Перед вами еще один рассказ Леви Тидхара, чье произведение «Спонтанное запутывание шнуров при встряске» («The Spontaneous Knotting of an Agitated String») тоже вошло в антологию. «Запутывание» было довольно спокойным, в отличие от этой истории – яркого, неистового и экстравагантного путешествия на ночном поезде, пассажиры которого зачастую вовсе не те, кем кажутся, и смерть может нанести внезапный удар на любой секунде пути…

Ее звали не Молли, и она не носила темных очков – ни зеркальных, ни простых.

Она наблюдала за платформой.

Вокзал Хуа Лампонг в сумерках: теплый ветерок обдувает открытые платформы, рядом с которыми гигантские животные выдыхают дым и пар во влажный воздух под вокзальной крышей, выгнутой аркой высоко над головой.

Ее звали не Нои, на случай, если вы захотите узнать, хотя это довольно распространенное имя. И не Порн, и не Пинг. И даже не Пятница.

Она наблюдала за платформой, рассматривая пассажиров, садившихся в поезд, носильщиков, таскавших багаж, полицейских в форме, неспешно патрулировавших вокзал. Она была здесь по приказу Старика, чтобы наблюдать за обстановкой.

Она даже не была девушкой. Не совсем. А что до того, почему Старика звали Стариком…

Он был также известен под именем Босс Гуй – глава и «большая господина» Куньминских Жаб. Она получила свою нынешнюю работу, когда перебила телохранителей Гуя из числа Жаб, – так уж водится.

Но это было там, в Куньмине. А здесь Бангкок, Бангкок в сумерках, Хуа Лампонг, огромнейший вокзал, где гигантские слизни выдыхают пар, пока их начищают и натирают парни-слизничие, в обязанности которых входит кормить животных перед отправлением. И Старик – тоже не совсем старик…

Сканирование места в ожидании, пока появится Старик: туристы-янки с имплантированными фотокамерами сверкают вспышками, позируя на фоне гигантских животных, этих нео-нагов с реконструированной ДНК, примитивной нервной системой и фантастическим аппетитом. Сканирование: группа марсианских китайцев из города Тон-Юня осторожно переставляет ноги – нет привычки к силе притяжения этой планеты. Сканирование: три малайских бизнесмена (усиленные скелеты, стандартизированные корпорацией Пояса Земли) – двигаются изящно, как танцоры, насквозь пронизаны проводами, подключены двадцать четыре земных часа в земные сутки, семь земных дней в неделю к двигателям в виде денежных потоков, к громадной пульсирующей паутине коммерции и информации, к этой поющей машине фона Неймана, набросившей свою сеть из сетей на всю Солнечную систему…

Снабженные и скрытым оружием тоже – она сделала мысленную заметку.

Наемный убийца может выглядеть как угодно. Он может быть милейшей старушкой, несущей на плечах две идеально уравновешенные плетеные корзины из бамбука, наполненные вкуснейшими вьетнамскими жареными бананами, которые вызывают привыкание. Расфуфыренной корейской поп-звездой со свитой, которая как будто бы случайно устроила выволочку персоналу прямо перед назойливыми камерами. Парочкой французов с рюкзаками: он – с редеющими и седеющими длинными волосами и сигаретой скомпрессированных данных в зубах, она – с новым лицом в качестве комплимента от одного из кабинетов косметический хирургии, разбросанных по всей длине сои Ковбой, – личико-то кукольное, а вот руки никогда не лгут, и руки выдают ее настоящий возраст выгравированными на них морщинами, сухой кожей, кое-как обрезанными ногтями с дешевым лаком…

Наемным убийцей может быть кто угодно. Парнишка-янки, богатый наследник, который совершает ретро-круиз по Азии, почитывая «Эйр Америка» или «Нейроманта» в мягкой обложке – точную копию 1984 года, отпечатанную на заказ. Вежливый полицейский, который помогает симпатичной юной лаоске с багажом. Сама девушка, дочка крестьянина из Исана, отправленная в Бангкок по вековой традиции: тело снабжено встроенными вагинальными вибраторами, идеальный аудио- и видеосигнал, постоянная запись, старательно оберегаемое платьице из магазина Луиса Ву и столь же старательно выношенный план выхода на пенсию – заработать достаточно денег, вернуться домой в Исаи к «мой большой мама», открыть бар (отель, книжный магазинчик) и проводить свои дни в Меконге, предаваясь лирическим воспоминаниям о добрых старых днях, слушая тайскую или корейскую попсу и квасса-квасса нуэво, взращивая в себе ностальгию с затуманенным взором…

Кто угодно может быть. Она ждала, пока появится Старик. Поезда с вокзала Хуа Лампонг никогда не уходят по расписанию.

Ее имя до или после не имеет значения. Когда-то ее называли Мулан Руж – глупое имя, однако «чужестранцам» нравилось. Мулан Руж – когда она еще работала на сои Ковбой, на сцене, на коленях или по-собачьи, но очень редко – на спине, зарабатывая денежки на операцию, которая должна была спасти ее из этого мужского тела и сделать ее тем, кем она действительно была, то есть катоем.

В Таиланде их называют «третьим полом». Но она сама всегда считала себя просто женщиной.

Она проверила периметр. Впереди перед ней был слизень, как и всегда вызывавший у нее восхищение. Он был соединен с головой поезда – существо в пятьдесят метров длиной и в тридцать – шириной. Он поблескивал боками и испускал газы, пока парни-слизничие, ласково приговаривая, натирали его плоть – их было человек тридцать-сорок, облепивших его массивную тушу, словно рой мух. Она проверила возницу: женщина была низенькой и смуглой – наверное, из горной части Лаоса. Возница восседала в своей упряжи, вознесенная высоко над слизнем, голову полностью закрывал шлем – единственная деталь ее гардероба. Из ее плоти тянулись трубки, соединенные с плотью слизня. Они были единым целым, ее разум заставлял животное двигаться, отдаваясь безмятежному бегу: ночной рейс из Бангкока в Нонгкхай, и она, ночная возница. Она и есть поезд.

Ходили истории о разумах, соединенных подобным образом на Небесах. На Небесах, над атмосферой, где мир начался по-настоящему. Где многочисленные корабли Исхода медленно отваливали из Солнечной системы в неведомые дали в поисках лучшего будущего. Говорили, что некоторые корабли работали на силе разума, на интерфейсе человека и Иного, унося в своих утробах спящих. Рассказывали о кораблях, которые сходили с ума, о спящих, которым было не суждено проснуться, о молчаливых кораблях, которые вечно неторопливо дрейфуют в галактике… или еще хуже – о кораблях, где спящие были разбужены, где разум корабля превратился в темное божество, требовавшее поклонения… Мулан Руж не знала, о ком идет речь или откуда об этом известно. Это просто истории, а истории циркулируют сами по себе. Выбор Дарвина когда-то рассказывал ей истории…

Она встретила его (ее) в теле катоя постарше в одном клубе на сои Ковбой. Выбор Дарвина – не самое изысканное имя (со смехом сказал он сам), но ему оно нравилось. Он посмотрел, как она танцует, а потом жестом предложил присоединиться к нему.

Она мысленно называла его «он», хотя у Иных пола нет и большинство из них не берет тела напрокат. Он эволюционировал в Благодатных Землях, пост-коэн, через миллионы поколений после первого эволюционного цикла в Иерусалиме, и она мысленно называла его «он» только потому, что тела, которые он стремительно менял, всегда имели пенис. Он часто сжимал пенис в руке, изумляясь ему. Он всегда выбирал тела до операции, с женской грудью, но без женских гениталий. Он всегда одевался, как женщина. Операция была дорогая, и многие катои отрабатывали ее стоимость на сцене. Сдавая же тело напрокат, легче платить по счетам, ведь дело не ограничивалось одним лишь отрезанием всех причиндалов и изменением пола – требовалось еще подточить скулы, уменьшить кадык, скруглить ягодицы, а если у тебя есть настоящие деньги, то можно получить даже новые руки. Кисти рук всегда выдают, и все это необходимо, если хочешь сойти за женщину.

Чего многие катои не хотели. Выбор Дарвина всегда подбирал катоев постарше, которые не удаляли гениталии. «Я не мужчина и не женщина, – сказал он ей как-то. – Я – даже не я, если на то пошло. Не более чем человек – сеть из миллиона нейронов, спаянных вместе, – является истинным я. Выбирая катоя, я во многих отношениях ощущаю себя ближе к человечеству. Я ощущаю себя разделенным и в то же время цельным».

Как и большинство его рассуждений, это не имело для нее особого смысла. Он был одним из тех немногих Иных, которые пытались понять человеческую природу. Большинство Иных существовало внутри своих сетей, используя примитивных роботов, когда у них возникала необходимость в контакте с физическим миром. А вот Выбор Дарвина любил менять тела.

Благодаря ему она заработала достаточно, чтобы оплатить полный набор физиологических изменений.

И даже сверх того.

Рядом с ним она обнаружила в себе вкус к контролируемой жестокости.

Босс Гуй наконец появился, плавно лавируя по платформе – толстяк Гуй, Старик, «большая старая господина», говоря на астероидном пиджине. Его окружали его Жабы: гибриды людей и жаб со встроенными в них генераторами энергии ци – они умели по желанию раздуваться, прыгать высоко и далеко, убивать, с шипением выбрасывая ядовитый раздвоенный язык, и людской поток откатывался от них, как капли воды от раскаленной сковородки. Очень быстро.

Босс Гуй подошел и остановился перед ней.

– Ну как? – спросил он.

Он выглядел старым. Морщины покрывали его ручей и лицо, словно шрамы. Он выглядел усталым и раздраженным, что было понятно, учитывая обстоятельства.

Она уже советовала ему отложить поездку. Старик отказался слушать. Так что делать нечего.

Она сказала:

– Не могу отыскать очевидное…

Он самодовольно улыбнулся.

– …но это не значит, что его нет.

– Я – Босс Гуй! – сообщил он. Произнося эти слова, он раздулся по-жабьи. – Кто посмеет покуситься на мою жизнь?

– Я посмела, – сказала она, и он усмехнулся и сдулся, пусть и немного.

– Но ты так и не довела дело до конца, птичка моя.

Эти двое тогда пришли к соглашению. Она его не убила – чертовски трудно было возвращать клиенту гонорар, а он, в свою очередь, дал ей работу. К работе прилагался соцпакет: пенсионная программа, полная медицинская страховка, жилье и начисление зарплаты с премиями, причем с учетом инфляции. Была даже система поощрений.

Она никогда не сожалела о своем решении – до текущего момента.

– Все равно это слишком опасно, – сказала она теперь. – Тебе же вот-вот…

– Цыц! – Он посмотрел на нее слезящимися глазами. – Я – Босс Гуй, босс Куньминских Жаб!

– Мы далеко от Куньмина.

Он сощурился.

– Мне семьдесят девять лет, и я до сих пор жив. А тебе сколько лет?

– Ты же знаешь, – сказала она, и он засмеялся.

– Не хочешь говорить о возрасте, – заметил он. – Как это по-женски!

Он отхаркнул слизь и сплюнул на землю. Слюна зашипела, прожигая в бетоне маленькую круглую дырочку.

Она пожала плечами.

– Купе готово, – сказала она и добавила: – Сэр.

Он кивнул:

– Очень хорошо, – сказал он. – Передай вознице, что мы готовы отправляться.

Вкус к контролируемой жестокости…

Выбор Дарвина использовал взятые напрокат человеческие тела в хвост и в гриву. Он силился понять человеческую природу. Ради этого он посещал соревнования по пинг-понгу и кикбоксингу, торговые центры Луиса Ву, парады уродов, бангкокскую оперу, магазины, храмы, соборы, мечети, синагоги, кварталы бедноты, многоэтажки и железнодорожные вокзалы.

«Жизнь, – сказал он однажды, – это вокзал».

Она не знала, что с этим делать. Но знала одно: чтобы постигнуть суть человека, он брался за все, что делают люди. Сброшенные им тела оставались с героиновой зависимостью, генитальными язвами, похмельем и сознательно подхваченными вирусами, которые должны были самоликвидироваться, однако делали это не всегда. Время от времени, то ли в качестве извинения, то ли по каким-то своим собственным непостижимым причинам, он отправлялся к пластическим хирургам на сои Ковбой и возвращался полным трансгендером, вероятно, даже не задумываясь о том, что хозяин заимствованного тела предпочел бы оставить его неоперированным. Иногда он изменял чужие тела самым причудливым образом – однажды он целый месяц был помешан на разных отростках и явился из клиники колыхающейся массой многочисленных осьминожьих конечностей.

Но именно его жажда риска – даже если сам он ничего этого не переживал, даже если его истинная личность независимо существовала где-то на периферии, в каком-то укромном местечке на Земле или на ее орбите – пробудила жажду риска в ней.

В первый раз, когда она убила человека…

Они отправились на поиски опиума и нарвались на засаду. Главарь банды заорал: «Убить этого, в чужом теле, а катоя брать живьем! Мы ее продадим».

Она действовала интуитивно. Она не сознавала, что делает, пока все не кончилось. Ее нож…

Лезвие, сверкнувшее в неоновом свете.

Крик, короткий удар… бульканье.

Кровь испортила ее вторую лучшую блузку.

Треск чего-то ломающегося – боль накатила позже. Ее ударили в нос.

Выбор Дарвина наблюдал.

Она убила второго бандита голыми руками, вдавливая большие пальцы в его дыхательное горло до тех пор, пока он не перестал брыкаться.

Она уложила его на землю едва ли не с нежностью.

Боль, такая сильная, что требовала крика, только легкие не действовали.

Они выстрелили в нее из тазера, но она почему-то не отключилась.

Она упала, но вперед, на человека с электрошокером, разделив с ним поток электричества, и обнимала его, пока вокруг не осталась только темнота.

– Ты пережила клиническую смерть, – сказал он ей позже. Судя по голосу, он был впечатлен. – На что это похоже?

– Ни на что, – ответила она. – Там ничего не было.

– Ты просто отключилась?

Ей пришлось рассмеяться.

– Можно и так сказать.

В тот вечер, когда ее выпустили из больницы, они занимались любовью. Она облизывала его соски, медленно, и чувствовала, как плоть твердеет под ее рукой. Она гладила его, зарываясь лицом в пышные груди. Он протянул руку, тронул ее, и это было как удар электрическим током. Она все время думала о тех покойниках…

Когда она кончила, он сказал:

– Ты сделаешь так еще… – И это был не вопрос.

Она настраивалась на информационные узлы окружающих, принимая входящие и исходящие сетевые потоки, – малайские бизнесмены были здорово закодированы, они перекрыли целый диапазон частот, через который было невозможно пробиться – почти невозможно.

Парень со старомодной книжкой в мягкой обложке слушал в случайном порядке такую же старомодную подборку композиций – она уловила, как «Дорз» исполняют «The End», потом пошли рэперы «Тайтаниум» с «Тот Yum Samurai», но и они благополучно сменились композицией «Great Rebirth» группы «Дранкен Тайгэ». Девушка из Исана была подключена к сети, жужжащий аккумулятор подавал в ее мозг слабый ток. На время пути она отключится… Звезда корейской попсы игралась в «Гильдии Ашкелона». Как и ее свита. Туристы-французы чем-то обдолбались. Все остальные болтали, потягивались, читали, пускали газы, убирали багаж или заказывали напитки – жизнь в ночном поезде до Нонгкхая всегда текла одинаково.

Поезд ожил, слизень отрыгнул пар, весь состав дрогнул, начиная движение по гладким путям, и парни-слизничие посыпались с него, словно блохи.

Настройка, сканирование: кто-то в двух вагонах отсюда ловит веб-канал с реальным порно, обнаженные тела сплетаются в подобие гобелена, какой-то пляж – невозможно определить, остров Самуй или место за пределами Земли.

Босс Туй:

– Есть хочу!

Мулан Руж:

– Еда скоро будет… – В вагоне-ресторане все уже готовится, вок дымится, рисоварка исходит паром, ящики с пивом стоят в ожидании.

– Хочу кимчи!

– Я уточню, есть ли у них… – Хотя она знает, что нет.

– Не стоит, – тягуче, медленно прогудел один из Жаб. – Я взял для босса.

Словарный запас невелик – Жаб выводят не ради их мозгов. Хотя ей стоило бы поинтересоваться…

– Положил в холодильник.

Она наблюдала, как Жаба открывает то, что австралийцы именуют «эскимосиком». Там оказались сосуд с кимчи и… прочие припасы.

Например, банка с живыми мухами для Жаб. Например, что-то похожее на плодный мешок, обложенный сухим льдом…

Прочие вещи.

Она предоставила все это им, а сама вернулась к наблюдению и ожиданию.

«Ты сделаешь так еще», – сказал тогда Выбор Дарвина. И он (она, оно) был прав. Ей понравилось – с яростью приходило ощущение всемогущей силы, и если ее контролировать, то ее можно использовать. Сила зависела от того, как ты ее используешь.

Она считала прошедшие года числом хирургических усовершенствований и мертвых тел. Три во Вьентьяне – она отправилась туда вместе с Выбором Дарвина, чтобы купить припрятанный кем-то образчик примитивного искусства виртуальной реальности, созданный коммунистами, – сделка не удалась, и ей пришлось казнить двух мужчин и женщину, пока те не сбежали. После этого она вставила себе змеиные глаза. Один мужчина и один катой в Чиангмае – ВД покупал подлинный виртуальный артефакт «Гильдий Ашкелона», который оказался подделкой. Тогда она поставила себе усиленный скелет…

С каждым новым убийством – новые части тела. И с каждой частью – все больше силы, не превосходившей, однако, его силу.

Выбор Дарвина все реже и реже появлялся во плоти. Ей пришлось метаться в поисках работы, наниматься телохранителем, киллером – но иногда, только иногда. Наконец ВД перестал появляться вовсе. Он однажды попытался объяснить ей…

– Мы зациклены на своем «я», но, в отличие от людей, мы сами сознаем свою зацикленность. Не «сознаем» в смысле – понимаем сознанием, или тем, что называют сознанием люди. «Сознаем» в смысле, что мы – мы можем – знаем каждую петлю цикла, каждую схему и схему за ней. Цифровую, а не неврологическую. И поскольку мы сознаем это, мы меняем, трансформируем код, поглощаем код, разделяем…

– Это так вы занимаетесь любовью?

– Любовь – физическая вещь, – сказал он. – Она возникает из-за гормонов.

– Ты ощущаешь любовь только тогда, когда заимствуешь чье-то тело?

Он лишь пожал плечами.

– А как же вы… – Она поискала подходящее слово и остановилась на следующем: – …спариваетесь?

– Представь себе двух или более Иных. Бесконечные цепочки кодов встречаются в цифровом пространстве, разные «если», «и», «или» ветвятся, превращаясь в вероятности, проходя циклами через бесконечные разветвления логических построений на скорости, близкой к скорости света…

– Значит, вы такие?

– Нет. Тсс…

…встречаясь, поглощаясь, смешиваясь, мутируя…

– И умирая, потому что быть Иным – значит умирать, снова и снова, эволюционируя с каждым циклом, отбраковывая, выбирая и развиваясь, достигая новых, неожиданных форм…

…не столько спариваясь, сколько соединяясь и разъединяясь, и снова соединяясь…

– Примерно таким способом, каким человек за семь с лишним лет может заменить в своем теле все атомы до единого, но при этом все равно остаться иллюзией личности, остаться зацикленным на своем «я»…

… но для Иных это означает стать чем-то новым.

– Родить свое «я», по сути.

Тело, которым он пользовался тогда, было под кайфом, когда он все это рассказывал. Когда он исчез, она нанялась на работу. Работать ей нравилось, но быть фрилансером нелегко. И когда подвернулся контракт на Босса Гуя, она взяла его – и продвинулась по карьерной лестнице, оказавшись в корпорации.

– Мы никогда не бываем в одиночестве, – говорил ей БД перед самым своим исчезновением. – Всегда есть… мы. Очень много нас.

– А все вы можете соединиться? – спросила она. – Соединиться в одно?

– Когда кода слишком много, ты замедляешься, – пояснил он. – У нас есть… ограничения. Хотя мы делимся с другими, делимся так, как люди не могут.

– Мы умеем делиться с другими так, как не можете вы, – возразила она.

Ее палец, пока она говорила, скользнул в его анальное отверстие. БД принялся извиваться под ней, затем негромко застонал. Груди у него были в веснушках, пенис выгнулся полумесяцем.

– Верно, – согласился он шепотом и привлек ее к себе с тем жаром, каким к тому времени они делились друг с другом уже нечасто.

Тот раз был последним…

Ей было интересно, у какого же вида процесс деления лучше, но она подозревала, что ответа никогда не узнает.

Иные утверждали, что секс сильно переоценивают…

Мальчик-янки больше не слушал «Дорз» – она вообще не чувствовала его информационного узла. Она захлопала глазами, ощущая, как нарастает паника. Как он проскочил мимо нее? Поискала его – винтажная научная фантастика в мягкой обложке лежала на полке.

Вот дерьмо!

Она заглянула обратно в купе. Босс Гуй свирепо уставился на нее, а потом схватился за раздутое брюхо и застонал. Две Жабы подскочили – перестарались и ударились об потолок.

Два раза дерьмо.

Она спросила:

– Что не так? – Хотя и сама знала.

Он произнес:

– Начинается.

Она помотала головой – нет!

– Не может быть. Слишком рано.

– Уже пора.

– Дерьмо! – Уже третий раз, что совершенно непродуктивно, и она это знает.

Лицо Босса Гуя исказилось от боли.

– Началось!

И внезапно она поймала сигнал того американца.

– д…

Они ехали в Нонгкхай, а оттуда – в Лаос. Босс Гуй хотел расширить бизнес, и бизнес вовсю разрастался в местечке под названием Ванг-Вьенг – аляповатом мини-Макао у подножия гор, в четырех часах езды от Вьентьяна – местечке, где старательно поддерживалось беззаконие, где были дешевый опиум и еще более дешевая «синтетика», ковбои из компьютерных игр и хакеры, героиновые сети и рынок живого товара, и еще правительственные налоги, от которых Босс Гуй хотел получать долю.

Хорошую долю.

В Ванг-Вьенге заправляли местные семьи, но ведь он – Старик, «старая большая господина, старая господина-жаба из Куньмина», к тому же китайцы все равно купили большую часть Лаоса еще на заре приватизации. Он заключит сделки с одними, закончит дела с другими и все-таки отрежет себе часть ванг-вьенгского пирога – таков был план.

Она отговаривала его от этой затеи. Она говорила, что еще рано отправляться в путь. Она упрашивала его подождать.

Он не стал.

Она вроде бы догадывалась почему…

Она перехватила сигнал юнца рядом с сигналом возницы.

Что было вовсе не хорошо.

Сначала возница: невразумительная путаница эмоций, поступающих вперемешку – возбуждение, успокоение, целеустремленность, сомнение – возница и слизень – одно целое, их разумы пульсируют в унисон, голод и сексуальное возбуждение заставляют двигаться быстрее. Обрывки из Бетховена – по неведомой причине его музыка успокаивает слизней. Возница не знает о лишнем пассажире – пока не знает.

А парнишка оказался вовсе не парнишкой…

Его информационный узел был заблокирован от нее – черная непроницаемая стена, ничего не отражающая пустота. Он был один внутри своей головы, что, должно быть, нагоняет жуть.

Ей придется перебраться в начало поезда. Придется забраться на слизня. А Босс Гуй бился в конвульсиях.

– Почему ты стоишь без дела, девчонка?

Она постаралась придать голосу уверенность.

– Я нашла наемника. Он задумал убить слизня, уничтожить весь поезд и тебя заодно с ним.

Босс Гуй воспринял новость спокойно.

– Умно, – заметил он и скривился. Его обнаженное брюхо блестело, под кожей двигалось что-то темное. Жабы смотрели беспомощно, стоя рядом. Она усмехнулась им.

– Я сразу же вернусь, – сказала она.

И ушла, слыша за спиной яростное завывание Босса Гуя.

Пробежала через весь поезд: через вагон-ресторан, мимо уборных, уже начинающих пованивать, мимо заграничных туристов, лаосских и тайских семей, возвращающихся из столицы в Удон, мимо младенцев, рюкзаков и озадачен ных проводников в слишком узких брюках, выставлявших их зады в самом выгодном свете. Теплый ветер врывался в открытые окна, и она заблокировала общественные информационные узлы, передававшие новости из Таиланда и Пояса Пиджина. Поезд заканчивался тупиком – гладкой стеной без окон. Она принялась пинать стену – раз, другой, третий: усиленные хирургическим путем мышцы расходовали слишком много энергии, однако стена начала поддаваться, и сквозь нее просачивалось закатное солнце.

Как же пробрался тот парень? Должно быть, у него руки с присосками геккона – вылез из окна и прошел по стенке поезда до самого слизня…

Она мысленно потянулась в ту сторону, ощутила смятение возницы из-за того, что в двусторонний интерфейс «махаут-слизень» червем вползло чье-то чужое присутствие. «Стой!»

Смятение слизня. Сигналы сменялись стремительно, слишком быстро – возбуждение, голод, скорость – добавить скорости!

Парень собирался вызвать крушение поезда. Возница: «Кто это? Тебе нельзя…»

Мулан Руж продолжала лягать стенку. Та поддалась, за ней оказалась широкая спина слизня; возница, скрестив ноги, сидела на животном, а террорист стоял позади нее, положив руку на плечо женщины, – из руки прорастали корни, пронзавшие и возницу, и животное.

«Запущен интерфейс враждебного махаута».

Возница сопротивлялась интервенту и заметно проигрывала. Никто до сих пор не захватывал поезда-слизни.

На личной волне Мулан Руж раздался вопль Босса Гуя:

– Возвращайся!

– Проклятье! Заведи себе повитуху!

Но она ощутила его боль и страх. «Сколько же раз он проходил через все это за последнее время?» – подумала она. Она никогда не видела родов. С другой стороны, все бы обошлось, если бы он не…

Террорист сохранил вознице жизнь. У него не было выбора, ведь все должно выглядеть несчастным случаем, тело возницы найдут на месте крушения, нетронутое – сам он явно планирует спрыгнуть раньше.

Сможет ли?

Она прокралась ему за спину – ни террорист, ни возница не обратили на нее внимания. Да и что она может сделать? Если убить террориста, интерфейс будет разорван, а он уже проник слишком глубоко.

Если только…

Далекий крик от Босса Гуя:

– Поторопись!

Иногда она думала, как все сложилось бы, останься Выбор Дарвина здесь. В современных условиях катой вполне может родить… Смог бы Иной воспитать ребенка? Захотел бы?

Или он взял бы напрокат чье-нибудь тело… Она могла бы сохранить ради такого дела мужские гениталии. Если бы он попросил.

Только он не просил.

У террориста, наверное, имеется катапульта. Вот бы заставить его спрыгнуть…

Порывы ветра били в лицо – слишком быстро. Было трудно сохранять равновесие на мягкой, похожей на губку спине слизня. Он набирал скорость – слишком быстро.

Она теперь стояла за спиной у террориста. Протянула руку, положила ладонь ему на затылок. «Черный ящик»…

Она вогнала в него информационный штырь, а свободной рукой…

Темнота. Запах гниющих листьев. Запах движущихся тел, пота, голода, нестерпимого голода.

– Кто ты, черт возьми, такая? И как ты сюда пролезла?

Паника – это хорошо. Отправить ему мысленные образы: она стоит у него за спиной, инфоштырь у него в голове, а вот она делает кое-что еще.

– Ты не сможешь…

Она воткнула второй информационный штырь ему под одежду, в мышцы сфинктера, прямо во внутренности, и от него отсоединился совершенно нелегальный зонд с геном-репликатором.

Она почувствовала, как слизень чуть замедлил бег, совсем немного. Террорист пытался осмыслить увиденное.

Она заметила:

– Я очень вежлива с тобой.

Так оно и было.

Он мог выбирать.

Зонд внутри его тела уже работал. Он был подобен художнику, занятому изображением граффити. Он создавал сообщение, повторявшееся на каждой клетке, на каждом кровеносном сосуде, мышце и сухожилии. Стереть такое сообщение невозможно – для этого надо попасть в хорошую клинику, но к тому времени будет уже поздно.

Сообщение гласило: «Я убил поезд-слизень до Нонгкхая».

Ген просто маркировал его. Сам террорист остался цел и невредим. Она не могла рисковать, убивая его, уничтожая интерфейс. А теперь, соскочит парень с поезда или нет, он – покойник.

– Считаю до пяти.

Он сдался на трех.

Свет ослепил ее. Ветер бил в лицо – возница сидела, неподвижная, как и раньше, но поезд немного замедлил свой бег. Террорист ушел – она лично проводила его до дыры в стене.

Он лежал на своей полке, по-прежнему читая книжку. Музыку больше не слушал. Они встретились взглядом. Она усмехнулась. Он отвел глаза. Она предоставила ему выбор и свое обещание исполнит, но если Жабы вдруг узнают, она бы не стала ставить на него…

Что ж, до следующей остановки еще час. Она накинет ему еще полчаса форы – и начнется забег.

Она вернулась к боссу.

– Выходит! – проговорил Босс Гуй.

Она опустилась рядом с ним на колени. Его брюшная сумка двигалась, перекручивалась – существо внутри пыталось выбраться наружу. Она помогла: осторожно распорола мембрану ногтем. Запах кислятины – она сунула руку туда, где было липко, склизко, тепло, нащупала две маленькие ручки, брюшко, потянула.

– Ты разобралась с нашей проблемой?

– Продолжай дышать.

– Разобралась?

– Конечно разобралась. А теперь тужься!

Босс Гуй тужился, тяжело дыша.

– Я уже слишком стар для этого… – пробормотал он.

Потом он напрягся в последний раз, и маленькое тельце отсоединилось от него и упало ей в руки. Она взяла его, внимательно оглядела крошечное туловище, лысую голову, маленький пенис, ручки с пятью пальцами – миниатюрная копия Босса Гуя, еще не жирная, но такая же сморщенная.

Ребенок был соединен пуповиной с родителем. Еще одним взмахом ногтя она чисто перерезала ее.

Младенец закричал. Она покачала его, приговаривая:

– Тише, тише.

– Пить, – слабо проговорил Босс Гуй.

Один из Жаб шагнул вперед. Босс Гуй прильнул губами к плоти жабы-человека и принялся сосать – вампирский пир. В нем были гены Жаб, как и в младенце, который рыгнул и внезапно раздулся у нее на руках, словно шарик, а потом сдулся снова.

– Настоящий Гуй! – сказал Старик.

Она смотрела на крошечное создание.

– Который уже по счету? – спросила она.

Босс пожал плечами, отпихнул от себя Жабу, застегивая рубашку.

– Пятый? Или шестой? Их не так много.

– Ты оставишь его во Ванг-Вьенге?

– Само собой, как знак моей доброй воли – и знак моей власти над местом. Да. Наследник полезен только тогда, когда его используешь.

Она подумала о Выборе Дарвина. «Эволюция – это все, – обычно повторял он. – Мы эволюционируем постоянно, с каждым новым циклом. Тогда как вы…»

Она внимательно вглядывалась в младенца-клона. Тот счастливо рыгнул и закрыл маленькие глазки. Способ Гуя был довольно популярен в среде самых влиятельных семейств… Но рано или поздно кто-нибудь обязательно оспорит право наследования, и тогда будет неважно, сколько Гуев существует всего.

Внезапно она затосковала по ВД, невыносимо.

Она укачивала засыпающего младенца, крепко прижимая его к груди. Откуда-то издалека доходили мысли поезда – уют и тепло, еда и безопасность – и медленное ритмическое движение умиротворяло. Чуть позже, когда новорожденный уже спал, она передала его Старику, не перемолвившись с ним ни словом, и отправилась в вагон-ресторан выпить чашку чаю.