– Тише, тише… – проговорила Наталья. – Дверь хлопнула. Это они.

В комнате началось всеобщее оживление. Я закурил, пробрался среди сидевших и лежавших, вышел в коридор. Жёлтый свет фальшивых керосиновых ламп наощупь был вязок, жёлтая циновка, жёлтые сандалии, жёлтый домик, словно бонбоньерка (где Вера? за всё это время я её не встречал). Жёлтый свет – и я затосковал по кухонной лампочке. На гвозде подле двери висела неизвестно чья огромная вязаная кофта. Недолго думая, я набросил её на плечи и пошёл искать кухню.

В голове завязывались диковинные пения. В скрип перегородок вплеталась басовитая песнь ночной фановой трубы, подплывали и высаживались на берег сладкие голоса, а другие стройно ревели в голове, будто в раковине, и раковина отчётливо вставала передо мной – шероховатая, ещё мокрая… потом её бросают в кипящую ключом солёную воду, распространяющую горячий дух йода, а на солнце огонь не виден, на месте огня упругие волокна пульсируют над сучьями твёрдо обугленными. Это как ветер сегодня наверху ночью, несущийся над крепостью. И вот раковина пуста (едко скрипящим ножом последние остатки – вон), она без сырого кошмара мякоти, известковая скорлупа – моя голова с розовым отливом внутри.

Впереди за поворотом громко хлопнула дверь, раздался смех, а сзади нестройно закричали (в комнате). В самом деле, ночная экспедиция завершилась, видно, удачей. Я хотел даже вернуться назад, но, поразмыслив, решил, что из этой затеи ничего путного не получится, кроме тупого столпотворения вокруг пришедших, протянутых рук со стаканами, которых не будет хватать, и всё обернётся пустой тратой времени.

Кухня притягивала. Инстинкт редко меня подводил, даже не инстинкт, а мудрость, благоприобретенная долгими годами общежития. На кухне спокойней, а мне надо выспаться. На кухне, успокаивал я себя, тоже есть открытое вино, в противном случае его всегда можно открыть.

«Худо мне, – громко сказал я и оглянулся. – Лихорадит, – растягивая слово, как удовольствие, сказал я. – Лихорадка…»

Долго я шёл на кухню. Многое увидел за время пути.

Герцог привиделся мне. На этот раз он был немым и вскидывал руки, точно в кукольном театре, а моя дочь тем временем с выражением читала «Домик в Коломне», Соня надменно глядела из какого-то окна, по которомулилась вода. Мелькнули совсем незнакомые люди, среди которых одного я определил как американца. Увидел и хозяйку дома, Наталью. Она с интересом смотрела на меня, и мне очень понравилось, что она так вот смотрит – без вражды, а главное: на меня смотрит, не мимо… – круги, однако, под глазами у неё ещё резче обозначились. Ах, если бы не круги, её можно было бы спокойно принять за подростка. На кой чёрт дались мне подростки, подумал я. А Наталья, протянув руку с полным стаканом, проговорила:

– Я своё слово сдержала…

– Благодарю, – поклонился я, а рукой ощупал на щеках проволочную щетину. – Вы добры ко мне. Простите, я небрит. Работа, знаете…

– Ну что вы! Пустяки. Иногда даже, приятно, когда мужчина небрит – на мужчину похож.

– Спасибо. У вас хорошие глаза.

– Вы ошибаетесь. У меня дурной глаз, вам каждый может это сказать. Мне нельзя никому ничего дарить…

– Вот как?..

– Выпейте. На вино, кажется, это не распространяется… Ну, вот и хорошо.

– А вы, правда, были так пьяны, когда открывали нам?

– Я? – рассмеялась она. – Вам открывала не я, а моя сестра. Мы, говорят, как две капли.

– А что ещё говорят? – спросил я.

– Не расстраивайтесь, – мягко сказала она. – Не вы первый попадаете впросак.

– Этим, пожалуй, и утешусь, – сказал я.

– Наука утешения проста, – улыбнулась она. – А где ваша спутница?

– Об этом я хотел бы узнать у вас.

– Вы забываете, что у меня есть сестра, – погрозила она лукаво пальцем.

– Да, да… У меня тоже, – сказал я. – Пойдёмте куда-нибудь. Что стоять без толку.

– Не стоит.

– Но почему?..

– Не возражайте. У меня много дел. Я ведь хозяйка! А вы гость, а гостей много.

– Очень жаль.

– Да… жаль, – качнула она головой. – Послушайте, как хозяйка, я, может быть, не имею права задавать такие вопросы…

– К чему это? – пожал я плечами. – Спрашивайте.

– Послушайте, а вам не надоело?

– Не понимаю.

– Ну, вам не надоело… ходить в гости? Приходить к незнакомым людям, пить у них вино, говорить глупости, сидеть допоздна…

– Вы путаете. Вы меня с кем-то путаете, поверьте. У меня есть сестра, и мы с ней очень похожи…

– Да нет, я хорошо знаю, что вижу вас в первый раз, скорее всего, – в первый и последний. Потому и решила задать такой неделикатный вопрос. В школе, помните, на уроках истории нас учили, что такое причина, а что повод…

– Значит, я, некоторым образом, для вас повод…

– Не совсем… Надоело. Разве вам не знакомо это чувство?

– Почему не знакомо? Знакомо.

– Мне тоже, – со вздохом призналась она. – Потому и спросила.

– A… – протянул я, догадываясь. – Вы сейчас броситесь мне на грудь за утешением.

– О, как неожиданно! – усмехнулась она. – Представите себе, что я не бросаюсь на грудь за утешением. Чаще всего происходит, наоборот – ко мне на грудь бросаются за утешением, – вот на эту грудь. Вам она нравится?

– Где вы загорали? – спросил я.

– На заливе. Северный загар крепче, дольше держится.

– Я вам завидую, – сказал я.

– Мне многие завидуют, – ответила она. – Я привыкла.

– Ну да, конечно…

– Если я вам понадоблюсь, ищите меня в комнате, – сказала она, собираясь уходить. – Или я найду вас сама, если конечно, останется вино.

– Ладно, – сказал я. – Там будет видно.

– Но на кухню, между прочим, ходить не советую. Мало ли что там может случиться, – улыбнулась она.

– Нет, я пойду на кухню. Мне нездоровится. Газ зажгу, погреюсь… Вы не волнуйтесь, в духовку совать голову я не намерен.

– А я и не волнуюсь, – прислушиваясь к чему-то, произнесла она, и больше такой я её не видел. Впоследствии она изменилась.