Глава 13
Через несколько дней до Грейс дошли слухи об увлечении Диккана. Она перенесла бы этот удар легче, не будь он столь неожиданным. Только что она пережила лучшие две недели своей жизни. Они с Дикканом много времени проводили вместе, смеялись, у них появились общие интересы. Он даже поцеловал ее, и это был не просто поцелуй в щеку, а долгий, томный поцелуй в губы. Ей казалось, он разделял ее надежды на будущее.
Грейс было бы легче, если бы она просто слышала сладострастный шепот: знаете, с кем видели Диккана Хиллиарда? Она могла бы отмахнуться от этого шепота, приписав его лишь неодолимой тяге людей к сплетням. Но эти слухи сопровождались взглядами, полными фальшивого сочувствия. «Не долго же он ждал, правда? Бедняжка. Надеюсь, она не ожидала ничего другого…»
Грейс ничего не сказала. В конце концов, Диккан поступил благородно и женился на ней. Он продолжал сопровождать ее на светские приемы, хотя с каждым днем становился все более чужим и далеким. Никто в здравом уме не мог бы заставить его поступать иначе. И конечно, не он был виноват в крушении надежд Грейс. Скорее всего он даже не знал о них.
Грейс отказывалась верить своим глазам, наблюдая, как Диккан сопровождает свою красивую любовницу по городу. Она уже успела узнать круги, в которых ей приходилось вращаться, и это признание дало бы еще большую пищу для сплетен. Всем безразлично, что она ночами лежала, глядя сухими глазами в потолок и ожидая шагов Диккана на лестнице, и ей казалось, будто в ней надломилось нечто хрупкое и дорогое. Ничего другого сплетники не могли ожидать.
Поэтому она в очередной раз запрятала обиду поглубже, туда, где уже таилось немало других обид, и занялась украшением собственного дома. Кейт предположила, что Диккану понравится сочетание голубых, коричневых и кремовых тонов. Грейс послушалась ее совета, но не переставала мечтать о солнечных цветах, которые когда-то хотела сохранить для себя. Рано утром она отправлялась на прогулку с Китом, ставшим ее верным спутником, потом работала в госпитале и посещала встречи, которые Кейт считала важными.
Днем Грейс изучала светский этикет, и каждый такой урок, как тугой корсет, все сильнее загонял ее в жесткие рамки роли, которая ей совершенно не подходила. Не скакать галопом в парке. Не говорить о политике и вообще о серьезных вещах. Не обращаться к вышестоящим, а это значит, почти ко всем, если они первыми не заговорят с тобой. Не упоминать о своей дружбе с солдатами. И никогда не выказывать никаких эмоций. Ни радости, ни гнева, ни страха, ни беспокойства.
Конечно, Кейт могла не обращать на все это внимания. Но она была не просто вдовой, а Кейт. А Грейс всего лишь никому не известная, некрасивая девушка, неожиданно появившаяся в высшем обществе. Она была предметом насмешек и жалости, и все считали, что ее муж уже сделал свой выбор.
Будь Грейс воспитана иначе, она скорее всего бы трусливо сбежала. Но решила не сдаваться хотя бы ради Диккана. А еще ради Кейт и леди Беа, чтобы они не оказались в неловком положении. Ну и ради себя самой, разумеется, чтобы убедиться, что она сделала все возможное, чтобы спасти любовь, хотя и начала уже терять веру.
Во всяком случае, никто не посмеет сказать, что это была ее вина.
Три недели спустя она уже не была настроена так оптимистически. Да, она усвоила уроки Кейт. Обставила дом по своему вкусу. Посещала званые балы, венецианские завтраки и музыкальные вечера, даже оперу, которая, к удивлению Грейс, ей понравилась. Ее уверяли, что она стала подлинным образцом благопристойности. А ей казалось, будто она сдает позиции.
Первым ударом было известие о любовнице Диккана. После этого почти каждый день Грейс ожидала очередная потеря. Она как раз была у Кейт, изучая столовые приборы для званого ужина, когда узнала, что Диккан никогда не согласится жить за городом.
— Почему с рыбой нельзя использовать обычные приборы? — спросила она, сердито разглядывая маленький рыбный ножик.
— Можно. — Кейт сухо улыбнулась. — Но тогда люди сочтут тебя продавщицей. Это делается для того, чтобы отделить себя от низших классов, которым каким-то образом удается обходиться одной только ложкой.
Грейс отложила нож в сторону.
— Я буду так рада, когда сезон закончится и мы сможем уехать из города. Дома мне придется беспокоиться лишь о том, как снять рыбу с крючка.
В ответ леди Беа захохотала:
— Неплохое занятие!
Грейс подняла глаза. Кейт усмехнулась:
— Диккан — столичный житель. Он никогда не выезжает дальше, чем на десять миль от Лондона. Говорит, что от пыли начинает чихать.
— Это правда? — спросила Грейс у Диккана в тот же вечер, когда они были на балу. — Ты не любишь бывать за городом?
Он театрально пожал плечами:
— Терпеть не могу. Если не считать скачек, что там можно вообще делать? Ни хорошего общества, ни интересного времяпровождения. Нет, мадам, в деревне вы найдете меня лишь в том случае, если надо будет скрыться от судебных приставов. И мои доходы это вполне позволяют.
— Но у тебя же есть поместье.
— И прекрасный управляющий.
— А как же Лонгбридж? Я собиралась поехать туда.
Диккан кивнул проходившей мимо паре.
— Я уже сообщил об этом своему управляющему, и он все устроит. Конечно, если ты намереваешься провести всю жизнь за городом…
Он говорил так, словно был бы рад, если бы она уехала. И Грейс этого так хотелось. Мечта об этом уже давно грела ее. Картина будущего, столь подробно созданная в ее мыслях. Жизнь, полная покоя и довольства: ходить по собственной земле, скакать верхом на Эпоне. Заботиться о своей маленькой семье и собирать новых друзей, словно букет цветов.
Она будет пить чай с женой викария, справлять именины, научится сбивать масло и заготавливать на зиму фрукты. Ее влекла тихая и заурядная жизнь, возможность наслаждаться бесценными мгновениями простого и ясного существования на земле. Грейс мечтала так глубоко пустить корни в беркширской почве, чтобы стать неотличимой от местной флоры. Но вместо этого она была приговорена находиться в фальшивом и холодном обществе, которое не могло оценить ни ее талантов, ни добрых свойств ее характера. И где ей придется провести остаток дней, если она хочет когда-нибудь стать нужной Диккану.
В ее сердце появилась очередная трещина, и она чувствовала, как оно кровоточит.
Продолжая улыбаться, она ответила:
— Конечно же, нет.
Скоро ее ожидал и второй удар. Человек, следивший за ней, вернулся. Нет, она не часто видела его, к тому же теперь это были чаще всего разные люди. Но Грейс выросла в среде, где неплохо разбирались в вопросах тактики и стратегии, и она быстро раскусила этот маневр, хотя следившие за ней люди были в гражданской одежде, а не в зеленых мундирах стрелка.
— Ты заметил человека, который скрывался за домом? — спросила она у Харпера, когда они отправились на прогулку верхом.
Но сейчас никого там не было. Коварный шпик умудрялся исчезнуть, как только появлялся свидетель, а по возвращении улыбался. Все это начало беспокоить Грейс, выбивать ее из колеи. Она старалась держаться, но чем больше расспрашивала других людей, тем чаще они смотрели на нее так, словно она была сумасшедшей. Она пыталась побороть возрастающее желание оглянуться, но каких терзаний это стоило.
Леди Каслрей тоже не видела этого человека. Ее отвлекли новости, которые она пришла сообщить.
— Дорогая, до меня дошли слухи, что ты ухаживаешь за пациентами в военном госпитале, — сказала она за чаем в новой Голубой гостиной Грейс. — Конечно, в денежных пожертвованиях нет ничего дурного, но мне говорили, что ты слишком заботишься о простолюдинах, а это способно испугать и привести в смятение любую благовоспитанную даму. Так не поступают, Грейс.
Грейс помолчала, держа в руках чайник.
— Я делаю то же, что делала всегда на полуострове.
— Но теперь ты замужем за молодым дипломатом, — возразила проницательная дама. — Возможно, у него еще пока нет большого влияния, но все впереди. Ты ведь не хочешь лишить его возможности сделать хорошую карьеру?
И на следующий день Грейс пришлось сообщить сестре-хозяйке, что вместо заботы о раненых солдатах она вынуждена будет сидеть в своих бледно-голубых комнатах и пить чай с дамами, которые ее терпеть не могут.
Именно там четыре дня спустя ее нашла мать Диккана, чтобы нанести самый страшный удар. Ворвавшись в комнату, как зимняя буря, леди Ивлин не стала ждать, пока Грейс прикажет принести чай, и с порога набросилась на нее.
— Знаю, вы не можете стать другой, если вспомнить, кем была ваша мать, — произнесла она невероятно высокомерным тоном, усаживаясь на кремовом диване, — но я не желаю, чтобы имя Хиллиарда стало притчей во языцех.
Грейс почувствовала, как в ее душе поднимается волна гнева.
— Я уже перестала ходить в военный госпиталь, если вы об этом.
Леди Ивлин нетерпеливо фыркнула:
— Меня не интересуют ваши нелепые увлечения. Я говорю о ваших любовных интрижках. Даже ваша мать не выставляла напоказ свои любовные связи, когда была замужем.
Грейс была сбита с толку.
— О чем вы?
Но ей пришлось ждать ответа. В этот момент в комнате появился ее новый дворецкий с чаем. Грейс увидела, как презрительно изогнулись губы леди Ивлин, когда Робертс, хромая, вошел в комнату, чуть склонив голову, чтобы лучше видеть единственным глазом.
Грейс оставалось лишь сдерживаться, чтобы не высказать женщине все, что она о ней думает. Она особенно гордилась Робертсом. Три недели назад он был одним из ее пациентов наравне с двумя другими слугами. Один из конюхов потерял руку в сражении при Вимейро, а садовник лишился ноги на линейном корабле. И мать Диккана имела наглость посчитать их отвратительными?
— Что ж, кажется, я понимаю, почему Диккан предпочитает не проводить время дома, — заметила леди Ивлин, как только за Робертсом закрылась дверь. — Как вы могли нанять это существо?
— Не знаю, — сухо ответила Грейс. — Возможно, христианское милосердие.
Вид у матери Диккана стал еще надменнее, глаза заблестели.
— Вы о чем-то говорили, когда вошел Робертс, — сухо заметила Грейс, чтобы не отвечать на очередной выпад. — Продолжайте.
Леди Ивлин потянулась к чашке.
— Я говорила о вашем поведении. Неужели вы думали, что свет спокойно воспримет ваши ежедневные прогулки с мужчиной, который не является вашим мужем? — На ее лице появилась гримаса отвращения. — Даже вкуса у вас нет. Он весь в шрамах. Но после того как я увидела вот это… — Она махнула рукой в сторону закрытой двери. — Меня уже ничто не удивляет.
Грейс поднялась на ноги.
— Благодарю за заботу, леди Ивлин. Я понимаю, что вы с трудом выкроили время, чтобы нанести мне визит. А потому не смею вас задерживать.
Рука леди Ивлин с чашкой застыла в воздухе. Грейс молча ждала, неумолимо глядя на нее.
Поставив чашку на стол, леди Ивлин поднялась на ноги, словно королева, готовящаяся вынести приговор.
— Чтобы защитить имя Хиллиардов, я готова на все. Смогу даже лишить сына наследства.
А это означало, что если никто прежде не наносил Грейс удара, используя ее друзей, леди Ивлин с радостью сделает это.
— Поскольку я очень уважаю вашего сына, — ответила Грейс, с такой силой сжимая кулаки, что заболели костяшки пальцев, — я буду ездить верхом только в сопровождении моего конюха, который давно служит у нас.
Леди Ивлин чуть приподняла бровь:
— Ваш верный конюх станет сопровождать вас на свидание? Глупости. Настоящие леди в парке ездят верхом одни.
Когда пять минут спустя Грейс наконец выпроводила старую ведьму, она чувствовала себя так, словно только что попала под лафет.
— Робертс, — обратилась она к дворецкому, устало глядя на закрытую дверь, — мне надо отправить записку майору Киту Брэкстону.
Кит явился через час. Грейс приняла его в той же Голубой гостиной, стены которой, казалось, сужались с каждой минутой.
— Кит, боюсь, я больше не смогу ездить с тобой по утрам. Наши прогулки были замечены.
Он нахмурился:
— Не понимаю.
И Грейс объяснила ему, улыбаясь, будто ничего особенного не произошло.
— В наших прогулках нет ничего плохого, — возразил Кит.
Грейс пожала плечами:
— И все же я должна их прекратить. Я изо всех сил пытаюсь вписаться в это общество, Кит. И не могу позволить леди Ивлин все разрушить. А она без колебаний это сделает.
Кит вскочил и принялся расхаживать по комнате. Грейс видела лишь его пустой правый рукав и длинные шрамы на щеке и на шее, напоминавшие о ранениях, которые он получил в Тулузе. Леди Ивлин было безразлично, как ее клевета отразится на Ките. Человек со шрамами. Один из самых храбрых людей, которых знала Грейс.
— Как она смеет? Ты же не имеешь ко всему этому никакого отношения.
— Кит, — улыбнулась Грейс, — ты вырос в этом лицемерном обществе. Разве оно когда-нибудь было справедливым?
Он робко улыбнулся в ответ:
— Я все понял. Сейчас тебе нужна поддержка. Ведь так?
Грейс почувствовала себя еще более жалкой. Кит знал о любовнице Диккана. Разве можно чувствовать себя еще ничтожнее?
Она поднялась и взяла Кита за руку.
— Если хочешь помочь, окажи мне две услуги. Узнай, что за человек меня преследует. И сопровождай меня на конную прогулку сегодня днем.
Он пристально посмотрел ей в лицо, словно желая убедиться, что она сможет выстоять. Грейс продолжала мужественно улыбаться. Она выстоит. Как и всегда. Но, Господи, как же больно все это переносить.
Наконец Кит поцеловал: ее в щеку.
— Я буду у тебя в четыре часа.
— Если ты не против, я бы хотела взять лошадь.
Кит замер на месте.
— А что с Эпоной?
Грейс усилием воли заставила себя улыбнуться:
— Эпона возвращается домой.
Ей понадобилось два часа, чтобы найти в себе смелость сообщить эту новость Харперу. Она пришла на конюшню и увидела, как он чистит ее любимую лошадку.
— Неужели ты и правда хочешь отправить ее назад? — спросил ирландец, и на его простом лице отразилось беспокойство.
Грейс казалось, будто у нее из груди вырвали сердце. Эпона заржала, и она погладила ее по шелковистой морде.
— Я не могу держать ее здесь. Если она не будет бегать каждый день, то быстро зачахнет. Ты ведь сам знаешь.
Харпер знал, что Эпона рождена для скачки. Если Грейс ограничит их прогулки Гайд-парком, то погубит ее. Если бы только Диккан не был так предусмотрителен и не привозил лошадь. Сейчас Грейс было еще тяжелее отправлять ее обратно. Она думала, это разобьет ей сердце.
— Ты ведь не позволишь этим наглым сплетницам помешать тебе ездить верхом? — спросил Харпер, трепля Эпону по холке огрубевшей рукой.
— Конечно, нет. Но только в парке. И только шагом, как и подобает леди из высшего общества.
Харпер выругался, словно Грейс только что сообщила, что ее собираются заковать в кандалы. Возможно, так оно и было.
— Я не хочу оставлять тебя одну, — сказал Харпер. — Твой муж постоянно занят и своим отсутствием выставляет тебя на посмешище.
— Я могу, доверить Эпону только тебе, — ответила Грейс, глядя на поздние цветы в саду — И потом, Харпе, тебе не остается ничего другого. Я должна сама со всем справиться.
Харпер фыркнул:
— Нет, кое-что я могу сделать. Надо будет предоставить это ребятам.
Грейс посмотрела на него и непреклонно произнесла:
— Не надо.
Харпер не ответил ни слова. Грейс тоже нечего было больше сказать, поэтому она ушла, думая, что почти способна возненавидеть Диккана за все случившееся с ней в последнее время. Сколько еще ей предстоит потерь? Леди Каслрей отняла у нее работу, а мать Диккана — возможность отвлечься от действительности, немного развеяться. А сам Диккан? Он забрал у нее надежду.
Грейс оставалась одна и прежде и сумела это пережить. Но ее всегда занимала работа, верховые прогулки за городом успокаивали, а лошади давали чувство свободы. Теперь у нее не осталось ничего.
Нет, наверное, это не совсем так, подумала Грейс, вернувшись в Голубую гостиную, ставшую для нее тюрьмой.
У нее есть друзья. Но к сожалению, они не способны заполнить все возраставшее ощущение пустоты в душе. Они не могут заменить ей мужа, который вдруг нашел себе занятие получше, чем проводить время со своей женой. Мужа, который только усугубил ситуацию, сначала покорив ее своей обходительностью, а потом отвернувшись от нее.
И что теперь будет делать Грейс со своей мучительной тоской? Она жила надеждой, что вскоре Диккан опять вернется к ней. Но как это может произойти, когда к нему вернулась любовница? Грейс видела ее однажды: прелестная пышная блондинка, как сказал бы ее отец. Смешливая, чувственная красотка, по сравнению с которой даже Кейт выглядит бледно. Разве можно упрекать Диккана за влечение к этой женщине? Как она вообще могла соперничать с ней? На сколько у нее хватит сил?
Эта мысль снова вернулась к ней, когда на следующее утро, спустившись к завтраку, Грейс увидела, как Диккан появился у входной двери.
— Зачем ты решила отправить Эпону обратно? — спросил он. — Я ведь специально велел привезти ее для тебя.
В своем вечернем костюме, помятом и пропахшем сигарным дымом и коньяком, он выглядел весьма привлекательно. По крайней мере от него не пахло духами, устало подумала Грейс. Если бы она уловила этот запах, то, наверное, разбила бы об его голову одну из новеньких веджвудских ваз. А там будь что будет.
— Если мне придется ездить только в парке, то лучше отправить Эпону домой, — ответила Грейс. — Потому что ездить верхом в другом месте я не смогу, если рядом не будет тебя. Люди начали шептаться.
— Черт бы побрал этих людей! — рявкнул Диккан, с силой швырнув свой цилиндр на черный мраморный пол.
Грейс не могла отвести глаз от шляпы, упавшей прямо ей под ноги.
— Тебе лучше поднять ее, — заметила она, с трудом сдерживая смех. — Робертс видит только одним глазом. Он не заметит шляпу на мраморном полу.
— Кстати, об этом, — продолжал Диккан, подходя к ступенькам лестницы, где стояла Грейс. — О чем ты думала, наняв одноглазого хромого дворецкого?
Эти слова, так похожие на слова его матери, еще сильнее поколебали решимость Грейс. И не слушая возражений Диккана, она прошла мимо него и направилась в столовую, даже не пытаясь скрыть свою хромоту. Она молила Бога, чтобы он не последовал за ней.
Но он последовал и остановился в дверях.
— Грейс, прости. Я не должен был этого говорить. Сейчас я завяз в одном деле и начинаю терять терпение.
Она была не в сипах взглянуть ему в лицо и села, сосредоточенно расправляя платье.
— Конечно. Увидимся сегодня у Ливенсов?
Он долго молчал. Потом вздохнул, как будто у него не осталось больше сил.
— Да, но сначала мне надо кое с кем встретиться. Ты пойдешь с Кейт?
В комнату вошел новый слуга Бенни и налил Грейс кофе.
— Думаю, она за мной заедет, — ответила Грейс, медленно помешивая сливки.
— Надень бронзовое платье. Оно мне особенно нравится.
И конечно же, она выполнила его просьбу. Если бы только ей хватило решимости послать Диккана к черту. Но Грейс продолжала надеяться на чудо. Ведь когда она почти отчаивалась, он становился так добр.
Правда, однажды она серьезно усомнилась в своем муже. Это случилось днем, когда Грейс позвала Шредер, чтобы та помогла ей одеться. Ответа долго не было, а потом она услышала стук в дверь комнаты Диккана и голос Бенни. Тихий шепот, тревожный вопрос, женский смешок.
Шредер… Грейс узнала ее голос. Почему Бенни решил, что она в комнате Диккана?
Грейс долго стояла на месте, глядя на соседнюю дверь. Он бы так не поступил, думала она. Не здесь, не в ее доме. Не с ее служанкой. Ведь у него уже есть любовница. Она зажала рот рукой, боясь, что на нервной почве начнет смеяться и не сможет остановиться.
В дверь постучали, и вошла Шредер. Не выглядела ли она самодовольной? Не были ли растрепаны ее волосы? Узнает ли когда-нибудь Грейс правду или всякий раз при виде красивой женщины будет думать, не побывала ли она в постели у Диккана?
Грейс подготовилась к балу так, словно направлялась в безнадежную военную вылазку. Ведь она терпеть не могла эти светские увеселения. Шредер сделала ей ванну и помогла надеть красивое платье из бронзового муара с квадратным вырезом, полупрозрачной верхней юбкой и крошечными пышными рукавами. Заметила ли служанка, что Грейс отшатнулась при ее прикосновении? Как ей теперь вести себя с ней наедине?
— И еще кое-что, — сказала Шредер, подавая Грейс квадратную плоскую коробочку. — Мистер Хиллиард убедительно просил вас надеть их сегодня. Он говорит, они принадлежали его прабабушке.
Грейс уставилась на коробочку с таким видом, словно это была змея. Из груди вырвался короткий смех, как у сумасшедшей. Боже, он вовсе не занимался любовью с ее горничной. Он просто просил ее передать подарок своей жене. Грейс чувствовала себя ужасно глупо. Дрожащими руками она взяла потертую коробочку, обтянутую коричневой кожей. Открыв замочек, подняла крышку, и у нее перехватило дух.
Аквамарины. Небольшие, но прекрасно подобранные, чистого, насыщенного голубого цвета в оправе из белого золота. Ожерелье, браслет и серьги. Грейс не могла отвести от них глаз. Нельзя прожить в Индии и ничего не знать о драгоценных камнях. Отец ее подруги Гитики был ювелиром, и Грейс неплохо разбиралась в драгоценностях. Эти камни были прекрасны.
С бьющимся сердцем она подала коробочку Шредер:
— Я должна поблагодарить его. Пожалуйста, помоги мне их надеть.
И хотя Диккан скорее всего подарил ей драгоценности, потому что чувствовал себя виноватым, Грейс было все равно. Это было то же, что и привезти Эпону в Лондон: совершенно неожиданный и щедрый подарок, проявление заботы. Что бы ни происходило, Диккан старался, чтобы все воспринимали Грейс как его жену, а в обществе, где придавали значение подобным жестам, фамильные драгоценности станут серьезным аргументом в ее пользу.
Когда приехала Кейт, она сразу же узнала драгоценности.
— Давно пора, — сказала она Грейс, усевшись рядом с ней в экипаже. — Не представляю, как он вырвал эти аквамарины из рук своей матери. Дракон все еще жив, или ему пришлось застрелить ее, чтобы добыть камни?
Грейс спокойно улыбнулась. А Кейт нахмурилась:
— Даже аквамарины не могут компенсировать такое вопиющее отсутствие внимания.
— Согласна, — кивнула Грейс, надеясь, что ее голос звучит радостно, — но эти вещи не повредят.
Впервые она была рада очутиться на балу, словно аквамарины давали ей дополнительную защиту. Она даже сумела благополучно преодолеть два лестничных пролета, и ее ногу не свело судорогой. Грейс как раз собиралась последовать за Кейт и Беа в огромную гостиную Ливенсов, когда Беа внезапно прошипела:
— Осторожно, пираты!
Кейт резко повернулась, как бы предупреждая об опасности.
Грейс посмотрела на обеих сестер, но те внимательно изучали толпу.
— Пираты?
— Да, — сдавленно ответила Кейт. — Сейчас ты их увидишь.
Грейс проследила за взглядом Кейт и сразу увидела мать Диккана, стоявшую в дальнем углу гостиной. В бледно-желтом платье у нее был такой вид, словно она страдала несварением желудка. Рядом с ней была ее молодая копия, светловолосая, голубоглазая ледяная скульптура, переполненная презрением.
По телу Грейс пробежала дрожь.
— Это жена твоего брата?
Кейт склонила голову, и на ее лице появилось удивление.
— Да. Ее зовут Глинис. Ты все поймешь, когда я скажу, что она племянница леди Ивлин и та сама устроила ее брак с Эдвином. К счастью, Глинис ему прекрасно подходит. Два на редкость высокомерных существа. Мы никогда не поймем друг друга.
Кейт поправила бриллиантовый браслет.
— Иногда я люблю подлить масла в огонь. Эдвин заявляет о своей готовности защитить имя Хиллиардов. И даже угрожает мне ссылкой.
Грейс пристально взглянула на нее.
— Но ты ведь герцогиня. Он не может заставить тебя уехать.
— Думаю, может, — беспечно ответила Кейт. — В конце концов, он герцог и глава моей семьи.
Грейс не знала, что и подумать. Если уж судьба Кейт висела в этом обществе на волоске, а она ведь была герцогиней, то какой шанс может быть у дочери солдата?
— Но Диккан ведь тебя защитит? — инстинктивно спросила Грейс.
Кейт улыбнулась:
— Конечно, он постарается. Правда, Диккан?
— Да, — раздался голос Диккана за спиной у Грейс. — А о чем речь?
Грейс показалось, будто из ее легких выкачали весь воздух. Как она могла не почувствовать его приближения? Он стоял позади, от него исходил жар, как от пылающей печи, и по телу Грейс пробежала восхитительная дрожь.
Кейт рассмеялась:
— Не дать моей семье утащить меня в цепях в темную башню.
Диккан вздрогнул.
— Полагаю, мы снова удостоились знаменитого свирепого взгляда членов семейства Хиллиардов.
— Боюсь, все намного хуже, — спокойно заверила его Кейт. — Думаю, твоя мать только что заметила аквамарины.
Даже не взглянув в сторону матери, Диккан повернулся к Грейс:
— Эти камни созданы для тебя, дорогая. Помни об этом.
Как он красив, подумала она, глядя на него. Парадный костюм идеально сидел на нем, словно его отлили прямо по фигуре, его дополняли хрустящая льняная рубашка и элегантный зеленовато-голубой жилет с фигурными полами. Биддл пытался пригладить его пышные черные кудри, но Диккан, видимо, уже успел провести по ним рукой, потому что они снова рассыпались по воротнику. Его лицо было чисто выбрито, угловатые линии поражали своей гармонией, губы были мягкими и подвижными.
А его глаза… Пепельно-серые, с голубым ободком. Такие глаза должны были быть у знаменитого психолога Месмера, проводившего свои эксперименты. Тогда он мог бы заставить людей делать все, что угодно.
— Я лишил тебя дара речи, моя Грейс? — спросил он, лениво улыбаясь. — Так тебе понравились мои маленькие побрякушки?
Грейс с трудом сдержала дрожь волнения от прикосновения Диккана.
— Ты сам прекрасно знаешь. Они великолепны. Благодарю тебя и твою прабабушку.
— Не забудь мою мать, потому что она выпустила их из рук прежде, чем мне пришлось бы причинить ей вред.
Возможно, подумала Грейс, именно поэтому старая ведьма стала угрожать ей. Ожерелье. Спасет ли оно, как заветный амулет от грозящих опасностей? К несчастью, оно не могло сделать угрозы матери Диккана менее серьезными. Или вернуть Эпону. Или помочь защитить Грейс от катастрофы два часа спустя, когда она вынуждена была слушать, как ее сосед, поедая черепаховый суп, рассуждает о «недостойных» бедняках.
Барон Хейл был низкорослым человеком лет пятидесяти, похожим на лягушку, — с выпученными глазами, мясистым лицом и рыхлым телом, от которого исходил слабый запах сточной канавы. Грейс было трудно получать удовольствие от подаваемых блюд, сидя так близко от него. Ситуация стала невыносимой, когда он принялся рассуждать о необходимости положить конец растущим в стране беспорядкам.
Пока речь шла о хлебных законах и луддитах, Грейс еще могла сдерживаться. Некогда барон обратил свой гнев на вернувшихся с войны солдат, она поняла, что ее терпение не безгранично.
— Молодец Сидмаут, — заметил барон, отправляя в рот зеленый горошек. — Знает, как сдерживать чернь. Если бы ему только удалось как-то справиться с этими солдатами, наводнившими улицы.
Грейс пыталась сохранять спокойствие.
— Но им некуда идти.
— Ну почему же? Им следует честно трудиться, а не шляться по улицам, клянчить милостыню или грабить достойных людей.
— Они честно трудились, сэр. А мы им не заплатили.
Барон раздраженно запыхтел:
— Не говорите глупостей. Они получили то, что заслужили. Правительство не может тратить деньги на каждого солдата, жалующегося на свою судьбу. Я бы посоветовал им наконец-то заняться делом, как все мы.
— Прекрасно, — ответила Грейс, не в силах сдержаться. — Вчера я встретила солдата без рук. Какую работу вы можете ему дать?
Хейл закипел от гнева:
— Мадам, вам не следует говорить о вещах, в которых вы ничего не смыслите! Даже Веллингтон называл этих людей отбросами. Они не заслуживают лучшего.
— Нет, сэр, это вы ничего не смыслите. Эти отбросы участвовали в кровавой битве у Ватерлоо, чтобы не дать Наполеону постучать в вашу дверь, а когда вернулись домой, никому не было до них дела. Последние десять лет они сражались за вас. А что вы за это время сделали для Англии?
Грейс не заметила, как повысила голос. Не видела, как сидящие вокруг побледнели от ужаса. Но зато увидела ярость, исказившую отечное лицо барона Хейла.
— Как вы смеете, мадам? Что вы можете знать?
Наконец-то ей удалось привлечь его внимание. Грейс уже собиралась сказать ему, что именно она знала, когда почувствовала на плече руку. Резко обернувшись, она увидела рядом Диккана, его лицо было напряжено, а глаза блестели.
— Боюсь, мне придется уйти пораньше, дорогая. Ты пойдешь со мной?
Грейс услышала, как в комнате зашикали. Увидела злобу на лицах аристократов. Леди Беа, сидевшая на дальнем конце стола, вздохнула:
— Святая Жанна.
Грейс чуть не рассмеялась: наверное, Беа имела в виду, что она только что отдала себя в руки инквизиции и будет сожжена на костре. Внезапно ей стало трудно дышать, сердце заколотилось, легкие начали гореть. Ей хотелось как следует выругать всех этих самодовольных людей, равнодушно проходивших мимо солдат, которых презирал барон Хейл. Когда-то они были гордыми, смелыми людьми, а теперь ослепли, лишились рук и ног, обезумели от грохота орудий и молили лишь о шансе на спасение. Как смели их осуждать эти паразиты?
Грейс потребовалась вся сила воли, чтобы спокойно подняться на ноги и сделать реверанс.
— Прошу прощения, лорд Хейл. Понимаете, мой отец был солдатом. Генералом в армии герцога. Кажется, я становлюсь очень эмоциональной, когда думаю о тех храбрых людях, которых он вел в бой и с которыми погиб.
Барон улыбнулся ей, словно десятилетнему ребенку:
— Конечно-конечно. Я всегда снисходительно отношусь к женской чувствительности. Но с этой минуты пусть вами руководит ваш муж. Хорошо, Хиллиард?
Диккан отвесил поклон:
— Конечно, милорд. Не беспокойтесь!
Грейс устремила ледяной взгляд на руку Диккана, лежавшую на ее руке. Он отпустил ее, и она вышла впереди него из комнаты, дрожа и ощутив внезапный холод. Она понимала, что ее вспышка могла угрожать его карьере.
Диккан вздохнул.
— Конечно, ты права, дорогая. Но лучше бы выбрала другое время, чтобы высказать свои взгляды. Хейл — шурин министра финансов.
Грейс потерла переносицу, чувствуя себя подавленной.
— Может быть, мне ненадолго уехать за город? Я могла бы сказать, что хочу проверить свое поместье.
— Не сейчас.
— Почему?
— Потому что я так говорю.
Грейс подняла глаза и увидела, что его лицо было уставшим.
Диккан помог ей забраться в экипаж, как будто она была сделана из стекла. Она уже было подумала, что он сядет с ней рядом, но он отступил назад и захлопнул дверцу.
— Боюсь, у меня еще есть дела.
И снова Грейс испытала чувство утраты.
— Конечно.
Закрыв глаза, она молча ждала, пока экипаж тронется с места. Хорошо, что она больше не плакала. Если бы это вдруг случилось, она бы уже не могла остановиться и подумать о разговоре, ставшем причиной этих слез.
Когда на следующее утро Диккан поднялся по ступенькам своего дома, он чувствовал себя таким уставшим, что почти не видел ничего вокруг. Позади него небо окрасилось в рассветные цвета. В других домах вдоль улицы служанки мыли ступени и натирали перила. С грохотом проезжали телеги на рынок и будили птиц. Диккан уже не помнил, сколько раз за последнее время он возвращался домой в такой ранний час. Но сегодня было хуже всего.
— Доброе утро, сэр, — приветствовал его новый дворецкий, чуть склонив голову, чтобы как следует разглядеть своего хозяина.
— Робертс. — Отдав ему шляпу и перчатки, Диккан огляделся по сторонам в ожидании несчастья. Но в доме стояла тишина, и все комнаты были по-прежнему погружены в полумрак. — Случилось что-нибудь необычное? Моя жена проснулась? Она в безопасности… или кто-то уже успел причинить ей вред?
Робертс нахмурился, будто сомневаясь в благоразумии Диккана. Он не мог его в этом винить.
— Все еще спят, сэр. Кроме вас и меня. И того парня на улице.
Диккан уже начал подниматься по лестнице, но резко остановился, не дойдя до верха.
— Какого еще парня?
— Миссис Хиллиард его видела. Сказала, что вы знаете. Вчера вечером его чуть не поймали.
— Как он выглядел?
Робертс пожал плечами:
— Ничего особенного. Одет как владелец магазина.
Диккан потер глаза, чувствуя подступающую тошноту.
— И он следил за домом?
— Нет, сэр. Он шел за хозяйкой.
У Диккана замерло сердце. Дрейк оказался прав. За Грейс следили.
— Некоторые люди не согласны с моими взглядами, Робертс. Это нормально. Но они не должны беспокоить миссис Хиллиард.
— Не будут, сэр. Она может на нас рассчитывать.
Диккан кивнул и повернулся к лестнице.
— Спасибо. Пожалуйста, пришли ко мне Шредер.
Появилась Бабе, закалывая волосы, с переброшенным через плечо передником.
— Что тебе известно о человеке, преследующем Грейс? — спросил Диккан, отшвырнув в сторону сюртук. — Его она видела или это был кто-то другой?
Барбара немного помедлила.
— Другой. Райлли проследил за ним. Потерял его у Ковент-Гардена. Еще мы видели слоняющихся возле парка бывших солдат.
— И не подумали сообщить?
Она склонила голову.
— Вас ведь не было дома!
Диккан снял галстук.
— Если заметите что-нибудь подозрительное, немедленно докладывать. Понятно? — Диккан выждал, пока Барбара кивнет в ответ. — Кому из слуг мы можем доверять?
— Тем, кого наняла сама миссис Хиллиард. Ради нее они бросятся на пушки. Остальные работают на вас. А что? Вы чего-то опасаетесь?
Диккан сунул руку в карман и вытащил оттуда сложенный лист бумаги.
— Это было в моем сюртуке, когда я сегодня утром вышел от Мины.
Шредер взяла листок и развернула его.
— То самое предупреждение, которого вы ждали.
Но Диккан все равно не предполагал, насколько оно его потрясет.
«Мы рады, что вы наслаждаетесь прелестями своей любовницы. Пока вы полностью верны ей, об остальных не беспокойтесь. Нам бы ужасно не хотелось причинить вред вашей невинной жене».
Эти слова врезались в его сердце, как осколки стекла. Ему сразу захотелось что-нибудь разрушить. Запереть Грейс в маленькой комнатке и охранять ее, пока он не сможет полностью обеспечить ее безопасность.
— Эту записку надо передать Дрейку, — сказал Диккан. — Убедись, что Грейс повсюду будут сопровождать. Пусть наши люди вооружатся, но она не должна об этом знать. Проверь, не получили ли слуги новых указаний.
— Хорошо, — ответила Барбара, засовывая записку за пояс юбки. — А что вы?
Диккан с тоской поглядел на кровать.
— Мне надо работать.
— Сначала смойте с себя запах этой шлюхи.
Он остановился, держась за пояс брюк.
— Эта шлюха вывела нас на пятерых интересных субъектов. Прошлой ночью она уговорила меня украсть для нее секретные документы. К тому же ей известны подробности заговора против Веллингтона. Пока мы не возьмем остальных, у меня нет выбора.
И все же Диккан стянул грязную рубашку через голову и бросил ее в угол.
Барбара знала его слишком давно, чтобы спорить.
— Будьте осторожны, — предупредила она, поцеловала его в щеку и вышла за дверь.
Не успел Диккан расстегнуть брюки, как дверь комнаты снова открылась.
— Не сейчас! — рявкнул он.
— Именно сейчас, — раздалось в ответ.
Он резко обернулся и увидел стоявшую в дверях жену. Она была словно стальное изваяние, и ее глаза стали ледяными, когда она увидела, что он не одет.
— Если я еще раз увижу, как Шредер выходит из этой комнаты с таким видом, я вышвырну ее из дома без рекомендаций и отравлю твой кофе, — на удивление спокойным голосом сказала она.
На прошлой неделе Диккан стал бы спорить. И даже двенадцать часов назад он еще мог бы намекнуть ей на то, чем он по долгу службы занимается. Но его только что предупредили, что Грейс в опасности. Поэтому он должен был защитить ее, чего бы это ни стоило.
— Мадам, — сухо ответил Диккан, — если хотите и дальше кричать этим ужасным пронзительным голосом, то идите к слугам, а я ложусь спать.
Грейс долго и сурово глядела на него, но в конце концов молча вышла, даже не хлопнув дверью. А Диккан, уставший, больной и терзаемый незнакомым страхом, опустился на край кровати и невидящим взглядом уставился на стену, напоминая себе, что он сделал все необходимое. Но ему никак не удавалось убедить себя.
Грейс не знала, насколько еще ее хватит. Если бы она вышла к завтраку на пять минут позже, то не увидела бы, как Шредер выскользнула из комнаты Диккана, полуодетая и закалывая волосы на ходу. Она по-прежнему бы верила в то, чего на самом деле не существовало.
Но Грейс все видела, и от ее внимания не укрылся виноватый румянец на щеках служанки, когда та быстро пробежала мимо. Грейс угрожала Диккану, понимая, что ее угроза пуста. Она не могла заставить его страдать. Не могла причинить вред Шредер. Оставалось причинить боль лишь самой себе.
Следует ли ей остаться? И ради чего? Как бы ей хотелось не слышать мысленно голос своего отца: «Фэрчайлды никогда не сдаются! Сделай выводы и попытайся снова».
Грейс осталась, хотя ей и было нелегко. Она вернулась к повседневной жизни, в которой теперь совсем не было места Диккану. Она изо всех сил пыталась не обижаться. Не искать его взглядом в толпе, не прислушиваться поздно ночью к его шагам на лестнице. Пыталась найти утешение в своей новой жизни, ограниченной домашними заботами. Грейс продолжала твердить себе, что теперь все неприятности уже позади. И тут появился дядя Доус.
В полночь Грейс вернулась одна с одного из тех редких балов, где они были вместе с Дикканом, и Робертс сообщил ей, что ее ждет дядя.
— Дядя Доус? — Грейс вошла в натопленную гостиную, не веря своим глазам. Дядя поднялся с голубого дивана с бокалом коньяка в руке. — Уже за полночь. Что-то случилось? Что-то с тетей?
— Она в порядке. Я беспокоюсь о тебе. Мне необходимо срочно с тобой поговорить.
Совершенно сбитая с толку, Грейс жестом указала на стул:
— Тогда садись.
— Спасибо. — Вид у дяди Доуса был обеспокоенный. — Хиллиард приехал с тобой?
Грейс сняла шляпку.
— Нет, ему надо было в клуб.
— О нет! — Плечи дяди Доуса поникли, и Грейс внезапно стало страшно. — Какой ужас!
В его голосе звучал гнев. И печаль. Как он постарел, подумала она.
— Ты меня пугаешь, дядя. Прошу, скажи, что происходит.
На мгновение он отвел глаза.
— Он не в клубе. Ты не все знаешь. Когда он покинул бал, то собирался ехать совсем в другое место.
Этот разговор начал утомлять Грейс.
— Мне известно о его любовнице, дядя.
— Чепуха. — Он снова нетерпеливо покачал головой. — Ты не знаешь, в чем она замешана. Не знаешь, во что она его втянула.
— Тогда скажи мне.
Дядя посмотрел на нее горящим взглядом:
— Государственная измена. Это тебе не невинные шашни.
Грейс с недоумением уставилась на него:
— О чем ты?
Он вздохнул:
— В этот самый миг твой муж предает свою страну.