Вот так с очень странным настроем мы и подошли к дому Вэрта. Дом был большим, каменным, двухэтажным, что мне всегда казалось странным, так это что вход и на первый этаж, и на второй этаж были с улицы, при чём не только тут, а везде. В человеческих домах, чаще всего все лестницы располагались внутри дома, а тут нет… И все это потому, что на втором этаже жили дети, практически всегда, за исключением семей, у которых их не было. Обычно дом строился, когда мужчина достигал определённого возраста, он ходил, искал по округе место, где понравится душе, потом начинал строить дом и вскоре перебирался туда, а там уже обустраивал его, по пути работая или занимаясь своими делами. Некоторые начинали строить ещё раньше, как только достигали совершеннолетия и потом жили обособленно от родителей, сами себя кормя и одевая. После того как дом был построен, и мужчина принимал решение женится, он искал себе девушку, они общались, потом была свадьба и адаптация дома под жену. Через какое-то время семья осознавала своё желание пригласить в дом ребёнка, все это понимали, когда пара доставала инструменты и шла строить второй этаж, это было словно заявление всему обществу, что скорое в семье будет пополнение. Дети появлялись у ло-укков довольно чуднО для меня, как для человека, я привыкла, что дети иногда появляются, иногда нет, и вообще сами выбирают и место, и время, и родителей, к тому же существовало в человеческом обществе и такая проблема, как нежелательная беременность и бастарды, что в принципе порицалось и не считалось нормой, но это было… А вот у ло-укков такой проблемы не было, потому что когда пара приходила в храм, хранитель проверял родителей, задавая им вопросы и ответы должны были быть искренними, если нет — придёте потом, так что дети всегда были любимыми и долгожданными для ло-укков и всегда запланированными. Обычно если хранитель давал согласие, и боги ничего не имели против, то уже через девять месяцев на руках у счастливых родителей был ребёнок. Иногда боги принимали просьбы даже о поле ребёнка, а иногда отказывали, давая то, что надо, а не что хочет демон, но с богами обычно не спорили…

После лет пяти-шести ребёнка отселяли наверх в свою собственную комнату, а до этого он спал и жил внизу с родителями, и так каждый следующий поселялся наверху, если детей становилось многовато, то этаж расширяли, но обычно к этому времени старшие уже покидали дом и строили свои дома. Такой вот круговорот детей в природе. Мне нравился уклад жизни ло-укков, они были честными и очень спокойными, но порой чрезмерно эмоциональными, сказывалось, что они питались эмоциями, так что порой бурно порадоваться или бурно поспорить для них было обычным делом.

Вэрт как ни удивительно был не единственным ребёнком в семье, когда меня приняли к ним, я стала вторым ребёнком, первенец — Вэрт, за мной шла Милира, младшая сестра Вэрта, и тогда больше никого не было, но после пары лет появилось ещё трое малышей практически один за другим: Олли, Теренс и Мия. Теренса назвали в честь моего отца, так как по традиции младшим детям имена давали старшие. Стоило мне переступить порог, как трое демонят буквально повисли на мне, галдя и прыгая от счастья, однако стоило мате Таренны грозно глянуть на них, как ребятки тут же переместились на брата, а я наконец смогла обнять свою мату. Она стала мне мамой, самой любимой и дорогой, и хотя мы обе понимали, что иногда я немного смущалась так её называть, я все равно любила её до беспамятство.

Мата Таренна считалась по местным меркам очень хорошей матой, потому что у неё было пять детей, хотя… судя по тому как выпирал у нее живот, может скоро будет и шестой. К тому же у нее был состоятельный муж по местным меркам, рыбак, кормивший свою семью без особых усилий, да и дом у них был большим, каменным, с отделкой. Ах да… ещё она была удивительно красива и добра. Красота местных девушек определялась формами, чем пышнее формы, тем красивее, но при этом нельзя было становится такой тушкой, наоборот, надо было чтобы все эти формы смотрелись изящно. А также у маты была очень тёмная синяя кожа, так что её светлые голубые глаза просто сияли на лице, как и зубы, порой появляющиеся между пухлых губ. Волосы у ло-укков всегда были черными, только иногда могли оттенком отличаться, у кого светлее, у кого больше в стальной оттенок, вот, например, у маты Таренны волосы были довольно светлыми (а может она их и высветляла тихонько, чтобы никто не видел), длинными заплетёнными в тугую косу и уложенную на голову, а вот у всех её детей были темными, почти черными.

— Деточка моя, Алексия, как же я тебя ждала, — меня стиснули в крепких объятиях. — Как же я рада что ты вернулась. Ох, ну ты и исхудала…

Да… мата очень переживала из-за этого, потому что в моем роду пышечек не было и есть много я не умела, увы. Так что глядя на мои «сиротские порции» (есть много и хорошо тут считалось хорошим тоном), она лишь вздыхала, бурча про нос про худых, словно щепки, человеческих детей и ставя в пример Вэрта, который ел так, словно у него был портал в другое измерение в животе, потому что я лично не понимала, как можно съесть столько. Кстати быть пышечкой совершенно не относилось к понятиям о мужской красоте, тут наоборот приветствовались ловкость, изящность и подтянутость, потому что большинство ло-укков мужского пола были бойцами, охотниками, рыбаками. В общем, занимались такой работой, где излишний вес был только помехой.

— Мата, — укоризненно протянула я, оглаживая её по руке, — у меня просто такая комплекция… даже если буду есть много, я не стану больше.

— Я знаю, кто тебя такую худенькую замуж возьмёт?

— Да уже предложили, — заявила я, присаживаясь на скамью, дети унеслись бегать во двор, так что на меня уставились три пары глаз, третья как раз высунулась из-за угла. Её обладательница радостно взвизгнула и повисла на моей шее. — И тебе привет, Милира.

Милира была меня младше всего на пару месяцев, но иногда мне казалось, что на пару лет, такой она была легкомысленной и наивной. Она была красивой, глаза её были не зелёными, синими или голубыми, как у большинства ло-укков, а желтоватыми, как у отца, что делало её почти писаной красавицей, пышной фигурой она явно пошла в маму, а вот шебутным характером — в брата.

— Ты выходишь замуж? — Меня оглушил её рёв. — Ну наконец то, а то чего тебе все в девках ходить.

К слову Милира была уже как год замужем, родители её были состоятельными, а сама она — красивой, так что женихи выстроили в очередь, и она быстро нашла общий язык с одним из них, и уже через пару месяцев сыграли свадьбу, несмотря на то, что тот её был раза в три старше. Так что теперь она была уже мата Милира, и насколько я знала, по последним новостям, они начали строить второй этаж.

— Ну да, замуж я выхожу, только вот не за него.

— Вот как, а почему? — Мата Таренна, пихнув сына, вручила ему тарелки, и он со страдальческим выражением поставил их перед нами.

Я быстро взглянула на Вэрта, но тот отвёл глаз. Значит не сказал. Однако эта заминка объяснила мате Таренне больше, чем тысяча слов.

— Кирина? — Тут же догадалась она, я кивнула.

— Ты же не хотела? — Милира сжала мою руку.

— Мы заключили сделку, она оплачивает мне оба года и не трогает меня, если я выйду за того, кого ей надо.

На меня воззрились три пары укоризненных глаз, браки по расчёту тут не уважались от слова совсем.

— Могла бы попросить у нас, — мата Таренна, кажется, была теперь совсем не в духе. — Мы всегда рады помочь тебе.

Я опустила глаза в пол, я чувствовала уколы вины, что не попросила у них помощи, но я знала бабушку, она женщина упорная и всегда добивалась, чего хотела, либо уходила только тогда, когда поле боя было разрушено окончательно. Таким полем боя могла оказаться моя жизнь, я и сама не до конца осознала, как мне повезло вот так легко заключить с ней сделку, чтобы она правда успокоилась и больше не лезла ко мне. Впрочем, мою душу порой точили и сомнения: а что, если ей и этого будет мало?..

— Мата, это её выбор. Оставь её. — Вэрт опустил на мою голову ладонь и спутал причёску, которая и так уже была похожа на метёлку, ну что ж… буду красавицей, но слегка лохматой. — И покорми нас, пита то долго ещё не приедет.

Мата Таренна как-то сразу потеряла интерес к прошлому разговору, нагружая стол снедью так, словно я приехала с голодного края, и несмотря на то, что съесть всё это у меня не было ни сил, ни живота, я с радостью уминала то, что любила — рыбу и иже с ней. Рыба тут была в почёте, а вот в академии её готовили всего раз в неделю, а морепродуктами нас и того баловали редко, а тут — раздолье. Мясо в лесах ло-укков было и довольно много, а вот рыбу приходилось добывать, посылая рыбаков каждый раз порталом в другие страны к морям, и часто их не было неделями, и все же ло-укки не смотря на дороговизну рыбы, любили её куда больше мяса и ели очень часто. Особенно были популярны такие блюда как рыбка в сладком соусе, в морских водорослях, всякие морепродукты потушенные, жареные и сваренные. В детстве я искренне считала, что синеватый цвет кожи у демонов именно из-за того, что они много едят морепродуктов и рыбы и часто объедалась ими, потому что верила, что моя кожа станет такого же цвета. Кстати, мне повезло приехать так удачно, что пита возвращался именно сегодня… по нему я часто скучала даже больше, чем по мате Таренне, но никогда никому об этом не говорила, даже Вэрту, потому что я боялась обидеть их.

— Кстати, даада в этот на раз на берегу остался, проведать не хочешь? — Как бы невзначай уточнила у меня мата Таренна, стоя ко мне спиной, хотя я могла поспорить, она улыбалась, зная, как я обожаю дедушку Вэрта. Так что после ужина, оставив всех ома, я отправилась к большому каменному дому даады. Тот нашёлся во дворе, колющим дрова.

— Даада! — Воскликнула я, подбегая к этому огромному мужчине и повисая у него на шее, если бы я не знала его и не знала, что у него пятеро детей, порядка пятнадцати внуков, а может уже больше, то никогда бы не подумала, что это чей-то дедушка. Дедушки, которых здесь называли «даада», таким вот странным именем, почти всегда были очень мощными мужчинами во всех планах, как физическом, так и моральном, а уж про финансовый и говорить не приходится. Раз ты даада — значит тебе надо держать планку, чтобы твои дети и их дети равнялись на тебя, а это очень высокая планка, как по мне. В нашем мире дедушки — это такие старички, очень добрые, очень мудрые, которые рассказывают детям сказки и прощают шалости и хотя и бывают строги, они уже в основном не у дел, но у ло-укков не так… Даада тут очень влиятельны, особенно на мужскую часть общества, если ты даада, считай, что к твоему голосу и мнению плюсуют ровно столько, сколько за тобой родственников, ведь если ты смог вырастить столько детей, они поднялись и вырастили своих, значит, ты времени даром не терял, и ты хорош в своём деле.

Меня сжали в медвежьих объятиях и усадили на пенёк, топор даада Нам отложил рядом и сам присел на соседний. Кроме громадного телосложения, коротких черных волос, по лбу перехваченных широким кожаным обручем, даада обладал мощным волевым подбородком, яркими синими глазами и… носом-картошкой. В детстве меня это ужасно веселило, потому что мне казалось, что это нос подпортил ему весь имидж, но его характер и харизма обволакивали настолько, что ты даже не замечал потом этого.

— Как твои дела, Алексия? — Басом спросил у меня даада Нам. — Как поживаешь? Как Кирина, не мучает тебя?

Я вздохнула, улыбаясь, говорить с ним о бабушке мне не хотелось. Даада всегда выражался предельно честно: не нравится, что она говорит или делает — не слушай её и не делай. Ему было легко сказать, мне не очень легко опробовать в деле.

— Да хорошо все… Даада?

— Ммм… — Мужчина потянулся к топору и мягкой тряпочкой стал протирать его, любовно оглаживая.

— Что не так с Кассандрой? Почему все так против свадьбы с ней?

Свой ответ на этот вопрос я знала, а вот родственничков расспросить ещё не удалось. Синие глаза на меня взглянули.

— Твои варианты?

— Мне просто не нравится, что Вэрт так поступит и такое ощущение, словно она его обманула.

— Вэрта не обманешь и силком не затащишь, да и не из тех она людей… не хищница, таких Вэрт даже за милю к себе не подпустит.

— Но тогда почему?

— А у него не спрашивала?

— Он ведёт себя как юродивый… — буркнула я, поджимая губы и складывая руки на груди. — Мне кажется дело в ней.

— Хорошо, но тема закрыта, если он решил туда лезть — пусть. Я не одобряю этого, и он моё мнение знает, если он решил что-то, его упрямство не сломить. Ты же такая же.

Даада Нам хохотнул, снова полируя топор, к этой теме вечером мы и правда не возвращались, просто болтая о том и о сем, я рассказывала ему об артефакторстве и о том, что узнала за это время, даада пожалуй, кроме Вэрта, был тут единственный кому действительно это было интересно. Иногда мне казалось, что не будь у него этой семьи, он бы ушёл отсюда и пошёл учиться на артефактора, до того его интересовали всякие тонкости этого дела. Хоть я и наслаждалась этим вечером, мои мысли все время возвращались к Кассандре, тревожились, метались и снова думали о ней. Придя вечером домой, я узнала, что рыбаки задержатся, так что питы сегодня не будет, пришлось ужинать без него и без него же отправляться спать.

Моя комната давно была превращена в детскую для Олли, и хотя она много что изменила в ней, какие-то черты все-таки остались, деревянные стены пестрили рисунками, как моими, так и её. Я в то время бредила артефакторством, я желала стать им так сильно, что постоянно придумывала что-то новое, рисовала, создавала причудливые формы, названия к ним, а потом мы с Вэртом и Милирой мастерили из них какое-то подобие и игрались с ним, бегая друг за другом. Вот и сейчас на стенах остались мои «изобретения», а рядом висели новые рисунки — Олли, и в основе своей они были про одежду, даже странно, что мои диковатые изобретения она не сняла. На время приезда Олли переехала к Мие в комнату, а мне отдали старую. Комната была большой, ненамного больше моей комнаты в академии, но простор чувствовался, большие два окна освещали днём комнату, а сейчас в них заглядывала тьма, слева стояла большая кровать с балдахином из тонкого тюля — кстати тоже моё творение. Я почему-то считала, что настоящие леди спят только на кровати с балдахином и, сдавшись моему нытью, пита с Вэртом быстро соорудили мне эту конструкцию, а мата сшила занавески, получилось очень уютно, даже скучаю по ним немного.

Я прошла до кровати, медленно избавилась от платья, нижнего платья и юбки, и переодевшись в чистое упала на кровать. О, чудо, большая кровать, на которой можно спать хоть звёздочкой, хоть птичкой, хоть как — не упадёшь. Меня это радовало, хотя на кровати я спала всегда очень компактно, я все думала о словах Вэрта в глубоком детстве, что я сплю словно скомканный кусочек бумажки, и несмотря на столько прошедших лет никак не могла придумать достойного ответа. А потом меня поглотил сон своими мягкими лапками…