Пол Макоули родился в 1955 году в Оксфорде, в настоящее время живет в Лондоне. Биолог по профессии, Макоули опубликовал свое первое произведение в 1984 году, и с тех пор его работы часто появлялись в «Interzone», «Asimov’s Science Fiction», «Sei Fiction», «Amazing», «The Magazine of Fantasy and Science Fiction», «Skylife», «The Third Alternative», «When the Music’s Over» и других изданиях.

Сегодня Макоули стоит в авангарде нескольких важных направлений фантастики. Он пишет радикальную твердую НФ, так называемую новую космооперу и мрачные философские вещи об обществе ближайшего будущего. Отметился он также в фэнтези и хорроре. Первый роман Макоули «Четыреста миллиардов звезд» («Four Hundred Billion Stars») был удостоен премии Филипа Дика, а книга «Волшебная страна» («Fairyland») в 1996 году – премии Артура Кларка и премии Джона Кэмпбелла. Среди других произведений автора можно выделить романы «Обвал» («Of the Fall»), «Вечный свет» («Eternal Light»), «Ангел Паскуале. Страсти по да Винчи» («Pasquale’s Angel») и «Слияние» («Confluence») – масштабную трилогию, разворачивающуюся через десять миллионов лет после нашего времени, она включает книги «Дитя реки» («Child of the River»), «Корабль древних» («Ancients of Days») и «Звездный оракул» («Shine of Stars»), Перу Макоули также принадлежат романы «Жизнь на Марсе» («Life on Mars»), «Тайна жизни» («The Secret of Life»), «Паутина» («Whole Wide World»), «Белые дьяволы» («White Demis»), «Глазразума» («Mind’s Eye»), «Игроки» («Players»), «Ковбои-ангелы» («Cowboy Angels»), «Тихая война» («The Quiet War») и «Сады Солнца» («Gardens of the Sun»), Рассказы писателя представлены в сборниках «„Король горы“ и другие рассказы» («The King of the Hill and Other Stories»), «Невидимая страна» («The Invisible Country») и «Маленькие машины» («Little Machines»). Совместно с Кимом Ньюманом он издает антологию «В мечтах» («In Dreams»).

В представленном ниже рассказе автор переносит нас на колонизированную планету, чтобы расследовать загадочное убийство, которое может повлиять на судьбу всей человеческой расы.

 

«Ну и где они?»

– Они? Кто «они», Нилс? – отвечаю я, гадая, не свихнулся ли он наконец. – Здесь никого, кроме нас, цыпляток. А мы здесь давно. Уже наступаем тебе на пятки.

«Это же известный вопрос, Эмма. Даже зная, как хромает твое образование, я все же удивлен и даже несколько поражен, что ты его не узнала».

В начале долгой погони Нилс Саркка хранил величественное молчание – неделями и месяцами. Он не отвечал на мои вызовы, и я скоро перестала звонить. Потом была точка поворота, мы сделали сальто, дачи задний ход, начали тормозить, сползая по становящемуся все круче уклону в теплый желтый гравитационный колодец звезды, – и вот теперь он вышел на связь. Желает знать, почему мы так задержались с вылетом. Я ему сказала, что такой умник мог бы сам разобраться.

Однако он не разобрался и с тех пор покусывает меня. Наши корабли сближаются, мы оба приближаемся к пункту назначения, и звонки становятся все чаще. Нилс, как большинство одиноких людей, выработал эксцентричные привычки. Он может выйти на связь в любое время дня и ночи, так что я всюду ношу с собой кьюфон – большую тяжелую штуковину размером с чемодан, из первых моделей. Этот вызов, второй за три дня, выдернул меня из еженедельной ванны, а ванна на нашем корабле – не шутка. Дело не просто в том, что нужно отскрести недельный слой грязи, – тут еще спасаешься от 1,6 g. Погружаешься в бурлящую воду, даешь отдых натруженным суставам, отекшим ногам, ноющей спине. Забываешь ненадолго, как далеко мы все ушли от известного нам, о вероятности того, что возврата не будет. Так что, роняя с себя капли на холодный как лед пол, сжимая кьюфон одной рукой, а другой пытаясь обмотаться полотенцем, пока остальные женщины плещутся и восторженно вопят в большом бамбуковом тазу, я испытываю раздражение и с трудом скрываю злость. Отвечаю:

– Образования у меня хватило, чтобы тебя поймать.

К счастью, Нилс Саркка предпочитает не заметить сарказма. Он в настроении менторствовать, держится, как будто опять стоит перед телекамерой, обращаясь с торжественной лекцией к восторженной аудитории.

«„Ну и где они?“ – повторяет он. – Всем известно, что этот знаменитый вопрос Энрико Ферми задал, когда обсуждал с другими физиками летающие тарелки и вероятность путешествий со сверхсветовой скоростью. „Ну и где они в таком случае?“ – воскликнул он. Учитывая величину и возраст Галактики, учитывая вероятность, что жизнь возникала в ней более одного раза. Землю должны были уже не раз посетить. Если бы пришельцы существовали, они бы уже посетили нас. А раз не посетили, доказывал Ферми, значит их нет. Многие ученые и философы атаковали его парадокс, предлагая хитроумные решения, и столь же изобретательно пытались объяснить отсутствие инопланетян. А нам выпала честь узнать точный ответ. Нам известно, что они были здесь с самого начала. Известно, что джакару столетиями наблюдали за нами и решили открыться в час величайшей нашей беды. Но их появление вызвало много новых вопросов. Откуда они взялись? Почему, следя за нами, никогда прежде не вмешивались? Почему просуществовали дольше любого известного нам разумного вида? Что это – изоляция или что-то иное? Подобны ли мы им или другим, так называемым Старшим Культурам, которые обречены на вымирание или превращение в нечто непостижимое на нашем нынешнем уровне? Либо же нас обрекла наша связь с джакару, которые – да, освободили нас из земной клетки, но лишь для того, чтобы пересадить в клетку попросторнее, чтобы изучать нас или забавляться нами, пока не надоест? И так далее, и так далее. Джакару дали ответ на вопрос Ферми, Эмма, но ответ породил множество новых загадок. Некоторые мы скоро разгадаем. Тебя это не беспокоит, да? А должно бы. Вот я – взволнован. Взволнован, потрясен и немного испуган. Будь у тебя и твоих друзей-фермеров хоть малая толика воображения, вы бы тоже переживали, трепетали и страшились. Ведь мы несемся к началу новой главы в человеческой истории!»

Нилс Саркка, как любой преступник, понявший, что его игра окончена, пытается оправдать поступки, которым нет оправдания. Строит из слов лестницу, в надежде выбраться по ней из тупика, в который себя загнал. Я, конечно, не мешаю ему болтать. Пусть он говорит побольше – он проговаривается так часто, что это даже не смешно. Нилс Саркка виновен в смерти трех человек и в краже кода, который мог бы – да, только в этом мы с ним и сходимся во взглядах – радикально изменить наше понимание своего места во Вселенной и отношений с джакару. И потому я, конечно, не мешаю ему говорить, хотя мерзну, стоя в одном полотенце: позвонки стучат, кровь приливает к усталым отекшим ногам, и меня сильнее обычного раздражают его долгие отступления, и высокопарность, и снисходительные экскурсы в историю поисков внеземной жизни. Поэтому, когда он наконец заявляет, что ему безразлично мнение людей, что главное для него – суд истории, я не могу сдержаться.

– Я тебе скажу, какой суд тебя ждет, Нилс. Суд пэров в Первой палате центра правосудия в Порт-о-Пленти.

Он вешает трубку. Несомненно, он обижен и разгневан. Надутый дурак. Меня точит беспокойство, я гадаю, не зашла ли слишком далеко, но это скоро проходит. Я знаю: он перезвонит. Потому что хочет убедить меня, будто все, что он натворил, окажется оправданно тем, что он надеется открыть. И потому еще, что у него только один кьюфон, а пара к нему – у меня. Потому что здесь, в глубокой пустой тьме межзвездного пространства, ему больше не с кем поговорить.

Для меня все это началось со звонка от одного из наших источников в полиции Порт-о-Пленти. Мне сообщили, что два разыскиваемых мною программера, Эверетт Хью и Джейсон Синглтон, обнаружены в мотеле.

Был девятый час вечера. Я, как обычно, набрасывала памятки по работе на день, вполглаза смотря новости по телевизору. Отыскав пульт и выключив звук, я спросила:

– Под наблюдением?

– Похоже, мертвы. Номер, который они сняли, выгорел, и в нем два хрустящих уголька. Не хочется вас огорчать, но это факт. А информация есть информация, верно, даже если она нерадостная?

Я не стала терять времени, заверяя информатора, что положенную оплату он получит.

– Кто ведет дело?

– Закариас. Август Закариас. Он хороший полицейский, закрывает дел больше обычного. И к тому же из городской аристократии.

– Где мне его найти?

– Он еще на месте происшествия. Я слышал, там большая суета.

Мотель стоял на границе города, неподалеку от съезда к орбитальной трассе и от дороги, которая вела по заросшему колючками склону к промышленному кварталу. Фонари вдоль нее не горели, длинные производственные цеха жались к темной земле. И в конторе мотеля, и в номерах тоже было темно. Трансформатор силовой линии на опоре трещал и искрил. Я поставила машину за стайкой полицейских «Краузеров» и спутниковым фургоном местного канала новостей. Значком проложила путь за цепь копов, сдерживавших небольшую толпу напротив места происшествия, – за натянутую между двумя козлами ленту. Ко мне пытались прицепиться телерепортер с операторшей, но я от них отмахнулась. Я была взволнована и недовольна: три месяца скрупулезной следственной работы завершились неожиданным и неприятным образом, и я понятия не имела, как пойдут дела дальше.

Теплый воздух пропах углем и дымом с острой ноткой свежеразрезанного металла. Фары двух пожарных машин выхватывали из темноты L-образный ряд номеров, с двух сторон ограждавший парковку; мигалки бросали оранжевые блики на мокрый асфальт и крыши машин, Пожарные в тяжелой амуниции и желтых шлемах уже сворачивали шланги. На кабине одного пикапа устроился цыпленок, еще несколько топтались и поклевывали землю между столиками для пикника, расставленными на газончике у запущенного бассейна. Номер в коротком отрезке ряда был освещен переносными прожекторами: сильные лучи выхватывали из темноты почерневшие стены, струйку дыма, тянущуюся из дверного проема, и разбитые, закопченные стекла окон. Машина Джеймса Синглтона, древний «Фольксваген Фарадей», стояла перед пожарищем. Ветровое стекло тоже было разбито, с крыши слезла краска, а пластиковый щиток наполовину расплавился.

Полицейский из отдела убийств, Август Закариас, оказался высоким мужчиной лет пятидесяти или шестидесяти, с матовой темной кожей, с коротко подстриженными, запыленными на висках сединой черными волосами, в коричневом костюме со штанами в клетку, в начищенных до блеска коричневых «оксфордах» и в белой рубашке с желтым, как масло, шелковым галстуком. На шее у него болталась микропоровая маска. Подходя ко мне, он стянул выпачканные сажей виниловые перчатки и сказал, что, насколько он понимает, я у него это дело заберу. На указательном пальце правой руки у него было кольцо с печаткой: такие кольца с опаловой вставкой носили мужчины из «пятисот счастливых».

– С моей точки зрения, это вы вмешиваетесь в мое дело, – сказала я.

– Вы англичанка.

– Да, все обращают внимание.

– Вы до переезда сюда работали в полиции?

– Десять лет в столице.

– Лондонская полиция? Скотленд-Ярд?

– Новый Скотленд-Ярд.

– А потом перебрались сюда и поступили в полицию гиков.

– В полицию ООН, детектив Закариас, и сейчас работаю в отделе контроля за технологиями. Теперь, когда мы познакомились, не расскажете ли, что произошло?

Августа Закариаса отличала дружелюбная улыбка и непробиваемое самообладание человека, абсолютно уверенного в своей власти, но я по горькому опыту знала, что он обо мне думает: считает назойливой наглой чиновницей с дырой на месте чувства юмора и экраном, заменяющим душу, которая намерена отнять у него отличное двойное убийство и причинить уйму других неприятностей. А я не могла отделаться от мысли о том, сколько он заплатил за свой костюм от частного портного, за туфли ручной работы, за дорогой одеколон, и гадала, настоящий золотой «Ролекс» у него на руке или дешевая подделка, и вправду ли: н – простой работяга, который только и мечтает спихнуть дело и перейти к следующему, или же у него есть какие-то свои тайные соображения. Кроме Лычного соперничества между нашими службами, существовал тот простой факт, что полицию Порт-о-Пленти насквозь пронизала коррупция. Большинство патрульных брали отступное и взятки, а многие следователи и старшие офицеры были на прикорме у политиков, гангстеров или бизнесменов.

– Лично я из Лагоса, – сказал он. – Служил там в армии. А теперь – в отделе убийств. Вот оно-то, убийство, здесь и случилось. В номере погибли два человека, инспектор Дэвис, и кто-то должен за это ответить.

– Тела опознали?

– Вас интересует, те ли это молодые люди, которых вы ищете? Боюсь, что пока не могу подтвердить. Они сильно обгорели.

– Это машина Джейсона Синглтона. – сказала я.

– Зарегистрирована, безусловно, на него. И, по описаниям нескольких проживающих, убитый походил на мистера Синглтона. Высокий, светловолосый, немного старше двадцати, возможно, англичанин. Его друг был плотного сложения, с длинными черными волосами. Имел татуировки и американский акцент. Тоже лет двадцати с небольшим. Похож на второго вашего программиста, Эверетта Хью? Хотя зарегистрировались они как мистер Гейтс и мистер Джобс.

– Шуточки гиков.

– Не уверен, что они хотели пошутить. Вы обоих объявили в розыск. Осмелюсь спросить: за что?

– Я подозреваю, что они похитили у нанимателя код Старшей Культуры.

– Это, должно быть, у Мейера Лэнски…

– Вы быстро схватываете, детектив Закариас.

– Приходится, инспектор. За прошлый год в городе было совершено двести сорок одно явное убийство, не говоря о значительном количестве сомнительных смертей, несчастных случаев и похищений. Тридцать три процента дел мы закрыли. Муниципалитет и комиссариат полиции требуют повысить уровень раскрываемости. У нас в списке разыскиваемых уже девяносто восемь имен, а еще только апрель. Если я не закрою дело за пару дней, ему на смену придет новое. Итак, мальчики что-то украли у вашего нанимателя и спрятались здесь на время, пока не найдется покупатель, так?

– Будем друг с другом откровенны, детектив.

– Я тоже рассчитываю на откровенность.

– Честно говоря, я не хотела бы, чтобы вы трогали Мейера Лэнски. Он для нас важен.

– Причин услышать не надеюсь.

– Боюсь, что не услышите. Машину уже обыскали?

– И ничего не нашли. Ждем эвакуатор. В полицейском гараже, в стерильных условиях, ее осмотрят эксперты. Если вы себе не заберете.

– У нас нет нужного оборудования. Но кто-нибудь из наших людей будет присутствовать при осмотре и консультировать ваших техников. В комнате нашли компьютер или телефон?

– Пока нет. Такие штуки сплавляются в комок.

– А что-нибудь похожее на широкий термос?

– Вы можете сами осмотреть место происшествия, инспектор. Разрешу даже пощупать трупы, пока медэкспертиза их не увезла.

Я пропустила дерзость мимо ушей.

– Пусть полицейские держат оцепление до прибытия моих людей. До тех пор ни к чему не прикасаться. Тела оставить на месте. Вас прошу сдать мне все свидетельские показания. И пожалуйста, ни слова телевизионщикам и прочим.

– Тела проварились насквозь. И все электроприборы поблизости зажарило. Что они украли – какое-нибудь энергетическое оружие Старшей Культуры?

– У Эверетта Хью был мотоцикл. «Хонда» на сто двадцать пять кубов. Я его не вижу.

– Значит, его здесь нет, – сказал Август Заккариас и улыбнулся, наслаждаясь маленькой перепалкой. Смешно ему было. – Возможно, его взял убийца Или молодые люди пытались сбыть краденое, что-то пошло не так, и они, убив несостоявшихся покупателей, скрылись. Или же перед нами результаты спонтанного возгорания, а мотоцикл мистера Хью в суматохе увел кто-то из жильцов.

– Все возможно.

– Вы не любите гипотез. Или знаете больше меня.

– Я слишком мало знаю, чтобы строить гипотезы.

Этот ответ Августу понравился.

– Вы давно наблюдаете за Мейером Лэнски?

– Довольно давно.

– А теперь крыша провалилась…

– Нам редко когда удается выбрать поле боя по своему вкусу, детектив. Если мы здесь закончили, мне еще нужно сделать несколько звонков. А вы помогите держать оцепление, пока не прибудут наши.

– Мое начальство только обрадуется возможности спихнуть на вас ответственность за эти смерти. Для нас двумя делами меньше – микроскопические улучшение статистики. Меня цифры не слишком интересуют. И краденые игрушки пришельцев – тоже. Для меня важно, чтобы мертвым было дано право голоса. Чтобы кто-то выступал за них, позаботился, чтобы о них не забыли, чтобы виновного в их смерти призвали к ответу.

Говоря это, Август Закариас смотрел прямо на меня, и я видела – он говорит то, что думает. Может, он и был у кого-то в кармане, а может, и нет, но к работе относился серьезно.

– Я сделаю все, что в моих силах, – ответила я. – Если мне следует знать что-то еще, самое время сказать.

– Я могу сказать, что это хорошее место, чтоб спрятаться. Здесь, когда город был совсем молод, останавливались важные особы. Шоссе тогда еще не построили, да и, если на то пошло, мало что здесь было. Роскошный открывался вид через заросли на бухту. Теперь половину номеров снимают на час, сами знаете кто. Остальные места в основном заняты почти постоянными жильцами, которым ничто другое не по карману. Вот, например, старая китаянка: держит кур и за небольшую плату снимает и наводит порчу. Спивающийся насмерть украинский поэт. Шайка индонезийцев, поденных рабочих на стройках. Эти ловят в буше гигантских ящериц и жарят на костре в пустом бассейне. В прошлом году двое подрались на парангах. Один потерял руку и истек кровью раньше, чем друзья доставили его в больницу. Я вел дело. Победитель отделался двумя годами – непредумышленное.

– Вы здесь свой человек…

Август Закариас улыбнулся и широко повел рукой.

– Добро пожаловать в мой мир, мисс Дэвис.

– К счастью, я здесь ненадолго.

– Так же думали Эверетт Хью и Джейсон Синглтон. И смотрите, что с ними сталось!

Я позвонила Варнику Сера и велела как можно скорее прислать людей. Потом связалась с боссом, Марком Годином, и рассказала, что случилось. Марк не обрадовался звонку среди ночи, равно как и не обрадовался шуму, который должно было вызвать двойное убийство, но, когда разговор дошел до дальнейших действий, оказалось, что он уже все продумал.

– Скрыть эту историю не удастся, местные телевизионщики обо всем прознали. И корейцы если еще не вмешались, то скоро подтянутся. Пак Ян Мин скажет несколько неласковых слов своему Лэнски.

– Хорошо, если обойдется словами, сэр.

– Как бы то ни было, Лэнски постарается, если еще этого не сделал, подчистить улики. Я получу приказ на прекращение деятельности в его конторе, и от судьи Провензано добьемся подтверждения. После этого тебе надо будет заглянуть к мистеру Лэнски и пригласить его к нам на беседу.

– Я уже подготовила бумаги, – сказала я и объяснила, где их искать.

– Ты, как всегда, предусмотрительна, Эмма.

– Должно быть, интуиция сработала.

– Встречаемся у меня в кабинете в… сколько времени у тебя займет все это?

– Я только дождусь, пока подъедет Варник, – сказала я.

– Жаль мальчишек, – продолжал Марк, – но, может быть, у нас теперь найдется кое-что против господ Лэнски и Пака.

– Да, во всем надо видеть светлую сторону, – сказала я.

Позвольте мне немножко поговорить об умерших. Отдать им должное, как сказал бы Август Закариас.

Как все, кто выиграл в эмиграционной лотерее и не продал затем свой выигрыш крупной корпорации или агентству, не отдал его родственнику, который того больше заслуживал или желал, и не был ограблен соседом, супругом, отпрыском или случайным незнакомцем (по статистике ООН, больше четырех процентов победителей эмиграционной лотереи исчезают или становятся жертвами убийства), и не отложил его на неопределенное «потом», с тем чтобы до времени остаться на руинах Земли (ведь после краха экономики, после войн и радикальных перемен климата, после всех безумств и даже после того, как джакару предоставили нам доступ к сети червоточин, связывающих пятнадцать красных карликов, в обмен на внешние планеты Солнечной системы, все еще можно было жить более или менее обычной жизнью с ее маленькими радостями и трагедиями, с любовью или без любви, вступая в брак, рожая детей, хороня родителей, переживая из-за карьеры, или из-за потери места, или из-за опухоли в груди, или из-за крови в унитазе) – словом, как все, кто выиграл в эмиграционной лотерее и поверил, что выигрыш – это шанс выбраться из рутины или беды и начать жизнь сначала (опять же статистика ООН: тридцать шесть процентов женатых разводятся в течение двух месяцев после выигрыша), Джейсон Синглтон и Эверетт Хью надеялись изменить жизнь к лучшему. Им было мало той старой жизни, которой жили почти все. Люди думают, что, переместившись на другую планету, на самый дальний край света, они радикально изменят и жизнь, – но только они забывают, что берут свою жизнь с собой. Счетоводы летят на корабле, мечтая о приключениях, а находят себе очередную бухгалтерскую работу; полицейский становится полицейским либо телохранителем при крупном бизнесмене или богатом гангстере; фермер возделывает клочок земли на побережье к западу от Порт-о-Пленти или на одном из тысяч мирков, вращающихся вокруг других звезд системы, и так далее, и тому подобное. Но Эверетт Хью и Джейсон Синглтон были совсем молоды и считали, что перед ними открыты все пути. Они мечтали разбогатеть. Мечтали прославиться. Почему бы и нет? Удача уже коснулась их своим крылом, когда они выиграли билеты в новую, лучшую жизнь среди звезд. После такого кажется, что нет ничего невозможного.

Парни познакомились на челноке, который унес их за низкую земную орбиту к устью червоточины, заякоренной на точке Лагранжа между Землей и Луной, а затем нырнул туда, в мгновенье ока преодолев пять тысяч световых лет, и вынырнул в точке Лагранжа между большим, как Марс, спутником зеленовато-голубого метанового гиганта и неприметным красным карликом класса МО, а потом свернул к Первой Ступени и приземлился на космодроме рядом с городом Порт-о-Пленти.

Я проделала тот же путь двадцатью двумя годами раньше, когда, через две недели после первого развода, выиграла в эмиграционной лотерее. В то время это показалось мне знаком судьбы: собирай все, что осталось от твоей жизни, отправляйся в новый мир, начни сначала. Когда я добралась до Первой, Порт-о-Пленти был захолустным поселком среди чужих руин. Я три года трудилась в городской полиции, потом завербовалась в агентство безопасности ООН и, работая на космодроме, познакомилась со вторым мужем, мы поженились, и все очень скоро стало плохо – но это уже другая история, да к тому же человека уже нет в живых.

А Порт-о-Пленти тем временем рос вокруг меня, вытягивался к берегу бухты Дискавери, поднимался на голые холмы, подбирался к окраинам Большой центральной пустыни. Сегодня Порт-о-Пленти – мегаполис, местный Лос-Анджелес или Мехико. На Первой Ступени выросло целое поколение, все эти люди завели детей, а челноки по-прежнему прибывают, нагруженные выигравшими, а также теми, кому хватило денег перекупить выигрыш, и теми, кому билет оплатила корпорация, или городские власти, или ООН, или еще какие-нибудь спонсоры. Наше первоначальное поселение – уродливые фавелы и трущобы, строившиеся без всякого плана, – выросло в чистый современный город. В центре – просторные офисные кварталы, где работают корпорации и частные финансовые компании. Набережная, арки, рестораны и торговые центры. Пригороды. О да, мы устроились как дома. Но это не дом. Это чужой мир со своей долгой историей. И поселенцы, высыпая из червоточин, открывают древние корабли в Саргассах и обживают их, заселяют луны и мирки-рифы, оставшиеся после бесчисленных разумных рас, Старших Культур, вымерших или перебравшихся в другие места, оставив за собой руины и разнообразные изделия, порой действующие.

Вот тут пора сказать про отдел по контролю за технологиями при ООН – он же «полиция гиков». Часть технологий Старших Культур, к примеру действующие при комнатной температуре сверхпроводники и парные виртуальные частицы, позволившие создать кьюфоны, гиперкомпьютеры и еще много чего, – полезны. Часть – герзеры и прочее лучевое оружие – полезны, но опасны. А кое-что просто опасно. Попадаются вещи, которые позволили бы одиночке захватить целый мир и потребовать выкупа. А еще такие, которые могут изменить род человеческий, так что мы либо вымрем, либо перестанем быть людьми. Вот почему ООН создала юридический аппарат, покончивший с нелегальной торговлей артефактами Старших Культур, и требует, чтобы новые технологии разрабатывались лицензированными компаниями, проходили строгое тестирование и все такое.

Отдел технологий – острый конец этого юридического аппарата. Я, как раньше, так и теперь, несмотря ни на что, считаю нашу работу важной. Кто-то в любой момент может наткнуться на артефакт, который изменит нашу жизнь, наше представление о себе, наши мысли. Вот что, по большому счету, пытается сохранить ООН. Наше право оставаться людьми. Джакару вручили нам великий дар. Шанс начать сначала после страшной войны и двух веков неконтролируемой индустриализации и роста населения, едва не уничтоживших родную планету людей. Наше дело – распорядиться этим даром наилучшим образом, позаботиться, чтобы мы по жадности и по глупости не погубили себя, столкнувшись с техникой настолько продвинутой, что ее, как говорили в старину, невозможно отличить от магии.

К счастью, всякому, кто пожелает нажиться на функционирующей и потенциально полезной крупице технологии Старших, приходится лететь на Первую, в Порт-о-Пленти. Там расположена научная и производственная база, позволяющая преобразовывать артефакты Старшей Культуры в пригодные для применения вещи, она же регулирует торговлю пятнадцати систем с Землей – а Земля все еще остается самым большим и выгодным рынком, единственным местом, где действительно можно нажить состояние. Тем не менее попадаются и такие, кто желает применять артефакты и технологии Старших, не думая о последствиях. Гениальные ученые или типы вроде Нилса Саркки, из легиона в шапочках из фольги. Чокнутые теоретики, авторы «сенсационных» обращений в газеты, маньяки. И еще такие, как Мейер Лэнски, – самые обыкновенные преступники.

На первый взгляд, кодовая ферма Мейера Лэнски представлялась нормальным бизнесом: одной из дюжины небольших компаний, разбирающих нарытое старателями на кораблях, брошенных прежними обитателями системы червоточин, гайярами. Это была кочевая цивилизация, и они, как и другие Старшие Культуры, вымерли или пропали, не оставив после себя следа, кроме этих кораблей. Большая их часть болтается на орбитальной свалке Саргассов: или пустые корпуса, или застывшие в глубокой спячке. Несколько разбитых валяются на планетах и лунах, на мирках Пятнадцати Звезд. Кое-кто из археологов полагает, что обломки кораблей – это следы междоусобной войны гайяров: другие считают, что они выбросились на берег, как бывает с китами и дельфинами на Земле – при катастрофе, в панике или от самоубийственной скуки заплыли на мелководье и попали в приливное течение. Так или иначе, все эти корабли – живые, мертвые или разбитые вдребезги – в той или иной степени заражены кодами. Их квантовые компьютеры и софты были встроены в спины фундаментальных частиц в составе молекулярных матриц корабельных корпусов. Они сырые, фрагментированные, полные ошибок и некротизированных участков, накопившихся за тысячелетия под космическим излучением.

Программеры на таких фермах, как у Мейера, анализируют и каталогизируют этот мусор, сшивают ценные фрагменты и целыми днями пытаются запустить их на виртуальных частицах гиперкомпьютерного облака фермы. Лицензированные программы скупаются разработчиками, которые используют их для прошивки кораблей, извлеченных из огромных Саргассов, и для манипуляции экзотической материей, и для прорывов в квантовой технологии и тому подобного. Находят они применение и в теории – четыре так называемые сложные математические задачи удалось решить при помощи кодов с ферм.

Компания Мейера Лэнски была лицензированной и вполне законной, покуда он, проигравшись, не влез в долги и не продал контрольный пакет отмывочной конторе корейских гангстеров. С тех пор законные разработки стали служить крышей для черного рынка кодов, слишком горячих и опасных для получения лицензии на разработку, и еще для продажи вирусных фрагментов «коданутым», желающим отправиться в странные области своего сознания. Эта торговля причиняла не меньше бед, чем кокаиновый бизнес.

Эверетт Хью и Джейсон Синглтон работали на Мейера Лэнски, а потом вдруг пропали из вида. Через десять дней выгорел номер отеля. Мы занимались фермой три месяца, терпеливо собирали досье на каждого сотрудника, а это чудовищное двойное убийство выставило наше тайное расследование на всеобщее обозрение. Мы закрыли ферму, чтобы помешать Лэнски или корейцам уничтожить следы, и пригласили на беседу коллег Хью и Синглтона. К концу допроса я знала об этих двоих больше, чем о собственных друзьях. Синглтон родился в моем родном Лондоне, в Англии. Хью был из Анкориджа на Аляске. Оба молодые, белые, англоговорящие, мужского пола, оба всерьез свихнулись на компьютерах. Они подружились на челноке, стали держаться друг друга после посадки, вместе плыли по течению дикого гиперкапитализма Порт-о-Пленти. У обоих не было ни запаса денег, ни плана действий. Прилетели в одних штанах, заряженные смесью самоуверенного оптимизма и наивности, по молодости лет не сомневающиеся, что талант и энергия всегда найдут себе применение.

Поначалу они работали агентами в техническом отделе мультинациональной корпорации, обосновавшейся в Порт-о-Пленти, но платили там паршиво и бонусов не давали никаких, кроме билетиков в корпоративную столовую, да еще и работа была скучной и раздражающей, типа той, чем оба занимались на Земле – Синглтон в университете, а Хью в русской компании, выкупившей Аляску у Штатов после неудачной попытки сецессии. Короче, это было то же самое, от чего они пытались сбежать, так что, выдержав всего четыре недели, парни уволились и перешли на кодовую ферму Мейера.

Платили там немногим лучше, чем в техническом отделе, и бонусы были не менее скудными, но Синглтону и Хью эта работа казалась куда романтичнее, чем написание локаций для типов, которые сами не знают, чего хотят. Кроме того, коллеги в один голос уверяли, что у Эверетта Хью был талант. Дивное умение с первого взгляда определить жизнеспособность того или иного кода, похожее на встречающееся изредка отклонение, при котором люди видят цвета слов, мелодий или чисел. Как он говорил: одни фрагменты выглядят хорошо, другие нет. Подразумевалось при этом, что код должен обладать некой симметрией или красотой, хотя в чем она, Эверетту было трудно сказать, а если к нему приставали, он мрачнел, сутулился и фыркал, что не стоит и объяснять, потому что либо у вас есть дар, либо нет. У Эверетта этот дар был, и обычно он оказывался прав. Джей Синглтон пробивался с помощью решимости и усердия, а Эверетт Хью летал на крыльях.

Они, как видно, договорились откладывать большой процент жалованья, чтобы, подкопив, занять пару коек на корабле охотников за кодами. Снаряжение надо было покупать самостоятельно, за транспорт – платить шефу, да еще отстегивать тридцать процентов от прибыли, но парни не сомневались, что наткнутся на богатую жилу, которой им хватит на всю жизнь. Только, похоже, этой паре надоело работать и копить, копить и работать, и они решили срезать дорожку. Украли что-то у Мейера Лэнски, и то ли он сам, то ли корейцы их нашли в убили, а краденое вернули – или же Хью и Синглтон неудачно выбрали покупателя. Такие у меня были рабочие гипотезы, хотя беспокоила мыслишка, не виноват ли в случившемся сам код, – у нас в отделе работал тотализатор: спорили, когда кому-нибудь попадется настоящий ИИ или еще бог весть что того же порядка. Так или иначе, раз Хью с Синглтоном украли код, значит они считали его ценным. А раз он был ценным, значит и функциональным: то есть где-то теперь болтался неизвестный код с неизвестными свойствами. Главным для меня было его вернуть, для чего первым делом я собиралась прикрыть деятельность Лэнски и узнать, над чем работали Хью с Синглтоном, прежде чем свалить.

Корабль рифовых фермеров, как все космические суда, которые используем мы, люди, – не более чем пустая скорлупка, извлеченная из огромных Саргассов, которые вращаются почти у каждой из Пятнадцати Звезд. Многие из них просто развалины, и оживить их не проще, чем восстановить часы, тысячу лет пролежавшие на дне моря, другие всего лишь спят – крепко, но, если их разбудить, система оказывается вполне функциональной; все они старинные, передавались от одной Старшей Культуры к другой, модифицировались и перестраивались по ходу дела, так что от первоначальной конструкции мало что осталось.

Фермеры освоили интерфейсы управления кораблем, а вот подладить жизнеобеспечение под человеческий организм не смогли, потому что упрямая система авторемонта противилась любым изменениям (поэтому-то фермеры и купили его по бросовой цене: мало кому нужен корабль с собственным мнением). Система поставляет пищу, не только невкусную, но и ядовитую для человека, свет здесь актиниевый, а воздух – как на высокогорной обогатительной фабрике: он сухой и горячий, как в пустыне, почти без кислорода и воняет серой и биополимерами.

Экипаж, как и единственный пассажир – я, – живет в герметичных палатках, прилепленных к переборке рядом с контейнером нанопыли, заменяющим шлюз. Система контроля воспринимает нас как груз и, пока мы не суемся в другие части корабля, не трогает. Из палаток собраны разные помещения: одно общее и несколько маленьких, разделенных волокнистыми перегородками, как соты осиного гнезда, и еще есть общая ванная и маленькое помещение, освещенное красной лампой и забитое штабелями электроники, – вместо рубки. В общей комнате довольно уютно: она выстлана коврами, здесь много валиков и пуфиков, светят слабые лампочки и «волшебные гирлянды», но все равно живем мы как погорельцы – остальной корабль подавляет нас своим множеством шахт, стенами из разнообразных ячеек, беспощадным сиянием и горячими воздушными потоками, дующими в разных направлениях.

Все это – превосходный образчик роли человечества в первом контакте: люди живут на манер мышей в стенах почти непостижимого для них мира. Например, двигатель корабля остается тайной за семью печатями. Какая-то очень простая штуковина, сработанная во времена, когда земляне еще и не мечтали о земледелии, питаемая дейтерием и тритием с не менее древних обогатителей, плавающих в атмосферах некоторых ледяных гигантов.

От горючего и зависит, когда закончится наша гонка.

Корабль у нас большой – для корабля: тяжелый грузовоз класса АЗ. И все же горючего у него не хватит на вояж к соседней с Терминусом звезде и обратно, поэтому за нами послали беспилотник, нагруженный дейтерием и тритием. Надеюсь, ООН возместит фермерам эти расходы, хотя глава фермерского совета Раджо Хирананд, отнеслась к вопросу легкомысленно. Сказала мне, что, хотя ее люди и рисковали, обживая мирки внутреннего пояса Терминуса, пока что риск окупался куда лучше, чем они рассчитывали. Они сделали заявки на несколько сотен планетоформированных астероидов, где разбили поля и устроили питомники небесных овец, к тому же они получают долю с прибылей от кодов и артефактов, найденных старателями, – по изобилию и разнообразию добычи мирки Терминуса уступают только единственной обитаемой планете системы Пятнадцати Звезд – Первой Ступени.

Так что фермерам вполне по силам вклад в такую вот собственную разведочную экспедицию.

Мы с Раджо согласились, что Нилс Саркка, может, и сумасшедший, но не глупец. Так что у него должны быть веские, убедительные причины направиться к соседу Терминуса. Конечно, вряд ли он найдет там ожидаемое, однако тот факт, что навигационный код указывает на локацию у самой звезды, означает, что там что-то есть – или было прежде, давным-давно, когда гайяры обитали на Пятнадцати Звездах.

Рассудительная половина моего сознания надеется, что Нилс не найдет ничего полезного и тем более не сумеет подтвердить свою бредовую идею. Однако и меня захватила сумасшедшая гонка: мне хочется верить – приходится верить, – что вокруг этой звезды летает горшочек с золотом, который оправдает мое неповиновение прямому приказу. Возместит убытки.

Мы медленно, но верно догоняем Саркку, и я уже несколько раз ему говорила, что мы готовы его выручить, пусть только окажет содействие. Мне хочется приучить его к мысли, что, когда он достигнет цели, мы пристыкуемся к его кораблю, заберем Саркку и доставим домой. Пока он и слушать об этом не хочет. Иногда распекает меня на все лады, иногда бывает холоден и рассудителен, словно терпеливый учитель, втолковывающий урок старательному, но на удивление тупому ученику.

Он говорит, что не намерен возвращаться. Он проведет остаток жизни со Старшей Культурой, прячущейся где-то возле этой звезды. Либо они примут его к себе, либо он пристроится поблизости и станет основателем института или научного центра.

– А если ты ошибаешься? – спрашиваю я.

– Не ошибаюсь, – твердит он.

– Но если там ничего нет? Просто давай предположим…

– Я не вернусь.

А звезда тем временем становится все ярче: оба корабля падают на нее, двигатель дает торможение на 1,6 g – это максимальная перегрузка для космических судов с таким уровнем модификации.

Сейчас эта звезда – самая яркая на небе. Бело-голубая, как осколок льда. Вокруг нее колечко астероидов, но все они лишены атмосферы или тяжелее, чем надо. И, так или иначе, слишком горячи для жизни. Еще есть единственная планета – газовый гигант размером примерно с Сатурн, расположенный за снеговой линией звезды. Угрюмый мир с атмосферой, замутненной огромными поясами углеродной пыли, – как будто внизу работают колоссальные промышленные мощности. На планете есть многочисленные пояса закопченного льда. Вокруг – свита из лун: те, что покрупнее, – ледяные шарики в силикатной скорлупе, а те, что помельче, – выхваченные из пространства обломки углеродистых хондритов, движущиеся по эксцентричным и ретроградным орбитам. Где-то среди этих лун Нилc Саркка рассчитывает обрести доказательство своей гипотезы и оправдать тем самым все совершенное им зло. Он уверен, что где-то там десятки тысячелетий скрываются чужие.

Мы с Марком, как ни старались, не сумели втолковать Мейеру Лэнски, что нам важнее с ним сговориться, чем посадить за решетку. А может, он и понял, да не придал значения. Злился, что ему прикрыли бизнес, и трусил, как бы его босс, Пак Ян Мин, не узнал, что его нагрели сопливые программеры, и не счел, что он, Лэнски, не пригоден для своей работы: отставка в семье Пак представляла собой пулю в затылок и короткую прогулку до ближайшей реки или озера. Так что Лэнски отказался от предложенной защиты, когда я за полночь явилась к нему домой с ордером, и отказался снова, когда его доставили на допрос. Широкоплечий мужчина в белом костюме, с тщательно уложенными волосами, выкрашенными в цвет окислившегося алюминия, мрачно молчал у меня в кабинете, скрестив руки на груди и глядя на нас с Марком пустыми глазами, а адвокат еще и советовал ему не отвечать ни на какие вопросы. Здесь же была и сотрудница городской адвокатуры. Мы с Марком поняли, что дело обернулось к худшему, когда она попросила нас прерваться и вышла с адвокатом Лэнски за дверь допросной. Марк воспользовался случаем еще раз повторить Лэнски, какую услугу тот окажет городу и ООН, если расскажет, что за код у него украли и что сталось с двумя программерами, – тогда, мол, он сам будет выглядеть невинной жертвой, ограбленной работниками да еще втянутой в дело об убийстве, совершенном боссом.

– Тебе пришлось рассказать Пак Ян Мину о краже, иначе тебя же и обвинили бы. Это я понимаю. Но потом дело ушло у тебя из рук, и ты уже ничего не мог изменить, – говорил Марк. Он снял куртку и повесил ее на спинку стула в самом начале беседы: теперь, в красных подтяжках поверх белой рубахи, он склонялся к Лэнски, смотрел на него в упор. – Ты же не дурак, знаешь, как влип. И знаешь, на что способен Пак Ян Мин, но мы готовы тебе помочь. Разберемся с твоими проблемами. От тебя нужно одно: рассказать, что именно случилось. Что украдено. Что произошло с двумя дурнями, которые это украли, и где оно сейчас.

Лэнски помотал головой, опустил веки, плотно сжал губы. Выглядело все так, будто он пытается мысленным усилием перенестись в более подходящее место.

Марк взглянул на меня, и я пообещала Лэнски, что ООН доставит его в любое названное им место. Может даже вернуть на Землю, если только он окажет нам помощь. И у него появится шанс начать все заново, а те, кого он боится, сядут пожизненно.

Лэнски покачал головой.

– Ничего не украдено. Мальчишки просто ушли, такое часто бывает.

– Пора перейти к правде, – посоветовал Марк. – Ложь о делишках Пак Ян Мина тебя от него не спасет. Ему все равно конец, но он и тебя за собой потянет. А ты мог бы себя спасти. Всего-то и надо, что сказать правду. Трудно, я знаю, но стоит только начать, сразу полегчает. Будто огромный груз с плеч сбросишь.

Марк знал свое дело, и я ему помогала, как могла, но достучаться до Лэнски мы не сумели.

– Обращайтесь к моему адвокату, – сказал он и замолчал.

Наконец вернулись его адвокат с поверенной от города. Она покачала головой, а адвокат сказал Лэнски, что тот может идти.

– Крепкий сукин сын, – процедил после их ухода Марк.

– Он боится.

– Конечно. Только, к сожалению, не нас.

– Думаю, придется нам подождать результатов экспертизы, – сказала я. От усталости я чувствовала себя пустой. Два часа ночи, тайна следствия вскрыта, а похвастать мне нечем.

– Отдохнем, а завтра начнем заново, – сказал Марк, натягивая куртку. – Ты – мой лучший следователь, Эмма. Я верю, что ты сделаешь все как надо.

Правда, первую ниточку откопала не я и не эксперты Варника Сара. Нашел ее наш техник, Прем Гарунг.

Прем по скромности приписывал свою находку удаче, но я не так глупа, чтобы поверить. В его комнатушке царил разгром, как в спальне у трудного подростка: стол был завален папками, бумагами, всяческими мелочами и электронными игрушками, стены покрывали фотографии, плакаты и смешные картинки – вопреки всем правилам, – но парень был толковым, умелым и дисциплинированным сотрудником. Он изучил рабочие журналы Хью и Синглтона и клочки отзеркаленных кодов, над которыми те трудились, и скоро обнаружил в одном нечто любопытное: неполный вариант навигационного пакета, какие использовались для перенастройки извлеченных из Саргассов кораблей.

– Тут не столько интересно, что есть, сколько чего нет, – сказал Прем.

Он так и рвался познакомить меня с находкой, и я нехотя согласилась посмотреть. Коды обычно исследуют и обрабатывают через виртуальный симулятор с мультиплицированным по-диснеевски интерфейсом: ландшафт изображает маленькие коралловые рифы, в экзотической красе которых таятся акулы, мурены и опасные течения, способные поджарить синапсы или навсегда выжечь на зрительных нервах какие-нибудь странные образы. Программеры, проводящие в этих симуляциях по восемь-десять часов в сутки, обычно страдают разнообразными галлюцинациями и рискуют стать инвалидами: им грозят психозы, слепота, утрата контроля над моторными нервами и даже смерть. В то время как они, подобно ныряльщикам, погружались в грозные бездны моря, я больше походила на курортницу в маске, скользящую над цветными очертаниями рифа – над сложными фрактальными пакетами самопоглощающейся информации, ветвившимися, как деревья, или компактными, как человеческий мозг, или протягивающими щупальца в глубокие тени под переливчатым серебристым небом. Однако я не могла избавиться от ощущения, что нечто жуткое и невидимое таится на краю зрения, там, где склоны рифа обрываются в неведомое.

Прем направил меня к месту, из которого росли пики сложной формы, и спросил, вижу ли я.

– Я никудышный технарь, Прем.

– Там прошивка, скопированная с другой части кода, – сказал он, проворачивая поле зрения на 360 градусов. Вокруг нас потекли, сливаясь в многоцветный трехмерный ковер, пурпурные, зеленые и золотые фигурные шпили. – Сразу не заметишь, для того-то оно и делалось. Но когда знаешь, что искать, – бросается в глаза. Я написал маленький исполняемый… вот…

От серебристого неба отделился призрачный ландшафт схемы и косо надвинулся на окружавшие нас шпили.

– На вид вовсе не сходится, пока не выполнишь простенькое геометрическое преобразование, – сказал Прем.

Схема перевернулась, вытянулась и слилась с контурами шпилей, словно инеем покрыв их сложные очертания:

– Думается мне, кто-то тут что-то удалил и прикрыл дыру, – пояснил Прем. – К счастью для нас, он, хоть и знал дело, поленился. Вместо того чтобы создать заплату с нуля, он скопировал другой участок кода и вшил сюда. На поверхностный взгляд – безупречная иллюзия, даже прогоняет несколько циклов процессинга, хотя, конечно, впустую. Код уже никуда не годен – но это обычное дело для кодов.

Странные очертания и краски кодового рифа, бредово яркие и полные мелких подробностей, повторявшихся при каждом уровне увеличения, вызывали у меня головную боль. Я мало спала и держалась на кофе и куреве. Стянув с головы виртуализатор, я спросила Према, не догадывается ли он, что именно могли удалить; он сказал, что, как ни фрактален код, реконструировать удаленную часть практически нереально. Парень углубился во всяческие тонкости насчет экстраполяции от границ, перекрестной детекции, рандомного поиска и осесимметричных мутаторов. Ему, как всякому технарю, не так интересно было решить задачу, как поиграть с ней. Я его оборвала:

– В общем и целом тебе неизвестно, что это, и узнать невозможно.

– Боюсь, что так. Удалили слишком тщательно, не реконструируешь, а сравнение по каталогу не дало результата.

– Они что-то выкрали. Мы не знаем что, но определенно Синглтон и Хью что-то сперли. Отзеркалили код и удалили оригинал, затерли, как умели, следы и смылись с копией.

– Возможный сценарий, – сказал Прем. – Только один вопрос: как они с краденым кодом прошли систему охраны фермы?

Вопрос по делу. Коды хранятся в специфических квантовых состояниях электронов и прочих частиц, так что копировать и запасать их не сложнее, чем огромные бинарные последовательности обычных программ; чтобы их не искажал и не засорял квантовый шум, отзеркаленные коды помещают в ловушки, охлаждаемые жидким гелием. Ловушки-архивы большие – размером с грузовик. Маленькие переносные – чуть больше обычного домашнего термоса. А Мейер Лэнски, как все подобные фермеры, был просто одержим безопасностью. Программисты на входе и выходе шли через особые сканирующие рамки и постоянно находились под наблюдением камер, не говоря уж о выборочных обысках.

– Может, подкупили охрану или скрыли ловушку в каком-нибудь приборе, который подлежал выносу из помещения для ремонта, – предположила я. – Или тут сам Лэнски участвовал.

– Или они ничего не выносили, – сказал Прем. – Они могли взломать отчеты фермы и выяснить, откуда взялся этот код, а потом удалить его и подправить записи. А продавать могли не сам код, а локацию оригинала.

Идея мне понравилась – она определено объясняла, почему Хью сбежал с Сарккой, – но доказать или опровергнуть ее можно было, только поймав эту парочку. Тем временем команда Варника Сера не сумела провести ДНК-анализ, потому что тела прожарились насквозь. Зато они опознали Джейсона Синглтона по зубной карте из Англии, а второй оказался не Эвереттом Хью, а человеком лет сорока. У него в левом плече была старая, залеченная пулевая рана, а осмотр обгоревшей кожи в ультрафиолете обнаружил на правой лодыжке татуировку – группу крови. Следовательно, он служил где-то в армии. Еще команда Варника сняла частичный отпечаток большого пальца с угнанного внедорожника, оставшегося на парковке, и сверила его с армейской базой данных США: Абело Баез до позапрошлого года служил сержантом спецназа. В списках эмигрантов имя не значилось, стало быть, на Первую он явился под чужим именем и работал либо на одну из корпораций, либо на темную сторону. Варник собирался заняться реконструкцией лица, чтобы отыскать эмиграционное досье Баеза; я надеялась, что, узнав его псевдоним, выясню, чем тот занимался в Порт-о-Пленти, и, может быть, даже установлю его связь с Мейером Лэнски или семьей Пак. Еще Варник сказал мне, что между двумя телами имеется некоторое несоответствие: у Джейсона Синглтона в легких обнаружили частицы дыма, как всегда у погибших при пожаре, а у Абело Баеза – нет. Либо отставного солдата убило на месте взрывом, либо он умер до того, как номер загорелся.

Все это было полезно, но я чувствовала, что самой важной ниточкой в деле окажется пропавший мотоцикл. Его нашли на стояке мини-мага на километр южнее мотеля. По показаниям камеры наблюдения, появился он там за полчаса до начала пожара. На нем приехал Эверетт Хью и еще сорок минут околачивался у торговых автоматов, пока его не забрала белая «Хонда Адажио».

Я показала Марку кадры, на которых Хью садился в «Адажио» – с компьютерной обработкой того момента, когда при открытии двери в кабине зажегся свет, на миг обрисовав бородача в бейсболке, надвинутой так низко, что она скрывала половину лица. Я объяснила, что водителя еще не опознали, но машина принадлежит фирме «Герц» при космопорте, где ее арендовали, расплатившись фальшивой кредиткой. Сейчас ее уже забрали на следовые анализы.

Вернув «Адажио» арендной фирме, Хью и водитель пересели на автобус, доставлявший пассажиров к кораблю. Он стартовал черев два часа. Стандартный крейсер класса J, зарегистрирован на Либертарии, ушел в червоточину шесть часов назад. Я попросила наших людей во всех портах, куда он мог добраться через тамошнюю часть сети, ждать его. Это была плохая новость. Хорошая заключалась в том, что Варник и эксперты нашли на сиденьях волосы и частицы кожи, а на баранке и еще где-то – отпечатки пальцев. Дружка Хью звали Нилc Саркка.

Марк тут же отреагировал:

– Я не назвал бы это хорошей новостью.

Нилc Саркка принадлежал к «пятистам счастливым» – самозваной элите из пассажиров первого челнока, доставившего на Первую победителей лотереи. До своего падения он был ведущим специалистом по Старшим Культурам, занимал кафедру в университете Порт-о-Пленти и блистал в популярном телешоу, которое показывали не только на нашей планете, но и на всех остальных вплоть до Земли. В каждой серии он вел свою группу старателей к новому участку, выслеживая странные и ценные артефакты Старших Культур, преодолевая трудности и опасности, исследуя причудливые места и мирки, раскапывая всяческие чудеса. Конечно, в передачах было много фальшивок и преувеличений, но Саркка обладал приятной внешностью и харизмой человека, увлеченного своей работой. Кроме того, он, вызывая презрение ученых собратьев и восторг телезрителей, сыпал безумными версиями относительно судьбы Старших Культур и теориями заговора, намекая, что джакару влияли на человеческую историю, роняя на Землю метеориты, манипулируя климатом и в конце концов затеяв мировую войну – незадолго до собственного выхода на сцену в роли спасителей гибнущего человечества. Он возглавлял секту, последователи которой были убеждены, что Пятнадцать Звезд – не шанс на новую жизнь, а ловушка. Клетка для невольных участников огромного и странного эксперимента, которому подвергают нас Старшие Культуры. Саркка разработал и собственную безумную гипотезу, о которой упоминал в каждой серии шоу. Все это принесло ему богатство, известность и сомнительную славу, но в конце концов Немезида его настигла. Он пошел на слишком большой риск, и за его ошибку другие люди поплатились жизнями.

Мой босс был в группе, расследовавшей вину Саркки в том, что большая часть его команды подцепила нанотехнологический вирус, раскапывая останки древних машин на дальнем краю Большой центральной пустыни. Марк видел тела, одни – страшно изуродованные, другие еще отчасти живые. Его босс, который позже застрелился, приказал дезинфицировать место раскопок ядерным оружием ограниченного действия.

Команда работала без лицензии и с недостаточными мерами защиты. Нилса Саркку обвинили в непредумышленном убийстве, и он пять лет провел в тюрьме. Сразу после освобождения он бежал с Первой, обосновался на Либертарии и принялся тратить остатки состояния на свою гипотезу, превратившуюся в манию.

Из факта существования червоточины, ведущей к Солнцу и Земле, говорил он, следует, что была такая же связь с родными планетами Старших Культур, населявших некогда миры и мирки Пятнадцати Звезд. И эти червоточины должны существовать поныне, схлопнувшиеся до диаметра меньше атома водорода или скрывшиеся в недрах газовых гигантов либо на орбитах у самых звезд, где их невозможно обнаружить по истечению странных кварков и частиц высокой энергии. А это значит, что есть шанс найти родной мир гайяров или другой Старшей Культуры и узнать, что с ними сталось. Возможно даже, что еще живы где-то последние представители одной из нечеловеческих цивилизаций – либо в своем родном мире, либо где-то еще.

Фанатики – а Саркка, несмотря на свои убеждения и опалу, имел много поклонников – почитали его непризнанным гением, отважным интеллектуалом, рискующим отстаивать отвергнутую истеблишментом теорию. Для ученых собратьев он был крайне безответственным эгоистом, воспользовавшимся известностью для продвижения фантазий, столь же смехотворных, как потерянный континент Му или гипотеза о венерианском происхождении летающих тарелок, не задумывавшимся об ущербе, который он причиняет этим серьезной науке. С точки зрения ООН, Саркка был преступником, готовым на любой риск ради технологий Старших Культур. На Либертерии он оставался вне нашей досягаемости, но за ним присматривали.

А теперь он отправлялся невесть куда, унося с собой либо отзеркаленный с навигационной программы код, либо сведения о местонахождении его оригинала. Судя по тому, как Саркка рисковал, возвращаясь в Порт-о-Пленти, он, видимо, считал, что код как-то связан с его безумной идеей: отыскать родной мир или уцелевших представителей Старшей Культуры. И скорее всего, именно он убил Джейсона Синглтона и наемника Абело Баеза. Даже если код был безвреден, Нилсу Саркке предстояло ответить за их смерть.

Проблема состояла в том, чтобы отыскать простывший след его корабля. Он мог выйти в любой точке сети червоточин, направиться на любую из оставшихся четырнадцати звезд – и даже вернуться, описав круг, на Первую. ООН, исcледуя сеть, расставила спутники-шпионы у горловин всех червоточин, но они постоянно страдали от саботажа, и в конце концов поддерживать их работу сказалось слишком дорого.

– Даже если Саркка и Хью приземлятся на Либертарии, наша юрисдикция на нее не распространяется, – сказал Марк.

– Можно договориться с либертарианцами, – предложила я.

– Не исключено, что нам удастся. Для этого неплохо бы знать, что именно украли Хью и Синглтон, – заметил Марк.

– Значит, надо еще раз потолковать с Лэнски, – сказала я.

Но Мейер Лэнски исчез вместе с женой и малолетними сыновьями. Полиция наблюдала за домом с фасада. Похоже, что семья вышла с другой стороны, через поле для гольфа. То ли по собственной воле, то ли за ними кто-то явился.

Сейф, встроенный в пол кладовой в доме Лэнски, оказался открыт, но из него гак и не забрали ни наличные, ни драгоценности. На месте остались и кредитки, и телефонные карты, зарегистрированные на разные имена. На стенах и на ковре хозяйской спальни нашли следы крови, принадлежавшей Лэнски и его детям. Я решила, что они были убиты, а тела – брошены в море или в заросли за окраиной города либо закатаны в фундамент строящегося здания или подземного перехода. Еще я предполагала, что убийцы забрали из сейфа копии записей фермы с подробностями как законных, так и незаконных операций.

Коротко обсудив ситуацию с Марком и помощником городского поверенного, я объявила семью Лэнски в розыск и договорилась о встрече с боссом Мейера, Пак Ян Мином. Марк считал это пустой тратой времени, но у меня появилось неприятное чувство, что след остывает, и мне хотелось немножко расшевелить события. Кроме того, пришла пора предъявить ордер на обыски и приостановку дет фермы, а поскольку Мейер Лэнски пропал, я сочла логичным вручить бумаги его шефу.

Пак Ян Мин был младшим из сыновей Пак Ян Гуна, в прошлом главы американо-корейской мафиозной семьи Сиэтла, который «удалился на покой» в Порт-о-Пленти. Ян Гун, как обычно бывает с гангстерами, достаточно разбогатевшими, чтобы вырваться из когтей закона, честолюбиво мечтал легитимировать свое семейство. Три его старших сына занимались строительным бизнесом и торговлей недвижимостью, управляли страховой и залоговой компаниями, а также казино на озере Маммот. А вот Пак Ян Мин был ретроград, кындаль старой школы со взрывным темпераментом и любовью к изысканному насилию. Кодовую ферму Мейера Лэнски ему передал отец в надежде отвлечь от уличной жизни.

Я назначила Пак Ян Мину встречу в офисе строительной компании его старшего брата, Пак Кван Го. Помещение размещалось на верхнем этаже новенького «зиккурата»: белый бетон, тонированное в медно-розовый оттенок стекло, широкие зеленые террасы – и потрясающий вид на город до самой бухты Дискавери с космопортом и дельтой реки на одном берегу, электростанцией и доками на другой и изгибом пляжей и набережной посередине. С этой точки город смотрелся чистеньким и аккуратным, как на карте, и не заметно было свар между этническими районами. При взгляде отсюда легко верилось, что будущее уже наступило. Казалось: посмотри в небо – и увидишь летающие машины и дирижабли.

Пак Кван Го встретил меня у высоких дверей своего кабинета. Стройный, подчеркнуто вежливый мужчина в хрусткой белой рубашке и штанах в сложную клетку пожал мне руку, предложил на выбор десять сортов чая, после чего представил двум адвокатам, которые в дальнейшем всеми силами старались слиться с фоном, и брату, Пак Ян Мину.

Младший гангстер нависал над архитектурной моделью торгово-развлекательного комплекса: мощный широкоплечий бодибилдер, втиснутый в блестящий костюм с желтой шелковой рубахой и сапогами из змеиной кожи. По его шее вилась татуировка, волосы были подбриты на висках, оставалась только блестящая черная шапочка на макушке. Когда Пак Кван Го меня представлял, его брат не поднял глаз, притворяясь, что ему интереснее гонять по площади машинку-модель, сбивая игрушечных пешеходов.

Пак Кван Го заверил, что его семья всегда счастлива оказать помощь полиции, но в данном случае, поскольку бизнес его брата связан с Мейером Лэнски, он вынужден просить доказательств, что беседа наша совершенно неофициальна. Я заверила, что мне нужна только информация о прошлом Лэнски, хотя у меня действительно есть ордер на его кодовую ферму.

– Надеюсь, это означает, что ее уже можно будет открыть, – вставил Пак Ян Мин. – Я теряю деньги на каждом дне простоя. Весьма неудобно.

– Будет еще неудобнее – мы ее закрываем до дальнейших уведомлений, – сказала я и протянула конверт с двадцатью четырьмя листами судебного распоряжения.

Пак Ян Мин, взяв, передал конверт адвокатам и сказал, что его люди все проверят и обратятся ко мне.

– Вы должны подписать, – напомнила я.

– Почему бы вам не спросить о том, ради чего вы сюда пришли? – предложил Пак Ян Мин. – Я человек занятой. Много дел. Важных дел.

Я решила с ним не цацкаться и, взглянув прямо в глаза, спросила:

– Когда вы в последний раз виделись с Мейером Лэнски?

– Много дней не виделся. Я слышал, он сбежал после вашего допроса о двух сгоревших гиках, – ответил Ян Мин. – Если догоните старого негодяя, дайте мне знать. У меня тоже есть к нему вопросы.

– Вы не представляете, куда он мог деться? – спросила я. – Вместе с семьей?

– Я последнюю неделю провел на озере, – ответил Пак Ян Мин и достал золотой портсигар, пропустив мимо ушей слова брата, что у него тут не курят. Черную сигаретку «Собрание» он прикурил, чиркнув спичкой о ноготь.

– Один из трупов в мотеле оказался Джейсоном Синглтоном. Служащим вашей фермы.

– Фермы Мейера Лэнски, – поправил Пак Ян Мин.

– Она принадлежит вам.

– Дело ведет он. Понятие не имею, кого он нанимает. Кстати, когда я смогу ее открыть?

– Когда мы закончим расследование. Хотя к тому времени с вашими делишками, возможно, будет покончено.

Пак Ян Мин с оскорбительной насмешкой взглянул на меня.

– Знаю про ваш крестовый поход, – протянул он. – Говорят, ваш муж пал жертвой плохих кодов и с тех пор они вам всюду мерещатся, даже когда их нет.

Я не удостоила эту чушь ответом. Если выказать слабость перед таким типом, сразу безвозвратно потеряешь авторитет.

– Вы уверены, что не были знакомы с Джейсоном Синглтоном?

– У меня с этими чокнутыми ничего общего.

– А с Эвереттом Хью?

– Это второй, кто сгорел в том номере?

– Это второй, который там не сгорел, – поправила я. – Второе тело принадлежало Абело Баезу, бывшему спецназовцу из армии США.

– Ни о том ни о другом никогда не слышал, – заявил Пак Ян Мин.

– Возможно, вы узнаете лицо? – спросила я, показывая ему копию реконструированной посмертной маски Баеза.

Пак Ян Мин пыхнул дымом.

– Не из моих людей.

– Вы могли знать его как Эйбла Мартинеса, – сказала я. – Под этим именем он жил в Порт-о-Пленти. Мы установили личность по досье из игорного дома – такие заводятся на каждого работника казино. Странно, что вы его не знаете, мистер Пак. Он работал в охране казино на озере Маммот, принадлежащего вашей семье.

– Мой брат не имеет отношения к казино, – вмешался Пак Кван Го, – так же как и я.

– Нас интересует, чем занимался здесь мистер Баез и с кем он был связан, – сказала я. – Если что-нибудь вспомните о нем, скажите мне.

Пак Ян Мин пожал плечами. Пак Кван Го сказал:

– Вам лучше поговорить с управляющим казино.

Я ответила, что так и сделаю, поблагодарила братьев за то, что уделили мне время, и, повернувшись к обоим спиной, направилась к большим двойным дверям.

Пак Ян Мин меня окликнул – он был из тех, кому непременно надо оставить за собой последнее слово.

– Навестите меня на озере Маммот. Я покажу, как надо проводить время. Расслабитесь немножко.

Я обернулась, задержавшись у дверей. Трюк из седой древности, но иногда работает.

– Еще одно. Вы слыхали про Нилса Саркку?

Братья переглянулись.

– Это тот сумасшедший, который вел телешоу? – спросил Ян Мин.

– Эверетт Хью улетел с ним, – ответила я и вышла, оставив их обдумывать этот факт.

Позже я сообщила боссу, что не сомневаюсь: Пак Ян Мин все знал о Хью и Синглтоне.

– Лэнски был глуп. Он, возможно, обнаружил прореху в навигационном пакте и решил оправдаться перед боссом. А Пак Ян Мин послал своего громилу, Абело Баеза, он же Эйбл Мартинес, – за программерами.

– Баез выследил их в мотеле, но был убит Нилсом Сарккой, – добавил Марк.

– Не знаю точно, что там произошло, но, вероятно, это и не важно, – ответила я. – Саркка, безусловно, замешан в деле, а Пак, по-моему, об этом не знал, пока не услышал от меня. Нам повезет, если он начнет расспросы на космодроме и тем самым подставится. Тогда я смогу поинтересоваться, зачем они ищут убийцу Баеза, если Баез с ними никак не связан.

– Слишком окольный путь, – заметил Марк. – Я предпочел бы что-то более осязаемое.

– Я тоже, – сказала я, – но, даже если мы не сумеем связать их с Баезом, достанем через Лэнски. Его убил Пак Ян Мин, не сомневаюсь. И семью тоже. Он знал, что мы говорили с Лэнски, и не надеялся, что тот станет держать рот на замке. Тогда же он, вероятно, забрал из сейфа Лэнски уличающие его записи. Если найти предлог для ареста Пак Ян Мина, эти записи могут достаться нам. А в них найдутся сведения о местонахождении оригинала похищенного кода. Они-то нам и нужны.

– Ты в самом деле думаешь, что Саркка с Хью гоняются за кодом?

– На Либертарии они не объявились, а в остальных местах у нас есть свои представители или надежные источники.

– Еще остается около десяти тысяч пригодных для жизни, но незаселенных планетоформированных мирков и сколько-то астероидов и лун, – напомнил Марк.

– Код надо найти, – сказала я. – Чтобы знать, с чем мы имеем дело. И уничтожить, чтобы никто больше не мог его отзеркалить.

– Если Пак Ян Мин не полный дурак, он избавится от записей.

– Не избавится, пока рассчитывает восстановить бизнес на черном рынке.

Марк в упор посмотрел на меня.

– Надеюсь, ты не для того навела Паков на Саркку, чтобы они заменили собой правосудие?

– Конечно нет, – сказала я.

Хотя именно этого я добивалась, рассказав Пакам о Саркке, а Марк, если и понимал, что я лгу, не стал доискиваться правды. Возможно, он не меньше меня хотел, чтобы Саркка ответил за смерть Синглтона и Баеза, да и за другие свои дела. Что в этом плохого? Конечно, я предпочла бы взять его сама, но в то время не видела возможности. И решила немного поторопить события.

Начистоту так начистоту: мне, вероятно, следует упомянуть здесь о своем муже, втором муже. Не потому, что меня сколько-нибудь задела шпилька Ян Мина на эту тему, а потому, что нашлись комментаторы, которым следовало бы быть умнее: дилетанты-психологи, не стыдящиеся глупо и безответственно рассуждать о мотивах поступков совершенно незнакомых им людей, – которые предположили, что я нацелилась на Саркку, потому что он увез краденый код, а кодомания Жюля – ключ к моему характеру. Тайная рана. Трагедия, которая изменила меня навсегда. Так вот, позвольте вас уверить, что это – псевдофрейдистская чушь. Не хочу сказать, что случившееся не было трагедией. Да, произошла именно трагедия. Но я оставила ее позади и стала жить дальше. На самом деле она случилась давным-давно, в те славные дни, когда все казалось новым и удивительным. Тогда мы еще не знали, как опасно употреблять коды. И закон этого не запрещал. Такое развлечение позволяли себе умные и образованные люди. Чистый, совершенно законный кайф.

Жюль говорил: это все равно как если бы мир превратился в математику. Видишь все, как оно есть. Он различал углы в архитектуре, слышал согласные аккорды непрерывного обновления Вселенной. Словно с мира сорвали все маски. Мир, скрывающийся за миром. Жюль и меня уговаривал попробовать, но я служила в полиции, и нас постоянно проверяли на подобные психоактивные вещества. Кроме того, я боялась. Признаюсь, я боялась, что чужой код перепишет мой разум. И оказалось, что я была права: очень скоро для Жюля и других, развлекавшихся с кодами, дело обернулось плохо: временная синестезия и парейдолия стали постоянными, впечатались в их мозг.

Жюлю повсюду стало мерещиться уродство. Ангелы преобразились в демонов. Музыка военными маршами грохотала у него в голове и не желала смолкать. Он уже не проводил часы, лежа навзничь на заднем дворе и с детским удивлением разглядывая небо. Небо для него было ранено. Все прогнило. Он держался только на кодах. Принимал больше и больше, хотя это уже запретили. Он не получал новых доз от университетской подружки, потому что подружку вышвырнули с работы, но Жюль нашел новые источники. Распродал все, что у нас было. Я выгоняла его и пускала обратно, проходя обычный путь от гнева к отчаянию, от ненависти к жалости. Наконец Жюль престал возвращаться. Я могла бы его разыскать, добиться ареста, перевести из тюрьмы в больницу, только это не помогло бы. Мы к тому времени знали, что ущерб от кодов непоправим, падение функции нейронов ведет под уклон, к безумию и смерти. К тому же спасать пришлось бы человека, который не желал спасения, и он уже не был тем, кого я любила. Он уже был никем. Он был не собой, а своими состояниями. Так что, когда он ушел в последний раз, я за ним не погналась, а потом увидела шесть месяцев спустя, на столе в морге.

Да, было больно. Конечно, было. Но еще больнее было смотреть, как бедняга Жюль трясется в псевдопаркинсонизме и лопочет о демонах. Я страдала, но и чувствовала облегчение при мысли, что он больше не мучается. Действительно облегчение. К тому же это случилось давным-давно, задолго до того, как я перешла в контроль технологий. Тогдашнее происшествие не имеет никакого отношения к тому, о чем я вам тут рассказываю, что бы кто ни говорил. Я не мстила за мужа и не избывала чувство вины – ничего подобного. Я расследовала это дело, как любое другое.

Однако после моей стычки с Пак Ян Мином следствие, похоже, уперлось в тупик. Я тянула за все ниточки, координировала сотрудников, которые опрашивали персонал кодовой фермы и искали прямую связь между отставным солдатом Баезом и Паками. Я писала ежедневные отчеты, заполняла ячейки для улик и проводила совещания. Я назначила встречу детективу Августу Закариасу – под тем предлогом, будто меня интересует ход следствия, а на самом деле – чтобы вытянуть из него сведения о собратьях по «пятистам счастливым». Этот разговор тоже не дал ничего полезного. Закариас заявил, что всего дважды встречался с Нилсом Сарккой и почти ничего о нем не знает.

– Вас интересует, преступник ли он. Я могу только сказать, что в прежние времена он очень страстно и убедительно доказывал, как важно узнать все возможное о наших новых мирах. Говорил, что нельзя ничего принимать за данность. Что мы должны ответить на вызов судьбы, полностью понять историю и природу дара, преподнесенного нам джакару. Тогда он казался не опасным, а просто увлеченным. И, как мне кажется, он не изменился.

Наверное, мне следовало быть умнее. Понимать, что в так называемой элите рука руку моет. Десять дней я ничем не могла похвастаться, кроме пополнения биографий Хью и Синглтона. А потом полученный имейл вывел меня на новый след.

Прислал его мужчина, назвавшийся другом любовницы Мейера Лэнски. Он писал, что девушка прячется, опасаясь Паков, и что при ней есть кое-что, на что мне стоит посмотреть: две книги кодов с фермы. Этот так называемый друг воспользовался анонимным почтовым сервисом, но, пока я вела переговоры онлайн, Прем Гарунг сумел его проследить, и через час парень сидел у нас в допросной.

Мелкий жук по имени Рэнди Твиггер, бывший дружок любовницы Мейера. Он слабо попытался отбиваться, но сразу сдался, когда я выложила карты на стол, сказав, что могу привлечь его за сообщничество в убийстве и похищении Лэнски. В тот же день, взяв с собой пару вооруженных сотрудников, я постучалась в номер мотеля на рыболовном курорте Марина-Виста в четырехстах километрах восточнее Порт-о-Пленти.

Любовница Мейера, Наташа Ву, оказалась сильной и рассудительной молодой женщиной, с готовностью отдавшейся под программу защиты свидетелей. Ее не удивило, что Рэнди Твиггер сдал ее ради денег.

– Он должен был устроить мне встречу с вами. Но Рэнди такой жадюга! – заявила она и махнула ухоженной ручкой, закрывая тему.

Еще она сказала, что услышала об исчезновении семьи Лэнски в новостях и сразу поняла, что их уже нет в живых.

– В последний раз, когда мы виделись, Мейер мучился жестокой паранойей. Взломали ферму, двух мальчишек убили, и вы якобы ему угрожаете. Я вроде как была единственной, кому он верил. Потому он и отдал мне книги. Хотел со мной связаться, когда все уляжется. А вместо него мне по его телефону позвонил кто-то незнакомый и стал угрожать.

Лэнски дал ей кьюфон, но после того звонка девушка выбросила аппарат и ушла в подполье, стала все время менять место. Рэнди Твиггер пару дней назад заглянул к ней на квартиру, увидел, что там побывали, после чего она поняла: убийцы Лэнски знают и о ней. Потому Наташа и решила связаться со мной.

Она мне понравилась, хотя ее образ жизни я одобрить не могла. Она крутилась как умела, не предаваясь жалости к себе, и, надо думать, немало делала для Мейера Лэнски. Я пообещала, что ООН обеспечит ей новые документы и переезд в обмен на показания и записи, доверенные ей Лэнски, и она ответила: почему бы нет, раз он умер, а у нее все равно нет выбора.

– К тому же я хочу выбраться из этого мерзкого мира. Я провела здесь год и успела его возненавидеть. Хочу обратно на Землю. В Сингапур. Там тоже хреново, но там я все знаю, и гангстеры там не такие отмороженные. Жаль Мейера. И его мальчиков. – Почти со слезами она добавила: – Вы же возьмете гада, который их убил?

Я вспомнила детектива Августа Закариаса и сказала:

– Сделаю все, что могу.

В здании ООН мы с Марком Гудином и одной из городских поверенных ждали, пока там договорятся с Наташей Ву и снимут первые показания. Потом я провожала ее на одну из наших безопасных квартир и потому не успела переговорить с Марком ни о поисках записей с местонахождением оригинального кода, ни о погоне за Сарккой и Хью. С Наташей я пробыла всю ночь и завтракала с ней и двумя приставленными к ней агентами, когда позвонил Марк.

– Есть новости, – сказал он. – Думаю, тебе они понравятся.

– Прем нашел, откуда взялся код? Или мы отправляемся за Сарккой?

– Подъезжай ко мне в здание ООН, – сказал он и дал отбой.

Мы с Марком купили кофе с тележки на парковке и прошлись через два квартала до набережной. Я рассказала, что устроила Наташу, а Марк мне – что записи полностью оправдали надежды.

– Покойный мистер Лэнски был человеком скрупулезным, – сказал он. – Мы получили все подробности сделок на черном рынке, а это серьезный трофей. Что касается доставившего столько хлопот кода, ты можешь радоваться: теперь мы знаем, откуда он. С планетоформированного, но необитаемого мирка во внешнем поясе системы Терминуса. Обнаружен и отзеркален старателем по имени Сурех Шривастав с Либертарии.

– Вот об этом стоит поговорить. Присядем где-нибудь.

Было теплое и ясное весеннее утро. За плавным изгибом берега два бульдозера, издалека кажущиеся маленькими, как игрушки, ровняли песок на месте, где пару дней назад выбросило кракена. Этот плот из пузырей и пористых конечностей собрал большую толпу, а чтобы его расчленить, пришлось привлекать технику. На набережной и по берегу люди выгуливали собак, несколько ранних серфингистов ловили волну.

Мы с Марком нашли лавочку, и Марк стал рассказывать, как сотрудник ООН на Либертарии связался с представителем Шривастава. Старатель только что вылетел на звезду 2М 4962, и, по словам агента, ему нечего было сообщить ООН.

– Возможно, то, что мы видим, – попытка поторговаться, но теперь, когда код найден, это уже не важно, – сказал Марк. – Насчет кода я связался с агентом в системе Терминуса. Сожалею, но оттуда тоже нет позитивных новостей. Терминус окружают два пояса астероидов. Люди, сколько их есть, – все фермеры, живут на внутреннем. И контроль перевозок у них довольно примитивный. Он, к сожалению, не распространяется на внешний пояс, потому нельзя доказать, что корабль Саркки посещал систему.

– Это не значит, что его там не было.

– Верно.

– И что он еще не улетел оттуда.

– И такое возможно.

– В любом случае оригинал кода еще там. Если Саркка или старатель его не уничтожили.

– В этом-то самая суть, – сказал Марк. – Конечно, тут важнее не Нилс Саркка, а код. В дело замешалась политика, уведомили генерального инспектора. И джакару, кажется, тоже заинтересовались.

Я заволновалась как дура.

– Это настолько серьезно?

– Они так считают. Изучили код и сказали, что он очень плохой. Помнишь Тор-пять?

– Семья фермеров, которая отправилась в темноту, – кивнула я.

Они наткнулись на код, заразивший их мемом. Повинуясь древнему императиву, они загрузились на корабли и направили их в межзвездное пространство. Они и сейчас продолжали падать в пустоту, за световые годы от своей звезды, недосягаемые для нас, без горючего и энергии. Корабли были так же мертвы, как люди на них.

– Джакару уверяют, – сказал Марк, – что код Хью окажет такой же эффект на всякого, кто с ним контактирует, с неприятной разницей: он действует медленно, так что носитель успеет заразить и других. Генеральный инспектор приказал отправить на Терминус ударную группу. Я убедил его, что наш департамент тоже должен принять в этом участие. Итак, спрашиваю для протокола: ты хочешь сопровождать ударную группу?

– Ответ готов, босс. Очень хочу.

– Ну конечно… Тогда приказываю: отправляйся домой, переоденься, собери все для долгой дороги и займись личными делами. В четыре часа жду тебя у себя. Там познакомишься с генеральным инспектором.

Предполагается, что джакару не вмешиваются в дела человечества. Конечно, не вмешиваются. Программа, которую мы сейчас используем как интерфейс для кода, – особая статья. Это важно, потому что она создала прецедент. Разработана она на основе кода, попавшего с разбитого корабля в колонию ульевых крыс в огромном некрополе Западной пустыни. Изучавший улей биолог привлек математиков для расшифровки сложного танца животных, а математики мигом смекнули, что в движениях содержатся огромные массивы информации – колония действует как параллельный процессинговый компьютер.

Все это общеизвестно. Замалчивают другое (вернее, замалчивали – а теперь у меня, как видите, есть веские причины нарушить молчание): тот факт, что код привлек внимание джакару. Невесть откуда вылез аватар с шайкой наемных стрелков и попытался уничтожить биолога вместе с колонией-ульем. Впоследствии джакару заявили, что там действовал преступный элемент, а нам пришлось сделать вид, будто мы им верим. Так или иначе, ученый с местными силами правопорядка сумели отбиться. Громил перестреляли, аватар уничтожили. Меня привлекли к этому делу несколько позже. Офицер местных сил подобрала использовавшийся аватаром прибор. Он не только отслеживал и нарушал кьюфонную связь, но и мог прослушивать сигнал. Мы выкупили прибор, а женщина взамен согласилась молчать об аватаре.

После того инцидента ООН и джакару заключили негласный договор о взаимодействии во всем, что касается борьбы с опасными технологиями. Этим и занимались сотрудники большого, отделанного деревянными панелями офиса генерального инспектора, куда привел меня Марк.

Генеральным инспектором оказалась маленькая, но властная женщина лет шестидесяти. Она пожала мне руку и сообщила, что с сего момента я подчиняюсь сектору В, но я ее почти не слушала, разглядывая человекоподобную фигуру, стоявшую в сторонке. Образцовая кукла, свитая из одной гигантской молекулы металлополимера, в черном костюме с белой рубашкой и в блестящих черных ботинках. Маска существа, которого не видел ни один человек, управлявшаяся через подобие кьюфона оператором, находящимся в любой точке Вселенной. Кукла шевельнулась, шагнула вперед и приветствовала меня сочным баритоном телеведущего.

– Мы с большим интересом следили за карьерой доктора Саркка, – сказала она, – и нынешний ход событий нас чрезвычайно интересует.

– Эти события могут обернуться весьма серьезной стороной, – вставила генеральный инспектор. – Саркка – опасный человек и вот-вот наложит руки на опасный код.

– Мы исследовали поврежденный код, – продолжал аватар. – Удаленная часть несомненно вредоносна для людей. Мы готовы помочь.

– Мы, конечно, с благодарностью принимаем помощь, – отозвалась инспектор.

Аватар откликнулся длиной речью, описывающей, как благодарны джакару ООН за содействие, а мне – за помощь в устранении труднопреодолимого раскола, и какой это прекрасный пример гармоничного слияния джакару и человечества, и как нынешние небольшие затруднения будут преодолены посредством того же сотрудничества и в особенности – моих талантов, и так далее, и тому подобное, не стану вам докучать. Обычный набор штампов, сложных метафор и звучных сантиментов, похожий на установочный документ транснациональной корпорации, который составляет группа людей, а потом его еще прогоняют через компьютер, чтоб беспощадно искоренить всякий намек на оригинальность и человеческое чувство. Эксперты до сих пор спорят и будут спорить впредь, стоит ли считать разговорный стиль джакару классической симуляцией ИИ закономерностей человеческого мышления, наподобие «китайской комнаты», или же искусной подделкой под симуляцию ИИ закономерностей человеческого мышления, наподобие «китайской комнаты». Имея опыт принимающей стороны в коммуникации с ними, уверяю вас: разницы никакой. Что до меня, то все, о чем говорилось, было невыносимо скучно, так скучно, что следить за смыслом сказанного я почти не могла. Эта речь усыпила бы всякого, кто не накачался бы по уши кофеином и амфетаминами: их поставлял настоящий джакару через механизм неизвестного действия.

Сквозь убаюкивающий слой многословных и банальных разглагольствований – затара меня то и дело пробивал разряд почти невыносимого ужаса – и Марк, я генеральный инспектор наверняка чувствовали себя не лучше. Вопреки благим намерениям джакару – или как раз из-за них – невозможно было избавиться от подозрительности, имея с ними дело. Они казались чужими и абсолютно непонятными. Не ангелы и не демоны – кривое зеркало, искажающие самые светлые наши надежды и самые темные опасения.

– Можно спросить? – подала я голос, когда аватар закончил или истратил все слова. – Если вы предлагаете нам помощь… о какой помощи идет речь?

– Мы здесь только для того, чтобы советовать, не более, – ответил аватар. – Мы в любом случае не хотели бы открывать, что помогаем. Это было бы нарушением нашего договора. Однако, если доктор Саркка воспользуется червоточиной, мы могли бы установить, где находится его корабль, и нам не трудно предать вам эту информацию.

Тут опять встряла генеральный инспектор, напомнив, что джакару обычно воздерживаются от прямого вмешательства, но в данном необычном и вызывающем опасения случае они готовы воспользоваться малоизвестным свойством червоточин для опознания любого корабля, который использует Саркка. Они уже подтвердили, что тот побывал на Терминусе, и поскольку через червоточину этой системы он обратно не проходил, то может и сейчас находиться там. Главное для нас – обнаружить, идентифицировать и уничтожить код. Далее необходимо выследить Хью и Саркку и в крайнем случае выкупить у них отзеркаленный код.

Инспектор назвала максимальную цену, превосходившую совокупный ВВП нескольких земных государств.

– Мы, конечно, не собираемся платить. Саркку арестуют, как только он обратится за деньгами. Будем надеяться, что еще раньше он заразится и нацелит свой корабль в первую попавшуюся звезду.

– Такое возможно, – сказал аватар, – но рассчитывать на это не следует, потому что инкубационный период варьирует.

Я сразу заметила в их плане большую прореху: Нилс Саркка не так глуп и увидит ловушку в моем предложении. А если и не увидит, то все равно ни за какие деньги не расстанется с кодом, способным доказать его гипотезу. Но возражать я не стала: как уже было сказано, я считала, что правосудие в любом случае лучше возможности, что Саркка получит контроль над опасным кодом. Когда инспектор спросила, нужно ли мне время на обдумывание, я ответила, что уже подумала и с радостью принимаю предложение.

Это почти не было ложью.

«Они с самого начала манипулировали нами, Эмма. Играли, как ребенок с клеткой белых мышек. И ведь они очень давно за нами наблюдают. Знают о нас такое, что нам самим неизвестно. Их суждения превосходят возможности и способности обычного человека. Но всего они не знают. Их наблюдение за нашими передвижениями – на Земле и в других местах – не повсеместно. Вот почему мы избегли их цепей. Вот почему мы с тобой здесь».

Два часа ночи. На корабле все спят, только обслуживающие механизмы топочут по своим непостижимым делам за стеной нашего укрепления. Их слышат трое ночных дежурных да я. Я одной рукой пытаюсь заварить чашку зеленого чая, а другой держу кьюфон, слушая десятый или двенадцатый вариант типовой лекции Нилса Саркки о враждебных планах и замыслах джакару.

– Они знали о Хью и Снглтоне, – сказала я. – Знали о коде.

«Нет, Эмма. Они перехватили мои кьюфонные сообщения, которые я посылал другу в Порт-о-Пленти, – он был моим посредником. Что это за код – они не знали, и откуда он взялся – тоже, потому что те бедолаги, Эверетт и Синглтон, сами не понимали, с чем имеют дело, а о том, где находится оригинал, хотели сообщить только после встречи, когда мы покинем Первую».

– И все же на Терминусе тебя выследили.

«Да что ты? Они солгали, когда говорили про код. Могли и об этом солгать. Они не всеведущи, и они врут. Если они боги, то мелкие и достойные презрения. Насчет тебя не уверен, но человечество никак не заслуживает таких подлых богов. Нет, мы стремимся к более высокой цели. Иначе почему мы с тобой оказались здесь?»

– Я – чтобы доставить тебя в суд, Нилс, ты же знаешь.

«Ты здесь, потому что это в твоей природе, Эмма. Ты здесь, потому что хотела сюда попасть. Видишь ли, по большому счету ты не так уж отличаешься от меня».

Я чуть не задохнулась от такой наглости, но вслух отшутилась в том духе, что не о том мечтала, вылетая с Первой, а он больше не настаивал, вернулся к разоблачению заговоров и к криптоистории. Я здесь упоминаю об этом, потому что он не прав. О, у нас, несомненно, есть кое-что общее. В частности – маниакальное стремление любой ценой доводить дело до конца. Но это отступает перед главным различием. Я – на правой стороне, а он нет.

Мы, ударная группа и я, вылетели кораблем-разведчиком класса Q, похожим на поганку из мультфильма: толстый конус с системой жизнеобеспечения на каплевидной ножке термоядерного двигателя. Жилой отсек состоял из более или менее овальной камеры, разделенной сетчатыми платформами; здесь стояли койки, пара переносных туалетов и душевая кабинка, похожая на пластиковое яйцо, столики для пикников, промышленная микроволновка, коммерческие рефрижераторы и ряды стальных шкафов-кладовок. Одним словом, роскошно было, как в дешевом бомбоубежище или в общежитии при нефтяной платформе, если не считать похожих на устрицы впадин и щелей на стенах – идеального отпечатка помещавшегося здесь прежде агломерата размером с кита: гайяры были колониальной формой жизни и обменивались между собой органами с той же простотой, с какой мы меняемся одеждой разного размера и цвета.

Наш корабль, как все корабли, управлялся исключительно кнопками. Все системы, кроме твердотопливных маневровых по окружности жилого отсека, а особенно – главный двигатель, были запечатаны, загадочны и недостижимы. Пилот, стройная спортивная новозеландка Салли Маккензи, набрала серию команд на лэптопе, подключенном к навигационному пакету, и корабль рванул с орбиты, нацелившись на пару горловин, расположенных на замыкающих точках Лагранжа метанового гиганта системы.

Горловины всех червоточин выглядят одинаково: около километра в поперечнике круглые черные зеркала в кольцевой рамке, заключающей в себе пряди странной материи, которая держит их открытыми; они утоплены в астероиды, с одной стороны срезанные, а с другой обточенные в гладкие конусы, – все это сделала миллионы лет назад безымянная, забытая Старшая Культура, создавшая сеть. В системе Первой две червоточины: одна – к Солнцу и Земле, другая – к красному карлику, расположенному примерно двадцатью тысячами световых лет дальше, на внешней стороне рукава Центавра. В эту червоточину мы и нырнули.

Во время перехода я сидела с Салли Маккензи, наблюдая в высоком разрешении, как червоточина быстро разрастается, превращаясь из блестки в пятнышко, а потом в трехмерный объект, как круглое черное зеркало горловины надвигается на экран, заполняя его. А потом, совершенно не ощутив перехода, мы выпали в точке назначения над ночной стороной горячего супер-Юпитера. Красный карлик вышел из-за планеты, как огненная луна, и корабль направился к следующей горловине, расположенной в шестидесяти градусах по дуге той же орбиты.

На подход к червоточине системы Первой Ступени ушло больше двух суток, а до следующей мы, обогнув супер-Юпитер, добрались за два часа, нырнули в нее и вынырнули рядом с тусклым коричневым карликом, вращавшимся вокруг красного карлика немногим ярче него, – он блестел капелькой крови на темном скате огромной туманности Конской Головы. Сорвавшись с орбиты, корабль метнулся к туманному ледяному гиганту и через три дня при максимальном ускорении нырнул в одиночную червоточину на его орбите.

И так далее, и так далее.

Марк через кьюфон держал меня в курсе следствия по коду. Оказалось, что Наташа Ву оборудовала свою спальню видеокамерой (осторожность девушке не повредит), которая засняла двух громил, вломившихся в квартиру и разнесших ее в поисках архивов кодовой фермы. Обоих взяли в тот же день, и оба, по базе ДНК, оказались замешаны не менее чем в семи убийствах. Один быстро решился принять предложенную Марком гарантию иммунитета и спел все, что знал, в том числе о похищении и убийстве Мейера Лэнски и его семьи, – более чем достаточно, чтобы перейти к Пак Ян Мину. Погибший ветеран, Абело Баез, как стало известно, был вольным стрелком и несколько раз подрабатывал на Мейера Лэнски, специализируясь на выбивании долгов. Посылал ли тот Баеза за Синглтоном и Хью, громила не знал, но Марк считал это вполне вероятным. Мы все еще не выяснили точно, что произошло в мотеле, но выглядело все так, будто человек от Лэнски застал программеров в номере, Эверетт Хью сбежал, а Нилс Саркка принял участие в стычке, в которой погибли и Синглтон, и Баез.

Молодой капитан и шестеро его подчиненных, составлявших ударную группу, проводили время, разбирая и собирая оружие, травили солдатские байки, прогоняли на виртуальных симуляторах различные операции, смотрели видео и спали – много спали, как спят крупные хищники, когда сыты, коротая время до следующей трапезы. В моем присутствии им как будто становилось не по себе – потому, конечно, что я обладала более высокими полномочиями, чем те, кому они привыкли подчиняться, но я нашла отличную собеседницу в пилоте, Салли Маккензи. Во время войны она была полковником воздушных сил Новой Зеландии, три года назад выиграла билет в эмиграционной лотерее и почти сразу вышла в отставку. Теперь она водила космические корабли и мечтала повидать все, чем могли похвастать Пятнадцать Звезд. Она рассказывала мне о драках за море Уэддела и Антарктический полуостров, а я делилась с нею подчищенными версиями различных дел, в которых мне довелось участвовать.

Так мы двигались от червоточины к червоточине, пройдя по цепочке шесть систем, пока не добрались до цели путешествия – звезды 2СR 5938, известной также как Терминус. Так она называлась, потому что на ее орбите располагалась всего одна червоточина. Иными словами, выхода отсюда не было. Конечная станция.

Звезда Терминус представляла собой тусклый красный карлик с большими пятнами. Через ее диск между экватором и полюсом ближе к краю тянулась яркая волокнистая дуга. Всего в одной десятой светового года находилась звезда GО, почти такая же яркая, как десятки горячих молодых звезд, разгоравшихся в рваной вуали светящегося газа, затянувшей половину неба.

Красный карлик окружали два кольца астероидов – мусора, оставленного давним столкновением с протопланетой; их аккреции в большое небесное тело мешал расположенный на орбите между поясами горячий и плотный супер-Юпитер. Наш корабль падал к внешнему кольцу на краю обжитой зоны Терминуса.

Представитель ООН уже заключил соглашение с советом рифовых фермеров – те благоразумно согласились держаться в стороне из страха заразиться мемом, от которого предостерегали нас джакару. Нашей целью был неприметный мирок, один из десятков тысяч. Похожий на двойной орешек арахиса кусок базальтовых пород нагрелся и оплавился от серии ударных волн, вызванных отклонениями супер-Юпитера от орбиты, и был слегка выщерблен кратерами от контактов с тысячами таких же обломков. Окутанный слоем пыли и мелких хондр, он восьмой миллиард лет вращался вокруг Терминуса, и тревожили его разве что мелкие столкновения, а потом некая безымянная Старшая Культура его планетоформировала, ввела в его центр массы ложку коллапсия – экзотической темной материи плотнее нейтрония, – отчего его гравитационная сила почти сравнялась с Луной, потом обтянула оболочкой квазиживого полимера, удерживавшего атмосферу, и, наполнив оболочку кислородом, азотом и аргоном, засеяла мирок жизнью.

С тех пор через мирок прошли десятки обитателей. Иные исчезали, не оставив никаких следов, кроме слабых изменений изотопного состава атмосферы и биосферы; другие привносили в лоскутную экосистему новые виды растений и микробов, а последние существа, бывшие здесь до людей, оставили руины. Призраки изрыли астероид шахтами и ямами. Коробочники протянули по хребтам и кромкам кратеров цепочку крошащихся сот. Пауки поместили на стационарную орбиту вокруг мятой талии мирка астероид и закрепили его канатом из алмаза и фуллерена, чтобы цеплять к нему свои плетеные корзинки-жилища. Несколько тысяч лет назад на полюсе разбился корабль гайяров.

Мирок, несмотря на богатую историю, был унылым и неприютным: холодным, как арктическая тундра до глобального потепления, занесенным снегами, покрытым льдом, черной бактериальной коркой и подушками водорослей, разраставшихся в закрытых полостях экваториального разлома. Хлопковые деревья плавали в воздухе сплетенными из светлой проволоки облачками. Люди не дали мирку имени и не удостаивали его внимания, пока кто-то из старателей случайно не нашел в лежащих на его поверхности обломках сохранивший активность код.

Пока наш корабль завершал маневр сближения, ударная группа выстрелила беспилотником, который обогнал нас и выбросил на орбиту мирка три спутника размером с бейсбольный мяч. Спутники скоро установили место катастрофы: овальный кратер под снежной шапкой полюса большей половины «орешка» с разбрызганными вокруг следами металла, выглядевшими на радарных сканах яркими точками. А камеры с высоким разрешением выявили еще и крошечные источники тепла и голубые палатки на экваторе, у основания паучьего каната.

Молодой капитан ударной группы, Джуд Фостер, попросил Салли Маккензи выйти на экваториальную орбиту и приказал своим готовиться к высадке. Об использовании канатного лифта, очевидно, и мысли не возникало: лифты двигались слишком медленно, так что на поверхности нас успели бы заметить и подготовили бы засаду.

– Там чудаковатый ученый и мальчишка-программер, – заметила я. – Едва ли они представляют угрозу для ваших людей.

– Вы, конечно, не забыли, инспектор, что ваш «чудаковатый ученый» разыскивается по обвинению в убийстве, – с ледяной снисходительностью возразил капитан Фостер. – К тому же там может скрываться целая банда преступников. Мой долг – предусмотреть все.

Капитан Фостер был из бриттов, как и я: бледный, светловолосый, лаконичный, а еще поразительно юный – он так и рвался проверить себя в первом настоящем деле. Мы недолго спорили, следует ли мне участвовать в первой выброске или лучше ждать на борту, пока они установят периметр безопасности вокруг основания каната. Я победила. Честно признаюсь, безумно трусила, но твердо решила исполнить свой долг.

Салли Маккензи помогла мне надеть скафандр, а один из солдат на буксире протянул меня вокруг жилого отсека к грузовому, где хранились скутеры. Я заняла место позади капитана Фостера, бойцы на трех других машинах летели по сторонам от нас. Эти скутеры выглядели нелепыми гибридами – мотоциклетные рамы, установленные на узких баках с жидким кислородом, две пары больших винтов спереди и сзади для маневров в атмосфере, – но были быстрыми и верткими. Мирок вырос перед нами, и мы одновременно прорвали пленку неба, оседлали неожиданно сильный ветер и скользнули вдоль красных закатных лучей, косо прорезавших километровый слой воздуха. Хлопковые деревья, поймав такой луч, взрывались зернышками попкорна, выбрасывали путаницу прочных волокон, создавали стометровые ковры-заплаты, которые проплывали мимо нас со струями утекающего газа и разбивались об оставшиеся в небесной шкуре дыры.

Наши скутеры увернулись от последнего такого ковра и клином пошли вниз. Поверхность крохотного мирка метнулась навстречу: белый лед с клочками черного камня простирался во все стороны от темной башни каната, возносившейся в бронзовое небо. Кто-то из наших восторженно завопил по общему каналу рации. Мне тоже хотелось орать. От страха и возбуждения кружилась голова. На поверхности проявлялось все больше подробностей – мы приближались к рифтовой долине, опоясывающей экватор. Мы проскочили голые скалы, усыпанные по хребту руинами коробочников – пустыми ячейками без крыш, – и отвесно упали вдоль скальной стены к черному пузырю, крепившему канат к дну широкой долины. Все дно было в морщинах и гребнях, изогнутых зигзагами, и некоторые расщелины, залитые ледяными озерами, светились, как осколки зеркала. Между озерами все заросло кустарником и рощицами низких колючих деревьев – тундровым лесом высотой до пояса. У оконечности длинного узкого озера мелькнул клочок чего-то голубого, а потом земля качнулась, и внутри у меня стало пусто – капитан одним рывком развернул скутер и направил его вниз.

У обычной голубой нейлоновой палатки на берегу стоял человек. Одет он был в сапоги, джинсы и черную куртку-дутик. Он поднял руки, когда к нему с двух сторон подступили солдаты. Я, едва сползла с седла, упала на колени – закружилась голова. Бессмысленно ухмыляясь, я кое-как поднялась и потащилась за ударной группой, плохо держась на ногах от низкой гравитации и непривычного давления скафандра. Земля поросла чем-то вроде мха: густым кружевом пузырчатых стебельков цвета свернувшейся крови, которые хрустели и лопались под подошвами. За озером и крутым хребтом небо рассекал надвое канат.

Капитан Фостер, похожий в своем белом скафандре на неуклюжего сказочного рыцаря, зажав в перчатке пистолет, подошел к мужчине и приказал тому встать на колени и заложить руки за голову. Эверетт Хью – это был он, черные волосы падали на его бледный, как бумага, лоб – неуклюже повиновался и сказал:

– Этого не нужно, я все расскажу.

– Где Нилс Саркка? – спросила я.

– Ты один? – одновременно со мной произнес капитан Фостер.

– Нилс давно улетел, – ответил Хью. – Ищет свой путь в историю.

Я решила провести допрос на месте: под запись дрона и при свидетельстве капитана Фостера. Мне интересно было узнать, что происходит с этим мирком и куда и с какими намерениями направился Нилс Саркка, кроме того, я хотела, чтобы показания принял суд. Тогда я еще думала об этом.

При всем своем виде крутого отчаянного хакера – непокорная грива крашенных в вороной цвет волос, серебряные колечки по всему уху, черепа на цепочке вокруг шеи, татуировки на шее и пальцах, кожаный жилет и белая мятая рубаха под дутиком, синие джинсы в обтяжку и ковбойские сапоги – Хью был молод и наивен. Он сказал, что в палатке мы найдем кьюфон, парный к аппарату Саркки.

– Если хотите знать, что и как случилось, позвоните ему. Он все растолкует куда лучше меня.

Его спокойствие объяснялось не отвагой, а юношеской самоуверенностью и неведением. Он действительно не понимал, во что влип. Он отказывался признать, что Саркка его использовал и бросил, и до конца твердил, что они вдвоем сделали доброе дело и он горд, что помогал ученому.

Я хочу объяснить вот что: хотя Хью вроде бы охотно сотрудничал, все, сказанное им, было окрашено его верностью Саркке. Я не оправдываю произошедшее, но именно потому я допустила то, что случилось. Я считала, что Хью говорит не всю правду, иногда лукавит и утаивает какую-то существенную информацию. Саркка отравил разум этого юнца. В случившемся он виноват не меньше других.

Так или иначе, мы с капитаном Фостером решили воздержаться от удовольствия беседы с Нилсом Сарккой, пока не узнаем все, что можно, от Эверетта Хью. И допрос поначалу шел вполне гладко. Мы проводили его в палатке: Хью примостился на складной табуретке, мы с капитаном Фостером нависали над ним в своих скафандрах, а дрон парил у меня над левым плечом. Хью с готовностью признал, что, как я и подозревала, они с Синглтоном не пытались отзеркалить код – они просто взломали базу данных кодовой фермы, выяснили, откуда тот взялся, после чего стерли и код, и все сведения о нем. Когда я заметила, что, к сожалению для них, Мейер Лэнски хранил дубликаты базы у себя дома, Хью пожал плечами и ответил, что они в своих планах учитывали такую возможность.

– Я надеялся, что Лэнски к вам не обратится, потому что ему тогда пришлось бы признать свои махинации на черном рынке. И еще я считал, что, даже если у вас в руках окажутся дубликаты, пройдет время, потому что вам нельзя просто так взять и сорваться на поиски, сперва нужно получить документы, приказы и тому подобное. Нилсу и мне хватило бы времени сделать все, что нужно.

Он сказал, что стер код, потому что Лэнски требовал, чтобы каждый клочок проверялся тремя разными людьми, и следующий программер наверняка бы понял, что это за штука и что она значит. А потом, опасаясь, что их проделка вскроется, они с Джейсоном Синглтоном залегли на дно и уже из укрытия связались с Нилсом Сарккой.

– Я, как увидел код, сразу смекнул, что это может быть полезно для Нилса. Но связаться с ним удалось не сразу. А потом он еще проверял, не полиция ли подстроила ему ловушку. Пока тянулось время, нанятый Лэнски парень выследил нас с Джеем. Не знаю как, хотя у Джея была подружка – вы не в курсе? О, похоже, вам многое неизвестно. Так вот, Джей вроде бы звонил ей в последний раз, перед тем как мы сбежали, и этот звонок перехватили. То ли тот парень подсадил жучка к ней на линию, то ли он вломился к ней домой и ждал там, не объявится ли Джей. Надеюсь, что нет, она мне нравилась. Так вот, громила объявился в номере, пока я встречался с Нилсом. Джей заперся в ванной и позвонил мне, Нилс сказал, что разберется – и что мне, с тем, что я знаю, нельзя подставляться. У него был пистолет – он ведь рисковал наткнуться на врагов, когда вернулся в Порт-о-Пленти. Ну так вот, он ушел, а через час мы встретились, и он сказал, что Джей мертв. Это уже было плохо, но он еще сказал, что там находился аватар джакару. Человек, который работал на Лэнски, тоже оказался мертв – аватар, верно, выследил и убил его. И склонялся над Джеем. Нил в него выстрелил, аватар взорвался, и номер загорелся. Нилс не смог вытащить Джея. Он сказал, Джей уже умер, ничего нельзя было сделать.

– Чушь! – воскликнула я. – Саркка скормил тебе фальшивку, Эверетт. Дай объясню, откуда я это знаю. У твоего приятеля в легких нашли частицы сажи. Значит, он еще оставался жив, когда начался пожар. И не было там аватара. Саркка убил человека Лэнски из какого-то лучевого оружия, оно подожгло комнату, а твоего дружка Саркка оставил гореть – не стал рисковать собой, спасая его.

– Нилс сказал, что там был автар, и я ему верю, – ответил Хью, глядя мне прямо в глаза. – И не потому, что он не стал бы мне лгать. После того как мы связались с Нилсом, ферму взломали. Вы знаете, как сложно проникнуть на кодовую ферму? Практически невозможно. Но кто-то – или что-то – сумел. Нечто, знавшее, что к нам попал особый код и что мы собрались передать его Саркке. И хотело проверить, что именно мы унесли.

Я сказала ему, что знаю о взломе, но предполагать участие в нем джакару – просто фантастика. Стараясь завоевать расположение Хью, я добавила, что понимаю, почему он в это верит.

– Ты чувствуешь свою вину за гибель друга. Конечно чувствуешь. Но взгляни правде в глаза, Эверетт. На самом деле твоего друга убил Саркка. А тебя он не тронул только потому, что нуждался в твоей помощи для копирования и использования кода.

Я действовала правильно: добивалась, чтобы Хью отказался от верности сообщнику, пыталась его изолировать. Но Хью отказывался признать свою ошибку и упрямо твердил:

– Не надо было мне оставлять Джея одного в номере, когда я отправлялся на встречу с Нилсом. Джей сам предложил разделиться – на случай, если что-то пойдет не так, но я не должен был соглашаться. Это на мне до конца жизни. И – да, я чувствую свою вину. Но я ничего не выдумываю. А если Нилс такой мерзавец, как вы говорите, позвольте спросить: отчего он не убил меня, когда я отзеркалил код и загнал в его навигационный пакет?

Тут заговорил капитан Фостер, и его вмешательство только усугубило положение.

– Ты признаёшь, что нашел оригинал кода – нашел вместе с Сарккой? Ты сказал, что ты его отзеркалил.

– Ну да. Мы же не на лыжах кататься прилетели на эту жалкую скалу. Мы его отзеркалили и уничтожили оригинал. Я покажу вам место.

– Код содержит опасный мем, – сказал капитан. – Ты, возможно, заражен, и Саркка тоже.

Хью расхохотался.

– Вы что, поверили? А, вот почему вы не снимаете скафандров! Ну, не знаю, кто наговорил вам такое, но это чепуха. Полная чепуха. Нилс не заражен. И я не заражен. И код – не мем. Я, когда на него наткнулся, сразу понял, что он такое, хоть и не знал, куда он ведет, пока не отзеркалил его и не воткнул копию в навигатор Нилсова корабля. Я в кодах разбираюсь. – Хью ткнул себя пальцем в лоб. – У меня на них хватка. Покажите мне код – и я сразу скажу, ценный он или нет, поврежден или цел и что ему нужно, чтоб заработать. Люди вроде меня знают, как использовать странный, дикий и дивный мусор, что валяется у нас под ногами. Нас надо бы славить как героев. Поддерживать. А вместо этого пигмеи вроде вас норовят связать нас правилами и установлениями. Вы хотите поставить вне закона нормальное человеческое любопытство. Хотите контролировать человеческую фантазию.

Он как попугай повторял за Нилсом Сарккой, внушая себе, что он выше меня. Я сказала, что код опасен и его следует немедленно обезвредить, а он покачал головой и повторил, что этот никакой не мем.

– Я, как его увидел, сразу понял, с чем имею дело. Понял, что это информация для загрузки в навигационный пакет. И я, знаете ли, не ошибся.

Я видела, что с этой точки его не сдвинешь, потому сдала назад и зашла с другой стороны.

– Нилс Саркка забрал код и сбежал, бросив тебя здесь. Не много ты выгадал, а?

Хью пожал плечами.

– Я сам вызвался остаться. Корабль не рассчитан на двоих.

– Он мог отвезти тебя на одну из ферм внутреннего пояса.

– Он собирался связаться с фермерами, когда окажется на достаточном расстоянии. Чтобы они меня забрали.

– Откуда тебе знать, – может, Саркка оставил тебя умирать, а сам отправился на Либертарию сбывать код?

Хью рассмеялся.

– Думаете, он рискует ради денег? Мы с Джейсоном ввязались в историю за идею. Код может оказаться важнее любой прибыли. Это не исполняемый файл, а информация. Такая информация, какую джакару вычистили из навигаторов всех кораблей во всех известных Саргассах. Но они не всеведущи. Они, к примеру, упустили код с разбитого корабля в Городе Мертвых – код, давший нам интерфейс. И здешний код тоже проворонили. Это позволило нам с Нилсом выйти на нечто чудесное. Такое, что позволит нам выиграть войну.

– Мы с ними не воюем, мистер Хью.

– Да неужели?

В его взгляде была ледяная уверенность. О, Саркка глубоко запустил в него свои когти.

– Скажи, чем ты считаешь этот код, – попросила я.

– Отчетом. Информацией о том, откуда пришел корабль. Локацией. Мы точно не знаем. Нилс как раз и отправился проверять.

– Мистер Саркка мог доставить тебя к фермерам внутреннего пояса. Мог попросить их помощи в поисках того, что надеялся найти. Вместо этого он бросил тебя здесь. Почему? Из-за тщеславия и жадности. Он хочет получить все сам: и славу, и деньги:

– Это я вызвался остаться, – повторил Хью. – Если бы он меня бросил, разве оставил бы мне кьюфон? А если вы мне не верите, почему бы вам ему не позвонить?

– Не вижу признаков того, что ваше партнерство было равноправным, – сказала я. – А телефон Саркка оставил, чтобы хвастать своими деяниями.

– Поговорите с ним. Послушайте его, – настаивал Хью.

– Он оставил тебя на смерть, Эверетт. И сбежал на Либертарию продавать код.

– У вас только деньги на уме, – рассмеялся Хью. – Мы с Джейсоном не продавали код Нилсу. Мы его отдали.

Он действительно верил, что Нилс Саркка поступает правильно, что они все еще, можно сказать, партнеры, что ученый вышел на след какого-то чуда, способного изменить историю. Парень провел нас к месту, где нашли оригинал кода, – примерно в километре от ударного кратера на верхушке большей из двух «почек» мирка – и показал шурф, пробитый старателем, который нашел его первым, показал разбитые и обгорелые обломки, по его словам, содержащие в себе код, и хвастливо поведал историю его открытия. Действительно, в разбросанных фрагментах еще сохранились следы кода, хотя определить, был ли он активным, не представлялось возможным, а Хью отказался сообщить, что в действительности содержал код, куда отправился Саркка и что надеялся найти.

С этого и начались неприятности. Идея усиленного допроса принадлежала капитану Фостеру, а я его поддержала. Мы оказались в сложной и опасной ситуации, нам необходимо было разобраться, а наш единственный свидетель отказывался нам помочь, так что пришлось его принуждать. Полные и правдивые сведения были необходимы для нашей безопасности.

Так что мы надели на Хью наручники и поставили его на колени на холодную голую скалу у штрека. Я объяснила, что именно мы собираемся сделать, и сказала, что у него остался последний шанс: если он правдиво ответит на все вопросы, будет говорить добровольно и ни о чем не умалчивая, он выкарабкается и даже окажется героем. Какими словами он оценил мое предложение, я вам не буду передавать. Тогда один из солдат зажал Хью голову, а капитан Фостер, деликатно взяв пластиковую соломинку пальцами перчатки, вдул ему в нос дозу верасидина.

Верасидин разработан на основе технологии Старшей Культуры. Суспензия механизмов величиной с вирус впрыскивается в кровоток, преодолевает гематоэнцефалический барьер и проникает в определенные участки коры головного мозга, подавляя некоторые когнитивные функции. Одним словом, это высокотехнологичная сыворотка правды. Применение ее незаконно на Земле и на Первой Ступени, но мы находились в полевых условиях, практически в боевой ситуации. Мы сделали то, что должны были, и не знали – да и откуда бы? – какую реакцию выдаст Хью Эверетт, когда рой крошечных машинок проникнет к нему в мозг.

Может, у него была врожденная аллергия на верасидин – ей подвержен небольшой процент людей. Может, долгие часы взаимодействия с кодом сенсибилизировали парня. Не прошло и секунды, как глаза его закатились под лоб, а тело скрутил жестокий приступ эпилепсии. Он дергался, корчился и брызгал кровавой пеной, он потерял контроль над сфинктером и мочевым пузырем. Мы уложили его на землю и сделали, что могли, но приступы шли один за другим. У него остановилось сердце – мы запустили его. Нам удалось запихнуть парня в герметичный пузырь, прикрепленный к одному из скутеров, и мы повезли его на корабль в надежде вылечить там. Но приступы продолжались, и он умер в пути.

Капитан Фостер был потрясен смертью Хью и хотел отправиться домой. Тело поместили в герметичный ящик; местонахождение оригинального кода мы установили и получили подтверждение, что он уничтожен; нам ничего больше не оставалось, кроме как написать рапорт с оправданием наших действий и доказательством полной невиновности. Я возразила, что мы еще не закончили, потому что Нилс Саркка по-прежнему остается на свободе и имеет при себе отражение кода. Горловину червоточины он не проходил, иначе бы нас уведомили, а следовательно, еще был шанс его догнать. Если это удастся, сказала я, мы полностью очистим себя, если же нет, вся ответственность за смерть Хью ляжет на нас.

Я уже неплохо представляла, куда мог направиться Саркка, и послала вызов нашему представителю у фермеров внутреннего пояса с просьбой поискать среди них астронома-любителя. Через час мне прислали сделанную пятидюймовым рефлектором фотографию, на которой горела новая звездочка в нескольких градусах от круглого пятна звезды-спутника Терминуса. Без сомнения, это был корабль Саркки.

Капитан Фостер уверял, что шанса поймать его у нас нет, что он слишком нас обогнал и, в любом случае, у нас не хватит горючего для погони.

– Мы даже не знаем, к этой ли звезде он летит. Он заражен. Мем гонит его вовне без какой-либо цели.

Я заметила, что Хью, во всяком случае, не проявлял признаков инфицированности, а если Саркка охвачен слепым стремлением вовне, почему он направляется прямо к звезде?

– У вас его кьюфон, – напомнил капитан. – Почему вы его не спросите?

– О, я спрошу. В свое время.

Я начинала понимать, что надо делать. Идея мне не нравилась, но другого способа достичь удовлетворительного результата и доставить Саркку в суд я не видела.

Поэтому мы полетели к внутреннему поясу, на совет фермеров. Те заявили, что ничего не знают о Сурехе Шриваставе – открывшем код старателе, – и уверяли, что он работал во внешнем поясе нелегально. В общем и целом я им поверила. Такое пиратство встречается все чаще, и к тому же это объясняло, почему мистер Шривастав не стал с нами беседовать. Фермеры сказали также, что им неизвестно о маленькой экспедиции Саррки и Хью, и дали понять, что не рады вмешательству ООН в свои дела, равно как и опасности, которой их подвергли без их ведома. К счастью, я нашла союзницу в лице председателя совета Раджо Хирананд – суровой, циничной и чрезвычайно умной женщины. Действовала она не вполне бескорыстно – рассчитывала, что ее община получит долю от прибыли, которую могло принести открытие Нилса Саркки, – но сердце у нее было на месте.

– Думаю, твоей карьере в ООН конец, – сказала она, когда совет проголосовал за мое предложение. – Когда все кончится и ты вернешься, мы найдем место для такого специалиста.

Я ее поблагодарила, но призналась, что провести остаток жизни, выпасая небесных овец, выращивая кукурузу и фармацевтический табак, – не совсем то, о чем я мечтала.

– Мы здесь не только этим занимаемся, – возразила Раджо. – Ты подумай. Времени на размышления у тебя хватит.

– Прежде всего, – сказала я, – мне предстоит объясниться с боссом.

Я боялась ему звонить. И правильно. Кьюфон идеально передал холодный гнев Марка Година через все световые годы – прямо мне в ухо, в мозг и в сердце. Я понимала, что извиняться бесполезно, да к тому же соглашалась с его оценкой ситуации. Задание полетело к черту; хоть меня определила на эту миссию генеральный инспектор ООН, но старшим офицером была я, и моя неудача добавила несколько запутанных узелков к невероятно сложному клубку дипломатических и юридических проблем. И все же мне было больно, когда Марк, забыв о годах моей верной службы и не желая признавать моей жертвы, разрубил все связи между нами.

Когда он замолчал, я попросила о последней услуге.

– Пусть Варник проведет следовой анализ выгоревшего номера мотеля. Пусть поищет необычные материалы. Если что-то найдет, пусть сравнит с остатками аватара, уничтоженного в гнезде ульевых крыс Некрополя.

«Саркка солгал, Эмма. Не было там аватара. Синглтона и наемника убил он».

– Я могу обратиться с просьбой к городской полиции. Но, учитывая дипломатические сложности, по-моему, лучше это сделать вам.

«Надеюсь, вы не угрожаете?» – Марк нашел в антарктических льдах новые глубины.

– Я не хочу поднимать шум. И так уже чересчур много информации просочилось наружу. Но это слишком важно, чтобы не учитывать.

«Джакару не стали бы нарушать соглашения», – сказал Марк.

– Мы не знаем, на что они способны, – возразила я и добавила бы еще кое-что, но он прервал связь.

Марк позвонил на следующий день. Я к тому времени была на борту самого большого из фермерских кораблей, а Терминус гас за кормой. Варник не нашел обломков, сказал Сарк, но обнаружил следовые количества кремния, и легированного фуллерена, и еще низкотемпературных сверхпроводников.

– От аватара?

«Если бы это было не так, я бы сразу сказал. Сейчас я не могу ни подтвердить, ни опровергнуть, что найденные Варником следы соответствуют составу находящихся в нашем распоряжении обломков аватара».

Итак, ответ я получила.

– Это ничего не меняет, – добавил Марк, выслушав мои благодарности. – Мы, даже застав аватар на месте преступления, могли бы разве что предъявить формальный протест. Потому что это соглашение для нас полезно. Потому что никто не хочет портить отношения с джакару.

Я сказала, что понимаю, и спросила, как идут поиски старателя Суреха Шривастава.

«Следствие закрыто. Извини, Эмма. Даже если ты поймаешь Саркку, твою карьеру это не спасет».

– Дело не в моей карьере.

«Словом, доброй охоты», – пожелал мне Марк и прервал связь.

И вот, шесть месяцев спустя, мы гонимся за кораблем Нилса Саркки, несущимся к угольно-черному газовому гиганту. Нилс опережает нас всего на пару миллионов километров и, как мы давно догадывались, скоро выйдет на орбиту. Мы нагоняем, потому что продолжали ускоряться даже после того, как его корабль прошел поворотную точку и начал тормозить. Теперь нам придется сбрасывать избыточную дельта-вэ, нырнув во внешние слои атмосферы гиганта, совершив акробатический маневр, который проверит на прочность корабельный корпус.

Корабль фермеров не оборудован для подробной разведки планет, но та аппаратура, что мы собрали за время долгого преследования, не обнаруживает источника радиоизлучения, кроме пульсации магнитного поля гиганта, а визуальное наблюдение не выявило артефактов ни на одной из лун. Что не означает что их там нет. Отсутствие доказательств – не доказательство отсутствия. Возможности наблюдения у нас сильно ограничены, а если Саркка прав и здесь прячутся последние гайяры или иные Старшие Культуры, значит они не стремятся, чтобы их обнаружили.

И если код дал Саркке точное местоположение базы или замаскированной ячейки, мы повиснем у него на хвосте. К счастью, пилот он тот еще. Мы уже поняли: он потому ничего не противопоставил нашей тактике, что не умел. Под конец гонки я начинаю надеяться, что мы его захватим прежде, чем он наделает серьезных бед.

Думаю, он понимает, что игре конец. Потому и пытается сторговаться со мной, а через меня – с Раджо Хирананд и ее советом. При первых переговорах он держался высокомерно, давал почувствовать свое интеллектуальное и моральное превосходство, уверял, что его должна судить история, а не простые смертные. Теперь он готов поделиться величайшим открытием за все время с момента появления в небе Земли порхающих кораблей джакару.

«Честно, пятьдесят – вам, пятьдесят – мне, Эмма, – говорит он мне, пока мы пересекаем орбиту одной из дальних лун газового гиганта. – Больше дать не могу».

– Пятьдесят процентов от нуля – нуль, Саркка.

«Я их найду. Как-никак они меня сюда привели».

Нилс Саркка уверяет, что общался с Сурехом Шриваставом до того, как покинул Либертарию, чтобы встретиться с Эвереттом Хью и Джейсоном Синглтоном на Первой Ступени. Он говорит, будто старатель сказал ему, что не случайно наткнулся на код. Нет, он возвращался домой после проверки пары мирков из внешнего пояса Терминуса, когда принял мимолетную волну радиошумов короткого спектра – взвизг вроде пожарной сирены Господа Бога, по его словам. Это привлекло его внимание, и старатель повернул обратно, высадился на мирок и пешком дошел по его замершей поверхности до места крушения, ориентируясь на слабую, но отчетливую пульсацию сигнала. До сих пор ни один код не был помечен таким образом, и Нилс Саркка убежден, что кто-то или что-то привело к нему Шривастава. Не джакару, а одна из Старших Культур. Еще он верит, не имея ни клочка доказательств, будто Старшие Культуры хотят, чтобы мы их нашли. Что они готовы нам помочь, рассказать все, что им известно о планах джакару и об истории сети червоточин.

Сколько раз я говорила ему, что считаю эту историю сказкой, и сейчас повторяю снова, добавляя, чтобы его подколоть:

– Если там что-то есть, не захватить ли нам все это целиком и не посадить ли в тюрьму?

«Ты должна рассказать фермерам о моем предложении, Эмма. Ты им обязана как их гостья. И своим боссам на Первой тоже сообщи. Свяжись наконец со всеми заинтересованными сторонами, а потом возвращайся ко мне».

Ну, мне, конечно, не хочется говорить с боссом. В ООН меня ждут крупные неприятности, а с Марком Годином и с другими официальными лицами у меня не было связи с момента начала погони. Но я вызываю Раджо, пересказываю последний разговор с Нилсом и озвучиваю его предложение, а она говорит, что должна обсудить это с советом. К счастью, обсуждение не занимает много времени.

– Мы не отказываемся от соглашения, – говорит Раджо. – Мы захватим Саркку, а если ты там что-то найдешь, разберемся потом.

Я говорю ей, как рада, что они с советом насквозь видят Саркку и его предложения.

– А ты думала, мы нарушим слово? Верь нам, Эмма. Как мы верим в тебя.

Я вызываю ученого. Его корабль приблизился к холодному, угольно-черному лимбу планеты, а мы готовимся к торможению в атмосфере. Саркка целых десять минут не отвечает, а когда наконец берет трубку и я начинаю разговор о том, что фермеры отказались иметь с ним дело, он говорит, что это не важно. Такого тона я давно у него не слышала. От его маниакального восторга мне делается не по себе.

«Поздно заключать сделки. Мне достанется все! Все, что здесь есть. Ты в конечном счете не моя немезида, Эмма, Ты – моя свидетельница!»

Он дает отбой и не отвечает на повторные звонки, а потом его корабль скрывается за лимбом газового гиганта. Мы не увидим его, пока не затормозим об атмосферу.

Я помогаю команде все закрепить, а потом мы пристегиваемся к амортизаторам и, подключившись к интерфейсу, наблюдаем, как вздуваются нам навстречу черные на черном фоне полосы газового гиганта. В тот момент, когда корабль задевает кромку атмосферы и в первый раз содрогается и стонет под навалившейся перегрузкой, когда поле зрения заливает фиолетовое сияние, а атмосфера нагревает корпус и обволакивает его ионизированной плазмой, кто-то из экипажа выкладывает кадр со снимком обработанного куска скалы, вращающегося на краю системы кольца. Конус с гладким основанием. Горловина червоточины.

В следующее мгновение мы входим в последнюю стадию маневра. Плазма, горячая, как поверхность газового гиганта, окутывает корабль, гравитация грозит раздавить нас. Я пытаюсь дышать, хотя кажется, что целая пиратская команда уселась мне на грудь, сердце колотится как сумасшедшее, перед глазами порхают черные клочья. Корабль дрожит и стонет, наполняется страшным ревом, оставляя на газовом шаре пламенную царапину длиной десять тысяч километров. А когда плазма снова темнеет и перегрузка спадает, раздается пугающий грохот: пилоты запустили твердотопливный двигатель, подправляя дельта-вэ, пока мы выбираемся из ночной тени планеты и направляемся к кромке кольца.

Позже.

Мы замкнули первый круг орбиты, но не увидели и следа корабля Саркки. Есть только одно место, куда он мог скрыться, и перед нами не стоит вопроса, что делать, несмотря даже на то что запас горючего угрожающе мал. Сейчас мы на подходе и снимаем все на видео, передавая его через кьюфон прямо на Терминус. Если мы погибнем, за нами придут другие.

Черное зеркало червоточины бросается на нас, а потом кругом расцветают звезды.

Тысячи звезд, пылающие самоцветы, горстями разбросанные всюду, куда ни глянь. Звезды всех цветов и пряди светящегося газа между ними.

Мы в сердце шарового скопления, на орбите планеты вдвое больше Земли, от полюса до полюса одетой льдом. В небе так много звезд, все они такие яркие и так близки друг к другу, что мы только через несколько минут находим среди них солнце планеты – неприметный красный карлик, тусклый и скромный, как все пятнадцать звезд, подаренных нам джакару, теряющийся на фоне соседей.

В миллионах километров от лимба ледяной планеты – группа из шести червоточин, расположенных по углам шестиугольника. Корабль Саркки движется к ним на голубом пламени твердотопливного двигателя.

Вокруг меня взрывается шум голосов: корабельная команда ошеломленно гадает, куда могут вести червоточины, обитаема ли ледяная планета, есть ли в этой системе или в других обитаемые планеты, луны, планетоформированные астероиды.

– Это же новая Империя! – восклицает кто-то.

Мой кьюфон звонит.

«Видела? – говорит Нилс Саркка. – Рискнешь за мной?»

– Ты не нашел, что искал.

«То, что я нашел, еще лучше!»

Кто-то из команды говорит, что запас топлива близится к критической точке. Едва хватит вернуться к червоточине, из которой мы выскочили. А если не вернемся, запасной корабль нас ни за что не найдет. Мы останемся зимовать здесь.

Я прошу Нилса Саркку вернуться с нами, но он с хохотом обрывает связь. А потом, приближаясь к горловине червоточины, посылает короткое видеосообщение. Я наконец вижу его воочию и поражаюсь. Прежде он был хорош собой, имел крепкое сложение, но после шести месяцев одиночества в замкнутом пространстве и на голодном пайке он походит на жертву кораблекрушения: длинные седые волосы стянуты на затылке, впалые щеки под нестриженой бородой, запекшиеся губы, глаза запали в темные глазницы. Но взгляд живой и улыбка, как у марафонца, коснувшегося грудью ленты после долгой изматывающей дистанции.

«Я называю эту звезду – эти ворота к несказанным чудесам – звездой Саркка. Я пришел сюда от имени человечества и иду дальше ради человечества. Однажды я вернусь с полным и окончательным ответом на парадокс Ферми. А пока – не судите меня».

И он исчезает. Мы летим к червоточине, которая вернет нас к звезде G0, команда все болтает о новых мирах и неисследованных звездах, и я думаю: а что, если он прав?

Если все-таки он – герой, а я – злодейка?