Результаты

Советское наступление, мастерски руководимое генералом Георгием Жуковым, которому позже суждено было прославиться во Второй Мировой войне, быстро завершило охват южного фланга 23‑й дивизии японской армии. На севере наступление шло медленнее, но после ожесточенных боев в районе высот Фуи, где советские огнеметные танки выбили японских защитников с их позиций, «красный каток» раздавил правый фланг японцев. У деревни Номонган советские бронетанковые колонны разбили и блокировали японскую 23‑ю дивизию. Несомненно, если бы советские войска продолжили наступление и преследование, вся японская 6‑я армия была бы разгромлена. Однако они остановились на линии, которую СССР считал государственной границей Монголии, и начали закрепляться. Дипломатические переговоры, которые уже велись между Японией и Советским Союзом, активизировались с наступлением затишья на фронте в начале сентября. Наконец, 16 сентября вступило в действие соглашение о прекращении огня.

Можно предположить, что маневренные боевые действия у Номонгана были «первым боем» ожидаемой Японией «следующей войны» против Советского Союза. Бои у Чжангуфэна/озера Хасан годом ранее не могут считаться настоящей проверкой японской тактической доктрины из–за их относительно небольших масштабов и ограничений, которые накладывали особенности местности на способность каждой из сторон к маневру. Но летом 1939 г. в монгольских степях произошло воплощение в реальность советских принципов общевойскового боя, для противодействия которым Японская Императорская Армия и создавала свою тактическую доктрину. И хотя японская армия проиграла свой «первый бой», это поражение не оказало значительного влияния на принятую тактическую доктрину.

 

Доктрина

Японцы создавали свою тактическую доктрину для противодействия советской концепции общевойскового боя. В значительной степени японская доктрина полагалась на нематериальные факторы — боевой дух, наступательный порыв, командные качества офицеров — чтобы компенсировать слабость материальных ресурсов японской армии по сравнению с Красной Армией. Доктрина должна была заменить танковые и механизированные дивизии, которых не хватало японцам для борьбы с массами советской бронетехники.

Как и все военные доктрины, доктрина Японской Императорской Армии использовала сильные стороны и достоинства нации для победы над врагом. Также она содержала определенные предположения о силах и способностях потенциального противника. Концепция короткой войны с быстрой и решительной победой (sokusen sokketsu), к примеру, лишь выражала четкое понимание командованием японской армии, что Японии не хватит живой силы и материальных ресурсов для ведения продолжительной войны против Советского Союза. Тактика для достижения такой победы, в особенности обходы и охваты для дезорганизации и деморализации численно превосходящих советских войск, была попыткой избежать дорогостоящих боев на истощение. Кроме того, доктрина, принятая японской армией, использовала такие качества японского солдата, как исключительная храбрость, инициатива и наступательный порыв, которые считались присущими исключительно японцам. Несомненно, такая доктрина была ценна и эффективна против вражеской пехоты.

Также японская доктрина содержала некоторые предположения относительно противника. Японцы не позволяли себе недооценивать материальное превосходство Советского Союза, но полагали, что японская «духовная сила» — нематериальные факторы — способна компенсировать материальную слабость японской армии. Японцы считали, что советская доктрина слишком негибка, а русский характер слишком безынициативен, чтобы быстро адаптироваться к японской тактике, упор в которой делался на внезапность и маневр. Если достоинства нации и способности ее противника можно описать как движущие силы, взаимодействие которых порождает доктрину, краткий обзор боевых действий у Номонгана проиллюстрирует, какой эффект произвел реальный бой на эти силы.

Доктрина японской пехоты предполагала инициативные командные качества, позволяющие командирам быстро адаптироваться к изменяющимся условиям на поле боя. И все же, после неудачи июльских наступлений 23‑й дивизии, командование, по крайней мере, на уровне дивизии и армии, приняло решение перейти к обороне в фактически позиционной войне, что полностью противоречило доктрине японской армии. Японцам пришлось вести войну на условиях противника. Таким образом, японская армия обнаружила не только отсутствие эффективных материальных контрмер против советского превосходства в артиллерии, бронетехнике и ВВС, но и не проявила достаточной гибкости.

В июле наступления японской армии против советских войск свидетельствовали о сильной психологической основе японского морального духа, не поколебавшегося в трудной и ожесточенной борьбе. Но материальная основа японской армии не соответствовала требованиям современной войны. Доктрина могла помочь в достижении успеха лишь до тех пор, пока японских танков и артиллерийских орудий не оказалось слишком мало, чтобы решительно повлиять на исход боя. Из–за этого японские пехотинцы, вооруженные лишь бутылками с бензином, были вынуждены противостоять атакам советских танков и пехоты, поддерживаемых многочисленной артиллерией. Это означало, что при наступлении японцы не смогут достигнуть своей цели, которой являлось поражение вражеской пехоты.

Стереотипные представления о противнике также отрицательно влияли на проведение операций японской армии. Японские командующие не могли поверить, что Советы способны сосредоточить столько живой силы и техники так далеко от железной дороги. Кроме того, японцы отвергали мысль, что противник может сам адаптироваться к японской тактике. На уровне дивизии это означало, что японские командиры были ошеломлены, когда их беспрецедентно мощная (для японской армии) артиллерийская подготовка перед наступлением 23 июля вызвала еще более сильный контрбатарейный огонь советской артиллерии. На уровне батальона это значило, что японские солдаты каждый день несли потери от частых обстрелов советской артиллерии, потому что японская артиллерия была гораздо слабее в количественном отношении и не могла заставить замолчать советские пушки.

Кроме того, японцы просто недооценивали противника. Подполковник Адзума повел свой отряд в ловушку, потому что считал противника слабым. Сходным образом, солдаты 7‑я дивизии, выдвигавшейся к Номонгану, были уверены в легкой победе. Из–за столь предвзятого мнения поражение для японцев было еще более ошеломляющим. Советское же командование, по каким бы то ни было причинам, относилось к японской угрозе очень серьезно, и готово было задействовать все людские и материальные ресурсы, необходимые, чтобы нанести японцам поражение.

Когда японцы в августе перешли к обороне, они оказались вынуждены действовать в доктринальном вакууме. Доктрина японской армии предусматривала оборону позиции только в порядке подготовки к контратаке. Неудивительно, что сначала японские солдаты оборудовали ненадежные убежища, потому что считали, что скоро покинут эти позиции и снова перейдут в наступление. После того, как советская артиллерия разрушила эти убежища, японцы стали окапываться основательнее. Отход от доктрины также повлиял на действия разведки. Японская доктрина, основанная на маневре и внезапности, предполагала, что противник должен быть дезорганизован и лишь реагировать на действия японцев. Нельзя сказать, что японское командование на всех уровнях игнорировало поступающие данные разведки о готовящемся советском наступлении. Но японцы не смогли должным образом оценить эту информацию. Одна из причин этого в следующем: японцы были настолько заняты идеей контрнаступления, что упустили вероятность того, что крупномасштабное советское наступление может просто лишить их возможности контратаковать.

Одно заблуждение японцев вело к другому. Так как они считали советское командование негибким, его тактика представлялась слишком косной, чтобы преодолеть японскую оборону. Таким образом, любое советское наступление должно было закончиться неудачей, после чего японцы смогут контратаковать и разгромить противника. В реальности вышло так, что советские войска продемонстрировали способность адаптироваться, например, в способах защиты своих легких танков, тогда как японцы, напротив, проявили негибкость.

Но и тут не все столь однозначно. Многие советские подразделения, первоначально противостоявшие 2‑му батальону, были невысокого уровня подготовки. Советские 82‑я и 57‑я стрелковые дивизии являлись плохо обученными и поспешно сформированными территориальными соединениями. Их командование совершало много ошибок, а солдаты 603‑го полка 82‑й стрелковой дивизии поддались панике и побежали, в первый раз оказавшись под огнем. Советская тактика была однообразной, повторяющейся — например, безыскусные лобовые атаки и повторения попыток просачивания за позиции японцев, несмотря на неудачные результаты. Такие ошибки укрепляли стереотипное мнение японцев о советских солдатах, и, вероятно, внушили японцам ложное чувство уверенности. Однако сила Красной Армии была в комбинированных действиях разных видов вооруженных сил и родов войск и масштабных общевойсковых операциях, а не действиях отдельных подразделений.

Сильная сторона японской армии, напротив, была в действиях небольших подразделений, в которых и воплощались лучшие примеры японской доктрины. Ночные атаки на уровне взвода или роты, стремление атаковать противника в ближнем бою были отличительными признаками японского пехотинца. Такая тактика действительно была очень успешной в действиях против отдельных советских пехотных подразделений.

Инициатива и отвага были главными компонентами успеха ночных атак, что видно на примере 2‑го батальона 28‑го полка. Офицеры всегда с готовностью шли на риск ближнего боя, рассчитывая на внезапность и психологическое воздействие на противника, чтобы компенсировать его численное превосходство. В действиях 2‑го батальона у Номонгана более чем заметно выражены храбрость и упорство японского пехотинца. Но против советских танков и артиллерии эта храбрость и инициатива представляли лишь ограниченную ценность. Как бы ни были доблестны солдаты, как бы ни были компетентны их офицеры, они не могли преодолеть зону огня советской артиллерии, защищавшей советскую пехоту. Японский солдат просто не мог подойти достаточно близко к противнику, чтобы наилучшим образом использовать свою храбрость и наступательный порыв. Отделение японских пехотинцев могло атаковать советский пехотный взвод в штыковом бою с неплохими шансами на успех, но то же самое отделение было бы быстро уничтожено при попытке атаковать советские танки.

Аспект храбрости на поле боя также оказывал влияние на организационную структуру. Не было батальонного штаба для координации работы тылового обеспечения, разведки и работы с личным составом. Батальонные командиры и их адъютанты должны были выполнять все эти задачи самостоятельно. Но главной задачей японских офицеров было вдохновлять солдат на поле боя своим командованием. Командные качества были более важны, чем ведение дел батальона.

Эта система предъявляла суровые требования к способностям офицеров, увеличивая нагрузку на них до предела. Также эта система требовала чрезвычайной храбрости и инициативы от младших офицеров. Несомненно, во 2‑м батальоне были такие офицеры, но даже их доблесть была бессильна против советских танков. Более того, цена такой отчаянной храбрости оказалась чрезмерно высока.

 

Цена доблести

Потери 2‑го батальона 28‑го полка достигали 86 % личного состава — это заметно выше, чем даже ошеломляющая цифра в 73 % общих потерь японцев. И все же батальон не развалился, сохранившись как единое подразделение. Важно отметить, что в доктрине японской армии командные качества, подобные тем, что проявил майор Кадзикава, являлись нормой, а не исключением. Даже если бы Кадзикава был убит или выведен из строя, выжившие младшие офицеры или даже сержанты не позволили бы батальону рассыпаться и, вероятно, проявили бы даже лучшие командные качества. Это спорный вопрос, но стоит отметить, что, например, в 71‑м пехотном полку за время боевых действий сменилось четыре командира, и это соответствующим образом сказалось на эффективности действий полка. Доктрина предполагала, что все офицеры способны командовать одинаково хорошо, но боевой опыт ясно показал, что одни обладают лучшими командными качествами, чем другие.

Даже столкнувшись с невообразимыми трудностями и опустошительными потерями, 2‑й батальон в течение всего периода боевых действий не прекращал функционировать как боевое подразделение. Батальон никогда не пользовался стабильным материальным обеспечением. Боеприпасы, пополнения, продовольствие прибывали нерегулярно, несмотря на все усилия тыловых частей. Японские солдаты никогда не получали полностью того обеспечения, которое было необходимо. Вероятно, это отчасти было результатом того факта, что тыловому обеспечению уделялся низкий приоритет. Перегруженный батальонный командир мог запросить у командования артиллерийскую поддержку или боеприпасы, но ему могли ответить, что следует действовать более решительно. Командные качества решительных и энергичных младших офицеров были во многом основой слаженности подразделения. Платой за это стал тот факт, что потери офицеров в батальоне в процентном выражении даже превышали потери офицеров в других подразделениях. Кроме того, этот горький опыт подрывал веру выживших в командование. Например, штаб 7‑й дивизии докладывал, что японские офицеры и солдаты претерпели такие страдания на фронте в боях против Красной Армии, что будет трудно восстановить их боевой дух до прежней высоты. А высокий боевой дух был центральным фактором в японской тактической доктрине.

Личная храбрость и высокие командные качества не могли преодолеть изъяны доктрины и недостаток материальных средств японской армии. В действительности, упор на боевой дух и наступательный порыв, вероятно, лишь увеличивали потери японцев. Потери у Номонгана/Халхин — Гола были значительно выше, чем во всех прежних военных кампаниях японской армии. Даже в современной войне японцы считали духовную силу основой тактики и фундаментальным фактором. Духовная сила рассматривалась ими как «великий уравнитель». Командные качества скорее проистекали из таких воззрений, нежели являлись их источником.

 

Выводы, сделанные японской армией

Хотя японцы были разбиты у Номонгана подавляющим количественным и качественным материальным превосходством Красной Армии, их поражение нельзя приписать одной лишь материальной слабости японской армии. Тактическая доктрина, разработанная для пехоты и делавшая упор на наступление и достижение быстрой победы столкнулась в этом конфликте с доктриной, в которой акцент был сделан на общевойсковой бой и длительные военные действия. Решение японского командования перейти к обороне и таким образом позволить втянуть себя в войну на истощение против превосходящих сил Красной Армии в ретроспективе является ошибкой. Следует помнить, что Квантунская Армия основывала это решение на своем представлении о том, как будет сражаться противник. Другими словами, из взглядов на достоинства японской нации и предполагаемые возможности противника появилась японская тактическая доктрина, которая стала недействительна, когда советские войска начали сражаться не так, как ожидали японцы. И только испытание боем выявило то, что последующие поколения будут считать очевидными истинами.

Старший лейтенант Садакадзи, с мечом атаковавший советские танки, стал воплощением дилеммы доктрины и организационной структуры, преследовавшей японцев. Скудость ресурсов и денежных средств требовала принятия организационной структуры легкой пехоты. Тактическая доктрина, дополняющая эту организационную структуру, появилась после десятилетий исследований и напряженных дискуссий. Решительно изменить тактическую доктрину Японской Императорской Армии означало, в сущности, лишить опоры японский дух — нематериальные факторы. Для японцев это было равнозначно отрицанию воинских ценностей. Вероятно, это могло быть осуществлено, и результатом — вероятно — могла стать армия хорошо вооруженная, но лишенная духа.

Поэтому не должно казаться странным, что основным уроком, который штабные офицеры японской армии извлекли из Номонганского конфликта, стала важность в бою нематериальных факторов, примером которых является исключительная храбрость японских солдат, защищавших свои позиции до конца. Будь то младший лейтенант Тахара, совершивший самоубийство, чтобы избежать плена, или капитан Цудзи, личным примером вдохновлявший своих измученных солдат продолжать атаковать противника в ожесточенном ночном бою, или сотни оставшихся неизвестными рядовых солдат, сражавшихся до смерти, невозможно было сразу отбросить обучение и доктрину, результатом которых были столь выдающиеся проявления воинской доблести.

В Японской Императорской Армии по–прежнему преобладала пехота. Ей всегда не хватало бронетехники, потому что достаточное количество танков было японской армии просто не по средствам. Приняв свою основную организационную структуру (которая была принята за три года до Номонгана) японская армия так и не пришла к решению вопроса продуманного баланса между традиционными воинскими ценностями и современным оружием.

Несмотря на многочисленные обсуждения и исследования причин неудачи кампании в войсках и штабах, главным выводом, сделанным японской армией было то, что важнейшим уроком Номонгана стало блестящее проявление традиционной японской духовной силы как важного фактора современной войны. Естественно, следовало усилить огневую мощь, чтобы дополнить духовную силу, но важнейшим залогом успеха в бою японцы продолжали считать нематериальные факторы. Как пехотинцы японские солдаты были превосходны, но как солдаты, сражавшиеся в современной войне, они были анахронизмом, что, в конечном счете, продемонстрировала война на Тихом Океане.