Не избежал общей свалки и Первый номер, которого сильно развернуло от удара сзади большого белого байка. Некоторое время никто, даже феноменально сообразительная девушка в красном платье, не мог разобрать, что творится под мостом, который закрывал от камеры происходящее. Из динамиков по бокам экрана, помимо обычного рева, ставшего теперь прерывистым, доносились удары пластиковых и алюминиевых корпусов, шлепки по воде упавших и крики прижатых к стене галереи аквабайкеров.

Все, кто был на платформе, столпились перед самым экраном и, указывая пальцами то на одно пятно в темноте, то на другое, излагали свои предположения о ситуации окружающим. Эту их непродолжительную духовную и физическую близость решительно разрушает хозяйка вечера, которую в общей толчее чуть не столкнули в Канал. Она громко просит всех отойти от экрана и с чувством констатирует прояснившееся положение дел на Озере:

– Господа, такого массового столкновения еще не было ни в одной гонке! Мы видим… конечно же, мы видим первый номер, который снова набирает скорость и сейчас повернет в финальный виток. Сразу за ним из-под моста выбирается целая группа гонщиков, они продвигаются каким-то клином.

Действительно, аквабайкеры, развернувшие, наконец свои машины в нужном направлении, плывут в правильном порядке «ливонской свиньи», как будто собираются форсировать Чудское озеро в летний сезон. С замиранием сердца я вижу, что во главе клина… гонщик номер семь – Лиана! Перед поворотом в последний тоннель, под большой неоновой цифрой их порядок разом ломается, вода словно вскипает фонтанами, и, как огромные цветные жуки, гонщики устремляются к уже близкому финишу, изо всех сил выжимая акселератор.

– На дистанции осталось только семь байков. Так, кого же мы потеряли? Четвертый номер остался под мостом, тем, кто на него поставил, сожалею, сегодня не повезло!

Да, я уже ясно представляю себе, как пожилой человек, возможно, сильно ударившийся при падении, пытается в темноте забраться на скользкий от воды байк. «Его подберет катер, за ними же едет катер» – утешаю я себя. «Но Лиана, как ей удалось всех их растолкать и вырваться из свалки первой?»

Экран переключается на новый вид с очередной станции. Вдруг по толпе прокатывается вздох удивления: Первый гонщик, в близкой победе которого уже никто не сомневается, начинает сбавлять скорость и отчаянно машет руками, оборачиваясь назад. Все видят, что он даже пытается развернуть свою мощную машину. И тут то, что предстает моим глазам, заставляет волосы подняться дыбом от подступающего ужаса. Из глубины черного тоннеля к гонщикам быстро приближается какая-то огромная округлая масса. До нее едва добивает свет фар, но всем на платформе видно, что она двигается с угрожающей скоростью. Когда я, и вместе со мной потерявшая дар речи публика, наконец узнаем эту массу, этот гигантских размеров предмет, нас охватывает леденящее оцепенение. Даже те, кто еле держался на ногах из-за полудюжины выпитых бокалов кюрасао и рюмок самбуки, замирают, как соляные столбы, и в их глазах с покрасневшими белками застывает безумие.

Раздается чей-то пронзительный крик:

– Это же «Голова»!

Ему вторит эхо: «Голова, Голова…»

Колоссальный барельеф, можно сказать, огромный кусок скалы, который гонщики должны были миновать ближайшие секунды, погрузившись подбородком в воду до самого широкогубого рта и гоня перед собой волну, почти бесшумно наступает на гидроциклы, кажущиеся теперь такими крохотными и беспомощными. Бессмысленное, но зловещее лицо с глазами навыкате и грубым носом с раздутыми ноздрями, каменное, безжизненное, но вселяющее какой-то животный древний страх. Если, по выражению Сократа, скульптор всегда должен выражать свою душу в произведениях, то душа ваятеля этого «шедевра», должно быть, находилась в момент творчества в удручающем состоянии. До нас доносятся редкие скрежещущие звуки, которые, как я потом сообразил, возникали при задевании «Головой» потолка тоннеля. Это тихое и быстрое приближение предмета подобной величины производит еще более кошмарное впечатление, чем лязг и грохот тяжелого танка действовал бы на солдат, лежащих в неглубоком окопе.

Как в замедленной съемке все видят Первого, развернувшего наконец свой байк. В лучах фар почти остановившихся гонщиков он отбрасывает неровную длинную тень на тревожно волнующуюся воду. Вот «Голова» уже касается этой тени, она наползает на нее… Тут тишину запоздало разрывают двигатели гонщиков, которых обуяла паника. Лучи прожекторов отворачиваются от заходившегося криком Первого гонщика, оставшегося наедине с необъяснимым образом ожившим древним чудовищем. Все видят, как волна поднимает черно-оранжевый байк, как гонщик на нем судорожно вцепляется в руль, чтобы не упасть.

Вдруг экран становится непроглядно черным, видимо, была раздавлена потолочная лампа. До нас некоторое время еще доносятся царапающие звуки камня и ругань оператора камеры с этой роковой станции, которая погрузилась во тьму.

Путая слова молитвы «Да воскреснет Бог», я срываюсь с места и бегу в гараж с гондолами, по пути задевая плечами еще не пришедших в чувство недавних зрителей с бледными лицами. «Что стало с Лианой, быстрее туда, к ней!» – молотом стучит у меня в голове. Дверь в ангар открыта. Маленькая лампочка над дверью силится донести хоть немного света до неподвижных и величавых белых гондол, ровными рядами ночующих у своих причалов. Я пробегаю весь зал, но ни катера, ни лодки не попадается мне на глаза. Я уже запрыгиваю на гондолу, но тут мне приходит в голову, что без ключа ее не завезти, и даже если я подтяну ее к выходу и как-то вытолкну в Канал, без течения она не сдвинется с места. Я бегу обратно, на платформу. Администратор Михель, взъерошенный, со съехавшим набок галстуком, пытается привести в чувство девушку в красном, сидящую под колонной и истерически смеющуюся, закрыв лицо руками.

Я кричу ему:

– Дайте катер, пожалуйста, мне нужен катер!

– Едет уже катер, едет!

– Откуда едет?

– С Озера, не мешайте!

– А гонщики? Вы знаете, что с ними?

– Некоторых подобрали, везут сюда. Идите к лифту, езжайте наверх, вы поняли меня?

Тут вся толпа, сомнамбулически шатающаяся между колоннами, мгновенно ожила и бросилась к краю платформы. Люди всматриваются в тоннель со стороны старта гонки. Из мрака доносится нарастающий гул.

– Катер! И байки!

Подъезжает спасательный катер, за ним – всего лишь два потрепанных гидроцикла. На катере, помимо двух спасателей, сидят два мокрых гонщика, на байках – еще по паре дрожащих от холода людей. Гидрокостюмы почти на всех порваны, видны кровоточащие ссадины. Они минуют платформу и сразу направляются в ангар. Я с ужасом обнаруживаю, что Лианы среди них нет!

Вернулось шестеро. Значит, еще четверо остались на Озере!

Из тоннеля, с той зловещей стороны, где несколько минут назад произошло нечто ужасное и совершенно необъяснимое, к платформе подъезжает байк с зелеными полосками. За рулем Четвертый, без шлема, тяжело дышащий. Он останавливается, придерживаясь за край платформы.

Я подбегаю к нему:

– Почему вы никого не привезли с собой!

Он оглядывается на меня:

– Знаете, хм, а «Голова» снова на прежнем месте… как будто и не отлучалась никуда.

– На Озере еще остались люди, может быть, раненые!

– Да? Я никого не видел. Смотрите, у меня фара разбита, а там темно.… Очень темно. Да, и если бы нашел кого-то, все равно на стоячем байке вдвоем далеко не уедешь.

– Отвезите меня туда, пожалуйста, там осталась моя девушка!

– Хм, ваша девушка? Это кто же, интересно? И как вы это себе представляете? Мы вдвоем машину перевесим. Сядьте на край платформы и держите руль, если хотите развлечься.

Он нагибается к маленькому лючку и достает небольшой фонарик. Потом неожиданно ловко для своего возраста выпрыгивает на платформу и крепкой рукой перехватывает руль, я же делаю шаг вниз, на его место.

– Это акселератор, а это передачи. Мне уже все равно, я больше здесь не ездок, даже если позовут. Плывите лучше не к «Голове», будь она трижды неладна, а в другую сторону, расстояние до Озера примерно одинаковое. Если упадете в воду, без паники, а то холод сведет и на дно утянет. Спокойно заползайте сзади и медленно вставайте на ноги. Я отдышусь и за вами вернусь с катером.

Он включил фонарик и сунул мне его подмышку, едва не потеряв равновесие. Выжав гашетку, я вспоминаю добрым словом старенькую отцовскую «Хонду», мопед, с которым не расставался несколько летних сезонов в деревне, и легко мог проехать по длинному гладкому бревну, ни разу не соскользнув.

Балансируя на юрком гидроцикле за узеньким коротким лучом света в кромешной темноте, я вспоминаю слова моего нового знакомого, студента-богослова Александра: «Если вы увидели что-то необычное, причину этого лучше искать не в мире духов, а в действиях людей». Необычное, ничего не скажешь. Кому, если не духам, под силу такие безумные манипуляции каменными «головами», и главное, зачем? Кто и каким образом поднял со своего древнего постамента многотонную глыбу и заставил плыть по воде Канала, словно огромный резиновый мячик? Из памяти выплывают слова Гамлета, заученные на студенческой постановке: «Ты движешься, обезобразив ночь, в лучах луны, и нам, простейшим смертным, так страшно потрясаешь существо загадками, которым нет разгадки?»

Господи, когда же этот тоннель кончится!

И вдруг он заканчивается…