Перед вами еще одно произведете Роберта Рида: его «История терраформирования» появлялась выше в этом сборнике. На сей раз Рид мастерски объединил загадочное убийство и по-настоящему научно-фантастическую историю, в которой элемент фантастики весьма существенен как для развития повествования, так и для раскрытия преступления. К тому же это увлекательный рассказ о жизни спортсменов, поскольку бег как вид спорта является неотъемлемой частью сюжета. Рид и прежде использовал спортивную тематику в своих произведениях, и его очевидная осведомленность в вопросах бегового спорта проявляется в том, как эффектно Рид бросает читателя к финишной черте…

 

Глава первая

Лукас просыпается от телефонного звонка. Он хватает устройство с тумбочки, крепит к правой щеке. Скорее всего, это кто-то из списка разрешенных контактов, поэтому Лукас подключается к линии. Он не слишком силен в цифрах, с чтением и того хуже, однако у него настоящий дар различать звуки и голоса. В трубке по-особенному молчат. Тогда он понимает.

– Во сколько бежим? – спрашивает голос.

– Ты не бежишь, – отвечает Лукас. – Ты мертв.

И отключается.

Почти сразу Лукас ощущает жалость. И капельку вины. Но главным образом он злится, поскольку уже знает, чем все закончится.

Часы на тумбочке и телефон показывают одно и то же время. Пять часов три минуты утра. То, что называет себя Уэйдом Таннером, прямо сейчас берет барьеры, пытаясь вновь прорваться в список разрешенных номеров. Такой забег может длиться десять секунд, а может и десять минут. И пока этот разговор не завершится, заснуть не получится. Но если Лукас сам наберет личный номер Уэйда, то создастся впечатление, будто он не прочь поболтать, а это вовсе не так. Вот почему он велит своему телефону перестать сопротивляться и принимать все входящие.

И звонки не заставляют себя долго ждать.

– Знаешь, что тебе нужно? – произносит сексуальный голос девушки-иностранки. – Развлечься.

Лукас дает отбой и смотрит на дисплей. Входящих сигналов, умоляющих его об ответе, уже дюжина. Две дюжины. Помечена всякая хренотень для взрослых или фуфло о пляжной распродаже. Он выбирает наугад среди оставшихся звонков, и мужской голос произносит:

– Умоляю, не вешай трубку.

Акцент кажется знакомым и приятным, слова звучат напевно.

– Я живу в Гоа, и у меня нет денег на кондиционер, и на еду тоже нет. Но у меня есть дочь, очень хорошенькая.

Лукас стонет.

– И еще маленький сын, – продолжает голос, запинаясь в конце каждого слова. – Тебе знакомо чувство отчаяния, друг мой? Тебе понятно, на что способен пойти отец для спасения своей драгоценной кровиночки?

Лукас отключает звонок и принимает очередной входящий сигнал.

В трубку возвращается молчание, таинственная пустота. И опять то, что не Уэйд, произносит:

– Так когда мы побежим?

– В семь часов, – отвечает Лукас.

– От «Игрека»?

– Само собой.

Хриплый голос Лукаса всегда кажется слишком громким – самую малость; широкий выразительный рот отчетливо артикулирует звуки. Лицо его, обожженное солнцем и обветренное, как у всех спортсменов-бегунов, несет печать еще более тяжких испытаний. Сверкающие карие глаза в постоянном поиске препятствий. Длинные черные волосы седеют и редеют на макушке, зато тело, несмотря на сорок четыре года, находится в прекрасной форме: широкие плечи, мощная грудь и тонкая талия, а ноги исключительно длинные.

– Ты бежишь с нами? – спрашивает Уэйд.

– Да, – Лукас садится в кровати, холодная тьма обступает его со всех сторон.

– Кто еще собирается?

Едва Уэйд начинает говорить, на его голос тут же накладываются другие звуки. Кажется, что покойный собеседник сидит в большом помещении, заполненном людьми, и все они стараются вести себя тихо, пока он общается. Лукас так и видит перед собой эту картинку: куча людей толпится и толкается, шуметь никто не хочет, но каждому из них тоже нужно шептаться, нужно дышать.

– Кто еще? – повторяет Уэйд.

– Все, полагаю.

– Хорошо.

– А сейчас мне надо поспать.

– Пользу сна переоценивают, – говорит Уэйд.

– Как и многое другое.

Голос смеется. Раньше, услышав подобный звук, можно было подумать, что ты свихнулся. А сейчас это вроде как в порядке вещей.

– Ладно, больше тебя не беспокою, – говорит Уэйд. – К тому же мне надо еще кое-кому позвонить.

И снова в трубке воцаряется правильная пустота. То самое отсутствие звука, когда на том конце линии никто ничего не говорит.

Лукасу больше не спится, но он всегда может выпить кофе.

К половине седьмого утра содержимое целого кофейника уже переместилось в его желудок и растекается по кровеносным сосудам. В доме около десяти градусов тепла, поэтому на нем плотная полипропиленовая фуфайка и синяя ветровка с черными штанами – все эти вещи служат ему не первый год. А вот кроссовки почти новые. В телевизоре на кухне Стив Маккуин гоняется за наемными убийцами среднего возраста вместо того, чтобы заняться чем-нибудь путным – например, переспать с Жаклин Биссе. Маккуин мчится на машине, а Лукас протирает кофеварку и столешницу, а еще кружку с эмблемой «Бостонский марафон – 17». В эфир запускают рекламу, очередную просьбу о материальной помощи; со смесью жалости и раздражения Лукас выключает телевизор. Затем он опускает ручку термостата на пять градусов вниз и надевает чистые кольчужные перчатки мясника и шерстяные варежки, которым стукнуло почти пятнадцать лет. Головная повязка болтается у него на шее. Он натягивает черную вязаную шапочку, все еще пахнущую нафталиновыми шариками. Рюкзак ждет его у запасного выхода, готовый отправиться с ним в путь. Лукас надевает его, застегивает ремни. Остается выполнить лишь еще один ритуал – закинуть правую ногу на табуретку и приладить поудобнее чудо-браслет на голой лодыжке, чтобы тот мог беспрепятственно соприкасаться с его телом и сообщать куда надо о том, что его носитель трезв.

Воздух снаружи ледяной и промозглый. Лукас бежит трусцой по переулку, сворачивает туда, где ветер. Руки движутся свободно, придавая ускорение и без того широкому шагу. Даже при неспешном темпе заметно, как стремителен Лукас. Мечта любого тренера – открыть миру подобный талант: эдакое сочетание силы, грации и врожденной выносливости. Шаг такой плавный, такой грациозный. Такой совершенный. Поставь на эту голову кружку пива – ни одна капля не выплеснется. Однако по закону природы в таком идеальном теле должны водиться хоть какие-нибудь мозги, а чтобы осушить чертову кружку пива, есть много других способов.

Необязательно читать новости, чтобы узнавать новости.

Где-то вдалеке на два голоса воют сирены, каждая в погоне за собственными неприятностями. С выбоинами и колдобинами на этой улице не соскучишься, из половины фонарей выкручены лампочки: и городскому бюджету экономия, и пару-тройку кусков угля можно сберечь. В спящих домах темно и тихо, каждый из них под завязку забит изоляционными материалами и оборудован дровяной печью. В большинстве дворов имеется свой огород с компостной кучей и бочкой дождевой воды. Половина крыш обшита солнечными панелями. Когда Лукас въехал в свой дом, вдоль улицы росли огромные робинии и болотные дубы. Однако большинство этих деревьев срубили на дрова – и потому что их кроны заслоняли от солнца дома и огороды. Потом те же самые дровосеки высадили молодые деревца – угольные патриоты повелись на налоговые заманухи; вот только к тому времени самые могучие деревья уже были принесены в жертву ради нескольких ночей дымного тепла.

Необязательно путешествовать по свету, чтобы знать, что где происходит.

Последний дом в этом квартале являет собой территорию Флориды. Переселенцы оттуда поселились в доме пару лет назад. Они хвастали своими тучными накоплениями и гениальными детишками – звездами спорта. Но рабочих мест, кроме Интернета да тяжкого труда на полях с ветряными мельницами, здесь нет, а сбережения всегда кончаются раньше, чем хотелось бы. Их большие автомобили оказались на федеральных свалках во время программы оптимизации. Лишняя мебель и драгоценности были распроданы в счет уплаты аренды. Катер и трейлер украсились табличками «Продается»: так они и торчат за гаражами, где их припарковали навечно. А потом к соседям приехали родственнички из Майами, уговорили впустить к себе пожить – именно тогда в полицию стали регулярно поступать жалобы на пьянки и драки, а затем парочку звезд спорта арестовали за контрабанду. С тех самых пор соседи из привилегированных эмигрантов официально превратились в простых беженцев.

Когда Лукас бежит против ветра, у него болят только щеки, а больше ничего. Поворачивает на запад – здесь уже теплее градусов на десять. В темноте лучше держаться середины улицы и следить за всем, что может ходить или бегать. Люди скорее бросят собственных детей и свои дома на затопленных берегах, но только не питомцев – питбулей и волкодавов. Конечно, разумнее бежать с выключенным телефоном, но Лукасу приятнее иметь дело сразу с двумя мирами. Его отдельный маленький мирок – это славное устройство, оно питается движением, жизнью. Крошечная проекция висит перед правым глазом Лукаса. Сейчас, пробегая по улице вместе с воображаемыми собаками, он не обращает внимания на экран. Тут-то и приходит звонок.

– Да?

– Ты еще не убежал? – спрашивает Уэйд.

– Нет, все еще сижу, – говорит Лукас. – Пью кофе, смотрю на умерших людей по телевизору.

В ответ звучит смешок.

– Согласно показаниям GPS, ты бежишь. Темп – миля за восемь минут: для тебя это все равно что пешком, нога за ногу.

– А копы знают? – спрашивает Лукас.

– Знают что?

– Что ты позаимствовал у них систему слежения?

– Ну и? Собираешься сдать меня им?

Нет, но на этом Лукас отключает телефон. К нему возвращается прежняя злость, и следующие несколько кварталов его ноги буквально летят над землей.

На улице возле здания клуба «Игрек», что в деловой части города, стоят люди. Пловцы и тяжелоатлеты кутаются в теплые шубы; закаленные бегуны одеты легче, в нейлон и полипропилен. Тротуар завален спортивными сумками. Люди стараются держаться спиной к ветру. При каждом выдохе или сказанном слове над их головами поднимаются струйки пара, подсвеченные голубоватым сиянием из-за стеклянной двери «Игрека».

Лукас замедляет бег.

Чей-то ворчливый голос произносит:

– Кто-то тут вскочил спозаранок.

Перейдя с бега трусцой на целеустремленный шаг, Лукас всматривается в лица и улыбается – сперва Одри, а потом уже всем остальным.

– Где же твой велосипед? – вопрошает голос.

– Пит, – произносит Одри. – Прекрати.

Но искушение слишком велико. С добродушной угрозой в голосе Пит Кадзян интересуется:

– Неужели копы и велосипед твой забрали?

– Да, – говорит Лукас. – Мой велосипед, и мои коньки, и мои лыжи. У меня и лошадка-пони была, но они ее застрелили. Так, на всякий случай.

Все, включая Пита, дружно смеются над остроумным ответом.

Лукас сбрасывает рюкзак и встряхивает руками. Пальцы затекли от ремней.

– Семь часов, – произносит Пит, дергая одну из запертых дверей. – А что важные птицы намерены делать сегодня?

– Сидеть на крылечке и каркать, – откликается Лукас.

Бегуны смеются.

– Какая сегодня дистанция? – спрашивает Одри.

– Миль двенадцать, а может, и четырнадцать, – отвечает Пит.

– Четырнадцать – это правильно, – говорит Даг Гатлин. Быстрый Даг. Он старше всех остальных, но тело у него поджарое, как у гончей.

Даг Крауз – самый младший из всех и самый крупный.

– Десять миль звучит куда как лучше, – говорит он.

– Сара и Мастерс тоже собираются, – сообщает Быстрый Даг.

– Да, мечтать не вредно, – говорит Пит, смеясь.

Закатив от досады глаза, Гатлин поясняет Краузу:

– Они встретят нас здесь и пораньше вернутся назад. И ты сможешь закончить вместе с ними.

– А Варнер где? – интересуется Крауз.

– Наверняка опоздает минут на пять и захочет посрать, – фыркает Пит. Бегуны смеются.

И тогда широкоплечая пловчиха начинает колотить в запертую дверь. Крауз смотрит на Лукаса.

– Он тебе звонил?

– Да.

– Мне он звонил дважды, – говорит Гатлин.

– Всем звонил с утра пораньше, хотя бы по разу, – произносит Пит. Бегуны вглядываются в пустой сверкающий вестибюль.

– Меня он обычно не беспокоит, – замечает Крауз.

– Должно быть, плохая ночка выдалась на небесах, – говорит Лукас. Бегуны сдержанно смеются – скорее для того, чтобы показать, что шутка была смешной, чем потому, что им действительно весело.

Тем временем пловчиха отходит от двери.

– Здесь Дин, – говорит она.

Дин – это высокий рыхлый парень, он все делает неспешно. Дин неторопливо идет через вестибюль. Вставляет ключ в замок, будто обезвреживает бомбу. Судя по тому, как медленно открывается дверь, весит она полтонны, не меньше.

– Что, холодно? – писклявым голоском интересуется Дин.

Неразборчивые ответы поднимаются в воздух тонкими струйками пара.

В вестибюле выстраивается очередь. Одри занимает место рядом с Лукасом:

– Думаешь, в этом все дело? Плохая ночка ему выдалась?

– Я вообще ни о чем не думаю, – говорит Лукас. – Если с утра я надеваю кроссовки, значит, день будет удачным.

 

Глава вторая

На стойке регистрации нужно предъявить большие и указательные пальцы – для подтверждения членства. Красная табличка предписывает посетителям брать только по одному полотенцу, но такими полотенцами, как в «Игреке», даже котенка не высушишь. Лукас хватает два, Пит – три. Оба Дата спешат первыми подняться по узкой зигзагообразной лестнице. Плакаты предупреждают: «Окрашено!», хотя краска высохла неделю назад, и запрещают мальчикам без сопровождения взрослых находиться в мужской раздевалке. На верхней площадке объявление, наклеенное на стальную дверь, извещает о том, что из-за проблем с бойлером горячей воды нет. Гатлин щелкает выключателями. Лампы освещают длинное узкое помещение, загроможденное бетонными столбами, выкрашенными в желтый цвет, и серыми шкафчиками. Ковер на полу серо-зеленый, вытертый. Воздух пропах дезинфекцией для туалетов и лосьоном после бритья. Доски для объявлений пестрят листовками с информацией о занятиях йогой, о программах поддержки физической формы в зимний период, а также о том, как достичь успеха в жизни. О случаях сомнительного поведения необходимо сообщать на стойку регистрации. Использованные полотенца следует выбрасывать только в специально предназначенные для этого корзины. Шкафчики необходимо запирать на ключ. «Игрек» не несет ответственности за украденные вещи. Но если оставите висячий замок на дневном шкафчике на ночь, то его срежут, а ваше имущество конфискуют.

Это твой «Игрек», гласит последнее объявление.

Пит арендует шкафчик в заднем ряду; шкафчик Лукаса рядом. Из соседнего прохода доносится голос Гатлина:

– Какой маршрут, кто-нибудь знает?

– Я знаю, – говорит Пит и умолкает. Ему едва за сорок, у него коротко стриженные седеющие волосы, волевое лицо. Взгляд ярко-карих серьезных глаз легко становится сердитым. Пит совсем не похож на бегуна, но если у человека есть желание и он здоров, то почему бы ему и не потусить со сливками местного общества.

Лукас открывает шкафчик, скидывает туда рюкзак и запирает дверцу. И снова ставит ногу на скамейку, чтобы поправить монитор на лодыжке. Вода – это хорошо, но из фонтанчиков уже давно капает фреон – ради экономии энергии. Лучше открыть кран с холодной водой и подставить руки вместо чаши: спустишь пару галлонов – и можно утолить жажду. Бумажные полотенца такие крошечные. Он отрывает сразу пять штук и вытирает руки насухо, наблюдая за тем, как какой-то старик включает в сеть старый телевизор, видавший лучшие дни. Аппарату нужно пройтись по всем каналам, чтобы перепрограммировать свой маленький интеллект. Именно в этот момент выпитый Лукасом кофе дает о себе знать. Писсуар уже заполнен темной мочой, но смыв не включится, пока запах не станет слишком скверным. Лукас возвращается к телевизору и обнаруживает, что включен канал «Биг Фокс». Блондинистая красотка рассказывает о том, что кратковременное похолодание проникло в самое сердце страны.

– У нас зима как в старые добрые времена, – говорит она, и тридцать секунд на экране показывают снег, и санки, и счастливых раскрасневшихся детишек.

– Так, я тут ни при чем, – произносит старик.

Затем в новостях начинают говорить о таких местах, о которых Лукас вообще не имеет представления и вряд ли смог бы найти их на карте. Какие-то смуглые люди дерутся за горящие нефтяные скважины. Тощие черные ребята идут по дну высохшего озера. Белый толстяк с заметным акцентом кричит о своих правах и о том, что не желает быть человеком второго сорта. Затем идет сюжет о леднике Пайн-Айленд и об угрожающе затянувшемся антарктическом лете. В кадре видно, как очередной пласт отрывается от ледника и обрушивается в море, где уже плавают десятки тысяч таких же льдин. Но блондиночка на экране – настоящая актриса. Не желая печалиться, она напоминает своим зрителям о том, что, по прогнозу некоторых ученых специалистов, холодная талая вода вот-вот покончит со всеми неприятностями. Скорее игриво, а не с ученым видом она произносит:

– Океаны вокруг ледовых полей охладятся, и восстановится нормальная температура. И тогда мы сможем вернуться к привычной жизни.

– Что ж, это хорошая новость, – со скверным смешком замечает старик и принимается искать канал получше.

Пит и оба Дага исчезли. Лукас направляется к лестнице, но тут стальная дверь с шумом распахивается. Входит Варнер, все еще в уличной одежде.

– Сейчас буду. Вот только для начала заскочу в туалет.

Этому парню лет тридцать пять, у него рыжие волосы и веснушки, и он всегда опаздывает. Лукас окидывает его взглядом.

– Что? Уже две минуты восьмого.

– Я ничего не говорил.

– Ну да. Зато наш призрак звонил мне уже три раза, велел, черт возьми, поторопиться.

Лукас спускается по лестнице. Одри стоит в вестибюле и читает «Геральд» на общественном экране. Для бегуньи из элиты у нее высокий рост – почти метр восемьдесят, но, в отличие от большинства быстроногих девушек, она не сидит на диетах, не морит себя голодом. У нее волевое, но симпатичное лицо, светлые волосы очень коротко подстрижены, и лишь морщинки вокруг светло-карих глаз выдают возраст. На Одри серебристые лосины и черная ветровка; рукавицы и головная повязка пока что лежат на конторке. Одри всегда выглядит спокойной и отдохнувшей. Она хорошая бегунья, но если бы этим утром сюда никто не явился, она просто прошагала бы миль восемь и была бы вполне этим довольна.

– А где парни? – спрашивает Лукас.

– За углом.

– Обо мне что-нибудь есть?

Она выключает экран и поворачивается к нему:

– Где твой велосипед?

– Слишком холодно, чтобы крутить педали.

– Если надо будет куда-то подвезти – позвони.

– Так и сделаю, – говорит он.

Входная дверь открывается, в комнату влетает холодный ветер.

Этан Мастерс словно бы шагнул в холл «Игрека» прямо со страниц каталога спортивной одежды. Его спортивная куртка и штаны эффектно украшены белыми вставками, новенькие кроссовки «Найк» – только что из коробки, перчатки и вязаная шапочка запорошены свежевыпавшим снежком, а запаса воды на поясе хватило бы на четыре марафонские дистанции. Но самый модный аксессуар – это стильные очки, наполовину скрывающие худое, тщательно выбритое лицо. Вычислительные мощности этого маленького устройства превышают все, что было разработано НАСА за XX век. Это и телефон, и развлекательный центр. Мастерс всегда знает свой пульс и содержание электролитов в крови; знает, где он находится и с какой скоростью движется. Должно быть, после такого досадно переключаться на обычное зрение, чтобы рассмотреть вестибюль.

– Они еще здесь, – произносит Мастерс. – Я же говорил тебе, что мы будем вовремя.

Вслед за ним входит Сара. Насколько Мастерс долговяз, настолько она не вышла ростом; у нее круглое личико маленькой девочки и длинные каштановые волосы, забранные в хвост. В отличие от своего партнера по тренировкам, Сара предпочитает видавшие виды свитера и заштопанные розовые митенки, а ее коричневая вязаная шапочка выглядит так, будто чудом избежала помойки. Они женаты, но не друг на друге: их связывает десять тысяч миль и множество сочных сплетен.

– Все здесь? – спрашивает Мастерс, прислоняясь к стене, чтобы потянуть икроножные мышцы. – Если задержимся, потом придется поднажать.

– Варнер только что поднялся наверх, – говорит Одри.

– Значит, мы не скоро выдвинемся, – замечает Мастерс.

Сара не произносит ни слова. Стрельнув глазками, она берется за телефон и идет вглубь вестибюля.

Лукас идет следом и проходит мимо нее за угол. Там, в дальней части вестибюля, есть длинное узкое помещение, выходящее на плавательный бассейн. Прямо за стеклянной стеной – овал стадиона и беговые дорожки. Пит и оба Дата треплются с какими-то разодетыми, малотренированными бегунами, которые явно имеют отношение к марафонским курсам – и, значит, к тому лысому человеку, который сидит в одиночестве у автомата со спортивными напитками «Гаторейд».

– Сколько бежим, Тренер? – окликает его Лукас.

Человек поднимает на него взгляд. Весело, как какой-нибудь рождественский эльф, он отвечает:

– Всего-навсего шестнадцать.

Можно подумать, что шестнадцать миль – это ерунда. Можно подумать, что он сам собирается бежать. Вот только, судя по одежде, Тренер Эйбл поедет в автомобиле. Может быть, если надо будет, постоит недолго на одном из защищенных от ветра перекрестков. У Тренера больная спина и изрядный вес. Из своих пятидесяти с гаком тридцать лет он работает тренером по бегу в университете Джуэл, занимается с новичками, готовит их к традиционному весеннему марафону.

Эйбл долго, пристально разглядывает Лукаса. Он всегда так делает. И у него всегда находится в запасе несколько тренерских советов, которыми он делится совершенно бесплатно.

– Похоже, тебе тяжко даются мили, – произносит он.

– Возможно, и так, – отвечает Лукас.

– Работаешь над скоростью?

– Когда не забываю.

– Попробуй в этом году пробежать марафон. Проверишь, есть ли еще силы в твоих дряблых ногах.

– Может, и попробую.

Лукас смотрит на остальных бегунов. Один из них, парень с акцентом, говорит о погоде, о том, что у них в Луизиане никогда не бывало таких холодов. Пит качает головой.

– Ну так отрасти ласты и плыви к себе домой, – раздраженно произносит он.

Умеет же он сказануть такое, что всем смешно.

Тренер кашляет: этот тяжелый влажный звук, похожий на лай, призван привлечь внимание.

– Скажи-ка мне, Пеппер, ты хоть раз в жизни пробовал всерьез отнестись к марафону? Потренироваться, выложиться на все сто и добиться результата?

– Да ладно! Похоже, ты предлагаешь мне поработать.

– Думаю, ты бы запросто пробежал быстрее, чем за 2:30, – говорит Эйбл. – А может, и того быстрее, как знать, если бы смог соблюдать режим в течение года, не срываться.

Лукас вращает плечами, не говоря ни слова.

– Есть специальные программы, – говорит тренер. – И биометрические тесты. Имея результаты забегов, мы смогли бы точно высчитать, за сколько ты пробежишь дистанцию, с учетом твоего возраста. По моим предположениям – за 2:13. Ведь было бы хорошо узнать, разве нет?

– Было бы хорошо, – соглашается Лукас. Снова начинает разминать плечи и продолжает: – Но, как говаривал мой папаша, было бы здорово объять необъятное, да только это невозможно.

Появляется Одри.

– Варнер готов.

Вместе с остальными Лукас натягивает вязаную шапочку и идет следом за ней. Перед входной дверью собралось восемь человек. Небо светлеет, но солнце еще не взошло. У каждого из восьмерых на голове телефонная гарнитура, они настраивают ее привычными точными движениями. Помешать им теперь могут разве что экстренные сверхсрочные вызовы. Наконец все участники группы надевают рукавицы и перчатки и выходят наружу. Фыркнув как лошадь, Мастерс говорит:

– Надо бежать на север.

– Нет, не надо, – возражает Пит. – Мы бежим к Ясеневой протоке.

Это становится неожиданностью для всех.

– Но ты хочешь начать бег против ветра, – говорит Мастерс. – Иными словами, пока вернемся – промокнем и замерзнем.

– На севере вообще нет деревьев, даже самых паршивых, – отвечает Пит. – А мне хочется туда, где есть леса и красивые виды.

– А может, как всегда? – спрашивает Варнер.

Их обычный маршрут пролегает петлей через центр города.

– Я бы предпочла привычный путь, – говорит Одри.

Лукасу не терпится начать движение. Куда – уже не важно.

И тогда Пит говорит:

– У нас пополнение.

Паренек, вдвое младше любого из них, спешит к ним через дорогу. В уличной одежде и в хорошем новом пальто, Харрис держит одной рукой огромную спортивную сумку.

– Вы как побежите? – спрашивает он. – Я вас догоню.

– Как обычно, – отвечает Пит. Уверенно, без колебаний.

– На восток вокруг университета? – уточняет Харрис.

– Конечно.

Юноша мчится внутрь здания.

Пит обводит всех тяжелым взглядом.

– Так, ладно, берем курс на Ясеневую протоку. И никаких возражений. Восемь обманщиков начинают свой бег трусцой, все молчат, а по пятам за ними следует еле уловимое чувство вины.

 

Глава третья

Наступил вторник, а значит, предстояло отрабатывать ускорение на университетском треке – выцветшей оранжевой полосе из растрескавшегося полиуретана с разбитыми в хлам беговыми дорожками. Лукас явился последним. Было не так жарко, как это обычно бывает августовскими вечерами, однако воздух после вчерашней ночной грозы стал вязким, и в нем чувствовалась опасность. Остальные участники группы бегали трусцой по дальней дорожке. Никто ни с кем не разговаривал. Лукас поставил свой велосипед, прошел через турникет, пересек беговую дорожку, и футбольное поле, и еще одну дорожку, прогулялся под гостевыми трибунами. Он спугнул стаю голубей: птицы разлетелись, оставив после себя перья и эхо хлопающих крыльев. Лукас открыл рюкзак, снял верхнюю одежду, надел шорты и кроссовки, а майку доставать не стал. Укладывая вещи, он заметил, что руки у него дрожат, и смотрел на них, пока телефонный звонок не вывел его из оцепенения.

Он включил связь.

– Ты там, на треке?

Голос Уэйда.

– Да.

– Ты меня видишь?

– Уэйд?

– Мои данные не обновили, – произнес голос. – Прошло двадцать четыре часа. Мне положено позвонить тебе через двадцать четыре часа.

Лукас вышел из-под трибун.

– Кто это?

– У Уэйда Таннера был аватар. Виртуальный двойник.

– Да, знаю.

– Я и есть виртуальный двойник, Лукас.

Группа бегунов проходила южный вираж – Уэйда среди них не было.

– А ты не обращался в магазин? – спросил Лукас.

– Нет, потому что в списке под номером один значишься ты, – сказал двойник. – Если сутки проходят без обновления, я в первую очередь должен связаться с тобой.

– Со мной.

– Ты живешь рядом, и потом ты знаешь, где запасной ключ. Мы хотим, чтобы ты осмотрел дом, – голос затих, затем зазвучал снова. – Я изучил варианты. Проверь душ. Душевые – очень коварные места.

Шагая по бурой траве, Лукас начал смеяться. Ничего смешного не было, но смех – это единственное, что ему оставалось.

– Что ты сегодня отрабатываешь на тренировке? – произнес голос.

– Не знаю.

– Влажность большая, – сказал голос. – Чередуй бег и ходьбу: после каждой стометровки пройдись шагом полкруга, потом опять сто метров ускорения. После шести кругов – отдых, ну а если собьешься со счета – иди домой.

Вполне возможно, что это настоящий Уэйд.

– Ты говоришь в точности как он.

– Так и должно быть, – двойник немного помолчал, потом прибавил: – У меня плохое предчувствие, Лукас.

– Почему это?

– Я ведь еще и голосовая почта. Люди звонят весь день. Никто не знает, где Уэйд.

Лукас промолчал.

– Ты проверишь дом?

– Как только отработаю стометровки.

– Спасибо, дружище.

Линия отключилась.

Большинство бегунов держалось кучкой – вместе прятались от солнца на небольшом островке тени. Одри вышагивала туда-сюда по дорожке и говорила по телефону. Не было только Гатлина и Уэйда. Юный новичок подскочил к Лукасу:

– Так мы бежим или нет?

– Отстань от него, – сказал Пит. – Наш парень еще не отошел от тяжелых выходных.

Смех у Харриса громкий и какой-то шероховатый.

– Да, был я на той вечеринке. Видал, как он бухает.

Бегуны отводили взгляд. Им было неловко за Лукаса.

– Знавал я нескольких пьянчуг, – продолжал парнишка. – Но никогда, ни разу в жизни не видел, чтобы кто-то мог вылакать столько бухла.

Лукас посмотрел мимо него.

– Кто-нибудь видел Уэйда?

– Этот паршивец опаздывает, – откликнулся Пит.

Остальные сказали «нет» или отрицательно покачали головами. Все, кроме Харриса, который продолжал ухмыляться, вперив взгляд в Лукаса.

Лукасу нужно было перевести дух.

– Мне только что звонил виртуальный двойник Уэйда. От того нет вестей, и двойник беспокоится.

– С чего вдруг двойнику звонить тебе? – спросила Сара.

Лукас молча пожал плечами.

– У Уэйда есть аватар? – спросил Харрис.

– Да, есть, – ответил Мастерс. – На самом деле это я помог его установить.

Лукас помахал рукой; все взгляды снова обратились к нему.

– Я знаю, что они такое, – произнес он. – Только не имею ни малейшего понятия о том, как они устроены.

Мастерс вышел из тени, его очки мгновенно потемнели на солнце.

– По сути это просто досье человека, – уверенным голосом всезнайки начал он. – Информация, которую вы хотите защитить, хранится в пуле серверов повышенной надежности. Там есть ваши банковские данные, ваши видеозаписи. Ежедневники, беговые данные, вообще все, что вас волнует. Вы можете даже смоделировать свою личность и голос, создав себе неплохую замену.

– Уэйд делает это уже несколько лет, – сказала Сара.

Все обернулись к ней, ожидая объяснений.

Тихая маленькая Сара улыбнулась. Всеобщее внимание ее явно нервировало.

– А вы не знаете? Он записывает все, чем занимается, изо дня в день. Говорит, это помогает ему в магазине, позволяет запомнить каждого покупателя. Он даже камеру на телефоне держит включенной, записывает все, что видит и слышит, чтобы позже загрузить записи на удаленный компьютер.

– Смахивает на навязчивую идею, – произнес Крауз.

– У кого это навязчивая идея? – вступила в разговор Одри.

– Хранить так много видеоматериалов – это очень дорогое удовольствие, – сказал Харрис. – Как может простой продавец обуви позволить себе иметь такого шикарного двойника?

– У продавца обуви были богатые родители, – заметил Пит. – И они рано умерли, что было очень любезно с их стороны.

После этих слов все умолкли.

Лукас подошел к Одри:

– А тебе тоже звонил двойник Уэйда?

– Нет, всего лишь мой муж.

Харрис встал между ними.

– Давайте же бегать, – призвал он.

– Нет настроения, – сказал Лукас.

Парнишка оглядел всех по очереди и снова начал насмехаться над Лукасом:

– Так что это с тобой было? Ты глушил на вечеринке все подряд… а потом вроде как исчез…

– У него была назначена встреча, – сказал Пит.

– Что за встреча?

Пит покачал головой.

– С полицией.

Одри все это явно не нравилось.

– Слушайте все, кончайте. Завязывайте.

– А откуда ты столько знаешь про Уэйда и его двойника? – расспрашивал Мастерс Сару.

Сара пожала плечами и улыбнулась:

– Просто знаю.

Мастерсу пришлось довольствоваться этим ответом. Он повернулся к Лукасу:

– Этот звонок – сбой программы. Уэйд не обновил ее вчера, это привело в действие систему оповещения. Вот и все.

Лукас кивнул. Ему очень хотелось в это верить.

– Давайте просто побежим, – сказал Харрис.

– Это у вас в штате Юта так принято? – поинтересовался Пит. – Приставать к людям, пока не получишь то, что хочешь?

– Случается иногда, – согласился Харрис.

Этот парнишка появился на треке стадиона шесть недель назад – беженец, спасавшийся от засухи и лесных пожаров. Харрис любил поговорить. Он плел всем и каждому о том, как отправится в прерию строить ветряные мельницы. Сам он, разумеется, ни в чем не смыслил и ничего путного не умел. Зато природа одарила его парой длинных, мощных и очень молодых ног, лучезарным взглядом и широкой улыбкой, которая даже могла очаровать вас – на пару минут.

– Я побежал, – сказал он, по-прежнему улыбаясь. И пошел к внутренней беговой дорожке.

Остальные двинулись за ним.

Все, кроме Лукаса.

С проезжей части съехал небольшой автомобиль BMW; из машины вылез Гатлин. Одет он был не для занятий бегом. В летнем костюме при галстуке этот пятидесятилетний мужчина с вьющимися седыми волосами являл собой воплощение респектабельности. Он миновал турникет; медленно, почему-то продолжая держаться за цепь ограждения, двинулся вперед. Выглядел печальным, а потом и вовсе помрачнел. Немного помешкав, пошел к бегунам.

– Ну вот, а мы уже собирались тебя искать, – сказал Пит.

Гатлин уставился на них, чуть приоткрыв рот. Темно-карие глаза смотрели потерянно.

– Мне только что позвонили, – заговорил он. – От приятеля, который работает в мэрии. Он решил, что мне следует знать. Сегодня утром дети, игравшие возле Ясеневой протоки, нашли тело. В полиции думают, что знают, кто это.

– Уэйд Таннер, – сказал Лукас.

Удивленный Гатлин выпрямился:

– Как ты узнал?

– Мы получили подсказку, – ответил Пит. Больше он ничего не смог сказать.

Молчали все. Не шевелились, никак не реагировали – кроме Гатлина, который был сбит с толку тем, что у него украли эту страшную новость. Слышен был только шелест ветра и слабый тихий стон, словно бы шедший из ниоткуда.

Сара закрыла рот, и стон умолк.

Деловая часть города просыпается с трудом. Маршрутные автобусы катятся мимо еще безлюдных остановок. Банковские служащие пробираются по темным вестибюлям, банкоматы пересчитывают горы электронных денег. В жилых домах зажигается свет, но в гостиницах светло круглые сутки: в соответствии с планом правительства, они заполнены беженцами, которые живут здесь в тревожном ожидании. Две крытые остановки для автобусов дальнего следования расположены друг напротив друга, здесь топят соевым маслом, чтобы спящие путешественники не мерзли. Из здания автобусного вокзала выходит бородатый человек в превосходном костюме, с планшетом в руках. Правда, костюм у него грязный, колени перепачканы смазкой, словно бородач ползал по ней, а планшет не работает. Вдобавок ко всему бородач вещает громким безумным голосом:

– Оставьте свою гордыню. Смиритесь с тем, что Сатана – наш правитель, и давайте строить чистый, эффективный Ад.

Темп ускоряется, бегуны оказываются на территории бывших товарных складов. Под ногами вместо бетона – булыжная брусчатка с черными заплатками асфальта. С некоторых пор малоэтажные кирпичные здания обрели новую жизнь: теперь здесь располагаются бары, ломбарды, кофейни плюс один небольшой специализированный магазин с товарами для спортсменов-бегунов. Улица спускается к пойме реки, ее замыкает массивное каменное здание XIX века. Это место, в том или ином виде, всегда служило городским железнодорожным вокзалом. Человек шесть пассажиров с багажом ждут на платформе, надеясь на утренний поезд, идущий на запад. Заметив бегунов, маленький мальчик машет рукой.

– Эй, вы, – говорит он. – Привет…

Все молчат. Группа сворачивает на юг, мрачное настроение не покидает их до самого Германтауна. Теперь на их пути вместо складских помещений – маленькие домики. Дорога сворачивает направо, они опять бегут на запад, еще больше ускоряясь.

– Сбавьте-ка темп, – говорит Пит.

Никто его не слушает. Улица, а вместе с ней и бегуны пересекают путаницу заброшенных железнодорожных путей. Дыхание поднимается над головами бегунов струйками пара, подошвы шлепают по мостовой. Наконец они добегают до железной дороги «Амтрак». Дома здесь ветхие, на бурых лужайках припаркованы автомобили с номерами других штатов. Одинокий пьянчужка стоит на перекрестке, терпеливо ждет, пока его минуют бегуны, и, пошатываясь, медленно движется туда, где, возможно, находится его дом. Последний дом перестроен под церковь, его стены покрашены в карамельные цвета, а священные слова написаны по-вьетнамски. Улица заканчивается. Там, где обрывается ограждение из колючей проволоки, по примятой траве бежит извилистая узкая тропинка. В голубом рассветном небе плывут редкие облачка. А еще по самому верху насыпи кто-то бежит: худощавый мужчина с длинными руками и ногами. У него хороший маховый шаг. Не такой элегантный, как у Лукаса, но экономный. Мощный. Ноги мужчины обнажены до неприличия. На нем футболка с длинным рукавом, серая и плотная, возможно, под ней надето что-то еще. Белые защитные перчатки скрывают большие руки, на голове черная бейсболка задом наперед, сдвинутая так, что козырек почти лежит на длинной шее.

Бегуны останавливаются как вкопанные, будто ноги у всех разом подкосились.

– Что он здесь делает? – вырывается у Сары.

Первым реагирует Крауз:

– Джегер.

Всегда беззаботный, почти милый, Неторопливый Даг кисло морщится и цедит сквозь зубы:

– Вот придурок.

– Что он тут делает? – спрашивает Мастерс.

– Бегает, судя по всему, – откликается Пит.

Джегер мчится в южном направлении по дороге на дамбе, опережая приливную волну. Все, кроме него, оказываются в тени, тогда как бегущий человек освещен лучами рассвета, его взгляд устремлен вперед, худое лицо хорошо видно в профиль.

– Ну и что? – говорит Одри. – Мы просто побежим другой дорогой.

– Я – нет, – возражает Пит.

Бегуны молча переглядываются.

Пит направляется в сторону ограждения к началу тропинки:

– Я не меняю планов из-за кретинов-убийц.

Гатлин и Варнер пристраиваются за ним.

Лукас поворачивается к Одри.

– Хочешь вернуться?

Она стягивает шапочку и варежку, проводит рукой по очень коротко подстриженным волосам:

– Может быть.

– Мы так и будем тут стоять? – интересуется Мастерс.

– А я не стану поворачивать назад, – говорит Сара; короткие ножки несут ее вперед, «конский хвост» мотается за спиной.

Крауз спешит вслед за ней.

– Кто бы сомневался, – вздыхает Одри; она настигает бегунов еще до того, как они успевают добраться до проволочного ограждения.

– Это глупо, – говорит Мастерс. Но затем и он бежит вдогонку.

Лукас стоит не двигаясь. Вряд ли кто-то из них бегает быстрее него, Джегер не в счет. Наверняка никто. У него есть время стянуть рукавицу и вытереть рот: его бородка успела покрыться льдом. Затем он проводит пальцем по панели телефона, чтобы вывести его из спящего режима, и, остановив взглядом знакомый номер, заказывает разговор.

– Как идет забег? – спрашивает Уэйд.

Лукас молчит.

– Я вижу, где ты находишься, – говорит Уэйд. – Мы сегодня бежим до бухты?

– Собирались.

– Тогда почему ты не двигаешься, Лукас?

– Джегер нас опередил.

Следует пауза, долгий вздох пустоты, затем голос звучит снова.

– Ты знаешь, чего я хочу, – говорит Уэйд. – Я говорил тебе, чего хочу. Найди того, кто меня убил, ладно?

 

Глава четвертая

Уэйд был мертв уже пять дней.

Опять вернулись жара и засуха, потому субботняя группа встретилась задолго до открытия «Игрека». Стоя в знойной темноте, они почти не разговаривали. Даже Харрис вел себя как молчаливый монах. Ровно в одну минуту седьмого они стартовали в восточном направлении, взяв курс на здание университета Джуэл. Харрис захватил лидерство, Лукас уверенно занял свободное пространство, образовавшееся между ним и остальными. Затем Крауз прибавил ходу и догнал Лукаса.

– Ты пробовал звонить на номер Уэйда?

– Зачем это мне?

– Ну, может, тебе любопытно? – предположил Крауз.

– Вообще-то нет, – отрезал Лукас.

– Там невозможно дозвониться. Голосовая почта отвечает, но, даже если оставляешь сообщение, виртуальный двойник не может тебе перезвонить.

– Почему же?

– Он ведь улика, – сказал Крауз. – А еще он, может быть, свидетель. Вот почему они его заткнули.

– Я забыл. Ты же коп.

– Нет, – немного поколебавшись, парень рассмеялся: – Помнишь мою свояченицу?

– Девица-брюнетка с большой упругой попкой, – ответил Лукас.

– Она – офицер полиции.

– И это тоже.

– Так вот, у нее есть такая привычка. Ей надо обязательно рассказывать все моей жене.

– Ладно. Теперь мне стало любопытно.

Крауз бежал так быстро, как только мог. Всякий раз, прежде чем что-то сказать, ему надо было набрать побольше воздуха.

– Уэйд бегал за университет Джуэл.

Лукас бросил на него взгляд:

– Это и так всем известно.

– Приехал сюда за стипендией. Эйбл его завербовал. Уже на первом курсе Уэйд стал настоящей звездой. А потом появился другой парень.

– Карл Джегер, – сказал Лукас.

– Похоже, ты все знаешь, – Крауз был разочарован.

– Уэйд рассказывал об этом, и не раз. Каждый божий день.

– А ты знаешь, где тренер нашел Джегера?

– В Чикаго, в центре реабилитации, где тот проходил курс лечения. Ему удалось выкрутиться благодаря лазейкам в законах, и с него сняли прежние обвинения. Так вот, паренек за время учебы в средней школе стал круче всех в Иллинойсе, и поэтому Эйбл перетащил его сюда. Он хотел, чтобы Джегер стал всеобщим любимцем и прославил университет.

Крауз кивал, стараясь не отставать.

Лукас сбавил темп.

– Ты – новенький в нашей группе. Ты не знал. Но Уэйд и Джегер никогда не нравились друг другу.

– А что насчет девушки? – спросил Крауз.

– Ну да, – сказал Лукас, но тут вдруг понял, что не знает, о чем речь. – Какой девушки?

– Подруги Уэйда по колледжу. Джегер ее отбил. Похитил, сделал ей ребенка и даже был женат на ней пару лет.

– Как ее зовут? – спросил Лукас.

– Я не знаю. Эту часть истории я не услышал. Но виртуальный Уэйд помнит всё, – Крауз светился от счастья, ведь он выведал то, чего не знали остальные. – Полицейское управление привлекло специалистов, чтобы разобрать все файлы, поднять все программное обеспечение. Все, что связано с искусственным интеллектом. Этим технологиям уже несколько лет, но специалисты впервые увидели виртуальную копию с таким объемом информации.

– Это же Уэйд, – сказал Лукас. – Мистер Подробность.

– Он вел записи тренировок, – добавил Крауз.

– Некоторые так делают.

– А ты?

– Никогда.

Крауз обнаружил, что все еще может поддерживать скорость.

– Дневники Уэйда – это нечто особенное. Он начал вести записи в тот день, когда стал бегать, в возрасте восьми лет. В дневниках хранятся данные не только о милях и секундах, но и о многом другом.

– О чем, например?

– О том, как он спал. Что видел во сне. Что ел на завтрак. О чем беседовал с друзьями во время бега – иногда дословно. И в огромном количестве файлов он говорит о своей ненависти к Карлу Джегеру.

Новость о девушке стала неожиданностью. Лукас обдумывал ее целую минуту, а затем спросил:

– Короче, что происходит? Копы подозревают Карла?

– Ну, я такого не говорил, – ответил Крауз; он уже дошел до той кондиции, когда ноги почти не держат. – Я просто подумал, тебе будет интересно узнать, что творится. Вот и все.

Бегуны цепочкой растягиваются вдоль дамбы. Домики слева сменяются ремонтными мастерскими, автомобильными свалками и парочкой унылых серовато-белых зернохранилищ. Справа пролегает Ясеневая протока – глубокий и прямой канал, облицованный глыбами светлого известняка. Тонкий ночной ледок сковал мелководье. Пит и Гатлин бегут впереди, Варнер пристроился за ними; до него доносятся обрывки сердитых фраз. Своей большой рукой Пит указывает в сторону Джегера. Он ругается; Гатлин озирается на остальных бегунов. Лидеры забега сбавляют темп; волей-неволей остальные подтягиваются к ним.

– Поверить не могу, – говорит Мастерс. – С чего бы чуваку бегать в этом направлении?

– Ему нравится этот маршрут, – отвечает Лукас; его ноги словно сами собой делают рывок вперед, из-под подошв летит мелкий гравий.

Крауз слышит его приближение.

– Эй, Лукас, – окликает он. Мгновением позже Лукас проносится мимо.

Женщины бегут плечом к плечу. Одри что-то говорит и сама же смеется над своими словами. Оглядывается на Лукаса, не переставая улыбаться:

– И что же мальчики хотят доказать?

– Не знаю, – отвечает Лукас.

– Ох уж эти мужчины, – говорит Одри и снова смеется.

Лукас бежит по траве вровень с женщинами. Пит вырвался на сорок ярдов: корпус наклонен вперед, руки работают без остановки. Никто из троицы не разговаривает, чтобы не расходовать попусту кислород, столь необходимый для бега.

– Вы только посмотрите на них, – говорит Одри.

– А что с ними не так? – спрашивает Сара тихим напряженным голосом.

– Им же не догнать Карла, – говорит Одри.

– Этот тип сидел в тюрьме, – отмечает Сара. – Несколько месяцев.

Лицо у Одри вытягивается и каменеет.

– Мы же говорим о Карле. Им ни за что не удастся сократить этот разрыв.

Мелькающие ноги Джегера, пар от его дыхания почти растворяются в солнечном свете. Но он не увеличивает скорость. Возможно, решил спокойно пробежаться на двадцать миль и бережет силы. Или он знает, что за ним гонятся, и хочет немного поразвлечься.

Лукас бросает взгляд на Одри.

– Тебе не обязательно ловить его, – говорит она резким голосом.

Он делает рывок вперед.

– Пожалуйста, Лукас. Будь осторожен.

Человек, который продавал обувь всем спортсменам в городе, лежал в закрытом ящике и ждал, когда его опустят в землю. Церковь была заполнена худощавыми людьми и мускулистыми друзьями детства. В первом ряду расположилось несколько дальних родственников, рассчитывавших заполучить свой кусок Уэйдова пирога. Все они вслух выражали сожаление по поводу случившегося. Каждый представитель мужского пола пытался вычислить среди присутствующих особ женского пола бывших подружек покойного. Красавчиком Уэйд не был, но обладал особым талантом по части хорошеньких девушек: он покорял их своим обаянием и намеками на женитьбу. В толпе находилось по меньшей мере с десяток его бывших: одни плакали из-за того, что произошло, другие – из-за того, что так и не случилось. Лукас и Пит несли гроб вместе с родственниками покойного и его приятелями по университету, совершенно им незнакомыми. Именно один из двоюродных братьев и упомянул о том, что полицейские закончили работу с виртуальным двойником. Он сказал, что теперь любой может звонить этому устройству и что это даже забавно – разговаривать с голосом, который помнит, как они в десятилетнем возрасте сидели вместе за одним столом в День благодарения и наблюдали за взрослыми, а те становились все пьяней и веселей.

На самом деле Лукас уже звонил на старый номер Уэйда. Он позвонил не сразу и только два раза; на удивление, оба раза было занято. Затем он попробовал позвонить после полуночи и попал на автоответчик. Это его разозлило.

Не то чтобы он горел желанием поболтать, но ведь все равно когда-нибудь придется, тогда к чему все эти сложности?

Его телефон зазвонил утром, когда он пил кофе.

– Знаешь, что меня удивляет? Незнакомцы, которые прочитали некролог, впечатлились и теперь звонят без всякой причины, просто чтобы поболтать. Причем не только местные. Как я понимаю, это теперь такое хобби. Позвони в загробный мир. Послушай, как призраки рассказывают свои истории.

– Как твои дела? – спросил Лукас.

– Занят очень, – ответил двойник. – И это хорошо.

– Что значит «занят»?

– Ну, я снова бегаю. Например.

– Как ты это делаешь?

– У меня есть видеофайлы, и я воспроизвел все наши любимые маршруты. Учел рельеф местности, уровень сложности. Как мое тело реагирует на задачи в ходе тренировки. При желании могу изменять погодные условия. Ты бы удивился, если бы знал, каким настоящим всё выглядит и ощущается. И еда на вкус почти правильная. Конечно, надо бы поработать над обонянием, но, может, без запахов еще и лучше. В сезон полипропилена.

Затем Уэйд умолк, вынуждая Лукаса хоть как-то поддержать разговор.

– Так вот почему у тебя было все время занято? Заводил новых друзей?

– А также разговаривал с людьми, которых ты знаешь.

– Но ты же скоростной. Как положено компьютерам. Разве ты не можешь болтать с тысячью абонентов одновременно?

– Какие-то мои функции скоростные. Ужасно скоростные, не сомневайся. Но в данную минуту, чтобы просто поддерживать наш разговор, программному обеспечению моего искусственного интеллекта приходится работать на пределе.

Часть программного обеспечения воспроизводила работу легких. Уэйд-двойник выдал симуляцию вздоха и сказал:

– Между прочим, я по-прежнему нуждаюсь в сне. Вот почему я не брал трубку прошлой ночью.

Лукас промолчал.

– Итак, скажи мне, Лукас. Чем я являюсь в твоем представлении? Механизмом, программой или человеком?

– Я не знаю.

– На самом деле я ни то, ни другое, ни третье.

– Ну да, ты же – призрак.

В трубке раздался смех:

– Нет, нет. В глазах закона я являюсь интеллектуальным учреждением. Это новая разновидность траста, предусмотренная для виртуальных двойников. Меня зарегистрировали в одном дружественном государстве с весьма гуманными законами, а для того, чтобы поддерживать статус искусственного интеллекта, наделенного сознанием, мне приходится держать кругленькую сумму в тамошнем банке.

Лукас ничего не сказал.

Долгое молчание завершилось глубоким вздохом. Интеллектуальное учреждение произнесло:

– Итак, Лукас? Как, по-твоему, кто меня убил? Есть идеи?

– Нет, – чуть поспешнее, чем следовало бы, ответил Лукас.

Опять наступила пауза. Затем Уэйд сказал:

– Хорошие были похороны.

– Ты смотрел?

– Несколько человек скинули мне видео. Ты отлично постарался, Лукас.

Странно, как много значили эти слова. Лукас тоже вздохнул, по-настоящему и глубоко:

– Знаешь, я трезвый.

– Как это?

– После поминального обеда я ни разу не прикладывался к бутылке.

Тягостные вздохи нарушили тишину. Затем сдавленный голос быстро проговорил:

– Скажи мне об этом через год. Скажи мне это лет тридцать спустя. Пару недель без бухла? По-моему, еще рановато радоваться.

Лидирующая группа работает усердно, однако Лукас легко догоняет ее. Его длинные ноги сокращают расстояние, легкие дышат свободно; пристроившись за спиной Пита, он укорачивает шаг и приспосабливается к общему темпу. Никто не разговаривает, но мужчины обмениваются взглядами, и группа сбрасывает скорость, чтобы подготовиться к очередному неудачному броску.

Насыпь закручивается на запад в сторону обводного канала и ныряет под мост. Джегер исчез. Его нет ни внизу, ни наверху. Они сбегают с насыпи вниз по дороге, теперь под ногами вместо гравия – бледная промерзшая глина. Воздух становится холоднее, в нем появляется привкус мокрого бетона. Внизу под мостом плещется вода. Тут дорога резко уходит влево, и начинается долгий подъем.

Джегер появляется над ними, а затем вновь исчезает из виду.

Пит сыплет ругательствами. Его ветровка, пропитанная потом, затвердела на холоде, спина покрылась иглами инея, словно шкура диковинного зверя.

Чтобы одолеть подъем, они прилагают дополнительные усилия, на ровной же поверхности ускоряются. Но дорога пуста. Кое-где колышется бурая трава, но больше никакого движения не заметно, и гнаться не за кем.

Группа замедляет шаг.

– Смотрите, – говорит Варнер. – На трубе.

Канализационная труба, черная и жирная, торчит из плеча плотины, а из нее тонкой струйкой вытекают маслянистые сточные воды. Джегер стоит на этой трубе, лицом к течению. Приспустив шорты, он держит свое хозяйство обеими руками и мочится длинной струей в маслянистый сток, так что брызги летят.

Пит тормозит. Остальные участники группы тоже останавливаются за его спиной и смотрят. Джегер оборачивается к ним лицом и стряхивает последние капли, прежде чем натянуть трусы, а потом и шорты.

– Пожалуйста, давайте вернемся, – просит Одри.

Все остальные молчат.

Джегер взбирается по склону на дорогу и наблюдает за ними.

– Эй, засранец, – говорит Пит. – Эй.

Последние несколько месяцев не прошли для Джегера даром. На его худом лице прибавилось морщин. В черных коротко стриженных волосах пробивается седина. Дышит он тяжелее обычного. Впервые на их памяти он выглядит на все свои сорок три года.

– Не нравится мне это, – говорит Мастерс.

Пит смеется:

– Тебя что-то беспокоит?

Джегер разворачивается всем корпусом, но его лицо все егце обращено к бегунам.

– Нас же восемь человек, – говорит Пит.

– И что теперь? – спрашивает Крауз.

– Зависит от того, что мы будем делать, – произносит Пит; на его бульдожьем лице читается вызов. – Мы здесь, а тот парень стоит вон там. И он забил нашего друга до смерти куском бетона.

Джегер возобновляет бег, постепенно увеличивая шаг.

Одри качает головой:

– Что мы делаем?

Сара знает.

– Мы просто преследуем этого человека, – медленно, яростно говорит она. – Вряд ли Джегер сейчас в хорошей форме. А мы – да. Так что догоним его и поговорим с ним. Может быть, он расскажет нам правду.

 

Глава пятая

Под треск велосипедной цепи Лукас доехал до аэропорта. Седовласая женщина вручила бегуну анкету участника; он медленно заполнил бланки и отдал две двадцатки – комиссию за просрочку. Приколол номер участника к шортам, прикрепил чип к правому кроссовку, а новенькая футболка в конце концов оказалась привязанной снизу к сиденью велосипеда.

Перед забегом настроение у всех было тихое и угрюмое. Разговор не клеился: перекидывались короткими фразами. Все ритуалы дня забега выполнялись, но с неохотой. Из динамиков, как обычно, раздался бодрый голос, во всеуслышанье объявивший о том, что через двадцать минут будет дан общий старт. Велосипедам бегать никуда не надо, так что они остались ждать своих хозяев. Лукас неспешно побежал через пустующую парковку мимо терминала, который, похоже, не работал, и тут из-за мусорного контейнера выступил человек.

– Пеппер.

Лукас кивнул, подняв руку в приветствии.

Джегер пристроился рядом. Он был одет в легкие кроссовки и шорты, на голове – бейсболка «Уайт Сокс», повернутая козырьком назад. Не говоря ни слова, он добежал вместе с Лукасом до его велосипеда. Понаблюдал за тем, как тот снимает с себя майку, в которой прибыл из дома, и привязывает ее к раме.

– Потерял машину? – спросил он.

– Я знаю, где она.

– Симпатичный браслетик у тебя на лодыжке, как я посмотрю.

Лукас поднял ногу, потом снова поставил ее на землю:

– Завидуешь?

– В тюрьму собираешься?

– Если только напьюсь.

– С твоим-то послужным списком? Им следовало бы упечь тебя за решетку на год.

– Тюрьма переполнена, – пожал плечами Лукас. – И кроме того, доказательства были не слишком убедительными.

– Да ну?

– Может, это не я был за рулем, – стыд заставил Лукаса опустить глаза. – Кто-то позвонил на горячую линию, но ночка выдалась та еще. Одна женщина-коп засекла мою машину и включила фары; моя машина остановилась, из нее выскочил какой-то белый мужчина и скрылся между домами.

– Эта женщина-коп погналась за водителем?

– Бросилась бежать, но хватило ее ненадолго.

– Даже не сомневаюсь, – рассмеялся Джегер.

– А вторая патрульная машина обнаружила меня в полумиле от того места, где полицейские расследовали ограбление. Просто случайно споткнулись об меня.

Телефон Лукаса стал трезвонить.

– Не представляю, как ты управляешься с этими устройствами, – сказал Джегер. – У меня старый складной телефон, я иногда оставляю его дома.

Лукас принял звонок.

– Пять минут, – произнес Уэйд.

– Пять минут, – объявил диктор через динамики.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил Уэйд.

– Потом поговорим, ладно? – Лукас нажал отбой.

Джегер наблюдал за ним и за разговором. Он не спросил, кто звонил, но когда Лукас посмотрел на него, выжал что-то похожее на улыбку, сочувственную и неловкую.

– Увидимся снаружи. Ладно, Пеппер?

Плотина изгибается на юго-восток и заканчивается у северной границы парка. Джегеру надо только придерживаться этой дороги, и она рано или поздно приведет его обратно в город. Любой здравомыслящий человек поступил бы именно так. Но едва добежав до моста Фостер-лейн, Джегер вспрыгивает на него и припускает со всех ног. Оглядывается с ухмылкой, просто чтобы убедиться, что все всё поняли, и пересекает Ясеневую протоку.

Пит и Варнер возглавляют погоню, стараясь выжать максимальную скорость. Одри бежит рядом с Лукасом, но, похоже, она готова все бросить. Руки у нее опускаются, шаг замедляется.

– Вам его не поймать, – говорит она.

– Вот увидишь, – откликается Пит.

– И что тогда? – спрашивает Одри.

Никто не отвечает. Они подбегают к ржавому балочному мосту, вместе, плотной группой сворачивают на него. Старая железная конструкция дрожит от топота бегущих ног, ветер бьет сбоку, обжигая мокрые от пота лица.

– Не могу я так быстро бежать, – говорит Сара.

– Никто не может, – говорит Крауз.

Впереди, за мостом, дорога резко сворачивает влево, проходя между водой и густым низкорослым лесом. Бегуны смотрят, как Джегер широкими шагами уносится вдаль, и тогда Мастерс говорит:

– Придется нам сбросить скорость.

Но у Пита уже возник план.

– Если он побежит по дорожкам, мы точно его перехватим.

– Он не побежит, – возражает Одри. – Это было бы глупо.

Мост остается позади, и Пит замедляет бег.

– Давайте разделимся, – предлагает он. – Быстроногие продолжают преследование, остальные будут ждать впереди.

Джегер увеличивает разрыв.

– Сейчас повернет, – замечает Лукас.

– В полумиле отсюда, – откликается Гатлин. – Там вход в парк.

– Нет, здесь, – возражает Лукас. – Уже скоро.

И точно, Джегер сворачивает направо, перескакивает через груду серой щебенки и ныряет в кустарник. Два длинных шага – и он превращается в смутный силуэт среди деревьев, еще шаг – и пропадает из виду.

Варнер чертыхается.

– Не останавливаемся, надо его догнать, – говорит Пит.

Сара и Мастерс отстают. И Крауз. Затем Одри говорит кому-то вслух «Нет» и тоже отстает.

Пит и Варнер ускоряются, Гатлин пристраивается следом. Лукас бежит в своем темпе: поглядывает на ноги, прикидывая, сколько у него еще осталось сил. Затем он плавно обходит всех и резко берет вправо, ныряя в переплетение голых ветвей. Остальные пропускают узенькую тропку, проскакивают мимо. Оставшись в одиночестве, Лукас сходит с дорожного полотна и продолжает бег по неровной тропинке туда, где она соединяется с основной тропой – широкой полосой черного грунта с выступающими древесными корнями, которая поворачивает на запад и стремительно уходит вниз.

Лукас полностью сосредоточен на том, чтобы сохранить равновесие. Он старается ступать по ровным участкам мерзлой земли, избегая корней и рытвин. Постепенно тропа выравнивается, деревья сменяются зарослями полегшего камыша.

Лукас замедляет бег, пытаясь отдышаться.

Остальные пыхтят на подъеме где-то за его спиной.

– Я его не вижу, – говорит Варнер.

Далеко впереди лежит мертвое дерево – древний трехгранный тополь; со ствола полосой ободрана кора, древесина белеет в лучах холодного солнца. Лукас первым замечает черную бейсболку, мелькнувшую за стволом, и делает рывок вперед. Так просто заставить эти длинные ноги лететь над землей. Нет ничего проще.

– Пять минут, – объявил грохочущий голос в динамике. Минуту спустя он сказал: – Нет, народ. У нас небольшая задержка.

Собравшиеся решили, что прибывает самолет – событие само по себе редкое, так что все устремили взгляды в небо. Однако в это жаркое сентябрьское утро небо было пустым. Лукас занял место рядом с Одри у самой линии старта. Пит, Гатлин и Варнер расположились с другой стороны от нее. Крауз вместе с Мастерсом оказались чуть сзади, в третьем или четвертом ряду. Сара пропала, и Джегера Лукас тоже нигде не видел. Как щенок по команде «Апорт!», Харрис рванул по свободной беговой дорожке и трусцой вернулся назад. Когда он повторил пробежку, Пит проворчал:

– И за что нам такой подарочек свалился на голову?

Все дружно рассмеялись, а затем вдруг стало тихо.

Появился Карл Джегер. Где он прятался все это время, было загадкой, но сейчас он стоял на линии старта, что явилось для всех полной неожиданностью. Он прибыл сюда, чтобы участвовать в состязании. Он полностью сосредоточился на предстоящем десятикилометровом забеге. Ему перевалило за сорок, но никто не мог припомнить, чтобы он хоть раз проигрывал кому-то из местных бегунов. Поразительный рекорд, требовавший отличной физической формы, концентрации и замечательного везения. Джегер не отрываясь смотрел на свою левую ногу на линии старта, а потому, похоже, не заметил полицейских, которые пролезли под ограждением и направились в его сторону с наручниками наготове.

– Держите руки так, чтобы мы их видели, – приказал главный коп.

Ноги Джегера были напряжены, мышцы на икрах подрагивали. Он поднял взгляд на полицейских.

– Я не тот, кто вам нужен, – выговорил бегун. Он снова перевел взгляд вниз, на серое покрытие беговой дорожки, и продолжил, словно бы обращаясь к собственным ступням: – Дайте мне пробежать эту дистанцию. Дайте пробежать.

 

Глава шестая

Тропа выбирается из болота, выравнивается, теряясь в подстриженной бурой траве лужайки. Зимой каменные здания летнего лагеря стоят пустые: двери заперты на висячие замки, окна заколочены листами фанеры. Лукас держится выбранного маршрута, и дома остаются позади. Снова перед ним тропа, которая резко сворачивает налево; открытая местность заканчивается, дальше идут деревья, глубокий овраг, узкий мостик из дубовых досок и старые телефонные столбы.

Он привычно придерживается маршрута. Вода на дне оврага подернулась ледком; в одном месте он расколот – должно быть, Джегер наступил сюда правой ногой. Бурая взвесь еще не успела осесть на дно. Лукас укорачивает шаг и прыгает: ноги движутся, словно сами собой. Он понимает, что ему не достать до противоположного берега, но летит, выставив правую ногу, потом выбрасывает левую ногу вперед, подтягивается и вытаскивает правую из грязи, прежде чем она успевает промокнуть.

Это его замедляет, а следующий склон оказывается темным и скользким; он теряет скорость, и потому остальные обходят его.

Беговые туфли стучат по дубовым доскам. Пит бежит впереди всех, бросает Лукасу неразборчивую фразу – кажется, о чем-то спрашивает.

– Что? – кричит в ответ Лукас.

Варнер замедляет бег, смотрит на него с моста, сверху вниз:

– Где он?

И тут Пит говорит:

– Вот он.

Лукас снова выбирается на возвышенность. Лес здесь совсем молодой, густой, тропа вьется между юными деревцами, и конца этому не видно. Потом все опять по очереди исчезают из виду, сбегая вниз, в камышовые заросли. Джегер маячит впереди серым пятном в отблесках солнца. Сильно наклоняя корпус вперед, он энергично работает руками, преодолевая следующий подъем.

В низине лежит еще один поваленный тополь: за годы кора сгнила, ствол и массивные корни чисты, как выбеленная солнцем кость.

– Тут можно срезать, – говорит Лукас.

Пит откликается коротко и неразборчиво. Они с Варнером явно на пределе, их уже шатает, а ведь до склона еще далеко. Гатлин бежит ровным шагом, его миниатюрная фигура плавно выходит вперед.

Лукас берет левее, намереваясь перепрыгнуть через дерево, но ему не хватает сил и энергии. Правая нога идет как надо, руками в перчатках он хватается за ствол, но вторая нога больно ударяется о дерево, и это задерживает бегуна. Он останавливается, смотрит вниз с места, в котором еще никогда не был. Еле заметная старая тропа уходит в самые заросли камышей. Он спрыгивает вниз и бежит по ней – снова в одиночку.

Издалека доносятся чьи-то голоса. Не разобрать ни слова. Потом все стихает, слышен только шум ветра в вышине и топот подошв. По лицу Лукаса текут струйки пота. На бегу он стягивает рукавицы, складывает их вместе и засовывает за пояс спортивных штанов.

Голоса снова настигают его.

Справа он улавливает движение.

На возвышенности появляется Джегер – спина прямая, шаг расслабленный. Выглядит он как человек, который по праву захватил безусловное лидерство. Он смотрит только на тропу перед собой, снова сбегает в низину и немного тормозит; тогда Лукас делает рывок и почти догоняет его у пересечения тропинок. Взглянув через плечо, Джегер даже подпрыгивает от неожиданности.

– О нет, – говорит он; с его губ срывается короткий нервный смешок.

Лукас уже совсем близко. Тропа снова выбирается из болота. Когда Джегер оказывается прямо перед ним, Лукас тянется к нему, ловит за лодыжку и дергает на себя и вверх.

Джегер падает, ладонью впечатавшись в мерзлую землю.

Лукас хватает его за вторую лодыжку:

– Беги.

Джегер лягает его.

– Что ты творишь? – спрашивает Лукас. – Идиот. Беги отсюда, черт бы тебя побрал. Ты меня слышишь?

Голоса приближаются. Варнер говорит «Пеппер», и Пит – «Он попался»; и в это мгновение Джегер с трудом поднимается на ноги. Взгляд у него дикий, яростный.

– Да что ты понимаешь, – в его голосе чувствуется та же ярость. Это не вопрос, просто горькие гневные слова. Джегер бросается бежать, прихрамывая на правую ногу, но постепенно его шаг выравнивается; его сила кажется неиссякаемой, она уносит Джегера все дальше. Лукас смотрит ему вслед, надеясь на лучшее.

Остальные добегают до Лукаса. Останавливаются; стоят, согнувшись, уперев руки в колени, восстанавливая дыхание.

– Ну ты даешь, – говорит Пит.

– Что он тебе сказал? – спрашивает Варнер.

Лукас смотрит на свои защитные перчатки и опускает руки.

– Ты его ранил? – спрашивает Гатлин.

– Нет, – отвечает Лукас.

– Плохо, – говорит Варнер. – В следующий раз переломай ему ноги.

Из-за деревьев доносятся голоса, мужской и женский. Женщина кричит; мужчина что-то отвечает. Женщина снова кричит, голос у нее испуганно-сердитый, слов не разобрать. Лукас срывается с места, опережая остальных. Главная тропинка, широкая, усыпанная подгнившей древесной щепой, ведет на юг по последнему склону наверх к мосту Фостер. Джегер уже миновал его. Мастерс стоит посреди дороги, уперев руки в бока. Сара к нему ближе всего.

– Не делай ничего, – говорит она. – Просто ничего не делай.

Мастерс что-то тихо отвечает.

– О господи, – восклицает Сара и всплескивает руками в варежках.

Мастерс глядит на Лукаса – он раскраснелся, губы сжаты. Похоже, сейчас он испытывает страшное, мучительное замешательство.

– Беги, придурок, – говорит Крауз; он зол, но не слишком. Он похож на болельщика, который выкрикивает оскорбления команде противника; складывает руки рупором, подносит ко рту и кричит: – Мы от тебя не отстанем, засранец!

Никто не двигается.

Обливаясь потом, пошатываясь, Пит бредет к дороге. Варнер и Гатлин пересекают ее и останавливаются в том месте, где начинается новая тропа.

– Туда, – показывает Гатлин.

– За ним, – говорит Сара. Она обращается не к Мастерсу. Хватает Лукаса за локоть, встряхивает: – Давай.

Варнер и Гатлин снова скрываются за деревьями.

Пит все еще стоит, уперев руки в колени.

– Куда ведет Фостер-лейн? – спрашивает он. – В западную часть парка, верно?

– Есть там пара дорожек, – согласно кивает Лукас.

– Мы найдем его, – Пит кашляет в кулак.

– Ох, он от нас ускользнул, – говорит Сара. Сжимает голову розовыми варежками: – Там же миллион тропинок и дорог.

– Пошли, – говорит Крауз, направляясь к дороге. Пит трусцой следует за ним.

Мастерс наблюдает за Сарой, стекла его очков похожи цветом на обсидиан, от испуга рот сжат в тонкую розовую линию.

Одри стоит в стороне, покусывая мелкими зубками нижнюю губу. Она похожа на человека, ставшего невольным свидетелем безобразной семейной ссоры.

– Ты со мной? – спрашивает Лукас.

И уже на бегу:

– Ну хоть кто-то.

Миниатюрные туфли шуршат по сухому гравию.

Лукас замедляет бег, и Одри не остается ничего другого, кроме как пристроиться рядом с ним.

– Что ты с ним сделал? – спрашивает она. – У него колено в крови.

Они бегут по широкой утоптанной тропе на юг через перестойный лес, минуют еще одну балку, по которой вода стекает в Ясеневую протоку.

– Я его повалил, – отвечает Лукас.

– Повалил.

– Глупо, – говорит он.

Широкая балка забита мусором и древесной трухой. Длинный мост сделан из труб и дубовых досок. Лукас первым взбегает на мост, доски грохочут под ногами.

– Я хотел его напугать. Чтобы он бегал в другом месте.

Мост остается за спиной, и вокруг становится тихо. Дорога раздваивается: одна тропа уходит на запад, но Лукас направляется на юг.

– Мы разговаривали, – рассказывает Одри. – Там, на дороге, пока ждали остальных. Мастерс запустил шутку – типа нам надо перехватить Джегера. Сара тут же сказала, что это отличная идея. Но когда наконец показался Карл, никто и с места не двинулся.

Голоса долетают из глубины леса, с западной стороны.

– Может, нам там надо было свернуть? – спрашивает Одри.

– Другая тропа просто делает небольшую петлю. Джегер может по ней выйти на дорогу или вернется прямо к нам в руки.

Одри догоняет Лукаса и бежит рядом. Оба молчат. Потом Лукас произносит:

– Ничего с этим парнем не случится.

– Обещаешь?

Он замедляет бег. Одри опережает его, оборачивается:

– Что?

– Мы на месте. Остановись, – говорит он.

Тропа резко сворачивает налево, туда, где заканчиваются деревья. Прямо перед ними – двадцатифутовый отвесный обрыв, внизу течет медленная ледяная вода. Справа маячит вторая тропа.

– Слышишь что-нибудь? – спрашивает Лукас.

– Нет, – Одри склоняет голову набок, прислушиваясь. – Да.

Сначала они различают серую футболку, а затем бледное лицо. Джегер замечает их. Останавливается в трех шагах. Рана на правом колене схватилась коркой. Он тяжело дышит, совсем запыхался, на лице выражение глубокой, смертельной усталости, но голос звучит твердо. Не обращая внимания на Лукаса, он обращается к Одри:

– Нет. Только не ты.

– Просто скажи мне, Карл, – голос Одри звучит скорее печально, чем гневно.

– Что сказать?

– Это ты убил Уэйда?

Джегер бросает взгляд назад, на меньшую тропинку. Гатлин и Варнер стоят среди деревьев, оба тяжело дышат. Джегер снова поворачивается; теперь он смотрит только на Лукаса. Не говорит ни слова, но на его лице проступает странная полуулыбка, и вот он уже снова бежит – сперва от Лукаса, и Одри его отделяют какие-то жалкие три шага, потом длинные ноги переходят в скоростной режим, только куски замерзшей грязи летят из-под подошв.

– Ты мог победить.

Это был голос Уэйда – и в то же время не его голос.

– Только что опубликовали результаты, – сказал он. – Ты бы видел, какой был отрыв. На отметке пять миль Харрис опережал тебя всего на 11 секунд. Если бы ты держался ближе, то к финишу прикончил бы его. Малыш думает, что он круче всех, но это не так.

Лукас сидел на кухне, опустошая кофейник. По телевизору шла битва орков с людьми: уродливое зло мерилось силами с красивым добром.

– Ты слушаешь, Лукас?

– Ага.

– Ты не побеждал в забегах с шестнадцати лет.

Лукас поставил кружку:

– Откуда ты знаешь? Это я тебе сказал?

– Я читал старые спортивные статьи, – ответил Уэйд. Вот только в его голосе появилось нечто другое. Поменялось что-то. Не слова или интонации – эмоции. Уэйд всегда был впечатлительным, но обычно держал себя в руках, контролировал свои чувства. А в этом голосе, в каждом слове, чувствовался гнев. – У тебя был шанс, Лукас. Когда Джегер вышел из игры и все такое.

– Ты знаешь об аресте?

– Статью в газете только что разместили. Там моя фотография – очень приличная, десятилетней давности. И совершенно дерьмовый снимок Джегера. Надеюсь, у Мастерса есть видео ареста. Вот что мне хотелось бы посмотреть.

Лукас потянулся через стол, чтобы выключить телевизор.

– Два свидетеля подтвердили, что Джегер бежал со мной, – сказал Уэйд. – Я это только что прочитал. Мы были в парке в тот понедельник, бежали с севера на юг, и оба свидетеля заявляют, что настроение у нас было безобразное.

– Но ты же этого не помнишь.

– Уэйд загружал свой день в удаленный компьютер по вечерам, – сказал Уэйд. – Такой у него был распорядок.

– Я помню.

Тишина.

Лукас помолчал, потом спросил:

– Думаешь, это Карл сделал?

– Убил меня? – в трубке раздался странный смешок. – Я не знаю. Правда, не знаю. Но я расскажу тебе, что я чувствую. Представь себе, что ты смотришь фильм в кинотеатре. Это история о загадочном убийстве, и там есть один персонаж, который тебя очень, очень интересует. Ты за него переживаешь, а потом тебе вдруг приспичило отлить, и именно в это время героя, который тебе так нравился, убивают. Пока тебя не было в зале, ему проломили череп. И теперь ты злишься, и тебе грустно, но главное – ты чувствуешь себя обманутым.

Лукас поднял кружку, разглядывая пятна кофейной гущи на дне.

– Может, Карл это сделал, а может, и нет, – сказал Уэйд. – Но я пропустил эту часть. И теперь вот сижу в темноте и жду, чем все закончится. Только так я могу продолжать свою жизнь.

Горные велосипеды и подошвы туристических ботинок проделали широкую колею посреди тропы. Бегуны держатся этой колеи, движутся гуськом, перепрыгивают на бровку, когда тропа меняет направление, срезают повороты. Лукас возглавляет гонку, Одри следует за ним по пятам, глядя под ноги. Сдавленным голосом она произносит:

– Не могу в это поверить.

– Тогда бросай это дело, – говорит Варнер.

Джегер в сорока футах впереди. Там, где тропа резко уходит влево, он бежит напрямик через лес, немного увеличивая разрыв.

Варнер делает рывок, обходит Одри и практически наступает Лукасу на пятки.

Лукас замедляет ход и сворачивает на север, ветер обжигает его потное лицо.

Очередной мост виднеется за деревьями – мазком красной краски. Джегер уже почти на мосту: замедляет шаг, чтобы вскочить на ступени.

Варнер опять ускоряется, заставляя себя выложиться на полную катушку, хотя бы ради того, чтобы подразнить Лукаса.

Джегер оглядывается назад, щурится, дышит всей грудью, широко раскрыв рот. Отворачивается и прыгает – правая нога опускается на розовую гранитную ступеньку. Мгновение он медлит, прикидывая расстояние, отделяющее его от преследователей, и взвешивая собственные силы, затем делает новый прыжок и дальше быстрым ровным шагом движется через мост.

Пошатываясь, Варнер движется за Джегером на негнущихся ногах.

Остальные сгрудились позади.

Лукас ловит воздух ртом, пытаясь отдышаться перед тем, как сделать новый рывок. Ясеневая протока широка, как река, и длинный деревянный мост дрожит от топота ног. Джегер опережает всех на двадцать футов; добравшись до конца моста, он перелетает через ступени и жестко приземляется на землю. Вся его поза выражает удивление. Несколько мгновений он стоит неподвижно, смотрит на Лукаса, словно собирается что-то сказать, но так и не говорит. Снова начинает движение, и видно, что он бережет правую ногу.

Лукас легко спрыгивает по ступеням и бежит. Следующий отрезок пути широкий и прямой – это старая дорога, она пролегает через бывший двор фермы. Какой-то любитель тополей высадил их здесь рядами: тонкие белые стволы без листвы выглядят чахлыми и болезненными. И вновь ветер подталкивает бегущих в спины. И вновь бег ускоряется. На краю старого фермерского хозяйства высится могучий дуб, а за ним темнеет густой лес. Здесь было место, где Уэйд обычно поворачивал назад, когда они бежали от «Игрека». Выходило чуть больше семи миль.

Джегер исчезает за деревьями.

Лукас замедляет бег.

– Есть еще один мост, – говорит он.

Одри приближается к нему вплотную:

– Ну и что?

– Он закрыт. С прошлого лета.

– Но мы же сможем по нему перебраться, – говорит Гатлин.

– Да, – отвечает Лукас. – Но я сейчас не о том.

Мост высится вдали. С ним явно что-то не так. Четыре высокие покосившиеся опоры заваливаются к центру. В июне прошлого года в протоке бушевал сильный паводок, который изуродовал берега и размыл фундамент. Джегер несется изо всех сил, уходит все дальше от преследователей. Варнер боится, что беглец ускользнет, адреналин заставляет его ускориться – он добегает до Лукаса и сбивает его с ног, случайно зацепив за пятку.

Оба падают. Правой рукой в защитной перчатке Лукас попадает прямиком на торчащий из земли корень, пропарывает ладонь.

Одри останавливается.

Гатлин пробегает мимо и скрывается из виду.

Варнер со стоном поднимается на ноги и бросает на Лукаса смущенный, но изрядно злой взгляд, прежде чем, пошатываясь, направиться дальше.

– Ты как, в порядке? – спрашивает Одри.

Лукас стоит и смотрит, как на дешевой белой ткани расплывается кровавое пятно. Морщась от боли, он говорит:

– Вперед, – и медленно, глядя под ноги, трусит вперед.

«ОПАСНО. ПРОХОД ЗАКРЫТ» – гласит объявление на прибитых крест-накрест досках.

Джегер пролезает под заграждением. Стальные тросы служат ему перилами; широко раскинув руки, он медленно движется вперед, скрывается из виду.

– Мы проиграли, – говорит Одри. – Он нас сделал.

В ее голосе звучит неподдельная радость.

Гатлин стоит на спуске. Затем поднимает руку и машет кому-то на другом берегу.

За мостом – начало новой тропы и автостоянка. Если бежать по дороге в западной части парка вдоль Фостер-лейн, то до этого перевалочного пункта уже можно было бы добраться даже на четырех костях, быстрее, чем борзая пролетела бы по маршруту. Гатлин и Варнер стоят у перекрещенных досок, смотрят на тот берег. Старый висячий мост выглядит ветхим и опасным, он провис посередине, словно под огромным весом. В самом низу стоит Джегер. Он неподвижен. На противоположной стороне, широко расставив ноги, Пит караулит ограждение. За ним Мастерс и Крауз, поблизости держится Сара. Сейчас она улыбается.

– Посмотри на себя, – говорит Пит. Бьет кулаком в доски: – Если ты еще не научился летать, выходит, мы таки поймали тебя за задницу.

– Смотрел сегодня новости?

Лукас заваривал свежий кофе.

– В смысле те, что не про убийства?

Покойник засмеялся, потом замолк. А потом из тишины произнес:

– Вчера была гроза. В Гренландии.

Лукас не отвечал.

– Ты же знаешь, где находится Гренландия, верно?

– Вполне себе представляю, – сказал Лукас.

Снова смешок, на этот раз короткий, сердитый.

– Не то чтобы сильная буря, да и длилась недолго. Но если там, где эти ледники, пойдут сильные ливни – вот тогда начнутся настоящие проблемы.

– Я думал, у нас уже и так проблемы.

– Будет еще хуже, – пообещал Уэйд.

«Мистер Кофе» принялся за дело, довольный тем, что может проявить себя.

– Погода не была бы такой безумной, – сказал Лукас, – если бы китайцы не жгли столько угля.

– Это что за эксперт придумал? Ты сам?

– В основном Мастерс.

– Это не китайцы, Лукас. Это все мы.

Лукас ничего не ответил, он просто ждал.

– Умные люди могут нести чушь, – сказал Уэйд.

– Наверняка.

– А еще я знаю ребят, которые даже карту не умеют читать, зато видят то, что я бы в жизни не заметил.

Лукас налил себе свежего кофе.

– Я тебе уже говорил? Климат – самая главная причина моего создания. И дело не только в повышении уровня океана, и не в засухах, длящихся по десять лет, и не в аномальной жаре, обрушившейся на Персидский залив. Климат меняется. Он менялся всегда, и всегда жизнь адаптировалась к этим переменам. Разница только в том, что сегодня на Земле есть две вещи, которых не существовало в период эоцена.

Лукас повторяет новое для него слово:

– Эоцен.

– На Земле теперь есть деньги и есть политика. И вот эти две бесценные вещи попадают под удар больше, чем всё прочее. Султаны могут улететь в прохладную дождливую Швейцарию, а беднякам приходится умирать. Правительство Саудовской Аравии должно пасть, но тем временем инженеры сидят в своих бункерах с кондиционерами и управляют роботами, которые разрабатывают нефтяные месторождения в стопятидесятиградусном аду. Как будто это какая-то чужая планета, а они – благородные астронавты, занятые плодотворным трудом.

– Понимаю, – сказал Лукас.

– Политическая стабильность и богатство, – произнес голос. – От этих двух вещей люди зависят больше всего. А если говорить о нищете и бунтах, о мелких убийствах и больших войнах – все будет только хуже. С каждым часом, с каждым годом. Вот почему я вложил свои сбережения в это рискованное предприятие. Почему Уэйд это сделал. Конечно, мы рассчитывали лет на пятьдесят тонкой настройки и доводки, но у нас, по крайней мере, было время собрать всю информацию обо мне и поместить ее сюда. Здесь вся моя жизнь – в целости и сохранности.

Лукас отпил глоток и посмотрел в окно. Или, скорее, в пространство. Он просто задумался, но понятия не имел, о чем, пока не произнес это вслух.

– Никто бы не стал этого делать, – сказал он.

– Делать что? – спросил Уэйд.

– Собирать все подряд, – Лукас протер кухонный стол чистым полотенцем. – Дело вот в чем. Ты как будто складываешь свою жизнь в один большой чемодан. Но тебе постоянно приходится выбирать. Всегда находится что-то гадкое, постыдное, опасное, и ты смотришь на это и думаешь – черт, вот эту хрень надо бы выбросить.

– Ты так думаешь?

– Я в этом уверен, – Лукас смотрел, как вибрирует кофе в его кружке. – Возможно, в этом и кроется еще одна причина, почему Уэйд сделал то, что сделал. Чтобы избавиться от прошлого.

В трубке молчали.

– А ты, бедный виртуальный двойник… ты даже не знаешь, чего тебе не хватает, – Лукас смеялся, но ему вовсе не было весело. – И, возможно, в этом-то все дело.

 

Глава седьмая

Джегер стоит в самой нижней точке покачивающейся дуги, медленно поворачивается и поочередно смотрит вверх на людей по обе стороны моста. Его грудь вздымается, он глубоко вдыхает холодный воздух. Мускулы на его обнаженных ногах похожи на старые веревки, скрученные и узловатые, правое колено кровоточит, блестящая красная змейка стекает по длинной голени. Руки в перепачканных кольчужных перчатках держатся за стальные тросы. Старые доски скрипят под его весом. Но Джегеру, похоже, все равно. Если мост развалится, то он просто рухнет вниз с десяти футов в холодную грязь, только и всего, разве что будет немного больно и неприятно. Джегер два месяца просидел в тюрьме. У него не было денег ни на залог, ни на приличного адвоката. За последние годы количество убийств в городе резко возросло. Нужно было расследовать еще сотню преступлений. Но тут был убит известный человек, и убит жестоко; а потому полиция и прокуратура давили на единственного подозреваемого, пытаясь вырвать у него признание. Но признания не было. А когда ключевые вещественные доказательства подверглись тщательному научному анализу, их сочли недостаточными. На одних свидетельствах и случайных совпадениях дела не сошьешь, так что у суда не было иного выбора, кроме как принять решение об освобождении Джегера. Вот почему мост – не препятствие. Ничуть. Этого человека уже ничто не способно еще больше унизить или оскорбить. Вот о чем говорят вся его поза, выражение лица, крепкая и уверенная хватка обеих рук. Вот что он хочет сказать Лукасу, уставившись на него своими жестокими зелеными глазами.

И тут Джегер моргает.

Он делает еще один вдох и задерживает дыхание. Склоняет голову на длинной шее. Наверное, ему холодно. Любой бы на его месте замерз, будь он так же одет, да еще стоя неподвижно. Наконец он выдыхает и поворачивается на девяносто градусов, вцепившись обеими руками в толстый стальной трос.

Пит обращается к нему:

– Эй, придурок. Скажи всю правду, и мы тебя отпустим.

Джегер смотрит на грязное месиво под мостом. Откликается спокойно, негромко, но так, что его слышат все:

– Вот именно. Придурок. А Уэйд был весь из себя правильный, хороший парень, всеобщий любимец, а после смерти он вообще стал идеалом.

Все молчат. Слышно только, как ветер шелестит в листве, да медленно течет вода.

– Нет, когда он погиб, меня с ним не было, – говорит Джегер. – Но я знаю, как он погиб. Даже после того, как прошел дождь, остались улики: к югу отсюда, прямо у воды, был найден кусок кожи, содранный с его плеча. Это была первая рана. Уэйда ударили прутом арматуры с куском бетона на конце – сзади, слева; скорее всего, сбили с ног. Что позволило нападавшему завладеть его телефоном. Уэйд был весь в крови и без связи с внешним миром, но двигаться мог.

– Вот тогда и началась погоня, – продолжает он. – Остался кровавый след. Приборы обнаружения ДНК и специальные камеры показали, где он бежал, где истекал кровью. Дважды Уэйд пытался вернуться на ближайшую тропинку, но его снова ударили по плечу, а потом сломали руку. Эксперты определили это по тому, как свернулась кровь. Они знают, как быстро текла кровь и где упал Уэйд. Он был наверху, на заброшенных железнодорожных путях – возможно, пытался вернуться в город. И вот там убийца дубинкой разбил Уэйду колено. Искалечил его. Потом ему раздробили челюсть – наверное, для того, чтобы он замолчал. А потом убийца поволок его вниз, в густой подлесок, парой размашистых ударов сломал ему бедро. И тут по какой-то причине избиение на время прекратилось.

Джегер делает паузу.

Тихим, еле слышным голосом Сара говорит:

– Что это ты нам рассказываешь?

– Я объясняю вам, почему вы все идиоты, – Джегер смотрит на нее, переводит взгляд на Лукаса. – Пятнадцать, двадцать минут прошло. Убийца все это время стоял над Уэйдом. Разговаривал с ним, полагаю. Возможно, рассказывал, как сильно его ненавидит. Потому что причина убийства была в этом. В этом был весь смысл. Кто-то хотел получить удовольствие от его боли. Хотел, чтобы Уэйд был беспомощным, чтобы осознавал, что он искалечен и сломан.

Сара издает тихий жуткий звук.

Джегер качает головой.

– Двадцать минут с ним разговаривали, а затем три или четыре минуты жестоко избивали. По оценкам экспертов, через шестьдесят секунд Уэйд был мертв. Но он был крепким ублюдком, так что это не точно. Может, он чувствовал, как удары крушат лицевые кости, дробят ребра и руки, ломают шею.

Лукас прислоняется к ограждению.

Джегер напирает на трос, держится крепко, широко расставив руки. Ровный стук мощнейшей мышцы его организма заставляет сталь вибрировать. Все, кто касается моста, чувствуют эту вибрацию: сильное, частое биение его сердца.

– Я не питал к нему ненависти, – говорит Джегер. – Ты же знаешь меня, Одри. И ты тоже, Лукас. Я слишком погружен в себя, это так. Наша вражда была односторонней.

Он смеется и снова перехватывает оба троса.

– Да, мы бежали вместе в тот понедельник. И разговаривали. Но где-то через милю или около того я свернул, а он продолжил бег по маршруту. Для меня Уэйд был никем. Просто одним из группы. И я его не ненавидел. До тех пор, пока не провел два месяца в тюрьме, размышляя о нем и о его добрых, славных друзьях. И знаете что? Не могу избавиться от одной мысли. Интуиция подсказывает. У меня-то не было никаких причин убивать его, тем более таким способом. А вот кто-то из вас, ублюдков, как мне кажется, вполне мог убить Уэйда Таннера. Легко.

Вначале здесь была фабрика, затем ее превратили в грязный склад. Потом недвижимость продали за гроши, и инвестор устроил на верхних этажах жилые лофты, в западном крыле и в части погрузочной зоны разместился «Кофейный уголок», а с торца здания появился фешенебельный внутренний дворик с цветочными горшками и недействующим фонтаном. Лукас шел мимо черных железных ворот, ведущих во внутренний двор. Воскресный забег был завершен, кофе выпит, и Лукас как раз размышлял о том, что делать с оставшейся частью дня, когда за спиной раздался голос Сары:

– Мне нужны новые кроссовки.

Лукас обернулся, решив, что она обращается к нему.

Сара разговаривала по телефону:

– А какие стоит примерить?

Самым странным, непонятным и необъяснимым в это мгновение было ее выражение лица. Сара выглядела совсем не такой, как обычно. Счастливой. Ее лицо было озарено улыбкой, глаза сияли. Она вслушивалась в голос, говоривший с ней по телефону, и Лукас понял, чей это был голос. Но тут женщина заметила Лукаса: внезапно смутившись, она отвернулась, пробормотав в трубку несколько тихих слов, не предназначавшихся для чужих ушей.

Сара прошла через ворота. Лукас последовал за ней. Внутренний двор был вымощен старинной темно-красной брусчаткой, истертой копытами лошадей, когда-то подвозивших сюда грузовые повозки. Может, когда-нибудь сюда снова вернутся лошади. Именно об этом думалось Лукасу, пока он шел следом за миниатюрной женщиной. Стеклянная дверь вела в «Лавку бегуна» – магазин только что открылся. Всего только начало одиннадцатого, но, похоже, этот октябрьский день будет удачным. Два покупателя сразу. Хозяин волей-неволей заулыбался.

Лукас попытался припомнить имя хозяина. Том? Да, точно, Том Хаббл.

– Он хочет, чтобы я примерила «Эндорфины», – сказала Сара. – Те, что со сдвоенными компьютерами и «умными» гелевыми гидроусилителями.

– Отличный выбор, – ответил Том. – Какой у вас размер?

Сара назвала размер, а когда продавец исчез в задней комнате, обернулась и посмотрела на Лукаса. Молчала, слушала голос в трубке и улыбалась. Потом сказала:

– Лукас тоже здесь.

Несколько секунд она кивала, слушая Уэйда, потом сообщила живому собеседнику:

– Он говорит, тебе тоже нужны новые кроссовки.

– Да, но откуда он это знает?

– Уэйд до сих пор помогает здесь. Отслеживает, кто что покупает, – а ты давно ничего не покупал.

Страннее всего было то, что все это выглядело вполне разумно.

Лукас сел на мягкую скамью, Сара устроилась рядом с ним, все еще болтая с Уэйдом. На полу была нарисована беговая дорожка, огибавшая скамейку. Сара слушала голос в трубке, а Том вынес коробку с обувью и надел кроссовки ей на ноги, и зашнуровал их, и понаблюдал, как она бежит на месте, пытаясь наметанным глазом определить, все ли в порядке с обувью.

Сара хихикнула. Не рассмеялась, а именно хихикнула.

– Мне тоже нужны новые кроссовки, – заявил Лукас.

– А вам какие нравятся? – спросил Том.

– Как на мне, – ответил Лукас.

– А что это за модель?

– Я не помню, – сказал Лукас. – Спросите у Уэйда.

Том кивнул, наблюдая за тем, как Сара завершает свой забег вокруг скамейки.

– Пока, – наконец сказала она и отключила телефон. – Я возьму их. А еще он попросил, чтобы вы, пожалуйста, не брали с меня его комиссионные.

– Разумеется, – медленно поднимаясь, сказал Том.

Сара пошла было за продавцом к прилавку, но внезапно остановилась и посмотрела на Лукаса.

– Знаешь, я теперь говорю с ним больше, чем когда бы то ни было, – сказала она. Даже без улыбки казалось, что она улыбается. Словно в душе была счастлива – и в то же время понимала, что в этой радости есть что-то неправильное и нездоровое.

Ухватившись за тросы-перила, Джегер медленно продвигается по качающемуся мосту к противоположному берегу. Пит замер на месте: он ждет. Четыре человека ждут, плечи у них расправлены, однако в ногах – нервная дрожь. Через минуту все закончится. Грядет драка, а четверка, оставшаяся на северном берегу, сможет лишь наблюдать за этим, втайне радуясь такому раскладу.

Лицо Пита каменеет.

– Ну, вперед, – говорит Джегер.

Никто не реагирует. Гордость не позволяет им сдвинуться с места, а потом Пит опускает голову, бросает остальным несколько слов и отступает.

Мастерс с облегчением делает шаг назад.

Но не Крауз. Тот стоит как вкопанный. Джегер, не обращая ни на кого внимания, хватается за ограждение и прыгает, приземляясь на прибитые крест-накрест доски. Высвобождает ногу; встает рядом с Краузом и молча, сверху вниз, смотрит на него. Крауз едва не спотыкается, отступая назад от деревянного настила.

Остается только Сара. Она сжимает руки в варежках, и делает шаг вперед, и размахивает перед Джегером кулачками, рыдая и с трудом переводя дыхание.

Джегер отталкивает ее и бежит прочь; всего несколько шагов – и его уже не видно.

Пит машет рукой:

– По одному.

Гатлин отправляется первым: маленькое тело проскальзывает под ограждением, он бежит вниз к центру моста, а затем вверх на противоположную сторону. Варнер пускается следом, смешно растягивая шаги, мост под ним взбрыкивает и скрипит. Следующая – Одри, но она не выпускает из рук тросы и не бежит. Пройдя шагом полпути до середины моста, она оборачивается к Лукасу.

– Давай просто уйдем. Мы можем вернуться, – говорит он.

Одри качает головой:

– А что, если они его поймают?..

Сама возможность такого исхода заставляет ее вздрогнуть, и она спешит завершить свое путешествие вниз до середины моста и снова наверх, на другую сторону.

Сложив руку рупором, Пит подносит ее ко рту и окликает Лукаса:

– Ты идешь?

– Нет, – отвечает тот. Возможно, он и правда так думает. Как бы ему хотелось сейчас оказаться в любом другом месте на земле, но только не здесь. Но, сам того не желая, он нагибается и пролезает под ограждением. Как будто это делает кто-то другой, как будто его ноги бегут сами по себе, а он лишь смотрит на это со стороны. Доски грохочут при каждом шаге, и вот, ни разу не споткнувшись и не запнувшись, он взлетает на другой конец моста.

Только Пит ждет его. Смотрит в сторону Лукаса. Он говорит что-то Лукасу, хотя со стороны кажется, что обращается сам к себе.

– Ну не знаю, – говорит он. – Я просто не знаю.

Тропа следует вдоль русла реки до самого устья, а затем опять идет вдоль Ясеневой протоки. Среди низкорослых вязов и тутовых деревьев высятся тополя, потом лесные заросли уступают место пожухлой траве; дальше – автостоянка, засыпанная битым щебнем. Мимо стоянки идет дорога на кладбище Вест-Спенсер, а за ней примерно на милю тянется парк. Остальные участники группы сгрудились у одинокого столика для пикника и молчат. Откуда-то раздается пронзительный скрежет, ритмично разрезающий холодный воздух. Это Джегер, добравшийся до старинной водозаборной колонки, дергает рычаг вверх-вниз. Проржавевший ящик заполняется, коричневая вода бьет в ржавую посудину и продолжает хлестать даже после того, как Джегер перестает качать и наклоняется, чтобы попить.

Напившись, Джегер выпрямляется, утирая подбородок и рот. Затем он бежит трусцой к следующей тропинке и снова останавливается, чтобы оглянуться на своих преследователей.

– Он сам не хочет от нас отрываться, – говорит Варнер.

А Одри тихим несчастным голосом спрашивает:

– Так кто кого загоняет?

Сара заплатила за свои кроссовки и ушла, а Том снова скрылся в задней комнате. Его голос доносился из кладовой – обычный обмен любезностями перед тем, как задать вопрос по существу. Лукас отошел к витрине, туда, где на огромной пробковой доске висели листовки с результатами забегов, вырезки из газет и бесплатные буклеты, рассказывавшие начинающим бегунам, как готовиться к соревнованиям. С изрядно пожелтевшей газетной вырезки, висевшей в верхнем углу, на него с улыбкой смотрел совсем юный Уэйд, державший в руке знаменитую пару кроссовок. Пока Лукас старательно, слово за словом, разбирал текст под фотографией, Том вышел из кладовки с коробкой в руках.

– Я бы снял эту штуковину, – сказал Том. – Но люди к ней привыкли. Боюсь, покупатели рассердятся, если я так сделаю.

– Я бы не стал, – ответил Лукас.

Том разглядывал вырезку.

– В тот день я был здесь. По сути, это я увидел, как парнишка стащил те кроссовки. Выскочил за дверь и был таков, а Уэйд бросился за ним из кладовки, хотел догнать. Я просил его не делать этого. Парень-то был под кайфом, я это сразу понял. Но вы же знаете Уэйда.

– Да уж.

– Я знал, что он поймает нашего вора, но именно это меня и пугало.

Лукас бросил читать статью. В конце концов, самым важным тут была фотография. А вот она действительно заслуживала внимания. Эта широкая улыбка, белокурые волосы, еще не успевшие поредеть, брутальная внешность, искривленный нос и то, как юный Уэйд демонстрировал фотокамере ту самую пару кроссовок – словно самый главный в мире приз.

– У того воришки был с собой нож, – сказал Том.

– Я помню.

– Но все обошлось. Уэйд просто бежал за ним следом, пока тот не свалился без сил, и никто никого не зарезал.

Лукас опустил глаза и уставился в пол.

– Он был самым первым продавцом, которого я нанял на работу, – рассказывал Том. – Уэйд тогда еще учился в колледже. Я и представить тогда не мог, что он задержится здесь на двадцать лет. Если честно, то у меня не было уверенности, что он продержится хотя бы первую неделю. Уж слишком упертый, думал я. Слишком безупречный, чересчур старательный. Эти фортели дурацкие, которые он выкидывал иногда. Господи, это же всего лишь обувь. Даже если не вышло продать лишнюю пару кроссовок, мир ведь не рухнет.

Теперь Том тоже смотрел в пол, продолжая свой рассказ:

– Среди всех, кого я знал, ни у кого не было такой уникальной способности запоминать имена и лица, как у Уэйда. Никто так не разбирался в ногах и в походках. И с травмами все первым делом обращались к нему, и еще ему просто нравилось торговать спортивной обувью; и даже сейчас, уже мертвый, он по-прежнему практически заведует этим местом.

– А какие еще? – спросил Лукас.

– Что – какие еще?

– Какие еще фортели он выкидывал? В смысле, кроме того, что гонялся за теми, кто ворует обувь?

Том сглотнул слюну, прежде чем ответить.

– Он увольнял младших продавцов за сущие пустяки. Никаких предупреждений, они просто уходили. Если кто-то из покупателей давал ему чек без покрытия, в следующий раз он не брал чеков у этого человека. Никогда. А еще он постоянно совал нос в чужие дела, не мог без этого. Такая у него была потребность, навязчивая идея – заставлять весь мир делать то, что он считал правильным. Ну, вы понимаете, о чем это я.

– Да, конечно.

– Кстати, я тоже был на той вечеринке, Лукас.

Лукас поднял на него взгляд.

– Я бы ни за что не стал вызывать за вами копов.

Лукас не знал, что сказать. Только слегка пожал плечами.

Том нервничал, но был доволен собой. Он думал, что привлекает на свою сторону постоянного клиента.

– Уэйд был хорошим человеком, но считал, что все должны быть такими, как он.

Он решил, что напоследок стоит еще раз взглянуть на фотографию.

– «Итака Флайерз». Эти кроссовки нужны?

– Вроде бы да.

– Это новая модель, но он говорит, что они вам понравятся.

– Что ж, – сказал Лукас, – обычно этот парень не ошибался.

Вся группа, волоча ноги, двигается в сторону водозаборной колонки. Мастерс снимает с пояса за спиной маленькую бутылочку, делится голубым напитком с Сарой. Пит хватается за рычаг, с усилием качает несколько раз и пьет, за ним и другие – по очереди. Все устали, но не как бегуны, замученные пробегом. Они скорее похожи на посетителей бара перед самым его закрытием: лица у них сентиментальные, печальные и немного испуганные тем, что может случиться дальше.

Лукас пьет последним, держа холодную посудину окровавленной рукой. Вода теплая, с сильным привкусом железа.

– Решил всю воду из земли высосать? – спрашивает Джегер.

Лукас прекращает пить. Но вместо того, чтобы выпрямиться, он приседает в выпаде, растягивая мышцы ног, как это делают бегуны.

Джегер поворачивается и уходит.

– Надо спешить, – говорит Сара.

Мастерс съедает остатки из гелевой упаковки.

– Скорее, – торопит она.

Он что-то хочет ответить. По его большим печальным глазам видно: ему есть что сказать. Но он заставляет себя промолчать, сворачивает обертку из фольги и засовывает ее в кармашек на поясе, а потом делает последний глоток из фляжки, чтобы смочить пищу до того, как она попадет в его беззащитный желудок.

От долгого стояния у всех сводит мышцы, но никто об этом не говорит – просто бегут, ускоряя шаг до тех пор, пока в поле зрения не вплывает фигура Джегера. Сара бежит впереди всех, хлюпая носом. Дорога на Вест-Спенсер проходит дальше по мосту из бетонных блоков. Джегер оборачивается и бросает быстрый взгляд на преследователей, прежде чем свернуть под мост, на тропинку, ведущую по восточному берегу.

– Это был он, – говорит Варнер.

– Точно, он, – подхватывает Крауз.

– Уэйд был нашим другом, – говорит Варнер. Но этого ему недостаточно; покачав головой, он продолжает: – Уэйд был моим лучшим другом. Он увлек меня бегом. Продал мне мои первые кроссовки, когда я был еще толстяком. И он стал шафером на моей свадьбе. Помните?

– Да, ни у кого из нас не было причин, – с напором подхватывает Пит.

Сара сбрасывает скорость:

– Что ты этим хочешь сказать?

Бегуны сбиваются в кучу.

– У кого-то из нас есть мотив? – говорит она.

Пит оборачивается к Одри:

– А ты что думаешь, принцесса? Это твой бывший приятель прикончил Уэйда или все-таки нет?

Тропа идет под уклон и расширяется, глина здесь утоптана до гладкости. Речка остается по правую руку, пробивая путь между бетонных свай и стволов мертвых деревьев; рев воды накрывает людей, отражаясь от сводов моста. В этом шуме едва слышно, как Одри отвечает:

– Я никогда не верила в то, что он виноват.

Они выбираются из-под моста – туда, где тихо. Пока карабкаются по склону, никто не разговаривает. Наконец Одри нарушает молчание:

– Карл эгоистичный и упрямый, как маленький ребенок. Но он никогда не был жесток. При мне – ни разу.

У края дороги стоит скамейка из неструганых досок, ждет тех, кто выбился из сил. Люди бегут мимо, не останавливаясь, а тропа опять ныряет вниз и снова круто уходит наверх, и Крауз еле дышит, пока они взбираются по ней.

– Ты что, с обоими встречалась? – спрашивает он.

– Давным-давно, – говорит она, явно не собираясь вдаваться в подробности.

Краузу приходится поднапрячься, чтобы догнать ее. Но он готов и потерпеть, лишь бы высказаться:

– Никак не возьму в толк. Я не понимаю. Что в Карле такого привлекательного?

Они пробегают еще несколько шагов, и ничего не происходит. Тропа резко сворачивает прочь от реки, теперь бегунов со всех сторон окружают деревья. Тут Одри замедляет бег и смотрит на Крауза, лицо у нее хорошенькое и довольное, и она говорит:

– Взгляни на его тело, на его ноги. А теперь догадайся, что я в нем нахожу.

Крауз краснеет.

– Маленькие мальчики такие забавные, – со смехом добавляет Одри.

Джегер снова оборачивается, не сокращая разрыва между собой и преследователями.

– А он когда-нибудь говорил об Уэйде? – спрашивает Пит.

Одри снова смеется:

– Карлу нравилось, просто безумно нравилось то, как этот парень все время пытался его победить. Он упивался сознанием того, что кто-то не спит ночами и мечтает лишь об одном: как обойти его на финишной черте.

На эти слова никто не реагирует.

– Лукас, – говорит она, подбегая вплотную к нему. – Кажется, я тебе этого никогда не рассказывала. Но когда ты стал тренироваться с Уэйдом, Карл понял, что теперь ему вряд ли удастся все время побеждать. «Уэйд нашел себе чистокровную лошадку», – вот что он говорил.

Все, кроме Пита, обращают взоры на Лукаса. Пит опускает голову и спрашивает, глядя себе под ноги:

– А ты как считаешь, Пеппер? По-твоему, убийца – Джегер?

Лукас роняет руки и замедляет ход. Речка возвращается в поисках русла. Внезапно мир вокруг распахивается во всю ширь, и вот они уже бегут, пыхтя, по узкой полоске земли, по берегу, который размывают наводнения. Справа от них – пустота. Слева – густой кустарник, и люди бегут цепочкой, почти прижимаясь к зарослям. Одри оказывается впереди Лукаса, а Пит – сзади.

– Если не Джегер, то кто же это был? – спрашивает Пит.

Лукас не поднимает глаз; переспрашивает тихим, озадаченным голосом:

– Если это был не Карл?

– Да.

– Это я, – говорит он. – Я мог избить Уэйда Таннера до смерти.

 

Глава восьмая

Одри замедляет бег; Лукас едва не падает, натолкнувшись на нее.

– Прости, – говорит он и кладет руки ей на плечи.

– Это был ты? – спрашивает Пит.

– Нет, – отвечает Лукас.

– Как ты мог даже подумать об этом? – говорит Одри.

Лукас отпускает ее плечи, не смея поднять глаз, качает головой.

Варнер и Гатлин убежали вперед. Чувствуя, что остальные отстали, они с неохотой останавливаются, и Варнер интересуется:

– У кого-то травма?

Никто не отвечает. Шестеро бегунов стоят на осыпающейся тропе, едва не падая от усталости. Лукас поворачивается спиной к воде.

– Просто все выглядит именно так, – обращается он к Одри и ко всем остальным. – Если подумать.

– Продолжай, – говорит Пит.

Но Мастерс опережает всех. Его голос звучит резко, зло, вызывающе – таким его никто и никогда раньше не слышал:

– Уэйд был конченым придурком.

Все поворачиваются к нему.

Его лицо заливает краска, челюсти сжаты.

– Меня достало думать об этом чуваке, – говорит он. – Меня достало говорить об этом чуваке. И я не желаю больше разговаривать с этим долбаным программным обеспечением.

– Не смей, – говорит Сара. И еще раз, уже тише, повторяет: – Не смей.

На нее никто не смотрит – нет такого желания. А разглядывать психа в блестящих черных очках, из которого рвется накопившаяся злость, – самое оно.

– Побежали домой, – предлагает Одри.

Варнер и Гатлин возвращаются к группе.

– У кого-то травма? – снова спрашивает Варнер.

– Ни у кого, – отвечает Пит. – Мы просто совещаемся.

– Мы не могли, – говорит Сара. – Никто из нас не стал бы его убивать.

От этих слов Пит готов рассмеяться. Щеки его вспыхивают, он мотает головой, пыхтя сквозь стиснутые зубы. Он тычет пальцем в грудь Лукаса.

– Это был ты? – спрашивает он.

– Нет.

Тело Лукаса сводит судорогой. Одна нога непроизвольно съезжает на мягкую кромку дорожки, он делает широкий шаг вперед, чтобы восстановить равновесне и не упасть. Пит упирается ладонью в грудь Лукасу, не толкает пока, но готов его толкнуть, если тот не объяснится.

И вдруг раздается новый голос.

– У меня есть список подозреваемых, – говорит Джегер. – Может, вы наконец-то выслушаете меня?

Старый корявый дуб стоит на самом краю берега, его толстые, беспорядочно скрученные корни выпирают наружу. Под сенью этого уже обреченного дерева стоит Джегер и улыбается. Стягивает бейсболку и длинным рукавом рубашки вытирает пот, заливаюндай глаза и широкий лоб. Затем снова водружает бейсболку на голову, но больше ничего не говорит, просто продолжает улыбаться.

– Назови имена, – говорит Пит.

– Ладно. Например, ты, – отвечает Джегер. – И Варнер.

– Это почему же? – спрашивает Варнер.

– Потому что вы, ребята, подлые. Я вас обоих едва знаю и абсолютно уверен, что никогда ничего плохого вам не делал. Но вот вы здесь, преследуете меня и, судя по вашему виду, готовы башку мне снести, дай только повод. Может, Уэйд и есть этот повод. Кто знает?

Варнер матерится. Пит фыркает как лошадь.

– Потом – малыш, – продолжает Джегер. – Мистер Гатлин, насчет тебя у меня есть одно предположение. Зато очень миленькое.

– Это какое? – говорит Быстрый Дат.

– Когда ты баллотировался в мэры? Три, четыре года назад? А Уэйд помогал. Я слышал, как он давал тебе имена и номера телефонов всех бегунов в городе. Пухлые конверты, деньги сами плыли к тебе в руки. Но потом откуда-то стало известно об одной давней истории, случившейся в Огайо. Разумеется, все это было сто лет назад. Разумеется, та девица перестала сотрудничать с полицией, и обвинение рассыпалось. Но ты же знаешь, как это, когда репортеры гонятся за жареными фактами.

Гатлин открывает было рот, но тут же его закрывает.

– Ведь Уэйду было известно о том, что тебя обвиняли в сексуальном преступлении? – спрашивает Джегер. – Вдруг он и слил эту информацию, из-за которой потом разразился скандал?

Тихо и беззлобно обвиненный человек отвечает:

– Я не знаю.

Джегер смеется:

– Но это наверняка был Уэйд. Мы-то его знаем. Нравится вам или нет, но наш парень имел собственные представления о том, как должны вести себя люди, и не соответствовать его стандартам было небезопасно. Он мог быть твоим приятелем и вести себя соответственно, но если тебе пришло в голову выдвинуть свою кандидатуру на государственную должность, а наш парень заподозрил, что ты замешан в чем-то неблаговидном, он запросто шепнул бы пару слов в нужные уши, чтобы свершилось правосудие. И ни минуты бы не сомневался.

– Значит, все виноваты, кроме тебя, – говорит Пит. – Так, что ли?

Джегер подмигивает Краузу.

– Уэйду нравились симпатичные девушки. А еще больше – симпатичные замужние женщины. Что забавно, учитывая его этический кодекс. Но адюльтер – это не преступление. Любовные отношения – это соперничество, гонка по дистанции. Тут есть победитель – и есть все остальные. Вот я гляжу на тебя, Крауз, а думаю о твоей жене. Она же воплощение мечты. А жирной лягушке вроде тебя просто повезло с ней. Поверь мне: такой парень, как Уэйд, обязательно бы заинтересовался ею – а кстати, от кого она только что родила?

Крауз хочет выругаться, но у него перехватывает дыхание.

– Карл, – говорит Одри.

– Насчет тебя, дорогая, у меня нет никаких предположений, – лицо Джегера смягчается. – Возможно, у вас двоих и было что-то в прошлом. Возможно, у тебя имелся серьезный повод покалечить его и даже убить. Я слышал, твой брак распался пару месяцев назад. Любой бы сделал из этого далеко идущие выводы. Правда, меня ты никогда не пыталась убить, ни разу, а ведь я давал кучу поводов отрезать мне голову во сне.

Одри плачет.

Джегер указывает на Сару.

– А ты, – говорит он, – видел я во время соревнований, как ты болтала с мертвецом. Я не телепат и вообще не самый чувствительный человек, но и то все понял по твоим глазам. Даже если ты и не трахалась с Уэйдом, то всегда хотела этого. Возможно, ты сама не избивала, но зато у тебя есть муж. Или того хуже: у тебя есть этот долговязый тупица, который следует за тобой повсюду. Что бы сделал мистер Мастерс, если бы обнаружил, что его подруга по тренировкам изменяет своему мужу, да еще и его самого тоже обманывает?

Тяжело дыша, Мастерс упирается взглядом в затылок Саре.

– Списку подозреваемых нет конца, – говорит Джегер.

– А как насчет Пеппера? – спрашивает Пит.

– Да, его я приберег напоследок.

Лукасу становится тошно.

Пит поворачивается и смотрит на него в упор.

– Вечеринка, – говорит он.

– В доме тренера, – подхватывает Джегер. – Наслышан. Меня-то туда не пригласили, за что отдельное спасибо. Но, как утверждают мои источники, там было потреблено зверское количество спиртного. В основном одним человеком. Годы воздержания – и все коту под хвост за один-единственный вечер, а потом пьянчуга сел за руль и уехал.

Джегер улыбается; то, что он собирается сказать, явно доставляет ему удовольствие.

– И именно тогда кто-то позвонил на горячую линию. Кто-то растрезвонил на весь свет: Лукас Пеппер ведет машину, нажравшись в хлам, и вот вам его номерной знак, а вот вам его домашний адрес, а вот – номер телефона.

Лукас с трудом переводит дух.

– Ночь в камере, водительские права приостановлены, – говорит Джегер. – Но и это еще не все, было кое-что и похуже. Я это знаю из первых рук. Наутро в понедельник, когда я пересекся с Уэйдом, я спросил его о тебе, Пеппер. «Где же твой чудо-жеребец? – спросил я. – Почему он не бежит с нами в эту чертову жару?» И тогда его прорвало: он вдруг стал вопить о пьяницах, о том, как глупо тратить силы и нервы на то, чтобы удерживать таких ублюдков на беговой дорожке.

– Я повидал немало безобразных вспышек гнева, – продолжает Джегер. – Но тут он просто слетел с катушек. Именно это наблюдали те очевидцы, когда заметили нас в том парке. Они решили, что это ссора двух мужчин. Думаю, именно так оно и выглядело. За исключением того, что на месте присутствовал лишь один из ссорившихся, а я был просто свидетелем, и мне не терпелось продолжить гонку.

Уэйд рассказал мне о той вечеринке: он увидел, как ты пьешь и пьешь без передыху, и тогда он счел своей обязанностью отвести тебя к твоей машине и уже там высказать все прямо тебе в лицо. Стоя на обочине, он выложил все, что думает о тебе: что ты – неудачник или того хуже. Сказал, что махнул на тебя рукой, ничего хорошего тебя уже не ждет. И какого черта ему волноваться из-за сорокалетнего тупицы, место которому – на помойке?

И тут я его оставил. Вечер был жаркий и душный, так что у меня было оправдание. Но на самом деле я расстроился из-за тебя, Лукас. Даже и не подозревал, что способен на такое. Я повернулся и побежал домой, а Уэйд, как ни в чем не бывало, продолжил свой путь, и мне остается лишь гадать, что могло бы произойти, если бы этот чокнутый столкнулся невзначай с тобой, бегущим в одиночку.

Лукас в изумлении смотрит на Джегера, но тут краем глаза замечает какое-то движение. Что-то мелькает среди деревьев, и никто, кроме него, этого не видит.

Пит тычет пальцем в Лукаса:

– Может, хочешь нам что-нибудь сказать, а, Пеппер?

Одри, шмыгая носом, шепчет его имя.

Джегер снова снимает бейсболку, утирает лоб.

И тут из-за спины Джегера вылетает Харрис, и Лукас единственный из всех не подпрыгивает от неожиданности.

– Привет, народ, – звучит громкий веселый голос. – Наконец-то я вас нашел.

Теплым ноябрьским вечером Лукас подъехал к крытому стадиону имени Гарольда Фаркета. Он как раз убирал велосипедные фонари, когда появился Варнер.

– Должно быть, я опоздал, – сказал Лукас.

– Что ты имеешь в виду? – без смеха спросил Варнер.

Они вошли внутрь: пол-акра бетона, накрытые раковиной из изогнутых балок и гофрированной стали. По периметру сооружения проходила двухсотметровая беговая дорожка, оранжевая как тыква. Универсальные площадки для игр располагались по всему центру и до восточной стены. Офисы спортивных организаций и раздевалки примыкали к южной части конструкции. С уродливого потолка свисали баннеры, прославлявшие тех, кто занимал третьи места в финале различных соревнований. Самый большой рассказывал о единственной победе в чемпионате страны за всю историю университета Джуэл – это было двадцать лет тому назад, в беге по пересеченной местности.

Тридцать человек пришли сюда из темноты, чтобы побегать. В основном это были любители-середнячки – веселые и слегка полноватые. Мастерс и Сара делили один участок поля на двоих, разминали мышцы и сухожилия, натягивали повязки с контрольными устройствами. Одри отрабатывала собственную программу на короткой дистанции. Лукас смотрел, как она летит к нему, потом поворачивает, переходя на ленивый бег трусцой, и улыбается, пробегая мимо.

Варнер скрылся в недрах раздевалки. Лукас извлек из своего рюкзака чистую майку, сухие носки и все еще новые кроссовки. Шорты уже были на нем – под джинсами. Сбросив уличные туфли, он сменил одежду и обувь прямо здесь, у беговой дорожки. Его телефон зазвонил, и он, взглянув на входящий номер, сбросил звонок. Тут же зазвонил телефон у Одри, которая пробегала мимо, и она ответила:

– Я немного занята сейчас, мистер Таннер.

Воздух в помещении был горячим и сухим. Лукас пошел к раздевалке, наклонился и стал жадно пить из старого фонтанчика. Вода прогрелась, как в бане. Он рыгнул и отошел в сторону. Стена была увешана портретами героев. Кое-что поменялось с прошлой зимы, но самая большая групповая фотография осталась прежней: на ней – вся команда участников первенства, пятеро лучших стоят позади, остальные бегуны, не столь быстрые, присели на колени у их ног. Эйбл и его помощники пристроились по обе стороны от победителей. Самым счастливым из всех смотрелся тренер, стоящий рядом со своим главным жеребцом. Джегер, напротив, выглядел скучающим и утомленным, он едва давал себе труд изобразить некое подобие улыбки. А вот большой портрет общенационального чемпиона по бегу, воспитанника школы, со стены сняли. Трижды, но в разные годы, Карл Джегер был победителем Второго округа в беге по пересеченной местности; но сейчас этот человек сидел в тюрьме, и его место на стене занял покойник. Недавно отпечатанные фотографии Уэйда разных лет не успели выцвести, были яркими и четкими. Здесь же висели рассказы о том, как он был предан спорту и важен для всего сообщества местных спортсменов-бегунов. Возникало впечатление, что смерть Уэйда стала для многих настоящей потерей. Лукас прочитал несколько фраз и бросил это занятие. Чуть дальше на стене он заметил фото юной Одри, занявшей третье призовое место на национальных отборочных соревнованиях. На снимке у нее были длинные волосы, в остальном она почти не изменилась.

Он разглядывал фотографию не меньше минуты, когда она снова оказалась рядом:

– Хватит пялиться на молоденьких девушек. Слышишь?

– Вы указали на восток, – говорит Харрис. – Так я и побежал на восток. Хотел вас догнать. Но только там не было никого. Обычно старые пердуны стартуют медленно, но после первой мили я вас так и не увидел, вот и решил, что вы передумали.

Парнишка зол, но улыбается, довольный своей догадливостью.

– Хотел отправиться на север. Но потом я понял… – Харрис замолкает на полуслове. – Эй, Карли. А ты что делаешь в этой шайке?

Все молчат.

Здесь происходит что-то странное. Этот факт настолько очевиден, что даже мозг Харриса способен его воспринять. Улыбочка гаснет, голубые глазки моргают, и он повторяет свой вопрос:

– Что ты тут делаешь с этими ребятами, Карл?

Джегер отворачивается и бежит прочь.

На Харрисе длинные шорты и плотная желтая куртка, на черной головной повязке потеки соленого пота. Очки у него как у Мастерса, только новейшей модели, а кроссовки выглядят так, будто их только сегодня утром достали из коробки.

– Видели бы вы свои лица, – говорит он. – Бледно выглядите, ребята.

Пит отходит от Лукаса.

– Как бы там ни было, – продолжает Харрис, – я не знал, где вы находитесь, но я знал того, кто мог бы это знать. Так что я позвонил Уэйду. Он указал мне правильное направление, и я побежал по железнодорожным путям, чтобы срезать расстояние. Я едва не упустил вас из виду, но тут услышат крики.

– Заткнись, – обрывает его Пит.

– Что будем делать? – спрашивает Гатлин.

– Следовать за ним, – говорит Варнер.

Джегер уже пересекает луг, только черная бейсболка мелькает.

Пит смотрит на Лукаса, большие руки сжимаются в кулаки.

И Лукас внезапно срывается с места, расталкивая всех на своем пути.

Харрис с улыбкой произносит:

– Пеппер.

Для смеха он выставляет вперед ногу и вытягивает руку наподобие шлагбаума:

– Пароль?

Они сталкиваются друг с другом.

У юноши гибкое, сильное, тренированное тело, но Лукас двигается с ускорением, и они вместе валятся на землю. Сжав раненую руку, Лукас впечатывает кулак прямо в улыбающийся рот Харриса. Болезненно охнув, Харрис оказывается на земле, из разбитой верхней губы течет кровь.

Хлюпающий голос сыплет проклятиями.

Лукас поднимается на ноги и бежит.

Харрис трогает разбитый рот и, хорошенько подумав, говорит:

– Да пошел ты, придурок.

Лукас летит стрелой мимо дуба и через луг. Черная бейсболка пропала. Лукас держится главной тропы, вновь углубляется в лес, где она удобно поворачивает вместе с рекой. Бешеного ускорения ему хватает на пять минут. Затем он замедляет бег, глубоко дышит, приводя в порядок отяжелевшую от нехватки кислорода голову. Выпирающие из земли корни и кочки подворачиваются под ноги, словно хотят, чтобы он споткнулся. За спиной раздаются голоса, и он снова делает рывок. Кто-то окликает его по имени. Лукас не сбавляет хода. Он почти на пределе, но шаг все такой же ровный и неистовый. Тропу перегораживает ствол молодого ясеня, но ноги легко переносят Лукаса через это ничтожное препятствие. Река прямо перед ним, берег превращен в длинный безобразный склон, камни и бетонные плиты образуют мелководье, где лошадь может перейти реку вброд. Лукас сворачивает налево, выбрав более узкую тропу; она разветвляется, правую тропинку преграждает знак «ЗАКРЫТО».

Джегер ушел влево: гравий на небольшой насыпи разворочен, сразу видно, что здесь пробегал человек. Лукас бежит прямо по перелопаченной тропе. Через ямы приходится перепрыгивать. Прошлогодняя трава хлещет по ногам. Тропа заканчивается там, где берег обвалился – наверное, это случилось в последние недели, – и Лукас уходит в сторону, а затем вверх по широкому откосу, поросшему пучками травы.

Джегер уже близко. При виде Лукаса он делает рывок, а там, где тропа вновь уходит в чащу леса, прибавляет ходу. Но заметно, что он слишком низко держит голову. Длинные руки то болтаются, то прижаты к туловищу и двигаются не синхронно. Лукас тоже решается на рывок и, настигая Джегера, врезается в него головой.

Джегер влетает в кустарник, едва удержавшись на правой ноге. Оба спотыкаются и падают, молотя друг друга костлявыми руками, нанося удары до тех пор, пока и тот и другой не остаются лежать на земле – избитые, едва дыша.

Лукас поднимается на ноги первым.

Осыпая противника проклятьями, он пытается пнуть Джегера в ребра, но промахивается и врезается носком в мерзлую землю. Тогда Джегер хватает его за ногу и пытается ее сломать, выворачивая изо всех сил, но добивается только того, что Лукас снова приземляется на задницу.

Лукас тяжело дышит, хватая воздух ртом.

– Это тебе не шуточки, – говорит он.

– Лучше, чем тюрьма, – отвечает Джегер.

– Ненамного.

С вершины откоса доносится голос Гатлина:

– Я их вижу.

– Он мой, мой, – говорит Харрис.

Джегер первым встает на ноги. Затем, после минутного размышления, он наклоняется и подает руку Лукасу.

Пит появился из раздевалки, следом за ним шел Гатлин.

– Будешь стоять или бегать? – спросил Пит.

– Могу бежать, могу не бежать, – ответил Лукас.

Эти двое посмеялись и оставили его разглядывать фотографии.

Одри готовилась к очередной попытке. Теперь она уже ни с кем не разговаривала. Откуда-то объявился Харрис, побежал рядом с ней рысью – болтливый, довольный. Можно подумать, у него были с ней какие-то шансы. Что-то сказал, посмеялся за двоих, а Одри изо всех сил старалась не обращать на него внимания.

У Лукаса не было никакого вдохновения. Ему совсем не хотелось бежать, вот почему он не торопился. Прогуливаясь вдоль стены, он разглядывал фотографии волейболистов, борцов и огромную именную доску в память о Гарольде Фаркете, который, хоть и скончался тридцать лет назад, по-прежнему шикарно выглядел в пиджаке и при галстуке. А потом он дошел до пустого пятна. Голый прямоугольник стены казался слишком ярким, виднелись дырки от шурупов, на которых прежде висело нечто тяжелое. Лукасу стало любопытно, он попытался вспомнить, что здесь было раньше. Не смог. Примыкающий к стене коридор вел в канцелярию, в кабинете Эйбла было какое-то движение. Подчиняясь внезапному порыву, Лукас постучался, и тренер с улыбкой вышел ему навстречу.

– Как дела, Пеппер?

– Мне нравится, как там об Уэйде написано, – сказал Лукас.

– Да, мы решили, что это будет правильно. Рад, что тебе понравилось.

– И вы убрали Карла.

Эйбл скривился:

– Да, убрали.

– И еще кое-что сняли, – заметил Лукас. – Там, за углом, раньше висела памятная доска. Она была о Карле?

– Нет, – сказал тренер. – Пару лет назад мы просили одного выпускника выделить деньги нашему отделу легкой атлетики. Отблагодарили его банкетом и установили большую доску в его честь.

– И что же случилось?

– Джаред Уэйлс. Помнишь его?

– У меня с именами плохо, – сказал Лукас.

– Бегал он неважно, но зато был бизнесменом. До прошлого года владел одной крупной компанией, – кровь прилила к круглому лицу тренера. – Возможно, ты видел его на соревнованиях. Богатенький мальчик, на «Корветах» рассекал.

– «Стингрей‑73».

– Точно.

– Вспомнил. Парень использовал фиктивные чеки…

Лукас кивнул, в памяти стали всплывать подробности той истории.

– Говорил, что получил деньги в наследство, но это было не так. А когда пришло время платить по счетам, он уехал на автомобиле в лес и вышиб себе мозги. Тогда мы и сняли эту доску.

– Да, я знал его, – снова кивнул Лукас. – Мы с ним даже пару раз говорили. Мне нравились его машины. Я ему так и сказал. Он казался самым приятным богачом в мире, пока мы болтали о «Корветах».

– На самом деле он вовсе не был таким уж приятным, – возразил тренер.

– Я о том и говорю, – Лукас вытер губы. – Мы всегда говорили об одном и том же: о машинах, о том, как классно ездить на скорости, правда, бензина не хватает даже тем, у кого есть деньги. Хороший такой разговор. Если бы он еще не менял тему. Он каждый раз заканчивал громогласным заявлением, что берет меня на работу.

– Тебя?

– Я должен был стать его личным тренером. Должен был готовить его к участию в соревнованиях по бегу, вроде трехчасового марафона или типа того. А он собирался мне платить. Каждый раз называл цифру, и каждый раз цифра становилась все солиднее. Безумнее. А еще он должен был сбросить пять килограммов, или десять, а то и все пятнадцать. А я должен был бежать вместе с ним разные сверхмарафоны – через весь штат Колорадо или подняться на эту гору в Африке. Килиманджаро, что ли?

– Лукас Пеппер, личный тренер, – сказал Эйбл со смехом.

– Да, мистер Дисциплина. Это я, – Лукас покачал головой. – Само собой, это был просто треп. Это было всем понятно. Когда он говорил на такие темы, то всегда улыбался. Улыбка умника, который всем заправляет. Для него было главным показать, что у него достаточно денег, чтобы купить меня с потрохами. Причем в любой момент, стоит ему только захотеть. И я должен был это знать.

Тренер кивнул. Он ждал продолжения.

– В программе полно таких людей, как он, – сказал Лукас. – У анонимных алкоголиков, я имею в виду. Это пьяницы и забулдыги, которые врут почем зря обо всем на свете, лишь бы не выдать тайну и не сознаться в пьянстве. Такое у меня сложилось впечатление от этого парня на «Стингрее». От его сияющей улыбки. От того, как бегали его глаза, как он отводил взгляд, рассказывая о чем-нибудь. О чем угодно.

– Он был неисправимым лжецом.

– Наверное.

– Нет, это выяснилось уже после самоубийства. У Джареда Уэйлса была богатейшая биография, но значительную ее часть он выдумал.

– Это многие пытаются делать, – заметил Лукас.

– Но ты видел его насквозь.

Лукас пожал плечами.

– И как? Ты кому-нибудь говорил о своих догадках?

– Да, было дело, – Лукас кивнул, глядя на трек. Сейчас он готов был бежать. – Однажды я рассказал кое-кому о том, что увидел в этом парне.

Главное – это тропа. Мимо проплывают деревья, кустарники, далекие блики солнца на воде – все ничто, не имеет значения. Реальностью здесь является мокрая черная полоса плотно утрамбованной земли, которая извивается и загибается сама по себе. Главное – на что наступать и куда ставить ногу в следующий раз. Вот промелькнул указатель – желтая буква «С» перечеркнута стрелой, нацеленной на юго-запад. Тропа то сужается, то теряется, то снова расширяется: здесь земля размыта водой, и за пару шагов к подошвам липнет грязь. Бегуны немного замедляют ход. Лукас впереди. Затем тропа уходит вверх и резко влево, темп все увеличивается и увеличивается, и негромкий гортанный голос за спиной пытается сказать что-то умное, но для чего-то умного нужен воздух, а его не хватает. Джегер довольствуется невнятными жалобными ругательствами.

В двух шагах впереди Лукас легким аллюром перескакивает через выпирающие корни и гору плотной грязи. Молния на голубой ветровке расстегнута, болтается и звякает на ветру. Рукава засучены выше локтя. И вязаная шапочка, и волосы у него уже мокрые от пота, но лицо абсолютно спокойно. Он смотрит под ноги, лишь иногда бросает взгляды по сторонам и внимательно вслушивается в звуки шагов за спиной.

Джегер бежит медленнее, отстает еще на один шаг.

Ясеневая протока круто изгибается, а затем снова выпрямляется, указывая точно на восток. Русло широкой мелководной реки забито поваленными деревьями, и энергично журчащая вода течет в противоположную сторону, а тропа парит рядом – гладкая и прямая. Лукас ускоряет шаг, и вдруг журчание воды пропадает. Нескончаемый ветер все еще дует, но Лукас уже не слышит шелеста листьев на деревьях, и того, как слабеющие ноги Джегера начинают шаркать по земле, он тоже не слышит. Откуда-то возникает сильная длительная вибрация, земля сотрясается. Лукас пригибает голову и поворачивается к Джегеру, который с вопросительной интонацией произносит всего одно слово. Тогда Лукас замедляет бег – лишь для того, чтобы проорать то же самое слово в ответ.

– Поезд! – кричит он.

Река уходит вправо, почти прижимаясь к старому железнодорожному полотну. Прошлогоднее наводнение угрожало путям, и администрация железной дороги завалила черными валунами тропу до самого берега реки. Большой двуногий указатель преграждает путь к полотну: суровое предупреждение тем, кто по глупости решится посягнуть на собственность железной дороги. Лукас взбирается по камням, высоко поднимая колени, съезжает вниз вместе с парой катящихся валунов, бросает взгляд туда, где река, и видит, как солнечный свет пляшет на блестящих боках утреннего поезда.

Подрагивая, большой тепловоз преодолевает подъем. Но вот машинист замечает бегунов и подает сигнал, и все живые существа в пределах мили от этого места слышат этот пронзительный, яростный, неукротимый рев.

Лукас сворачивает на юг и увеличивает скорость до предела.

Здесь одноколейный путь. Джегер выкрикивает какое-то слово, потом еще одно, а потом перестает кричать. Адреналин возвращает его к жизни. Он уже почти наступает Лукасу на пятки, а тот оглядывается еще раз лишь для того, чтобы определить, как быстро движется поезд. Прикинув в уме, он решает, что ему хватит времени и скорости. Но тут тепловоз снова подает сигнал, тело Лукаса содрогается от рева – теперь бегун уже ни в чем не уверен. Руки работают как поршни, он еще быстрее перебирает ногами и вновь увеличивает разрыв до двух шагов. Тогда локомотив неохотно сбрасывает скорость, и Лукас, понимая, что ему уже не придется прыгать на большие черные камни, снова бежит спринт, как он привык это делать на треке жарким летом.

Между камнями проглядывает тропа, которая снова уходит в лес.

Он съезжает со склона, Джегер все так же гонится за ним, Лукас останавливается, и Джегер врезается в него, а поезд грохочет мимо. Никто из мужчин не падает. И опять, для пущего эффекта, раздается оглушительный сигнал, а из кабины машиниста на них смотрит сверху чье-то сердитое лицо. За локомотивом тянутся обтекаемые старые вагоны, за ними новые, собранные в рамках ускоренной программы. Пустые окна взирают на окружающий мир, только из одного смотрит маленький мальчик. Мальчик машет бегунам рукой и улыбается: жизнь, полная зрелищ и приключений, приводит его в совершеннейший восторг.

Лукас машет в ответ.

Джегер оседает на корточки, с трудом переводя дыхание. В воздухе висит дым тепловоза. Он хочет выругаться – и не может. Пытается встать – и не может. После недель, проведенных в тюрьме, ноги уже не те: для спортсмена за сорок длительные перерывы в тренировках – чистая смерть. Джегеру больше не выиграть ни одной важной гонки. Он это знает, и Лукас это видит, и тогда побежденный мужчина встает, дрожа всем телом.

Поезд ушел уже достаточно далеко, чтобы снова вернулись лесные звуки.

– Так это ты убил его? – спрашивает Джегер.

Лукас качает головой.

Джегер кивает. Неважно, верит он такому ответу или нет. Глядя Лукасу прямо в глаза, он спрашивает:

– И что теперь?

– Я пойду, – говорит Лукас. – А ты жди здесь остальных.

– А потом?

Внизу из-за деревьев показываются остальные участники группы – рельсы все еще гудят, когда они осторожно пробегают рядом.

– Я не знаю, кто убил Уэйда, – говорит Лукас.

– Жаль, – отвечает Джегер.

– Но я знаю, кто заплатил за его убийство.

Новость вознаграждается долгим остолбенелым взглядом.

– Сохрани это выражение лица, – говорит Лукас. – Передай всем то, что я тебе только что сказал. Посмотрим, что из этого выйдет.

 

Глава девятая

– «Джингл Беллз», – произнес голос. – Колокольчики-бубенчики.

– И тебя с Рождеством.

– Нет, я о соревновании. Забег на пять километров. Если не выиграешь в этом году, значит, ты и вовсе не хочешь победить. Вот что я думаю.

Лукас молча наполнил чашку.

– Я вижу улучшение, Лукас. С учетом результатов отдельных забегов и общих результатов, ты определенно набираешь форму.

– Спасибо за заботу.

– Просто хочу помочь, – и голос пропал.

Лукас присел на стул в кухне, выпить кофе. На улице было холодно и дождливо, а в доме – промозгло и сыро. По телевизору шел старый фильм со Сталлоне, но трансляция прервалась новостью о том, что в Китае размыло большую дамбу. Слишком серьезная тема; Лукас потянулся через стол, чтобы выключить телевизор.

Голос вернулся:

– Ты там?

– Пока да. А ты куда уходил?

– Отвечал на другой звонок. Но теперь я вернулся.

– Занятой же ты.

– Всегда таким был, – сказал Уэйд. – Ты подал заявку?

– На забег «Джингл Беллз»? Подам в следующем месяце.

– Сделаю это для тебя. Я оплачу.

Лукас поставил чашку, не говоря ни слова.

– Ну вот, готово.

– Только и всего?

– Только и всего.

– Полагаю, я должен поблагодарить, – Лукасу было просто необходимо глубоко вздохнуть. Потом он продолжил: – Возможно, ты уже знаешь: его выпустили. Пару дней назад.

– Да, Сара мне позвонила, когда это случилось. К тому же я читаю все статьи.

– И что думаешь?

– Думаю, у них нет убедительных улик.

– Анализы ДНК ничего не дали, – сказал Лукас. – Так мне говорили. У них недостаточно материала, даже самые лучшие лаборатории бессильны.

– Это ливень все испоганил.

– К счастью для Карла, – заметил Лукас.

Тишина.

– Ты когда-нибудь видел свояченицу Крауза?

– Офицера полиции с пикантной попкой? – Уэйд рассмеялся. – Да, она хорошенькая.

– Ну вот, она говорит, что следствие не рассматривает никого, кроме Джегера. Наверняка он и есть тот парень. Но у нас теперь кругом Дикий Запад, кадров не хватает, чтобы бросить все силы на раскрытие одного дела. Поэтому Джегера выпустили – в надежде на то, что рано или поздно что-нибудь да всплывет.

– Я внимательно изучил статистику, Лукас. Даже в лучшие времена многие убийства так и оставались нераскрытыми.

– А кто еще это может быть?

Наступившее молчание нарушил смоделированный звук дыхания и полный раздражения голос:

– Знаешь, я все же надеюсь, что это Карл. Потому что если это случайный человек, какой-нибудь бродяга с поезда, то никто никогда не узнает, что же произошло.

Лукас молчал.

Еще немного погодя Уэйд сказал:

– Никаких отговорок. Я просматриваю список участников соревнования. Твой единственный соперник – это Харрис, и ему за тобой не угнаться.

– Это всего лишь «Джингл Беллз», – сказал Лукас. – Так, звон один, а не забег. Пустяки.

Наступила еще одна пауза.

Еще один долгий глоток кофе.

И тогда мертвый человек произнес:

– Выиграй забег, Лукас. Всего один забег. Вот тогда и будешь рассуждать о том, что пустяк, а что нет.

Деревья уступают место примятой траве и небольшим кустикам сумаха. Небо над головой не изменилось, но кажется, что редкие облака поднялись еще выше, чем прежде, и эта чистая синева над миром такая яркая, что на глаза наворачиваются слезы и хочется сморгнуть. Ныряя в траву, извилистая тропа сужается, а потом выпрямляется, подобно человеку, который сумел справиться с собой – аккуратная канавка, протоптанная в дерне. Лукас выбегает на луг, откуда ему все видно и где его все видят, и тут решает остановиться. Никого за ним нет. Он вглядывается; ветер бьет в лицо, у него ноют зубы, и он опускает закатанные рукава и приседает на корточки, вслушиваясь и выжидая. Довольно скоро он начинает разбираться в звуках ветра, как настоящий эксперт. Это не просто один какой-то звук, напротив: ветер – это бесконечное наложение звуков, доносящихся из разных мест, каждый из них спешит найти уши, желающие услышать голоса, и слова, и печальные крики, которых здесь нет.

Лукас касается телефона. Глазами пролистывает список контактов, моргает, чтобы позвонить. На том конце линии, в нигде, звонит телефон, которого нет. После четвертого гудка Лукас думает, что сработает голосовая почта. Но пятый гудок обрывается сразу.

– Что ты делаешь? – спрашивает голос.

– Стою. А ты что делаешь?

– Стою, – отвечает Уэйд.

– Почему не бежишь с нами?

– Никто до тебя не хотел разговаривать. Поэтому я рано развернулся и уже финишировал.

До Лукаса доносится причмокивание.

– Я тебе говорил? Кофе здесь всегда отличный.

Лукас стоит, колени у него побаливают.

– Все здорово запыхались, судя по тому, что я видел.

– Ты знаешь, где они? – спрашивает Лукас.

– В основном стоят там, где ты оставил Джегера.

– В основном?

– Один телефон движется.

– Но за Карлом ты не можешь наблюдать. Он не носит с собой телефон.

– Даже если бы носил, я бы ничего не знал. Нужно, чтобы человек звонил, и линия при этом должна быть открыта. Именно так я синхронизирую местоположение. Не думаю, что Джегер хочет делиться со мной информацией о своих маршрутах.

– Между прочим, – говорит Лукас, – Карл, похоже, ни в чем не виноват.

– Да, полагаю, этому засранцу просто крупно не повезло.

– А что ты думаешь насчет меня? – спрашивает Лукас.

В ответ – молчание, упорное и обескураживающее.

– Так, а сколько длится блокировка телефонов?

– Плюс-минус часа четыре. Потом оператор искусственного интеллекта снова переводит меня в нормальный режим.

Лукас вытаскивает варежки из-за пояса штанов: пальцы замерзли.

– Ты сказал, один телефон движется, – говорит он. Потом добавляет: – Неважно, я ее уже вижу.

Из-за деревьев показываются коричневая шапочка и бледное личико, позади мотается «конский хвост».

– Как Сара выглядит? – спрашивает Уэйд.

– Очень, очень уставшей.

– Бедная девочка.

– О да.

До Лукаса доносится что-то вроде смешка.

– Я тебе докучаю, – говорит Уэйд. – Знаю, иногда тебе это не нравится. Но меня она уже достала своими звонками без всякого повода.

– Пока, Уэйд.

– Да, – отвечает голос. – Береги себя.

Сара хочет бежать быстрее, но она слишком устала, и короткие ноги ее не слушаются. Она с трудом волочит их и плачет, а потом перестает плакать. Она устремляется к Лукасу, ее лицо кривится от старых и новых переживаний. Приблизившись на расстояние вытянутой руки, она сжимает кулачки внутри розовых варежек и бьет Лукаса в живот. Но в руках у нее тоже нет силы. Лукас ловит ее кулак ладонями. Она не в состоянии сделать ему больно, и он отпускает ее.

– Ладно, – говорит он, подставляя живот. – Если тебе это поможет.

Сара не бьет. Она падает на колени, громко всхлипывая.

В лесу к северу не видно движения. На западе находится невидимое отсюда устье реки, окруженное деревьями. Пустые железнодорожные рельсы ведут в восточную часть парка. А к югу на четверть мили тянутся в ряд древние трехгранные тополя, высокие как горы; их серебристые стволы светятся в лучах восходящего солнца. За теми деревьями есть и вторая железная дорога. Длинная дубовая эстакада возводилась через пойму реки и через старые пути, со временем здесь должны были пустить поезда «Амтрака». Сюда завезли грунт, засыпали его под эстакаду, и получилась высокая темная гряда холмов. Но железную дорогу забросили десятилетия назад. Рельсы разобрали на металлолом, старые участки продали огородникам. Остались лишь холмы, поросшие деревьями, они тянутся под углом через весь парк и дальше – в города, которые ушли в прошлое, превратились в воспоминание, в выцветшие маленькие точки на пожелтевших картах.

Сара поднимается на ноги, с трудом сдерживая рыдания.

– Ты сказал Джегеру, – произносит она. – Ты думаешь, что кто-то нанял кого-то.

Лукас внимательно смотрит на нее.

– Кто-то заплатил профессионалу, чтобы убить Уэйда. Ты это так себе представляешь?

– Нет, – отвечает он. – Не думаю, чтобы кто-то внес за это деньги.

Она внимательно смотрит на него.

– Помнишь парня, который подделывал чеки? – говорит он. – Я как-то раз упомянул о нем при Уэйде: о том, что у меня плохое предчувствие насчет этого типа на «Стингрее». Как его звали?

– Уэйлс.

– Что-то в этом Уэйлсе было не так. Разговаривая с парнем, я заметил, что он совсем заврался. Мне и в голову не приходило, что он обналичивает фиктивные чеки, что ворует миллионы. Такого я совсем не ожидал. Но я рассказал Уэйду о своих мыслях, а ты же его знаешь. Он серьезно отнесся к моим словам. «Я наведу кое-какие справки, посмотрим, что к чему», – сказал он мне. А спустя неделю копы начали расследование, а еще через пару дней Уэйлс приехал на машине сюда… на автомобильную стоянку, через которую мы не так давно пробегали, если я ничего не путаю… и покончил с собой…

– Но это было год назад, – говорит Сара. – Уэйд был еще жив.

– Я и не говорил, что это мистер Уэйлс заказал убийство. Просто задаюсь вопросом: а что, если у него был виртуальный двойник?

Она молчит, теперь ее взгляд устремлен куда-то мимо Лукаса.

– Я говорю не об официальной копии, которая носит то же самое имя, – продолжает тот. – Наверняка есть способы подделать имя, подчистить биографию и жить в облачных средах, как это делает Уэйд. Быть везде и нигде. Сидеть на куче украденных и припрятанных денег и злиться на того сукина сына, из-за которого все и случилось. Злиться с каждым днем все сильнее и сильнее.

Сара обхватывает голову руками и начинает медленно раскачиваться взад и вперед.

– Двойник Уэйлса ненавидит Уэйда Таннера. Тогда он выходит в мир живых людей и находит того, кто поможет ему отомстить. Может быть, за деньги, а может, и по личным причинам. И, как сказал Карл, это должен быть кто-то достаточно сильный и достаточно быстрый, чтобы держаться рядом с Уэйдом во время бега на дистанцию.

Сара роняет руки и прислоняется к Лукасу, обмякнув всем телом.

Он поддерживает ее и смотрит по сторонам. Если вокруг и есть какое-то движение, это только ветер, людей нигде нет. Еще через полминуты он говорит:

– Я считал, что это Пит. Он мускулистый и достаточно быстроногий. Думал, сейчас увижу, как он выходит из леса, чтобы заставить меня заткнуться. Тебя увидеть я не ожидал.

– Это не Пит, – говорит она.

– Да, я тоже этого не хочу.

– Нет. Я хочу сказать, что это не он.

– Почему нет?

Она высвобождается из его рук, вытирая опухшие глаза.

– Пит заставил нас бежать по этому маршруту. Помнишь? И оказалось, что Джегер в это же самое время бежит по плотине. Но это не совпадение. Пока мы тебя догоняли, Пит нам все объяснил. Он рассказал, как на прошлой неделе случайно встретил Джегера и набросился на него с обвинениями, а Карл в ответ выдвинул те же аргументы, что потом использовал на мосту. Вот когда Пит ему поверил. Стал думать, что если Карл не виновен, то тогда, наверное, самый подходящий подозреваемый – это ты.

Лукас по-прежнему смотрит на север. Ничего не меняется.

У Сары вдруг вырывается судорожный горький смех.

– Ты мне не поверишь, – говорит она. – И никто здесь, наверное, не поверит. Но я хочу, чтобы ты знал: я никогда, никогда в своей жизни не изменяла мужу. Ни с Мастерсом, ни даже с Уэйдом.

Лукас вслушивается в порывы ветра. Он выжидает.

Внезапно Сара весело хихикает:

– Заигрывания с машиной – это не считается.

Лукас качает головой и вздыхает.

– Харрис, – говорит он.

– Что?

– Вероятно, он – убийца.

– Этого не может быть, – возражает Сара. – Пит, конечно, присматривался к этому парню. Он со странностями, это известно, и мы мало знаем о его жизни. Но, как говорит Карл, это было убийство по личным мотивам. Жестокое убийство. Пит говорит, что вряд ли безмозглому охламону из бывших мормонов, который и шести недель здесь не пробыл, захотелось бы мучить Уэйда Таннера. Вот почему Пит отослал его бегать по другому маршруту этим утром. Харрис вне подозрений.

– Пит вам это сказал? В присутствии парня?

Она отрицательно качает головой:

– Нет, Харрис к тому времени пропал.

– Пропал?

– Поезд прошел, и мы догнали Карла, и Карл передал нам твое сообщение, и потом мы стояли там и разговаривали. И тогда Харрис сказал, что мы все чокнутые идиоты и что он лучше будет бегать с оленями, чем попусту тратить время и торчать тут в окружении старых пердунов. Так что он снова побежал к железнодорожным путям и направился… Я не помню, куда…

Лукас ничего не говорит.

Сара переводит дыхание и замирает. Внезапно ее глаза расширяются, и она произносит:

– А что, если?..

Лукас приказывает своему телефону набрать номер.

Уэйд принимает звонок:

– Все еще стою, все еще пью свой кофе.

– Итак, – говорит Лукас. – Ты разговаривал с Харрисом сегодня?

Краткий миг тишины прерывается шорохом: словно там, на другом конце линии – множество людей, которые из вежливости стараются не шуметь, словно там в одной переполненной комнате собралось десять миллионов двойников. И сквозь эту шепчущую тишину доносится голос Уэйда:

– Сегодня? Нет, я не разговаривал с малышом. А почему ты спрашиваешь? Наш новый жеребец что-то замышляет?

Тропа через луговину ведет на юг, к трехгранным тополям. Там, где начинается тень, Лукас останавливается, убирает рукавицы и оглядывается назад. Сара медленно пробирается к северному краю травяного поля, остальные участники забега вышли ее встречать. Джегер стоит в центре группы. Кто-то упирает руки в бока, кто-то закинул их за голову – все они выглядят как одетые не по форме солдаты, готовые бежать с поля боя. Сара останавливается и что-то говорит, указывая назад на Лукаса, и все пристально смотрят на него через поле – он чувствует адресованные ему сомнения и подозрения.

Повернувшись, он ленивой трусцой направляется прочь.

Извилистая лесная тропа ведет к Ясеневой протоке. Заброшенная железная дорога остается слева, еще одна тропа проходит через железнодорожные пути и дальше, обратно в город. Харрис мог бы сейчас бежать по старой проверенной трассе. Если бы малый не был дураком, то мчался бы галопом домой, чтобы собрать сумку и успеть спастись в последнюю минуту. Но это для тех, кто здраво мыслит, а здравомыслие – совсем не для Харриса. Он скандалист и задира. А еще он сумел отыскать их в чаще леса. Так что мальчик не полный тупица, и у него есть способы выслеживать людей.

К Лукасу снова пробиваются те же звонки, что и в пять утра, – от сексуальной женщины и от отчаявшегося отца. Кстати, один из них мог быть Уэйлсом, если бы тот подделал голос, чтобы влезть в систему отслеживания. Но это кажется маловероятным. Почему бы просто не набрать его номер и потом сбросить звонок? Возможно, здесь есть еще какая-то хитрость. Углубившись в размышления, Лукас вдруг осознает, что уже никуда не бежит и даже не помнит, когда он остановился. Он уставился в землю; в голове путаница. Внезапно его взгляд падает на лодыжку; он наклоняется и задирает заляпанную грязью черную штанину. Смотрит на чудо-браслет, который только и нужен, чтобы громко оповещать весь мир о том, что он здесь и что он трезв.

Лукас выпрямляется и поворачивается вокруг своей оси. Что-то движется на самом верху старой эстакады, но потом исчезает за переплетением ветвей. А может, Лукасу все это только почудилось. Он снова пускается в путь, преодолевая дистанцию легкими длинными шагами. Минует эстакаду – впереди с десяток тропинок, сотня способов выбраться из парка. Но самый лучший план очевиден: набрать 911 или, на худой конец, позвонить тому, кто находится неподалеку. Одри. Остановив свой выбор на ней, Лукас касается панели телефона; когда ничего не происходит, повторяет попытку. Несмотря на то что аккумулятор заряжен и светит зеленым огоньком, аппарат отказывается выходить на связь с внешним миром.

Лукас прекращает бег и смотрит налево.

Там, на возвышенности, виднеется желтая рубашка; ее обладатель не делает ни малейших попыток замаскироваться. Лицо над рубашкой расплывается в улыбке. Харрису хочется смеяться. Он стоит неподвижно и, глядя вниз на Лукаса, произносит пару слов. Сейчас стекла очков достаточно прозрачны, чтобы были видны глаза парня. Расстояние позволяет разглядеть разбитую распухшую губу и блестящее от пота лицо. Он прислушивается к чьему-то тихому голосу, кивает и говорит что-то еще. Затем поднимает правую руку, в которой зажат кусок ржавого металла, – случайно или нет, эта хреновина по форме напоминает небольшой топорик.

Харрис приподнимает ногу и опускает ее.

Лукас срывается с места и мчится со всех ног в сторону устья реки. На сей раз он не придерживается тропы, а срезает путь по подмерзшей грязи там, где кустарник не слишком густой. Он смотрит вниз и вперед и через десять шагов такого бега перестает что-либо соображать. Не просто мир сжимается вокруг него – его разум пуст, весь день словно исчезает в никуда. От недостатка кислорода и от навалившегося ужаса мозг охвачен дикой паникой, шаги все шире – Лукас перепрыгивает через склоненные ветки и небольшие овражки с такой грацией, которую вряд ли получится воспроизвести. Он не знает, где сейчас Харрис; на самом деле это не имеет значения. В счет идет только скорость и отвоеванное расстояние. В таком безудержном, безумном и великолепном состоянии Лукас бежит почти минуту. А потом у него иссякают силы и дыхание.

Он останавливается, чувствуя вкус крови в горле.

Бросает взгляд влево.

Высокий земляной вал совсем близко, по нему бежит Харрис. Этот парень никогда раньше не выглядел таким серьезным, таким взрослым.

– Да, – говорит он кому-то. Замедляет бег, резко поворачивается, спрыгивает на оленью тропинку и оказывается примерно в двадцати метрах позади Лукаса.

Похоже, это победа: Лукас все равно впереди.

Но теперь ему нельзя оборачиваться. Иначе он рискует получить удар тем куском металла. Или того хуже. Он снова переходит на максимальную скорость, Харрис старается не отставать, и тут Лукас срезает последнюю петлю на этой тропе и продирается сквозь кусты малины, цепляющие его за штаны. Затем притормаживает, позволяя малышу сократить расстояние между ними примерно наполовину, в то время как сам он готовится к очередному повороту.

Ржавые железные опоры словно все еще поддерживают давно разобранные железнодорожные пути высоко над рекой. Тропинка сворачивает влево и ныряет под эстакаду, а затем вновь уводит наверх; там она выравнивается и делает поворот направо уже перед самым длинным мостом из труб и досок. Лукас бежит, упорно следуя этой дуге, – так ему удается отвоевать еще полшага. Их теперь разделяет метров десять. Или восемь. Он прислушивается к топоту догоняющих его ног, пытаясь определить их силу и скорость. Интуиция подсказывает ему, что случится потом: как только Харрис оставит мост позади, он обязательно рванет вперед. Харрису непременно захочется завершить эту гонку прямо здесь и сейчас. Этого требуют его юность, страх и изрядная порция адреналина. Именно поэтому Лукас делает рывок первым. Он запрыгивает на мост и сначала немного увеличивает разрыв, но тяжелая поступь за спиной вдруг сменяется легкими стремительными шагами, которые сокращают разрыв наполовину, а потом еще раз наполовину. Харрис почти наступает ему на пятки. Еще чуть-чуть, и они сравняются, и тогда парень сумеет достать Лукаса своим оружием.

Однако Лукас укорачивает шаг, что позволяет ему быстрее передвигать ногами; Харрис пытается подстроиться под своего соперника, но это ему дорого обходится. Он болезненно охает, прежде чем ускориться, но тут оказывается, что каким-то образом он отстал еще на пару шагов. Его переполняет отчаянье. Он пытается выругаться, но из его груди вырывается только звериный рык. Впрочем, и так все понятно. Ноги у юнца наливаются свинцовой тяжестью. Харрис еще больше отстает, он огорчен и озадачен, но слишком глуп и неопытен, чтобы понять, что же произошло. Он намеревается передохнуть на ходу, собраться с силами для очередного броска. В конечном счете это будет легко. Иначе и быть не может. Ведь Лукас почти вдвое старше, и в голове у Харриса уже прокручивается финал их гонки, суровый и кровавый. Окончательный. Харрис позволяет старикану оторваться почти на пятнадцать метров и окликает его. Лукас должен понять, чем все кончится.

– Сдавайся, – громко говорит Харрис. Переводит дыхание и продолжает: – Тебе не победить.

Лукас уже победил. Он это знает, осталось решить лишь одну задачу – хорошенько спланировать остальную часть этой гонки.

Прошлым летом, во время очередного урагана, прямо поперек дороги рухнул старый тополь. У городских властей не нашлось средств, чтобы убрать дерево, люди обходили его или объезжали на велосипедах, а к зиме проложили новую тропу. Деревья падают, образуются окольные пути – это одна из причин, почему в лесу не так много прямых дорог. Стволы упавших деревьев распиливают и убирают, или они сами рассыпаются в труху, но новые изгибы троп уже проторены, стали привычными. Мертвые указывают живым, где им ходить, а живые даже не догадываются, почему они поступают именно так, а не иначе, – и так везде, во всем и всегда.

Впереди большие повороты. Три, а то и четыре дорожки будут петлять и путаться практически на каждом шагу. Лукас пока не знает, какую из них выбрать, но его план, если это можно считать планом, состоит в том, чтобы хорошенько вымотать Харриса, а потом увлечь его за собой и прыгнуть через кусты, снова направившись на север. Держаться впереди, но не слишком отрываясь, дразнить парня мысль о, что удача вот-вот повернется к нему лицом, что молодые ноги докажут свое преимущество. Что Харрис неизбежно сократит разрыв между собой и этим седеющим старым дураком, который не понимает, что проиграл.

 

Глава десятая

Ежегодная встреча членов клуба любителей бега проходила в подвале ресторана. Убогое помещение с затхлым воздухом было забито длинными столами, складными стульями и стройными, если не сказать тощими, людьми. На бумажных тарелках штабелями лежали куски пиццы и хлебные палочки, высокие пластиковые стаканчики были наполнены шипучкой или пивом. Все разговоры так или иначе касались дивной январской погоды и завтрашнего забега на длинную дистанцию от здания «Игрека», время от времени в болтовню вклинивались мрачные фразы из международных новостей. Члены группы «Игрека» потребовали, чтобы их посадили за один стол у стены, и разогнали всех, кто имел виды на это место. Получилось так, что во главе стола расположилась жена Мастерса – ярко накрашенная дама, которая не скрывала, что ей чрезвычайно скучно. Сара сидела между своим мужем и Краузом, все ее внимание было поглощено фотографиями новорожденного ребенка. Пит, Варнер и Гатлин обосновались в дальнем углу комнаты, развлекаясь язвительными замечаниями в адрес всех и каждого, включая друг друга. Лукас оказался посередине, лицом к остальным участникам вечера. Все отлично знали, что в его стакане только пепси. Одри привела свою дочку – самую быструю четвероклассницу штата – и усадила ее рядом с Лукасом, чтобы иметь возможность незаметно его контролировать. Юным нравились его грубый голос и по-детски непосредственные манеры, а эта девочка к тому же оказалась неутомимой кокеткой. Она сказала, что ей нравится смотреть, как он бегает. Сказала, что им вдвоем надо будет как-нибудь побегать вместе, а мама тоже сможет присоединиться, если у нее получится их догнать. Она спрашивала у Лукаса, как он тренируется, разминается ли он вообще перед забегами и почему у него никогда не бывает травм.

Харрис сидел по другую сторону от Лукаса. Он громко утробно гоготнул, чем привлек всеобщее внимание, и не менее громогласно ответил:

– У него не бывает травм из-за спиртного, дорогуша. Пиво сохраняет подвижность суставов.

Наступила неловкая тишина.

Даже до Харриса, похоже, что-то дошло. Желая сгладить неловкость, он дружески пихнул Лукаса в плечо, а когда это не произвело на того должного впечатления, откинулся на спинку стула и заявил:

– Да ладно, я просто пошутил. Забудь.

Это привлекло внимание Пита. Не говоря ни слова, он встал из-за стола и, протиснувшись вдоль стены туда, где сидел Лукас, схватил стакан с пепси-колой и отпил из него, пробуя на вкус. Причмокнув губами, он сказал:

– Простая проверка, – и заговорщицки подмигнул Харрису, будто делясь шуткой, известной только им двоим. Парень рассмеялся, замотал головой. Пит отставил стакан в сторону, но, убирая руку, запнулся о ножку стола, а когда стакан начал падать, потянулся к нему, попытался подхватить, но в итоге толкнул, и липкая темная жидкость выплеснулась на брюки Харриса.

Парень выругался, но добродушно, почти незлобиво. Все прочие бегуны сдерживали хохот до тех пор, пока Харрис не скрылся в туалете.

Сара воспользовалась суматохой, чтобы незаметно ускользнуть.

Жена Мастерса обратила внимание на второй пустующий стул. Со своего королевского места она спросила у мужа:

– Что твоя девица делает на подиуме? Она с камерой разговаривает, что ли?

Мастерс поежился, но ничего не ответил.

– Виртуальный двойник Уэйда нас смотрит, – откликнулся Крауз, всегда готовый прийти на помощь. – Пока никому не говорите, но сегодня мы собираемся вручить ему специальный приз.

Женщина усмехнулась. А потом, поскольку это было весьма важное и ценное мнение, повысила голос так, чтобы ее слышали все, и заявила:

– Этот человек мертв. Он мертв уже несколько месяцев, и я считаю, что вы все тут психи, раз играете в эту игру.

И вновь воцарилась тишина. Некоторые смотрели на Мастерса в надежде, что он что-нибудь скажет или сделает, докажет, что он не тряпка. Как ни странно, но именно муж Сары обиделся больше всех. Этот парень, на вид мальчишка, невысокого роста, но широкоплечий и крепкий, испытывал целую гамму противоречивых чувств по многим вопросам – в том числе из-за того, что Сара питала слабость к памяти об одном человеке. Но ему было важно защитить жену, а посему он перегнулся через колени Крауза и сказал:

– Знаете что, леди. Вы со своим идиотским макияжем и с кочергой в заднице больше похожи на покойницу, чем какой-нибудь призрак.

Женщина покраснела, выпрямилась. Подумав, она подхватила свою крошечную сумочку:

– Я ухожу.

Мастерс кивнул, не говоря ни слова.

– Мне нужны ключи от машины, – сказала она ему.

На лице Мастерса начала проступать улыбка:

– Сегодня такой прекрасный вечер, милая. Дорогая. Долгая прогулка тебе не повредит.

Они бегут в таком темпе, как если бы передвигались на четырех костях, может, чуть быстрее. Лукас упорно двигается на север по знакомым местам, от ветра у него мерзнет лицо, а в остальном все хорошо. Это завтра у него будет болеть все тело, но сейчас никакой особой усталости он не ощущает. Ему легко дышится, в ногах еще есть силы. Тропа ровная и почти прямая, и он на тридцать метров впереди, но иногда увлекается и увеличивает дистанцию; тогда ему приходится сбрасывать темп, делать вид, что он выбивается из сил, чтобы вдохновить Харриса на очередной рывок. Или притворяться, что подвернул лодыжку, угодив ногой в колдобину. Он дважды проделывает этот трюк: начинает сильно хромать, и Харрис, тяжело пыхтя, сокращает разрыв, но лишь для того, чтобы увидеть, как добыча на глазах исцеляется и буквально за считаные секунды вновь оказывается далеко впереди.

В третий раз этот фокус с мнимым растяжением связок уже не проходит. Лукас оглядывается – удостовериться, что Харрис видит его улыбку, затем на следующем ровном и прямом отрезке дорожки увеличивает свое преимущество, а потом вдруг разворачивается и бежит спиной вперед и громко смеется – так же, как обычно этот парень потешается над другими.

Взбешенный Харрис останавливается и кидает в Лукаса свое оружие.

Лукас уклоняется от удара и продолжает бежать задом наперед, подпуская юношу поближе, а затем снова разворачивается и ускоряется, бросая на ходу:

– Итак, после смерти Уйэда… почему ты остался в городе?

– Я не убивал этого типа, – отвечает Харрис.

– Рад слышать, – говорит Лукас. – Но зачем оставаться? Почему не убраться куда-нибудь в другое место?

– Потому что мне здесь нравится.

– Хорошо.

– Здесь я бегаю быстрее всех, – говорит Харрис. – А я люблю побеждать в гонках.

Впереди уже виднеются отставшие бегуны. Разгоряченные и измотанные, они с каждым спасительным шагом становятся все ближе. Лукас не ожидал их увидеть, но радуется так, как еще не радовался за весь сегодняшний день.

– Значит, ты не убивал Уэйда? – спрашивает он.

– Нет.

– А зачем тогда ты гонишься за мной?

Харрису каким-то образом удается выдавить из себя смех.

– Я не гонюсь, – говорит он. – Я просто выбрался на природу, чтобы немного пробежаться, а тебе я позволяю бежать впереди.

Группу возглавляют Одри и Карл. Лукас рывком догоняет их, останавливается и оборачивается. Харрис тоже останавливается; его отделяют от остальных все те же тридцать метров. От усталости бегунов качает, а парнишка и вовсе едва держится на ногах. Все его силы уходят на то, чтобы сохранить лицо – дерзкое, беспечное, глупое.

– Я привел к вам этого сукина сына, – скалится он. – Видите?

Лукас пожимает плечами:

– Харрис убил его. Он мне сказал.

– Я не говорил.

– Я слышал, что ты сказал, – возражает Лукас и прибавляет, обращаясь к остальным: – Берите нас обоих. Пусть копы разберутся с доказательствами. Например, с его очками… Готов поспорить, это устройство хранит в себе весьма пикантные улики.

Харрис срывает с себя очки.

– Смотрите, – говорит Пит.

Харрис бросает очки на землю и заносит над ними ногу, готовясь раздавить модный аппарат в пыль. Но Карл уже бежит к нему – юноша успевает лишь неуклюже топнуть пару раз, прежде чем его подхватывают и бросают набок на землю, и ребра у него ломаются еще до того, как костлявое колено бьет его в грудь.

– Мы не знали, что делать, – говорит Пит Лукасу. – Кто-то из нас считал, что это ты виноват, другие и думать об этом не хотели. Мы пытались тебе дозвониться, а когда ты не взял трубку, я предположил, что ты, скорее всего, бежишь в Мексику.

Харрис хочет подняться, но Карл ударом снова валит его на землю.

– Мы провели голосование, – говорит Варнер. – Отправиться ли нам на поиски или просто вернуться в «Игрек».

– Значит, я победил, – говорит Лукас, улыбаясь.

Одри опускает голову и смеется.

Сара уже рядом с Карлом и может наблюдать за дракой вблизи.

– Нет, за тебя было только три голоса, – говорит Пит. – Но ты и сам знаешь, как в этой группе принимаются решения. Кто громче всех кричит, тот и победил, а Одри чуть голос не сорвала, убеждая нас отправиться за тобой.

Лукас смотрит на Одри и улыбается.

Она закатывает глаза и, похоже, хочет что-то ему сказать. Слова у нее уже наготове – но она скажет их не так, не сейчас.

Сара делает шаг вперед и бьет скорчившегося человека ногой. Пинает еще раз и еще, а потом, отработав технику, наносит третий, самый сильный удар в живот. Мастерс хватает ее, оттаскивает в сторону, сжимает в объятьях; она отчаянно пытается вывернуться, он что-то говорит ей, но все тщетно. Карл опускается на колени и бьет еще разок кулаком в сломанные ребра, а потом аккуратно собирает все кусочки разбитых очков и говорит:

– Ладно. Однако же. Что мы теперь будем делать?

По пути из уборной Харрис сделал последний подход к столу с закусками, а потом занял место рядом с Лукасом. Вскоре президент Клуба любителей спортивного трека – усохший морщинистый экс-бегун с новенькими коленными суставами, опершись о трибуну, озвучил прошлогодние шутки и лишь затем приступил к планам на год. Члены правления долго обсуждали какую-то ерунду, а руководители соревнований и того дольше рассказывали о прошлогодних состязаниях и о новых бегунах, которые приезжают отовсюду, чтобы поселиться здесь. Затем вручались награды, в том числе золотая памятная табличка для шефа полиции, который разрешил клубу задействовать его полицейских и бегать по его улицам. Но у шефа полиции в последний момент случился конфликт на работе, и он не смог прийти, а больше никто из департамента полиции не был готов принять награду от его имени. На что Пит насмешливо и громко заметил:

– Они там совсем забегались, всё преступления расследуют.

Большинство сидевших за тем же столом поняли, к чему он клонит, и смеялись до тех пор, пока на трибуну не поднялись вместе Тренер Эйбл и Том Хаббл.

Они вдвоем держали в руках самую большую награду этого вечера.

В течение долгих пяти минут оба представителя клуба по очереди хвалили умершего человека. Лукас слушал или делал вид, что слушает. Что-то в их речи было новым, но в основном они говорили о том, что всем и так давно известно, только простыми и приятными словами. Он обнаружил, что разглядывает собравшихся за столом: бегуны сидели с серьезными лицами, уставившись в тарелки или на свои руки. Даже Харрис вел себя смирно, в нужных местах кивал, а потом вежливо зааплодировал, когда с большой памятной доски сняли покрывало и ее показали на камеру тому таинственному, наполовину существующему объекту, которого никто никогда не видел.

Затем зазвучал голос виртуального двойника: он благодарил всех за оказанную ему великую честь и обещал, что будет дорожить этим моментом как сокровищем. Пару раз казалось, что Уэйд вот-вот прослезится, а иногда он как будто зачитывал фрагменты из заготовленной речи.

– Мне бы хотелось, чтобы все сложилось иначе, – говорил он. – Но я ни о чем не сожалею, ни об одном мгновении в своей жизни. И если вас это хоть немного утешит, я хочу, чтобы вы все знали: у меня много дел здесь, в этой реальности, и я счастлив.

Он закончил речь, а может, и вовсе исчез; кто-то от неловкости захлопал и тут же перестал. Присутствующие поднялись со своих мест и собрались расходиться. Те, кто сидел за столом у стены, сперва захотели хорошенько рассмотреть доску, но у Лукаса почему-то такого желания не возникло. Он уже шел к лестнице на выход, когда рядом с ним, тихонько посмеиваясь, оказался Харрис.

А может, паренек и не смеялся вовсе. Лукас взглянул на него и увидел на серьезном лице только едва заметную улыбку.

– Хочешь завтра бежать? – спросил Харрис.

– Нет.

– В четверг на стадионе?

– Возможно.

Харрис опередил его на лестнице, и Харрис же придержал дверь пожилому человеку. И когда они уже ступили в холодную темноту, он сказал:

– Знаешь что? Мы все когда-нибудь будем жить там. Где Уэйд сейчас обитает.

– Но не я, – сказал Лукас.

– Почему не ты?

– Потому что, – ответил Лукас, – я собираюсь умереть, когда умру.

 

Глава одиннадцатая

Еще один кофейник помогает смириться с холодом на кухне. Сидя у задней двери, Лукас смотрит, как сверху вниз с почти безоблачного неба падают снежинки – крошечные сухие хлопья; их так мало, что они даже не встречаются друг с другом, не говоря уж о том, чтобы превратиться во что-то более серьезное. Уже несколько минут Лукас монотонно рассказывает о произошедшем. Он старается побыстрее покончить с рассказом и лишь изредка прерывается, чтобы глотнуть кофе. Пару раз он просто делает паузу. Тогда Уэйд возникает из молчания с комментарием или вопросом.

– Итак, Сара выбила из него все дерьмо, – говорит он. – И что вы сделали с ублюдком?

– Мы его подняли и потащили, сменяясь, к старой трассе вдоль трубопровода, потом через речку и дальше к мосту Фостер. Это был кратчайший путь, и нам повезло. Один парень выехал из города в пикапе на поиски дров. Кузов машины был пуст, если не считать бензопилы. Гатлин пообещал ему сто долларов за то, чтобы он вернулся с нами в город и подвез до «Игрека», а Крауз позвонил свояченице, предупредил ее. Девушки ехали в кабине, там было тепло, даже жарко, а мы все в кузове чуть не околели от холода. Но выжили и приехали на место еще до десяти тридцати, а полицейские нас уже ждали, и я никогда не был так счастлив при виде копов.

– Он сознался?

– Хотел спросить – может, Харрис сломался, разрыдался и начал причитать: «О боже, как ужасно я поступил»? Отвечу: нет. Нет, не делал он такого, да и не сделает. Думаю, он даже не считает себя мерзким сукиным сыном.

– Да, это вряд ли.

– Скорее всего, Харрис полагает, что никаких последствий для него не будет. В конечном итоге, – Лукас делает долгий глоток, качает головой. – Когда мы выводили его из леса, он мне сказал: «На меня ничего нет. Телефон-то новый. Ничего важного он вам не покажет. Все мои доходы легальны и подтверждены. А физических улик так мало, что они разбирались с ними несколько месяцев, но в конце концов выкинули Карла из тюрьмы обратно на волю. Ну и что мне грозит? Подержат пару месяцев в камере, проведут кучу глупых допросов, а я ничего не расскажу, и им придется меня отпустить».

В трубке тишина.

Лукас ставит пустую чашку на стол, другой рукой поправляет на ухе непривычное телефонное устройство.

– Не знаю, Уэйд. Может, тебе стоит остерегаться.

– Остерегаться чего?

– Уэйлса, – отвечает Лукас. – Я высказал в полиции свое предположение. Свою теорию. Не думаю, что они приняли ее близко к сердцу. Но, с другой стороны, это совершенно новый тип преступления. Правоохранительным органам очень не нравится, когда надо ломать голову. Они предпочитают, чтобы кровавые отпечатки ботинок вели прямо к дому убийцы.

Двойник смеется.

А Лукас нет. Не вставая, он подается вперед и говорит:

– Мой телефон до сих пор не работает.

– Ты одолжил другой. Я вижу это.

– Мастерс говорит, что это был троян, или червь, или что-то в этом роде. Что он мог быть установлен давным-давно, ждал лишь сигнала, чтобы атаковать.

– Я куплю тебе новый телефон, – говорит Уэйд. – Это не проблема.

– Да, но одна проблема действительно есть.

– Какая?

– Уэйлс, – говорит Лукас. – Когда я вспоминал его этим утром, я был вымотан. Голова тяжелая, как после выпивки. Но мне показалось, что в таком раскладе есть смысл. Еще пару часов я так и думал. И только когда сидел в «Игреке» и беседовал со следователями, меня стали беспокоить мелкие детали.

– Детали?

– Насчет Уэйлса, я имею в виду. Конечно, парень украл деньги и покончил с собой. Но мы ведь даже не знаем, из-за тебя ли его разоблачили, верно?

– Я не знаю, был ли это я, – говорит копия Уэйда.

– Ты это уже говорил. Я помню. Ты не уверен в том, что произошло, потому что это одна из тех историй, о которых настоящий Уэйд никогда тебе не рассказывал.

В подвале хлещет вода, но Лукас не замечает шума, пока кто-то не закручивает кран.

– Как бы там ни было, – говорит он, – я считаю, валить все на одного мертвого парня – это слишком притянуто за уши. Да, малый оказался лжецом и ворюгой, но это не значит, что он восстал из мертвых и прикончил другого парня, пусть и причинившего ему вред.

Тишина.

– Но кто-то заказал тебя Харрису, – продолжает Лукас. – И если это был не Уэйлс, то остается лишь один подозреваемый, который очень для этого подходит.

– Ладно. Кто?

– Я просто болтаю. Сейчас голова у меня ничем не забита и мыслит ясно.

– А я слушаю.

– Хорошо. Есть кое-кто, кто хочет, чтобы все было по справедливости. Тот, кто приложил бы все усилия, чтобы сделать мир правильным. Тот человек, который видел, как я лезу пьяный в свою машину, смотрел, как я отъезжаю, а потом пошел и заявил обо мне в полицию.

– Я не звонил в полицию, Лукас. Это сделал Уэйд.

– Но ты создан на его основе. За исключением некоторых отличий. Может, это очень сильные отличия, я не знаю. А может быть, вы оба совершенно одинаковы: может, ты являешься Уэйдом Таннером во всех отношениях. Но Уэйд не всё тебе рассказывал о себе. Это мы знаем. И однажды, может быть, совершенно случайно, ты выяснил о своем человеческом прототипе что-то, что очень, очень разозлило тебя. Тот человек, который тебя создал, оказался лживым куском дерьма или того хуже. Но уже существовал ты, с индивидуальностью Уэйда. Уэйд этого бы так не оставил, и ты тоже не смог. Вот почему ты вышел во внешний мир. Рассылал электронные письма, искал того, у кого мало мозгов, но много долгов. Так Харрис здесь и объявился. Может, убийство и не было твоей целью. Слишком много времени прошло между первыми ударами и самим убийством. Может, ты пытался уговорить Харриса не доделывать свою работу. А может, я сейчас просто пытаюсь приукрасить историю. Думаю, скорее Харрис остановился, потому что тебе надо было наорать на умирающего человека, высказать Уэйду, что он жалок, что он тебя разочаровал, и, кстати, между прочим, спасибо за деньги, и за бессмертие, и за всю остальную приятную хрень.

Тишина.

– Ты еще там?

– Не могу в это поверить, – говорит голос.

Лукас кивает:

– Но даже если я уверен в этом, ничего нельзя доказать. Вероятно, никакого подтверждения найти нельзя. Голоса можно подделывать, а это значит, что Харрис, скорее всего, не в курсе, кто на самом деле его нанял. Кроме того, даже если я найду людей, которые поверят в эту историю, нечто вроде тебя имеет кучу времени, чтобы избавиться от улик, стереть файлы и, что еще важнее, убедить себя, что все было правильно.

– Но, Лукас, как ты мог подумать обо мне такое? Даже на минуту?

– Я говорю о голосе, – произносит Лукас. – Вот что ты есть. В конечном счете ты просто набор слов, озвученных определенным образом, и я ни в чем не могу быть уверен.

Тишина.

– Ты там?

Никого нет. Связь прервалась.

Лукас отнимает от лица телефонное устройство, кладет его на стол рядом с пустой кружкой. В эту минуту из подвала появляется Одри, на ней чужой спортивный костюм и грубые носки.

Она садится напротив него и выжидательно улыбается.

– Мне нужно принять душ, – говорит Лукас.

– Ну и каково это? – с улыбкой спрашивает она.

– Что именно?

– Быть самым быстрым бегуном округа.

Он пожимает плечами:

– Только не с такими ногами, я пас.

– Я слышала, как ты с кем-то разговаривал. Кто это был?

Он не отрываясь смотрит ей в лицо:

– Там снег идет.

Она поворачивается, чтобы посмотреть в окно.

– Нет, погоди, – говорит он. – Думаю, он перестал.