Приняв твердое решение, Сесили, не медля ни минуты, позвонила Джулии, секретарше отца.

– Где вы были? – тут же задала вопрос Джулия.

Сесили пропустила вопрос мимо ушей:

– Я хочу узнать расписание встреч отца на сегодня, и как можно быстрее, если вас не затруднит.

Еле слышно запищал ее мобильный телефон, его характерный писк говорил о приеме электронного сообщения. Сообщения, которое она ждала. У Сесили быстро забилось сердце от волнения. Все складывалось пока как нельзя лучше.

– Он сейчас разговаривает с Полом.

– Отлично. Я еду к нему прямо сейчас.

Убрав мобильник в сумку, Сесили вышла на оживленную центральную улицу Чикаго, взяла такси и через четверть часа уже входила в офис отца.

Она не удосужилась постучаться. Пол еще не ушел. Он и отец что-то обсуждали, склонившись над бумагами. В воздухе явственно пахло военными действиями, и Сесили должна была опять принять в них участие, но теперь не на стороне отца, а на своей собственной.

Сенатор вскинул голову:

– О, Сесили!

– Отец. – Она тоже поздоровалась и, повернувшись к Полу, официальным тоном проговорила: – Пожалуйста, оставьте нас наедине, мне необходимо переговорить с отцом конфиденциально.

Пол вопросительно посмотрел на своего босса, сенатор молча кивнул. Не говоря ни слова, Пол собрал бумаги и вышел из кабинета.

– Кого я могу благодарить за удовольствие видеть тебя? – Отец выглядел уставшим, постаревшим, под глазами висели мешки. – Звонила твоя мать, оказывается, меня не приглашают на свадьбу. Может быть, ты приехала сюда с миртовой ветвью в руках?

– Нет, ты не угадал. – Сесили села за стол. – Мне надоело быть посредником между тобой и мамой.

Лицо сенатора порозовело, потом побагровело. Конечно, от гнева, а не от стыда, у Сесили не было никаких сомнений на этот счет.

– Хорошо. В таком случае твой визит, вероятно, связан с твоей предвыборной кампанией?

– О нет, я выхожу из предвыборной гонки. – Едва она произнесла вслух эти слова, как ей тут же стало легко и свободно, словно с души скатился камень весом в тысячу фунтов. – У меня больше нет желания участвовать в ней.

Ощущение свободы овладело Сесили. С нее как будто спали тяжелые цепи, теперь ее ничто не связывало, но и ничто не защищало, ее положение стало неустойчивым, уязвимым, но оно придало ее жизни неведомую доныне остроту.

Натаниэл Райли удивленно заморгал, потом его лицо прояснилось:

– Ну что ж, весьма благоразумное решение. Теперь, как я надеюсь, ты сможешь уделять больше внимания и сил своему будущему мужу и вашей совместной жизни.

Сесили летела, словно на крыльях, поэтому она презрительно фыркнула в ответ. Как никогда раньше, она чувствовала себя сильной, решительной, способной справиться с любым делом.

– Я совсем не намерена посвящать себя ни тому, ни другому.

– Тогда чем ты намерена заняться? – Отец говорил очень осторожно, взвешивая каждое слово.

Сесили наклонилась вперед:

– Я собираюсь открыть небольшую фирму по связям с общественностью и заниматься тем, чем занималась раньше, – минимизацией негативных последствий. Ты сам неоднократно признавался, что именно в этом и заключается моя самая сильная сторона. Ты прав, мне действительно нравится такая работа, и я успешно с ней справляюсь.

Намерение, о котором сказано вслух, наполовину осуществленное намерение. Сесили разволновалась – да, она вполне способна осуществить задуманное. У нее есть необходимые связи и сложившиеся отношения. Она сможет начать с нуля, и, черт побери, у нее будет своя собственная фирма.

Отец насупил брови:

– Не думаю, что Майлзу понравится твоя идея. Тебе стоит прежде обсудить ее с ним.

Она тряхнула головой:

– Не вижу смысла, потому что не собираюсь за него замуж. Вам вдвоем придется покорять Белым дом без меня.

– Хотя ты моя дочь, – рассердился Натаниэл Райли, – но я могу вынудить тебя действовать вопреки твоему желанию.

Сесили положила руки на стол. Она чувствовала в себе спокойную силу, уверенность и даже внутреннюю правоту. Ну что ж, не она, а он первым объявил о начале военных действий, так пусть пеняет на себя.

– А, так вот как это теперь звучит на твоем языке! А если называть вещи своими именами, то получится шантаж.

– Скорее стимул.

Улыбнувшись, Сесили небрежно отмахнулась:

– Ладно, пусть так.

Она вынула мобильный телефон и открыла приложение к электронной почте. В почтовом ящике было сообщение от Митча. Открыв соответствующее окно, она приступила к загрузке.

– Я сегодня была в мэрии. – Она звонко прищелкнула языком. – Оказывается, глава городского планирования обожает нимфеток, фетишизирует их. Во избежание публичной огласки он согласился подписать контракт с компанией Донована.

Натаниэл смотрел на дочь, челюсть у него отвалилась вниз.

Она, как ни в чем не бывало, подняла вверх один палец:

– С этой проблемой покончено. Но как быть с вами, тобой и Майлзом? Доверять вам нельзя, так как вы запросто можете навредить репутации Шейна, а мне бы этого очень не хотелось.

Сенатор побагровел от ярости:

– Сесили, что ты себе позволяешь?

– Стимул, теперь ведь это так называется. – Голос у нее стал печальным. – Запомни, отец, ты начал первым. Я многому у тебя научилась, в том числе собирать разную грязь. Сейчас я тебе кое-что покажу.

– Я желаю тебе только блага, – сказал Натаниэл Райли. – Как ты можешь все бросить ради какой-то никчемной крохотной консалтинговой фирмы?

Но на этот раз отцовские доводы не действовали на нее. Она прокрутила несколько страниц в поисках нужной.

– Знаешь, сейчас в это верится с трудом, но я на самом деле люблю тебя. Более того, я уверена, что когда-то ты был хорошим человеком. Так вот, я попыталась найти кое-что против Майлза. К сожалению, мне это не удалось. Как это ни грустно, остаешься тогда только ты.

Сенатор возмущенно вскинул руки:

– Неужели ты все это делаешь ради какого-то Донована?

– Ты втянул его во все это, не я. Но теперь, как я полагаю, ты не скажешь о нем ни одного плохого слова.

Из груди разозленного сенатора вылетало хриплое прерывистое дыхание.

– Так на чем я остановилась? Ах да, на стимуле.

Сесили била легкая дрожь от гнева и ощущения утраты. Утрата действительно была, и была более чем осязаемой. Сесили не кривила душой, это была чистая правда. Перестав быть прежней, она стала другой женщиной, такой, какой хотела быть. Настоящей.

– У меня есть кое-какие снимки. Я не хотела их использовать, но придется, поскольку у меня нет иного выхода.

– Какие снимки?

– С тобой и твоей практиканткой.

Лицо сенатора сразу прояснилось, по его виду было заметно, что он считает себя чистым.

– Всем известно, что меня оклеветали и очернили. Более того, это удалось доказать. Схема гнусного шантажа была разоблачена, разве не так? Мне больше ничто не угрожает.

Настал момент истины. Как только она сделает это, она станет свободной. У Сесили пересохло в горле от волнения, но она смело шла вперед к намеченной цели.

– Речь идет совсем о других снимках.

На мгновение лицо отца затуманилось, но тут же его тревога как бы рассеялась.

– Не понимаю, что ты имеешь в виду.

Чувствуя одновременно горечь и отвращение, она положила свой телефон прямо перед отцом.

– Немного даже неловко, как много грязных снимков мне приходится показывать сегодня.

Едва Натаниэл Райли взглянул на экран телефона, как его лицо моментально посерело от страха. Посланные практиканткой-шантажисткой фото в прошлом году были своего рода грозным предостережением. Но сейчас на руках Сесили были другие, подлинные снимки, причем, вне всякого сомнения, очень опасные. На этих фото были засняты обнимающиеся сенатор и практикантка, причем и вид, и сама поза отца говорили о его несомненном похотливом желании; его горящие глаза, руки, прижатые к ее телу в тех местах, которые никак нельзя было назвать приличными. Нетрудно было предугадать реакцию матери, если бы она их увидела. Такого она никогда не простила бы отцу.

Сесили почувствовала страшную усталость, она, несомненно, победила, но какой ценой досталась ей эта победа!

– Как не хотелось верить в это! Я так верила тебе и, несмотря ни на что, хотела верить. Даже когда видела вас наедине и прекрасно знала, что вы вместе спите.

– Сесили, ты… – Голос отца задрожал и прервался. – …Ты показывала эти фото матери?

– Нет, не показывала. Мы с Митчем решили прибегнуть к ним только в самом крайнем случае, если ты не оставишь нам другого выбора. Незачем наносить маме удар такой страшной силы.

Не только они с братом не видели в этом необходимости, похоже, отец тоже был с ними согласен.

– С твоим братом? – прохрипел он.

Она кивнула.

– Эти снимки попали к нему давно. Митч, как и я, считал, что ты переменишься к лучшему, сможешь искупить свою вину.

Натаниэл Райли так стиснул корпус телефона, что его пальцы побелели:

– Как ты могла так поступить со мной? С твоим отцом?

– Разве не ты сам учил меня этому? Никогда не выказывать слабость. Никогда не сдаваться. Сколько раз я это слышала от тебя!

Отец бросил телефон на стол, тот упал со стуком, но не разбился.

– Что ты хочешь?

– Не слишком многого. Почти ничего, в сущности тебя это нисколько не касается, – печально проговорила Сесили. – Речь идет о моей свободе.

Она взяла свой телефон, закрыла приложение с опасными фото и сунула мобильник обратно в сумку.

– Надеюсь, ты сможешь все уладить, я имею в виду помолвку и негативные последствия в случае ее разрыва?

Кивнув, отец долго молча смотрел на дочь. За эти несколько минут он постарел лет на двадцать.

– Я не спал с ней, – промолвил он.

Он лгал. Лгал даже сейчас, в такой грустный момент для них обоих, потому что в действительности думал только о себе, о том, как спасти свою репутацию. Проверив все ли она взяла с собой, Сесили повернулась к нему. Ей было невыразимо тяжело и грустно.

– Какое это теперь имеет значение? Позволь мне напомнить тебе твои же слова: важна не столько реальность, сколько ее восприятие.

Бар, в котором в первый раз встретились Митч и Мадди, полностью преобразился в преддверии праздничного обеда, который стал своего рода генеральной репетицией. Шейн не узнавал так называемую пещеру. Софи, Пенелопа и Грейси натянули по периметру всего зала гирлянды с фонариками, которые освещали помещение приятным золотистым светом. Несколько столов, сдвинутых вместе, образовали один большой квадрат, они были покрыты белыми скатертями. Столы украшали цветы и горящие свечи. Девушки, похоже, немного заигрались с украшениями, но это пошло на пользу бару, он выглядел потрясающе. Место как нельзя лучше подходило к настроению младшей сестры Шейна.

Пока гости кружили по бару, Мадди в светло-желтом платье просто сияла от счастья, держа под руку своего будущего мужа.

Слава богу, ему больше не придется тревожиться за нее. Шейн был искренне счастлив за сестру. Все веселились как только могли.

Все, кроме него.

Сесили на празднике не было. Она бесследно исчезла. Как ни хотелось Шейну узнать у других, куда она подевалась, расспрашивать прямо он не решался. Предстоящие два дня принадлежали Митчу и Мадди. Не желая портить им праздник своим плохим настроением, Шейн с веселым лицом – так ему казалось – смотрел на родных, близких и друзей, пришедших поздравить его сестру. Разве Мадди не была этого достойна?!

В воскресенье он вернется к себе домой в Чикаго и постарается забыть о Сесили. Время сотрет воспоминания о ней. И он, вероятно, скоро забудет ее, как и две недели, проведенные вместе с ней в загородном доме. А потом, когда они будут встречаться, летняя Сесили исчезнет навсегда из его памяти, чувства остынут, выцветут, и он будет без особого труда разговаривать с ней.

По крайней мере именно так Шейн пытался себя утешить, выдавая желаемое за действительное.

Но на самом деле, в душе он не верил, что она не приедет на празднество. Втайне он ожидал ее появления. Хотя никто не спрашивал друг друга, где она, как будто ее и не было вовсе. Но он, в отличие от многих, прекрасно помнил о ее существовании.

Внезапно его печальную задумчивость прервал громкий сексуальный смех Грейси. Вскинув глаза, Шейн увидел, как Эван тянет к себе подвыпившую Грейси, она пытается вырваться, но брат крепко удерживает ее. Смеясь, Грейси шутливо боролась за свою свободу. Краем глаза Шейн увидел помрачневшее сердитое лицо Джеймса, как тот резко встал из-за стола и пошел прочь.

Шейн перевел взгляд на Грейси, она все еще смеялась и одновременно внимательно смотрела вслед уходившему Джеймсу.

Шейн тяжело вздохнул. Так это продолжаться больше не могло, надо было что-то предпринять.

Незаметно рядом с ним села мама, раскрасневшаяся от выпитых напитков, счастливая, веселая. С сияющими от радости глазами. Она ласково похлопала его по руке:

– Какой ты у меня молодец!

Шейн улыбнулся, хотя сердце у него сжалось, и комок подступил к горлу:

– Спасибо, мама.

– Я уже благодарила тебя за то, что ты отправил меня в Ирландию? – спросила она кокетливо, выпитое ею шампанское давало о себе знать.

Он усмехнулся:

– Уже миллион раз, мама.

– Отец очень гордился бы тобой, – вдруг серьезно сказала она и, наклонившись, доверительно шепнула: – Он всегда говорил мне, что ты на редкость смышлен и смел. Что ты способен добиться всего, что захочешь, если только сумеешь сконцентрироваться на этом. Как видишь, отец был прав. Для этого достаточно посмотреть на тебя и то, кем ты стал.

В груди у Шейна перехватило от волнения.

– Я не знал ничего об этом. Неужели он так говорил? Помнится, он все время кричал на меня, обзывая бестолочью и оболтусом.

Мать легко стукнула по его руке:

– Следи за языком, сынок. Вот именно поэтому он и кричал на тебя, потому что ты откровенно ленился, не желая ничего делать. Но наедине со мной…

Еле заметная улыбка скользнула по ее губам, по-видимому, она вспомнила что-то приятное, глубоко запавшее ей в память.

– Наедине он нередко говорил мне: «Шаннон, мне вроде надо бы волноваться о судьбе нашего сына, но волноваться нечего. У него в жизни все будет хорошо».

Для Шейна это стало настоящим откровением. А вдруг Сесили была права? Может быть, все дело в нем самом? Может быть, ему не стоит винить себя в том, что лишь смерть отца заставила его взяться за ум и стать тем, кем он стал на самом деле?

– Мама, неужели ты считаешь, что я сам стал таким и что смерть отца тут ни при чем?

Шаннон удивленно вскинула брови, его вопрос явно сбил ее с толку.

– Боже, откуда у тебя такие глупые мысли?

– Наверное, потому что я был оболтусом. – Шейн пожал плечами.

Шаннон нахмурилась, как будто собираясь еще раз одернуть его за грубое слово, но затем на ее губах засияла улыбка, ясная, добрая, осветившая, как солнце, ее лицо; благодаря этой улыбки она помолодела лет на пятнадцать, не меньше.

– Ты всегда был упрям как мул. Может быть, поэтому ты довольно долго выбирал путь в жизни. Хотя уже тогда, если ты решал чего-то добиться, то упрямо шел к своей цели. Таким ты родился.

Слова матери ударили Шейна, словно током. Неужели он позволит Сесили уйти?! Ни за что.

Он сметет все препятствия, как бульдозер, он докажет ей, переубедит ее, сломит ее упрямство, и ей придется согласиться с ним.

Впрочем, он не мог так поступить с ней. Именно с ней. Он не хотел переделывать ее, напротив, он хотел, чтобы она осталась прежней Сесили – непокорной, своеобразной, дразнящей и такой желанной.

Но разве такое было возможно? Или то, или другое. Иного выхода нет.

Он нежно пожал руку матери:

– Отец научил меня всему, что важно знать в жизни.

Шаннон фыркнула и шутливо отмахнулась.

– Да, всему, за исключением денег. Никто в нашей семье не умеет так зарабатывать деньги, как ты. Честно говоря, мне неясно, откуда у тебя такая деловая хватка, такое чутье на деньги.

– У нас удивительно дружная и сплоченная семья. И это твоя заслуга, а это важнее любых денег.

– Ну что ж, каждый из нас по-своему прав. – Она сделала глоток виски, приподняв бокал и указывая им в сторону дочери. – На этот раз она не убежит со своей свадьбы.

– Нет, ни в коем случае.

Наклонившись чуть вперед, Шаннон внимательно оглядела Митча.

– Похоже, он неплохой человек.

Шейн в свою очередь оглядел будущего зятя. Теперь Митч становился членом их семьи. Как странно, первый жених Мадди дружил с ней несколько лет, но между ними и в помине не было той нежной и теплой близости, какая была между Мадди и Митчем.

– Что верно, то верно.

Мать похлопала сына по руке.

– Уверена, если он обидит ее, то ты сумеешь ее защитить.

Шейн расхохотался так, как, наверное, не смеялся на протяжении целого года.

– Конечно, я вступлюсь за Мадди, но он ее никогда не обидит. Этот парень готов сдвинуть горы ради ее счастья.

Митч, как будто услышав слова Шейна, повернул в его сторону голову, затем, наклонившись к Мадди, что-то прошептал ей на ухо. Она посмотрела ему в лицо, встала на цыпочки, обвила его шею руками, и они поцеловались на виду у всех.

Шейн лишь покачал головой. Просто ужасно, до отвращения показушное поведение!

Но маме оно нравилось. Она дала понять это молодым, подняв бокал в их честь.

– Ну что ж, одна с плеч. Остались трое.

Шейн усмехнулся и покачал головой:

– Мама, не торопись преждевременно.

Шаннон шумно вздохнула:

– Почему бы не помечтать? Вот у меня почти всем детям уже за тридцать, и никто из них пока не подарил мне внуков. Среди моих подруг я одна до сих пор не бабушка.

С притворным сочувствием Шейн поцокал языком:

– Бедняжка, как ты можешь так жить?

Мать рассмеялась.

Но тут открылись двери, и в зал вошла Сесили. У Шейна сразу перехватило дыхание, как будто весь воздух выпустили из его легких.

Выглядела она просто сногсшибательно.

На ней было серо-голубое платье под цвет ее глаз, очень короткое, еле прикрывающее ягодицы, отчего ее обнаженные стройные ноги казались невероятно длинными. Распущенные, взлохмаченные, волнистые волосы окружали ее лицо.

Она была ослепительно красива. От нее нельзя было оторвать глаз.

Шейну вдруг стало жутко обидно, он тут весь испереживался из-за нее, а ей, судя по ее цветущему виду, не было до него никакого дела. От злости он так сжал свой стаканчик с виски, что костяшки пальцев стали белыми.

– Никогда не видела Сесили такой красивой. Одно загляденье. Настоящая кинозвезда, – заметила мать, но Шейн даже не слышал, о чем она говорит.

Не желая причинить ему боль, мать невольно разбередила его рану.

Как можно равнодушнее, чтобы скрыть свои переживания, он произнес:

– Да, очень красивая.

Сесили окинула быстрым взглядом весь зал в поисках Шейна и, увидев его, улыбнулась.

Он ничего не слышал, кроме шума крови в ушах. Сперва он ничего не понял, а потом вдруг до него дошло: в зале стоит мертвая тишина, и все молча смотрят на них обоих.

Она с блестящими от радости глазами пошла через весь зал прямо к нему.

Он, застыв на месте, пожирал ее глазами. Сколько бы раз он ни уверял себя, что она уже не принадлежит ему, в глубине сердца он знал, что это не так.

Шейн едва успел перевести дыхание, как Сесили уже стояла прямо напротив него. Он с трудом сдержал себя, чтобы не обнять ее, не дотронуться до ее бедер, поэтому он стиснул руки в кулаки, отведя их чуть назад.

Он смотрел ей прямо в лицо, не сводя глаз с ее накрашенных чувственных губ, губ порнозвезды, изо всех сил стараясь не думать о том, как восхитительно эти губы его ласкают. От возбуждения он чуть слышно произнес:

– Сесили.

– Шейн, – отозвалась она и, повернувшись к его матери, поздоровалась: – Миссис Донован, очень рада нашей встрече.

– Я тоже, – ответила Шаннон, вопросительно поглядывая на сына.

– Как ваша поездка? Вам очень понравилось?

Вопросы Сесили показались Шейну неуместными. Он растерялся, не понимая, зачем она их задает.

Его мать, напротив, оживленно закивала:

– О, одно слово – чудесно!

Шейн мотнул головой, вызвав тем самым прилив крови к мозгам и кое-как начав соображать. Похоже, Сесили затеяла вежливую светскую болтовню.

– Замечательно, – ответила Сесили и, повернувшись к Шейну, спросила: – Ты получил сегодня по электронной почте письмо от главы отдела городского планирования?

Сбитый с толку столь неожиданной сменой темы, Шейн буркнул:

– Да.

Сесили очень волновалась, но по ее внешнему виду никак нельзя было это заметить, она мастерски владела собой.

– И? Он перестал мешать тебе, не так ли?

Шейн прищурился:

– Что все это значит, Сесили?

Она выпрямилась:

– Он согласился на все условия твоего контракта?

– Да, но…

Но она оборвала его на полуслове:

– Контракт уже отослан в твой юридический отдел?

Шейну стало не по себе. Что-то здесь было не так. Он растерянно огляделся по сторонам и заметил, что все с живым интересом следят за их разговором.

Он нахмурился.

С другого конца Пенелопа крикнула через весь зал:

– Он очень спешит его заключить. На следующей неделе контракт уже будет подписан.

– Спасибо, – улыбаясь, поблагодарила Пенелопу Сесили. Сунув руку в сумочку, она вынула мобильник, открыла его и, быстро пролистав несколько станиц, протянула его Шейну.

Это было краткое сообщение от отца Сесили. Там было написано: «Все улажено. Ты свободна».

Множество вопросов закружилось в его голове, он озадаченно посмотрел на Сесили:

– Как это тебе удалось?

– Удалось, потому что обещала. – Она погладила пальцем его щеку, от ее мимолетной ласки дрожь пробежала по его телу. – Помнишь, на следующий день после того ты спросил меня, и я тебе солгала. Тебе не трудно снова задать тот же самый вопрос?

Несмотря на некоторую путанность в ее словах, Шейну ничего не надо было объяснять, он сразу все понял.

– Ты любишь меня, Сесили?

– Да, люблю.

От ее слов в его сознании все завертелось с бешеной скоростью, и в нем произошла мгновенная перемена. От радости у Шейна перед глазами вспыхнул свет. Вдруг все стало на свои места, между ними больше не было никакой путаницы и никакой неясности; теперь и он и она думали и чувствовали одинаково, дыхание одного попадало в такт с дыханием другого. Он провел рукой по ее бедру, нисколько не думая о том, что это происходит у всех на виду. Его мать плюхнулась на стоявший рядом стул с раскрытым от удивления ртом.

– А теперь повтори те же самые слова, – попросил он. Сесили крепко взяла его за руку, словно боясь отпустить его от себя даже на шаг:

– Я люблю тебя, Шейн Донован.

– Я тебя тоже. – Он поцеловал ее.

Он забыл обо всем, видел только ее одну, единственную женщину, без которой не представлял свою жизнь. Он и она были равны во всех отношениях и смыслах. Ради него она была готова броситься в огонь и в воду, более того, он догадывался: для того чтобы соединиться с ним, она, наверное, уже прошла сквозь огонь, воду и медные трубы.

Словно издалека до его слуха донеслись радостные крики, свист и рукоплескания. Чуть отстранившись, Шейн прошептал ей на ухо:

– Давай сбежим отсюда.

– Давай, – обрадовалась Сесили.