30 января 1749 года. Остров

Матросы жгли капитана взглядами. Судно прочно увязло в песке. Капитан Спрингер побагровел, надулся, задохнулся. Не обладал он ни умом, никаким-либо дарованием, ни даже склонностью к своей профессии. На палубе оказался по воле отца-моряка, а всему, что умел, научился по принуждению, из-под палки, тяжким трудом.

Благодаря ожесточенной храбрости в бою и удаче в мирное время он продвинулся по службе намного дальше, чем сам ожидал, но насчет своих способностей не заблуждался. Не дрогнуть под огнем противника да удерживать в повиновении подпалубную публику, с грехом пополам курс проложить к месту назначения… — вот и все, пожалуй. Куда ему до изощренного навигационного таланта Флинта! Да-да, это все Флинт! Капитан вдруг ощутил себя жертвой заговора этого хлыща. Что ж, если Спрингер напортачил, пусть отвечают другие.

— Суки драные! Недоумки палубные! — заорал он, никого особо не выделяя. — Крысы сухопытные, черви гальюнные! — И так далее, не обращая никакого внимания на отчаянные вопли матросов, выкинутых могучим толчком за борт и барахтающихся на мелководье. Утонуть они здесь не могли, но перепугались изрядно. Спрингер поливал грязью команду и всех святых, переваливал ответственность, лишь углубляя презрение и ненависть команды к собственной персоне.

— Сержант Доусон! — завопил он, ибо закономерно напрашивался переход от слов к действиям. — Извлеките этого иридурка-рулевого, и я поджарю его на решетке люка в течение пяти минут. И этих придурков впередсмотрящих… И этих придурков, которые за бортом вопят… И!. И…

Он огляделся в праведном гневе, и каждый мудро <>пустил глаза пред пылающим взором залитых ромом глаз старого пьянчуги. Один, однако, замешкался.

— И этого ублюдка! Наглая скотина! Выпялился на капитана!

Ох, на опасную тропу ступил капитан Спрингер.

Прежде всего, исполнение всяческих дисциплинарных воздействий на судне возлагается на боцмана и его команду. Привлечение морской пехоты — прямое личное оскорбление каждого моряка, равно как и правление штыком и мушкетом. Хуже того, Спрингер решил отхлестать Бена Ганна, рулевого, человека, всею командой уважаемого, — к тому же не за тяжкий проступок, а без всяких оснований, без всякой с его стороны вины. Бен Ганн физически был не в состоянии увидеть опасность, угрожающую судну.

Спрингер громоздил глупость на глупость, прискорбную нелепость на полный идиотизм. Согласно приказу капитана пятерых его подчиненных, одного за другим, обнажив до пояса, привязали к решетке распахнутого люка и отхлестали на глазах у возмущенной команды, искоса посматривающей на Спрингера и на мушкеты морских пехотинцев. Последние, кстати, тоже вовсе не радовались идиотским выходкам старою придурка. Ошкуренного Бена Ганна сняли с решетки в полубезумном состоянии. Разум его пострадал от нелепости происходящего больше, чем тело от физических мук.

Не преувеличивая, можно сказать, что «Элизабет» стала средоточием бед. Настроение упало еще сильнее, чем во время буйства лейтенанта Флинта. Тогда на судне хоть изредка слышался смех; иной раз, правда, истерический. Таким образом, причиной всему, что впоследствии приключилось на этом острове, стал исключительно капитан Спрингер. Взрыв назревал, но до поры признаки его приближения в явном виде не проявлялись. Более злободневной оказалась потребность вернуть судну плавучесть.

Первым делом Спрингер попытался стащить его с отмели. Теоретически тут не было ничего сложного. Завести перлинь за ствол какого-нибудь многовекового великана на берегу и согнать команду к кабестану — вот и вся недолга. Боцман орет, команда гнет спины, и судно дюйм за дюймом сползает с песчаной банки.

Но злая звезда «Элизабет» вмешалась и в эту отлаженную работу. И дерево нашли на берегу подходящее, но проклятая посудина не двинулась с места, как ми усердствовали матросы. В немалой степени благодарить за это стоит Спрингера, совершившего свой «подвиг» на высшей точке прилива, так что ни дюйма уровня воды выгадать не удалось. С каждым отливом «Элизабет» увязала в песке все глубже. И с каждым приливом Спрингер выдумывал новый фокус, столь же бесполезный, сколь и предыдущие.

— Бортовой залп двойным зарядом, растрясем эту старую стерву! — орал Спрингер. Остров подпрыгнул от грохота пушек. Все на острове, казалось, сместилось, покосилось — кроме «Элизабет». Она осела егце глубже.

— Стеньги долой! Шлюпки спустить! Пушки на берег!

Но и попытки облегчить судно не принесли результатов. На берег свезли весь резерв леса, запасной рангоут, продовольствие. Принялись разбирать штатный рангоут и снимать паруса. От судна остался лишь оголенный корпус, но и его пустую скорлупу не смогли сдвинуть с места усилиями команды. Все основательнее засасывал опустевшую посудину донный песок. Спрингер в отчаянии грыз ногти и суставы пальцев. Офицеры глядели на него с нескрываемым презрением, взгляды команды были исполнены пламенной ненависти и страха, вызванного перспективой остаться на этом проклятом острове до конца дней, своих. На берегу, повыше линии прилива, уже раскинулся и пустил корни импровизированный палаточный городок-склад, Спрингер, разумеется, переживал, в глубине души сознавал свою вину и злился, но впервые за всю свою долгую и непростую карьеру не знал, как поступить.

Лейтенант Флинт, развлекавшийся в последние дни главным образом наблюдением за муками своего шефа, почуял приближение нужного момента. Улыбаясь, он шептался с попугаем, одобрительно вертевшим головой и чистившим перышки.

— Позвольте, сэр? — с робким и почтительным видом обратился Флинт к капитану.

— Мачту тебе в зад, — проворчал Спрингер, даже не оборачиваясь. — Если бы не ты…

— Как можно, сэр! — ужаснулся Флинт. — Я бы предложил…

— Подавись своими яйцами! — тявкнул Спрингер.

— Ай-яй, сэр… — укоризненно покачал головой Флинт. — А ведь мы бы могли еще добраться до Портсмута и доложить коммодору о блестящем выполнении приказа.

— Что? — Спрингер с подозрением покосился в сторону лейтенанта — Издеваешься? Не видишь, что она сидит в жопе по уши! — Спрингер топнул, как будто стараясь загнать судно в песок еще глубже.

— Бы совершенно правы, сэр, судно увязло безнадежно, — почтительно поддакнул Флинт. — Пропало судно. Но что мешает скроить из него новое? Люди есть, материала хватит, инструмент имеется. Для того, чтобы сладить посудину, на которой можно добраться до Кингстона на Ямайке, а тем более до Испанской Америки, точно хватит.

Спрингер вскинул голову и уставился на наглого мерзавца. Сначала с облегчением, потом с завистью, наконец — с ненавистью. Почему эта очевидная мысль не пришла ему самому в голову?

— Полагаю, сэр, вы могли бы созвать людей и объявить им о своем решении, а также наградить их двойным грогом за труды.

Билли Бонс, как всегда маячивший позади лейтенанта, ясно давал понять, что команда не останется в неведении, кому пришла в голову эта спасительная идея постройки нового судна — как и мысль о двойном гроге.

— Ты мне как кость в горле… — с горечью пробормотал Спрингер. — Все твои происки… Козни…

— Ни в коем случае, сэр — Флинт позволил себе намек на ухмылку, ибо ни о каких кознях не было и речи. Во всяком случае, до сих пор. Теперь же лейтенант ясно увидел, что момент для козней самый подходящий. Выбора, однако, у капитана не оставалось. Он приказал свистать всех наверх, произнес речь, завершил се обещанием двойного грога и выслушал восторженный вопль команды, воодушевленной перспективой грядущего возвращения домой и предстоявшей попойки. Двойной грог означал полную пинту морского рома на глотку, а кого оставит на ногах такое душевное изобилие?

Следующие два дня оказались для команды счастливейшими за долгую службу, ибо первый из них народ провел в бессознательном состоянии, а весь второй день приходил в себя. На третий день Флинт, Билли Бонс и боцманы приводили команду в чувство с помощью линьков с туго завязанными узлами, смоченных в соленой воде для придания удару вящей убедительности. Повеселились, и будет. Пришла пора воплощать в жизнь капитанский (то есть лейтенанта Флинта) план.

Плотник повел своих людей рубить лес для сооружения верфи и самого судна. Артиллерист организовал изготовление кранов, дерриков и иных необходимых для работы подъемных приспособлений, затем на манер капельмейстера принялся дирижировать хором двух десятков впрягшихся в пушку матросов, которые, распевая, затащили., орудие на макушку торчавшего неподалеку утеса. Постепенно все пушки распределили по позициям для обороны подступов к лагерю с суши и моря.

Половину морских пехотинцев придали одному из мичманов, который отправился исследовать остров на предмет обнаружения возможных опасностей. Оставшиеся под руководством сержанта Доусона заняли позиции по периметру лагеря, готовые к отражению любой вражеской атаки.

В лагере наладился какой-то распорядок дня. Кок с помощниками занимался продуктами и приготовлением пищи. Ответственный за вино и воду заботился о том, чтобы хватало, в первую очередь, питьевой воды. Корабельный хирург вытаскивал занозы и зашивал рабочие раны. Парусных дел мастер перекраивал старые паруса «Элизабет» на новый лад по чертежам, составленным лейтенантом Флинтом Боцманская команда разбирала старый корпус и сортировала материал и имущество по береговым складам. Часть народу отправили под командой еще одного мичмана вокруг острова с заданием снимать координаты и промерять глубины, чтобы составить точную карту.

Фактическим хозяином на острове стал, разумеется, лейтенант Флинт, с энтузиазмом применявший порку для поддержания рабочего настроения и изобретавший все новые и новые наказания для тех, кто ему по каким-то причинам не приглянулся.

— Три дня без воды, родной мой, — возвестил Флинт боцманмату, уронившему ядро и раздробившему себе пальцы ноги. Флинт расценил это преступное деяние как умышленное членовредительство.

— Линьки обоим и пусть дерут друг друга, пока один из них не свалится, — приказал Флинт и повернулся к двоим матросам, уронившим компас за борт лодки на двадцатисаженную глубину, — Приступайте, ребятушки, с Богом, и уж постарайтесь, родимые. Кто сильнее врежет, сам меньше получит.

Богатой фантазией наградила природа лейтенанта Флинта.

— Кляп этой рыбке в пасть и привязать к столбу на солнышке, пусть повялится.

— Лишить грога до прибытия в Англию.

— Две ночи спать не давать.

— Башку опустить в воду и не выпускать до счета «пятьдесят».

— Играем во «флинтики» или две дюжины.

Попугай Капитан Флинт, за отсутствием грот-мачты, значительную часть дня проводил теперь на ветках ближайших уцелевших деревьев.

Будь на месте Флинта любой нормальный человек, руководимые им люди осознали бы очевидную необходимость выполняемой работы. Они отдавали бы этой работе, направленной на избавление их от островного плена, все свои силы и умение. Увы, Флинт не мог отказаться от своих злобных затей. А капитан Спрингер пуще прежнего ломал голову, размышляя, что с этим Флинтом не так. Теперь думать ему мешал груз вины. Надо же, угробил судно и не сообразил, как выбраться из тупика! Капитан почти не вылезал из своей палатки, осушая бутылку за бутылкой, топя горе в спиртном и предоставив все своему старшему помощнику. Лишь изредка Спрингер вылезал на свет божий, когда его понуждал к тому Флинт.

Одно из вторжений Флинта в капитанскую палатку произошло через три недели после неудачного прибытия на остров. Жара давила неимоверно. Палатка капитана скрывалась от солнца под деревьями, но зной душил и в тени. В самые жаркие часы все работы прекращались, умолкал перестук топоров и молотков, загонявших нагели в деревянные конструкции, затихали вжиканье стругов и звон пил. Команда валилась с ног, все засыпали, кроме тех бедолаг, которым доставалось стоять вахту. Спрингер храпел в своей подвесной койке, распахнув рубаху, в широких штанах, босоногий, с блестящим от пота лицом.

Две фигуры прошуршали по белому песку и скрылись в палатке Спрингера. Флинт и Билли Бонс. На плече Флинта восседал его всегдашний спутник, попугай.

— Прошу прощения, сэр! — заорал Флинт, перекрывая капитанский храп, и постучал в поддерживающий палатку шест так, что парусина закачалась.

— А? Что? — промычал капитан, просыпаясь. Флинт молча глянул на Билли Бонса и кивнул в сторону кучи пустых бутылок под капитанским гамаком. Бонс понимающе поджал губы. Они очень, очень сблизились, эта двое, лейтенант и его помощник.

— Прошу прощения за беспокойство, капитан — Флинт приблизился к капитану Спрингеру, подняв руку с рулоном бумаги.

— Будь ты проклят, окаянный, — ворчал Спрингер. — Ни днем, ни ночью., Сука, хорья струя, понос кровавый… — Капитан сомкнул пальцы на латунной рукояти пистолета и ощутил его успокаивающую тяжесть.

Заметив это движение, Флинт криво усмехнулся. Ненависть исказила распухшую физиономию капитана, зубы его скрипнули. Он люто ненавидел Флинта, не понимая, почему. Однако рука капитана замерла на пистолете. Долгая служба привила ему законопослушание и дисциплинированность, и он не мог со спокойной душой всадить пулю в голову офицера, да еще при исполнении служебных обязанностей. Соображал он, однако, туго, толком не проснувшись, совершенно не протрезвев и едва удерживая налитые свинцом веки в разлепленном состоянии.

— Вот карта, сэр. — Флинт предъявил капитану Спрингеру завершенную карту острова. — Я взял на себя смелость присвоить наименования наиболее заметным ориентирам. Вот эта горка, к примеру, — он ткнул в карту пальцем, — Подзорная Труба. Эта — Бизань-мачта. Бот этот заливчик — бухта Северная, и так далее. Вот здесь, чуть южнее, более удобное место для высадки, только теперь это уже не испробовать, — Он снова оглянулся на Билли Бонса.

— Сдохни, сволочь, — промямлил Спрингер заплетающимся языком. — Ты… Ты… — далее последовало что-то уже совершенно неразборчивое.

— Рад, что вам понравилась карта, сэр, — саркастически усмехнулся Флинт. — Ибо я вычертил ее собственноручно — Он свернул карту и раскатал второй рулон. Этот лист украшало изображение малотоннажного шлюпа, который как раз сооружала плотницкая команда — Но я смею беспокоить вас по другому вопросу. — Он подсунул эскиз под нос капитану. — Вот наша крошка «Бетси», сэр. Шестьдесят тонн, две мачты, в общем, скорлупка — прелесть, — Он метнул быстрый взгляд в сторону Билли Бонса и продолжил: — Шесть пушек и четыре десятка человек. Самое большее — пятьдесят. Большего размера судно нам не осилить, как на духу вам заявляю, сэр.

— Сгинь, сатана, — пробубнил Спрингер и тут же захрапел.

— Таким образом, большинству придется остаться на острове, сэр, — почтительно продолжил Флинт, как будто не замечая храпа и не повышая голоса. — Остаться и дожидаться помощи. «Бетси» за нею и отправится.

Все так и обстояла, Флинт знал об этом с того самого момента, когда вместе с плотником приступил к работе над проектом нового парусника. На создание судна большего размера не хватило бы возможностей как импровизированной верфи, так и строительной команды. Да и дерево «Элизабет», с грехом пополам служившее в старом корпусе, порой рассыпалось в труху при разборке. Плотник поклялся помалкивать — под страхом смерти от руки Флинта. К тому же лейтенант соблазнил его обещанием включить в экипаж «Бетси».

Но уже размеры стапеля насторожили самых умных членов команды, а от них правду узнали и самые глупые и невнимательные. Флинт же развивал ситуацию в соответствии со своими хитроумными планами. Любой порядочный офицер собрал бы команду, разъяснил обстановку, и любая команда поняла бы невозможность иного расклада. Но лейтенант Джозеф Флинт далек был от честности и порядочности. Соответственно, планы и действия его также изобиловали приемами подлыми и аморальными.

— Благодарю, сэр, — поклонился Флинт. Спрингер хрюкнул, дернулся и снова захрапел. — О! Ужас, ужас! Опасная игрушка… — Флинт вынул из-под ладони капитана пистолет и повернулся к Билли Бонсу. — Давай сюда свою жвачку, Билли. — Он вытянул ладонь ко рту Бонса.

— Чего? — не понял Бонс

— Не «чего», а «чего, сэр». Плюй мне в руку живо.

— Мне плевать… в вашу руку… сэр?

— Живо!

— Я не… Есть, сэр! — Бонс опасливо заглянул в глаза Флинта и не посмел ослушаться. Он склонился над ладонью лейтенанта и вывалил из пасти темно-бурую кучу пережеванной, размолотой в труху табачной жвачки, обильно смешанной со слюной. Флинт без малейшего признака отвращения глянул на полужидкую массу, помял ее, загреб стволом пистолета песку с пола палатки и запечатал сверху вязкой и липкой табачной замазкой. Обработанный таким образом пистолет Флинт ловко, не обеспокоив капитана, вернул ему под бок.

— Вот так, — сказал он спокойно и вытер руки о рубаху Билли Бонса. — На всякий случай.

— Так точно, сэр, — отозвался Билли Бонс.

Они вышли из палатки и зашагали к берегу, под лучи палящего солнца.

— Завтра начнем строить блокгауз, Билли. И ты пустишь слушок, что капитан Спрингер скоро нас покинет.

Бонс вздрогнул, облизнул губы и засипел. Он собрал всю храбрость и отважился высказать свои соображения:

— Так ведь… Ох, риск… Большой риск, прошу прощения… — проблеял Бонс и добавил: — Капитан. — Это последнее словечко, наиболее почетное в его словаре, он использовал в качестве защиты, как будто руку поднял над головой в ожидании удара.

— Билли, цыпленочек, — произнес Флинт ласково, но не поворачивая головы к Бонсу, а рукой ероша перья большой зеленой птицы на своем плече. — Не надо больше обсуждать моих приказов. Никогда. Если, конечно, хочешь остаться в живых. Ты меня помял?

Бонс навесил на свою могучую фигуру не меньше оружия, огнестрельного и холодного, чем Флинт. Билли был намного выше лейтенанта, шире его в плечах, а руки его — вдвое толще. И храбрости ему не занимать, не боялся он появляться на нижней палубе без сопровождения боцманской команды, не боялся встрять в драку и разнять буянов. Но тут Билли Бонс затрясся от ужаса. Он прибегнул к испытанной защите членов экипажа, мгновенно выпалив:

— Так точно, сэр!