— И что мы решаем? — спросил Велисарий.
Александриец поджал губы. Показал пальцем на вещьна ладони полководца.
— А что-нибудь еще ты видел?..
Велисарий покачал головой.
— Нет. И не думаю, что в ближайшее время увижу. Если она что-то и покажет, то совсем немного.
— Почему?
— Это… трудно объяснить. — Он пожал плечами. — Не спрашивай, откуда я знаю. Я просто знаю. Камень… давай его так называть — очень устал.
— А что ты видел, Антоний? — спросила Антонина. — Ты вчера нам не рассказывал.
Епископ посмотрел на женщину. Его круглое лицо в этот момент показалось изможденным.
— Я не очень хорошо помню свои видения. В моих отсутствовали ясность и четкость, как у твоего мужа. И еще меньше ясности было в видениях Михаила. Тогда я и почувствовал, что камень… больше подойдет Велисарию. Не могу объяснить, как я это понял. Но понял, и все.
Он выпрямил спину и глубоко вздохнул.
— Я видел только огромный океан отчаяния, потом… церковь, если ее можно так назвать. Но эта церковь была средоточением безбожия. Мерзкая и отвратительная, такая, что самые варварские народы мира и язычники сразу же отказывались от нее. Дух, правящий этой церковью, был ужаснее, чем самый безжалостный бог в их религиях.
Его лицо побледнело, он вытер его пухлой ладонью.
— Я видел себя, как мне кажется. Неуверен. Я сидел на корточках в камере, голый. — Ему удалось хрипло рассмеяться. — Я очень похудел. — Вздох. — Я ждал допроса, причем со странным нетерпением. Я знал, что вскоре умру под пытками, но все равно не отвечу на вопросы палачей. Я откажусь давать благословение на убийство невиновных. Я был удовлетворен, поскольку верил в истинность своей веры и знал, я выдержу пытки, потому что я…
Он резко выдохнул, его глаза округлились.
— Да! Да — это был я. Теперь помню. Я знал, у меня будут силы выдержать испытание, потому что у меня перед глазами все время стоял образ моего друга Михаила. Михаила, принявшего смерть, не сдавшись, и проклинавшего Сатану, даже когда языки пламени окружили его, привязанного к столбу.
Он посмотрел на македонца, и из глаз его полились слезы.
— Всю мою жизнь я благодарил Бога за то, что Михаил Македонский был моим другом с детства. И никогда больше, чем в тот день последнего крушения надежд. Если бы я остался один, то не был бы уверен в себе. С ним у меня сохранялась смелость, которая требовалась, чтобы выстоять.
— Чушь, — как и всегда, в голосе Михаила звучали твердость и непреклонность.
Истощенный монах наклонился вперед и уставился на епископа.
— А теперь послушай меня, епископ Алеппо. На земле нет боли, и в аду нет пыток, которые когда-либо сломают душу Антония Александрийского. Не сомневайся в этом.
— Я часто сомневаюсь, Михаил, — прошептал Антоний. — В моей жизни не было дня, когда я бы не сомневался.
— Надеюсь, нет! — в нем проснулся хищник, и голубые глаза македонца стали такими же безжалостными, как у орла. — Откуда еще может подняться вера, кроме как из сомнений, умный дурак? — Михаил сверкнул глазами. — Настоящим грехом священнослужителя является отсутствие сомнений. Он знает, он уверен, и таким образом попадает в сети, расставленные Сатаной. И вскоре уже сам расставляет сети и радуется, поймав невинных.
Хищник исчез, его заменил друг.
— Другие видят в тебе мягкость духа и мудрость разума. Это так, да. Я всегда их отмечал. Но в основе — истинный человек. Нет силы такой же твердой, как мягкость, Антоний. Ни одна вера не является более чистой, чем несущая сомнения, ни одна мудрость не глубже той, которая задает вопросы.
Монах выпрямил спину.
— Если бы это не было истиной, я бы отверг Бога. Я бы плюнул в Его лицо и присоединился к легионам Люцифера, поскольку архангел имел бы право восстать. Я люблю Бога, потому что я Его создание. Но я не его тварь.
Македонец напрягся. Затем его лицо смягчилось, и на одно мгновение на нем промелькнула такая же мягкость, какая всегда присутствовала на лице епископа.
— Не бойся своих сомнений, Антоний. Это великий дар Божий. И то, что Он поместил эти великие сомнения в твой великий разум, — подарок для всех нас.
В комнате на некоторое время воцарилась тишина. Затем снова заговорила Антонина:
— А что-нибудь еще было в твоем видении, Антоний? Никакой надежды?
Епископ поднял голову и посмотрел на нее.
— Да нет. Как я могу объяснить? Все очень туманно. В самом моем видении — нет, не было никакой надежды. Не больше, чем в видении Велисария. Все кончалось, кроме долга. И личного благородства. Но осталось чувство, только чувство, что этого не должно быть. Что это необязательно так. Я знал: я вижу будущее и оно убийственно и неумолимо. Но я также каким-то образом почувствовал: все могло произойти иначе.
— Значит, все ясно. Ясно, как день, — объявил Михаил.
Велисарий вопросительно приподнял брови. Македонец хмыкнул.
— Послание от Бога, — произнес монах. Хищник снова выступил на первый план. — Это бесспорно видят все собравшиеся. И видят свой долг. Мы обречены на проклятие за наши грехи. Но со своими пороками можно бороться, и побороть их, и таким образом создать новое будущее. Это очевидно. Очевидно! — глаза хищника остановились на Велисарии, словно глаза ястреба на зайце. — Выполняй свой долг, полководец!
Велисарий улыбнулся грустной улыбкой.
— Я очень неплохо выполняю свой долг, Михаил. Но мне не совсем понятно, о каком долге идет речь. — Он вытянул вперед руку, жестом пытаясь остановить готовый вырваться гневный возглас монаха. — Пожалуйста! Я не спорю с тем, что ты сказал. Но я не епископ и не святой человек. Я солдат. Тебе легко говорить: побори пороки. Я к твоим услугам, пророк! Но не соизволишь ли ты объяснить мне более четко, как именно побороть порок?
Михаил хмыкнул.
— Ты хочешь, чтобы изможденный монах, пришедший из пустыни, чьи ноги с трудом держат его тело, объяснил тебе, как бороться с войском Сатаны?
— Я бы предложил, Велисарий, начать с твоего видения, — сказал епископ.
Вопросительный взгляд полководца переместился на него.
— Конечно, я не солдат, но мне показалось, что в твоем видении было два главных аспекта силы врага. Многочисленность армии и странное таинственное оружие.
Велисарий вспомнил свое видение и кивнул.
— Значит, мы должны уменьшить их количество, увеличить свое и, кроме всего прочего, открыть секрет их оружия, — закончил Велисарий.
Епископ кивнул. Велисарий почесал подбородок.
— Давайте начнем с последнего, — предложил он. — Оружие. Как мне кажется, оно чем-то похоже на оружие на основе лигроина , используемое нашим флотом. Конечно, у врага оно значительно мощнее и несколько другое. Но сходство есть. Вероятно, мы должны с этого и начинать.
Он уныло развел руками.
— Но я солдат. Не моряк и не инженер. Я видел лигроиновое оружие, но никогда им не пользовался. Это очень большие и неудобные штуки, чтобы использовать их в сухопутном сражении. И… — внезапно он замолчал.
Антонина хотела что-то сказать, но Велисарий жестом попросил ее помолчать. Его глаза, казалось, ничего не видели, он ушел в себя.
— Камень? — спросил епископ.
Велисарий снова жестом попросил помолчать. Все выполнили его просьбу, неустанно наблюдая за полководцем.
— Почти… — прошептал он. — Но я нечетко вижу… — Велисарий выдохнул воздух.
Неясные образы глубоко под землей. Невозможно четко различить их — и не из-за отсутствия освещения, а из-за необычности. Видение: трое мужчин в комнате, под зданием, наблюдают за какой-то огромной хитрой машиной. Чувство страха и ожидания. Видение: те же люди в странных очках смотрят сквозь щель; страх, напряжение; внезапная слепящая вспышка света, восторг, страх; благоговение. Видение: другие люди, работающие под землей над какой-то гигантской, трубой? Видение: труба летит, рассекая небо. Видение: странные здания в странном городе внезапно разрушаются, сравниваются с землей, словно по ним ударил гигантский молот. Видение: незнакомый человек, мужчина, молодой, бородатый, сидит в бревенчатом доме, в лесу, показывая неразличимые знаки на странице четверым другим — математикам. Видение: тот же бородатый молодой человек, в таких же очках, как и люди в первом видении, смотрит сквозь подобную щель. Снова невероятный слепящий свет. Снова восторг; ужас; благоговение.
Образы исчезли так же быстро, как появились. Велисарий потряс головой, сделал глубокий вдох. Описал видения другим, собравшимся в комнате — так, как мог.
— В них нет смысла, — сказала Антонина.
Велисарий почесал подбородок и медленно произнес:
— Думаю, есть. Нет, не в них самих. Я понятия не имею, что там происходило, в этих видениях. Но где-то внизу есть логика. В каждом случае возникало чувство, что люди трудятся вместе, чтобы раскрыть секрет, а затем создать машины, которые смогут использовать этот секрет. Они работали над проектами — планомерно, целенаправленно, координируя усилия. Это не тыканье в темноте. И они не простые рабочие или мастеровые. Он сел прямо.
— Да! Вот что нам требуется. Мы должны запустить свой проект, чтобы раскрыть секрет оружия малва.
— Как? — спросила Антонина.
Велисарий поджал губы.
— Мне кажется, наиболее важными являются две вещи. Мы должны найти человека, который сможет возглавить работу, и нам нужно место, где он будет работать.
Епископ откашлялся.
— Могу предложить решение, по крайней мере, одной проблемы. Вы слышали про Иоанна Родосского?
— Бывшего морского офицера? — Велисарий кивнул. — Я знаю его репутацию как военного. И то, что он подал в отставку при неясных обстоятельствах. Больше ничего. Лично никогда не встречался.
— Теперь он живет в Алеппо, — сообщил александриец. — Получилось так, что я — его исповедник. В настоящий момент у него нет определенных занятий, и ему это не нравится. Дело не в деньгах. Он достаточно богат и не страдает от недостачи чего-либо материального. Но ему очень скучно. У него острый ум, он активен от природы и ненавидит безделье. Думаю, Иоанн будет рад поучаствовать в нашем проекте.
— А если его опять призовут на службу?
Антоний кашлянул.
— При сложившихся обстоятельствах это маловероятно. — Он кашлянул еще раз. — Он… ну… вы же понимаете: я не могу открыть тайну исповеди. Давайте просто скажем, что он много раз оскорбил слишком многих властных фигур, поэтому его возвращение во флот маловероятно.
— А его моральные устои? — спросил Михаил.
Антоний посмотрел в пол, разглядывая плитки с таким интересом, которого эти незамысловатые предметы не заслуживали.
— Предполагаю, что снова должен напомнить вам о тайне исповеди… — пробормотал он.
— Да. Да, — нетерпеливо перебил Михаил и махнул рукой с таким видом, словно заявляя: он относится к тайне исповеди с таким же почтением, как к навозу.
— Позвольте мне просто сказать… — Антоний колебался и выглядел несчастным. — Ну… карьера Иоанна Родосского во флоте шла бы более гладко, и он не оказался бы на берегу, если бы был евнухом. Он и сейчас беспутный, когда ему за сорок. Иоанн не может жить без женщин, и, к сожалению, женщины влюбляются в него слишком часто.
— Великолепно! Распутник! — недовольно хмыкнул Михаил. Он в эти минуты выглядел, как хищник, осматривающий особо неприятный кусок разлагающегося грызуна. — Ненавижу распутников.
Велисарий пожал плечами.
— Придется работать с тем, кто есть. У нас ведь очень мало времени. Я не могу здесь долго оставаться. Подозреваю, что вскоре опять придется идти в Персию — конфликт назревает. И мне нужно многое сделать в плане подготовки армии. В течение недели я должен отбыть в Дарас. Поэтому все дела, требующие моего участия, следует начать немедленно.
Он посмотрел на епископа.
— Считаю твое предложение прекрасным. Свяжись с Иоанном Родосским и прощупай почву. Мы обязаны решить проблему с этим странным оружием и в любом случае надо с чего-то начинать. Почему бы не с него?
— Если он соглашается, что мы ему говорим? — уточнил александриец.
Велисарий почесал подбородок.
— Нам где-то потребуется оборудовать мастерскую. Оружейную, в некотором роде. Ведь это проект по разработке оружия. И если нам повезет и мы раскроем секрет этого оружия, нам придется нанимать людей и обучать их пользоваться им.
— Так мы будем или не будем рассказывать Иоанну о камне? — перебила Антонина.
Четверо собравшихся в комнате посмотрели друг на друга. Велисарий заговорил первым.
— Нет, — твердо заявил он. — По крайней мере, до тех пор, пока не удостоверимся, что ему можно доверять. Но пока, как мне кажется, мы должны держать эту информацию при себе. Если она начнет распространяться слишком быстро, то нас обвинят в колдовстве.
— Я думаю, мы должны сказать Ситтасу, — добавила Антонина.
— Да, — согласился Велисарий. — Ситтасу мы можем полностью доверять. Причем ему следует рассказать как можно быстрее. — Он взял в руки камень. — Все рассказать.
Михаил нахмурился, епископ кивнул.
— Согласен. По многим причинам. Война, которую мы собираемся начать, пойдет по многим фронтам, причем не все из них военные. И в Риме тоже много врагов. Некоторые в церкви. Некоторые среди знати и аристократии. — Антоний сделал паузу и набрал воздуха в легкие. — И наконец…
— Юстиниан, — Велисарий говорил твердым голосом, как железо, — я не отступлю от своей клятвы, Антоний.
Епископ улыбнулся.
— Я и не прошу тебя, Велисарий. Но тебе также нужно реально смотреть на вещи. Юстиниан — император. И во благо или во зло — способный и даже исключительно способный. Он не дурак, его нельзя водить за нос и его нельзя игнорировать, оставаясь при этом в безопасности. И он также… как бы это выразить?
— Вероломный, подозрительный, завистливый, ревнивый, — закончила Антонина. — Конспиратор, который везде видит заговоры и твердо уверен в том, что весь мир только и думает, как бы причинить ему зло.
Епископ кивнул.
— Самое смешное, что мы не собираемся причинять ему зло. Как раз наоборот. Мы пытаемся сохранить его империю, среди всего прочего. Но чтобы это сделать, нам придется договариваться за его спиной.
— Правда? — уточнил Велисарий.
Александриец был тверд.
— Да. Я очень хорошо знаю этого человека, Велисарий. Гораздо лучше тебя, несмотря на то что вы оба фракийцы. Я провел много часов в беседах с ним с глазу на глаз. Он присутствует на всех советах, где собираются высшие чины церкви, и принимает в них активное участие. Как в официальных дискуссиях, так и в частных беседах со многими нашими теологами. Хотя я в церковной иерархии и не занимаю высокого поста, среди теологов пользуюсь уважением и почетом. А Юстиниан, как вам известно, считает себя выдающимся теологом.
Антоний почесал щеку.
— Он на самом деле в ней хорошо разбирается. И у него много блестящих теологических идей. В душе он склоняется к компромиссу с еретиками и к политике терпимости. Но его холодный честолюбивый ум уводит его к ортодоксальности — в особенности, если учитывать его амбиции в отношении Запада.
— Какие амбиции? — спросил Велисарий.
Антоний удивился.
— Ты не знаешь? Ты, один из его любимых полководцев?
Велисарий ответил с редкой для него горечью:
— Быть одним из любимых полководцев Юстиниана еще не значит быть его доверенным лицом, Антоний. Скорее наоборот. Он достаточно умен, чтобы иметь способных полководцев, но потом начинает прикидывать, как они станут использовать эти способности. Поэтому он ничего не говорит полководцам до последней минуты.
Велисарий махнул рукой.
— Но мы ушли в сторону. Позднее я с интересом послушаю, что там Юстиниан затевает на Западе. Но не сейчас. И ты неправильно понял мой вопрос. Я не спрашивал, нужно ли нам держать наш договор в тайне от Юстиниана. Очевидно, если мы думаем о заговоре, то нужно. Вопрос в том, нужно ли нам планировать заговор? Разве мы не можем подключить императора? Несмотря на все явные недостатки Юстиниана, он на самом деле один из самых способных людей, когда-либо сидевших на императорском троне.
Антонина внезапно глубоко вздохнула. Епископ посмотрел на нее и покачал головой.
— Нет. Совершенно точно, нет. Юстиниан не должен ничего знать. По крайней мере до тех пор, пока не будет уже поздно что-либо предпринять и останется только принять то, что мы сделали. — Антоний скорчил гримасу. — И надеяться, что он не отрубит нам головы.
Велисарий все еще не был убежден. Епископ продолжал давить.
— Велисарий, оставь иллюзии. Предположим, мы скажем Юстиниану. Предположим далее, что он примет все, что мы скажем. Предположим, он даже… но тут я уже захожу в область фантастики — он не заподозрит наши мотивы. Что тогда?
Велисарий колебался. Ответила Антонина:
— Он будет настаивать, чтобы встать во главе нашей борьбы. Со всей своей компетентностью. И со всем своим ослиным упрямством, мелочным тщеславием, постоянными интригами, болезненной гордостью, бесконечным сованием носа не в свое дело, суматохой, неверием в еще чью-либо компетентность, кроме своей, в преданность, в…
— Достаточно! — закричал Велисарий и рассмеялся. — Я убежден.
Он переплел пальцы и склонился вперед, поставив локти на колени и уставившись в пол. И снова банальные плитки удостоились необычного для них внимания.
Слова епископа прервали мысли полководца.
— Ты знаешь что-нибудь про Индию, Велисарий? Или ты, Антонина?
Антонина покачала головой. Велисарий, все еще рассматривая пол, пожал плечами и ответил:
— Немного знаю об этой далекой стране, со слов других, но сам никогда не бывал…
Он замолчал на полуслове с открытым ртом. Затем резко поднял голову.
— Что такое я несу? Я очень много знаю об Индии. Из моего видения! Я провел тридцать лет в непрекращающейся борьбе с Индией. Правильнее сказать, против тирании малва. И у меня всегда было к кому обратиться за дельным советом — к Рагунату Рао. — Его лицо побледнело. — Боже, Антоний, ты прав. Мы должны устроить заговор и держать все в тайне. Только надеюсь, что еще не слишком поздно.
— О чем ты? — спросила Антонина.
Велисарий повернулся к ней.
— Я только сейчас вспомнил — это было в моем видении. В империи малва создана самая обширная и развитая в мире шпионская сеть. Это огромная разветвленная система, очень хитро устроенная, — на мгновение он опять ушел в себя. — Я помню один из смертельных ударов, которые они нанесли по нам. К тому времени, как мы наконец проснулись и осознали размеры опасности, римская империя была вся напичкана индийскими шпионами.
Он посмотрел на епископа.
— Ты думаешь…
Александриец махнул рукой.
— Не думаю, что нам следует особо беспокоиться, Велисарий. Уверен: никто не видел, как сюда зашел Михаил. А я у тебя часто бываю, поэтому в моем появлении нет ничего необычного. Конечно, придется проявить осторожность, когда Михаил будет уходить, но это несложно.
Епископ потеребил бороду.
— Однако в будущем проблема очень скоро может стать серьезной. Но давайте вернемся к ней попозже. Сейчас… я могу предоставить вам место, где расположиться для начала. Где мы создадим нашу оружейную мастерскую, будем работать над нашим «оружейным проектом», как ты его назвал. И если нам удастся открыть секрет оружия малва, то мы должны наладить его производство и начать готовить солдат. Недавно одна богатая вдова отписала все свое добро церкви, причем указала обязательное условие: назначить меня распорядителем имущества. Она умерла три месяца назад. Среди всего прочего у нее осталось крупное имение недалеко от Дараса. Рядом с персидской границей. Дом там довольно большой, есть несколько строений, которые вполне подойдут для наших целей. На земле живут крестьяне — арендаторы. Все они, до последнего младенца, сирийцы и монофизиты.
Велисарий кивнул.
— Я очень хорошо знаю эту породу, Антоний. Да, это будет великолепно. Если мы сможем завоевать их доверие, то к ним никакой шпион не проникнет. — Он нахмурился в задумчивости. — Они прекрасно подойдут… дайте-ка мне подумать…
— Хорошо, — сказала Антонина. — Но что мы скажем этим крестьянам? И Иоанну Родосскому? И ведь нам придется воспользоваться услугами по крайней мере нескольких мастеровых. И затем, если дела пойдут успешно, нам придется нанять людей, которые будут осваивать это новое оружие. Если мы не собираемся рассказывать им про камень, как объяснить источник наших знаний?
— Думаю, решение этой проблемы очевидно, — заявил епископ. — Мы просто ничего не будем им говорить. Все знают Велисария, а также Ситтаса как двух самых любимых полководцев Юстиниана. А ты, Антонина, известна как близкая подруга императрицы. Если мы просто будем вести себя скрытно, подчеркивая необходимость соблюдения тайны, то Иоанн Родосский и остальные предположат, что мы заняты проектом, на который получено задание самого императора. — Он улыбнулся. — А мои частые появления уверят их, что работа получила благословение церкви.
— Я поговорю с крестьянами, — предложил Михаил. — Я пользуюсь среди них кое-каким авторитетом.
— Кое-каким авторитетом? — весело рассмеялся епископ. — Это подобно тому, как если бы Моисей сказал, что у него есть несколько гипотетических предложений.
Михаил гневно посмотрел на епископа, но тот нисколько не смутился.
— Твое влияние совершает чудеса. Слово Михаила будет больше значить для простых сирийцев, чем чье-либо еще. Если он благословит эту работу и попросит их соблюдать тайну, не сомневайтесь: они именно так и сделают.
— Но это все равно не решает проблемы сохранения в тайне нашей работы от всего остального мира, — заметила Антонина. — Даже если все, живущие в имении, будут молчать, соседи заметят, как туда постоянно приезжают и уезжают люди со стороны. Эту работу нельзя сделать в изоляции, Антоний.
Епископ посмотрел на Велисария. Казалось, в мыслях полководец где-то далеко.
— Нет, но встреча Михаила с сирийцами все равно поможет, хотя бы на первое время, — заявил епископ. — А дальше…
— Это самая простая вещь в мире, — заявил Велисарий. Говорил он холодным тоном.
Полководец поднялся со своего места и стал медленно прогуливаться по комнате, размахивая руками, пока говорил.
— Все будет происходить следующим образом: Михаил спокойно переманит простых людей на нашу сторону. Антоний, ты станешь как бы нашим представителем от церкви. И если у тебя кто-то что-то спросит в церкви, найдешь, что ответить. То же самое будет делать Ситтас при императорском дворе и среди знати после того, как мы посвятим его в дело. В отличие от меня, у него безупречная аристократическая родословная. Я же в любом случае должен исполнять свой воинский долг.
Он прекратил ходить и сверху вниз посмотрел на Антонину.
— А Антонина станет центром всего. Она переберется жить в тот дом под Дарасом и все время будет там. Больше никаких поездок вместе со мной по военным лагерям. Она организует работу над оружейным проектом и будет руководить ею. А когда придет время, она же займется подготовкой новой армии.
Он отмахнулся от назревавшего протеста.
— Я помогу, помогу. Но ты более чем способна сделать это, Антонина. Ты по меньшей мере так же умна, как любой мужчина. А это оружие — новое для нас всех. Как и способы его применения. Я помогу, но не удивлюсь, если твой неподготовленный в данной сфере ум предложит новые способы и решения, лучшие, чем могут предложить моя специальная подготовка и опыт. Над тобой не будут довлеть старые знания и привычки.
Он сделал глубокий вдох.
— Наконец, ты сможешь координировать наши разрозненные действия. Через тебя мы все можем поддерживать связь так, что никто не заподозрит нашу истинную цель.
Ум Антонины действительно был ничуть не хуже, чем заявил ее муж. Ее спина стала прямой, как доска, и жесткой, как лист железа.
— Потому что все будут в таком случае подозревать другое, — сказала она горько.
— Да, — спокойно подтвердил полководец. Спокойно, но очень твердо. И он явно не собирался менять решение.
Глаза епископа слегка округлились. Он посмотрел на мужа, на жену, опять перевел взгляд. Затем отвернулся, теребя бороду.
— Да, это сработает, — пробормотал он. — На самом деле великолепно сработает. Но… — он поднял глаза на полководца. — Ты понимаешь…
— Оставь нас вдвоем, Антоний, — попросил Велисарий. Спокойно, но твердо. — Пожалуйста. И ты, Михаил.
Михаил и епископ поднялись со своих мест и проследовали к двери. Там епископ обернулся.
— Если после разговора с Антониной ты все-таки решишь сделать именно так, как сказал, есть отличный способ быстро воплотить твои идеи в жизнь.
Антонина уставилась в одну точку. Ее смуглое лицо побледнело. В глазах блестели слезы. Велисарий отвел от нее взгляд и посмотрел на епископа.
— Да?
— Недавно ко мне за помощью обратился человек, ищущий работу. Он сейчас в Алеппо. Я знаю его репутацию. Это секретарь с опытом, имеет хорошую подготовку, более того — писатель. Историк.
По крайней мере, таковы его честолюбивые планы. У тебя нет секретаря, но ты уже достиг высот, когда он тебе требуется.
— Как его зовут?
— Прокопий. Прокопий из Кесарии. В дополнение к секретарским обязанностям, он, я уверен, расскажет миру о твоих талантах, и это поможет твоей карьере.
— Значит, он льстец?
— Абсолютно лишенный стыда. Но очень талантлив в лести, поэтому ею словам обычно верят. По крайней мере окружающий мир, если не тот, у кого он работает.
— И?
Епископ выглядел несчастным.
— Ну…
— Говори прямо, Антоний!
Александриец поджал губы.
— Он — самый порочный человек из всех, кого я имел несчастье повстречать. Да, льстец, но также ядовитый и завистливый человек, который к публичной лести добавляет самые злобные слухи. Змея — если говорить прямо и кратко.
— Он подойдет великолепно. Присылай его ко мне. Я его сразу же найму. А затем дам все, что ему потребуется, как для публичной лести, так и для запуска слухов.
После того как епископ и Михаил вышли, Велисарий сел рядом с женой и взял ее за руку.
Он говорил точно так же — твердо и уверенно, не собираясь отступать, но в его голос добавилась нежность.
— Прости, любовь моя. Но это единственный безопасный способ. Другого я не вижу. Знаю, сколько боли он принесет, когда люди опять начнут шептаться о тебе, но…
Антонина засмеялась так резко, что ее смех напомнил воронье карканье.
— Обо мне? Ты думаешь, мне есть дело до того, что люди будут говорить обо мне?
Она повернула голову и посмотрела ему в глаза.
— Я — шлюха, Велисарий.
Муж ничего не ответил. В его глазах светилась только любовь. Жена снова заговорила.
— О, ты сам никогда не произносил это слово. Но я произнесу. Я трудилась на панели. Все это знают. Как ты думаешь, шлюхе есть дело до того, что люди говорят о ней? — Она снова резко засмеялась. — Ты понимаешь, почему императрица Феодора мне доверяет? Доверяет, Велисарий! Как никому другому. Потому что мы обе были шлюхами, а единственные люди, кому по-настоящему доверяют шлюхи — по-настоящему! — это другие шлюхи.
Слезы снова навернулись ей на глаза, но она их быстро смахнула.
— Я люблю тебя, как никогда никого не любила в жизни. Конечно, больше, чем я люблю Феодору. Мне даже не нравится Феодора, многим она не нравится. Но я не могла доверить тебе секрет о моем незаконнорожденном ребенке. Тем не менее я доверилась Феодоре. Она знала. И я также доверила другой шлюхе, Гипатии, заботу о своем сыне. — Ее голос стал резким. — Не беспокойся о том, что люди говорят обо мне. Меня это не волнует. Ты даже не можешь себе представить, насколько мне это безразлично.
— Тогда…
— Но меня очень волнует, что люди говорят о тебе!
— Обо мне? — Велисарий рассмеялся. — Что они еще могут сказать, чего не говорили раньше?
— Идиот! — прошипела она. — Сейчас они говорят, что ты женился на шлюхе. Поэтому они насмехаются над твоим здравомыслием и твоим вкусом. Но они видят, что шлюха не ходит от тебя на сторону, поэтому они — втайне — восхищаются твоей мужской силой. — Она невольно засмеялась и скопировала шепот кумушек. — «Наверное, у него, как у коня, если он удовлетворяет шлюху». — Смех прекратился. — Но теперь они станут называть тебя рогоносцем. Насмехаться над тобой, как и над твоим здравомыслием. Ты станешь смешон. Смешон — слышишь меня?
Велисарий снова рассмеялся. Весело — к ее удивлению.
— Знаю, — сказал он. — И рассчитываю на это.
Он встал и протянул к ней руки.
— Да, любовь моя. Я на это рассчитываю. — Он сам скопировал шепот, которым передают слухи: — «Какой человек позволит жене появляться перед собой со своими любовниками? Только самый жалкий, слабый, трусливый». — Его голос стал твердым, как сталь. — И затем это дойдет до врага, и враг спросит себя и какой же из него полководец?
Антонина в удивлении посмотрела на него.
— Я не подумала об этом, — призналась она.
— Знаю. Но все это к делу не относится. Ты врешь, Антонина. На самом деле и тебя не волнует, что люди говорят обо мне, точно так же, как меня не волнует, что люди говорят о тебе.
Она отвернулась, поджав губы. С минуту молчала, затем наконец из ее глаз брызнули слезы.
— Нет, не волнует, — прошептала она.
— Ты боишься, что я поверю сплетням.
Она кивнула. Слезы полились градом. Ее плечи тряслись. Велисарий опять сел рядом и крепко обнял маленькую женщину.
— Я никогда им не поверю, Антонина.
— Поверишь, — выдохнула она между рыданиями. — Поверишь. Не сразу, но скоро. Может, и несколько лет не будешь верить. Но в конце концов поверишь. Или по крайней мере станешь задумываться, и подозревать, и сомневаться, и не верить мне.
— Нет. Никогда.
Она посмотрела на него сквозь слезы.
— Как ты можешь быть в этом уверен?
Велисарий грустно улыбнулся.
— На самом деле ты, жена, меня не понимаешь. По крайней мере, не полностью. — Его взгляд был направлен вдаль. — Думаю, единственным человеком, по-настоящему понимавшим меня, был Рагунат Рао. С которым я никогда не встречался, кроме как в видении. Но я тоже понимаю его, как он скрывается в лесу, неподалеку от дворца Венандакатры, молясь всем сердцем, чтобы любимая им принцесса позволила Венандакатре собой овладеть. И более того — улыбнулась бы своему осквернителю и похвалила его мужские способности. Я делал бы то же самое.
Велисарий взял голову жены в ладони и повернул к себе.
— Рагунат Рао был величайшим воином, рожденным среди маратайцев. А каста маратайцев — это индийская каста великих воинов, как и каста раджпутов. Тем не менее того великого воина, скрывающегося в лесах, совершенно не волнуют такие вещи, которые обычно беспокоят воинов. Гордость, честь, уважение, еще меньше девственность и непорочность. Они для него ничего не значат. Потому что он в глубине души не воин, а танцор.
Антонина не могла не рассмеяться.
— Но ты-то — самый плохой танцор, которого мне доводилось видеть!
Велисарий рассмеялся вместе с ней.
— Да. Так. — Затем он стал серьезным. — Я — ремесленник. Ты же знаешь: я никогда не хотел стать солдатом. Мальчишкой я все время болтался в кузнице, восхищаясь работой кузнеца. Я больше всего на свете хотел стать кузнецом, когда вырасту. — Он пожал плечами. — Но этому не суждено было сбыться. Не для мальчика моего происхождения. Поэтому я стал солдатом, а потом полководцем. Но я не растерял обычного для ремесленника подхода к труду.
Он улыбнулся.
— Знаешь, почему меня обожают мои солдаты? Почему Маврикий все для меня сделает — как, например, эта поездка в Антиохию?
Поскольку вопрос был опасным, Антонина предпочла смолчать.
— Потому что они знают — им не придется умирать и мучиться в агонии где-то на поле брани, куда полководец послал их из чувства гордости или чтобы сохранить лицо, или показать свою доблесть, или из-за тщеславия, или по какой-то другой причине, кроме одной, это самое подходящее место, где они должны находиться, чтобы работа была выполнена хорошо. — Велисарий снова хитровато улыбнулся. — И именно поэтому Маврикий проследит, чтобы один сутенер по имени Констанций получил по заслугам.
Антонина сидела неподвижно. Очень опасная тема.
Велисарий рассмеялся.
— Неужели ты думала, что я не распознаю твою уловку после того, как у меня было время подумать? — Он выпустил ее из объятий и лениво потянулся. — Проснувшись, я почувствовал себя лучше, чем когда-либо за последние месяцы, и смог думать спокойно. Мои мысли не застилал гнев.
Антонина украдкой посмотрела на мужа. Затем сама рассмеялась.
— Мне казалось, я все проделала безупречно. Немного дрожали губы, чуть-чуть страха в голосе, колебания.
— Игра была очень хорошей, — согласился Велисарий. — Но именно она и выдала тебя в конце. Ты всегда стараешься выиграть, даже если тебе нравится проигрывать мне. Ты, конечно, не вертишь своим великолепным задом у меня под носом, как красной тряпкой перед быком, но…
— Результат примерно тот же, — прошептала она. Спустя мгновение спросила. — Ты рассердился?
— Нет, — он улыбнулся. — Вначале начал сердиться, потом вспомнил, что Валентин прошептал Маврикию: «Ты же знаешь: сам он не скажет».
— Маврикий взял с собой Валентина?
— И Анастасия.
Антонина закрыла руками рот.
— О, Боже! Мне даже жаль вонючего сутенера.
— А мне нет! — рявкнул Велисарий. — Совсем не жаль. — Он сделал глубокий вдох, потом выдохнул воздух.
— Я притворился, что не слышал Валентина, но… такому ушлому человеку, как я, с моей непомерной гордостью трудно поверить, что люди его любят. И что иногда он вынуждает их хитрить. — Велисарий опять лукаво улыбнулся. — Поверишь, Анастасий на самом деле сказал… — Тут Велисарий заговорил басом. — «Среди сутенеров встречаются очень буйные».
— Анастасий подковы гнет руками, — вспомнила Антонина.
— А затем Валентин простонал: «Не успеешь оглянуться, как воткнут нож тебе в спину».
Теперь Антонина не могла ничего выговорить от хохота.
— О, да. В точности его слова, Валентина, про которого говорят, что он даже задницу вытирает кинжалом, потому что его никто никогда без кинжала не видел.
Какое-то время муж и жена сидели молча, просто глядя друг на друга. Затем Антонина прошептала.
— В слухах никогда не будет правды, Велисарий. Клянусь перед Богом. Никогда. Через месяц, через год, через десять лет. Ты всегда можешь задать вопрос, а ответ всегда будет один нет.
Он улыбнулся и нежно ее поцеловал.
— Я знаю. И я клянусь перед Богом я никогда не спрошу.
Велисарий встал.
— А теперь мы должны вернуться к работе. — Он направился к двери и крикнул. — Губазес! Позови Михаила и епископа.