю трясло, как вдруг двери в ванную открылись и кто-то вошел следом за ней.

– Тебе плохо, – произнес Шейн. Это было очевидно.

Сесили опять согнулась над унитазом, очередной приступ рвоты скрутил ее.

– Уйди! – закричала она, что было силы.

Но тут ее опять вырвало.

– Эх ты, бедолага, – с явным сочувствием сказал Шейн и вышел, к ее несказанной радости. Но радость тут же уступила место боли.

Однако через минуту Шейн вернулся. Он накинул на Сесили халат и даже помог просунуть трясущиеся руки в рукава.

Она хотела было поблагодарить его, но не успела – помешал очередной приступ рвоты. Сесили наклонила голову над унитазом. Только теперь до нее дошел глубокий смысл, скрытый в смешной, на первый взгляд, фразе – «молиться фарфоровому богу».

Слева послышался шум льющейся воды, Шейн сидел на краю ванны и регулировал напор. Сесили совершенно потерялась, она взглянула на себя его глазами – мокрая от пота, полуодетая, чумазая – и не знала, куда деваться от стыда.

– Уйди, прошу тебя! – взмолилась она.

Бесполезно, он точно не собирался ее слушаться. Шейн не только остался, но и постарался облегчить ее мучения. Первым делом он собрал ее волосы и отвел их назад, чтобы они не пачкались.

Затем положил ей на шею охлажденное полотенце и прижал его плотнее рукой.

Боже, какое это было блаженство – чувствовать прохладу на разгоряченной и потной коже!

Но минутное облегчение быстро уступило место очередному выворачивающему ее наизнанку приступу рвоты. Он казался бесконечным, но у всего есть конец, в том числе и у плохого.

И все это время возле нее находился он, Шейн. Он регулярно окунал полотенце в холодную воду в ванной и то вытирал им ее потный лоб, то клал полотенце ей на шею.

Продолжительность и сила приступов понемногу уменьшались. Но Сесили, измученной и обессиленной, было уже все равно. Ею овладело глубокое отупение, полное безразличие ко всему.

Только одни его теплые и нежные руки, массирующие ей спину, шею и затылок поддерживали ее дух.

– Все хорошо.

Упершись лбом в край сиденья, она еле слышно прошептала:

– Что ж тут хорошего?

– А то, что самое худшее уже позади.

Ее желудок, уже совершенно пустой, опять судорожно сжался в напрасной попытке избавиться от мнимого содержимого. Сесили опять задергалась с раскрытым ртом над унитазом.

– Боже, как мне стыдно!

– Конец мучений уже близок, – усмехнулся Шейн.

– Как же я ненавижу «Охотничью бомбу»!

– Большинство повторяет эти же самые слова на следующее утро после возлияний.

Буря в желудке улеглась, Сесили откинулась назад, упираясь ягодицами в пятки.

Шейн спустил воду:

– Полегчало?

Она молча смотрела на него. Шейн сидел на краю ванны голый по пояс, но в симпатичных шортах, шорты промокли и прилипли к его ногам. Почему он был здесь? Почему помогал ей?

А ведь большинство мужчин, когда женщине так же плохо, как Сисили сейчас, скрываются подальше, лишь бы не видеть женских мучений, конечно, очень неприглядных и страшно унизительных. Ее макияж размыло, его следы можно было заметить где угодно. Глаза у нее покраснели, нос распух, губы дрожали, изо рта неприятно пахло.

Однако на Шейна ее страшный вид, отталкивающий и безобразный, не производил того впечатления, которое, по расчетам Сесили, должен был производить. Несмотря ни на что, Шейн оставался рядом.

Он снял полотенце с ее шеи, сполоснул и вытер ее лицо. У Сесили перехватило дыхание от чувства благодарности, даже не верилось, что он мог быть таким нежным, внимательным и чутким.

Почему он вел себя так, а не иначе? Ведь ему гораздо проще было бы оставаться в тех рамках, которые она сама для него начертила. Сесили посмотрела ему в лицо, прямо в глаза удивительно зеленого цвета, которые светились любовью и нежностью, и призналась самой себе.

Она влюблена. Влюблена по-настоящему, глубоко, сильно, безнадежно. Она летела стремительно навстречу неизбежному. Так, наверное, чувствует себя тот, кто, прыгнув с небоскреба, падает вниз прямо на твердый бетон. У нее пересохло в горле. Проглотив комок, она спросила:

– Зачем ты это делаешь?

Шейн аккуратно положил полотенце ей на лоб и переспросил:

– Делаю что?

– Так заботишься обо мне.

К горлу опять подкатил комок, в глазах стояли слезы, но это были слезы радости от того, что он протянул ей руку помощи, и от его доброго участия – когда она бессильно упала, он подхватил и поддержал ее. Раньше она не замечала за собой подобной сентиментальности, но, начиная с этой недели, Сесили все чаще думала о себе как о слабой женщине и не находила в этом ничего плохого. После того, как кончилось детство, никто больше так не заботился о ней.

– А почему мне нельзя чуть-чуть поухаживать за тобой? – Судя по его голосу, он даже слегка обиделся.

Болезненные спазмы в желудке прекратились. Сесили пригладила рукой волосы и, волнуясь, как любая женщина на ее месте, сказала:

– Я, наверное, выгляжу ужасно.

Что верно, то верно. Она нисколько не преувеличивала. Но главное, она была искренней, внезапно утратив всю свою хваленую холодную сдержанность.

Необычная – нежная и добрая – улыбка скользнула по его лицу, и у нее сразу отлегло от сердца.

– Ужасно – не то слово. – Он погладил ее по щеке.

Но в этот миг дала о себе знать слабость после только что перенесенных страданий, и она уткнулась щекой ему в колено. Шейн чуть помедлил, а потом начал гладить ее по голове.

В этом и был весь он, Сесили раскусила его. Снаружи нарочитая грубость, резкость и твердость, а внутри сердце – доброе и нежное. Вместе с тем, когда это было нужно, он мог быть уверенным, жестким и сильным. На протяжении многих лет Сесили упражняла и характер и волю, чтобы побеждать, а для этого она старалась никогда не выказывать слабость, никогда не позволять никому брать над собой верх. Она могла постоять за себя. Но сейчас ей хотелось одного: сидеть, прижавшись щекой к его ноге, и чтобы он гладил ее по голове, и чтобы это не кончалось.

Ее потянуло в сон, глаза слипались сами собой, и она тихо прошептала:

– Надо бы почистить зубы.

– Ш-ш. – Его голос убаюкивал, затем он поднял ее с пола и прижал к себе. – Чуток поспи.

– А как же зубы? – слабо сопротивлялась она.

Ничего больше не говоря, он понес Сесили по коридору в спальню. Толчком ноги распахнул двери и положил ее на кровать.

Мягкость простыни приятно действовала на ее липкую кожу. Сесили с наслаждением провалилась в легкую дрему. Шейн отошел, чтобы вернуться через минуту со стаканом воды. Протянув стакан, он коротко велел:

– Пей.

Она с трудом приподнялась, опираясь о локоть, и в два-три глотка осушила стакан. Прохладная вода смягчила и освежила ее пересохшее горло.

– Спасибо.

На миг их взгляды встретились, и все поплыло перед глазами.

– Ложись и попытайся уснуть, – тихо произнес Шейн.

– Только не уходи. – Она покорно улеглась, положив голову на подушку. – Пожалуйста.

Шейн молчал, и эти мгновения показались ей вечностью.

– Ладно, не уйду, – прошептал он, ложась поверх одеяла возле нее и ласково обнимая ее рукой.

Боже, ей сразу стало легче. Было так покойно лежать, чуть-чуть прижимаясь к нему. Давно ей не было так хорошо, как сейчас. Сесили смежила веки, погружаясь в тихий, спокойный сон. Находясь в полудреме, она нашла в себе силы прошептать:

– Шейн.

– Что, детка? – Он поцеловал ее в висок.

Прежде чем заснуть, ей захотелось сказать ему, как он важен ей, – пусть знает. А так же чтобы он понял, что ею движет.

– Я хочу пройти в конгресс.

После долгой паузы он отозвался:

– Хорошо.

– Вот почему я выхожу замуж. – Она закрыла глаза, но он – после ее признания – не ушел, он остался с ней.

Зевнув, она прижалась к нему. Ей было хорошо, как никогда, его руки дарили ей давно забытое ощущение покоя и счастья.

– Я ни разу не ходила на свидание с Флетчером. Он меня и пальцем не тронул.

Она ничего не скрывала от Шейна, пусть все знает. Что же касается последствий, то сейчас она не задумывалась о том, насколько они могут быть серьезными. Завтра, как она полагала, все образуется.

– И не тронет.

Это прозвучало твердо и уверенно, как обещание.

Приятные мурашки побежали по ее коже. Сесили взяла его за руку, и их пальцы переплелись.

– Я не обманываю.

Шейн нежно привлек ее к себе:

– Об этом давай поговорим завтра.

Она кивнула, медленно погружаясь в сладкий сон, растроганная его нежностью. Впервые, сколько она себя помнила, если не считать детства, о ней так заботились…

На следующее утро Сесили проснулась свежей и бодрой, лишь голова слегка побаливала. Приняв душ и смыв вместе с грязью остатки мучительных воспоминаний, она ощутила, как к ней возвращается прежняя энергия.

Поискав глазами смартфон, она заметила его на рабочем столе возле окна. Взяв смартфон, она открыла окно, показывающее пропущенные текстовые и голосовые сообщения.

Их были сотни.

Сесили в нерешительности закусила губу. Она колебалась, не зная, как ей быть.

Пора было браться за ум. Прежняя жизнь, от которой она слегка отдалилась, очутившись в Ривайвле, настойчиво призывала ее. Раньше она принялась бы за работу, засучив рукава, но сейчас ей что-то мешало. Сесили не узнавала себя, это было так на нее не похоже! Неужели она боялась взглянуть правде в лицо? Но в прежние времена она никогда не отворачивалась от правды, какой бы неприглядной та не была. Почему же она медлит сейчас?

Почему мешкает?

Ей хотелось убедить себя, что это из-за предстоящей свадьбы с Майлзом Флетчером, но ведь это было не так. Перед собой не стоило лукавить. Она никак не могла, как ни старалась, пробудить в себе прежнюю работоспособность. Накопилось столько всего, что требовалось проработать, придумать и облечь идеи в слова, составить программу, имевшую первостепенное значение для ее предвыборной кампании, но даже желание баллотироваться в конгресс перестало быть столь сильным стимулом. Поручения отца, насущные политические проблемы, прежде вызывавшие в ней неподдельный энтузиазм, теперь – страшно сказать! – ей были почти безразличны.

Сесили устала. Устала от отца, от политических игр, от вечной суеты.

Но причин столь резкой перемены она не знала.

У нее не было ни малейшего желания приниматься за работу. Оставив смартфон на столе, Сесили решительно вышла из спальни.

Сейчас ей, во что бы то ни стало, надо было поговорить с Шейном.

Будь, что будет. «Приняв решение, переходи к действиям». Она всегда поступала именно так.

Она нашла Шейна внизу в его кабинете, он разговаривал по телефону. Брови у него были сдвинуты, вид он имел очень озабоченный. Прислонившись к дверному косяку, Сесили решила подождать и немного понаблюдать за ним.

От него буквально веяло уверенностью, его переполняли сила и энергия, они сквозили в каждом его движении, в его командном голосе, в том, как он ходил по кабинету, энергично рубя воздух ладонью. Сесили окружали мужчины-политики, а слабость – качество, не свойственное политикам, но в Шейне было нечто такое, что отличало его от всех них. Казалось, он родился руководителем. Если другие мужчины хотели, стремились и даже учились быть руководителями, то ему не надо было ничего делать ради этого. Он был прирожденным лидером, это было редкое качество, данное ему от природы.

До ее слуха невольно долетали обрывки фраз, и Сесили стало понятно, что в его компании возникли серьезные проблемы, но Шейн выглядел, как обычно, спокойным и уверенным в себе. Его голос звучал уверенно. Каждое его предложение или указание было веским и убедительным.

Сесили встречалась со многими политиками, поэтому знала, что настоящий, прирожденный лидер – это редкий и очень ценный товар. Большинство политиков вырабатывали в себе данные качества, и действительно, кое-чему можно было научиться. Но она могла дать руку на отсечение: Шейн никогда ничему не учился. Он был от природы наделен силой и энергией, они были его второй натурой.

Он поднял глаза, оторвав взгляд от монитора, и заметил ее, стоявшую у дверей. Суровые резкие складки на лбу тут же разгладились, он улыбнулся, глаза его засияли, и ее сердце сладко и радостно забилось.

Сесили зажмурилась на миг, а затем опять открыла глаза. Нет, все правильно, она не ошиблась, он явно обрадовался, увидев ее. Она была растрогана, на душе у нее потеплело.

Ей вдруг стало ясно: она способна сделать Шейна счастливым.

Он подал ей рукой знак войти – она вошла и уселась на диван в ожидании, когда он освободиться.

Их взгляды на миг встретились.

И в тот же миг удивительная нежность, непостижимая и необъяснимая зародилась внутри нее. Перед ее мысленным взором возникли видения прошлой ночи. Его сильные и теплые руки. Как нежно и властно он ласкал ее тело! Как он сумел ее воспламенить.

Сесили поежилась. Как ей хотелось – об этом просила вся ее женская природа, – чтобы он не останавливался! Вчера она порядочно выпила, но и сегодня, совершенно трезвая, она жалела только об одном, что все закончилось, не завершившись желанным финалом.

Глаза у Шейна потемнели. Он сказал звонившему, что у него срочная важная встреча, но он обязательно перезвонит, и бросил трубку, не дожидаясь ответа.

– Я тебе помешала. Извини.

– О, ничего страшного. Мы уже начали ходить вокруг да около, а это значит, что разговор зашел в тупик и его пора завершать. – Шейн встал, подошел к стеклянным французским дверям и закрыл их. Они остались наедине.

– У тебя неприятности?

– М-да, при заключении контракта с городом возникли кое-какие трудности, приходится их улаживать.

– Что-то серьезное? – Сесили махнула рукой в сторону закрытых дверей. – Если надо, я могу уйти.

– Да, все очень серьезно. Но я хочу, чтобы ты осталась. – Он подошел к ней вплотную. – Наши отношения зашли в тупик.

– И ты хочешь поговорить об этом?

– Не сейчас, потом. – Он сел рядом с ней.

– А у тебя отлично получается, – сказала Сесили; ей было очень приятно, что его бедро касается ее бедра.

– Что именно? – переспросил Шейн.

Сесили чуть придвинулась, совсем незаметно, к нему, чтобы быть чуть поближе, чтобы еще немного побыть под его защитой и насладиться удивительным ощущением тепла и покоя.

– Руководить. Теперь понятно, почему ты добился такого успеха.

Шейн пожал плечами и положил руку на спинку дивана рядом с ее спиной:

– Как-то не задумывался. Все вышло само собой.

– Настоящие лидеры как раз не должны задумываться об этом. – У нее вдруг возникло страстное желание прильнуть как можно ближе к нему, спрятать голову на его сильной груди, согреться его теплом. Желание было столь для нее необычным, что Сесили смутилась.

– Никакой я не лидер. Просто делаю то, что должен. Не более того.

– Чушь – я так говорила раньше, скажу и сейчас.

Шейн отвернулся, и она поняла, что ее слова задели его, тем не менее она не успокоилась.

– Нельзя случайно добиться такого успеха, какого добился ты. Успех так просто не дается. Почему ты не гордишься достигнутым?

– Кто сказал, что я не горжусь? – удивился он, незаметно положив руку ей на колено.

– Я сказала и повторю: ты преуменьшаешь свое значение. Более того, когда кто-то отзывается о тебе без должного уважения, ты как бы тушуешься.

Шейн уставился в окно. Сесили было подумала, что он промолчит, как вдруг он, шумно вздохнув, сжал ее колено:

– Это не так, я не тушуюсь. Ты называешь это успехом, но я никогда не стремился к нему. Пока был жив мой отец, я вообще не задумывался о будущем, я откровенно валял дурака. Нет, я не был дрянью, я просто бездельничал. Никогда не заглядывал дальше следующих выходных и не считал, сколько у меня денег в кармане.

Шейн нахмурился и удрученно покачал головой.

– Когда умер отец, наша семья попала в отчаянное положение. Я тоже был напуган, не знал, что делать. Но надо было что-то предпринимать. Тогда я уперся рогом в землю и, как бульдозер, начал сметать со своего пути все препятствия. Первые два года после кончины отца я работал в трех местах, одним из них была фирма моего дяди Грейди.

Он посмотрел ей в лицо и усмехнулся:

– Теперь он работает на меня. Вроде бы неприглядная история, ведь я многим обязан ему.

– Ты чувствуешь свою вину перед ним?

– Вину? Не совсем. – Шейн задумался. – Скорее ответственность. Его компания была первой, которую я купил. Я дал ему ясно понять: если он не продаст компанию, то потеряет бизнес. Тогда он уже не мог конкурировать со мной.

Шейн насмешливо подмигнул:

– Я вел себя очень деликатно, но такова, увы, правда жизни.

– А почему он не мог конкурировать с тобой?

– Я был лучше, компетентнее, конкурентоспособнее, смелее, нас никак нельзя было сравнивать. Мы жили и работали недалеко друг от друга, от него ко мне начали переходить люди, а также подряды. Я не хотел отнимать у него его бизнес, но тогда моя семья и я сам находились в очень затруднительном материальном положении. Раз начав, я уже не мог остановиться. Хотя даже сейчас, когда у меня на банковских счетах лежат суммы со многими нулями, мне все равно кажется, что мы находимся в шаге от разорения.

Сесили захотелось подбодрить его, пожать ему руку, но она не решилась.

– Тем не менее, ты добился своего. Все твои близкие встали на ноги. Ты их спас. Ты хорошо поработал.

– Ну, не знаю. Мне до сих пор как-то не верится.

– Просто ты так привык жить. Но для всех ты герой.

Шейн расхохотался:

– Думаю, они с тобой не согласятся.

В отличие от него Сесили не сомневалась в том, что его близкие как раз с ней согласятся, но про себя решила, что не стоит говорить об этом вслух и разубеждать его. Инстинкт ей подсказывал, что тут следует быть деликатнее.

Шейн погладил Сесили по бедру, ей это было очень приятно:

– Как самочувствие?

– Превосходно. – Она накрыла его ладонь своей и сама удивилась своему порыву.

Их пальцы переплелись. Это произошло, к ее удивлению, просто и естественно. Сесили взглянула на его длинные загорелые пальцы, на их фоне резко выделялись ее – бледные и более короткие.

– У всего плохого есть хорошие стороны, даже у рвоты.

Сесили зарделась от смущения и даже прикрыла лицо свободной рукой.

– Мне так стыдно! Лучше бы ты ничего не видел.

– Почему?

– Потому что я, должно быть, выглядела ужасно, даже омерзительно. Мне не хочется, чтобы ты видел меня такой.

– А мне понравилось.

– Ты в своем уме? Что тут может понравиться?

– Зато, Сесили, ты стала похожа на человека. На живого человека. Ты была прекрасна, я даже не думал, что ты можешь быть настолько прекрасной. – Шейн привлек ее к себе, она не сопротивлялась.

Их разделяло одно лишь дыхание, глубокое, взволнованное.

– Мне кажется, было бы неприлично благодарить тебя за все, что ты сделал.

– Прилично, неприлично, тебе какая разница?

– Неужели для тебя нет никакой разницы? – Сесили лукаво посмотрела на него.

– Совершенно никакой. – Он притянул ее еще ближе, она почти сидела у него на коленях. Сесили не успела что-либо возразить, как он поцеловал ее в губы.

Вернее, жадно впился.

Она ответила ему столь же страстно. Ее язык требовательно коснулся его языка.

Она хотела его. Она не могла жить без него. Поцелуя уже было мало, ей хотелось продолжения.

Но тут он отстранился от нее, чуть-чуть, чтобы иметь возможность прошептать:

– Пора бы уже рассказать мне о твоей глупой, идиотской затее.

Сесили подскочила на месте, затем встала и заметалась взад-вперед по кабинету. На ней были выцветшие джинсы, майка без рукавов и балетные тапочки. Все ее строгие деловые наряды в первый же день пребывания в Ривайвле оказались совершенно неуместными и ненужными.

Наконец она остановилась перед ним и начала довольно сбивчиво:

– С детства я преклонялась перед отцом. Больше всего мне хотелось, чтобы он гордился мной. Митч – это совсем другая история. Учеба давалась ему легко, поэтому его нисколько не волновало, что отец думает о нем. Я же была не столь способной, мне приходилось лезть из кожи вон, чтобы получать хорошие отметки. Митчу для того, чтобы получить высший балл, достаточно было лишь заглянуть в учебник, тогда как мне приходилось корпеть над книгами часами.

Шейн был поражен. За все время здесь, в Ривайвле, он почти не видел, чтобы Сесили и Митч разговаривали друг с другом. Ему не верилось, что когда-то в детстве они вместе готовили уроки и даже соперничали между собой. Сесили опять принялась бегать туда-сюда по кабинету.

– Дальше, я слушаю. – Он подталкивал ее к дальнейшей откровенности.

– У меня была только одна область, где я могла взять верх над братом. Этой областью была политика. Он терпеть ее не мог, тогда как я с детства мечтала о карьере на госслужбе. – Она присела на самый дальний стул, уронив руки на колени. – Тебе известно, что я, как и брат, училась на юридическом факультете?

– Да, это указано в твоем личном деле. Правда, в виде сноски.

Сесили еле заметно улыбнулась:

– Многие даже не подозревают об этом. В отличие от Митча, я не была среди лучших студентов. Я не собиралась заниматься практикой. Я просто хотела понять, как действует юридическая система. Поэтому я даже не сдавала экзамен на адвоката. На следующий же день после окончания университета я начала работать на отца. Мало кто знает, что отец всего в жизни добился сам. Он очень одаренный человек, так же как и Митч. Когда он встретил мою мать, он был бедным студентом, жившим на одну стипендию.

Шейн поморщился про себя: тот, кто женится на деньгах, на девушке из старинной богатой семьи, не похож на человека, который сам пробивает себе дорогу в жизни. Однако он не стал спорить насчет того смысла, который вкладывался, по его мнению, в определение «сам себя сделал». Для него важнее было другое: посмотреть на все глазами Сесили, остальное не имело значения.

Сесили рубанула ладонью по воздуху:

– Пусть я была его дочерью, но даром от отца я ничего не получила. По административной лестнице я поднималась медленно, со ступеньки на ступеньку. Начинала я вообще с места девочки, разносящей кофе. Я не гнушалась никакой работой. Я не ленилась отрывать свою задницу от стула, лишь бы все убедились, что я прекрасно справляюсь с тем или иным поручением и ни у кого не возникало сомнений в моей увлеченности и работоспособности. Я впитывала все, каждую каплю знаний, имея перед собой одну цель. – Она подняла вверх указательный палец. – Я хотела выставить свою кандидатуру на выборах. Каждый раз, когда мужество покидало меня, когда я выбивалась из сил, меня поддерживала моя мечта. Я упорно шла к своей цели.

Ее лицо вдруг стало мрачным то ли от грустных воспоминаний, то ли от тревоги, она тяжело вздохнула.

И тогда Шейн махнул рукой, подзывая ее к себе:

– Подойди, Сисси.

Она закусила нижнюю губу, глядя на свое место рядом с ним, а затем решилась.

Но подойдя к нему, в последний миг развернулась и опять сделала круг по кабинету.

Шейн не выдержал. Схватив ее за руку, он положил конец ее бесцельному блужданию.

– Чего ты боишься?

Ее взор затуманился. Она потупилась.

– Я не хочу, чтобы ты меня ненавидел.

Это прозвучало честно и искренне, что было совсем не похоже на женщину, которую привык видеть Шейн. Сесили выглядела такой беззащитной, что у него защемило сердце. Под маской бездушного политика, ставящего во главу угла одну лишь карьеру, скрывалась ранимая и слабая женщина. Сесили Райли нуждалась в утешении и поддержке.

Он погладил ее по руке:

– Не переживай ты так. Выброси насовсем эту чушь из головы.

Сесили помолчала.

– Ты не знаешь всего.

– Нет, знаю. – Он привлек ее к себе. – Сядь и успокойся.

Со скромным и вместе с тем кокетливым видом она примостилась возле него.

– Ладно, выкладывай все до конца. – Он говорил нарочито ровно, чтобы она успокоилась.

– После того скандала со стажеркой я вдруг поняла одну простую вещь, на которую раньше не обращала внимания: все, что я делала, шло на пользу отцу, только ему одному, мне же ничего не доставалось. Моя работа, карьера, вся моя жизнь вертелись вокруг него одного. Каждый раз, когда ему удавалось избежать ответственности за свою очередную ошибку, он вел себя все заносчивее и небрежнее. Это не доведет до добра, когда-нибудь он окончательно провалится и пойдет ко дну. А вместе с ним и я. Я совсем упустила из виду одну вещь…

– Какую?

– Что я ничто.

Шейн чуть не задохнулся от удивления.

– Не ожидал услышать от тебя столь убийственный отзыв, тем более что он совсем к тебе не подходит.

Опустив голову, Сесили уставилась в пол. Она явно колебалась, но наконец решилась.

– Об этом никто не знает. Ты первый, кому я рассказываю об этом.

– Эй, – ласково подбодрил он и, приподняв ее лицо за подбородок, заглянул ей в глаза. – Ты можешь смело мне довериться.

Тем не менее, Сесили никак не могла собраться с духом.

– Надеюсь, что так.

– Все именно так, как я сказал. Можешь мне верить.

Она отвернулась, затем, встав, отошла в сторону. Чутко уловив ее настроение, Шейн понял: ей нужна иллюзия уединенности для того, чтобы высказать то, что лежит у нее на сердце.

– После того скандала я навела справки, кое-кого порасспросила в Вашингтоне. – Она запнулась. – Я искала себе другое место… на всякий случай.

Шейн сжал губы, чтобы не улыбнуться:

– Понятно.

– Да, я искала себе работу. Для подстраховки, чтобы быть уверенной на будущее. Так вот, с кем я ни говорила, все считали меня сенаторской дочкой, его прислужницей, не способной ни на какое ответственное дело. Оказывается, отец намеренно держал меня в тени, чтобы никто не знал о том, как много я делаю для него.

Выражение ее лица стало жестким, высокомерным, она гордо подняла голову.

– Ты, наверное, слышал, как отцу удалось выскочить – почти без ущерба для своей репутации – из этого грязного дела с шантажом?

– Да, слышал. Всем это показалось каким-то чудом.

Сесили ткнула себя пальцем в грудь.

– Вот кто это сделал. Я это придумала и организовала. Но это еще далеко не все. Ты бы несказанно удивился, если бы я рассказала тебе о том, какую работу мне приходилось выполнять. На какие только хитрости я не пускалась! Не всякий сумел бы справиться.

Кампания в СМИ, оправдывавшая сенатора, была проведена безукоризненно. Все, что можно было обратить к его выгоде, было пущено в ход. Не прошло и месяца, как почти все простили сенатора. Слишком много было других сенсаций, о которых круглосуточно вещали в новостях на всех каналах.

Это был впечатляющий успех, хотя Шейн никак не мог взять в толк, каким образом такого рода работа могла помочь Сесили победить на выборах.

Она глубоко и печально вздохнула:

– Вернувшись к себе домой, я провела все выходные в четырех стенах, думая только об одном. Правда была слишком горькой, оказалось, что в этом мире без отца я – ничто, пустое место.

– Сесили, – Шейн говорил резко и быстро, он был в корне не согласен с ней, – я хочу процитировать тебя. Это чушь.

Она дернулась головой назад так сильно, как будто он наотмашь ударил ее по лицу.

– Нет, нет. Лучше честно признаться самой себе, что это правда. Вместе с тем я поняла, что глупо жить только ради отца. И это осознание подхлестнуло мое желание участвовать в выборах. Теперь я буду работать на себя. Кроме того, это ведь моя давняя мечта. Нельзя упускать такой шанс, мне нельзя проиграть. Я даже не хочу думать об этом.

Ее поза, сверкающие синие глаза, поднятый вверх подбородок – все красноречиво говорило о ее решимости. Разубеждать ее сейчас было бы крайне опрометчиво и даже бессмысленно. Шейн со вздохом промолвил:

– И тогда на сцене появился Майлз Флетчер, я угадал?

Сесили кивнула:

– Только не думай обо мне так плохо, пожалуйста.

Он не собирался так легко отступать. Простить и согласиться с ней? Нет, ни за что!

– Лучше расскажи мне, как ты себе все это представляешь. И мы вместе подумаем над тем, нельзя ли как-нибудь это поправить. Проще говоря – найти другой способ.

Ее глаза радостно загорелись, но тут же потухли.

– Другого способа нет. Конечно, брак не гарантирует мне победу, зато в несколько раз увеличивает мои шансы. Если я не выйду за него замуж, то мне не избежать поражения.

– Как знать. – Шейн пытался мягко убедить ее в том, что она поступает слишком опрометчиво, но он сам не мог понять, как она смогла додуматься до такой ерунды. – Сесили, на дворе не восемнадцатый век. Посмотри, сколько геев и в сенате и в палате.

– А ты откуда это знаешь? – возразила она. – Может быть, они вовсе и не геи.

Хотя Шейну об этом было многое известно, он не стал спорить, а лишь покачал головой.

– Зато они все женаты, – вздохнула она.

Шейн лишь развел руками:

– Но почему твоя предвыборная кампания так завязана на семейном положении? Это даже смешно.

– Вовсе нет. Конечно, здесь важны и другие факторы, но я не знаю, как их использовать. Я молодая женщина, поэтому пришлось как следует постараться, чтобы получить поддержку среди членов моей партии. Поверь, это было нелегко.

– Почему?

Сесили пожала плечами и принялась рассматривать ногти на правой руке:

– Ты не один, есть и другие, кто считает меня Снежной Королевой.

Шейну стало неловко. Но разве он злоупотреблял этой шуткой? Конечно, нет: так, бросал мимоходом, от случая к случаю. За прошедшие девять месяцев сколько раз он виделся с ней? Очень редко, раза два-три или чуть больше.

– Но я думаю, – голос Сесили звучал трогательно, почти умоляюще, – мне удастся изменить их мнение в лучшую сторону. Я постараюсь. Просто я всегда держалась в тени, а, как известно, обстоятельства накладывают отпечаток. Но со временем, обладая другими возможностями, я сумею предстать в более привлекательном свете.

Что за путаница в ее голове! Шейн давно не слышал такой бредятины, на его взгляд, совершенно бессмысленной. Хотя одно было ему совершенно ясно: Сесили верила, что ее брак с Майлзом Флетчером крайне необходим, потому что, по ее твердому убеждению, только таким путем она могла воплотить свою самую заветную мечту в жизнь.

С точки зрения Шейна, это была полная чушь, тем не менее у него хватило ума сообразить, что сейчас не время уговаривать ее отказаться от этой глупой затеи.

– Интересно, как и в чем Майлз поможет тебе? Он же круглый болван!

Сесили опять вскочила, он ее не удерживал, и принялась бегать взад-вперед.

Откинув волосы назад, она решительно проговорила:

– Он уважаемый член нашей партии, – она снова откинула прядь волос назад, – кроме того, у него есть и деньги, и связи.

Шейн прищурился:

– А у него что за интерес?

Сесили остановилась как вкопанная:

– Прости, что ты сказал?

– Ты говорила, что между вами нет физической близости, так? Но тогда зачем ему нужен этот брак?

– Ты к чему клонишь? – Сесили нахмурилась.

Шейн подался корпусом вперед, упираясь локтями в колени и положив подбородок на ладони.

Что-то здесь было нечисто, но зная прямолинейный характер Сесили, он понимал, что она ничего не утаивает от него. Но тогда все выглядело более чем странно.

– Неужели тебе ничего не известно о его намерениях?

Она закусила губу:

– Я не спрашивала его.

Шейну стало смешно. Удивленно приподняв брови, он заметил:

– Постой, давай кое-что выясним. Это даже интересно. Ты собрала на меня, постороннего человека, целое досье, в котором содержится куча всевозможных фактов и сведений из моей жизни, и в то же время ты не удосужилась задать столь важный вопрос своему избраннику, причем, заметь, нелюбимому и нелюбящему.

Сесили сразу изменилась, вид у нее стал отчужденный, настороженный, холодный. Хотя она была одета по-домашнему свободно и небрежно, казалось, что теперь на ней строгий деловой наряд. Ее голос зазвучал не менее сухо и строго:

– Ну и что?! Это не важно. Меня это не волнует.

– Да? А почему?

– Я как-то об этом не подумала. – Она вскинула обе руки вверх и упала в кресло, стоявшее чуть наискосок от Шейна. – Тогда меня мучила, не давала покоя, изводила одна мысль: все, во что я так верила, было ложью. Меня никто не любит, даже отец. Я ему просто безразлична. Шейн, я не знала, что мне делать. Отец не имел ничего против моего замужества, так как Майлз, бесспорно, наш союзник. Я была пешкой в руках отца.

Обиженная, уязвленная до глубины души, она искала у него сочувствия, но Шейн не удержался, он не мог не задать очевидный вопрос:

– Так почему же ты играешь по его правилам?

В ее унылом взгляде чувствовалась подавленная растерянность, но голос прозвучал сдержанно и сухо:

– Каким бы плохим ни был мой отец, это не означает, что он не прав. Я намерена доказать, что я что-то значу, я не отступлю, и не проси меня об этом.