Австралийский писатель, редактор, критик, футуролог, а также старший научный сотрудник Школы культурных коммуникаций при университете Мельбурна Дэмиен Бродерик опубликовал свой первый рассказ в антологии Джона Карнелла «Новые научно-фантастические произведения – 1» («New Writings in SF 1») в 1964 году. В последующее десятилетие благодаря устойчивому потоку фантастических, документальных, футурологических и критических работ автор многократно становился лауреатом премий Дитмара и «Ауреалис». В 1970 году был напечатан первый роман Бродерика «Мир колдунов» («Sorcerer’s World»), а его доработанная версия вышла в Соединенных Штатах под названием «Черный Грааль» («The Black Grail»). Среди других сочинений автора следует отметить романы «Спящие драконы» («The Dreaming Dragons»), «Мандола Иуды» («The Judas Mandala»), «Передатчики» («Transmitters»), «Полосатые дыры» («Striped Holes») и «Белый абак» («The White Abacus»), а также книги, написанные совместно с Рори Барнсом и Барбарой Ламар. Многочисленные рассказы Бродерика вошли в сборники «Человек возвращается» («А Man Returns»), «Темнота между звезд» («The Dark Between the Stars»), «Кости дяди. Четыре научно-фантастические повести» («Uncle Bones: Four Science Fiction Novellas») и «Двигатель. Научно-фантастические рассказы» («The Quilla Engine: Science Fiction Stories»), Кроме того, его перу принадлежит классическая футурологическая работа «Скачок. Как стремительно развивающиеся технологии преображают нашу жизнь» («The Spike: How Our Lives Are Being Transfoimed by Rapidly Advancing Technology»), критический обзор научной фантастики «Чтение при свете звезд. Постмодернистская научная фантастика» («Reading by Starlight: Postmodern Science Fiction»). В качестве составителя Бродерик выпустил нон-фикшн-антологию «Годмиллионный. Наука на дальнем краю знания» («Year Million: Science at the Far End of Knowledge»), научно-фантастическую антологию «Земля – всего лишь звезда. Экскурсии через научную фантастику к далекому будущему» («Earth Is But a Star: Excursions Through Science Fiction to the Far Future») и три сборника австралийских авторов: «Машина духа времени» («The Zeitgeist Machine»), «Странные аттракторы» («Strange Attractors») и «Матильда со скоростью света» («Matilda at the Speed of Light»). В настоящее время писатель живет в Сан-Антонио, штат Техас.

За последние несколько лет Бродерик в своем творчестве отдал дань уважения Кордвейнеру Смиту, Роджеру Желязны и Филипу Дику. Каждое из этих его произведений обладает множеством достоинств, чтобы, их рекомендовать к прочтению, но я считаю, что опубликованный ниже рассказ – дань уважения Бродерика покойному Дж. Г. Балларду – пока лучший из них, если судить по справедливости. В нем Бродерик сумел осмыслить влияние Балларда на него самого и встроить это в свой рассказ со всей присущей ему силой, естественностью и чувственностью, а не создать некую стилизацию под Балларда, который ничего подобного бы не написал, – но и Бродерик не написал бы такого, не прочитав Балларда.

 

1

Долгим жарким и влажным днем Блэкетт упорно измерял шагами наружные размеры большого храма Петры, сравнивая их с черным асфальтом заброшенных автостоянок и пытаясь отыскать тропинку обратно на Венеру. Бледные прямоугольники, простираясь во все стороны наподобие уравнений какой-то оккультной геометрии, всё еще отмечали, где зарезервированы места для персонала, давно покинувшего кампус. Позднее, когда тени потянулись через почти заброшенный индустриальный парк, он снова оценил вероятность того, что угодил в капкан заблуждений или даже психоза. На краю разросшегося высохшего газона попалась раздавленная банка из-под «Пепси», из которой еще торчала желтая пластиковая соломинка. Блэкетт лениво пнул жестянку.

– Беркли был неправ, материальное существует, – пробормотал он, едва заметно улыбнувшись.

Банка крутанулась и упала обратно на траву. Он увидел, как побег вьюнка обхватил ее сплющенную талию. Потом зашагал обратно к разваливающемуся дому, присвоенному им после кого-то из прежних богатых директоров, и, взглянув на пилотские часы «IWC Флигер Хроно», сделал себе мысленную пометку, что должен вернуться домой за десять минут до ежедневного сеанса с терапевтом.

 

2

Спокойная, в леденяще дорогом бледно-голубом летнем платье от Милы Шён, с яркими карминовыми ноготками, выглядывающими из открытых сандалий «Феррагамо Пенелопа», Клэр оценила его взглядом – прелестная, стройная, профессионально сочувствующая. Она сидела напротив него на переднем крыльце старого дома, плавно раскачиваясь на подвесных качелях.

– Твоя проблема, – сказала психиатр, – у нас называется отсутствием аффекта. Ты отключил и блокировал свои эмоциональные отклики. Ты должен знать, Роберт: это вредно для здоровья и неприемлемо.

– Конечно, я знаю, – ответил он, слегка раздраженный ее снисходительным тоном. – Иначе зачем бы я ходил к тебе на консультации? Хотя пользы от них и немного, – язвительно добавил он.

– Нужно время, Роберт.

 

3

Позднее, когда Клэр ушла, Блэкетт уселся возле безмолвной аудиосистемы и налил себе на два пальца бренди «Хеннесси ХО». Это было лучшее, что он смог отыскать в почти опустошенном супермаркете, – или, во всяком случае, наименее негодное для употребления внутрь. Он глотнул и ощутил, как по горлу побежал вниз жидкий огонь. Несколько месяцев назад удалось отсыкать единственную бутылку кокосового бренди «Мендис» в подвале огромного загородного дома, но та уже кончилась. Он посидел еще немного, встал, почистил зубы, сходил в туалет и выпил полный стакан солоноватой воды из-под крана. Отыскал компакт-диск Филипа Гласса, скормил проигрывателю и лег в кровать. Повторы и старомодность Гласса вскоре убаюкали Блэкетта. Проснулся он в три часа ночи, с колотящимся сердцем. От абсолютной тишины. Он выругал себя за то, что забыл нажать на проигрывателе кнопку автоматического повтора, и Гласс замолчал вместе с остальным человечеством. Блэкетт коснулся лба. Пальцы увлажнились от пота.

 

4

Утром он пришел на аэродром индустриального парка, выкатил из ангара «Сессну‑182» и заправил ее баки. Как ни удивительно, электрический насос и прочие системы все еще действовали, получая энергию от черных панелей солнечных батарей, ориентированных на юг и восток и поворачивающихся в течение дня вслед за солнцем. Почти не задумываясь, он с легкостью эксперта выполнил предполетную проверку и машинально включил радио, но услышал только шум несущей частоты. В башне управления никого не было. Блэкетт вывел самолет на слегка потрескавшийся асфальт и взлетел навстречу свежему бризу. Он летел над полями, ждущими посева и прекрасно видимыми в кристально чистом воздухе. Время от времени пролетали стайки птиц, стараясь не пересекать его курс. На дорогах внизу движения практически не было. Две или три машины подняли пыль на неухоженном шоссе, да проехал грузовик, доверху загруженный мебелью и постельными принадлежностями. Такое показалось Блэкетту абсолютной бессмыслицей – почему бы не выбрать себе подходящий дом, как это сделал он сам, и не обходиться той обстановкой, что есть?

Еще до полудня он приземлился на заброшенной авиабазе на острове Матагорда, в нескольких сотнях метров от океана. Он посидел немного, слушая, как потрескивает остывающий мотор, и разглядывая два разваливающихся биплана «Стирман», брошенные ржаветь в соленом морском воздухе. Самолетам было не менее ста лет, и когда-то их с любовью отреставрировали для авиационных шоу и воздушной акробатики. Теперь обтягивавшая их ткань обвисла, а с фюзеляжа и крыльев, раскрашенных красными и зелеными полосами, облупилась краска. Самолеты просели в горячий асфальт, когда резиновые шины сгнили из-за разъедающего океанского воздуха и безжалостного солнечного ультрафиолета.

Свой самолет Блэкетт оставил на взлетном поле, не намереваясь задерживаться здесь надолго. Он прошел до конца взлетной полосы и вышел на длинную ленту травы, простирающуюся до океана. Носки и штанины вскоре покрылись цепкими репейниками. На песчаный пляж он вышел, когда солнце стояло прямо над головой. Когда он прошагал вдоль берега около полумили, жалея, что не догадался прихватить шляпу, на пляж выбежал пес и затрусил рядом.

– Ты Блэкетт, – сказал пес.

– Говорящий пес?

– Я предположил, что это наверняка ты. Сейчас здесь редко встретишь человека.

Блэкетт промолчал. Он взглянул на пса, не испытывая желания разговаривать. Животное выглядело вполне здоровым и упитанным – рыжий сеттер с длинной шерстью, распушившейся в соленом воздухе. Лапы оставляли на белом песке цепочку следов, параллельную следам Блэкетта. Нет ли какого оккультного значения и в этой простейшей из геометрий? Если есть, то океан вскоре сотрет его, когда надвинется на берег, побуждаемый солнечным приливом, и вычистит пляж ленивыми языками волн.

Вдоль кромки застойной воды протянулась полоса водорослей, темно-зеленых и вонючих. Запыхавшись, Блэкетт сел и безутешно уставился вдаль, за медленные и плоские волны отлива. Пес подбежал и улегся на песок поблизости. Блэкетт знал, что никогда не осмелится сидеть здесь после заката, в темноте, оживленной тысячами ярких звездных точек и парочкой планет, но без Луны. Ее больше не будет никогда. Однажды он отважился прийти сюда на закате и невысоко над темно-индиговым горизонтом ясно увидел четкий голубой диск Венеры, а по бокам от него – два спутника планеты. Ганимед, сохранивший тонкую атмосферу, остался бледно-коричневым. Луна с такого расстояния выглядела яркой точкой. Земной наблюдатель уже никогда не увидит невооруженным глазом ее изрытый оспинами лик, скрытый под новой, невероятно плотной, атмосферой из углекислого газа.

Он заметил, что пес настороженно подкрадывается, помахивая хвостом и отведя глаза, лишь иногда бросая на него быстрый взгляд.

– Послушай, – сказал Блэкетт, – я предпочел бы побыть один.

Пес сел и лающе хохотнул. Затем посмотрел по сторонам, подозрительно разглядывая раскаленный пустой пляж.

– Знаешь, приятель, я бы сказал, что твое желание уже исполнилось, даже более чем.

– Кроме меня, сюда никто не приплывал уже много лет. Тут есть старая авиабаза, ее закрыли уже…

Блэкетт смолк. Это не было ответом на то, что подразумевая пес. Только признанием, что обычно в это время года другие, более доступные, пляжи кишели вопящими детьми и их мамашами, которые прогуливались или жарились на солнце, обмазанные защитными лосьонами; толстяки перекусывали возле деловито торгующих лотков, а головы энергичных пловцов мелькали среди увенчанных белыми барашками волн. Теперь же на туристические пляжи, как и здесь, наползали пустые волны, похожие на плоские отравленные валы на месте крушения танкера «Эксон Вальдес», случившегося через двадцать лет после того, как человек впервые ступил на ныне отсутствующую Луну.

– Я не это имел в виду, – ответил он.

Но пес был прав: изоляция была для него более подходящей. И все же страстное желание присоединиться к остальному человечеству на Венере жгло ему грудь, словно сердечная боль.

– Так я тебя и не виню, приятель. – Пес наклонил изящную голову. – Слушай, мне следовало представиться. Я Спорки.

Блэкетт кивнул в ответ.

– Так ты полагаешь, что это катаклизм сингулярности? – осведомился пес, помолчав.

Блэкетт встал, стряхнул песок с ног и брюк.

– Уж руку Иисуса я здесь точно не подозреваю. И не думаю, что меня Оставили Позади.

– Эй, не уходи так сразу. – Пес вскочил и последовал за ним на безопасном расстоянии. – Знаешь, это могли быть и инопланетяне.

– Слишком много говоришь, – сказал Блэкетт.

 

5

Приземлившись позднее в тот же день и все еще ощущая себя освеженным после часа, проведенного в воде, он увидел сквозь колышущуюся завесу горячего поднимающегося воздуха довольно грязную полицейскую машину. Она проехала через неохраняемые ворота и покатилась по взлетной полосе к ангарам. Блэкетт медленно подвел самолет к ангару, затормозил и открыл дверцу. Сержант выбрался из своего «Форда Краун Виктория», снял фуражку и принялся обмахиваться, остужая раскрасневшееся лицо.

– Увидел, как вы подлетаете, док, – пояснил Джейкобс. – Решил, что не станете возражать, если я вас подвезу. Чертовски жарко сегодня, не лучшая погода для прогулок.

С этим было не поспорить. Блэкетт защелкнул красную буксировочную штангу на переднем колесе, завел самолет задним ходом в ангар и с гулким рокотом задвинул металлические двери. Потом уселся в холодную кабину «форда». Кондиционер у Джейкобса работал на полную катушку, а в динамиках ядовито завывало какое-то кантри или вестерн. Увидев, как гость нахмурился, полицейский широко улыбнулся и приглушил звук.

– Вас дожидается гость, – сообщил он, и его ухмылка стала почти непристойной.

Джейкобс проезжал мимо его дома дважды в день, выполняя возложенные на себя обязанности и проверяя, все ли в порядке среди драматически уменьшившегося населения. По какой-то причине он проявлял особый покровительственный интерес к Блэкетту. Возможно, опасался за собственное здравомыслие в этих ужасных обстоятельствах.

– Она ожидаемый посетитель, сержант. – При наличествующем полицейском персонале Джейкобс был по старшинству, вероятно, уже капитаном, а то и начальником полиции всего региона, но сейчас Блэкетт решил не повышать его в почетной должности. – Высадите меня в начале улицы, хорошо?

– Можно и до двери довезти.

– Мне надо размять ноги после полета.

В слабеющем закатном свете он разглядел на крыльце своего одолженного дома Клэр. Почти в тени, она медленно раскачивалась в кресле-качалке, подобно прекрасному обломку, болтающемуся на волнах умирающего прилива. Она кивнула с улыбкой Джоконды, но ничего не сказала. Сегодня вечером на ней были белая блузка, вышитая белыми же нитками, и шорты из «ливайсов» 501‑й модели, обрезанных почти до паха и выцветших от долгого пребывания на солнце. Она молча качалась, раздвинув колени и открывая бледные фонари бедер.

– Ты снова пытаешься меня обольстить, доктор, – сказал ей Блэкетт. – Как по-твоему, о чем это нам говорит?

– Это говорит, доктор, что ты снова стал жертвой интеллектуализированной сверхинтерпретации. – Она была явно раздражена, но не повышала голоса и не сдвигала ног. – Ты ведь помнишь, что нам говорили в университете.

– Худшие пациенты – это врачи, а худшие пациенты врачей – психиатры.

Он сел на старый, плетенный из тростника стул, переставив его так, чтобы сидеть под прямым углом к ней и лицом к массивному бронзовому дверному молотку на двери из красного дерева. Молоток изображал какого-то змея – возможно, китайского дракона. За глазами у Блэкетта запульсировала легкая головная боль, и он сомкнул веки.

– Ты снова был на берегу, Роберт?

– Я встретил на пляже пса, – сказал он, не открывая глаз. На крыльцо дохнул прохладный бриз, принеся с собой аромат последних цветков розовой мимозы с клумбы возле сухой и умирающей лужайки. – Тот предположил, что мы пережили катаклизм сингулярности. – Он вдруг резко подался вперед, повернулся и поймал взгляд ее голубых глаз. – Что думаешь об этой теории, доктор? Возбуждает?

– Ты разговаривал с собакой, – ровно и небрежно произнесла она.

– Это было генетически измененное животное, – раздраженно пояснил он. – С модифицированной челюстью и гортанью, с увеличенной корой головного мозга и зоной Брока.

Клэр пожала плечами. Ее внутренний мир не допускал таких новинок.

– Я уже слышала эту гипотезу насчет сингулярности. Майя…

– Вот только не надо этой эзотерической чуши! – Он ощутил неожиданный и непривычный для него гнев. Почему он вообще разговаривает с этой женщиной? Из-за сексуального интереса? Интерес был, но очень слабый. Безразличие к ней весьма удивляло его самого, но что есть, то есть.

Блэкетт снова взглянул на ее бедра, но она уже скрестила ноги. Он встал.

– Мне нужно выпить. Пожалуй, нам лучше отложить сегодняшний сеанс, я не в лучшей форме.

Она шагнула к нему, легко коснулась прохладной ладонью его обнаженной и покрасневшей на солнце руки.

– Ты все еще убежден, что Луна исчезла с неба, Роберт? Все еще утверждаешь, что все люди отправились на Венеру?

– Не все, – отрезал он и убрал ее ладонь. Затем показал на целую улицу темных домов. С дерева доносились трели пересмешника, но не гудели воздуходувки для уборки листьев, не проезжали мимо подростки в грохочущих рэпом спортивных машинах, не пахло дымком или подгоревшим стейком от жаровен барбекю, а в занавешенных окнах не мерцали отсветы телеэкранов. Он отыскал в кармане ключ, подошел к двери, но не стал ее приглашать.

– Увидимся завтра, Клэр.

– Доброй ночи, Роберт. Надеюсь, тебе станет лучше. – Психиатр спустилась по ступенькам легкой, почти детской подпрыгивающей походкой, на миг задержалась в конце дорожки и подняла руку, то ли прощаясь, то ли предупреждая. – Хочу дать совет, Роберт. В астрономическом альманахе значится, что сегодня полнолуние. Восход Луны – чуть позже восьми часов. Ты сможешь ясно увидеть ее из своего сада на заднем дворе через несколько минут, когда она поднимется над деревьями.

Он посмотрел, как ее силуэт скрывается за разросшейся и неухоженной растительностью, окаймляющей бывшее жилище богача. Покачав головой, он вошел в дом. За прошедшие после кражи Луны месяцы Клэр возвела онтологическое отрицание в центральный принцип ее картины мира, в Weltbild. Женщина, считающая себя его терапевтом, была безнадежно безумна.

 

6

После сборного ужина из консервированных артишоков, ломтиков ананаса, отварного молодого картофеля, маринованного угря и довольно сухих солоноватых пшеничных крекеров, запитых калифорнийским шабли из холодильника, Блэкетт переоделся в чуть более формальную одежду для еженедельного визита к Кафеле Массри. Этот тучный библиофил жил в трех улицах от него, в доме баптистского приходского священника напротив региональной библиотеки. Время от времени, отправляясь пополнить свои запасы, Блэкетт обшаривал доступные продуктовые магазины в поисках провизии, которую он оставлял в пластиковых пакетах у ворот дома Массри, создавая для того повод выйти из дома хотя бы на пару минут. Этот человек целыми днями спал и редко выбирался из несвежей постели даже после заката, разбрасывая по голому полу опустошенные консервные банки и пластиковые бутылки. Насколько Блэкетт мог судить, Массри еще не дошел до того, чтобы мочиться прямо в грязное постельное белье, но его еженедельные визиты всегда начинались с опустошения нескольких кувшинов, которыми толстяк пользовался по ночам вместо горшков. Он споласкивал их под струйкой воды из кухонного крана и возвращал в спальню, а там собирал пустые банки и бутылки в мешки и выносил на заросший сорняками задний двор, где бродили или валялись в тенечке вездесущие паршивые коты.

Массри сидел, опираясь на три или четыре подушки.

– У меня появились. Новые мысли, Роберт. Онтология становится. Более податливой. – Он говорил отрывистыми последовательностями хриплых вздохов, как больной раком легких, потому что масса разбухшего тела безжалостно сдавливала готовые разорваться альвеолы. Пальцы Массри подергивались, словно касаясь невидимой клавиатуры, а глаза вновь и вновь обращались в сторону мертвого компьютера. Поймав непонимающий взгляд Блэкетта, он пожал плечами; одна из подушек выскользнула и упала. – Без моего любимого Интернета я. Охромел. Моя пре-е-елесть. – Его толстые губы изогнулись. Он порылся в складках одеяла, нашел работающий на батарейках инженерный калькулятор «Хьюлетт-Паккард». Пальцы нажали на клавиши, засветилась зеленая полоска дисплея. – К счастью. У меня все еще есть. Это. Моя. логарифмическая линейка.

Он разразился хриплым смехом, перешедшим в приступ мучительного кашля.

– Давай-ка я принесу тебе стакан воды, Массри.

Блэкетт принес полстакана воды – если принести больше, то библиофил прольет ее на просторную и грязную ночную рубашку. Вода помогла справиться с кашлем. Они посидели рядом, пока египтянин восстанавливал дыхание. Повинуясь командам пухлых пальцев, маленькие зеленые цифры непрерывно мелькали на экранчике, то появляясь, то исчезая наподобие боргезианского доказательства нестабильности реальности.

– Ты понимаешь. Что Венера. Вверх ногами?

– Они ее перевернули?

«Они» обозначало в их разговорах то самое существо, или силу, или космическую причуду природы, что перенесла две луны на орбиту вокруг второй планеты, украв их у Земли и Юпитера и мгновенно отправив к Венере. Во всяком случае, именно об этом голосили буйные интернет-кликуши по всей Земле, прежде чем большая часть человечества также была перенесена на обновленную планету. Конечно, Блэкетт не заметил, что планета перевернулась с ног на голову, но он пробыл на Венере менее пяти дней, прежде чем его против воли вернули в центральный Техас.

– Наоборот. Она всегда. Вращалась. Ретроградно. В обратную сторону. Северное или верхнее полушарие вращается. Против часовой стрелки. – Массри перевел дыхание, пошевелил распухшими, покрытыми пятнами руками. – Никто этого не замечал до конца прошлого. Столетия. Плотная атмосфера, сам понимаешь. И облака. Непроницаемые. Высокое альбедо. Теперь оно исчезло, конечно.

Может, теперь это уже вообще другая планета? Они уже обсуждали это. По мнению Блэкетта, какая бы сила ни сделала новую Венеру подходящим обиталищем для человечества, это случилось очень давно, в какой-то параллельной или альтернативной реальности. Книги, наваленные вокруг грязной кровати, подтверждали эту догадку. Миры простираются в бесконечность, и каждый из них слегка отличается от соседнего, расположенного в миллиарде других измерений. Он знал, что Земля еще во младенчестве столкнулась с протопланетой размером с Марс, и в результате легкая земная кора была выброшена на орбиту, где ее обломки после миллионов лет столкновений образовали Луну, ныне вращающуюся вокруг Венеры. Но если в какой-то другой призматической истории сама Венера пострадала от межпланетной бомбардировки подобного масштаба, из-за которой образовалась ее чудовищная, удушающая атмосфера из углекислого газа, забурлила магма и начались прежде неизвестные тектонические поднятия, то где тогда венерианская Луна? Может, ее тоже переместили в пока еще неизвестную альтернативную реальность? Блэкетт даже устал представлять эти метафизические ландшафты, уходящие в бесконечность, хотя они при этом словно смыкались вокруг него, образуя психическую нулевую точку удушающего отмирания.

Кафеле Массри застенчиво нарушил молчание.

– Роберт, я никогда прежде. Не спрашивал об этом.

Он помолчал, затягивая неловкую паузу. В соседней комнате тикали старинные часы.

– Хочу ли я туда вернуться? Да, Кафеле, хочу. Всем сердцем.

– Я это знаю. Нет. Как всё это. Выглядит?

В его словах чувствовалось нечто вроде страдания. Сам он не бывал на Венере, даже на мгновение. Возможно, как он однажды пошутил, для такого перемещения имелось ограничение по весу, а денег на дополнительный багаж на его счету не оказалось.

– Ты становишься забывчив, друг мой. Конечно, мы это обсуждали. Там огромные деревья с зелеными листьями, кристально чистый воздух, высоко в кронах деревьев летают странные яркие птицы, а огромный океан…

– Нет. – Массри помахал массивными руками. – Не это. Не образы из фантастического фильма. Не обижайся. Я имел в виду… Аффект. Тяжесть или легкость. На сердце. Восторг от. Пребывания там. Или. Не знаю. Ощущение недоразумения. Отчаяния?

Блэкетт встал.

– Клэр сказала, что у меня проблемы с аффектом. Более плоский, она сказала. Или «уменьшенный»? Типичное размахивание руками при диагностике. Если бы она практиковала столь же долго, сколь я…

– О, Роберт, я не подразумевал…

– Конечно, нет. – Он неловко склонился над телом лежащего старика, похлопал его по плечу. – Пойду приготовлю нам ужин. А потом ты расскажешь о своем новом открытии.

 

7

Высокие дождевые облака ползли по небу наподобие военного флота, но воздух оставался горячим и липким. Молнии потрескивали в отдалении, подбираясь в течение дня все ближе. Дождь пошел внезапно. Вода пропитывала пересохшую почву и промывала тротуары, а ветер сдувал пустые пластиковые бутылки и пакеты, наваливая их по обочинам дороги или прижимая к оградам или воротам, сваренным из заостренных металлических прутьев. Блэкетт наблюдал за дождем с крыльца, и порывы ветра бросали капли ему в лицо. В отдалении завыла и торопливо пробежала бродячая собака.

Он вспомнил, что на Венере с ее двумя лунами шторма были внезапными и сильными, а океанские приливы накатывались широкими полосами голубовато-зеленой воды, пенящимися наподобие гигантской переливающейся пивной кружки. Первые из тех, кто поселился на берегу, как ему рассказали, погибли, наблюдая за величием ганимедо-лунного затмения и игнорируя предупреждения астрономов. Солнце там было вдвое горячее и на треть шире. Венерианский весенний прилив, разогнанный двумя лунами и самим солнцем, вздыбил море и обрушил его на сушу.

Здесь, на Земле, нынешнее отсутствие Луны хотя бы в какой-то степени успокоило погоду. А из-за прекращения бесконечного потока частичек сажи, не до конца удаленных из газов миллиона фабричных труб и миллиардов очагов и костров в «третьем мире», дожди нынче стали более редкими. Он иногда раздумывал, не настало ли время перебраться в регион с более здоровым климатом. Но что, если переезд не позволит ему вернуться на Венеру? Сама мысль об этом заставляла мышцы челюстей болезненно напрягаться.

Около часа он наблюдал за тем, как далекие снижающиеся облака подсвечиваются снизу вспышками электричества, как они приближаются на несколько миль, как воздух раздирают грохочущие молнии. Прежде он отключил бы от сети компьютеры и другое уязвимое оборудование, не полагаясь на сомнительную надежность защиты от перепадов напряжения. Несколько лет назад во время одного шторма, когда Луна еще висела в небе, его спутниковая тарелка и декодер сгорели от ударившей неподалеку молнии. А на Венере, подумал он, человечеству еще долго придется ждать восстановления электроники. А сколько людей погибло из-за мгновенной утраты инфраструктуры – канализации, пищевой промышленности, антибиотиков, кондиционеров? Сколько людей покончило с собой, оказавшись без телевизора, музыки и книг, не в состоянии найти опору в мире, где надо заботиться о себе самим и работать совместно с соседями, волей-неволей оказавшимися рядом? Да, многих возвращали на какое-то время, и они успевали собрать нужные медикаменты, упаковать одежду, еду, контрацептивы, рулоны туалетной бумаги… Стоя на краю шторма, на элегантном крыльце своего присвоенного поместья, Блэкетт улыбнулся, вспомнив кучи бесполезных стереосистем, ноутбуков и плазменных телевизоров, которые он видел под огромными венерианскими деревьями. Люди так подвержены стереотипам, так неадаптивны. И до такой тупости, подумал он, их, несомненно, довел их чрезмерный аффект.

 

8

Клэр отыскала его на пустой автостоянке, где он мерил шагами очертания большого храма Петры. Он взглянул на нее, когда она повторила его имя, и покачал головой, немного сбитый с толку.

– Это центральная арка с театроном, – пояснил Блэкетт. – Восточный и западный коридоры, – показал он. – В центре – передний двор, за ним – пронеос, а далее – большое пространство нижнего теменоса.

– И всё это, – добавила она, изобразив легкий интерес, – нечто вроде мысленной реконструкции Петры.

– Да, городского храма.

– Розово-красного города вдвое младше самого времени? – с легкой издевкой уточнила она.

Блэкетт грубо взял ее за руку и увлек в тень пятиэтажного здания из кирпича и бетона, где когда-то колдовали специалисты по нейрофармацевтике.

– Клэр, мы не понимаем сути времени. Посмотри на эту стену, – он ударил по ней кулаком. – Почему она не рухнула, когда переместили Луну? Почему землю не раскололи ужасные землетрясения? Лунные приливы каждый день изгибали земную кору, Клэр. Поэтому она должна была сотрясаться, компенсируя изменившиеся напряжения. Они и это предусмотрели?

– Ты имеешь в виду динозавров?

Она вздохнула и изобразила на лице терпение. Блэкетт уставился на нее.

– Кто же?

– О… – Сегодня на ней были темно-красные кюлоты и зеленая шелковая блузка, тяжелые волосы схвачены банданой, глаза скрыты темными фотохромными очками. – Так профессор еще не поведал тебе свою последнюю теорию? Рада слышать. То, что вы проводите вместе так много времени, вредно для вашего здоровья. Folie à deux вылечить труднее, чем простую защитную иллюзию.

– Ты разговаривала с Кафеле Массри? – изумился он. – Он же отказывается впускать женщин к себе в дом.

– Знаю. Мы поговорили через окно спальни. Я принесла ему суп на обед.

– Боже праведный.

– Он заверил меня, что шестьдесят пять миллионов лет назад динозавры перевернули Венеру вверх ногами. Они были разумными. Не все, разумеется.

– Нет, ты что-то не так поняла…

– Возможно. Должна признать, что не очень внимательно слушала. Меня гораздо больше интересовали скрытые эмоциональные тенденции.

– Само собой. Черт, черт!

– Что такое теменос?

Блэкетт на миг ощутил возбуждение.

– В Петре это было прекрасное священное помещение шестиугольной формы, три его колоннады увенчивались скульптурами в виде слоновьих голов. Вода в храм поступала через каналы, видишь?..

Он снова принялся расхаживать по плану Петры, убежденный, что это ключ к его возвращению на Венеру. Клэр шла рядом, что-то очень тихо бормоча.

 

9

– Как я понял, ты разговаривал с моей пациенткой.

Блэкетт постарался лишить сказанное даже намека на неодобрение.

– Ха! Было бы очень невежливо, Роберт. Есть ее суп, храня. Полное молчание. Кстати, она утверждает. Что ты ее. Пациент.

– Это безобидный вариант проекции, Массри. Но ты понимаешь, что я не могу обсуждать своих пациентов, так что нам придется немедленно оставить эту тему. – Нахмурясь, он посмотрел на египтянина, потягивающего чай из полупустой кружки. – Могу лишь сказать, что Клэр очень искаженно восприняла твои мысли насчет Венеры.

– Она прелестная молодая женщина, но. Похоже, мало на что обращает внимание. Кроме своего гардероба. Но, Роберт, я должен был. Рассказать кому-нибудь. Ты был не очень отзывчив. Вчера вечером.

Блэкетт поставил кружку с уже остывающим черным кофе. Он знал, что ему не следует пить что-либо с кофеином, потому что тот делает его нервным и дерганым.

– Ты ведь знаешь, мне неприятно все, что попахивает так называемым разумным замыслом.

– Не волнуйся, мальчик мой. Этот замысел явно разумен. Глубоко разумен, но. В нем нет ничего сверхъестественного. Как раз наоборот.

– Но всё же… динозавры? Я на днях разговаривал с псом, так он высказывался в пользу «катаклизма сингулярности». На мой взгляд, что в лоб, что по лбу…

– Но неужели ты не видишь? – Тучный библиофил с трудом передвинулся к стене, волоча за собой подушку. – Это две стороны. Одного и того же аргумента.

– А-а… – Блэкетт поставил кружку, охваченный желанием сбежать из этой заплесневелой комнаты, наполненной миазмами болезненного отчаяния. – Не просто динозавры, а абстрактные динозавры.

Невозмутимый Массри поджал губы.

– Возможно. На самом деле.

Дыхание у него вроде бы улучшилось. Не исключено, что общение с привлекательной молодой женщиной, пусть даже через приоткрытое окно, взбодрило его.

– Полагаю, для такого аргумента у тебя имеются доказательства и несокрушимая логика?

– Естественно. Тебе никогда не приходило в голову. До какой степени маловероятно. Что западный берег Африки. Так точно совпадает. С восточным берегом Южной Америки?

– Я понял твой аргумент. Континенты когда-то были едины, а потом разошлись. Тектоника плит развела их на тысячи миль. Это очевидно даже на взгляд, но столетиями в это никто не верил.

Египтянин кивнул, явно довольный своим способным учеником.

– И насколько маловероятно, что. Видимый диаметр Луны варьирует от двадцати девяти градусов двадцати трех минут до тридцати трех градусов двадцати девяти минут. Между апогеем и перигеем. В то время как видимый диаметр Солнца варьирует. От тридцати одного градуса тридцати шести минут до тридцати двух градусов трех минут.

Усилия, вложенные в этот монолог, явно утомили старика, и он откинулся на грязные подушки.

– Поэтому мы можем видеть солнечные затмения, когда диск Луны закрывает Солнце. Совпадение, и не более того.

– Неужели? А как насчет такой эквивалентности? Период вращения Луны. Двадцать семь и тридцать две сотые дня. А период вращения Солнца. Допускающий течения на его поверхности. Составляет двадцать пять и тридцать восемь сотых дня.

Блэкетту показалось, что по его коже поползли мурашки, и он заставил себя успокоиться.

– Неужели настолько близко, Массри? Это сколько… Восемь процентов разницы?

– Семь. Но, Роберт, вращение Луны замедляется по мере того, как она отдаляется от Земли, потому что его тормозят приливы. Тормозили. Можешь угадать, когда лунный день был равен солнечному?

– Кафеле, что ты хочешь мне сказать? В четвертом году до нашей эры? В шестьсот двадцать втором году нашей эры?

– Нет, это не дата рождения Христа или Мухаммеда. По моим расчетам, Роберт, это было шестьдесят пять с половиной миллионов лет назад.

Блэкетт откинулся на спинку стула. Он был по-настоящему шокирован, а вся его уверенность быстро таяла. Граница мелового периода и кайнозойской эры. Падение мексиканского метеорита, уничтожившее динозавров. Он с трудом собрался с мыслями. Насчет этого Клэр не ошибалась.

– Но это же… абсурд, друг мой. Точность этих расчетов… Но что, если они верны? Тогда что?

Старик с усилием переместился, свесил ноги с кровати.

– Мне надо позаботиться об одном деле, – сказал он. – Выйди, пожалуйста, Роберт.

Из соседней комнаты, где он возбужденно расхаживал, Блэкетт слышал, как струйка мочи льется в один из кувшинов, опустошенных, когда он пришел. Ночная музыка, подумал он, вымученно улыбнувшись. Так это называл Джеймс Джойс. Нет, погодите, не так… Музыка спальни. Но аргумент Массри продолжал ломиться в мозг. Тогда что? Ничего нельзя отбрасывать сразу. Проклятую Луну взяли и переместили, да еще снабдили плотной атмосферой из углекислого газа, предположительно высосанного со старой Венеры через какое-то измерение высшего порядка. А человечество переселили на очищенную версию Венеры, на планету с кислородной атмосферой и океанами, полными странных, но съедобных рыб. Так разве можно что-либо отвергать как нелепость, какой бы неуклюжей или гротескной она ни выглядела?

– Можешь вернуться.

Вместо этого Блэкетт прошел на кухню, заварил новый кофейник кофе и принес две кружки в спальню.

– Я напугал тебя, мальчик мой?

– Нынче меня пугает все, профессор Массри. Ты собирался рассказать, что нашел на заднем дворе монолит рядом с пустыми банками и бродячими котами.

Египтянин рассмеялся, булькая мокротой в легких.

– Почти. Почти. Луна сейчас на орбите. Чуть более миллиона километров от Венеры. Тоже ретроградной. Точно на том же расстоянии. На каком Ганимед был от Юпитера.

– Ладно, такое вряд ли может быть совпадением. И Ганимед сейчас на старой лунной орбите.

Массри помолчал. Лицо его исказилось. Он дрожащей рукой поставил кружку с кофе.

– Нет. Ганимед обращается на орбите в четырехстах тридцати четырех тысячах километров от Венеры. По последним данным, которые я смог отыскать. Прежде чем Сеть отключилась навсегда.

– Дальше, чем Луна обращалась на орбите вокруг Земли. И?

– Солнце с Венеры, как ты мне однажды сказал. Выглядит ярче и крупнее. Фактически его угловой диаметр – около сорока минут. И по очень удобному и. Интересному совпадению. Ганимед теперь выглядит точно…

– …таким же по размеру, как Солнце с поверхности Венеры. – По спине Блэкетта пробежал холодок. – Значит, во время полного затмения он точно заслоняет Солнце. Ты это хотел мне сказать?

– За исключением короны и протуберанцев. Как это делала здесь Луна. – Массри бросил на него напряженный, почти зловещий взгляд. – И ты считаешь, что это всего лишь случайность? Ты так думаешь, доктор Блэкетт?

 

10

Прошедшая накануне гроза немного охладила воздух. Блэкетт шагал домой уже в темноте, неся калькулятор и две книги, из которых старик добывал нужные данные после того, как Интернета не стало. Он не помнил, чтобы приносил ему именно эти книги из пустой библиотеки напротив дома Массри. Наверное, их принесла Клэр или кто-то из других его редких гостей.

Звезды ярко сияли сквозь толстые ветки, нависающие над старыми тротуарами из садов почти всех больших домов в этом районе. В этой более молодой, окраинной части города новые богачи считали символами процветания то, что их обильно поливаемые лужайки тянутся до обочины дороги и что они никуда не ходят пешком, даже в гости к соседям за три дома ездят на машине. Интересно, как они теперь обходятся без машин на Венере? Вероятно, под гнетом необходимости соотношение здоровых людей к тучным и малоподвижным улучшилось. Но для бедняги Кафеле время уже упущено, подумал он и сделал себе мысленную пометку: когда в очередной раз заглянет в аптеку, пополнить запас пиоглитазона, которым старик лечился от диабета.

Он просидел около получаса в тишине большой кухни, выписывая данные и перепроверяя расчеты профессора. Очевидно, Массри считал, что общепринятая дата исчезновения динозавров, совпадающая с идеальным наложением больших и малых небесных светил, означала вовсе не это, а фактически дату Творения. От этой мысли кровь Блэкетта застывала в жилах. Не может ли мир, в конце концов (модная спекуляция!), оказаться всего лишь виртуальным подобием себя самого? Математической выдумкой колоссального масштаба? Впрочем, не такой уж и колоссальной: понадобились бы не более миллиарда строк программного кода и поразительно точная физическая модель. Ничто иное не объясняло с такой легкостью полную ревизию всей внутренней Солнечной системы. Эта идея Блэкетту не нравилась, потому что скверно попахивала. «Поэтому я ее и опровергаю», – подумал он снова, барабаня по клавишам калькулятора. Но опровержение выходило слабое: с тем же успехом можно во сне отрицать существование любой реальности, забывая о материальном основании или грубом физическом субстрате, необходимом для поддержания этого сна.

Результаты вычислений давали какую-то бессмыслицу. Он повторил их. Да, новая орбита Ганимеда поместила бывшую луну Юпитера в правильное место, чтобы время от времени идеально перекрывать солнечный диск. Это был тревожный факт. Зато момент с динозаврами оказался куда менее убедительным. Как писали авторы этих книг по астрономии, после чудовищного удара, вызванного столкновением с неизвестным телом и породившего Луну, первоначальная длительность суток на Земле составляла головокружительные пять с половиной часов, от силы восемь. Кажется, что это невозможно быстро, однако неизмеримо более крупный газовый гигант Юпитер, бывший хозяин Ганимеда, делает полный оборот всего за десять часов.

Раскаленная юная Земля вертелась безумным волчком, рана от почти фатального столкновения затягивалась, погружаясь в зоны субдукции, порожденные тем же столкновением. На Венере – по крайней мере, на старой Венере – тектонические плиты отсутствовали, а кора обновлялась с интервалами около пятисот миллионов лет, по мере того как кипящая магма прорывалась сквозь твердые каменные породы. Но этого не хватало, чтобы увлечь в глубины коры потрясающее количество углекислого газа, который давил на поверхность в сотню раз сильнее азотно-кислородной атмосферы Земли. Однако теперь обновленная планета получила пригодную для дыхания атмосферу. Надо лишь добавить воздух и воду. Предположительно, кора медленно ползла по поверхности планеты, втягивалась в глубину и выплевывалась обратно на протяжении ледниковых эпох. Но вот числа…

Луна, пока ее не переместили к Венере, удалялась от Земли с черепашьей скоростью в тридцать восемь километров за миллион лет – это всего одна десятитысячная ее расстояния до Земли. Согласно третьему закону Кеплера, для орбитальной эквивалентности отношение квадратов периодов обращения равно отношению кубов больших полуосей их орбит. Поэтому 65,5 миллионов лет назад, когда упавшая звезда погубила огромных ящеров, Луна была ближе к Земле всего на две с половиной тысячи километров. Но, чтобы точно соответствовать сидерическому вращению Солнца, ей следовало находиться более чем на восемнадцать тысяч километров ближе. А так дело обстояло не раньше, чем 485 миллионов лет назад.

В своей фантазии с динозаврами Массри ошибся как минимум в 7,4 раза.

Так как тогда египтянин пришел к такому нумерологическому заключению? И куда все это ведет? Никакой пользы Блэкетт здесь не видел.

Все выводы Массри были лишь благими пожеланиями. Он не меньше бредит, чем Клэр, а его мыслительные процессы полностью разладились. Блэкетт простонал и опустил голову на стол. Он был вынужден признать, что и его размышления и мнения, возможно, не более надежны и достоверны.

 

11

– Я лечу к морю искупаться, – сказал Блэкетт Клэр. – В самолете есть место.

– Далековато, чтобы окунуться.

– Смена обстановки. Если хочешь, прихвати купальник. Сам я никогда этим не утруждаюсь.

– Нудистский пляж? – уточнила она, посмотрев на него долго и невозмутимо. – Хорошо. Я прихвачу чего-нибудь перекусить.

Они приехали на маленький аэродром возле индустриального парка на работоспособном внедорожнике, который Блэкетт нашел брошенным возле магазина. Клэр отвела взгляд, пока он запускал мотор, закоротив провода. Сегодня она облачилась в практичные туристические ботинки, темно-серые шорты и белую майку на тонких бретельках, выгодно демонстрирующую ее небольшие груди. Усевшись и пристегнувшись, она положила на колени широкополую соломенную шляпу. Блэкетта немного тревожило медленно ухудшающееся состояние самолета. Ему уже много месяцев не делали профилактическое обслуживание. Впрочем, он был уверен, что долетит до нужного места, а потом обратно.

Во время полуторачасового полета он попытался пересказать ей доводы египтянина. Клэр проявила безразличие, перешедшее в осязаемую тревогу. Ее пальцы стиснули затянутый на талии ремень безопасности. Блэкетт сдался и замолчал.

Когда они приземлились на острове Матагорда, Клэр вновь оживилась.

– О, посмотри на эти чудесные бипланы! Как жаль, что они в таком запущенном состоянии. Ну почему их бросили под открытым небом?

Она настояла, чтобы он подрулил к «стирману» с обвисшими крыльями, чтобы рассмотреть его вблизи. Показалось, что в ее глазах блеснули слезы.

– Пошли, Клэр, – резко окликнул ее Блэкетт, нагруженный полотенцами и корзиной с едой, напитками, бумажными тарелочками и двумя стаканами, – если будем здесь торчать, то пропустим хорошие волны.

Если она и заметила иронию в его голосе, то не подала виду. Порыв ветра сорвал и покатил его фуражку. Клэр бросилась за ней, вернулась и нахлобучила ее на его лысеющую голову. – Спасибо. Надо было привязать проклятую штуковину кожаным ремешком, по-ковбойски, и затянуть его…

– Удавкой, – неожиданно вставила она.

– Боже праведный, женщина, – расхохотался Блэкетт. – Откуда ты знаешь это слово?

– У меня брат был бойскаутом.

Они пересекли полосу неухоженной травы и с некоторым трудом спустились на пляж. На юг тянулся синий, почти плоский океан, искрясь под безоблачным небом. Блэкетт положил свою ношу, проворно скинул одежду и зашел в воду. Ноздри и глаза обожгла соль. Он мощными гребками поплыл в сторону Мексики, вспоминая смехотворную сцену из фильма «Гаттака». Потом развернулся и увидел Клэр с выцветшими на солнце волосами, облепившими покачивающуюся красивую голову.

Потом они лежали рядом на солнце. В неподвижном воздухе пахло защитным лосьоном от загара. Через какое-то время Блэкетт увидел рыжего сеттера, подходящего к ним со стороны моря. Пес сел на задние лапы, высунув из приоткрытой пасти язык, но ничего не сказал.

– Привет, Спорки, – сказал Блэкетт. – Вышел патрулировать пляж?

– Привет, док. Увидел, как подлетает «сессна». Кто эта малышка?

– Доктор Клэр Лэинг. Она психиатр, так что прояви немного уважения.

На ее почти обнаженном теле блестел свет, отражаясь от капелек пота и прилипших к коже частичек слюды. Клэр повернула голову в сторону, как будто спала. Нет, она не спит. Блэкетт понял, что сейчас ее внимание приковано к ржавому велосипеду, наполовину погребенному в песке. Ему показалось, что она пытается определить абсолютную суть их взаимоотношений, приняв обод и поломанные спицы колеса за своего рода ключевую метафору.

Уважая ее уединенность, Блэкетт сел и начал объяснять псу абсурдные и ошибочные расчеты библиофила. Спорки прервал его сбивчивый пересказ.

– Ты сказал, что угловая ширина Солнца тогда и сейчас составляет примерно тридцать две угловые минуты.

– Да, девятьсот двадцать пять десятитысячных радиана.

– И что Луна в последний раз соответствовала этому значению примерно четыреста восемьдесят пять миллионов лет назад.

– Нет-нет. Ну, соответствие было чуть лучше, чем сейчас, но Массри не это имел в виду.

– А что?

– А то, что периоды вращения Солнца и Луны в ту эпоху были одинаковыми. Неужели ты не видишь, насколько это чертовски маловероятно? Он полагает, будто это нечто вроде… даже не знаю… отпечатка пальца бога на всей солнечной системе. Возможно, истинная дата Творения. Потом он попытался доказать, что она совпадает с исчезновением динозавров, но это ошибка, они вымерли…

– А ты знаешь что-нибудь о масштабном катастрофическом вымирании на рубеже кембрийской и ордовикской эры четыреста восемьдесят восемь миллионов лет назад?

– Что? – переспросил ошеломленный Блэкетт.

– Учитывая твои приблизительные расчеты, как ты оцениваешь вероятность того, что твоя эквивалентность Солнца и Луны включает в себя то кембрийско-ордовикское вымирание? Что именно она вышибла дух из трилобитов, а, док?

Разговор начал приобретать сюрреалистический характер. Блэкетту было трудно принять, что пес мог быть студентом, изучавшим древние геоморфизмы. Он вздрогнул. Значит, это существо было не просто генетически усовершенствованной собакой, но и неким воплощением той сущности, той силы, того онтологического перемещения, которое сорвало с места и Луну, и большую часть обитателей Земли.

С отвращением заметив просительные нотки в голосе, Блэкетт испустил крик, полный искренней мольбы. Он увидел, как Клэр повернулась к нему, стряхнув охватившую ее на солнце дремоту.

– Как я могу туда вернуться? – воскликнул он. – Отошли меня обратно! Отошли нас обратно!

Спорки встал и стряхнул песок с шерсти, обдав Блэкетта жалящими чешуйками слюды.

– Продолжай то, что начал, – ответил пес, – и позволь Господу в конечном итоге быть с тобой.

В голове Блэкетта рассеялись облака неуверенности, подобно тому, как едкие и кислотные облака Венеры были высосаны и переброшены на перемещенную Луну. Он вскочил, нагнулся, схватил Клэр за руку и поднял ее, моргающую и протестующую.

– Клэр! Мы должны воспроизвести церемонию большого храма! Здесь, на берегу океана. Я лишь зря терял время, пытаясь выполнить этот ритуал на суше. Ведь теперь Венера – планета с огромными океанами!

– Черт побери, Роберт, отпусти, мне больно…

Но он уже тащил ее к стоячей, разящей солью воде. Цепочки их параллельных следов виляли, выписывая семиотику освобождения. Он стал размечать периметр храма, начав с пропилекума, повернул под прямым углом и провел до восточной экседры и подножия древней цистерны. Он совершал обратное путешествие в археологическое время, погружаясь все глубже в те далекие полумиры, которые заметил в рисунках своих безумных пациентов.

– Роберт! Роберт!

Они вошли в воду, лениво окатившую их лодыжки и бедра подобно высунутому языку собаки размером с планету. Блэкетт ахнул. На границе моря и песка выпускали воду из панцирей трехдольчатые членистоногие, медленно перемещаясь наподобие огромных мокриц.

– Трилобиты! – воскликнул Блэкетт.

Он осмотрелся, крепко сжимая руку Клэр. Вдалеке на берег накатывались длинные зеленые волны прибоя. Их гребни срывались, окутываясь пеной, приподнимали древних животных и потягивали Блэкетта за ноги. Он побрел вперед, поддавшись зову венерианского океана, но вовремя опомнился и, обернувшись, увидел широкое зеленое покрывало из крон высоченных деревьев. А в пурпурном небе, по бокам от солнца, бледно светились два полумесяца. Блэкетт восторженно посмотрел на свою спутницу, расхохотался и обнял ее.

– Клэр! – крикнул он, живой и на Венере. – Клэр, у нас получилось!