Изнанка «Гранд Опера» соответствовала внешнему облику. От мириад зеркал кружилась голова, тысячи свечей, то ли искусственных, то ли самых настоящих, из воска, отражались в них и слепили, а чёрно-багрово-серебряные тона отделки, излюбленные цвета аристократии, смешались в единое трёхцветное месиво. Гарь, сырое мясо и кость — вот что значат эти цвета, думал Сид, и его передёргивало. Но Дагмар любит багрянец. А Дива носит чёрное. Всегда чёрное.

Сида слегка оттеснили, Дагмару пришлось поздороваться с парой десятков странно одетых людей. Сид заметил даже нескольких женщин. Самых настоящих биологических женщин. Они были укутаны в длинные одеяния из полупрозрачной ткани, сотканной, казалось, из воздуха и света. Рубиновые диадемы поблескивали в вычурных причёсках. Какая невообразимо гладкая и нежная на вид у них кожа. Как у совсем юных мальчиков. Нет, даже нежнее. Женщины — это что-то волшебное… Мужчины порой были одеты не только в современные, но и в старомодные костюмы (это называется «фрак», вспомнил Сид рассказы Дагмара), а некоторые, как и Дагмар, в подобия римских тог из тяжёлого бархата. Сид отметил, что со вторыми обращаются как с женщинами: подчёркнуто-учтиво, целуют руки, тогда как первым просто пожимают. Интересное разделение. Наверняка оно что-нибудь значит. Что-нибудь архаичное.

Сид прислонился спиной к прохладной колонне в форме спирали, с тоской глядя на Дагмара. Бросил пару раз взгляд на его телохранителей. Фобоса и Аида оказалось недостаточно, рядом с ними стоял ещё какой-то зомби. И четвёртым — тот белый, Мортэм. Ох, чёрт. Но Дагмар пообещал, что тот не тронет Сида. Телохранители прочих высокопоставленных господ, присутствующих здесь, с некоторой опаской поглядывали на зомби. Сид заметил в этих взглядах также и брезгливость. И даже жалость. Зомби было наплевать на подобное внимание. Казалось, они вообще спят с открытыми глазами. Но на самом деле навеки сузившиеся зрачки чётко фиксировали малейшее подозрительное движение вблизи от хозяина.

Сиду было неловко и одиноко. Так хотелось подойти к Дагмару, потянуть его за руку и прошептать: «Пойдём отсюда».

— Ох, наконец-то закончилось, — Дагмар подхватил Сида под локоть. — Ещё один посол соседней колонии или член Парламента, и я сошёл бы с ума.

— Не слишком-то ты стремился от них отделаться, — фыркнул Сид. И прикусил язык. Кто он такой, чтобы осуждать хозяина «Танатоса»? — Извини. Я имел в виду…

— Я понял, Сид, — не стал спорить Дагмар. — Честно говоря, терпеть не могу подобные мероприятия. Каждый выдаёт дежурное «добрый-вечер-вы-отлично-выглядите-как-впрочем-и-всегда», а на деле ищет изъяны. Взгляни на эти зеркала, Сид. Тот, кто оформлял «Гранд Опера», был настоящим нарциссом. Нарциссом-мизантропом: зеркала выпячивают любой недостаток.

Дагмар покосился на отражения.

— К чёрту нарциссов и зеркала, не обращай внимания, — буркнул Сид, повернув его к себе.

Чтобы нарушить неловкое молчание, Сид робко задал вопрос, настойчиво вращающийся мозгу:

— А ты с Резугремом уже виделся?

— Ещё нет. Эрих никогда не присутствует на официальной части.

Они поднялись по ступеням чёрного мрамора. Очередной учтивый привратник пригласил в ложу.

— Вас ожидают, — шепнул он на ухо Дагмару. Тот кивнул и что-то вложил в перчатку. Судя по довольной улыбке привратника — немалые чаевые.

Сид устроился в глубоком кресле. Ложа нависала над сценой. Задёрнутый занавес, расшитый странными знаками, чем-то вроде древних рун, слабо шевелился. Под потолком покачивалась топазовая люстра в десять человеческих ростов. Огромный полукруглый зал грозил лопнуть от скопления людей. До Сида доносились голоса и смех. И странные фразы: «Неужели правда? Такого не может быть. Я слыхал, голос пропадает в первую очередь! Как и реакция зрачка на свет». Сид так и не понял, о чём речь, и продолжил разглядывать помещение. Он увлёкся изучением главного зала «Гранд Опера», и не сразу понял, что Дагмар приглушённо беседует с кем-то. Оборачиваться и пялиться было бы невежливо, и Сид осторожно полуоглянулся. Дагмар и четыре его телохранителя оказались к нему спиной, а вот того, с кем Дагмар разговаривал, удалось неплохо рассмотреть.

У занавеси, отделяющей лестницу от ложи, стоял долговязый худой человек, седеющий блондин много старше Дагмара, напоминавший самого незаметного из клерков Нижнего города, может из-за невзрачной одежды — что-то вроде растянутого, давно попрощавшегося с молодостью свитера и чёрных джинсов, а может из-за отсутствующего выражения лица.

Подслушивать нехорошо, но Сид не удержался от искушения.

— …никому и никогда, Дагмар. Прости. Дружба дружбой, но Лори помимо всего прочего опасен, — монотонно твердил «клерк».

— Только час. Полчаса. Если хочешь, я заплачу.

— Оставь деньги себе. Я и так в определённом смысле твой должник. Но это…

— Пожалуйста, — Дагмар повысил голос. Оглянулись многие, в том числе из соседней «посольской» ложи. — Сам же говоришь, ты мой должник. А я прошу немного.

«Клерк» вздохнул.

— Обсудим позже, ладно? Для начала я хотел бы познакомиться с твоим… избранником, — Сид сообразил, что речь о нём, и отвернулся. Пусть не подозревают в излишнем любопытстве.

Блондин приблизился и облокотился о край ложи:

— Добрый вечер. Вы, должно быть, Сид Патчер.

Сид протянул руку для рукопожатия:

— Да, и можно просто Сид, — ладонь зависла в воздухе — «клерк» не торопился завершать обряд приветствия. На долю секунды его блёклое лицо дрогнуло гримасой, но затем он все-таки пожал руку — мельком, с плохо скрываемым неудовольствием, обращенным правда не лично к Сиду, скорее к обязательному ритуалу. Пальцы «клерка» были жёсткими, кожа грубой, как наждак, между средним и указательным темнел кислотный ожог.

— Приятно познакомиться, — кивнул странный тип. Дагмар подсел рядом, напряжённый и выжидающий. — Как вам «Гранд Опера»?

— Ну… ээ… — Сид растерялся.

— Многие ругают дизайн и внутреннее оформление, но на самом деле в шарообразной форме и зеркальной инкрустации глубокий символизм, — продолжал «клерк». — Шар — наименее экономичная геометрическая фигура. Кроме того, наименее рациональная. Всякие кубы, пирамиды можно измерить, но шар — нет. Разумеется, существует сечение, число Пи, но разве бесконечная дробь не мистична сама по себе?

Сид беспомощно оглянулся на Дагмара. Игрушкой, вытащенной ребёнком из помойного ведра, он себя уже чувствовал, но идиотом — в первый раз.

— Не обращай внимания, — шепнул Дагмар.

Блондин в затрапезном свитере, впрочем, слышал только себя:

— Зеркала же во всех мифологиях всегда символизировали грань непознанного. Двойственность сознания и материи, возможность и степень искажения. Музыка подобна шару и зеркалам. Можно сосчитать ноты, можно изучить, но нельзя познать. Музыка — квинтэссенция агностицизма… как смерть.

— Простите, — не выдержал Сид. — Я тут впервые. Но я слышал Диву… Лорэлая. Он чудо.

Блондин рассмеялся. Смех у него был неприятным, точно водили тупым ножом по пенопласту. А улыбка вызывала нехорошие ассоциации с пациентами психбольниц.

— Вы правы, Сид. Лорэлай действительно чудо. И как любое чудо он должен оставаться загадкой.

Сид сжался. Кажется, он начинал догадываться, кто этот тихий шизофреник.

— Простите, — повторил он. — Вы…

— О. Это вы меня извините. Всегда забываю представиться. Имена, знаете ли, абстрактная философская категория… — он откинул со лба прядь волос. — Эрих Резугрем.

Сида качнуло. Потянуло формальдегидом.

Тот самый. Безумный гений. Создатель полусмерти или полужизни. Бог. Или полубог.

— О-очень приятно, — отсутствующе пробормотал Сид. Он ещё не знал, что делать дальше — упасть на колени, умоляя хоть на несколько секунд дозволить увидеть Диву; выпрыгнуть с высокого балкона, заранее осознавая невообразимость своей просьбы.

— Ну, теперь вы познакомились, — вмешался Дагмар, вклинившись между Сидом и Эрихом.

— Сид, — похлопал он по плечу своего спутника, — концерт начнётся минут через двадцать. Жди тут, мы ненадолго. Эрих?

Тот смотрел в пол. Встрепенулся, когда его окликнули, машинально убрал волосы со лба, но пряди немедленно вернулись на место.

Затем оба исчезли за портьерой.

* * *

Маленькая комнатка с несколькими креслами, круглым столом чёрного стекла и матовым светильником была спроектирована для конфиденциальных переговоров. Здесь решались государственные вопросы. Здесь заключались сделки в масштабах нескольких колоний. Здесь даже совершались убийства. Но Дагмар доверял Эриху, как самому себе. Охранники-зомби остались ждать за дверью. Впрочем, как и секьюрити Резугрема — все стриженые на один манер, все в одинаковых чёрных костюмах и белых рубашках, похожие на сотрудников похоронного бюро.

— Всего час, Эрих, — Дагмар молитвенно сложил ладони. — Что страшного случится, если Сид пообщается с твоим Лорэлаем?

Резугрем не двигался, напоминая изрядно полинявший манекен. Или одного из собственных секьюрити.

— Дагмар. Я отказал Президенту Коалиции Правительств Материнской Планеты в аудиенции с Лори. По-моему это достаточный прецедент. Давай закроем тему. Я же всё объяснил тебе по телефону.

Владелец «Танатоса» принялся ходить по тесной комнате туда-сюда. Эрих наблюдал на ним, незаметно усмехаясь. Дагмар не меняется. Конечно, он уже не тот вечно испуганный восемнадцатилетний мальчишка, который на войне путался в переговорных устройствах, неспособный отличить кнопку вызова от прерывания, но Эрих до сих пор не замечал особой разницы.

Мальчишка оказался талантливым бизнесменом. Без него Эрих до сих пор сидел бы в подвалах и проводил эксперименты исключительно на дешёвом местном мелком зверье, похожем на мышей. Он слишком многим обязан Дагмару.

Но Лорэлай… Лорэлая Эрих не мог отдать, даже на полчаса. Ещё самому Дагмару — возможно, но не какому-то очередному его любовнику. Мало ли их было?

— Полчаса, Эрих! — простонал Дагмар. — Я не понимаю твоего упрямства!

— Я сказал: нет.

— Эрих, ради нашей дружбы, — вкрадчиво проговорил Дагмар. — Я готов принять любые условия.

Эриху хотелось развернуться и уйти, замять разговор. Но ссориться с Дагмаром…

У Эриха было очень мало друзей. Только один.

Он тяжко вздохнул.

— Дагмар. Ну уговори своего… друга просто послушать.

— Любые условия, — по слогам повторил Дагмар, заглядывая Эриху прямо в глаза.

Любые?

Эрих задумался. Было одно создание, которое стоило Лорэлая. Не равноценного обмена, нет. Полчаса на вечность. Эрих приметил зомби с белым ирокезом давно, но не оставил его себе, так как по договору тела солдат Свободного Легиона принадлежали «Танатосу», а, следовательно, господину Краузэ. Эрих не любил нарушать закон.

А как насчёт сделки? Выгодной сделки?

Эрих облизал сухие губы.

— Я разрешу твоему Сиду пообщаться с Лори. Полчаса. А ты отдашь мне одного из своих зомби, того, с белыми волосами. Навсегда.

Дагмар широко улыбнулся, едва не хлопнув в ладоши от ликования, но замер от удивления:

— Фобоса? Ты имеешь в виду моего телохранителя?

— Нет, нет. Я знаю, как его зовут, и назвал бы тебе его имя, — мотнул головой Резугрем. — Если ты помнишь, он и его братец — мой личный подарок тебе. Если бы он был мне нужен, я бы оставил его себе сразу же после Пробуждения. Тем более, что имею на это право, так как они оба не были солдатами Свободного Легиона. Но мне нужен не он, — безучастный голос Резугрема спустился до хрипловатого полушёпота. Дагмар нахмурился, припоминая.

— А! Мортэм! С гребнем волос, да? Ну такой, смазливый…

— Да. Смазливый, — странно растягивая слова, отозвался эхом Резугрем.

— Господи, зачем он тебе? — засмеялся Дагмар. — Он не очень хороший телохранитель, он отличный эвтанатор, но зачем тебе эвтанатор? Всё равно что иметь тяжёлый танк в качестве прогулочной машины.

— Этот твой Мортэм нужен мне вовсе не в качестве телохранителя. Он — настоящий шедевр самой Природы, — прошептал Эрих. — Его красота математически-точная, совершенная, в нём нет изъяна…

— Понятно-понятно, — выслушивать дифирамбы мертвецам Дагмар не намеревался. — Так значит, по рукам?

— Полчаса. За зеркальными стенами. Лично буду наблюдать, — Эрих словно диктовал нерасторопному секретарю. — Мортэм останется у меня.

Дагмар поджал красиво очерченные губы. Кивнул.

— После того, как Сид пообщается с Лорэлаем, можешь забрать Мортэма себе.

* * *

Сид всё ждал, а Дагмар с Эрихом не возвращались, и любопытство закономерно сменилось нетерпением. Красоты зала изучены до миллиметра. Сид прижался подбородком к краю ложи, считал минуты. Секунды.

Несмотря на кондиционеры, было жарко. Щёки горели. Казалось, дымились.

Когда погасили свет, сердце подпрыгнуло и замерло.

Грузный занавес пополз вверх, разбрызгивая блики; зеркальные своды сцены вспыхнули серебром и багрянцем, и Сид впился в поручни кресла ногтями.

Он увидел своего Диву.

Заиграла музыка не известно где спрятанного оркестра или нескольких десятков синтезаторов — странная музыка, у Сида она ассоциировалась с узорами-изморозью на холодном стекле. Чёткие линии, отстранённая мертвенная логика. Неудивительно, ведь автор — Резугрем. Но Сид пропустил вступление — музыка волновала его куда меньше, чем сам Дива.

А потом был голос.

Сида качнуло вперёд, он привстал с кресла. Голос возвращал к прошлому, к запечатанным коробкам и старенькому магнитофону, и в то же время разбивал прошлое, тусклое и пыльное, на куски. Это прекрасно. И больно. Болезненный кайф наркомана.

Это сон, подумал Сид.

Десятки зеркал отражали Лорэлая, невозможно понять — где настоящий, где фальшивка. Наверняка, очередной великий замысел архитектора.

«Какой… Красивый», — думал Сид.

Красивый — недостаточное определение. Маленький и хрупкий, наверное, ростом с самого Сида, Лорэлай точно впитал в себя роскошь и красоту «Гранд Опера», зрителей, самой Вселенной. Из тысячи имен Красоты девятьсот девяносто девять Сид отдал бы ему.

Сид вглядывался и слушал, стараясь запомнить черты лица и фигуры, впитать холодный магнетизм голоса, но Дива ускользал от пристальных взглядов, сливаясь с собственными отражениями. Причудливое сочетание холодных оттенков освещения превращали Лорэлая в ожившую картинку: золотисто-смуглая кожа, длинные волосы цвета нефти, сливающиеся по тону с одеждой, Лорэлай закутан в чёрное от узких туфель до горла. Он совсем не похож на простого смертного. Кукла. Или божество?

Голос Дивы безупречен — высокие ноты он берёт легко и непринуждённо, словно срывает хрупкие цветы, в нижние ноты спускается томно и чувственно, плавно, мягко, словно в объятия любовника. Держит ноту ровно, сколь угодно долго. Кажется, каждый звук подчиняется ему, как отлично дрессированная собака. Или марионетка. Как хочет, так и играет нотами, не делая ни единой ошибки. Играет, как ленивая грациозная кошка, отпускает на свободу и снова ловит, тонко и элегантно. Ноты — бабочки, порхающие вокруг него. Чёрные бархатные махаоны, переливающиеся серебром. Это не просто отлично поставленный голос. Это нечто большее.

Лорэлай двигается по сцене плавно, прекрасно осознавая насколько прекрасен, осознавая восхищение и словно позволяя недостойным смертным собою любоваться.

Эти зеркала…

«Они подчёркивают недостатки», говорил Дагмар, но Лорэлай — идеален, и ехидные элементы интерьера вынуждены превозносить великолепие Дивы.

Сид сглотнул ком в горле, не в силах больше удерживать слёзы. От этого тёмного, бархатного голоса сердце Сида готово продраться через рёбра и выскочить прочь. Песня сменяет песню, вводя в транс, подобный коматозе в полном сознании, эти песни — точно поглаживания или медленно сжимающиеся оковы. Почему нет ни слова о любви?

Только о жизни и смерти, о пустоте и реинкарнации, но не о вульгарном человеческом чувстве. Древние псалмы и тексты хладнокровного Резугрема как нельзя лучше подходят существу, чью красоту не в состоянии исказить предательские зеркала «Гранд Опера».

Это к лучшему. Слов о любви из уст Лорэлая Сид не вынес бы.

Сид тянется вперёд, почти перегибаясь через край ложи, словно его тянет магнитом.

Лорэлай — это полуночное солнце, выжигающее глаза и душу, но не согревающее. И на его чёрный свет душа Сида летит, как мотылёк.

Интересно, Дива разрешил бы погибнуть с его именем на устах?

— Осторожно! — раздалось вдруг шипение за спиной, а в запястье вонзились острые ногти. Одним рывком Сида оттащили от края ложи, через который он вот-вот мог перекувырнуться, и он оказался в кресле, в судорожных объятиях покровителя.

— С ума сошёл?! Ты мог упасть! — разозленный Дагмар — зрелище из уникальных, но Сида оно не трогает.

— Всё хорошо, — дрожащие руки Дагмара поглаживают его по щеке и шее, — Только спокойнее. Не надо так. Он просто-напросто певец, как по мне — не лучший в мире.

За богохульство Сид едва не вцепился Дагмару в глотку, но тот встряхнул его и прошипел снова:

— Да успокойся ты! Увидишься с ним живьём. Я всё устроил.

Сид глупо улыбнулся.

Святотатство Дагмара прощено, и Сид, освобождённый из тонкой ледяной паутины голоса Дивы, медленно и плавно возвращается в реальность.

Дива поёт. Голос заполнил «Гранд Опера», льётся, казалось, из мириад поющих зеркал, и сам Дива вместе со всеми своими отражениями — как осколки ночи или стаи огромных махаонов.

Сид прижался горячим лбом к прохладном оголённому плечу Дагмара.

Полуночное солнце всё-таки выжгло глаза. Больше нет сил смотреть.

Но и слышать — мучительно. Пение ангелов недоступно смертным, экстаз пограничен агонии.

Дагмар успокаивающе поглаживает его по предплечьям, Сида теперь бьёт озноб. Украдкой он вновь любуется Дивой — такие правильные черты лица, такая изящная фигура. Губы созданы для поцелуев, но прикоснуться — кощунство. Резугрем прав. Никто не достоин Дивы, Сид — меньше, чем кто-либо…

Лорэлай не поёт о любви.

Когда Дива замолк, и зал взорвал недолгую паузу аплодисментами, Сид не хлопал. Он стирал с впалых щёк слезы.

— Господи, Сид, нельзя же быть таким чувствительным…

Сид смотрел только на сцену, на которой, элегантно склонив черноволосую голову, стоял Дива и терпеливо принимал аплодисменты. Ничего не существует, кроме Дивы — ни тёплого, мягкого Дагмара, ни Резугрема, который, как мрачная тень, стоит у занавеси ложи, никого и ничего.

— Люблю тебя, — шепчет Сид, не отрывая взгляда от Лорэлая.

Когда певец ушёл со сцены, его образ всё ещё стоял перед глазами бывшего коматозника, словно призрак солнца, остающийся на сетчатке глаза даже под закрытыми веками.

— Ну, ты готов? — спросил Дагмар, заставляя Сида посмотреть себе в глаза. — Идти сможешь? Пойдём. Твой Дива ждёт тебя.