Часом спустя, с ног до головы перепачканные пылью и в мокрых ботинках, мы сидим на бульваре и молчим, вспоминая наше бегство из тоннеля.
Вертикальный ступенчатый ход привел нас в грязный, заваленный сломанной мебелью и битым кирпичом подвал. В панике обшарив стены лучом фонаря, мы нашли ржавую лестницу и люк над ней, вернее, еще одну деревянную дверь, только на этот раз лежащую горизонтально. Она вывела нас в заросли каких-то кустов. Пометавшись в них и изрядно поломав веток в темноте, мы вышли на обширный пустырь, земля на котором была перемешана с кирпичной крошкой. Недалеко от кустарника, который прятал вход в подземелье, мы увидели забор с тремя рядами ржавой колючей проволоки поверху, а на другой стороне пустыря рассмотрели приземистые строения с высокими полосатыми трубами. Перед строениями пустырь был заставлен рыжими параллелепипедами, сложенными из кирпича, некоторые из них развалились и словно растеклись по земли сотнями маленьких граненых частей. Это явно был кирпичный завод. Решив не пытать счастья у охраняемой проходной завода, а искать выход в ближайшей к нам стороне, у забора, мы со студентом побежали к нему, ожидая каждую минуту появления своих преследователей. Но пустырь был все так же погружен в полную тишину и в полную темноту. Вскоре нам посчастливилось обнаружить проход за отогнутым гофрированным стальным листом обшивки забора.
Сейчас мы сидим на скамейке в тени лип, ночной бульвар пуст, редкие освещенные окошки домов безуспешно соревнуются со светом фонарей. Наконец я нарушаю молчание:
– Представь, что мы с этой тяжеленной головой по пустырю бегаем. Даже из кустов бы не вышли, не то, что сюда дойти. Вообще, я никак не ожидал, что богословы такие алчные до древних черепов.
– А что бы с нами было, если бы я не был бы таким алчным? И не алчность это, наверное, ангел-хранитель подсказал такой поступок сделать. "И сокрушил ты голову левиафана"… Это из псалмов.
– Скорее уж, Голиафа.
– А точно, Давид и Голиаф. Давид сокрушает врагов головой Голиафа! Господи, как же я надеюсь, что они сильно не пострадали!
– Да уж! Журналист Давид с товарищем из духовных. Бедолага Голиаф, даже через несколько тысяч лет его несчастной голове нет покоя… А кстати, по поводу исполинов из Книги Бытия. Как там ты говорил, "издавна славные люди?"
– Ну да, "издревле славные".
– А почему они "славные" люди? Их же Господь утопил во время Потопа?
– "Славные люди" не в смысле "хорошие ребята". А в том смысле, что слава у них была большая. Но, наверное, плохая. Не зря же во всех сказках у великанов скверный характер, или они вообще людоеды.
– Ну тогда, если я – Давид, то ты – Джек, победитель великанов. Два великих великаноборца.
Мы тихо хохочем, снимая накопившееся напряжение. Я встаю и пытаюсь почистить свой испачканный костюм, выбивая пыль из брюк и рукавов. И только сейчас, почувствовав в карманах тяжесть каких-то увесистых предметов, вспоминаю, что не один только череп великана мы одолжили у неизвестных парней из подземелья. Я достаю тускло поблескивающие железяки и молча показываю их студенту. Мы ставим их на освещенную часть скамейки и садимся на корточки рядом.
Нездешнесть и несовременность этих штуковин очевидна. Они не выглядят древними, нет, скорее наоборот, чересчур футуристичными. И форма, и то, как выглядят сопряжения их частей, выдает их изобретателей и создателей, как носителей явно какого-то иного разума и опыта.
Один предмет напоминает толстый и широкий браслет. Немного "раздутый" в боках, наподобие бублика. На темно-желтых металлических боках – выпуклый текст неизвестной письменности. Похожей на иероглифы, но явно не китайские или японские, как-то попроще с виду. Второй выглядит, как какой-то небольшой артиллерийский снаряд, цилиндрический, с испещренной отверстиями круглой верхушкой. Студент говорит:
– И что же это такое? Может, это просто украшения? А может, это вообще просто детали какого-то двигателя современного, самолета, например?
– Может, и украшения, хотя мне так совсем не кажется. И уж точно не современные детали. Посмотри на текст. Ты такие значки видел когда-нибудь? Надо бы как-то покрутить эти штуки, что ли, понажимать…
– А вдруг это оружие? Взорвемся вместе с бульваром!
– Эти люди внизу ведь не взорвались. Тоже, наверное, крутили и нажимали.
– А может, не сейчас? Помолимся, завтра на свежую голову посмотрим, что к чему. Поздно очень, и пить страшно хочется.
Тут мой взгляд падает на дом прямо, стоящий примерно в ста метрах от нашей скамейки, на противоположной стороне бульвара. Все окна погружены во тьму, кроме нескольких ярко освещенных окошек маленькой башенки на крыше, которая возвышается над деревьями. Я смотрю на часы, уже около двух часов ночи. "Маркони еще не спит" – думаю я. " Ему, наверняка, будет жутко интересно услышать про наши подвиги. И потом, он архитектор, человек технически более грамотный, чем мы, журналист да катехизатор". Я спрашиваю студента:
– Слушай, Александр. Вот в этом доме прямо напротив живет мой близкий друг. Давай у него заночуем, а завтра с утра и разберемся, что это за штуки.
– Завтра с утра мне на занятия надо, а перед этим еще к бабушке забежать, а то она с ума сойдет, куда я подевался.
– Да ладно, встанем пораньше.
Студент выглядит довольно помятым и усталым. Мы пересекаем бульвар и подходим к монументальной двери подъезда архитектора. К счастью, консьержка забыла закрыть ее на ночь. Вряд ли ей понравился бы наш со студентом вид: возбужденные лица, перепачканные темные брюки и куртки. Тихо пройдя мимо пожилой дамы, дремавшей перед раскрытой книжкой, мы поднимаемся на шестой этаж, в башенку, пешком по лестнице. Шагая со ступеньки на ступеньку вверх, я придерживаю увесистые артефакты в карманах и спрашиваю себя, как это с такой легкостью я добежал от кирпичного завода до бульвара. Наверное, в шоковом состоянии. Судя по ссутулившейся фигуре студента, который плетется впереди меня, он тоже думает только о том, чтобы поскорее рухнуть в кровать.
Отворив дверь, совершенно не сонный Маркони внимательно разглядывает наши физиономии и костюмы и приглашает зайти внутрь. Я объясняю архитектору:
– Извини, друг, что мы вот так вломились посреди ночи. Есть причины.
– Я уж вижу, что вы не с вечеринки. Я и не ложился еще, работал кое над чем, вот только закончил.
– У тебя есть что-нибудь перекусить?
Мы садимся к столу. Маркони достает из холодильника несколько сосисок, разрезает их вдоль, кладет на черный хлеб и выжимает сверху красные зигзаги кетчупа. Студент качает головой:
– Я бы лучше просто чай.
Архитектор ставит на плиту чайник.
Минут через двадцать Маркони отводит уже совсем засыпающего студента наверх, в спальню. Спустившись обратно, он садится в кресло напротив меня и просит объяснить, что же произошло сегодня ночью. Я прохожу к вешалке, чтобы достать из карманов куртки загадочные предметы. Поставив их на стол перед моим другом, я начинаю рассказывать, как я познакомился с Лианой и как дело дошло до нашего ночного рейда к Голове. Глаза Маркони загораются, он то встает и возбужденно ходит по комнате во время моего рассказа, то останавливается и ощупывает металлические артефакты. Когда я заканчиваю, он бросается в кресло и восклицает:
– Истинно сказал Гюго: "Тайна – та же сеть: достаточно, чтобы прорвалась одна петля, и все расползается".
– На мой взгляд, наоборот, все в клубок завязывается. Какие-то люди на летающем катере, пещера с черепом гиганта. Штуковины вот эти на столе. Кстати, может, ты еще чаю заваришь?
– Ага, сейчас. Вот ведь как выходит: Неделю назад только я рассуждал, о том, что, будет, если выкопать допотопные механизмы. И вот тебе, они на столе стоят. У меня на столе.
Когда две чашечки прозрачного янтарного напитка уже соблазнительно дымятся на белой скатерти, Маркони берет в руки один предмет, тот, что похож на браслет, разглядывает его и подходит с ним ко мне:
– Смотри, вот здесь значок такой интересный. Видишь, первый, тот, что побольше. Вот тут, рука с кольцом.
– Да, а кольцо у него на согнутом пальце почему-то.
– Присмотрись к кольцу внимательнее.
– Ты хочешь сказать, что похоже на наш браслет?
– Да. А посмотри на руку!
– Ты хочешь сказать, что браслет может уменьшаться, раз он на палец надет?
– Ты посчитай пальцы.
– Шесть штук.
– Шесть пальцев, и браслет выглядит таким маленьким, что он только на палец наделся. Значит, что?
– Значит… что это рука великана?
– Похоже на то.
Маркони показывает мне еле заметный шов, идущий ровно посередине внешней и внутренней граней металлического "браслета":
– Вот видишь, это две детали. Они точно подвижные, одна чуть-чуть уже другой, она должна входить внутрь, когда эту штуку сжимает палец. У нас таких пальцев нет, нам удобнее рукой.
Мой друг вкладывает пальцы в браслет и сжимает его . Вдруг в комнате начинает ощущаться какая-то вибрация воздуха и кресло, на котором только что сидел Маркони, еле заметно дергается, скрежетнув ножками по полу. Маркони отпускает ногу:
– Ого, что-то есть!
Он снова сжимает кисть с артефактом. Снова колыхание воздуха и скрежет ножек кресла. Я подхожу к креслу, которое так чутко реагирует на древний механизм. Пытаюсь подвинуть его, но это почему-то невозможно, оно стоит, как приклеенное к полу. Я говорю архитектору:
– Отпусти-ка руку.
Он отпускает. Я двигаю кресло теперь совершенно свободно. Маркони восклицает:
– Ага, понятно, эта штука как-то воздействует на предметы! Блокирует их, что ли? Извините, допотопные предки, но у нас таких колбасоподобных пальцев, как у вас нету. Нам и ладонью сжимать вполне ничего.
Архитектор держит "браслет" в руках в направлении к тому креслу, которое уже подавало признаки жизни. Снова сжимает руку, и кресло снова шаркает по паркету и заметно накреняется. Мой друг медленно начинает поднимать руку, и кресло, не обращая никакого внимания на законы тяготения, приподнимается над полом!
Маркони восклицает:
– Полезную, однако, вещь ты раздобыл! Так можно даже пианино двигать, не то, что кресло.
– Тяжело?
– Да вообще не чувствую никакой тяжести. Сама "баранка" тяжелая, а кресло, как воздушный шарик!
Архитектор шевелит рукой немного быстрее, потом еще быстрее. Кресло в воздухе повторяет его движения. Потом он как-то чересчур резко поворачивает кисть вверх и кресло, подпрыгнув до потолка, раздавливает лампочку в потолочном абажуре. Комната мгновенно погружается в темноту.
Секунду спустя раздается страшный стук рухнувшего с потолка на пол кресла. Я тихо говорю:
– Бедные соседи внизу! А если бы это было пианино?
– Ну тогда деревянные балки перекрытия дали бы трещину, – деловито отвечает мой друг. – А может, даже сломались бы. Смотри, какой сон у твоего приятеля! Мы мебель крушим, а он спит себе.
– Ага-ага. Может, включишь свет?
Маркони проходит к шкафу, отыскивает там новую лампочку, залезает на стол, опрокинув по дороге обе наши недопитые чашки с чаем, и вкручивает ее в безнадежно смятый абажур:
– Ладно, я все равно собирался новый абажур повесить.
Мы еще несколько раз повторяем наш опыт с перетаскиванием предметов. Результат один и тот же, второе кресло, стол с кофейными лужами на скатерти, даже шкаф с одеждой становятся невесомыми настолько, что даже сложно не разбить их о стену или потолок, перемещая их в воздухе и не чувствуя их веса. Я говорю другу:
– А что, если держать кресло этой штукой, и при этом сесть в него?
– Давай, попробуем, только аккуратно, пока нам полицию не вызвали.
Результат превосходит все ожидания. Сидя на кресле, я направляю "браслет" вниз, на себя, и сжимаю его. Тут же я чувствую в ногах какую-то еле уловимую дрожь. Возникает странное ощущение, что не кресло и не паркетный пол, а этот тускло поблескивающий предмет – единственная прочная опора в комнате. Я пытаюсь поднять браслет вверх, и приподнимаюсь над полом вместе с креслом! Слегка давлю его вперед, от себя, и кресло плавно и без всякой инерции подплывает вплотную к Маркони, он неожиданности вскочившему на ноги.
Наконец, вдоволь наигравшись мебелью, Маркони говорит:
– Теперь ясно, чем Голову двигали. Твоя девушка может быть тобой вполне довольна! Слушай, Давид, давай спать, а? Уже половина четвертого, я страшно устал, а ты, наверное, тем более.
– Моя девушка – это пока еще чересчур сильно сказано…
– И вот еще что: может, вам в полицию заявить?
– Не знаю, не знаю, надо подумать об этом.
– С другой стороны, если эти штуки попадут в нужные руки в нашем военном городке… ты бы хотел такого рывка прогресса?
– Ты имеешь в виду, что их разберут и древнюю технологию для производства нового вида оружия приспособят?
– Вот-вот.
– Нда, так и будет, скорее всего.
– А эти ребята вас со студентом будут искать в любом случае.
– Так нас же не видели в лицо.
– А вот это просто отлично. Значит у нас есть время подумать, что делать дальше.
– Слушай, а вторую штуковину испытать? Давай? Ведь страшно интересно же!
– Нет, сегодня я к этому не готов. Вот пораньше проснемся, перекусим и вперед, за дело.
Я соглашаюсь, давно уже ощущая, что мое тело налилось тяжестью, а сейчас жидкий свинец в нем уже достигает кончиков пальцев. Сознание того, что я выполнил просьбу о помощи Лианы, и ей, наверное, больше не угрожает опасность, наполняет мое сердце каким-то приятным медовым чувством. Мы выключаем свет, усаживаемся в мирно стоящие на полу кресла и мгновенно отключаемся от реальности.