Гвинет Джонс – одна из самых известных английских писательниц своего поколения, лауреат премии Джеймса Типтри-младшего за роман «Белая королева» («White Queen», 1991), который поднимает гендерные проблемы в научной фантастике. За роман «Дерзкий, как любовь» («Bold as Love») она получила премию Артура Кларка и две Всемирные премии фэнтези (World Fantasy Award) – за рассказ «Принцесса травы» («The Grass Princess») и сборник «Семь сказок и басня» («Seven Tales and a Fable»). Другие ее произведения: романы «Северный ветер» («North Wind»), «Пыльца» («Flowerdust»), «Планы спасения» («EscapePlans»), «Священная стойкость» («DivineEndurance»), «Кафе „Феникс“» («Phoenix Café»), «Замки из песка» («Castles Made of Sand»), «Безкамня» («Stone Free»), «Полночный светильник» («Midnight Lamp»), «Кайрос» («Kairos»), «Жизнь» («Life»), «Вода в воздухе» («Water in the Air»), «Влияние железного дерева» («The Influence of Ironwood»), «Обмен» («The Exhange»), «Дорогой Хилл» («Dear Hill»), «Спрятанные» («The Hidden Ones») и «Радужный мост» («Rainbow Bridge»), а также более шестнадцати молодежных романов, опубликованных под псевдонимом Энн Халам (Ann Halam). Ее рассказы печатались в «Interzone», «Asimov’s Science Fiction», «Off Limits», в других журналах и антологиях и были объединены в сборники «Идентификация объекта: сборник рассказов» («Identifying the Object: A Collection of Short Stories») и «Семь сказок и басня» («Seven Tales and a Fable»). Она автор критического исследования «Деконструкция звездолетов: научная фантастика и реальность» («Deconstructing the Starships: Science Fiction and Reality»). Из недавних ее произведений – научно-фантастический роман «Призрак, или Принцесса спящего леса» («Spirit: or The Princess of Bois Dormant») и два сборника: «Квартет Буонаротти» («The Buonarotti Quartet») и «Вселенная вещей» («The Universe of Things»), У Гвинет Джонс есть сайт: . Живет она в Англии, в городе Брайтон, с мужем, сыном и кошкой бирманской породы.

В рассказе «Марсианский пастырь» на фоне реалистичного описания колонизированного Марса она поведает нам жутковатую историю, которая, возможно, не более чем сказка о привидениях – а может быть, и нет.

 

Преподобный Боааз Ханаахаан, первосвященник Всемогущей Пустоты, и юный алеутский авантюрист, отзывавшийся на имя Конрад, были единственными временно проживающими на Старой станции в Баттер-скотче. Встретившись на пути из Оппортунити, они стали проводить вечера вместе, наслаждаясь бокалом-другим превосходного купажа «Планет-близнецов» из запасов Боааза в уютной приватной гостиной. Странная получилась пара: массивный шет, чья серая шкура собиралась в тяжелые величественные складки на черепе и над бровями, и юный бессмертный – с головы до плеч его спускались гладкие пряди волос, черные глаза по обеим сторонам темного пространства носа мерцали озорством. Но алеут, хоть он и никогда не доживал до старости – такое не в его характере, – за множество своих жизней накопил немалый запас разнообразных знаний, а Боааз был пожилым священником с разносторонними интересами и живым взглядом на мир.

Постоянные жители Баттерскотча – их насчитывалось около сотни – редко заглядывали на Старую станцию. Обычными ее клиентами были надзиратели шахт – они приезжали из пустыни на грузовиках с жилыми фургонами, и всякий мог услышать, как они мирно пьянствуют в баре. Боааз и Конрад переглянулись, безмолвно согласившись не участвовать в вечернем веселье. Местные вели себя достаточно дружелюбно, но почти все марсианские колонисты были людьми и никогда не покидали привычное пространство. Шахтеры встречали всего несколько инопланетян и верили в то, что межзвездный транзит Буонаротти – опасная новинка, которая никогда не приживется. Ведь подобные беспокойные увлечения очень утомляют.

– Боюсь, что я напугал детей, – пророкотал Боааз.

Алеут мог вполне сойти за безносого человека с покатыми плечами. Шет был безволосым и впечатляюще мощного телосложения, но его руки – вот что в первую очередь отличало его от людей. Для Боааза было естественным, что у него два набора пальцев: одни толстые и мозолистые, чтобы толочь и растирать, другие – тонкие и гибкие, для более точных движений. Обычно скрытые на запястьях складками, тонкие пальцы выныривали из-под них, чтобы взять, к примеру, стилус или воспользоваться столовыми приборами. Боааз видел, как молодые люди уставились на это зрелище и отшатнулись с вытаращенными глазами…

– Перестань называть их детьми, – заметил Конрад. – Им такое не нравится.

– Не думаю, что в этом все дело. Молодежь всегда занимается физическим трудом и работает в обслуге, таковы законы природы. Я просто называю их так, как принято на их языке.

Конрад пожал плечами. Некоторое время они молча изучали свои экраны. В зале воцарилась уютная тишина. Боааз рассмотрел перечень «достойных дел», отправленных ему Колониальньши социальными службами Оппортунити. Перечень его не впечатлил. Они просто накидали туда что попало: случайных людей, которые не вписывались в общие рамки, хотя вряд ли имели серьезные проблемы.

Что еще более досадно, один из этих людей, оказывается, жил в Баттер-скотче.

– Тут есть одна женщина, ее подозревают в сумасшествии, – проворчал он вслух. – Ее лечили? Похоже, что нет. Варварство. «Посещала Сперанцу… Вероисповедание неизвестно…» Какой смысл мне об этом сообщать?

– Возможно, они думают, что ты захочешь обратить ее в свою веру, – предположил Конрад.

– Я никого не обращаю! – потрясенно воскликнул Боааз. – Если неверующий прихожанин пожелает, чтобы я сопроводил его в Бездну, он сам даст мне знать. Я не занимаюсь уговорами! Я внес свое имя в список наряду с другими священнослужителями Марса. Если мои услуги как священника понадобятся при рождении, совершеннолетии, союзе или смерти, я буду счастлив их предоставить, и этого достаточно.

Конрад беззвучно рассмеялся – как делают все алеуты.

– Не беспокой свою паству, и она не побеспокоит тебя! Похоже, у тебя отличная ненапряжная должность.

«Не всегда, – с сожалением подумал старый священник. – Иногда приходится совсем нелегко!»

– Я бы об этом не беспокоился, Боааз. Марс – колония. Она управляется планетарным правительством Земли, а они помешаны на сборе информации о невинных незнакомцах. Когда они не могут найти ничего интересного, им приходится это придумывать. К примеру, на меня у них огромное досье, я сам его видел.

Земля – местное название для могучего соседа Красной планеты, мира, который во всей остальной Диаспоре знали как Синий.

Боааз появился на Марсе, чтобы позаботиться о заблудших душах. Конрад – как он сам говорил – был просто туристом. Скорее всего, он врал – недаром же люди собрали на него настолько обширное досье, – но Боааз не собирался лезть в чужие дела. У древней расы алеутов была не то собственная религия, не то и вовсе никакой. И пока Конрад не выказывал никаких признаков страдания, его грехи не касались Боааза. Старый шет открыл бутылку, поместил ее в держатель, глубоко вздохнул и вернулся к экрану на глазном яблоке, который мог видеть только он сам. Файл социальной службы с любопытной информацией по «Джевел Изабель» снова был перед ним. Очень, очень странно. Опасаясь понять что-то неправильно, Боааз открыл словарь и еще раз тщательно проверил значения слов, которые и так отлично знал.

«Злобная», «старуха», «безумная»…

Позже, уже готовясь ко сну, он осмотрел несколько превосходных скальных образований, украшающих двор станции. Они обещали хороший улов. Из ископаемых в округе добывали только железную руду для внутреннего рынка, которая стоила достаточно дешево, но Боааза не волновала коммерческая ценность: он коллекционировал редкие минералы. Эта его страсть послужила едва ли не самой веской причиной из тех, по которым он прибыл в Баттерскотч: тот располагался на краю самого древнего и интересного марсианского ландшафта. Сказать по правде, Боааз относился к своему обширному викариату как к забавной прелюдии перед честно заработанной пенсией. Он не ожидал, что его обязанности будут обременительными. Но свою работу он выполнял добросовестно, и шутки Конрада задели его.

– Мне нужно посетить ее, – объявил он скалам, отбрасывающим резкие тени.

* * *

Отправившись со своего родного мира, первосвященник за очень короткое время добрался до Операнды, столицы Диаспоры, и далее до порта Торус Синей планеты – не считая нескольких часов ожидания и двух промежутков ложной длительности с виртуальными развлечениями. Те месяцы, которые он провел на борту обычного космического лайнера «Берроуз», завершая свое межпланетное путешествие, тянулись медленно, но вполне терпимо. По прибытии он обнаружил, что его резиденция, отправленная патентованной службой доставки, задержалась в пути, – и решил, что может продолжить путешествие. Так уж получилось, что его поездка в этот отдаленный, но весьма обширный новый приход пролегала в основном по местам добычи минералов, но он не собирался пренебрегать своими обязанностями.

На старой роботизированной повозке он доехал до конца зоны действия сети, а дальше пошел пешком. «Джевел Изабель» проживала за городом, совсем рядом с Ограждением, которое поддерживало сносный климат и качество воздуха. Еще не очищенные выбросы собирались здесь в облака пара, разреженный воздух был безжизненно-теплым. Неподалеку виднелись веретенообразные башни шахтных отвалов, известные как марсианские строматолиты, их верхушки соприкасались. Они стояли группами, напоминая уродливых часовых. Мелкие горнодобывающие комбайны ползали вокруг них, пережевывая богатую минералами породу. Больше не было никакого движения, никаких звуков, кроме скрипа миллиона мелких керамических зубов.

Ничего живого.

«Марсиане» очень гордились своим карантином. Они выращивали еду в строгой изоляции, мучили инопланетных туристов длительной дезинфекцией. Даже машинам-гастроподам не разрешено было воспроизводиться: их партиями поставляли с рудных заводов и перерабатывали, когда приходил их срок. Что люди пытались сохранить? Расовую чистоту камней и песка?

– Нелепые предрассудки, – пробормотал старый священник в свой респиратор. – Жизнь есть жизнь!

Похоже, что «Джевел Изабель» весьма дорожила своим уединением. Он не предупредил ее заранее. Его посещение неофициально, и если она даст ему от ворот поворот, так тому и быть. Изолированный жилой модуль уже виднелся в конце аллеи из колеблющихся строматолитов. По пути Боааз еще раз просмотрел сведения из файла. «Старая. Для человека ее положения много путешествовала. Считается богатой. Нет социальных связей в Баттер-скотче, нет обмена данными с другими городами. Все необходимое заказывает специальной доставкой за свой счет. Локальный год назад прибыла на Марс по билету в один конец для колонистов». Боааз подумал, что это, должно быть, очень необычно. Марсианские колонисты под конец жизни иногда возвращались на родную планету, если могли позволить себе оплату медицинских расходов. Но зачем хрупкой пожилой женщине поступать наоборот, к тому же не планируя вернуться?

Священник и не заметил, как оказался прямо перед домом. На секунду он ощутил эгоистичное сомнение. Неужели он обрек себя на бесконечную череду визитов к случайным, неподходящим людям? Может быть, ему стоит просто тихо уйти… Но за ним уже наблюдали через прозрачное оконное стекло. Лицо поблескивало, проглядывая сквозь внешнюю и внутреннюю оболочку дома, будто из глубокого, беззвездного космоса.

– Кто ты? – требовательно спросил грубый голос, хриплый, как будто им долго не пользовались. – Ты настоящий? Можешь меня слышать? Ты не человек.

– Я слышу тебя, и я… э-э-э, немного волнуюсь. Я не человек, я шет, служитель Пустоты, только что прибыл, знакомлюсь с паствой. Могу ли я войти?

Отчасти он надеялся, что она откажет. «Уходи, не люблю священников, разве не видишь – я хочу, чтобы меня оставили в покое?» Но замок открылся. Боааз ступил внутрь, снял респиратор и верхнюю одежду и вошел в герметичную камеру.

По марсианским стандартам, помещение считалось большим. Переборки, наверное, убрали – скорее всего, изначально модуль предназначался для трех или четырех человек; но казалось, что комната заполнена людьми. Боааз узнал мебель с Земли. Не стандартная прессованная, как на Старой станции, а настоящая, многие части выпилены из ценных пород дерева. Вдоль одной изогнутой красной стены были выставлены в ряд кресла. Возле другой стоял высокий шкаф, письменный стол со множеством ящиков и несколько картин в рамах, отвернутые к стене. Еще два кресла расположились посреди комнаты возле простой керамической печки – единственного источника света. Пол покрывал расшитый богатым узором ковер. Боааз даже представить себе не мог, во сколько обошлась доставка всего этого обычным способом в материальной форме. Эта женщина на самом деле богачка!

В комнате было мало света, а теней – бесчисленное множество.

– Вижу, что вы действительно шет, – произнесла «Джевел Изабель». – У меня нет кресла, которое сможет вас выдержать, но, пожалуйста, располагайтесь.

Она указала на ковер, и Боааз аккуратно опустился на него. Вокруг столько ценных инопланетных вещей – он всерьез опасался что-нибудь сломать. Женщина села, по всей видимости, на свое привычное место. Для человека она была высокой и очень худой. Все тело закрывало наглухо застегнутое черное платье со свободными юбками, на запястьях и шее украшенное кремовыми узорами из материала, похожего на текстильную пену.

Боааз определил у нее все признаки человеческой старости: морщины, белые волосы на голове, глубоко запавшие бледные глаза. Но внешние приметы возраста часто обманчивы. Боааз заметил в ней и черты, свойственные многим существам, с которыми чаще всего сталкивается любой священник, и он помнил, что осведомленность никогда не должна порождать пренебрежение.

«Джевел Изабель» склонила голову. Для нее был ясен его молчаливый вердикт.

– Должно быть, вы не только священник, но и врач, – произнесла она тоном, не допускающим сочувствия. – Вы правильно догадались о состоянии моего здоровья. Давайте сменим тему.

Она спросила, понравился ли ему Баттерскотч и похож ли Марс на его родную планету. Стандартные вежливые вопросы, между ними – короткие необъяснимые паузы. Боааз рассказал о своих планах по сбору минералов и об удовольствии от путешествия. Его беспокоило странное ощущение, что в комнате многолюдно: хотелось оглянуться, убедиться, что на выставленных в ряд роскошных креслах никто не сидит. Но Боааз был слишком стар, чтобы повернуться без видимых усилий, а показаться невежливым ему не хотелось. Когда он заметил, что жилище Изабель (она поправила его, когда он произнес ее имена не в том порядке) было достаточно уединенным, она вымученно растянула губы в улыбке.

– Вы, возможно, удивитесь, но я не страдаю от недостатка общения.

– У вас есть ваши воспоминания.

Изабель смотрела куда-то ему за плечо.

– Или у них есть я.

Он не думал, что завоевал ее доверие, но перед его уходом они договорились, что он придет еще раз; она была очень щепетильна насчет деталей будущей встречи.

– Через десять дней, – сказала она. – Вечером, в полнолуние. Постарайтесь не забыть.

Когда он вернулся к ожидающей его повозке, туманные окраины Баттер- скотча уже не казались ему такими зловещими. Он правильно сделал, что пришел, и шутки Конрада обернулись во благо, иначе бедная женщина могла бы остаться без утешения, даруемого Пустотой. Здесь несомненно нуждались в нем, и он постарается сделать все, что сможет.

* * *

Он все еще чувствовал глубокое удовлетворение, когда повозка доставила его к зданию Старой станции. Он даже попытался сострить в разговоре с человеческим ребенком об этих замечательных скальных образованиях. Неужели одним прекрасным вечером они тоже пришли сюда из пустыни в поисках глотка чего-нибудь горячительного? Юноша, казалось, оскорбился.

– Когда станция строилась, они уже были на этом месте. Если бы на Марсе, мессир, водились живые камни… – юноша выпрямился во весь свой хилый, тщедушный рост и сердито уставился на шета, – нас бы здесь не было. Мы бы улетели домой и оставили Марс существам, которые на нем обитают.

Боааз зашагал прочь, вполголоса посмеиваясь. Дети! Но после того, как он пообедал в достойном уединении – как и всякий достопочтенный шет, он не мог есть на публике, – он решил воздержаться от общества Конрада. «Безумная старуха» занимала все его мысли, и он обнаружил, что вздрагивает каждый раз, стоит ему только подумать о повторном визите. Много раз он встречался с теми же проблемами, которые мучили Изабель, но раньше ему никогда не было страшно.

«Старею», – подумал первосвященник.

Он отправился в постель рано, но долго не мог уснуть: его не отпускало смутное ощущение, что он сделал какую-то глупость и ему придется поплатиться за нее. Дикие, опасные существа пытались пробраться в его комнату, скребли по пестрой внешней оболочке Старой станции, старались нащупать слабое место… Вынырнув из беспокойной дремоты, он собрался с духом, чтобы встать и включить прозрачность, хотя – и он отлично это знал – комната его выходила на внутренний дворик, а на Марсе не водились дикие животные. Снаружи было тихо. Прямо перед Боаазом под светом уличных фонарей стояло несколько грубых скал причудливой формы, от них веяло неясной угрозой. Они всегда были на этом месте? Ему казалось, что нет, но кто знает.

Звери затаились, слепые и скрытные, ожидая, пока он снова уляжется на место.

– Я действительно старею, – пробормотал Боааз. – Похоже, мне просто показалось.

Он уснул и видел, будто снова оказался в модуле человеческой женщины. Изабель выглядела моложе и была гораздо оживленнее. Разум его пришел в смятение. Он не знал, каким образом попал сюда или о чем они говорили. Он советовал ей перебираться в город. Жить так близко к древней пустыне небезопасно: ей там не рады. Она рассмеялась и обнажила руку, восклицая: «Мне нигде не будут рады!» Рука была обезображена полосой символов, вырезанных на тонкой человеческой коже. Изабель сунула ему ближе эти символы; он возразил, что не понимает, что они значат, но ей было все равно. Она ждала другого гостя, того самого, который собирался прийти, когда Боааз нанес, свой первый визит. Она впустила священника по ошибке, ему следовало уйти. «Они из другого измерения! – кричала она охрипшим, безжизненным голосом. – Они ждут у врат и готовы броситься и разорвать. Они когда-то жили со мной, они могут вернуться, стоит только немного сдвинуться множеству измерений Пустоты».

Он был потрясен, когда услышал терминологию своей религии. Потянуло ли ее к Бездне? Начал ли он давать ей необходимые наставления? Его огорчал туман в голове: как он мог забыть что-то настолько важное? Затем с невероятным облегчением Боааз вспомнил, что она посещала Сперанцу. Она не была новичком в межзвездном пространстве, возможно, она что-то знала и о верованиях шетов… Но облегчение сменилось волной ужаса: Изабель смотрела куда-то ему за плечо. Тело с возрастом потеряло гибкость, он неловко повернулся. Ощущение чужого присутствия обрело физическую форму: кто-то сидел в кресле. Огромный, как медведь, больше самого Боааза. Извивающиеся щупальца блестящей плоти потянулись к нему, каждую секунду становясь все более четкими и материальными…

Если оно станет полностью реальным, если оно дотронется до него, он умрет от ужаса…

Боааз проснулся, в голове гулко стучало, все тело пульсировало, кровь загустела и поменяла направление во всех сосудах. Кружилась голова, его тошнило, и на грани абсолютной паники он на ощупь нашел аптечку. Дрожащими тонкими пальцами, которые едва его слушались, он натянул маску на рот и тонкие прорези ноздрей и начал жадно глотать кислород.

Немыслимый ужас отступил, давление на черепную коробку ослабло. Сжимая в руках маску, он опустился на бок, заставив заскрипеть прочный прессованный диван. «Это был сон, – сказал он себе. – Просто сон».

* * *

Разумом он понимал, что просто переутомился. Перенапряжение в разреженном воздухе окраины привело к кошмарам. Надо было дать себе больше времени на акклиматизацию. Следующие несколько дней он отдыхал, копался на окрестных месторождениях сразу за Ограждением, одетый в марсианский скафандр с полной экипировкой. В качестве проводника его сопровождал юный сотрудник станции. Добыча оказалась невелика – все-таки Баттерскотч был в Путеводителе, – но Боааз нашел несколько неплохих экземпляров для своей коллекции.

Но кошмары не отступали, и временами ему приходилось бороться с въевшимся убеждением, что они реальны. Он будто бы уже посетил Изабель во второй раз, и там произошло что-то ужасное, что не выразить словами… Больше у Боааза не было спокойных ночей. Мерзкие сны преследовали его – хотя первый сон никогда не повторялся, – и Боааз просыпался в страхе и жадными глотками вдыхал кислород, который уже не приносил облегчения.

Его беспокоило и то, что персонал отеля теперь вел себя с ним по-другому. Раньше они были дружелюбными и, в отличие от шахтеров, никогда не перешептывались и не сверлили его взглядами. Но сейчас дети стали его избегать. Он не очень-то разбирался в человеческих эмоциях, но был уверен: что-то не так. Ану, тот парнишка, который сопровождал Боааза в пустыне, старался держаться от него подальше и почти ничего не говорил. Возможно, дитя смущало то, что Боааз заимел привычку постоянно оглядываться. Наверное, со стороны это смотрелось странно, потому что шет был стар и поворачивался с трудом. Но он ничего не мог с собой поделать.

Однажды утром, когда он совершал свой обычный обход внутреннего двора, там оказался управляющий станцией. Он разглядывал участок стены, на котором появились странные отметины: пузырящиеся рубцы, будто открытые раны на керамической плоти.

– Вы не знаете, что могло оставить такие следы? – спросил Боааз.

– Это не выветривание, его здесь не бывает. Дефекты керамики, нужно будет ее перестраивать. Ничего не понимаю. Считается, что этот материал практически вечный.

– Но ведь станция очень старая, правда? Старше, чем сам Баттерскотч. Как вы думаете, эти красивые камни могут быть как-то связаны с повреждениями? – Боааз попытался изобразить рокочущий смех. – Знаешь, дитя, иногда мне кажется, что по ночам они двигаются!

Скалы были очень далеко от стен. Они никогда не приближались. При свете дня.

– Мне двадцать лет, – заметил марсианин со странным выражением лица. – Я достаточно взрослый, чтобы знать, когда надо держаться подальше от дурных знаков, мессир. Прошу меня извинить.

Он поспешил прочь, оставив Боааза в недоумении и смущении.

* * *

Он приехал сюда пополнить свою коллекцию минералов, значит, он будет их собирать. Чтобы развеяться, ему требовалось приключение. Безрассудной казалась попытка покорить марсианскую пустыню в компании испуганного ребенка – впрочем, не менее безрассудной, чем идея сделать это в одиночку. Боааз решил, что предложит алеуту отправиться с ним, ведь тот почти каждый день выезжал в дикие красные пустоши на хорошо оборудованном станционном багги. Конрад, конечно же, с радостью согласится!

Но Конрад не проявил особого желания. Он с таким дружеским участием рассуждал об опасностях Марса, с такой заботой – о возрасте шета и его неподходящем метаболизме, что Боааз был глубоко тронут. Да, он стар, но все еще крепок телом. Какая дерзость со стороны этого юноши – предположить, что на Марсе есть опасности, с которыми не сможет справиться взрослый мужчина-шет! Даже если этот юноша – многоопытный бессмертный…

– Если ты предпочитаешь идти в одиночку, я не осмелюсь нарушить твое уединение. Нам нужно будет сравнить маршруты, чтобы они не пересекались.

– Есть очень, очень хорошая виртуальная экскурсия, – заметил алеут. – Ты сможешь легко и безопасно исследовать древнюю «Arabia Terra» с помощью настраиваемого аватара, не покидая уютного гостиничного номера.

– Перестань изображать из себя Путеводитель, – пророкотал Боааз. – Я выживал в переделках и похуже. Мне необходимо сегодня же договориться со станцией.

– Ты же не хочешь, чтобы я напомнил тебе, что все разумные двуногие на Шете по сути своей водные обитатели…

– Наши океаны обмелели около двух миллионов стандартных лет назад. Я не алеут и не помню тех времен. Но если я тоже «по сути своей водный обитатель», это означает только, что я эксперт по выживанию за пределами своей естественной среды.

– Ну-ну, – неприветливо протянул алеут. – Если уж ты так серьезно настроился, полагаю, безопаснее будет держать тебя в пределах видимости.

* * *

Приметные места древнего нагорья располагались к северу, по счастью, в стороне, противоположной неприветливому краю, где жила Изабель. Два сцепленных вместе багги выехали на рассвете – машина Конрада впереди. Когда они прошли через корпускулярный барьер в Ограждении, Боааз ощутил долгожданное волнение и азарт. На внешних камерах были видны поля, где добывали полезные ископаемые, и вездесущие строматолиты, но ландшафт становился все более неровным. Священник чувствовал, как отпускает напряжение. Еще несколько таких поездок – и видения больше его не потревожат. Ему не нужно будет постоянно оборачиваться с ощущением, что за спиной выстраиваются в ряд шикарные кресла, а на одном обретает форму омерзительное чудовище из его сна…

– Пыльное место, – заметил Конрад по внутренней связи. – Здесь часто такое бывает во время северного «лета». И еще у меня штормовое предупреждение. Поэтому мы не будем углубляться, сделаем круг возле ближайшего холма, короткую вылазку в скафандрах – и по домам…

Боааз усмехнулся, приходя в себя. На камерах было видно безоблачное небо здорового голубого оттенка. Показания внешних датчиков говорили о самых благоприятных условиях, какие только возможны на Марсе.

– По моим данным, вероятность опасного шторма близка к нулю, – пророкотал он в ответ. – Если хочешь, можешь отцепить машину и вернуться. Я собираюсь прекрасно провести время.

Тишина. Боааз почувствовал, что победил.

В их дружеских беседах Конрад слишком часто отпускал дельные замечания по теме марсианской минералогии. Конечно же, он был не просто туристом, а тоже коллекционером. Прочесывал места, которые упустили из виду или недооценили в Путеводителе и Геологической разведке колониального правительства. Очевидно, что он нашел что-то ценное и не собирался этим делиться.

Боааз сочувствовал ему всем сердцем. Но не мешало бы немного поддразнить Конрада за подобную недоверчивость и скрытность!

Сцепленные багги спускались в слоистые воронки, карабкались по песчаным уступам. Боааз погрузился в списки нужных ему минералов со странно звучащими на человеческом языке названиями, составленные уже давно, еще при подготовке к этой поездке. «Гранулы гематита, вулканический оливин, экзотические базальты, образцы Мессбауэра, тектиты, баритовые розы». Но вообще-то любой образец с Марса, преодолевший такое огромное расстояние, будет настоящим сокровищем, которое просто обязано вызвать восторги и зависть собратьев-коллекционеров на его родной планете.

За ним выстраивались в ряд пустые кресла. То, что ожидало у врат, принимало форму. Боаазу необходимо было оглянуться, но поворачиваться он не стал. Он знал, что не сможет сделать это достаточно быстро, а если повернется, то только гладкие поверхности оборудования багги будут насмешливо смотреть на него…

Спасаясь от неприятных мыслей, он заметил, что Конрад сильно отклоняется от зарегистрированного маршрута. Это было совсем не безопасно! Но Боааз не стал возражать. Пока он не видел причин для беспокойства. У них есть системы жизнеобеспечения и маяки Спасательной службы пустыни, которые нельзя отключить. Он просмотрел метеорологические карты и не обнаружил ничего, что могло бы объяснить маневры Конрада. Как интересно! Вдруг алеут нашел какую-то значительную аномалию или месторождение с коммерческой ценностью? Если так, тогда закон обязывает их не трогать это место и сообщить о нем…

«Но я не должен ничего выпытывать», – подумал Боааз. Он больше ничего не сказал по внутренней связи, как и Конрад, пока сцепленные багги наконец не остановились. Водители сошли на землю. Алеут со свойственной ему бравадой оделся так, будто еще до рождения приспособился к жизни на Марсе: самый легкий аппарат для подачи воздуха и простой обтягивающий скафандр под пустынной термоодеждой в алеутском стиле. Боааз снял шлем.

– Надеюсь, тебе понравился живописный маршрут, – сказал Конрад со странным блеском в глазах. – Ненавижу, когда со мной нянчатся, а ты? Мы же не дети.

– Хм-м. Твоя навигация кажется мне, э-эм, достаточно поучительной.

Похоже, алеут всерьез задумался о том, что делать дальше.

– Так ты хочешь остановиться здесь, друг мой? – беззаботно спросил Боааз. – Отлично! Полагаю, тут наши дороги расходятся, и мы встретимся позже, чтобы отправиться в обратный путь?

– Было бы здорово, – сказал Конрад. – Я тебе позвоню.

* * *

Боааз вел свой багги вокруг превосходного скопления толеитового базальта – слишком большого, чтобы упаковать его полностью. Он высадился из машины, отколол кусочек камня и провел анализ. Показания спектрометра его не впечатлили; но общее всегда важнее частного. Зачастую состав минерала, его возраст и даже экстремальные условия его образования ничего не говорили о том, почему сам камень кажется настолько красивым. Изготовленный на заказ скафандр Боааза был очень удобным. В нем он чувствовал себя легче, чем в собственном стареющем теле: по-юношески невесомый, но без того неудобства, которое приносит потеря контроля над движениями в невесомости. Неподалеку отсюда Боааз видел характерное сверкание, похожее на мираж водной глади, которое могло обозначать участок с разбитыми жеодами. Или поверхностное месторождение редких сферолитов. Но ему хотелось узнать, что же нашел алеут. Ему было так любопытно, что в конце концов он поддался искушению, отправился к багги и вернулся к месту встречи, чувствуя себя непослушным ребенком.

Багги Конрада стоял на том же месте. Нигде не было видно ни самого Конрада, ни следов, которые шли бы куда-то от участка вышедшего на поверхность невзрачного песчаника. На мгновение Боааз почувствовал сверхъестественный страх, затем до него дошла очевидная мысль. Все еще подзуживаемый любопытством, он потянул аварийный замок внешнего люка машины Конрада. Генератор системы жизнеобеспечения с писком переключился на другой режим работы, но алеут был слишком занят и ничего не заметил. Он сидел в водительском кресле, повторяющем форму тела, с закрытыми глазами, голова его прочно удерживалась в дрожащих тисках сканера когнитивного поля. Компактный планшетный сканер лежал на пассажирском сиденье. Под его мерцающим виртуальным куполом виднелись осколки песчаника. Они выглядели совершенно обычными, но что-то в них будило воспоминания. Древние снимки, историческая дискуссия, еще до того, как на Марсе впервые высадились колонисты…

Боааз тихо пронес свое массивное тело к импровизированной виртуальной лаборатории Конрада и внимательно, под увеличением изучил фрагменты.

Он был глубоко потрясен.

– Что ты делаешь, Конрад?

Алеут открыл глаза и оценил ситуацию.

Мудрые бессмертные остаются дома. Те из них, что общаются с более слабыми созданиями, очень опасны, потому что им на все наплевать. Конрад же был совершенно беспринципным существом.

– А на что похоже? Я оцифровываю красивых марсиан для своего альбома.

– Ты ничего не оцифровываешь. Ты снимаешь биотические следы с неразмеченной территории. Ты переводишь их в информационно-пространственный код с целью скрыть в своем сознании и вывезти с Марса. Это абсолютно незаконно!

– Ой, да брось. Это ерунда. Я же не похищаю марсианских младенцев. Я даже не похищаю древние окаменевшие бактерии – всего лишь крошки простого старого камня. Но некоторые идиоты платят за них восхитительно большие деньги. Кому от этого плохо?

– Бесстыдник! На этот раз ты зашел слишком далеко. Ты не коллекционер, ты обычный вор, и я обязан выдать тебя властям.

– Я так не думаю, ваше преподобие. Мы вышли со станции партнерами, разве не так? И все знают, что ты заядлый коллекционер. Вспомни-ка, я же пытался намекнуть, чтобы ты оставил меня одного, но ты не пожелал этого сделать. А теперь все очень плохо.

Узкие ноздри Боааза раздувались от ярости, глотка раскрылась, обнажая посиневшую от гнева внутреннюю полость. Он попытался справиться с собой, сохранить достоинство.

– Я отправляюсь назад в одиночку.

Он натянул на голову шлем.

* * *

Вскоре его гнев утих. Он признал, что сам поступил низко, шпионив за собратом-коллекционером. Он признал, что Конрад, возможно, не совершил особо тяжкого преступления, а только очень, очень плохой поступок. Тем не менее эти спорные «биотические следы» неприкосновенны. Но какая наглость со стороны этого юнца-алеута! Полагать, что Боааз испугается безобразного скандала и поэтому не станет никому сообщать…

А если об этом узнают! Что подумает архиепископ!

Но что если он будет молчать? Конрад прибыл в Баттерскотч с определенной целью, и несомненно, у него есть способы обмануть неврологические сканеры в космопорту. Если Конрад не попадется и при этом никто не пострадает…

Что же делать?

То, что ожидало у врат, стало принимать форму в пустом кресле. Оно ждет тех, кто отрицает добро и зло, и навсегда отделяет их от спасительной Пустоты…

Боааз не мог думать связно. Бесстыдное поведение Конрада перемешалось с кошмарами, беспокойным сном и тяжелым пробуждением. Отметины на стене во внутреннем дворике… Ему требовалось много пространства, он больше не мог вынести это тесное заточение. Боааз остановил багги, проверил скафандр и вышел наружу.

Над ним простиралось небо Марса, слегка линзообразный горизонт придавал ему выпуклость, из-за чего оно напоминало белесую роговицу гигантского слепого глаза. Пыль потоками крови заливала изображение с визора. Боааз находился в эродированном кратере – опасное место. Но никаких признаков угрозы не было, и багги не оседал в почву. Священник спустился вниз и обнаружил под несколькими сантиметрами пыли твердую поверхность. Рядом ползали гастроподы, вдалеке виднелись грузовики: он вернулся на разработанные месторождения. Шет наблюдал, как небольшая машина забирается на шпиль строматолита и «испражняется» на его вершину.

Внутри этих башен, во влажной и теплой из-за химических реакций среде пережеванных отходов происходила настоящая подготовительная деятельность. Во всех местностях, где велась добыча ископаемых, строматолиты вырабатывали кислород. Когда-нибудь на этой планете появятся неизвестные пока сложные биологические формы. Марсиане пытались пробудить к жизни целую новую биосферу при помощи одной только местной органической химии. Нелепые предрассудки, абсурдное терпение. Заставляет задуматься, действительно ли колонисты так хотят изменить свой холодный и неумолимый пустынный мир…

Перед Боаазом промелькнула тень. Он встревоженно посмотрел наверх: быстрый бег облаков означал, что скоро начнется буря. Но небо оставалось безоблачным, солнце клонилось к закату и отбрасывало розовое зарево на марсианский ландшафт – прямо как на картинке из туристических проспектов. Он снова краем глаза уловил движение. Боааз резко повернулся, отчего едва не упал, – и увидел в нескольких метрах от себя голое двуногое существо с гладкой головой и неожиданно тонкими конечностями, почти незаметное на фоне рыжей почвы. Оно будто смотрело прямо на шета, хотя на «лице» отсутствовали глаза…

Выражение пустого лица не было враждебным. Невозможное существо казалось Боаазу тенью, которую отбрасывает будущее. Сказочный персонаж поджидает детей, бегающих по марсианским полям, готовых чуть-чуть поверить в него и радостно испугаться. «Возможно, я зря боялся, – с надеждой подумал Боааз. – В конце концов, что мне сделал тот ужасный монстр, которого я увидел в кресле? Ну, потянулся ко мне – возможно, с мирными намерениями…» Но что-то было не так. Безглазая фигура задрожала, склонилась к земле и исчезла, будто пролитая вода. Теперь шет видел, что весь кратер пришел в движение. Под поверхностью почвы сновали призрачные существа, их конечности мелькали в пыли – естественной среде их обитания. Что-то их напугало. Не Боааз, а то, что стояло позади него. Оно выследило его и обнаружило здесь, где ему не смогут прийти на помощь.

Медленно, очень медленно он повернулся. И увидел то, что там находилось.

Боааз пытался заговорить, пытался молиться. Но святые слова казались бессмысленными, и его охватил ужас. Багги исчез, сигнальный маяк на груди не отвечал на его удары. Он бегал кругами, песчаные вихри струились вокруг его ног. Ему конец, он умрет, а потом они растерзают его…

* * *

Несколько часов спустя юный Конрад в порыве несвойственной ему ответственности отправился на поиски своего пожилого товарища по сигналам маяка на его скафандре. Наступила ночь, а с ней и ужасный холод. Первосвященник скрючился в неглубоком овраге, недалеко от кратера, где Конрад нашел пустой багги. Весь скафандр был покрыт царапинами и рубцами, будто кто-то пытался сорвать его с Боааза, а хриплые, мучительные крики оказались заперты в пространстве его шлема…

* * *

Первосвященник вынырнул из тревожного сна и с удивлением обнаружил своего друга-алеута, непринужденно свернувшегося калачиком на полу возле кровати.

– Привет, – сказал Конрад, принимая сидячее положение. – Я чувствую свет разума. Вы снова с нами, ваше преподобие?

– Что ты делаешь в моей комнате?..

– Ты что-нибудь помнишь? Как мы привели тебя сюда?

– Э-эм, хм-м. Я ведь немного переборщил, да? Паническая атака из-за кислородного голодания. Спасибо за это, Конрад, я очень тебе благодарен. Но мне нужно позавтракать. Прошу меня извинить.

– Нам надо поговорить.

Боааз опустил массивную голову в складки на шее – этот жест у шетов обозначал отказ, но в то же время и повиновение.

– Я никому ничего не скажу.

– Я знал, что ты поступишь разумно. Но разговор будет на гораздо более серьезную тему. Мы побеседуем вечером. Ты, наверное, голоден, к тому же тебе необходим отдых.

Боааз проверил глазной экран и обнаружил, что прошли уже целые сутки, Он поел, восполнил запасы жидкости в шкуре и снова вернулся в постель, чтобы подумать. Всемогущая Пустота содержала сведения об отдельных психических феноменах, но не было у него объяснения «призраку» с когтями и клыками, бестелесному существу, которое могло разрывать углеродные волокна… В полусне он снова медленно шел по аллее из строматолитов. В разреженном воздухе висели облака пара, веретенообразные башни угрожающе наклонились к нему. Модуль Изабель Джевел поджидал его, плотно набитый страхом и ужасом, словно спелый плод, в любую минуту готовый взорваться.

* * *

Шахтеры и их семьи сегодня вели себя тихо. В приватную гостиную, где встретились Боааз и алеут, доносились только глухие отзвуки празднества. Официант организовал для них тележку с напитками и закусками и оставил одних. Боааз предложил бокал вина, но алеут отказался.

– Нам надо поговорить, – напомнил он старому священнику. – Об Изабель Джевел.

– Я думал, мы собираемся обсудить, что меня так напугало в пустыне.

– Так и есть.

Движимый своими принципами, Боааз возмущенно зарычал:

– Я не могу обсуждать с тобой свою прихожанку. Ни в коем случае!

– Пока мы не усыпили тебя, – жестко сказал Конрад, – ты непрерывно бормотал, рассказывая нам страшную, невероятную историю… Во всех подробностях. Ты говорил не на английском, но, боюсь, Ярол очень хорошо тебя понял. Не волнуйся, он будет осторожен. Местные жители не связываются с Изабель Джевел.

– Ярол?

– Управляющий станцией. Очень разумный для человека. Я так понимаю, ты уже встречался с ним во внутреннем дворе. Осматривал на стене какие-то мерзкие отметины.

Могучая голова шета вжалась в плечи.

– Э-эм, а во время своей горячки… о чем я болтал?

– Много о чем.

Конрад наклонился ближе и заговорил на «тишине» – телепатическом языке, который бессмертные использовали только между собой или с теми редкими смертными, кто мог противостоять их силе.

«Мой друг, ты должен выслушать меня. Наша беседа не покинет пределов этой комнаты. Ты в большой опасности, и я уверен, ты об этом знаешь».

Старый священник вздрогнул – и сдался.

– Ты недооцениваешь меня и мое призвание. Мне ничего не грозит!

– Это мы еще посмотрим… Скажи-ка мне, Боааз, что такое «медведь»?

– Понятия не имею, – озадаченно ответил старый священник.

– Я так и думал. Медведь – это дикое животное, обитающее на Земле. Большое, лохматое, свирепое. Довольно страшное. Вот, лови…

Неожиданно алеут бросил бокал для вина прямо в Боааза, и тому пришлось быстро среагировать, чтобы отвести удар.

– Щупальца, – произнес Конрад. – Не думаю, что они кажутся тебе отвратительными. Это эволюционная особенность. Миллионы лет назад ваш народ вобрал в себя каких-то океанских существ с извивающимися конечностями, и они стали вашими «тонкими пальцами». Но ты увидел в модуле Изабель Джевел медведя со щупальцами – и это повергло тебя в ужас. Будто ты человек с врожденным страхом перед змееподобными существами.

Боааз поставил бокал на место.

– И что из этого? Я не понимаю, к чему ты ведешь. Это видение было просто ночным кошмаром, хотя и про ее дом. В материальном мире я однажды посетил ее и не заметил ничего странного.

– Кошмар, говоришь? А если мы имеем дело с человеком, чьи кошмары могут бродить вокруг, выследить тебя и разорвать на части?

Боааз заметил свой скафандр, который висел на стене. Порезы и разрывы на нем уже заросли (слишком поздно для его обитателя, если бы нападающий был более настойчив!). Он смутно помнил, как с него снимали скафандр, издавая испуганные и удивленные возгласы.

– Разорвать меня? Чепуха. Признаю, у меня случилась истерика. Похоже, я катался по каким-то острым камням.

Черные глаза алеута были безжалостны.

– Пожалуй, мне стоит начать с самого начала… Меня заинтриговала пара фраз, что ты вычитал в досье Изабель Джевел. Кто-то подозревал ее в сумасшествии. Это подозрение в определенном контексте выглядит очень зловеще. Когда я увидел, как ты изменился и каким стал нервным после визита к своей прихожанке, я попросил своего агента на Операнде посмотреть, что он сможет выяснить о некой Изабель Джевел, недавно переехавшей на Марс.

– Ты не имел права так поступать!

– А почему нет? Все, что я хочу тебе рассказать, есть в открытых источниках. Все, что нужно было сделать моему агенту, – найти связь – глубоко зарытую, но ее нетрудно оказалось раскопать – между Изабель Джевел и человеком по имени Илия Маркхэм, пассажиркой звездолета, на котором произошла катастрофа около тридцати стандартных лет назад. Звездолет под названием «Золотая ветвь», принадлежащий компании «Линии Мирового правительства», отбыл со Операнды по расписанию, чтобы совершить транзит в порт Синий Торус. Пассажиры корабля долетели хорошо. Чего нельзя сказать о живом компоненте, то есть о команде звездолета. Пятеро из них исчезли. Двое погибли ужасной смертью. Штурман выжил, несмотря на страшные раны, и успел рассказать, что их убили. Кто-то пронес на борт монстра и выпустил его на свободу в помещениях живого компонента…

Возле стен комнаты стояли кресла, предназначенные для людей. И алеут, и шет выбрали мягкую выемку в полу. Боааз осознал, что ему больше не хочется оглядываться. Эта фаза пройдена.

– После катастрофы во время транзита не остается «черного ящика», с которого можно было бы снять данные, – продолжил алеут. – Нельзя узнать, что произошло в период ложной длительности. Команда звездолета конструирует для себя псевдореальность, чтобы управлять кораблем в то «время», когда времени не существует, а потом эта псевдореальность развеивается, словно сон. Но обвинение штурмана было принято всерьез. После расследования подозрение пало на Илию Маркхэм, агента по продаже антиквариата. Путешествие на Операнду было ее первым транзитом. На обратном пути она настояла на том, чтобы остаться в бодрствующем состоянии, ссылаясь на ментальную аллергию на виртуальные развлечения. «Фобия» – кажется, так это называют люди. Как ты, наверное, знаешь, это означает, что она присоединилась к живому компоненту в псевдореальных помещениях. Но она осталась невредимой. И ничего не помнила, но по неврологическим доказательствам ее обвинили в непреднамеренном преступном безумии.

С тех пор как в рейсы вышли новые алеутские космолеты, катастрофы во время транзита случались достаточно редко, но Боааз знал о них. И он слышал о том, что к жертвам катастроф, чьи травмы были не физическими, очень плохо относились на Земле.

– Какая ужасная история. Был ли там… Было ли в расследовании хотя бы предположение, почему бедная женщина может порождать нечто столь чудовищное?

– Я вижу, что ты понимаешь, к чему я веду, – заметил Конрад, проницательно взглянув на Боааза. Голова старого священника ушла заметно глубже в плечи, но он ничего не сказал. – Да, кое-что нашлось. В юности Маркхэм была наемной прислугой, любовницей богатого коллекционера с дурной репутацией. Когда он умер, она унаследовала его сокровища, и ходило много слухов, что она «помогла» ему отправиться в мир иной. Суд не обвинил ее в убийстве, а решил, что она несет на себе всю тяжесть неизлеченной эмоциональной травмы – за что и пришлось поплатиться команде звездолета.

– Восемь из них, – пробормотал Боааз. – И еще один. Да, да, я понимаю.

– Настоящим виновником признали «Линии Мирового правительства», потому что они разрешили ей путешествовать в бодрствующем состоянии. Но Илия Маркхэм была обречена провести остаток жизни в психушке – только по подозрению, обвинение ей так и не предъявили. На всякий случай: вдруг она все еще обладает силами, которыми наделила ее сумасшедшая энергия Торуса Буонаротти?

– А был ли там… Был ли, э-э-хм, какой-нибудь отличительный признак? Ее приметы?

– У нее на предплечье, ваше преподобие, должна быть татуировка, строка с символами. В своей «горячке» ты говорил нам, что видел похожие знаки.

– Продолжай, – проворчал Боааз. – До самого конца.

– Много лет спустя сомнительные случаи «преступного безумия» пересмотрели. Илия Маркхэм оказалась среди тех, кого в результате выпустили. Ей дали новое имя и переселили на Марс со всеми пожитками. Они, похоже, все еще боялись ее, хотя когнитивное сканирование не выявило ничего странного. Они не хотели, чтобы рядом с ними была она сама или то, чем она одержима. На орбите Марса нет Торуса Буонаротти – как я полагаю, причина именно в этом.

Старый священник молчал, складки шкуры над глазами избороздились глубокими морщинами. Потом складки на лбу расправились, и Боааз будто встряхнулся.

– Это была очень поучительная история, Конрад. В каком-то смысле мне стало гораздо легче.

– Ты больше не думаешь, что на тебя нападают агрессивные скалы? Что тебя преследуют вымышленные древние марсиане? Ты понял, что – каким бы это ни казалось варварством – твоя безумная старуха, скорее всего, должна была остаться в той психушке?

– Я совершенно с тобой не согласен! За все годы моей работы я встречался со случаями, которые мы называем психическими феноменами. Мне известны сбывающиеся предчувствия, вещие сны, случаи телепатии. То «преследование», что я перенес, тот способ сопереживания, с помощью которого я разделил психическое недомогание Изабель Джевел, очень помогут мне, когда я снова буду с ней беседовать… Я не верю в ужасающую идею «преступного безумия». Те несчастные, что сошли с ума при катастрофе во время транзита, представляют опасность только для самих себя.

– Я думал так же, но твой недавний опыт поколебал мой здравый смысл. – Алеут потянулся за бокалом, но остановился, его ноздри раздулись в тревоге. – Боааз, дорогой друг, держись от нее подальше. Ты будешь в безопасности, и эффект постепенно исчезнет, если ты не станешь к ней приближаться.

Боааз посмотрел на безнадежно испорченный скафандр.

– Но я не пострадал, – пробормотал он. – Я просто испугался… Теперь я скажу, что думаю по этому поводу. Я священник, а та женщина умирает. Скорее всего, больное сердце, и я не думаю, что она долго протянет. Она испытывает душевные муки – как и другие люди иногда, которые не имеют на это причин, но верят, что ведут греховную жизнь, – не из-за страха с. мерти, но убоявшись того, что последует за ней. Я могу ей помочь, это мой долг. В конце концов, мы очень далеко от Торуса.

Алеут смотрел на него – и больше совсем не походил на шаловливого подростка. Старый священник почувствовал, как на него давит более сильная воля бессмертного, но устоял.

– Есть ошибки, которые исправить уже никто не в силах. – настойчиво сказал Конрад. – Вселенная безжалостнее, чем ты думаешь. Не ходи к ней.

– Я должен. – Боааз тяжело поднялся. Он похлопал алеута по покатому плечу чувствительными кончиками тонких пальцев правой руки. – Думаю, пора отходить ко сну. Спокойной ночи.

* * *

Боааза озадачило, почему человеческая женщина настаивала на том, что он должен вернуться «через десять дней, вечером, в полнолуние». Маленькие луны Марса вращались слишком быстро, чтобы их циклы на что-то влияли. Ему пришлось посмотреть согласование времени (земной календарь все еще много значил для колонистов), и он задумался, не была ли похожая дата на Земле связана с чем-то важным для Изабель.

Когда он вылез из повозки на пустынной окраине Баттерскотча, ему пришло на ум другое объяснение. Люди, которые знали о своей скорой смерти, внимательно прислушивались к своему организму и порой лучше любого врача определяли, когда придет конец. «Она уверена, что умрет сегодня ночью», – подумал шет. И она не хочет умирать в одиночестве. Боааз ускорил шаг, а затем оглянулся – не из-за страха, а просто чтобы удостовериться, что повозка не решила вдруг уехать.

Отсюда он не видел россыпи огней Баттерскотча. Облака испарений и стремительные сумерки вызвали странный эффект миража – казалось, будто вдоль горизонта простираются большие черные холмы или горы. У их подножия, словно грозовые тучи, сгрудились фиолетовые леса, а с гор спускалась светлая извилистая дорога. Вниз по ней быстро двигалась группа существ. Мираж сместился, перспектива изменилась, и теперь Боааз сам очутился посреди холмов. Черные стены стояли по обеим сторонам серой дороги, существа бросились к нему из точки спуска, с бесконечного расстояния на невозможной скорости. Шет пытался их сосчитать, но они перемещались слишком быстро. Боааз потрясенно осознал, что его растопчут, и еще до того, как эта мысль оформилась у него, они уже были над ним. Они пробежали через него, а затем их поглотила великая тьма, которая затянула и Боааза. Он был затоплен, захлестнут, ошеломлен невыносимой вонью и ужасным удушающим давлением…

Шет пытался сопротивляться, будто старался выплыть с большой глубины; а потом давление исчезло. Он упал ничком, затем с трудом поднялся и проверил, все ли в порядке с ним и со скафандром.

– Мертвые не ходят, – прошептал он. – Нелепые суеверия!

Ворчание сменилось молитвой, и он слышал, как дрожит его голос, читая «Утешение».

– Нет наказания, есть только Пустота, всё объемлющая, всё принимающая. Монстры у врат – это иллюзия. Нет реальности после смерти, нас не разорвет на части, Пустота великодушна…

Мираж рассеялся, но испарения остались. Он брел сквозь туман, и каждый шаг давался с необъяснимым напряжением, будто он переходил вброд бурный речной поток. «Вот и в третий раз я здесь», – подумал он, пытаясь себя подбодрить, а потом вспомнил, что второй визит приснился ему в кошмаре. Его пронизал ужас: неужели и сейчас это только сон? Наверное, такая мысль должна была бы его утешить, но почему-то он еще больше испугался; а затем кто-то, невидимый в тумане, кашлянул или поперхнулся – не совсем рядом, но достаточно близко.

Боааз прибавил яркость фонарей на голове и плечах.

– Кто здесь?

Свет только увеличил его замешательство, создавая вокруг ореол из тумана. Его собственная тень была очень близко, сильно вытянутая, а оптическая иллюзия придавала ей странные пропорции: отчетливо различимая шея, тонкая талия, скелетообразная худоба. Тень повернулась. И он увидел существо, которое встретил в пустыне. Мужчина-человек с близко посаженными маленькими глазами, выступающим носом, морщинистыми щеками. Его взгляд выражал такую бесконечную злобу, что кровь застыла у Боааза в жилах. Нижняя челюсть существа отвисла. У него было слишком много зубов и ужасная, чудовищно большая пасть. Оно подняло острые когти и бросилось. Боааз закричал в респиратор. Монстр пробежал сквозь него – и исчез.

Все закончилось. Он остался один, сотрясаясь телом и душой. Мелкие светящиеся точки – огни города – снова возникли позади, а впереди простиралась аллея из колеблющихся строматолитов.

– Жуткий мираж! – воскликнул Боааз, стараясь убедить самого себя. Он с трудом дышал.

Внешняя блокировка модуля не работала, будто бы Изабель Джевел ждала, что он придет. Внутренний замок оказался закрыт. Шет открыл его, молясь о том, чтобы она была все еще жива. Жива и каким-то немыслимым образом разделяла с ним кошмарные видения своих напрасных страданий, которые он может победить…

Кресла покинули свои привычные места. Теперь они стояли вокруг печки в центре комнаты. Он сосчитал их: да, он правильно запомнил, восемь. «Старая безумная» человеческая женщина сидела в своем кресле, иссохшая, словно смятая оболочка, ее черты все еще искажались болью и ужасом. Она уже некоторое время была мертва. К ее месту кто-то придвинул девятое кресло. Боааз видел в нем отпечаток человеческого тела, вдавленный в мягкие подушки спинки и сиденья. Оно приходило сюда.

Отвисшая челюсть. Слишком много зубов. Неужели оно сожрало ее? Насытилось ли оно? А все остальные, его жертвы с «Золотой ветви» – какова их судьба? Неужели они обречены вечно пребывать в этом ужасе? Он больше не знал, что реально, а что нет. Он знал только, что слишком поздно пришел к Изабель Джевел (он не мог думать о ней как об Илии Маркхэм). Она ушла, чтобы присоединиться к ним; или они явились, чтобы забрать ее с собой.

* * *

Конрад и управляющий Старой станции прибыли где-то через час по экстренному вызову священника. Ярол, который по совместительству был сотрудником полиции городского сообщества, вызвал скорую помощь, чтобы они увезли останки женщины и начали процедуру криминалистической экспертизы – эту формальность необходимо было выполнять после любой неожиданной смерти. Конрад пытался выведать у Боааза, что же все-таки произошло.

– Я просто упал, – вот и все, что сказал старый священник. – Я просто очень неудачно упал.

* * *

Боааз вернулся на Оппортунити, где уже успешно раскодировали его резиденцию. Некоторое время ему пришлось восстанавливать здоровье. Пока он поправлялся, алеут Конрад давно переключился на другие авантюры. Но Боааз остался на Марсе, его славная пенсия на Шете отложилась на неопределенный срок – хотя он и был намерен подать архиепископу прошение об отставке сразу же, как сможет встать с постели. Позже он сказал людям, что смерть несчастной женщины, когда-то попавшей в катастрофу во время транзита, убедила его, что загробная жизнь существует. Марсиане были людьми и не понимали, почему добросердечному старому инопланетянину это кажется таким печальным.