Чтобы вернуться незамеченными, мы задолго до рассвета спустились из гробницы и начали переход по холодной темной равнине к городу и непостижимому будущему. Я посмотрел на Нефертити, Совершенную, которая шла рядом со мной. Она выглядела более спокойной и решительной, неотрывно смотрела вперед. Возможно, легче знать правду, какой бы жуткой она ни была, чем жить в неуверенности. Старшие девочки брели бок о бок с нами, все еще полусонные, а мы с Хети несли на плечах младших, которые то просыпались, то снова погружались в свои сладкие, чудесные грезы. Эхнатон плелся, уткнувшись взглядом в темную, бесплодную землю. Стражники Эйе следовали за нами на небольшом расстоянии.

Нефертити предпочла вернуться в Северный дворец, семейный загородный дом, расположенный в стороне от остального города и его предместий. Укреплен он был слабо, и ему недоставало жилых помещений для обслуги, поэтому безопасности ждать не приходилось. Но царица сказала, что у нее имеются свои причины, а кроме того, в изолированности дворца было свое преимущество. Затем вмешались внезапно пробудившиеся Меритатон и Мекетатон, тоже настаивая на Северном дворце, где они смогут навестить своих ручных газелей.

На расстоянии можно было разглядеть только бесконечную высокую кирпичную стену, которая, похоже, охватывала обширный участок земли, спускавшийся к берегу Великой реки. Окон в стенах не было, а крепкие деревянные ворота мы нашли, прибыв на место, наглухо запертыми. Я постучал несильно, насколько позволяла осторожность. В предрассветной тишине звук разнесся далеко и показался неестественно громким. В конце концов я услышал треск и скрип, и затем в воротах открылось маленькое окошечко. Настороженно моргая, выглянул старик, потом он вздрогнул от изумления и благоговейного страха, узнав ранних гостей, стоявших в запыленных царских одеждах, и принялся громко молиться. Страха в его глазах было больше, чем благоговения. У меня не было терпения ждать, и я колотил в тяжелые двери, пока он их не открыл. Старик пал ниц, продолжая молиться, поэтому мы перешагнули через него и вошли во двор. Привратник поднялся и пошел за нами, говоря, что дворец пуст, но он единолично с честью его охраняет.

— Я остался здесь совсем один, все остальные сбежали, но я знал, знал, что вы вернетесь, вот и ждал вас.

Он был похож на прислужника в таверне, рассчитывающего на чаевые. Нефертити тихо поблагодарила его за верность.

У внешней стены намело груды песка, и все внутренние двери и окна оставались закрытыми. Царица пошла впереди, открывая двери и переходя из одного пустынного приемного зала с колоннами в другой; в них гуляло эхо. Мы с Хети держались начеку, поскольку я не мог быть уверен, что здесь не прячутся чьи-нибудь вражеские силы, — Хоремхеба например. Но мы никого не обнаружили.

Стражники Эйе остались у ворот, поэтому мы с Хети караулили в главном дворе, пока Нефертити отводила дочерей в их спальни, чтобы девочки отдохнули и подготовились к грядущему дню. Эхнатон с мрачным видом последовал за ними. Мы наблюдали, как исчезают последние звезды, и вскоре нежнейший голубой цвет рассвета начал окрашивать купол неба. Луна медленно опустилась в Загробный мир. Где-то залаяли собаки, а на деревьях у реки завели нескончаемую болтовню птицы. Жизнь снова заявляла о себе.

Затем в дверях появился Эхнатон. Он посмотрел на показавшегося из-за восточных скал своего бога, Атона, похожего сейчас на красный осколок стекла. Но ни торжественности, ни желания воздать славу на лице фараона не отразилось. Он поднял руки в безмолвной молитве. Это выглядело бесполезным и безумным. Со всей почтительностью, на какую были способны, мы отвели глаза, надеясь, что нам не придется следовать примеру Эхнатона.

— Идем, я хочу кое-что тебе показать.

Повернувшись, он зашаркал назад, в пыльный коридор, и я пошел за ним, оставив Хети на страже. Мы некоторое время шли, пока не оказались у двойных дверей, покрытых великолепной резьбой. Эхнатон распахнул их и настоял, чтобы я вошел первым. Я очутился в квадратной комнате с высоким потолком. Потолка, собственно, не было, и стен было всего три, и на них художник воспроизвел видение Совершенной жизни. Были изображены зимородки в полете — их черные с белым крылья рассекали неподвижный воздух, пока они ныряли и выныривали из круга прозрачной воды; или на вечно длящееся мгновение усевшиеся на кивающие венчики огромных, в два раза выше человеческого роста, стеблей папируса. А потом произошла странная вещь: с коротким резким криком, вспыхнув сверкающими крыльями, в комнату метнулась тень и столь же внезапно исчезла в стене. Что я видел? Я не верил своим глазам.

Эхнатон захлопал в ладоши и с детской радостью засмеялся моему удивлению.

— Гнезда, спрятанные в стенах! Видишь, великое искусство может обмануть даже птиц. Они верят, что это настоящая река!

Фараон был доволен этим миром-обманкой, но для меня он стал доказательством того, что его идеальный город рисунков, глины, света и теней был всего лишь иллюзией. Я видел его неприглядную сторону, видел, как он действует, и, помимо всего прочего, понял, что выстроен он был не ради красоты или даже власти, но ради страха.

— Это не все, есть еще кое-что, — сказал Эхнатон, взяв меня за руку. Глаза его наполнились слезами, как у одинокого старика в доме для умалишенных.

Комната выходила в тайный зеленый мир — парк с фруктовыми деревьями, разными растениями и каналами. Подобно Загробному миру, он словно бы не имел ни начала, ни конца. В загоне, у длинных резных кормушек ждали молодые газели. Кормушки были пусты. Теперь никто не кормил этих брошенных животных. Я нашел запасы зерна и быстро наполнил кормушки, хотя понятия не имел зачем — наверняка животные недолго проживут среди запустения. Я смотрел, как Эхнатон с какой-то глубокой потребностью гладит насыщающихся газелей, тихо с ними разговаривает.

Мы углубились в зеленый мир. Своим золотым костылем фараон указывал на каждого зверя и птицу, называя их, словно был их создателем. Затем он вдруг впал в ярость.

— Я сотворил этот мир! — закричал он. — Этот город, этот сад! А теперь они все уничтожат!

Я кивнул. Сказать было нечего.

Солнце перемещалось в Дом дня. Я попрощался с Эхнатоном. Он сжал мою руку, пристально посмотрел мне в глаза и сказал:

— Да вдохнешь ты сладкий северный ветер и поднимешься высоко в небо на руках Живого Света, Атона, пусть он защитит твое тело и ублаготворит твое сердце, всегда и во веки.

Он благословил меня от всего сердца, и я был тронут больше, чем ожидал. Затем он знаком велел мне уйти и медленно исчез в своем зеленом мире. Тогда я видел его в последний раз.