Кэролин Айвз Гилмен публиковала рассказы в журналах «The Magazine of Fantasy & Science Fiction», «Interzone», «Universe», «Full Spectrum», «Realms of Fantasy», «Bending the Landscape» и других. Она является автором пяти книг в жанре документальной прозы о жизни первых поселенцев и истории американских индейцев, а также двух научно-фантастических романов «Острова оставленных» («Isles of the Forsaken») и «Исон с островов» («Ison of the Isles»). Живет Кэролин в Сент-Луисе, работает в музее организатором выставок.

В антологии представлен атмосферный и печальный рассказ, в котором слышно эхо утрат, исчезнувших миров, потерянных близких людей и даже геноцида. Это рассказ о девочке, живущей со своей безответственной матерью в трущобах города на чужой планете. Девочка знакомится с пожилым человеком, имеющим загадочное прошлое, который со временем станет ее учителем, наставником и самым неожиданным образом навсегда изменит ее жизнь.

 

Дважды в день тишина опускалась на железный город Слава Божья, его жители оборачивались к западу и ждали, когда же мир зазвенит. На несколько мгновений неподвижное красное солнце на горизонте, наполовину скрытое западными горами, освещало лица горожан: новорожденных и умирающих, узников и носящих накидки, посвященных и мирских. Звук поначалу был очень низким и ощущался лишь костями, но постепенно металлический город начинал звенеть в полной гармонии с ним, пока звук не превращался в одну-единственную Ноту, которую, как говорили священники, издавало Божье сердце в момент Творения. Ее вибрационная математика воплощала в себе все структуры, а диапазон включал все гаммы и аккорды, красота ее являла собой полноту преданности и полноту вероломства. Достаточно лишь этой ноты, чтобы сделать выводы о вселенной.

Звук возникал регулярно, по часам, в городе вечного заката он был единственным явлением, привязанным ко времени.

В той части города, которую более всего разъела ржавчина, на выступе, нависавшем над окном, сидела, скорчившись, зловещая чугунная горгулья, созданная архитекторами Славы Божьей. По крайней мере, так казалось, пока она не пошевелилась. А затем «превратилась» в юную девушку, одетую в черное. Девушка повернула лицо на запад, закрыла глаза в ликовании, ощущая, как Нота отдается в ее теле. Лицо лишь недавно утратило милую пухлость, присущую маленьким детям, и в нем начали проступать резко очерченные линии взрослого человека. Свое имя девушка тоже приобрела недавно. Теперь ее звали Тёрн, это имя она выбрала, потому что оно напоминало о страданиях и искуплении.

Когда звон растворился, Тёрн открыла глаза. Город, лежавший перед ней, сочетал в себе красный и черный цвета – алое солнце и пыльная земля, расстилавшаяся под куполом, черные тени и деяния людские. Славу Божью возвели на скалах древнего кратера, город располагался на ярусах, подпираемых резными колоннами и арками, восходя к башням Протектората, которые почти задевали нижнюю часть купола в том месте, где он крепился к скалам. За дальними светящимися окнами дворцов, увитых кованым плющом, священники-магистраты и руководители города вели жизнь, которую и вообразить невозможно. Тёрн представляла себе, как они сверху взирают на город, на плавильни и храмы, на враждующие районы, которыми правят ополченцы, на женщин в накидках и на находившуюся в самом низу Пустошь, место, где обитают нераскаявшиеся иммигранты вроде Тёрн и ее матери, утопающие в собственных грехах. На самом деле Пустошь считалась частью города не более, чем постоянный зуд считается частью страдающей плоти. Благочестивые говорили, что ржавчина разъедает Пустошь вовсе не из-за кислорода, а именно из греха. И если кто из них приходил домой с ржавыми пятнами на одежде, то на него смотрели как на заклейменного.

Но Тёрн раздражала не столько греховность ее квартала, не слишком соответствующая сложившейся репутации, сколько его безликость. С крыши она смотрела на кривые улочки, на которых тесно стояли кофейни, подпольные типографии, конторы, где отмывались деньги, посольства, тату-салоны и художественные галереи. За свою короткую жизнь девушка побывала уже на девяти планетах, но ни разу ни вырывалась за пределы привычной культуры, потому что везде Пустоши были совершенно одинаковыми. Они являлись кладезями контрабандных идей. Повсюду интеллектуалы-эмигранты Пустошей считались экзотичными и опасными людьми, переносчиками заразных межгалактических идей, но в последнее время Тёрн начала считать их претенциозными и насквозь фальшивыми. Слепленные из осколков разных культур, они не имели собственных корней. Никогда не доходили до сути, всё оставалось лишь на поверхности, как ржа.

С тоской девушка смотрела на то, что лежало за пределами остроконечных ворот, на земли, принадлежавшие Славе Божьей, там, снаружи, пребывали темные желания и вековая ненависть, верования, которые, подобно маринаду, пропитывали всё и вся. Местные жители не выбирали, во что им верить, они наследовали верования от родителей, вдыхали их с рождения вместе с частичками железной пыли. Уж их борьба была самой настоящей.

Она прищурилась, заметив какое-то движение у самых ворот. Вообще-то Тёрн несла дозор. Многовато народу для посленотия. У ворот стояли молодые парни, которые выглядели чересчур прилично для Пустоши. С помощью карманного бинокля девушка изучила их и под длинными плащами заметила предательски выглядывающую белую ткань. Белый – цвет Неподкупных.

Она скользнула сквозь окно в свою комнату на чердаке, сбежала вниз по металлической винтовой лестнице пятиэтажной квартиры-башни. Мимо шкафов на пятом этаже, спален на четвертом, остановилась на третьем, где находились кабинеты. Резко постучала в литую железную дверь. Послышались шаги, и через секунду в открывшейся щели показался глаз Майи.

– У ворот отряд Неподкупных, – казала Тёрн.

Внутри испуганно вскрикнула женщина. Мать Тёрн повернулась к ней и на ломаном местном языке сказала:

– Не беспокоить себя. Мы сделаем безопасно уйти. Потом снова обратилась к дочери: – Убедись, что нижняя дверь закрыта. Если они придут, мы их задержим.

Тёрн скатилась вниз по лестнице, как ураган, пронеслась мимо жилых комнат на кухню к двери, ведущей на улицу. Она видела, как соседи убирают вывески, скатывают навесы. Грохотали металлические жаровни, которые хозяева закатывали внутрь забегаловок. Толпа, занимавшая обычно все пространство от тротуара до тротуара, вдруг исчезла. Вскоре над улицей повисла тишина, словно перед надвигающимся штормом. А затем Тёрн услышала приближающиеся ритмичные песнопения, словно раскаты грома перед грозой. Она затворила дверь и закрыла ее на замок.

Спустилась Майя со взъерошенными, спутанными пружинками прекрасных золотистых волос.

– Ты ее вывела? – спросила Тёрн.

Майя кивнула. Одним из плюсов их квартиры был потайной выход, через который Майя могла выпроваживать своих клиентов в случае необходимости, как сейчас.

На этой планете, как и на предыдущих восьми, Майя зарабатывала на жизнь профессией, связанной с огромным риском: она предоставляла репродуктивные услуги. Все планеты были разными, но оказалось, что на всех женщины хотели лишь одного – того, что запрещено. Их желания отличались, конечно, в зависимости от планеты. Здесь, на Славе Божьей, они хотели детей. Майя бойко занималась контрабандой, поставляя семенную жидкость и эмбрионы женщинам, которые хотели забеременеть, но так, чтобы их бесплодные мужья не догадались, как им это удалось.

Песнопения стали громче, резкие мужские голоса слились в унисон. Женщины выглянули из окна кухни. Вскоре на улице появились молодые мужчины в белом, идущие рядами и марширующие в ногу. Армия праведников поравнялась с дверью, затем прошла мимо. Тёрн и Майя радостно переглянулись и обменялись тайным рукопожатием на мизинчиках. Они избежали расправы, в очередной раз.

Тёрн открыла дверь и посмотрела в спину марширующим. За ними бежали дети, и Майя сказала:

– Иди посмотри, что они собираются делать.

Неподкупные прошли мимо нескольких потенциальных целей: банка, магазина музыкальных инструментов, новостного агентства, секс-шопа. Они не остановились, пока не дошли до сквера, который находился в центре перекрестка. Затем фаланга выстроилась напротив школы. С военной точностью они выбили окна школы, затем запалили самодельные бомбы с зажигательной смесью и забросили их внутрь. Подождали, пока разгорится огонь, а затем хором вскрикнули и зашагали обратно к воротам по другой дороге.

Не успели они уйти, как с ревом примчалась пожарная команда Протектората, чтобы погасить огонь. Тёрн знала, что они это делают не из-за уважения к школе или жителям Пустоши, властям до них не было дела, пусть хоть все скопом сгорят, просто пожар в городе, построенном под куполом, распространяется везде. Даже людям, живущим во дворцах, пришлось бы нюхать запах дыма и отмывать копоть, если бы огонь быстро не погасили.

Поджог был таким же плевком в лицо Протектората, как и в лица жителей Пустоши.

Тёрн немного подождала, чтобы убедиться, что пожар не распространяется, и пошла домой. Там за кухонным столом вместе с Майей сидели три женщины. Двух Тёрн знала и раньше. Их звали Кларити и Бик, межзвездные странницы, которые пересекались с Тёрн и ее матерью на двух предыдущих планетах. Когда они встретились в первый раз, женщины были еще беспомощными студентками, во второй – опытными путешественницами. Чуть старше среднего возраста и при этом самые здравомыслящие люди, которых только встречала Тёрн. Ей приходилось видеть, как они справлялись с бунтом и изгнанием с помощью искрометного чувства юмора и канистры чая.

Вот и сейчас их чайник наполнял кухню ароматом дымка, поэтому Тёрн выудила из кухонной мойки свою кружку. Майя спросила:

– И что там делали Неподкупные?

– Школу жгли, – ответила Тёрн таким тоном, словно видела подобное каждый день.

Она взглянула на третью гостью, незнакомку. Женщина еще, похоже, испытывала временной шок, а значит, лишь недавно переместилась по световому лучу на Славу Божью с другой планеты. Она все еще переживала то мучительное состояние, когда просыпаешься через десять-двадцать лет после того, как вздохнул в последний раз.

– Анник, это Тёрн, дочь Майи, – сказала Кларити. Из двух подруг она была наиболее говорливой и энергичной, а Бик – молчаливой и надежной.

– Привет, – отозвалась Тёрн. – Добро пожаловать в место Творения.

– Почему они сожгли школу? – спросила Анник, явно расстроенная событием. У нее были бледные глаза и нежные, мягкие черты.

Тут она явно долго не продержится, решила для себя Тёрн.

– Потому что это рассадник вырождения, – ответила она. Фразу она слышала от Хантера, нынешнего приятеля матери.

– Что случилось с планетой? – спросила Анник. – Когда я улетала, она находилась в изоляции, но еще не была настолько реакционной.

Остальные сочувственно поохали, потому что каждой из сидящих пришлось испытать нечто подобное. Перемещение по световому лучу – самый быстрый способ транспортировки во Вселенной, но даже скорость света имеет свои границы. Жизнь на планетах менялась за время путешествия, и не всегда к лучшему.

– Таково оно, пустошное счастье, – обреченно вздохнула Майя.

Кларити пояснила:

– Неподкупные – довольно молодое движение. Оно началось среди консервативных преподавателей и студентов, но у них уже много последователей. Они противостоят взяточничеству и кумовству Протектората. Горожанам надоело, что их постоянно дергает полиция в надежде получить взятку и что коррумпированные чиновники придумывают, как бы еще содрать денег с населения. Потому народ и поддерживает это движение в надежде, что они скинут взяточников и накажут их по справедливости. Только нам от того не легче.

– Почему? – спросила Анник. – Разве честное правительство не сделает жизнь лучше для всех?

– По идее так и должно быть. Но честное правительство больше вмешивается в жизнь граждан. Чтобы получить снисхождение и личную свободу, коррумпированным властям можно дать взятку. Протекторат оставил Пустошь в покое, потому что она приносит доход. А если власть возьмут Неподкупные, то тогда им придется пойти на поводу у общественного мнения, и они либо выгонят нас, либо заставят стать как все. Местные жители склонны к изоляционизму. Они думают, что наш порочный бизнес помогает поддерживать власть Протектората. И в целом они правы.

– Какой-то дьявольский сговор, – сказала Анник.

Остальные кивнули. Жизнь пустошника полна иронии.

– А как же теперь Тёрн будет учиться? – спросила Кларити у Майи.

Майя пока об этом даже не размышляла.

– Ну, что-нибудь придумают, наверное, – рассеянно сказала она.

Тёрн услышала, как Хантер спускается по железной лестнице, и сказала, чтобы позлить его:

– Я бы могла помогать Хантеру.

– В чем помогать? – спросил он, спускаясь в кухню.

Худощавый, с острым лицом, квадратными очками и короткой бородкой, он всегда носил черную одежду и не мог удержаться от сарказма в голосе. Тёрн считала его позером.

– В поисках гминтов, конечно, – сказала она. – Ты же этим занимаешься.

Он подошел к кофеварке, чтобы сварить себе чашку горькой гиперстимулирующей жидкости, к которой давно пристрастился.

– А почему бы тебе в школу не пойти? – спросил он.

– Ее сожгли.

– Кто?

– Неподкупные. Ты не слышал, как они тут скандировали?

– Я работал в кабинете.

Он всегда сидел в своем кабинете. Тёрн понять не могла, каким образом он собирается ловить преступников-гминтов, если не желает выходить на улицу и общаться с людьми. Однажды она спросила Майю:

– Он хоть раз поймал гминта?

Майя ответила со вздохом:

– Надеюсь, что нет.

В целом он, конечно, был лучше предыдущего приятеля Майи, который свалил, прихватив все их сбережения. По крайней мере, у Хантера водились деньги, хотя, откуда он их брал, так и оставалось загадкой.

– Я могла бы стать твоим агентом, – предложила Тёрн.

– Тебе нужно получить образование, – сказала ей Кларити.

– Точно, – согласился Хантер. – Если бы хоть что-то знала, то меньше бы всех доставала.

– Из-за таких, как ты, у образования плохая репутация, – огрызнулась Тёрн.

– Не груби, Двушка, – произнесла Майя.

– Меня теперь зовут по-другому!

– Ведешь себя как маленькая, поэтому и зову тебя по-детски.

– Ты всегда на его стороне.

– Можно найти ей репетитора, – сказала Кларити. Она никогда так просто не сдавалась.

– Правильно, – отозвался Хантер, отпивая чернильную жидкость из маленькой чашечки. – Почему бы тебе не спросить стариков, которые играют в шахматы в парке, вдруг кто-то согласится?

– Они, скорее всего, все педофилы! – с отвращением сказала Тёрн.

– Может, и лучше, если ты останешься неучем, – бросил Хантер и пошел наверх.

– Я поспрашиваю, узнаю, кто занимается частным преподаванием, – предложила Кларити.

– Ладно, хорошо, – буркнула Майя.

Тёрн вскочила, негодуя на отсутствие должного уважения к ее независимости и самостоятельности.

– Я сама хозяйка своей судьбы, – объявила она и вовремя сбежала в свою комнату.

* * *

Перед следующим преднотием Тёрн спустилась в накидке, которую носили все женщины Славы Божьей за пределами Пустоши. Увидев ее, Майя сказала:

– И куда ты собралась в таком наряде?

– Гулять, – ответила она.

– Я не хочу, чтобы ты выходила в город, Двуш, – сказала Майя, плохо скрывая беспокойство. Тёрн холодно промолчала, тогда она поправилась: – Прости, Тёрн. Но я все равно не хочу, чтобы ты ходила в город.

– Не пойду.

– Тогда зачем ты нацепила накидку? Это же символ рабства.

– Все мы рабы Божьи, – надменно возразила Тёрн.

– Ты же не веришь в Бога.

Именно тогда Тёрн решила, что теперь уж обязательно поверит.

Она вышла за дверь и повернула к парку. Обыденность дома и семьи липла к ней, как пух. Пройдя квартал, девушка почувствовала себя преображенной. Она нацепила накидку просто ради того, чтобы проявить свое неповиновение, но здесь, на улице, та смотрелась совсем по-другому. Тёрн заметила свое отражение в витрине, выглядела она загадочно. Накидка скрывала лицо и при этом усиливала работу воображения, сквозь нее все казалось каким-то необычным. Даже сама Тёрн стала неуловимой и таинственной. Пустошники заботились только о внешнем, они старательно хотели казаться кем-то, но не быть. Вся глубина, вся искренность увядали, разъедаемые кислотой безликости. Но когда Тёрн надела накидку, она утратила внешность, посему стала неуязвимой. Теперь под накидкой скрывалось нечто изменчивое, непонятное и во многом зависящее от предположений.

В маленьком треугольном сквере напротив почерневшей школы жизнь шла своим чередом. Охлаждающие башни лениво вращали лопастями, создавая легкий ветерок, смешанный с копотью. В их тени люди выгуливали собак на поводках, старики склонялись над шахматной доской. Сквозь прорезь в накидке Тёрн осмотрелась, затем подошла к старику, который сидел на скамейке и читал что-то на планшете.

Она присела рядом. Старик никак не отреагировал, хотя по тому, как он нахмурился, Тёрн поняла, что он ее заметил. Девушка часто встречала его в парке, старик всегда одевался с иголочки, хоть и носил поношенный старомодный костюм. Овальное, обвисшее лицо, большие руки. Выглядел он так, словно когда-то занимался каким-то умным делом. Тёрн долго думала, как бы начать разговор.

– Ну? – сказал старик, не отрываясь от книги. – Чего тебе нужно?

Тёрн так и не придумала ничего толкового и просто спросила:

– Вы историк?

Он опустил книгу.

– В каком-то смысле, как и все мы, пустошники. Почему ты спрашиваешь?

– Моя школа сгорела, – сказала она. – Мне нужен учитель.

– Я не занимаюсь с детьми, – ответил старик и вернулся к чтению.

– А я не ребенок! – обиженно воскликнула она.

Он даже не взглянул на нее.

– Неужели? А я уж подумал, что ты именно поэтому прячешься под накидкой.

Тёрн сняла ее. Сначала он даже не поднял глаза. Потом равнодушно посмотрел, но вдруг что-то разглядел и нахмурился.

– Ты та самая девочка, которая живет с охотником за гминтами, – констатировал он ледяным тоном.

Ей захотелось даже защитить Хантера.

– Он не за всеми гминтами охотится. Только за преступниками, которые участвовали в голоциде. Теми, кто этого заслуживает.

– Что ты знаешь о гминтском голоциде? – с пренебрежением спросил старик.

Тёрн торжествующе улыбнулась.

– Я была там.

Он перестал делать вид, что читает, и взглянул на нее с неодобрением.

– Как ты могла там быть? Это случилось сто сорок один год назад.

– А мне сто сорок пять, если считать по непрерывному времени, – сказала Тёрн. – Мне было тридцать семь, когда исполнилось пять, девяносто восемь в семь лет и сто двадцать шесть в двенадцать. – Ей нравилось шокировать людей подобным признанием.

– Почему же ты так часто перелетала?

– Моя мама забеременела без согласия отца, а когда отказалась сделать аборт, то он подал на нее в суд за нарушение авторских прав, потому что она без разрешения скопировала его гены, как вы видите. В общем, она скрылась, чтобы не платить лицензионные отчисления, с тех пор мы в бегах. Если он нас поймает, то меня могут задержать за хранение краденых генов.

– Кто тебе такое рассказал? – скептически спросил он.

– Майя. А что, вполне правдоподобно, ее приятели на такое способны. Она всегда выбирает кого попало. Это вторая причина, почему нам приходилось так часто переезжать.

Он слегка покачал головой и сказал:

– Должно быть, у тебя дисплазия восприятия.

– Я уже привыкла.

– Тебе нравится?

Еще никто не задавал ей подобного вопроса, словно она имела возможность решить за себя. На самом деле совсем недавно Тёрн поняла, что ей совершенно не нравится такая жизнь. С каждым новым прыжком на другую планету ей все меньше и меньше хотелось отказываться от непрерывного времени.

– Хуже всего, что обратно уже не вернешься, – сказала она. – То место, которое ты покидаешь, исчезает навсегда. Когда мне было восемь, я узнала, что теперь существует возможность мгновенного общения, и спросила Майю, можно ли позвонить моей подруге на ту планету, где мы раньше жили, а Майя сказала: «Она уже стала взрослой». Все вокруг изменились, а я нет. Мне раньше даже снился сон. что весь мир у меня за спиной исчезает, когда я не смотрю.

Старик слушал, внимательно рассматривая ее.

– Как вы улетели из Гминтагада? – спросил он.

– По капелланским паспортам. Я мало что помню, мне было всего четыре года. Лишь болотные кипарисы с висячими ветками, и как мы торопились куда-то. Я тогда не понимала, что происходит.

Старик всмотрелся в даль, словно пытался разглядеть что-то невидимое. Вдруг вскочил, как ужаленный, и пошел прочь.

– Погодите! – крикнула Тёрн. – Что случилось?

Он остановился, весь напряженный, затем обернулся.

– Встречаемся здесь завтра в четыре часа преднотья, если хочешь учиться, – сказал он. – Принеси планшет. Ждать я тебя не буду.

И пошел.

– Стойте! – крикнула Тёрн. – Как вас зовут?

Он сердито нахмурился.

– Сорен Прегалдин. Можешь называть меня магистр.

– Хорошо, магистр, – кивнула она, стараясь не выказать своей радости.

Она не могла дождаться, чтобы рассказать Хантеру, что последовала его совету и преуспела.

Наблюдая за тем, как магистр Прегалдин идет через парк, она решила, что не станет говорить Хантеру о своих подозрениях, что старику кое-что известно насчет голоцида. Иначе откуда он знает, что это произошло ровно сто сорок один год назад. Обычно люди говорили сто сорок или около того. Она не расскажет о своих подозрениях Хантеру, пока сама не убедится. Осторожно все разузнает, как сделал бы толковый агент. Ее охватило необыкновенное возбуждение, когда она об этом подумала. А что если у нее получится поймать гминта? Вот ведь Хантер поразится! Честно говоря, ей хотелось поразить Хантера. Несмотря на весь его сарказм, он был самым умным из приятелей Майи и, кроме того, занимался единственным делом, которым Тёрн по-настоящему восхищалась.

Она снова накрыла лицо накидкой, прежде чем пойти домой, чтобы никто не увидел довольной ухмылки.

* * *

Магистр Прегалдин оказался самым требовательным учителем из всех. Раньше Тёрн учеба давалась легко, она схватывала все быстрее местных детей, а потом скучала в ожидании, пока они догонят. Теперь же ждать ей было некого, и магистр безжалостно подтолкнул ее к пределу способностей. Впервые в жизни она поняла, что, возможно, не такая умная, как думала.

А еще он заставлял упражняться в устном счете. Она как-то пожаловалась, что это бессмысленное занятие, тогда он ткнул пальцем вверх, туда, где за железной решеткой купола начинался черный круглый холм, отчетливо бросающийся в глаза на фоне красных равнин дна кратера.

– Скажи-ка, как далеко находится Ползущий слиток.

Ползущий слиток впервые появился на горизонте примерно сто лет назад и с тех пор медленно двигался к Славе Божьей. Это был кусок почти чистого железа размером с небольшую гору. В Пустоши превалировала теория, что снизу он расплавлен, за счет чего и движется, как капля воды по горячей сковородке. В городе его считали символом божественного гнева, очевидным Армагеддоном, который невозможно остановить. Со всей планеты сюда съезжались туристы, чтобы взглянуть на него, публике регулярно сообщали о том, насколько сократилась дистанция. Тёрн включила планшет, чтобы посмотреть, но магистр заставил ее выключить.

– Нет, – сказал он. – Я хочу, чтобы сама это высчитала.

– Каким образом? Они в него лазерами светят, чтобы определить положение.

– Все намного проще, к тому же у тебя есть все необходимое.

– Намного проще – посмотреть в планшете!

– Нет, это для ленивых. – Он глядел сурово. – Если слишком часто полагаться на доступную информацию, то станешь беззащитным, то же относится и к пользованию технологиями. Ты должна знать, как можно высчитать, потому что информацию могут у тебя отобрать или сфальсифицировать. Никому нельзя доверять.

Какой-то просто информационный выживальщик!

– Ага, а потом вы потребуете, чтобы я высекала огонь с помощью кремня.

– Думать своей головой – навык полезный и всегда пригодится. Итак, как ты собираешься определить расстояние? Дам тебе подсказку: сейчас тебе не хватает информации. Откуда ты ее добудешь?

Она задумалась. Кажется, нужно прибегнуть к математике, потому что они об этом как раз говорили. Наконец она сказала:

– Мне понадобится рулетка.

– Правильно.

– И транспортир.

– Хорошо. А теперь действуй.

Ей потребовалось все оставшееся время преднотья, чтобы собрать нужные инструменты, и первая половина посленотья, чтобы пронаблюдать за Слитком с двух точек на разных концах парка. Затем она попросила кого-то из детей, которых не взяли в игру, помочь ей замерить расстояние между наблюдательными пунктами. Имея на руках два угла и длину между ними, посчитать расстояние с помощью тригонометрической формулы оказалось совсем просто. Магистр позволил девушке проверить ответ, и он оказался даже точнее, чем она ожидала.

Он не подал виду, но Тёрн заметила, что магистр доволен ее успехом даже больше, чем она сама.

– Хорошо, – сказал он. – А теперь представь, что ты сделала более тщательные замеры, а твой ответ отличается от официального. Тогда тебе пришлось бы спросить себя, есть ли у Протектората причины, чтобы фальсифицировать данные о расстоянии до Слитка.

Она не понимала, что он хочет сказать.

– Этот старик-винд, должно быть, волшебник, – заметил Хантер, когда обнаружил, что Тёрн корпит над математической задачей, сидя за кухонным столом. – Он придумал, как тебя мотивировать.

– Почему ты думаешь, что он винд? – спросила Тёрн.

Хантер бросил на нее ядовитый взгляд.

– Да ты посмотри на него.

Ничего не сказав, он сделала мысленную пометку в своем досье на учителя. Значит, не гминт. Винды происходили из тайной расы аристократов-интеллектуалов, служивших в правительстве, в сфере финансов и образования почти на всех двадцати планетах. Сколько Тёрн себя помнила, всегда ходили слухи о заговоре виндов, которые под видом общественной работы хотят занять ключевые посты и захватить власть. Говорили еще о тайном виндском обществе межпланетных финансистов, которые откачивают богатства целых планет ради того, чтобы обеспечивать капиталом свое главенствующее положение. Майя, услышав об этом, начинала фыркать. Одно можно было сказать наверняка: магистр Прегалдин являл собой пример того, что заговор виндов не удался. Он казался таким же нищим, как и прочие пустошники.

Но если магистр все-таки винд, это же не означает, что он не участвовал в голоциде, просто скорее оказался в роли беженца, а не преступника. На Гминтагаде, как и на большинстве планет, существовало маленькое элитное сообщество виндов, к которым местные всегда относились подозрительно. Винды стали жертвами побоища так же, как и эллои. Но о виндах упоминали нечасто, возможно, потому что винды и сами о себе особенно не распространялись.

Ежедневные занятия в парке неизбежно привлекли внимание. Однажды, когда они проводили эксперименты по аэродинамике с помощью бумажных самолетиков, к ним подошел мужчина. Керамические бусины, вплетенные в его ухоженную бороду, стукались друг о друга при каждом шаге. Магистр Прегалдин заметил его первым, лицо сразу же стало пустым и непроницаемым.

Визитер остановился, бусины легли на его шелковую рубаху, и стук прекратился. Он откашлялся. Учитель Тёрн встал и в знак уважения коснулся мочек ушей по обычаю этой планеты.

– Присутствие вашей милости радует мое тело, – поприветствовал он гостя, как того требовала вежливость.

Мужчина даже не дал себе труда проявить ответную учтивость.

– У вас есть лицензия на подобный род деятельности?

– Какой деятельности, ваша милость?

– Преподавание в общественном месте.

Магистр Прегалдин замешкался.

– Понятия не имел, что общение можно истолковать как преподавание.

Зря он так ответил. Даже Тёрн, молча наблюдавшая за происходящим, поняла, что на его месте следовало спросить, сколько стоит лицензия. Чиновник наверняка просто хотел получить взятку. Его лицо стало грозным.

– Наш благословенный Протекторат налагает штрафы на тех, кто пытается обойти закон.

– Я законопослушный гражданин, достопочтенный. И немедля прекращу общение, раз так требуется.

Магистр поднял свой потрепанный планшет и, даже не взглянув на Тёрн, ушел. Чиновник из Протектората посмотрел на девочку, но решил, что с нее взять нечего.

Тёрн подождала, пока он скроется из виду, и бросилась за магистром Прегалдином. Но тот давно свернул на аллею Вицер, кривой проулок, которого девушка обычно избегала, потому что там находился эпицентр порока в Пустоши. Сейчас она, не задумываясь, бросилась туда, ища глазами высокую аристократичную фигуру учителя. Еще было раннее преднотье, и обитатели аллеи Вицер только-только приходили в себя после дебошей вчерашнего посленотья. Тёрн проскочила мимо магазина, хозяин которого принялся выкладывать на прилавок постыдные секс-игрушки, она отвернулась, чтобы не смотреть. Потом второпях прошмыгнула мимо забегаловки, где уборщик отмывал кровавое пятно и лужу засохшей рвоты. Пробежав пару переулков, она очутилась в самом сердце порока, в печально известном Саду Наслаждений, где, по слухам, часто выступали музыканты. Чиновников Протектората не беспокоило существование проституции, поскольку она упоминалась в священной книге, но вот музыка была строго-настрого запрещена.

Ворота в Сад Наслаждений обвивали железные змеи. По обеим сторонам стояли высокие пьедесталы, на которых, когда Сад работал, кружились и извивались танцоры. Сейчас там расположился полусонный гермафродит, совершенно нагой, если не считать бикини, которое почти ничего не скрывало. Его гладкую кожу покрывал растительный узор с изображением плюща и огурцов, нанесенный декоративным кожным грибком микохромодермом. Впрыснув его один раз, убрать уже невозможно. Он будет разрастаться по всему телу, создавая новые узоры до тех пор, пока не умрет хозяин. Несколько лет назад грибок считался невероятно модным среди прожигателей жизни.

Танцор посмотрел на Тёрн узкими, как у ящерицы, глазами, лицо у него было зеленое, а ноздри красные.

– Ищешь профессора? – спросило двуполое существо.

Тёрн оказалась слегка шокирована, что подобный эксгибиционист знаком с ее утонченным учителем, но кивнула. Существо томно махнуло рукой в сторону окна на втором этаже дома, стоявшего через улицу.

– Скажи ему, пусть приходит навестить меня, – произнесло оно, обнажив неожиданно белые зубы.

Тёрн нашла узкую дверь, почти скрытую навесом, и поднялась по лестнице мимо облупленных жестяных панелей, на которых когда-то были изображены гурии, несущие огромные опахала из перьев. Наверху она постучала в дверь, но никто не ответил.

– Магистр, – позвала она.

Дверь неожиданно распахнулась, магистр Прегалдин схватил ее за руку и затащил внутрь, затем выглянул еще раз, чтобы убедиться, что за ней нет хвоста.

– Что ты здесь делаешь? – спросил он.

– Меня никто не видел, – ответила она. – Только этот… это… – Она махнула рукой на другую сторону улицы.

Магистр Прегалдин подошел к окну и выглянул наружу.

– А, Гинко!

– Почему вы тут живете? Есть ведь много других хороших мест.

Магистр хмуро улыбнулся.

– Из-за системы раннего оповещения. Пока Саду позволяют работать, на таких, как я, не обращают внимания, – сказал он и тут же строго нахмурился. – Если только ты не навлечешь на меня беду.

– Почему вы не дали ему взятку? Он бы ушел.

– Берегу деньги для более подходящего случая. Нельзя прикармливать этих падальщиков, иначе они быстро наглеют, – сказал он и выглянул в окно. – Тебе нужно уходить.

– Почему? Он же говорил, что вам нужна лицензия, чтобы преподавать в общественных местах. Но ничего – о преподавании на дому.

Магистр Прегалдин долго смотрел на нее со сложным выражением на лице, словно пытался взвесить все риски. В конце концов он нервно пожал плечами.

– Ты должна пообещать мне, что никому не расскажешь. Я серьезно, это не шутки.

– Обещаю, – сказала Тёрн.

Девушка наконец-то смогла осмотреться. До сих пор ей казалось, что квартира настолько захламлена, что остались лишь узкие дорожки, по которым можно передвигаться по комнате. Сейчас же она увидела, что вокруг стоят целые горы удивительных вещей. Хрустальные шары на подставках из позолоченной бронзы, стопки сотканных вручную шелковых ковров, часы в малахитовых корпусах, книги с кожаными позолоченными переплетами. А еще медная механическая модель солнечной системы, лошади из оникса, вставшие на дыбы, и терменвокс в корпусе из резного алюминия. В углу стоял эмалированный кувшин ростом с Тёрн.

С потолка свисал канделябр с каплевидными висюльками из топаза и кольцами, магистру даже приходилось пригибаться, чтобы не задеть его головой.

– Это все ваше? – спросила Тёрн, потрясенная такими чудесами.

– Временно, – ответил он. – Я торгую произведениями искусства. Делаю так, чтобы красивые вещи попали к тем, кто их ценит. В каком-то смысле я – посредник.

Рассказывая, он легонько поглаживал пальцами окаменевшую ракушку, на которой проступало человеческое лицо. Жест показался Тёрн очень ласковым, полным почтения и даже любви. Она вдруг сразу поняла, что здесь, среди красивых вещей, магистр отдыхает душой.

– Если будешь приходить сюда, постарайся ничего не сломать, – сказал он.

– Я даже касаться их не буду.

– Нет, я совсем не то имел в виду. Человек должен касаться предметов, держать их в руках, работать с ними. Недостаточно просто смотреть. Но касаться надо так, как они этого хотят.

Он протянул ей окаменевшую ракушку. Она оказалась на удивление тяжелой и идеально легла в руку. Лицо вдруг стало удивленным, когда Тёрн подняла ее прямо перед собой, и девочка рассмеялась.

На стенах, как и на полу, свободного места почти не осталось, их покрывали картины, гобелены и вымпелы. Только одна стена казалась почти пустой, потому что на ней, словно на почетном месте, висела единственная картина. Тёрн подошла к ней, и девочке почудилось, что изображение движется и цвета меняются в зависимости от угла зрения. На картине была юная девушка с длинными черными волосами и серьезным выражением лица, примерно одного возраста с Тёрн, но более красивая и хрупкая.

Увидев, что ученица рассматривает картину, магистр Прегалдин сказал:

– Портрет выполнен из крыльев бабочек. Характерный вид искусства для Виндахара.

– Это родная планета виндов?

– Да.

– А вы ее знаете? – Она кивнула на девушку на портрете.

– Да, – нехотя сказал он. – Но для тебя это ничего не значит. Она давным-давно умерла.

Голос его прозвучал как-то особенно. Ему больно? Нет, решила Тёрн, тут не болезненное воспоминание, а что-то другое. Но чувство было настолько сильным, что осталось висеть в воздухе, даже когда он замолчал. Магистр это тоже заметил.

– На сегодня истории искусства достаточно, – отрывисто сказал он. – Мы говорили о самолетах.

* * *

В посленотье Хантер ушел по каким-то своим непостижимым делам. Тёрн подождала, пока Майя погрузится в разговор с очередной подругой, и пробралась в его кабинет. У Хантера была самая лучшая библиотека из всех, что ей доводилось видеть, вещь, совершенно необходимая на этой планете, где практически не предусматривалось общественных источников знания. Тёрн не сомневалась, что обязательно найдет книги по искусству в его коллекции. Она просмотрела полки с дисками, наконец достала один – энциклопедию искусства. Сунула его в планшет, напечатала «бабочка» и «Виндахар».

В энциклопедии приводилась лишь короткая статья, из которой Тёрн узнала, что искусство создания изображений с помощью крыльев бабочек очень высоко ценилось когда-то в старину, но сейчас никто этим больше не занимается, так как все бабочки вымерли. Она начала просматривать иллюстрации и нашла ту самую картину, которую видела сегодня. Правда, та выглядела немного по-другому: краски ярче, а девушка более печальная.

«Портрет Джеммы Дивали, – гласила надпись под изображением. – Признанный шедевр в данной технике, утрачен в 862 году, когда его украли из дома, принадлежащего семье Дивали. Согласно Алмази, репрезентационный формализм субъекта слегка нарушается трансформационной перспективой, которая создается за счет абстрактного изображения дополнительного слоя. Портрет предваряет „искусство хаоса“ Данливи…» Автор статьи продолжал обсуждать картину, но в основном в ключе теории искусства. Тёрн пригодилось лишь первое предложение. 862 год – это год гминтского голоцида.

Джемма мрачно смотрела с картины, словно хотела ей что-то сказать. Тёрн вернулась к полке и на сей раз стала искать книги по истории голоцида. Их было не меньше сотни. Она выбрала одну наугад и напечатала «Дивали», имя встречалось в книге несколько раз. Тёрн узнала, что Дивали, виндская семья, имела связи с правительством Гминтагада. Джемма нигде не упоминалась.

Тёрн оставила дверь приоткрытой и сейчас услышала, что Хантер уже вернулся домой. Тёрн быстро разложила книги по местам и стерла поисковую историю с планшета. Она не хотела, чтобы он узнал эту тайну. Сама решила во всем разобраться.

Другого шанса порыться в кабинете Хантера до очередного урока в квартире магистра Прегалдина на аллее Вицер ей больше не представилось. Для их занятий учитель даже расчистил стол, над ним висела голова какого-то животного с закручивающимися рогами цвета меди. Пока он проверял ее работу, выполненную в преднотье, Тёрн то и дело посматривала на портрет Джеммы, висевший на стене напротив.

Наконец он поднял взгляд и заметил, как она пялится на картину.

– А вы знали, что она с Гминтагада? – выпалила Тёрн.

Тень промелькнула у него на лице, но тут же исчезла.

– Да, – сказал он низким голосом.

– Ее украли. И считается, что она пропала.

– Знаю.

Мысленно девушка бросилась обвинять его, и, должно быть, старик заметил это по ее лицу, потому что спокойно сказал:

– Я собираю произведения искусства времен голоцида.

– Что за макабр!

– Во время голоцида было украдено много ценных произведений искусства. В последующие годы их вывезли, они появились на черных рынках на дюжине планет. Многие были утрачены. Я пытаюсь собрать их воедино, спасти, если получится. Но работа продвигается очень медленно.

Это объяснение немного изменило картину, которую Тёрн уже нарисовала у себя в голове. Прежде магистр казался ей расхитителем, наживающимся на горе других. Теперь же – скорее хранителем, который отдает должное давно ушедшим. Она даже пожалела, что плохо подумала о нем.

– И где вы их находите?

– В антикварных лавках, магазинах с импортными товарами, на распродажах имущества. Большинство людей в них ничего не смыслят. Есть, конечно, торговцы, которые специализируются именно на этом товаре, но я с ними не разговариваю.

– А вы не считаете, что нужно вернуть портрет семье, которой он принадлежал?

Старик немного замешкался, лишь на секунду, а затем сказал:

– Считаю. – Он посмотрел через плечо на портрет Джеммы. – Если бы в живых остался хоть один человек, я бы его вернул.

– Вы имеете в виду, что они все умерли? Все до одного?

– Насколько мне известно.

После его слов картина приобрела иное качество. К ее утонченности, красоте, застывшей во времени, прибавилась железная рама смертности. Вся семья погибла. Тёрн встала и подошла поближе, не в силах противиться желанию.

– Бабочки тоже вымерли, – сказала она.

Магист Прегалдин встал позади нее и тоже посмотрел на портрет.

– Да, – подтвердил он. – Бабочки, девочка, семья, мир – все исчезло. И никогда не повторится.

Теперь картина казалась изысканно пронзительной. Лишь она пережила трагедию, чтобы стать доказательством того, что все это когда-то существовало. Тёрн посмотрела на магистра Прегалдина.

– Вы там были?

Он медленно покачал головой.

– Нет. Это случилось до меня. Но я всегда интересовался данным периодом, вот и все.

– Ее звали Джемма, – сказала Тёрн. – Джемма Дивали.

– Откуда ты знаешь?

– В книге прочитала. В глупой книге. Там еще было что-то об абстракции дополнительного слоя и прочей чепухе. А про саму картину больше ничего.

– Я тебе покажу, что там имелось в виду, – сказал магистр. – Встань сюда.

Он поставил ее в четырех футах от картины, затем взял лампу и подсветил сбоку. Когда свет переместился, изображение Джеммы Дивали вдруг исчезло, а вместо него появился абстрактный узор из сцепленных между собой спиралей и кружащихся вертушек, фиолетовых и синих.

Тёрн даже вскрикнула от удивления.

– Как у вас это вышло?

– Благодаря микроскопической структуре крыльев бабочек, – объяснил магистр Прегалдин. – Позже я покажу тебе под увеличительным стеклом. Почти под всеми углами они отражают одну и ту же длину световой волны, но под одним углом – совсем другую. В том и заключалось мастерство художника, чтобы создать оба изображения. Большинство людей думает, что это всего лишь проявление технической виртуозности, без всякого смысла.

Она посмотрела на магистра.

– Но вы так не считаете.

– Нет. Нужно понимать, что искусство виндов заключается в создании тайных посланий, понятийных слоев и загадок, которые необходимо разгадать. Я изучал картину с тех самых пор, как приобрел ее и увидел этот узор. И он выбран не просто так.

Магистр подошел к терминалу и вывел информацию. На дисплее появилось простое алгебраическое уравнение.

– Уравнение решается с помощью любого произвольного числа в значении X. Во второй раз для значения X берется полученный ответ, и уравнение решается опять, и так далее несколько раз. Затем из всех решений выстраиваешь график по осям X и У, и вот что выходит.

Он нажал клавишу, на экране появилась пустая ось координат. Машина принялась решать уравнение, на графике в случайном порядке стали появляться точки. Тёрн нахмурилась, потому что не увидела в них никакого порядка.

– Я ускорю процесс, – сказал магистр Прегалдин. Точки начали появляться быстрее, словно снежинки на окне или песок на полу. – Это все равно что составлять график игры в кости, иногда выпадает удача, иногда результат даже выходит за границы реальности. Всё как в жизни. Первые годы бродишь наугад, родители тянут тебя туда, друзья тянут сюда, все варианты противоречат друг другу, мешают и спорят, пока ты вдруг не начинаешь слышать свое сердце. И тогда появляется определенный узор.

Точки на экране начали возникать кучно, и теперь Тёрн увидела смутные очертания спиралей. Чем больше появлялось точек в случайных местах на графике, чем четче проступал узор.

Магистр Прегалдин сказал:

– По мере того как проявляется узор, ты начинаешь видеть, что все эти отдельные точки – составляющие чего-то прекрасного: снежинок, спиралей или концентрических кругов. Так же происходит и с узором в нашей жизни: он не сразу проявляется в нужном порядке, поначалу нам не хватает информации, чтобы увидеть красоту. Наш путь определен невидимым произведением искусства, созданием целой жизни событий.

– Вы имеете в виду судьбу?

– Вот в чем вопрос, – мрачно кивнул учитель, глядя на экран. Из-за бликов лицо его казалось плоским и таинственным. – Существовал ли этот узор до нас? Предопределено ли уравнение, лежащее в основе нашей жизни, или оно создается в результате нашего случайного выбора значения X? На данный вопрос ответить я не могу.

Узор на экране стал очевидным, он был таким же, как и тот, что скрывался за портретом. Тёрн сравнивала их между собой.

– А как узор связан с Джеммой?

– Еще один хороший вопрос, – задумчиво сказал магистр Прегалдин. – Не знаю. Возможно, это послание ей от художника или предсказание, которое так и не сбылось, потому что она погибла прежде, чем смогла определить свой узор жизни.

Тёрн молчала, думая о девушке на портрете.

– Она погибла во время голоцида?

– Да.

– Вы ее знали?

– Я же сказал, меня там не было.

Тёрн ни на секунду ему не поверила. Он точно там был, теперь она знала это наверняка. Не только был там, но все еще находится там и навсегда там останется.

* * *

Через несколько дней Тёрн вышла на улицу, чтобы пойти на уроки, и сразу же поняла: что-то изменилось. Все притихло, в воздухе витало напряженное ожидание. Редкие прохожие бросали растерянные взгляды в сторону города. Она посмотрела на Штопор, огромную спираль из черного металла, устремившуюся ввысь, будто он собирался пронзить небо. От него исходил низкий, ритмичный звук. Она увидела знакомую женщину, которая несла в руках многочисленные пакеты с продуктами, словно готовилась к осаде.

– Бик! – крикнула девочка. – Что происходит?

– А ты не слышала?

– Нет.

Не повышая голоса, Бик сказала:

– В прошлую Ноту убили Протектора.

– Ой! А это хорошо или плохо?

Бик пожала плечами.

– Зависит от того, кого они обвинят в убийстве.

Женщина поспешила дальше, а Тёрн стояла, не зная, вернуться ли домой пли пойти предупредить магистра Прегалдина. Звук разрастался, становился все более отчетливым, словно медленная барабанная дробь. Недолго думая Тёрн бросилась вперед.

Обитатели аллеи Випер уже привыкли к тому, что Тёрн ходит на уроки. Этим преднотьем все сидели по своим норам, но она чуть не столкнулась с одним местным жителем, выходившим из табачного магазина. Им оказался бывший священник, бежавший когда-то из Славы Божьей и обосновавшийся в Пустоши. Все называли его Отец Грех.

– А, девочка! – воскликнул он. – Так стремишься к знаниям, что готова старика сбить с ног?

– Отец Грех, а что это за звук? – спросила она.

– Люди от горя стучат по косякам домов, – сказал он. – То, что случилось, настоящая трагедия.

Она побежала дальше. К тому времени, когда она подошла к двери магистра Прегалдина, звук перерос в звон, напоминая неестественную Ноту. Она постучала, но магистр открыл не сразу.

– А, Тёрн! Рад, что пришла, – сказал Прегалдин, увидев ее. – Мне нужно тебе что-то… – и тут он замолчал, заметив выражение ее лица. – Что случилось?

– Вы не слышали новости, магистр?

– Какие новости?

– Протектор умер. Убит. Потому и звон такой стоит.

Он прислушался, словно раньше не замечал звона, затем быстро подошел к терминалу, чтобы посмотреть новости. Обнаружил заявление Протектората, возлагавшего ответственность на «Врагов Божьих», но никаких новостей. Выключил терминал и задумался. А затем, видимо, принял какое-то решение.

– Это не должно повлиять на мои планы. Вероятно, даже поможет, – сказал он и повернулся к ней, спокойный и собранный, как обычно. – Я собираюсь ненадолго уехать. Меня не будет дня два-три. Но могу задержаться и чуть подольше, поэтому хотел бы, чтобы ты приглядела за моей квартирой и убедилась, что тут все в порядке. Сделаешь?

– Конечно. – сказала Тёрн. – А куда вы уезжаете?

– В другой город-государство.

Он показал ей пару растений, не требующих поливки, и ведро, стоявшее под протекающей трубой, за которым нужно следить, чтобы не переполнилось. Он задержался у входа в спальню, но затем махнул ей рукой, приглашая войти. Спальня была такой же захламленной, как и другие комнаты. Магистр убрал ковер с какой-то коробки, и Тёрн поняла, что это маленький морозильник. На дверце находился индикатор, который показывал, что температура внутри намного ниже нуля.

– Он должен оставаться холодным, – сказал старик. – Даже если вдруг отключат электричество, он без проблем простоит два-три дня. Но если я вдруг задержусь подольше, то температура внутри начнет расти. Тогда тебе нужно будет купить сухого льда и охладить его. Тут замок. Помнишь рекурсивное уравнение, которое я тебе показывал?

– Уравнение Джеммы?

Он удивленно замешкался, а затем сказал:

– Да. Если для первого значения X возьмешь число двадцать семь, а затем решишь пять раз подряд, то получишь комбинацию замка. Для тебя это как семечки щелкать.

– А что там?

Сначала он не хотел отвечать, но потом сообразил, что фактически выдал ей комбинацию замка, поэтому встал на колени и ввел цифры. Индикатор загорелся зеленым. Магистр отодвинул несколько запоров, открыл крышку, снял лежавший сверху мешок со льдом и отошел, уступив место ей. Тёрн заглянула и увидела шар из белых перьев, уютно устроившийся во льду.

– Это птица, – в замешательстве сказала она.

– Ты никогда не видела птиц?

– Нет. Здесь они не водятся. А почему вы храните мертвую птицу?

– Она не мертвая. Просто спит. Относится к виду ледяных сов, единственная птица, которая впадает в спячку. Они водились на планете Пинг, где зимы длятся век или даже больше. Сова зарывается в лед и там пережидает зиму. Они замерзают, превращаясь в лед. Когда приходит весна, они оживают, просыпаются, спариваются и дают потомство.

Температурный индикатор пожелтел, магистр вернул мешок со льдом на место и закрыл крышку. Морозильник заработал, восстанавливая необходимую температуру.

– Раньше… полагаю, можно назвать это модой, многие держали ледяных сов. Когда встречались два владельца с подходящими совами, они их размораживали, чтобы птицы ожили и дали потомство. Давно такое было. Даже не знаю, есть ли еще где-нибудь морозильники с другими живыми совами.

Еще одна уникальная вещь, возможно, единственная в своем роде! Квартиру наполняли воспоминания об исчезнувшем мире, словно магистр Прегалдин никак не мог перестать думать о прошлом.

Но на сей раз все было по-другому потому что окончательная трагедия еще не произошла. И жила надежда.

– Я сохраню ее, – хмуро пообещала Тёрн.

Он улыбнулся. И от этого показался еще более печальным.

– Ты и сама как сова, – ласково сказал он. – Старше тех лет, которые успела прожить.

Девушка подумала, что и он, как сова, замороженный на сто сорок один год, но промолчала.

Они вместе вышли из квартиры, Тёрн направилась домой, а старик закинул рюкзак на плечо и двинулся на пересадочную станцию.

* * *

Тёрн не стала ждать два дня, чтобы проверить квартиру и провести собственное расследование.

В день похорон Протектора Слава Божья замерла в благочестивом трауре. На время траурных мероприятий закрылись все лавки и конторы, даже в Пустоши. Какими бы ни оказались последствия, все произойдет не сегодня, а потом. На всякий случай Тёрн надела накидку, потому что в ней чувствовала себя невидимой, и отправилась в путь.

В квартире магистра было тихо и темно, когда она вошла. Тёрн проверила цветы, вылила воду из ведра, чтобы соблюсти приличия. Затем вошла в спальню магистра, якобы проверить состояние морозильника, но вообще-то осмотреться, потому что туда она заходила лишь раз. Тёрн разглядывала картины, висевшие на стенах, зеркальце для бритья, которое держал какой-то неведомый зверь, шкаф, полный прекрасной одежды, давно обветшавшей и вышедшей из моды. Собираясь уходить, девушка вдруг заметила большую шкатулку в виде шестигранной колонны трех футов в высоту на столе в углу. Артефакт из другого мира, потому что сделан он был из дерева. Вообще-то даже из разных пород дерева. Узор на коробке изображал пчелиные соты. Но у предмета не имелось ни крышки, ни ящиков и вообще никакой возможности заглянуть внутрь. Тёрн сообразила, что это, должно быть, шкатулка с секретом, и захотела ее открыть.

Она ощупала ее, чтобы найти какую-нибудь отодвигающуюся панель, рычажок или пружину, но ничего не обнаружила. Тёрн поднесла лампу, чтобы лучше разглядеть. Поверхность шкатулки состояла из наборных шестиугольников, однако четкого узора девушка не заметила. Большинство плашек были сделаны из светлого и красноватого дерева, но на разных расстояниях встречались вставки из шестиугольников шоколадного, карамельного и черного цветов. Создавалось впечатление, что это какой-то код или диаграмма, но Тёрн даже не представляла какая.

До нее дошло, что она, скорее всего, все усложняет и верхняя панель, возможно, снимается намного проще. Девушка попыталась приподнять ее, панель сдвинулась вверх, но лишь на дюйм, немного отстав от ряда шестиугольников, находившихся под ней. Тёрн обнаружила, что в таком положении ряды вращаются. Вероятно, это замок в форме цилиндра. Нужно поворачивать ряды, чтобы совместить шестиугольники в нужном порядке, и тогда коробка откроется. Тёрн не знала комбинацию, но уже понимала, как мыслит виндский ум магистра Прегалдина, посему начала искать подсказки.

Она снова принялась изучать инкрустацию в виде сот. Шесть рядов. Верхний самый упорядоченный – шесть светлых шестиугольников, за ними шесть красных, и так по всей окружности шкатулки. Чем ниже шел ряд, тем больше становилось цветов, но шесть светлых шестиугольников обязательно повторялись. Некоторое время она просто крутила ряды, надеясь, что случайно выпадет нужная комбинация, но быстро сдалась. Вытащила из рюкзака планшет, сфотографировала коробку и поставила ее обратно на стол. Закончив, девушка вдруг сообразила, что верхняя панель не закрыта, как в самом начале. Магистр Прегалдин сразу же заметит и поймет, что это она ее открыла. Очевидно, он придумал устроить проверку, не залезет ли кто-нибудь в квартиру без него, и Тёрн попалась в его капкан. Теперь ей нужно либо решить головоломку, либо объяснить, почему она рыскала по его квартире в поисках улик.

Домой она шла, погруженная в мысли. Головоломка явно была связана с числом шесть – шесть сторон, шесть рядов, шесть шестиугольников в ряду. Нужно вспомнить какие-нибудь формулы, в которых есть шестерка. Придя домой, девушка поднялась в свою комнату, перевела изображение шкатулки в диаграмму, чтобы получше ее разглядеть. Все посленотье она работала над этой задачей, пытаясь найти алгоритм, благодаря которому сложился бы нужный узор. Но ничего не выходило. Ее подгоняла мысль, что у нее ничего не получится и тогда придется объясняться с магистром Прегалдином. Она представляла, как он будет разочарован и перестанет доверять ей, и оттого засиделась намного позже того времени, когда ей полагалось закрыть шторы, чтобы вечное солнце не светило в окно, и пойти спать.

В шесть часов преднотья ей привиделся странный сон. Она стояла около дерева с шестиугольной колонной вместо ствола, которую обвивала змея с глазами магистра Прегалдина. Змея издевательски посмотрела на нее, а потом укусила собственный хвост.

Тёрн проснулась, четко помня, что ей приснилось. Лежала и думала, вспоминала историю, которую учитель рассказал ей, о капелланце-магистре по имени Кекуле, который разгадал круговую структуру молекулы бензола после того, как ему приснилась змея. Она улыбнулась, ибо только что видела сон Кекуле.

Выскочила из постели, поскакала по винтовой лестнице на кухню. Хантер и Майя завтракали, когда она ворвалась к ним.

– Хантер! У тебя есть книги по химии? – спросила она.

Тот удивленно смерил ее взглядом.

– А почему ты спрашиваешь?

– Хочу узнать про бензол!

Взрослые заинтригованно переглянулись.

– У меня есть энциклопедия, – сказал Хантер.

– Можно ее взять на время?

– Нет, я сам ее для тебя найду. А сейчас постарайся немного придержать свой интерес к ароматическим углеводородам, пока я не допью кофе.

Он мучил ее минут десять, но наконец поднялся в кабинет, чтобы найти для нее книгу.

– Спасибо, ты – лучший! – сказала Тёрн и, взяв диск, взлетела вверх по лестнице. Как только она нашла статью про бензол, ее догадка подтвердилась. Молекула бензола состояла из атомов углерода в виде шестигранника и атомов водорода, прилепленных к углам. Заменив водород другими молекулами, можно было составить удивительное разнообразие химических соединений.

Значит, возможно, ей следует искать не математическую формулу, а химическую. Она просмотрела диаграммы толуола, ксилена и мезитилена и начала понимать, как это может сработать. Каждое соединение состояло из бензолового кольца с метиловой группой, присоединенной в разных положениях. Что если каждое кольцо шкатулки представляет собой разное соединение и нужно совместить их углы, как показано на диаграммах? Но какие это соединения?

И тут Тёрн поняла, что представляют собой деревянные плашки. Светлые шестиугольники – углерод, красные – водород. Остальные цвета, видимо, тоже относятся к другим химическим элементам, например азоту или кислороду. На шкатулке изображены химические формулы, любой может их увидеть.

Примерно час она просматривала и выписывала формулы, затем ссыпалась вниз по лестнице с рюкзаком и готовым решением. Захватила в кухне пирожок с намерением съесть на бегу, молясь, чтобы магистр Прегалдин еще не вернулся.

Дома его не было. Квартира дремала в пустоте. Девушка сразу же пошла к шкатулке. С нарастающим возбуждением Тёрн принялась вращать ряды, совмещая нужные углы. Когда последнее кольцо встало на место, вдоль одного края появилась вертикальная щель. Дверцы распахнулись, и она увидела внутренние ящички.

Ни золота, ни рубинов, одни бумаги. Она взяла первый документ и раскрыла его. Сложная диаграмма паутинок тянулась от геометрических фигур к цифрам, словно обозначала путь или взаимодействие. Ни легенды, чтобы разобраться в схеме, ни слов. На другом листе рукопись, мелким четким почерком от края и до края без полей. Какая-то нереальная история об ангелах, волшебной папайе и магнитных полюсах. Местами текст вообще превращался в бессвязную чушь. Еще там лежали разные карты с обозначенными береговыми линиями, дорогами и объектами местности с аллегорическими названиями, такими как Вероломство, Недоразумение и Искупления Нет. Под. ними находилась сложная схема с концентрическими кругами. разделенными на сектора и обозначенными буквами алфавита, который она никогда прежде не видела.

Либо магистр Прегалдин просто сумасшедший, либо он пытался отследить нечто настолько тайное, что это следовало хранить в зашифрованном виде с применением нескольких кодов. Тёрн разложила бумаги на полу и сфотографировала. затем возвратила их на место, чтобы подумать обо всем на досуге. Закончив, она закрыла шкатулку и повернула кольца в произвольном положении. Теперь она смогла поставить на место и верхнюю панель.

Домой девушка шла немного разочарованная, хотя узнала что-то новое о своем учителе. В этих бумагах было нечто навязчивое и даже параноидальное, что никак не вязалось со сдержанным и рациональным характером магистра. Очевидно, он оказался гораздо сложнее, чем она могла предположить.

Придя домой, Тёрн поднялась по лестнице и собралась вернуть энциклопедию Хантеру. Она не успела еще постучаться в дверь его кабинета, как изнутри послышалась громкая ругань. Хантер выскочил из комнаты как ошпаренный и, даже не взглянув на нее, бросился вниз на кухню.

Тёрн побежала за ним. Он варил кофе и нервно ходил по кухне. Девочка села на ступеньках:

– Что случилось?

Он рассеянно взглянул на нее, потряс головой, а потом выпалил:

– Одного из подозреваемых, за которым я следил, убили прошлой ночью.

– Правда?

Значит, он в самом деле знает, где скрываются гминты. Или знал. Немного подумав, она добавила:

– Подходящее время для убийства, пока у всех траур.

– Это произошло в другом месте, – раздраженно сказал он. – В Пылающем Мече Праведности. Проклятье! Мы вот-вот собирались его взять. Подготовили все доказательства, чтобы провести Суд тысяч. А теперь вся работа псу под хвост.

Она смотрела, как Хантер наливает себе кофе.

– А что бы случилось потом, если бы суд признал его виновным?

– Его бы казнили, – сказал Хантер. – Никаких сомнений. Он был настоящим преступником. Его разыскивали десятки лет. А теперь мы не сможем совершить правосудие, потому что кто-то решил отомстить.

Тёрн слушала молча, думала о правосудии и мести. Почему одно – хорошо и правильно, а другое нет, если результат тот же?

– А кто это сделал? – спросила она.

– Если бы я знал, то выследил бы, – мрачно сказал Хантер.

Он начал подниматься по лестнице с чашкой кофе в руке, и ей пришлось подвинуться.

– Хантер, а почему тебя так заботят стародавние преступления? – спросила вдруг она. – В наше время тоже происходит много плохого.

Он напряженно посмотрел на нее с непреклонностью в лице.

– Забыть – значит смириться, – ответил он. – За любое зло нужно расплачиваться. Сколько бы времени ни прошло.

* * *

– Какой же он притворщик, – сказала Тёрн на следующий день магистру Прегалдину.

Утром она вернулась в его квартиру, все было по-прежнему, только в жилой комнате стоял наполовину распакованный ящик с новыми картинами. Они сели за стол, чтобы продолжить уроки, словно ничего не изменилось, но так и не смогли сфокусироваться на решении дифференциальных уравнений. Тогда Тёрн рассказала ему о своем разговоре с Хантером.

– На самом деле он разозлился, потому что кто-то его опередил, – сказала Тёрн. – Дело не в правосудии, а в соревновании. Он хотел прославиться благодаря тому, что задержал известного преступника-гминта. О таком бы точно все узнали. Видимо, разница между правосудием и местью лишь в том, что в первом случае кто-то получает за это награду.

Магистр выслушал ее внимательно и сказал:

– Ты слишком цинично рассуждаешь для своего возраста.

– Люди приносят одни разочарования!

– Да, но все гораздо сложнее. Готов поручиться, что ты многого о нем не знаешь. Единственное, что мы можем с уверенностью сказать о людях, что нам не известна их история целиком.

Тёрн поразило, насколько его слова относятся не к Хантеру даже, а к нему самому. Магистр встал из-за стола и сказал:

– Я хочу кое-что подарить тебе, Тёрн. И будем считать это сегодняшним уроком.

Заинтригованная, она пошла за ним в спальню. Магистр снял ковер с морозильника, проверил температуру, а затем отключил его от сети. Взял стоящую в углу двухколесную тележку и водрузил на нее морозильник.

– Вы дарите мне ледяную сову? – изумленно спросила она.

– Да. Лучше пусть она хранится у тебя, больше шансов, что ты встретишься с другим хозяином совы. Главное – поддерживать нужную температуру. Сможешь?

– Да! – с готовностью откликнулась она.

Тёрн прежде никогда не владела чем-то столь же драгоценным и уникальным. Даже домашнего животного у нее не было. Ее восхитил тот факт, что магистр Прегалдин подарил ей то, что сам так высоко ценил.

– Мне никогда еще так не доверяли, – сказала она.

– Что ж, – пробормотал он, даже не глядя. – Ты доверилась мне. Нужно же чем-то ответить.

Он помог ей спустить морозильник вниз по лестнице. Вытащил его на улицу, где Тёрн уже и сама могла катить тележку. Прежде чем уйти, она с чувством обняла учителя и сказала:

– Спасибо, магистр! Вы – лучший учитель, который у меня когда-либо был.

Она покатила тележку по аллее, и на нее обратили внимание молодые пустошники, отдыхающие у входа в магазинчик бетеля, они принялись свистеть и громко спрашивать, не везет ли она пиво и не поделится ли с ними. Девушка огрызалась или просто не отвечала, они смеялись и обзывали ее алкашкой. Пока она добралась домой, радостное настроение окончательно испарилось, осталось лишь отвращение пополам с яростью к тому месту, где ей приходилось жить. Она кое-как подняла морозильник по ступенькам и перетащила его через порог, но, взглянув на узкую спиральную лестницу, поняла, что без помощи ей не обойтись. На кухне было тесно, морозильник поместился бы разве что под стол. Пока она прислоняла его к стене, вниз сошла Майя и спросила:

– Что ты делаешь?

– Пусть морозильник пока тут постоит, – сказала Тёрн.

– Не ставь его туда, он будет мешать.

– Поможешь затащить его в мою комнату?

– Шутишь?

– Нет. Раз так, то он останется тут.

Майя закатила глаза, возмущаясь бессмысленным поведением подростков. Тёрн тоже разозлилась.

– Он должен быть включен в сеть, – строго сказала она. – Надеюсь, ты это не забудешь?

– А что там?

Тёрн бы с удовольствием рассказала ей, если бы не злилась.

– Научный эксперимент, – отрезала она.

– А, поняла. Типа не мое дело, так?

– Так.

– Ладно-ладно, это секрет, – игриво сказала Майя, словно разговаривала с ребенком. Она потянулась, чтобы потрепать Тёрн по голове, но та оттолкнула руку матери и помчалась вверх по лестнице, перескакивая через две ступеньки.

В комнате Тёрн, недовольная такой жизнью, дала волю ярости. Она больше не желала жить в Пустоши. Ей хотелось иметь нормальный дом и собственные вещи, а не ютиться у очередного маминого приятеля, ожидая, что после новой ссоры их выкинут на улицу. Ей хотелось хоть как-то контролировать свою жизнь, но больше всего она желала убраться из Пустоши. Она высунулась из окна и посмотрела на ржавое гетто, раскинувшееся внизу. Цинизм парил в воздухе, отравляя все чистое и доблестное. Декадентская утонченность пятнала все, что можно.

За ужином Майя с Хантером язвили и перебрасывались саркастичными репликами, в конце концов мужчина не выдержал и, выскочив из-за стола, заперся в своем кабинете. Тёрн ушла к себе и занялась изучением тайных таблиц магистра Прегалдина, пока в доме все не затихло. Тогда она выползла на кухню и проверила морозильник. Температурный индикатор горел зеленым. Она села на кирпичный пол, прислонясь к морозильнику спиной, тихая вибрация отдавалась в позвоночнике и успокаивала. Тёрн вдруг почувствовала странное родство с совой, спящей внутри. Она даже позавидовала птице, которая изолирована от этого грязного мира. Лежит себе спокойно во льду, никогда не состарится и не утратит своей невинности. Когда-нибудь она оживет и вырвется к радости и славе, только если Тёрн сумеет ее сохранить. Себя она защитить не может, так пусть хоть птицу защитит.

Девочка сидела там до тех пор. пока не прозвучала Нота, заполняя воздух и звеня во всем теле, словно благословение. Как ответ на невысказанное желание сердца. А может, верующие правы и какая-то сила и впрямь присматривает за ней, как она за совой?

* * *

Когда она снова пришла домой к учителю, магистр Прегалдин занимался тем, что наполнял ящик произведениями искусства. Тёрн помогала ему запаковывать картины, а он рассказывал, на каких планетах их создали.

– А куда вы их отправляете? – спросила она.

– В другой мир, – уклончиво ответил он.

Вместе они подняли крышку ящика, и только тогда Тёрн увидела старый почтовый ярлык. На нем стоял красный горящий меч, символ города-государства Пылающий Меч Праведности.

– Вы туда ездили? – спросила она.

– Да.

Она чуть не выболтала, что гминта, за которым охотился Хантер, убили именно там, но тут к ней пришла страшная мысль. Что если он уже знает? Что если все это не случайность?

Они уселись под чучелом зверя с медными рогами, чтобы начать урок, но Тёрн никак не могла сосредоточиться. Девушка исподтишка смотрела на большие руки учителя, которыми он так нежно прикасался к предметам искусства, и думала, не принадлежат ли они убийце.

Тем вечером Хантер куда-то ушел, а Майя закрылась в своей комнате, так что Тёрн осталась за хозяйку. Она тут же скользнула в кабинет Хантера, чтобы найти список всех гминтов, которые в течение последних лет были осуждены и убиты. Но, попытавшись открыть файлы, обнаружила, что все они защищены паролями или зашифрованы, кроме того, зная характер Хантера, можно было предположить, что он использует специальные детекторы против взломщиков. Тогда Тёрн снова обратилась к его библиотеке по голоциду. Спустя пару часов работы, собрав по крупицам фрагменты информации, она составила список. На пяти планетах за несколько лет произошло семь таинственных убийств, совершенных предположительно как акт возмездия.

Вернувшись к себе в комнату, она снова вытащила копию таблицы магистра Прегалдина, которая напоминала таблицу для контроля. Начала с предположения, что геометрические фигуры означают планеты, а символы – конкретных гминтов, за которыми он следил. Спустя час она сдалась, но не потому, что так и не смогла их сопоставить, а потому, что все равно ничего не докажешь. Всегда можно сказать, что таблица нужна для контроля за перемещением предметов искусства. А что, идеальная легенда для прикрытия!

Когда вернулся Хантер, Тёрн еще не спала. Она прислушалась к его шагам, размышляя, стоит ли спуститься и рассказать ему о своих подозрениях. Но из-за нерешительности так и осталась в постели, ворочалась, не зная, как следует поступить.

* * *

На следующий день в городе начались беспорядки. Улицы, находившиеся выше Пустоши, наводнили разгневанные толпы, вихрящийся поток сталкивался с отрядами Протектората, как приливная волна. Пустошники старались держаться поближе к дому, время от времени поглядывая на дворец, делясь последними слухами, которые бешеными крысами метались от дома к дому. Тёрн провела большую часть дня на крыше, назначив себя дозорной. В пять часов посленотья она услышала какой-то гул сверху, словно одновременно заголосила целая толпа. И было в этом звуке что-то стихийное, будто силы природы разрушили купол и ворвались в город – человеческое извержение, потрясавшее железные структуры, от которых зависела их жизнь.

Тёрн спустилась к входной двери, чтобы узнать хоть какие-то новости. Ее инстинкты выживания включились по полной, увидев небольшую группу людей, стоявших на ступеньках дома и обсуждавших последние новости, она бросилась к ним, чтобы послушать.

– Неподкупные захватили дворец, – сказал ей мужчина густым басом. – Толпы мародерствуют.

– Мы в безопасности? – спросила она.

Тот пожал плечами.

– Пока да.

Они поглядели в конец улицы, где находились остроконечные ворота, отделявшие Пустошь. Никогда раньше ограда не казалась настолько хлипкой.

Когда Тёрн вернулась домой, Майя с несчастным видом сидела за кухонным столом. На новость она никак не отреагировала. Тёрн села рядом, упершись коленками в морозильник, стоявший внизу.

– Не пора ли нам подумать о том, куда ехать дальше? – спросила Тёрн.

– Я не хочу уезжать, – ответила Майя, слезы вновь навернулись на покрасневшие глаза.

– И я не хочу. Но нам не стоит ждать до тех пор, пока выбора не останется.

– Хантер нас защитит, – сказала Майя. – Он знает, кому можно заплатить.

С досадой Тёрн возразила:

– Если Неподкупные захватят власть, то платить станет некому. Не зря же они называются Неподкупными.

– До этого не дойдет, – упрямо сказала Майя. – Все будет в порядке. Вот увидишь.

Тёрн слышала такое и раньше. Майя до последнего отрицала проблемы, пока все не начинало разваливаться. Вела себя так, словно от подготовки все самое плохое и происходило.

На следующий день в городе царила напряженность, но все затихло. Говорили, что Неподкупные все еще охотятся за теми, кто проявляет лояльность по отношению к Протекторату, и бросают их в тюрьмы. Ближайшие улицы города стояли пустые, и лишь жители Пустоши разгуливали по своему кварталу, именно поэтому Тёрн решила, что особой опасности нет, и пошла на аллею Вицер. Войдя в квартиру магистра Прегалдина, она оторопела. Картин на стенах не было, все ковры свернуты, лишь ободранные пустые стены в трещинах. Только портрет Джеммы все еще висел на месте. В центре жилой комнаты стояли два металлических ящика, и пока Тёрн пыталась сообразить, что здесь произошло, прибыли грузчики, чтобы отвезти багаж на пересадочную станцию.

– Вы уезжаете, – сказала она магистру Прегалдину, когда он вернулся, закончив руководить работой грузчиков.

Тёрн почувствовала острое разочарование, к которому оказалась совсем не готова. Все это время он доверял ей и она хранила его секреты, но теперь магистр ее бросал.

– Мне жаль, Тёрн, – сказал он, прочитав все по ее лицу. – Здесь становится слишком опасно. Вам с матерью тоже стоит подумать о том, чтобы уехать.

– А куда вы собираетесь?

Он помолчал.

– Лучше тебе этого не знать.

– Я никому не скажу.

– Прости. Привычка. – Несколько секунд он разглядывал ее, потом мягко положил руку на плечо. – Дружба с тобой значила для меня больше, чем ты думаешь. Я уж и забыл, каково это – вызвать в другом человеке такое чистое доверие.

Он понятия не имел, что она видит его насквозь.

– Вы лжете, – сказала она. – И все время лгали. Вы уезжаете не из-за Неподкупных, а потому что закончили то, ради чего сюда приехали.

Он стоял неподвижно, рука его все еще лежала на ее плече.

– Что ты имеешь в виду?

– Вы приехали сюда расплатиться по старым счетам, – сказала она. – Ваша жизнь же в этом заключается. Отомстить за то, о чем все остальные забыли, потому что вы не можете такого допустить.

Он убрал руку.

– Ты ошибаешься.

– Вы и Хантер, я вас вообще не понимаю. Почему бы вам не перестать раскапывать прошлое и не жить дальше?

Несколько мгновений он смотрел на нее, однако глаза его двигались, будто он следил за чем-то невидимым. Потом он наконец заговорил очень низким голосом:

– Я не выбирал помнить о прошлом. Мне приходится, это мое наказание. Может, какая-то болезнь или зависимость. Я не знаю.

Тёрн не ожидала подобной честности.

– Наказание? За что?

– Садись, – сказал он. – Я расскажу тебе одну историю, прежде чем мы расстанемся.

Они сели за стол, где магистр провел столько уроков, но, прежде чем начать, он снова встал и заходил по комнате, сжимая кулаки. Тёрн молча ждала, в конце концов он посмотрел на нее и заговорил.

* * *

Это история о молодом человеке, который жил давным-давно. Назовем его Тилль. Ему очень хотелось жить в соответствии с выдающимися традициями своей семьи. Видишь ли, происходил он из известного рода, его предки на протяжении многих поколений занимались финансами, банковским делом и страхованием. Они жили в бедном и примитивном мире, но семья Тилля считала, что помогает обитателям планеты, привлекая инвесторов извне и предлагая кредиты. Конечно же, делая добро, они и сами жили неплохо.

На протяжении многих лет правительство этой страны контролировали эллои. Несмотря на то что эллои являлись этническим меньшинством, они были весьма прилежными и процветали благодаря сотрудничеству с представителями деловых кругов виндов, такими как семья Тилля. Эллои управляли коренным населением, гминтами, которых было большинство, и им всегда всего не хватало: образования, денег, власти. В целом ситуация в стране сложилась несправедливая, так что, когда военные устроили заговор и власть захватили гминты, винды приняли эти изменения как само собой разумеющееся. Особенно молодым людям, таким как Тилль, казалось, что наконец-то будут исправлены исторические ошибки.

К власти пришли офицеры гминтской армии, они начали брать кредиты на постройку больниц, дорог и школ для своего народа, банки виндов с радостью давали им деньги. Таким образом они надеялись развеять подозрения и предрассудки, которые процветали на почве невежества в гминтских поселениях. Тилль состоял в совете семейного банка и настаивал на том, чтобы продолжить выдавать кредиты даже после того, как другие банкиры всерьез озаботились беззаботностью нового правительства в отношении финансовой политики.

Как-то раз Тилля вызвали в кабинет государственного управляющего банковскими делами. Там ему предъявили обвинения в отмывании денег и взяточничестве. Обвинения были ложными, но чиновники показали ему поддельные документы, с их помощью они и собирались все доказать. Тилль понял, что ему грозит пожизненное заключение, которое опозорит семью, если он не сможет договориться с чиновниками. Они предложили ему на удивление щедрую сделку, учитывая те доказательства, которые у них имелись, – работать на правительство, являясь их официальным представителем среди виндов. Тилль с готовностью принял предложение и ушел из банка.

Ему выделили кабинет и несколько работников. А еще он познакомился с эллоем, который должен был представлять интересы правительства среди своего народа. Тилль подозревал, что его коллегу приняли на работу, используя те же методы, но они никогда это не обсуждали. Они распространяли информационные брошюры и вели незамысловатую работу в средствах массовой информации. Все изменилось, когда правительство решило ввести новые правила военной службы. Каждый молодой человек с восемнадцати лет обязан был в течение пяти лет служить в армии. И винды больше не освобождались от службы.

Как тебе известно, винды всегда являлись пацифистами и мистиками, поэтому они не служили в армии ни на одной планете. Так что беспрецедентное требование гминтского правительства вызвало у народа огромную обеспокоенность. Винды собрались в зале этического конгресса, чтобы обсудить, что им теперь делать. Тилль работал без устали, встречался с ними, объяснял точку зрения правительства, напоминал о виндском принципе подчинения законам той планеты, на которой они проживают. В то же самое время он уговаривал генералов, чтобы они пообещали, что виндов не заставят участвовать в боях, так как это противоречит их убеждениям. Получив заверения, винды нехотя согласились. Матери собирали вещмешки и отправляли своих детей на службу, прося их не забывать родителей и как можно чаще звонить домой.

Вскоре правительство приняло новый закон о земле. Земли, всегда принадлежавшие эллоям, теперь у них отбирались и перераспределялись среди безземельных гминтов. Народ воспротивился закону, Тилль и его коллега каждый день давали множество интервью, объясняя, что данный закон восстанавливает справедливость во владении землей. Все стали относиться к ним как к представителям власти.

А потом правительство приняло решение очистить целые районы от эллоев и виндов, чтобы переселить гминтов в лучшие дома в городах. Тилль больше не мог взывать к справедливости, лишь говорил, что такие методы необходимы для того, чтобы сохранить мир и не питать страхи гминтов. Он стал помощником офицера, занимавшегося поиском нового жилья для эвакуированных, но при этом Тилль не знал, куда их вывезут и какое жилье дадут.

Кто мог, улетал на другие планеты, но правительство быстро закрыло пересадочные станции. Это вызвало панику, и Тиллю пришлось уговаривать свой народ, объясняя, что принята лишь необходимая мера, для того чтобы люди не вывозили ценности на другие планеты, тем самым истощая национальное богатство. Он пообещал, что они смогут уехать, если не возьмут с собой денег и ценностей.

Но он и сам больше не верил в свои слова.

Прошло несколько месяцев с тех пор, как молодых людей забрали в армию, а их семьи до сих пор не получили от них весточки. Тилль говорил, что это временная изоляция, потому что молодые бойцы живут в лагерях на границе и им нужно привыкнуть и укрепить единство и товарищество. Каждый раз, едва он выходил на улицу, его окружали толпы обеспокоенных родителей и спрашивали, когда они получат вести от своих детей.

Приезжали целые вереницы автобусов, увозивших семьи эллоев и виндов из родных домов во временные лагеря. Тилль видел, как его родной квартал пустеет, превращаясь в город призраков, и все больше убеждался, что его народ никогда сюда не вернется. Однажды он вошел в кабинет своего начальника и услышал, как кто-то сказал: «…в фабрику смерти». Увидев его, они замолчали.

Наверное, ты думаешь: «Почему он молчал? Почему не отрекся от них?» Представь, что в большинстве аспектов жизнь казалась ему нормальной, а его подозрения выглядели настолько невообразимыми, что представлялись безумием. Но даже если бы он преодолел это, то кому он мог сказать? Он остался совсем один, кроме того, Тилль не был самым отважным человеком. Чтобы не погибнуть самому, приходилось приносить пользу правительству.

Другие винды и эллои, которые работали рядом с ним, начали исчезать. И все равно гминты заставляли его рассеивать слухи и ободрять народ, и он подчинялся. Он скрывал свои подозрения, обманывал, делая вид, что и сам обманывается. Каждый день он жил в страхе, что к нему в дверь постучат и это будет означать, что пришло и его время.

Наконец его коллега эллой не выдержал. Ему теперь почти не разрешали выходить в эфир, слишком уж расшатана была его нервная система. Но однажды он подменял Тилля и прямо посреди эфира закричал: «Вас убивают! Это массовое убийство!» Вот и все, что он успел сказать, прежде чем эфир прервался.

В ту ночь хорошо вооруженные и организованные толпы ворвались в эллойские районы столицы. На следующий день правительство расследовало случаи жестокости, но пришло к выводу, что эллои сами спровоцировали погромы.

К тому моменту Тилль им был уже не нужен. И вновь они сделали ему щедрое предложение, разрешили выбрать между ссылкой или депортацией. Он мог воссоединиться со своей семьей и разделить их судьбу или улететь с планеты. Смерть или жизнь. Кажется, я уже говорил, что он не был отважным. И выбрал жизнь.

Его отправили на Капеллу-2, в путешествие длиной в двадцать пять лет. К тому времени, как он прибыл, о нем уже все знали благодаря мгновенной передаче информации. Он стал печально известен как мерзкий коллаборационист, который оправдывал преступления. Заглушал страхи народа, обманывал, уговаривая смиренно идти прямо в руки смерти. Оглядываясь назад, трудно было поверить, что он не понимал, что делает. На всех двадцати планетах прокляли имя Тилля Дивали.

* * *

Он замолчал. Тёрн сидела, не поднимая глаз, ибо не знала, что и думать. В голове все смешалось: добро и зло, ужас и сочувствие, преступник и жертва. Наконец она спросила:

– Джемма – ваша сестра?

– Я же сказал тебе, меня там не было, – глухо ответил он. – Человек, который это все натворил, – не я.

Он сидел за столом напротив нее, скрестив пальцы. Затем произнес, обращаясь к ней:

– Тёрн, сейчас ты искренняя и цельная, какой никогда больше не будешь. Идя по жизни, ты обретешь множество других лиц. Ты всегда будешь оглядываться и отделять себя от той, какая ты сейчас. И когда ты будешь идти по улице или сидеть на скамейке в парке, твое прошлое «я» будет сидеть рядом с тобой, но ты не сможешь ни прикоснуться к нему, ни расспросить. В конце жизни, куда бы ты ни пошла, за тобой будет следовать целая вереница твоих личностей, а ты все равно будешь чувствовать, что умираешь от одиночества.

Взбаламученные чувства Тёрн начали оседать, образуя узор, в котором превалировали ужас и обвинения. Она взглянула на лицо Джеммы и сказала:

– Она умерла. Как вы могли так поступить и уйти? Это же не по-человечески.

Он никак не отреагировал, не стал ни признавать вину, ни защищаться. Она ждала объяснений, но он их не дал.

– Чудовище! – сказала она.

Он снова промолчал. Тёрн встала, словно ослепнув от мыслей и чувств, и пошла к двери. Оглянулась напоследок, магистр смотрел на нее, но лицо его не выражало ничего: ни стыда, ни ярости, ни презрения к самому себе. Тёрн хлопнула дверью и сбежала.

Она долго бродила по улицам Пустоши, яростно швыряя камни в мусорные кучи и распугивая крыс. Злилась на магистра за то, что не могла больше им восхищаться. Обвиняла в том, что он скрыл от нее правду, и в том, что рассказал, потому что вместе со знанием к ней пришла и ответственность, и она не понимала, что ей теперь делать со всем этим.

* * *

Когда она вернулась домой, на кухне было пусто, но из жилой комнаты раздавались голоса. Тёрн начала подниматься по лестнице, но сверху послышались злые окрики, и она застыла. Хантер с Маей ругались.

– Боже благий, о чем ты вообще думала? – крикнул Хантер.

– Она нуждалась в помощи. Я не могла отказать.

– Ты же знала, что из-за этого у нас начнутся проблемы с властями!

– У меня есть обязательства…

– А как насчет обязательств по отношению ко мне? О них ты не подумала? Ты вообще никогда не думаешь, действуешь импульсивно. Ты самая незрелая женщина из всех, что я знаю, да еще и всеми манипулируешь.

Майя попробовала подольститься:

– Да ладно, Хантер. Все же будет в порядке.

– А если не будет? Что ты тогда станешь делать? Просто соберешь свои манатки и свалишь, оставив после себя одни руины? Ты всю жизнь так и делала, таскала с собой ребенка с планеты на планету, даже не задумываясь, что ты с ней творишь. Ты вообще ни о ком не думаешь. Только о себе любимой. Не надо было вообще пускать тебя сюда.

Раздались сердитые шаги, это Хантер взбежал по лестнице.

– Хантер! – крикнула Майя.

Тёрн выждала еще минуту и осторожно поднялась в общую комнату. Майя сидела там, прекрасная и трагичная.

– Что ты натворила? – спросила Тёрн.

– Какая разница? Он скоро успокоится.

– Мне нет дела до Хантера.

Она имела в виду «до его ошибок», но Майя поняла по-своему, улыбнулась сквозь слезы.

– Знаешь, мне тоже нет до него дела. – Она подошла к Тёрн и крепко ее обняла. – Я же не плохая мать, Тёрн?

– Нет… – осторожно сказала та.

– Люди нас не понимают. Но мы же с тобой одна команда?

Майя протянула руку с вытянутым мизинцем для их тайного рукопожатия. Когда-то давно это всегда вызывало у Тёрн улыбку, но она больше не чувствовала связи, что объединяла их против целого мира. Но все равно ответила на жест, потому что боялась, что мать начнет плакать, если она так не сделает. Майя сказала:

– Просто они тебя не знают. Несчастный ребенок, что за чушь! Ты крепкая, как старые армейские сапоги. Я сама в шоке и восхищаюсь тобой, так как ты переживешь что угодно.

– Думаю, нам пора собираться, – сказала Тёрн.

Фальшивая радость тут же сползла с лица Майи.

– Я не хочу уезжать, – прошептала она.

– Почему?

– Потому что люблю его.

Как на такое нормально ответить? Тёрн развернулась и ушла в свою комнату. Проходя мимо двери кабинета Хантера, она остановилась, раздумывая, стоит ли ей постучать. Стоит ли сдать ему самого злостного из всех живых прислужников гминтов. Тогда уж долгожданное правосудие для миллионов погибших эллоев и виндов наконец-то свершится и Хантер прославится. Но ноги сами понесли ее дальше, хотя она еще не приняла окончательного решения. Не из-за верности магистру Прегалдину и не из-за неприязни к Хантеру. Просто решила придержать эту информацию на случай, если она пригодится в будущем, чтобы обеспечить ее собственную безопасность.

* * *

Тёрн проснулась от звука разбившегося стекла. Напряглась, прислушиваясь к шагам и крикам на улице. Звякнуло еще одно стекло, и она выглянула из-за занавески. Прищурилась от привычных оранжевых лучей солнца, затем открыла окно и вылезла на крышу.

Внизу на улице бушевала толпа одетых во все белое Неподкупных, которые по ходу движения били окна. Но настоящая их цель лежала в самом сердце Пустоши. Она наблюдала до тех пор, пока они не свернули на другую улицу, подождала, что будет дальше.

Из парка, где стояли охладительные башни, доносились крики и звон, а затем вопли начали нарастать как лавина, и из района аллеи Вицер поднялось облако пыли. После этого все на какой-то момент стихло. Слышались лишь ритмичные песнопения. Внизу кто-то пробежал. Затем следом снова появилась толпа Неподкупных. Они подгоняли кого-то с помощью импровизированных хлыстов, сделанных из ремней. Тёрн высунулась, чтобы разглядеть лицо, и узнала несчастную жертву. Это был Гинко, гермафродит из Сада Наслаждений, совершенно голый, груди и гениталии обнажены, на шее веревка. Хлысты рисовали тонкий узор на его коже, оставляя красные отметины.

Добежав до дома Тёрн, Гинко споткнулся и упал. Неподкупные тут же окружили его. Двое схватили гермафродита за ноги и развели их, третий полоснул ножом. От тонкого женоподобного крика Тёрн вцепилась в парапет, чтобы не свалиться. Она бы хотела никогда этого не видеть. Неподкупные перекинули веревку через дорожный знак и вздернули Гинко, задыхаясь, он вцепился пальцами в петлю. Тело еще дергалось, когда отряд зашагал дальше. Все закончилось, навалилась такая оглушающая тишина, что Тёрн слышала, как кровь капает в лужу, образовавшуюся на земле под телом.

На четвереньках она кое-как отползла от края крыши и вернулась в спальню. Все ее ценные и нужные вещи уже лежали сложенными в рюкзаке на случай побега. Она набросила одежду и спустилась вниз.

Майя все еще в халате встретила ее на лестнице. Взволнованно, почти в панике, она выпалила:

– Тёрн, нам надо уходить.

– Прямо сейчас?

– Да. Он не хочет, чтобы мы тут оставались. Ведет себя так, словно мы представляем для него опасность.

– И куда мы пойдем?

– Не знаю. Полетим на другую планету. Найдем место, где нет мужчин. – Она начала рыдать.

– Иди оденься, – сказала Тёрн. – Я захвачу еду, – затем обернулась и добавила: – И не забудь взять необходимые вещи и деньги.

С рюкзаком в руке Тёрн сбежала вниз по лестнице.

Когда она выкатила тележку для морозильника с совой, вниз спустилась Майя.

– Ты же не собираешься брать его с собой? – спросила она.

– Собираюсь.

Тёрн встала на колени, чтобы вытащить морозильник из-под стола, и вдруг заметила на полу воду. Быстро проверила температурный индикатор: он горел красным, температура была слишком высокой. С воплем ужаса Тёрн вбила код на замке и открыла крышку. Изнутри даже холодом не пахнуло. Мешок со льдом, лежавший наверху, растаял и потек. Она убрала его, чтобы посмотреть, что внутри.

Сова больше не сворачивалась шаром в уютном ледяном гнездышке. Она попыталась раскрыть крылья. На поверхности морозильника появились царапины от того, что птица старалась выбраться наружу. Теперь же она лежала вялая, закинув голову назад. Тёрн, убитая горем, вцепилась пальцами в колени, понимая, что видит страшные последние минуты жизни существа, возродившегося лишь для того, чтобы очнуться запертой в ловушке. Но даже в удушающей тьме птица боролась за жизнь, пытаясь освободиться. Тёрн тяжело дышала, сердце ее колотилось, словно она на собственной шкуре испытала смерть ледяной совы.

– Поторопись, Тёрн, – сказала Майя. – Пора уходить.

Тут она поняла, что случилось. Шнур морозильника лежал на полу, а не был воткнут в розетку в стене. Тёрн подняла его, как оружие убийцы.

– Он отключен, – сказала она.

– А, точно, – рассеянно отозвалась Майя. – Мне понадобилось нагреть щипцы для завивки. Наверное, забыла воткнуть обратно.

Тёрн почувствовала, как ярость поднялась в ней, словно огромный пузырь сжатого воздуха.

– Ты забыла?

– Извини, Тёрн. Я не знала, что это важно.

– Я говорила тебе, что важно! Это была последняя ледяная сова во всей Вселенной. Ты не только ее убила, ты уничтожила весь вид.

– Я же извинилась. Что ты еще хочешь, чтобы я сделала?

Майя никогда не изменится. Она всегда останется такой, беспечной и безответственной, неспособной справиться с последствиями своих действий. Слезы ярости застилали глаза Тёрн. Она вытерла их рукой.

– Ты бесполезна, – сказала она, подбирая рюкзак с пола. – Ты ни о ком не можешь заботиться. Мне надоело, я ухожу. Не вздумай идти за мной.

На улице Тёрн повернула в ту сторону, в которую никогда не ходила, чтобы обойти стороной повешенного. Она пробежала по узкой улице, минуя кучи смердящего мусора, где копошились тараканы, пока не добралась до переулка, упиравшегося в парк. Прежде чем выйти на открытое место, девушка остановилась у стены, проверяя, нет ли опасности, но ничего не увидела и бегом бросилась мимо стола, за которым старики играли в шахматы, мимо скамейки, где познакомилась с магистром Прегалдином, в сторону аллеи Вицер.

Повсюду виднелись следы погрома, оставленные Неподкупными. Осколки стекла хрустели под ногами, на красной земле валялись растоптанные товары из магазинов. Добежав до Сада Наслаждений, Тёрн поняла, что улица выглядит совсем не так, как прежде, потому что одно здание было совершенно разрушено. На его месте высилась чудовищная гора обломков, железные столбы и переборки торчали, как сломанные кости. По руинам ползали люди в поисках выживших.

Здания по другую сторону дороги еще стояли, только дверь в квартиру магистра Прегалдина была сорвана с петель и отброшена в сторону. Тёрн кинулась вверх по знакомым ступенькам. Квартира выглядела так, будто ее ограбили, совсем пустая, без единой вещи. Девушка прошла по пустым комнатам, боясь обнаружить что-нибудь страшное, но ничего не нашла. Вернулась на улицу и увидела мужчину, который часто подмигивал ей, когда она шла на занятия.

– Вы не знаете, что случилось с магистром Прегалдином? – спросила Тёрн. – Ему удалось уйти?

– С кем? – удивился мужчина.

– С магистром Прегалдином. Человеком, что тут жил.

– А, старик винд! Нет, не знаю, где он.

Он тоже ее бросил. Во всем мире не было никого, кому можно доверять. На мгновение Тёрн даже пожалела, что не раскрыла его секрет, но потом поймала себя на том, что думает о мести.

Закинув рюкзак на плечо, девочка пошла к пересадочной станции. Теперь она одна и доверять может только себе.

На улице перед пересадочной станцией собралась толпа. Казалось, все вдруг решили бросить эту планету, некоторые везли с собой горы багажа, а также детей. Тёрн протолкалась кое-как к кассе, чтобы узнать, что происходит. Билеты все еще продавались, и она вздохнула с облегчением. У кабин переноса стояла огромная очередь. Тёрн проверила, не забыла ли кредитку Майи, выписанную на ее имя, и встала в очередь за билетом. Вокруг стояли такие же беглецы, как она, люди без корней, мигрантская элита.

Куда лететь? Она просмотрела список направлений. Родилась Тёрн на Капелле-2, но слышала, что на этой планете очень большая конкуренция, так что решила от нее отказаться. Бен – ледяной шар, Гаммадис слишком далеко. Самой выбирать, куда отправиться, оказалось и волнительно, и страшно одновременно. Она все еще разрывалась, не зная, что решить, но тут услышала, как кто-то зовет ее:

– Тёрн!

Сквозь толпу к ней прорывалась Кларити.

– Как же я рада, что нашла тебя, – сказала она, подойдя ближе. – Майя тоже была здесь, искала тебя.

– И где она теперь? – спросила Тёрн, осматривая толпу.

– Уже ушла.

– И хорошо.

– Тёрн, она в истерике. Боялась, что вы расстались…

– Мы расстались, – отрезала Тёрн. – Пусть делает, что хочет. Я теперь сама по себе. А куда ты собираешься. Кларити?

Подошла Бик, держа билеты. Тёрн схватила ее за руку и посмотрела на билет.

– Аланановис, – прочитала она вслух, затем нашла планету в справочнике. Находится в восемнадцати световых годах. – Можно мне с вами?

– Без Майи – нет, – ответила Кларити.

– Ладно, тогда полечу куда-нибудь еще.

Кларити сжала ее руку.

– Тёрн, ты не можешь уехать без Майи.

– Нет, могу. Я достаточно взрослая, чтобы жить одна. Меня тошнит от нее и от ее приятелей. Я хочу сама контролировать свою жизнь.

Кроме того, Майя убила ледяную сову, она должна пострадать. Это будет справедливо.

Тёрн подошла уже к самой кассе, когда вдруг обратила внимание на название одной планеты в списке, которое прежде не замечала, и приняла внезапное решение.

Когда кассир спросил ее, куда она хочет отправиться, она ответила: «На Гминтагад». Туда, где жила и умерла Джемма Дивали.

* * *

Кабина переноса на Гминтагад была точно такой же, как те, в которых Тёрн довелось побывать раньше, стерильная и безликая. Техник провел девочку в комнату ожидания, пока ее багаж телепортировался лучом меньшего разрешения. Она чувствовала себя уставшей и много испытавшей, как всегда после того, как молекулы воссоздаются из новых атомов. Когда ее рюкзак наконец-то прибыл, она пошла в помещение таможни и иммиграционный офис, заметив, что воздух как-то изменился. Впервые за долгие годы она дышала органическим кислородом и чувствовала сложный, с оттенками гниения, запах реальной экосистемы. А вскоре она увидит небо, не закрытое куполом. От одной только мысли в ней шевельнулся страх перед открытыми пространствами.

Она всунула карту личности в считывающее устройство, и через несколько секунд ее пропустили к застекленной будке, где за столом сидел иммиграционный офицер в форме песочного цвета. В отличие от воздуха, человек выглядел искусственным. Лицо без морщин, дефектов и выделяющихся черт, словно его выбрали в соответствии с математической формулой лицевой симметрии. Волосы аккуратно подстрижены, ногти тоже. Девушка села напротив, стул слегка скрипнул под ней. Она постаралась не шевелиться.

Офицер просмотрел ее информацию на мониторе, а потом спросил:

– Кто ваш отец?

Она готовилась объяснять, почему ее не сопровождает мать, но отец?

– Я не знаю, – сказала она. – Почему вы спрашиваете?

– В записях не указана его раса.

Раса? Это древнее понятие она даже не до конца понимала.

– Он капелланец, – сказала она.

– Это не определяет его расы, поскольку никто не происходит с Капеллы.

– Я там родилась, – заявила она.

Он внимательно и бесстрастно смотрел на нее. Она пыталась взглянуть ему в глаза, но ощущение было такое, будто она бросает ему вызов, и Тёрн опустила ресницы. Стул ее снова скрипнул.

– Некоторым людям въезд на Гминтагад запрещен, – сказал он.

Она попыталась понять, что он имеет в виду. Каким это людям? Преступникам? Носителям болезней? Агитаторам? Но она же к ним не относится.

– Вы имеете в виду пустошников? – наконец сообразила она.

– Я имею в виду виндов.

Она с облегчением вздохнула.

– А, ну тут все в порядке. Я не виндка.

Скрип.

– Пока вы не скажете мне, кто ваш отец, убедиться я в этом не могу, – возразил офицер.

У Тёрн не нашлось слов. Каким образом отец, которого она никогда не видела, может влиять на то, кто она такая?

От мысли, что ее могут не впустить, в животе все скрутилось узлом. Ее кресло издало целую серию телеграфных сигналов.

– Я провела тридцать два года в световом луче, чтобы добраться сюда, – сказала она. – Вы обязаны разрешить мне остаться.

– Мы – независимое государство, – спокойно ответил он. – Мы не обязаны давать разрешение кому бы то ни было. – Он помолчал, смотря ей в глаза. – Вы выглядите как виндка. Согласны пройти генетический анализ?

Еще пару минут назад ум ее напоминал тягучий сироп. Теперь он встревоженно булькал. На самом деле она точно не знала, был ли виндом ее отец. Она никогда даже не задумывалась, потому что информация не имела особого смысла. Но здесь это определяло все; ее интересы, способности, внутренние сомнения – ничто не имело значения, кроме расовой принадлежности. Она находилась на планете, где не выбирали, кем быть, и не создавали себя сами, здесь личность людям назначалась свыше.

– А что если я не пройду анализ? – спросила она.

– Вас отправят обратно.

– А если я откажусь?

– Вас отправят обратно.

– Тогда зачем же вы спрашиваете моего согласия?

Он улыбнулся в соответствии с правилами. Его улыбку можно было измерить линейкой и не сомневаться, что она точно соответствует стандартам. Тёрн встала, стул под ней буквально «рассмеялся».

– Ладно. Куда идти?

Они взяли кровь и отправили ее в комнату ожидания с двумя дверьми, на которых не имелось ручек. И пока Тёрн сидела там без дела, до нее наконец-то дошел весь ужас ее поспешного решения. Она не просто сбежала в другой город. Майя понятия не имела, где она. Между ними лежали годы. Майя, может быть, уже умрет, и Тёрн постареет, но они так и не увидятся. Они расстались навсегда. Пожизненное наказание для Майи.

Тёрн попыталась вызвать в себе праведный гнев, который горел в ней лишь час и тридцать два года назад. Но даже это у нее не получалось. Ее охватило огромное чувство вины. Она знала все недостатки Майи, когда принесла домой ледяную сову, и ничего не сделала, чтобы оградить от них птицу. Она понимала, что в мире может случиться все что угодно, но не защитила существо, которое не могло само защитить себя.

Душа кровоточила от угрызений совести. Сова была невинным созданием, не заслуживавшим такого страшного конца. Жизнь для нее заключалась в радостном полете, а вместо этого превратилась в адскую борьбу за выживание. Птица погибла из-за недосмотра в одиночестве, всеми забытая. Позволив ледяной сове умереть, Тёрн предала всех. Магистра Прегалдина, который доверил ей такое сокровище. А еще Джемму и остальных жертв преступления Тилля Дивали, потому что в каком-то смысле она повторила его провал, доказав, что люди ничему не учатся. Словно угодила в кольцо истории, обреченной на самоповторение, потому что она ничем не лучше своих предшественников.

Тёрн закрыла лицо руками, желая заплакать, но и на это не осталось сил. Даже такой поблажки она не заслуживала.

Дверь щелкнула, и Тёрн увидела строгую угловатую женщину в форменной юбке, с едва заметной зловещей усмешкой на лице. Она приготовилась услышать новость, что ей придется провести еще тридцать два года в бессмысленном путешествии на Славу Божью. Но вместо этого женщина сказала:

– Вас хотят видеть.

За ней появилось знакомое лицо, и Тёрн радостно вскрикнула:

– Кларити!

Женщина вошла в комнату, и девушка с облегчением обняла ее.

– Я думала, что вы полетели на Аланановис.

– Мы собирались туда, – сказала Кларити. – Но решили, что нельзя просто стоять и смотреть, когда творится беда. Я отправилась за тобой, Бик осталась, чтобы рассказать Майе, куда ты полетела.

– Спасибо, спасибо! – разрыдалась Тёрн. Слезы, которые прежде не желали выходить, теперь ручьями потекли по лицу. – Ты пожертвовала тридцатью двумя годами ради такой глупости.

– Для нас это не глупость, – сказала Кларити. – А вот ты сглупила.

– Я знаю, – всхлипнула Тёрн.

Кларити посмотрела на нее с пониманием.

– Тёрн, людям в твоем возрасте свойственно совершать ошибки. Но в жизни нет страховки. Ты должна была подумать о Майе. Каким-то образом ты повзрослела быстрее, чем она, хоть вы и путешествовали вместе. Ты непоколебимая скала, на которую она опиралась. Ее приятели являлись лишь развлечением. Когда они бросали ее, она поднималась. Но когда ее бросила ты, то для нее рухнул весь мир.

– Это неправда, – сказала Тёрн.

– Правда.

Тёрн сжала губы, чувствуя неимоверное давление. Почему на нее нужно полагаться, почему ей не разрешается чувствовать себя беззащитной и раненой? Почему Майя зависела от нее? С другой стороны, ее утешала мысль, что она не бросила Майю так же, как ледяную сову. Идеальной матерью Майя не была, но и Тёрн трудно назвать идеальной дочерью. Они обе старались, как могли.

– Мне это не нравится, – сказала она, но не слишком убежденно. – Почему я должна нести за нее ответственность?

– Потому что в этом и заключается любовь. – ответила Кларити.

– Ты суешь нос не в свои дела.

Кларити легонько сжала ей руку.

– Точно, вот ведь тебе повезло!

Дверь снова отворилась. За плечом угловатой охранницы Тёрн заметила медово-золотистые локоны.

– Майя! – закричала она.

Увидев Тёрн, Майя вся засияла как солнце. Ворвавшись внутрь, она обняла дочь.

– О, Тёрн, хвала небесам, что я нашла тебя! Я с ума сходила от беспокойства. Думала, что потеряла тебя.

– Все хорошо, все хорошо, – повторяла Тёрн, а мать рыдала и без конца обнимала ее. – Майя, ты должна мне кое-что рассказать.

– Что угодно.

Неужели ты соблазнила винда?

Майя не сразу поняла, о чем идет речь. Затем на лице появилась таинственная улыбка, от которой она сразу похорошела, весьма довольная собой. Она коснулась волос дочери.

– Я собиралась тебе об этом рассказать.

– Позже, – произнесла Бик. – Сейчас летим на Аланановис, вот билеты.

– Прекрасно, – сказала Майя. – А где находится Аланановис?

– Всего лишь в семи годах отсюда.

– Замечательно. Не важно. Ничто не имеет значения, раз мы теперь вместе.

Она подняла мизинец для тайного рукопожатия. Тёрн ответила, вздохнув про себя. На какой-то миг ей вдруг показалось, что весь мир состоит из беззащитных существ, застывших во времени, и только она одна стареет и меняется.

– Мы же с тобой команда? – с беспокойством спросила Майя.

– Ага, – ответила Тёрн. – Мы – команда.