– В доме есть черный ход? – спросил Алекс, повернувшись к Линни.

В дверь снова заколотили.

– Откройте, именем короля, немедленно!

Неожиданно в холле появилась миссис Тоуллер и неторопливо направилась к двери, сняв ключ со связки на корсаже, но тут заметила Алекса и воскликнула:

– Постой-ка! Вы, должно быть, лорд Уитмор. Что ж, здравствуйте! – Хозяйка хлопнула себя по бедру. – На мой вкус, вы красавчик!

Фиона едва сдержала смех: картина была действительно забавная. Возвышаясь над всеми, на лестнице стоял Алекс, сверху вниз взирая на разглагольствовавшую у его ног миссис Тоуллер – пожилую женщину ростом с ребенка, с круглыми, почти шарообразными формами и самым добрым лицом, которое Фиона когда-либо видела.

– Держу пари, это не по мою душу! – кудахтала миссис Тоуллер. – Поэтому вам лучше бы подняться вверх по лестнице и воспользоваться выходом на крышу. Линни покажет.

Девочка хихикнула и первой шагнула на ведущую вверх лестницу.

– Таким образом мы сэкономим еще и на квартирной плате. Спасибо, до скорой встречи!

Миссис Тоуллер махнула рукой и направилась в кухню, всем своим видом показывая, что открывать дверь не намерена. Остальные поспешили наверх, задержавшись только для того, чтобы собрать бумаги Мейрид. Чаффи рассовал листки по карманам, Фиона и Мей схватили свои сумки. В комнату вбежала худая служанка и, размахивая руками, крикнула Фионе:

– Бегите! Если вы чего забыли, я спрячу. Потом вернетесь и заберете.

Фиона поблагодарила ее и подтолкнула Мей к двери. Следом выскочил Чаффи. Доносившийся снизу шум усилился.

– Да прекратите же вы наконец! – не выдержала миссис Тоуллер.

– Я сломаю дверь, если вы не откроете! – предупредил голос с улицы. – У нас есть информация, что вы прячете лорда Уитмора и эту его подружку, мисс Фергусон, которые разыскиваются за государственную измену.

Фиона замерла. Ей показалось, что даже сердце перестало биться.

– Я? За измену? – Голос ее был едва слышен. – Что такого я сделала?

– Потом объясню! – Алекс схватил ее в охапку и потащил вверх по лестнице.

– Да уж, объясни! – пробормотала Фиона.

Линни, поджидавшая наверху, повела их на чердак, когда внизу послышался треск распахиваемой двери и топот тяжелых башмаков. Миссис Тоуллер театрально рыдала, кухарка что-то кричала, констебль требовал сведений о разыскиваемых. Однако к тому моменту, когда пришедшие с ним полицейские подошли к лестнице, дверь чердака была уже закрыта и Линни вела беглецов дальше. Путь лежал через тесное пыльное помещение, которое служило чем-то вроде склада для реквизита местного театра, и Фиона то и дело вскрикивала, натыкаясь на манекены.

Линни только хмыкала:

– Как настоящие, правда? Я бывалоча играла здесь часы напролет.

Когда все собрались, Линни закрыла дверь и, набросив снаружи замок, сказала с озорной гримасой:

– Здорово придумано? Любой подумает, что заперто снаружи, и ни за что не догадается, что мы здесь.

Она подошла к чердачному окну, выделявшемуся свежей краской, и толкнула его. Окно легко распахнулось. Путь на крышу был открыт. Первым пошел Чаффи: вылез, осмотрелся и только потом вернулся за Мейрид.

– Идите в «Павлин»,  – сказал им Алекс, также помогая девушке. – Там и встретимся через некоторое время.

Чаффи на минуту замер и нахмурился.

– У тебя сейчас нет времени, чтобы отправиться к сейфу, старик.

– Но у меня и другого не будет.

– К сейфу? – встрепенулась Фиона. – Какому сейфу?

– В доме вашего деда,  – ответил Чаффи уже почти с крыши.

«Этот вечер неистощим на сюрпризы»,  – пронеслось в голове Фионы.

– Моего деда?

– Противный старик! – выпалила Мей.

– Пожалуйста, Фи! – прошептал Алекс, обнимая Фиону.

К его удивлению, она послушно повернулась к Чаффи и сказала:

– Береги Мей и Линни. Скоро увидимся.

Потом она обратилась к Алексу:

– Ну что, идем?

Он стоял не двигаясь, пристально глядя ей в глаза.

– Нет, не идем. Ты должна пойти с Чаффи. Поверь мне, так надо. Я присоединюсь к вам через несколько часов.

Ее сердце бешено забилось, но внешне она оставалась совершенно спокойной.

– Ты разве не слышал? Я иду с тобой.

Алекс, уже не скрывая раздражения, потряс ее руку.

– Как ты можешь рассчитывать на мою защиту, если не хочешь слушаться?

– Я и не рассчитываю! – гордо вскинула голову Фиона.

– Не отталкивай мою помощь! Я пытаюсь обеспечить твою безопасность.

– Я не Аннабел, Алекс, и ты ничем мне не обязан. Насколько я понимаю, ты собрался проникнуть в дом моего деда, чтобы поискать какие-то бумаги, имеющие отношение к обвинению меня в измене?

Алекс не смог выдержать ее взгляда и отвел глаза.

– Может быть.

– Значит, я имею полное право принять участие в поисках. Кроме того, вряд ли я смогу свободно показаться на людях, коль скоро надо мной висит обвинение в измене.

Измена. Святый Боже! За свою жизнь ей приходилось сталкиваться со многими проблемами, но даже в голову не могло прийти, что ее обвинят в государственной измене, и непонятно было, плакать ей или смеяться.

Фиона понимала, что вынуждает Алекса принять решение, которое может оказаться худшим из возможных, но ей было необходимо пойти с ним. И поколебавшись с минуту, он протянул ей руку.

– Ты настойчивая.

Не обращая на них внимания, Мейрид дернула Чаффи за пальто.

– Нам пора идти, и мне нужен капор, а то моя прическа может испортиться.

– Твою прическу уже ничем не испортишь, моя девочка,  – усмехнулся Чаффи, потрепав ее по остаткам шевелюры.

Мейрид сердито посмотрела на него.

– Это все и портит. Я не хочу, чтобы ты видел такую прическу.

– Чаффи будет у вас за старшего, Мей. Слушайся его,  – бросила ей через плечо Фиона, двинувшись вслед за Алексом по крыше. – Ты слышишь меня?

– Отлично слышу. – Мей помахала ей рукой и повернулась в другую сторону.

Фиона взмолилась про себя, чтобы сестра не только услышала, но и сделала все как надо. Трудно даже представить, что может быть хуже для реализации задуманного, чем капризы Мей.

Фиона смотрела на нее сквозь сгущающиеся сумерки и думала о том, что, хочет она того или нет, стиль их отношений с сестрой меняется. Чаффи обернулся убедиться, что Мей следует за ним. Та догнала его и взяла за руку. Ничего особенного. Но для Фионы это был знак, символизирующий изменения баланса в чувствах Мейрид. Она чувствовала это сердцем. На ней всегда лежал груз забот о сестре, который порой был довольно тяжел. Когда Чаффи взял Мей за руку, она почему-то тоже почувствовала тяжесть, хотя другую. Но почему? Ей всегда казалось, что если кто-то еще позаботится о Мейрид, то ей станет только легче, но теперь она не была в этом уверена.

Она взмахнула руками и потрясла головой, стараясь отогнать проникавший под накидку холод, а заодно и ненужные сейчас мысли, и обернулась к Алексу.

– Ну, что теперь?

Он посмотрел на нее с осуждением, как будто она виновата во всем произошедшем.

– Теперь мы пойдем по этим крышам, пока не обнаружим, как добраться до интересующего нас здания. Ну а потом нам останется только вовремя унести ноги, чтобы сохранить себе жизнь.

– О, в этом деле у меня большой опыт. Веди же меня, мой Макдафф!

Он усмехнулся и, не выпуская ее руки, двинулся вперед.

– Почему нас обвиняют в измене? – все же не удержалась Фиона, перепрыгивая на крышу соседнего дома. – Они считают, что ты помогал Аннабел?

– Нет, не я, а мой отец.

Пораженная услышанным, Фиона споткнулась, и Алексу пришлось поддержать ее, чтобы не упала.

Из-за сгущающейся темноты она не могла видеть выражения его глаз, и это ее огорчало.

– Имеются письма, содержание которых позволяет обвинить его.

Они остановились возле оббитой во многих местах кирпичной трубы.

– В сейфе?

– В сейфе.

Она понимающе кивнула:

– Фальшивка. Я знала в свое время весьма искусных изготовителей фальшивок.

– Уверен, что мой отец оценит столь безоговорочную и квалифицированную поддержку с твоей стороны.

– И все же я не пойму, какое отношение к тому, о чем ты рассказал, имею я.

– У нас есть две версии,  – сказал Алекс, не останавливаясь. – Первая связана с нашими с тобой отношениями. Они полагают, что, захватив тебя, им будет легче заставить меня сотрудничать с ними.

– А вторая?

– С часами, которые увезла Мейрид. Есть основания полагать, что они представляют для них ценность и кто-то знает, что они у вас, а следовательно, за ними охотятся. Причем, как мне кажется, они пойдут на все.

У Фионы кольнуло сердце.

– Ты хочешь сказать, что мой дед настолько влиятелен?

Алекс быстро оглянулся, и она благодаря полоске тусклого света, в которой они в тот момент оказались, убедилась наконец, что взгляд его смягчился.

– Дело не только и не столько в нем. Многие из этих заговорщиков занимают весьма высокое положение в обществе. Нам уже приходилось сталкиваться с епископом и герцогиней.

На их счастье, крыши, по которым они шли, практически соприкасались друг с другом и почти не имели уклона, поэтому без особого труда можно было довольно быстро передвигаться от одной трубы к другой. Вскоре они оказались на заваленной битым кирпичом площадке, над которой возвышалась небольшая надстройка с покосившимся окном. Фиона заглянула внутрь, но ничего, кроме непроницаемой тьмы, не увидела. Пахло оттуда пылью и сыростью. Но это в принципе и хорошо: значит, на чердаке никого нет и они могут использовать окно, чтобы спуститься вниз, на улицу.

– Проклятие! – услышала она за спиной и, обернувшись, увидела, что Алекс смотрит с края крыши на Стейс-стрит.

– Что случилось?

Он несколькими широкими шагами пересек разделявшее их пространство.

– Констебль вызвал подкрепление.

Фиона инстинктивно подалась к краю крыши, чтобы посмотреть, однако Алекс удержал ее:

– Ты не должна высовываться. На улице полно вооруженных людей, которые только и ждут, когда мы спустимся.

Фиона наконец ощутила реальность опасности, в которой они оказались.

– А что позади дома?

С обратной стороны дома просматривался только заросший сорняками дворик и покосившаяся изгородь, но уверенности, что там их никто не поджидает, не было: Фиона кожей чувствовала чужое присутствие.

Она вернулась к Алексу и села, обхватив руками колени и опустив на них голову.

– Что теперь?

Он опустился на корточки напротив нее.

– Теперь будем ждать.

– Мне приходилось бывать в подобных ситуациях. При всех минусах они располагают к размышлениям,  – сказала она с улыбкой.

– Не думаю, что в голову здесь придет хоть одна стоящая мысль.

Фиона усмехнулась и лукаво посмотрела на него.

– Ну, в таком случае у нас появилось время ответить еще на несколько вопросов.

Она заметила, что лицо Алекса напряглось, будто он собрался защищаться, но тон его тем не менее оставался безразличным:

– Возможно.

И вдруг Фиона поняла, как устала от всех этих перипетий. Получается, что, сама того не желая, она разворошила осиное гнездо и теперь должна отбиваться от множества невидимых врагов. К тому же ее расстраивало, что Алекс не хотел делиться с ней информацией.

– Что ж, попробуем подытожить. Мой дед разыскивает нас, чтобы получить назад часы,  – это раз,  – сказала она, загибая палец.

– Предположительно.

Фиона кивнула и загнула еще два пальца.

– Мина Феррар пыталась навредить нам, потому что хотела заполучить либо выкурить из убежища Йена. Кроме того, нам, без сомнения, грозит опасность со стороны прочих «Львов», поскольку мы умеем читать зашифрованные тексты.

– Вполне возможно,  – сказал Алекс, глядя в сторону.

Фиона вздохнула и потерла глаза.

– Так есть ли хоть один человек, кому мы не насолили?

– Есть. Я.

Она подняла голову и посмотрела ему в лицо с надеждой, что он не шутит.

– Спасибо. Но хорошо бы узнать, кого еще мне следует опасаться. Мей о таких вещах совершенно не думает.

– С ней Чаффи – он думает.

Еще одна боль. Мей отдаляется от нее: Фиона это чувствовала,  – но что делать, не знала, поэтому просто кивнула.

– Ты знаешь, где дом моего деда?

– Да.

– Он такой же негостеприимный, как Хоузворт?

– Если не хуже.

Фиона слабо улыбнулась:

– Тогда я с еще большим удовольствием оскверню его своим присутствием.

– Никаких выходок! – мгновенно возразил Алекс. – Никто не должен знать, что мы там побывали.

Больше вопросов, на которые Фиона хотела бы получить ответы прямо сейчас, не было, и несколько минут она просто сидела, глядя на край крыши.

– Кажется, нам не удастся попасть в какое-нибудь помещение, а здесь становится чертовски холодно.

Лицо Алекса слегка посветлело.

– А ты знаешь, что у тебя стал более заметен шотландский акцент?

Фиона усмехнулась:

– Думаю, это потому, что я вспомнила о доме.

Алекс ничего не сказал на это, и она не стала поднимать голову, опасаясь увидеть, что он сердится.

Но опасения ее были напрасны. Алекс огляделся по сторонам и, прыжком вскочив на ноги, сказал:

– Жди здесь!

Стараясь не шуметь, он побежал в ту сторону, откуда они пришли, а Фиона осталась ждать, наблюдая, как его фигура постепенно удаляется и растворяется в темноте. Вскоре его совсем не стало видно, а доносившийся с улицы шум поглотил звук его шагов. Она терпеливо ждала, только сердце время от времени начинало биться быстрее, когда ни с того ни с сего по-женски представляла, что он может не вернуться. В такие мгновения она уговаривала себя, повторяя, что он непременно вернется, и удивлялась, как быстро исчезает защитный слой самоконтроля. Фиона решила, что это из-за темноты, холода и страха быть обнаруженной. Она так устала, ей так грустно, а вокруг все так неопределенно, что воображение могло вызвать к жизни любые призраки.

Она прекрасно понимала, что ее мысли напоминают нытье капризного ребенка, но ничего не могла с собой поделать. Ей требовалось снова и снова уверять саму себя, что он не оставит ее здесь сейчас, несмотря на то что приближается полночь, а холод пощипывает бедра, что не слышно ничего, кроме шума проезжавших внизу карет и – время от времени – звона башенных часов. Алекс не бросит ее, твердила она себе, хотя количество прошедших со времени его ухода минут стремительно увеличивалось, обволакивающая ее тьма казалась все более угрожающей, а сдерживать желание позвать его было все труднее и труднее.

Поднялся ветер, и холод забирался под юбки, нос замерз и перестал дышать, но она сидела совершенно неподвижно и ощущала себя ребенком, которого оставили на улице, предупредив, что он не должен сходить с места, если хочет, чтобы с ним ничего не случилось, что должен оставаться в темном углу, чтобы позже вернуться в теплый дом.

В конце концов она уронила голову на руки и закрыла глаза, чтобы ничего не видеть, чтобы в тысячный раз не смотреть в ту сторону, куда он ушел. На сердце было все тяжелее, к горлу подкатил комок слез, надежда постепенно улетучивалась, оставляя болезненный осадок, а холод, казалось, просочился уже в грудь и голову, где все чаще мелькали мысли, что ожидания бессмысленны, что они и ранее были таковыми.

К тому времени, когда послышался звук приближающихся легких шагов, она напоминала маленький тугой комок, в какой способен свернуться лишь тот, кто жил на улице, чтобы стать почти невидимым. Когда звук шагов замер рядом, она вся дрожала – старые инстинкты оказались на редкость живучими.

– Как думаешь, где я так долго был? – услышала она наконец его голос у самого уха.

Фиона не сразу подняла голову, потому что не хотела, чтобы он увидел ее слезы: глупо плакать от облегчения и благодарности.

– В Мейфэре,  – прошептала она, презирая себя за предательскую дрожь в голосе.

Больше Алекс не произнес ни слова: просто сел напротив, взял ее голову в свои ладони и посмотрел в глаза. Потом, по-прежнему молча, понимая, что слова сейчас будут слишком тяжелы для нее, обвил ее тело своим будто одеялом, положив подбородок на затылок. Фиона, оказавшись в своеобразном гнезде, сразу ощутила тепло и наконец почувствовала себя в безопасности. Его близкое дыхание наполняло ее жизнью, постепенно она перестала дрожать, только предательские слезы заполняли глаза и стекали ему на руку.

Теперь она не понимала, почему вдруг появилась испугавшая ее уверенность в том, что он может не вернуться.

– Это, должно быть, смешно,  – сказала она неуверенно, вытирая слезы ладонью. – Я же не могла оказаться в худшем месте, чем те, где мне приходилось жить.

– Нет, могла бы,  – сказал он с горькой усмешкой, будто ее слова обидели его, невыносимо ровным и спокойным голосом. – Тебя могли предать множество раз.

Она подняла голову и поймала его взгляд, понимающий, мягкий, как теплая летняя земля, ласкающий, и он нежно провел рукой по ее коротким волосам.

– Я дошел до другого конца квартала, надеясь найти лазейку, через которую можно было бы проскочить незаметно для полиции. Чаффи, похоже, удалось выбраться до того, как они все здесь вокруг блокировали. Нам, однако, придется ждать.

– Что ж,  – сказала Фиона, глубоко вздохнув,  – можно констатировать, что выбор у нас не богат: остаться здесь и околеть от холода или вернуться к миссис Тоуллер, где велика вероятность нарваться на полицейских.

Алекс кивнул и погладил ладонью ее щеку.

– Придется ждать здесь. Давай только я схожу вниз – посмотрю, не живет ли там кто.

– Там никого нет, я проверяла,  – сказала Фиона, позволяя ему помочь ей подняться на ноги.

Он пристально посмотрел на нее.

– Ты ходила туда одна, пока меня не было?

– Нет. Просто я могу определить, есть ли кто-то в доме, с одного взгляда. Это такой дар,  – затараторила она с залихватской улыбкой, сделавшись вдруг, как отметил Алекс, чем-то похожей на Франшема и Линни. – Меня из-за этого считали отличной форточницей. Я могла вползти в любой дом, убедиться, что там никого нет, и впустить подельников. Далеко не каждый обладает таким талантом!

Она видела, что его раздражают подобные рассказы о ее темном прошлом, но не могла остановиться – точнее, не останавливалась намеренно. Ей хотелось подготовить его, чтобы быть уверенной в том, что когда она расскажет ему всю правду, он не воспримет этот рассказ как преувеличение или ложную браваду. И она должна еще многое рассказать ему, прежде чем окончательно все разрушить.

Но не сейчас. Еще не время. Сейчас пока слишком страшно. К тому же, после того как увидела его проникающий в душу взгляд, она просто не могла огорчать его подобными рассказами. Он тоже знал жизнь: теперь она могла с уверенностью сказать это,  – но ту жизнь, которой когда-то жила она, он не знал, да и, наверное, это к лучшему.

– Неплохо бы что-нибудь съесть…  – зачем-то сказала она.

– Неплохо,  – ответил он, заглядывая в чердачное окно, о котором говорила Фиона. – Однако, сколь хорошо бы ни был развит твой инстинкт, первым пойду я. Они наверняка в первую очередь станут осматривать пустующие дома.

Фиона молчала, о чем-то размышляя, потом оглядела свое бесформенное платье и столь же бесформенную благодаря маскировочным ухищрениям фигуру. Будто вылепленная хорошим скульптором, фигура Алекса являла собой полный контраст рядом с ней. Она подумала, что он как раз из тех мужчин, которым идет военная форма. И тут ей в голову пришла неожиданная мысль:

– Они ищут тебя и меня, но ведь не двух солдат…

Алекс все понял мгновенно, и вскоре они снова оказались в доме миссис Тоуллер. Назойливый маленький констебль все еще был там – даже с чердака они слышали, как он монотонно рассказывал какую-то историю. Дом был окружен его людьми, однако Линни оказалась права: с первого взгляда было ясно, что в театральную кладовую после их побега никто не заходил. Алекс запер помещение изнутри, подперев для пущей надежности дверь стулом, и они принялись искать в залежах разнообразных «сокровищ» нужные костюмы.

Однако первым, что привлекло их внимание, оказалась кровать. Дело в том, что это была не пыльная колченогая койка из тех, что за ненадобностью затаскивают в углы чердаков, а настоящая деревянная кровать, широкая, прочная, с украшенными цветочным узором подушками. Она буквально притягивала, обещая мягкую негу, в то время как Фиона так устала, так расстроилась, так перепугалась, что ей хотелось комфорта и спокойствия.

Увидев кровать, она вздрогнула и замерла будто громом пораженная. В тесном темном помещении, в окружении множества призванных создавать воображаемые образы вещей она разглядывала кровать, забыв вдруг и о пище, и об опасности, и о поисках путей к спасению. Дыхание ее сделалось глубже, грудь напряглась – она представила себя в этой кровати в объятиях Алекса. В воображении кожа их была влажной и блестела после страстного совокупления, они лежали расслабленные и бормотали какие-то нежные глупости, лаская друг друга прикосновениями. Ей страстно захотелось, чтобы видение стало реальностью. Конечно, не для этого они пришли сюда: она это отлично понимала,  – но погасить вспыхнувшее желание не могла.

Пытаясь взять себя в руки, Фиона отвернулась от кровати, но наткнулась на пристальный взгляд потемневших глаз Алекса. Это мгновение все и решило. Страсть, горевшая в его глазах, сожгла остатки здравого смысла и теплой волной прокатилась от груди к низу живота. Это было так приятно. Все рассуждения о том, что хорошо, а что плохо, стали смешными и ненужными. В этот момент они понимали лишь, что хотят друг друга и что у них появилась возможность исполнить это желание.

Не отрывая глаз от Фионы, Алекс протянул руку, и она, не говоря ни слова, приняла. Несколько долгих мгновений они так и стояли, взявшись за руки, прислушиваясь в тишине к стуку своих сердец.

– Идем,  – произнес он наконец чуть хрипловатым от волнения голосом. – Думаю, нам здесь будет удобно и хорошо…

У Фионы появилось ощущение, что они читают мысли друг друга. Он не говорил ни о матраце, ни о подушках, но она знала, что надо делать: подсказывало возбудившееся тело, в голове, подобно ласковому ветерку, звучал его призывный голос.

– Что ж, ты прав: у нас есть немного времени, чтобы отдохнуть.

Все окружающее перестало для них существовать, они будто оказались в новом пространстве, созданном их фантазией, отражение которого видели в глазах друг друга. Осталось только желание, и ничего важнее его для них в это мгновение не было.

– Когда мечтал, как мы опять займемся с тобой любовью, я представлял совсем другую обстановку,  – прошептал Алекс, нежно сжимая ее лицо своими большими ладонями. – Мне хотелось, чтобы были розы и шампанское, пуховая перина…

– Оставим это для следующего раза,  – сказала она чуть дрогнувшим голосом. – Сейчас достаточно и этого. Здесь прекрасно.

Они оба улыбнулись. Конечно, ничего прекрасного в этой странной комнате не было, зато были они вдвоем, одни, укрытые темнотой и переполненные желанием. Они начали раздевать друг друга, не обращая внимания на холод, мгновенно проникавший под остатки одежды. Обнаружив на ее груди ленту, Алекс рассмеялся и принялся разматывать ее, слой за слоем, будто пелену мумии, мечтая о том моменте, когда наконец освободит нежные округлости и они смогут упруго подняться, когда она ляжет на спину. Его взгляд был спокойным, но по мере того как разматывалась лента, теплившийся в глазах огонь разгорался все сильнее и сильнее. Он поворачивал ее, а она помогала, слегка вращая корпусом. И они наслаждались этим чувственным па-де-де. Приподнявшись на цыпочки, Фиона улыбнулась, опустила руки, откинула голову и закрыла глаза, погрузившись в мечты о том, чтобы ее жизнь была такой, как сейчас,  – светлой, полной желаний и радостных открытий. Не сговариваясь, они бросили на кровать свои пальто, легли на них, накрылись лоскутным одеялом и несколько минут лежали не шевелясь, согревая друг друга.

Как ни странно, но только в этот момент они до конца ощутили всю прелесть их теперешнего положения и не торопясь наслаждались им. Они нежно гладили друг друга, как бы стремясь изучить каждое углубление и каждую выпуклость любимого манящего тела, все мягкие и упругие места. Фиона перебирала мягкие вьющиеся волоски на его груди, спускающиеся сужающейся полоской по животу к паху. Алекс пальцами рисовал окружности на ее ногах, отдав должное каждому дюйму от лодыжки до бедра. Улыбки не сходили с их лиц, то и дело перерастая в смех, когда они поддразнивали друг друга. Они одни. Они рядом. Весь остальной мир ждал.

– Что у тебя на лице? – спросил Алекс, удивленно глядя на палец, после того как провел им по ее щеке. – Ты вся желтая…

Уткнувшись ему в грудь, Фиона захихикала, в такт смеху задергались и ее груди, задевая мягкие щекочущие волоски, отчего соски налились и затвердели.

– Это все миссис Тоуллер, ее театральный грим. Она сказала, что это поможет мне стать незаметной.

– Она была права.

Фиона потерлась носом о его кожу и принюхалась.

– А от тебя пахнет как от работяги.

Алекс слегка отстранился.

– Это плохо?

– Для тебя нет,  – улыбнулась Фиона. – Вообще нет. Честно работающий мужчина не может плохо пахнуть.

Ответная улыбка Алекса была грустной.

– То, чем я занимался, вряд ли можно назвать честной работой.

– Возможно. Но если не честной, то благородной.

Алекс с хрустом сжал пальцы.

– Если бы! Ведь я совсем недавно собирался отдать тебя убийцам.

Она провела ладонью по его колючей щеке.

– Пусть так. Но ты должен был спасти безнадежно больного отца! И кроме того, уверена, ты бы ни за что не оставил меня в их руках.

Она очень надеялась, что права, но требовать подтверждения не стала: сейчас можно заняться куда более приятным делом: например, подумать о восхитительных ощущениях от его дыхания и умелых прикосновений.

Он задумчиво посмотрел на нее: Фиона улыбнулась, рассчитывая на ответную улыбку, но ее не последовало, взгляд был глубок и сосредоточен. Алекс помрачнел, плясавшие в его глазах озорные искры исчезли.

– Я не достоин тебя.

Фиону так поразили его слова, что она заморгала и замерла с приоткрытым ртом.

– Ты – меня? Да ты в своем уме? Я же воровала, чтобы выжить: крала уголь, пищу, носовые платки, а иногда и деньги. Я лгала, мошенничала и…

Она не сумела договорить, потому что он запечатал ее рот поцелуем, таким крепким, что перехватило дыхание.

– Ты… ты…  – шептал он, хватая воздух,  – ты лучшая… ты совершенна!

И она почти поверила, когда он, будто почувствовав, что ее желание стало нестерпимым, вошел в нее; когда бормотал ласковые слова, трогательные сравнения, нежные похвалы и смешные прозвища; когда обхватил руками ее бедра, притягивая к себе; когда его губы метались по ней, будто что-то искали, щекоча, обжигая, усиливая и без того разрывавшую ее страсть. В эти мгновения мысль о том, что какая-то шотландская девчонка действительно могла привлечь его, вовсе не казалась невероятной, как не казалось невероятным и то, что она достойна любви этого великолепного мужчины.

А потом она вообще утратила способность думать. В этот момент казалось, что ее тело превратилось в фейерверк из множества разноцветных мигающих и восторженно трепещущих огоньков, в голове кружилась какая-то сумасшедшая мелодия, сердце стучало ей в такт. А еще через мгновение она впервые в жизни заплакала от счастья, удивляясь, что такое действительно возможно.

Переполнявшее ее ощущение было почти осязаемым, чистым и сладостным. Оно родилось и стало стремительно разрастаться, когда Алекс, не переставая шептать на ухо ее имя, сжимая ее руками и целуя, входил, входил и входил в нее, а потом, взорвавшись глубоко внутри ее, обессиленный и обмякший, упал к ней в объятия.

Следует рассказать ему все. Это было первое, о чем подумала Фиона, когда вернулась в действительность. Он сказал ей правду, пошел на риск, раскрыв ужасные тайны, грозившие ему виселицей. Он был до конца откровенен, хотя речь шла о том, что его покойная жена предала интересы государства. Алекс обнажил перед ней не только тело, но и душу, доверив и то и другое ее воле. Разве она не должна поступить так же?

Она скосила глаза на свою руку, покоившуюся на его сильной широкой груди, и подумала о тех часах, которые они провели здесь, самых счастливых в ее жизни, и ответ пришел сам собой. Нет. Не сейчас. Не в этом месте. Так получилось, что эта темная кладовая стала местом мечтаний и надежд,  – вот пусть таковой и останется. Наверняка наступит более подходящий момент для ее исповеди. Она все расскажет ему в спокойной обстановке, когда будет достаточно времени, чтобы попытаться все объяснить, так чтобы его взгляд после ее исповеди не сделался холодным. Хотя, может, не стоит откладывать, как она уже делала десятки раз? Может, как раз сегодня он готов к тому, чтобы понять?

Надо только найти подходящий момент.

Но найти такой момент она опять не смогла. Как-то странно было начинать серьезный разговор, когда они лежали в тишине, тесно обнявшись и прислушиваясь, как бьются их сердца. Тем более это казалось лишним, когда он еще дважды поворачивался к ней и они вновь занимались любовью, еще более страстно и продолжительно. И уж совсем лишними были бы любые слова, когда она повернулась к нему, вдруг поняв, что скоро придется уходить, а сама мысль о том, что их тела не будут соприкасаться, показалась ужасной.

А потом вернулись заботы. Рано утром, пробравшись по крышам до одного из дальних домов, они проскользнули вниз. Вскоре вверх по Аппер-Брук-стрит прошел хорошо подгулявший гусарский офицер со своим верным денщиком. Они махали руками в сторону башни, явно недовольные, что часы на ней отбивают не то время, на которое рассчитывали. Не смог «денщик» начать свой рассказ и когда они подошли к выделявшемуся своей мертвенной белизной городскому особняку герцога. Даже особо не стараясь, в тени соседних одинаковых, словно солдаты, строений из красного кирпича можно было заметить наблюдающих за происходящим людей.

– Бингли! – заорал Алекс, качаясь будто в поисках равновесия после чрезмерной порцией джина. – Мы дошли наконец до казарм?

– О нет, сэр, нет,  – ответила Фиона, благородно подставляя своему «командиру» плечо, чтобы тот не упал. – Гораздо ближе до мистера Уикершема.

Алекс отрицательно затряс головой. Озорные искры в его глазах видела, естественно, только Фиона.

– Ни за что не останусь у Уикершема! Он слишком громко пердит. К тому же из-за него мне пришлось расплавлять свои медные пуговицы в этом проклятом Бадахосе,  – принялся рассуждать Алекс заплетающимся языком, а потом неожиданно рявкнул, хлопнув себя по ляжке: – Отвечай же быстрее, Бингли! Ты со мной?

Они двинулись вперед, оставив наблюдателей потешаться над забавной сценкой, и спокойно миновали будочника, который лишь повыше поднял свой фонарь. Далее Алекс и Фиона, уже не опасаясь посторонних глаз, быстро прошли вниз по улице и, обойдя конюшни, увидели нужный дом.

Алекс внимательно осмотрел дом снаружи, и Фиона посчитала несвоевременным отвлекать его своими рассказами. Скоро выяснилось, что запоры на дверях сделаны на совесть и отомкнуть их будет не легче, чем развести колени монахини. И тогда Фиона, отстранив Алекса, ловко открыла одно из задних окон с помощью маленького стилета, который всегда носила с собой. Не до разговоров было и тогда, когда они влезли в окно и отправились обследовать комнаты, очень напоминавшие обстановкой йоркширскую усадьбу. Белый мрамор, светлая массивная мебель, драгоценный фарфор – все это показалось Фионе настолько знакомым, что она со страхом ожидала, что вот-вот услышит шаркающие шаги деда. Ее опасения были сродни тревоге морского волка, который чувствует приближение задолго до появления признаков шторма.

Время будто остановилось, каждый ее новый шаг отдавался в сердце. Стараясь взять себя в руки, она даже не заметила, как они вошли в столовую и оказались перед портретом работы Гейнсборо, с которого, чуть сморщив похожий на клюв коршуна нос, на них смотрела ее бабушка. Алекс сдвинул картину в сторону, и Фиона, увидев скрытый под ней стенной сейф, пробормотала, качая головой:

– В столовой. Кто бы догадался искать его здесь? Надеюсь, здесь не замок Блейнхема? Их чертовски трудно открыть.

Алекс обернулся, и она увидела в его руках отмычки.

– Взлом замков, случайно, не входит в число твоих талантов? – спросил он, усмехнувшись.

– Нет. Это работа специалистов. Я больше по мелочи – носовые платки, ленты… Вот уж не думала, что умения такого рода мне когда-нибудь могут пригодиться.

– Ну, этот раз точно будет последним.

– А тебе, как я вижу, уже приходилось заниматься подобными делами,  – заметила Фиона, показывая взглядом на отмычки.

– Только ради Англии.

Вскоре Фиона увидела содержимое сейфа, и у нее даже зачесались руки. Кроме денег, которых хватило бы им с Мейрид, чтобы открыть новую школу, там было несколько обтянутых бархатом шкатулок с драгоценностями и какие-то официальные бумаги. Это не считая того, что Алекс после беглого просмотра распихал по своим многочисленным карманам.

– Это то, что тебе было нужно? – спросила Фиона, заставляя себя отвести взгляд от всех этих богатств.

Алекс закрыл сейф и вернул портрет в прежнее положение.

– Гораздо более того, на что я рассчитывал. Пойдем скорее отсюда.

Она обрадовалась и испугалась одновременно – поводов тянуть с рассказом не осталось, пришла пора сказать всю правду.

Как это часто бывает, несмотря на долгую подготовку, разговор состоялся при весьма неудачных обстоятельствах. Благополучно выбравшись из дома, они уже через несколько минут шли по Оксфорд-стрит. Алекс, вновь изображавший пьяного военного, размахивал поднятой рукой, подзывая показавшийся вдалеке кеб. Внезапно почувствовав опасность, Фиона на всякий случай вытащила свой стилет и прошептала, осторожно оглядываясь по сторонам:

– Алекс, я должна тебе кое-что сказать.

Заметив, что он тоже насторожился, она решила, что инстинкт ее не подвел.

– В Эдинбурге я совершила гораздо более серьезное преступление, чем карманные кражи.

Не успел Алекс обернуться к ней, как раздался окрик кучера, кеб со скрипом резко остановился перед ними, и как раз в это время Фиона заметила, что к ним приближаются какие-то угрюмые личности: четверо, пятеро. Но, похоже, их было больше, и каждый явно вооружен либо дубинкой, либо ножом.

Алекс выхватил пистолет и, обернувшись к грабителям, спросил:

– Да? И какое же?

Главарь нападавших тоже навел пистолет на Алекса.

– Я убила двух человек! – ответила Фиона, метнув в бандита стилет.

Громила выронил оружие, попытался дотянуться до пронзившего горло стилета, но упал как подкошенный. Последнее, что увидела Фиона, прежде чем к ним подбежали его товарищи, были полные ужаса глаза Алекса.