Описать концепцию и восприятие времени карфагенянами непростое дело, поскольку наши сведения в этой области довольно отрывисты. Если не только в пунических, но и в финикийских надписях содержится относительно богатый лексический материал, относящийся к количественному делению времени, то его восприятие, в частности в религиозной или философской сферах, в них практически не отражено. Тем не менее мы можем выдвинуть некоторые предположения.

Идет ли речь о системе деления времени в церковном календаре по годам правления магистратов или об обычае перечислять всех предков в погребальных надписях и упоминать о проклятиях, насылаемых на головы расхитителей гробниц, ничто не заставит нас думать, что у финикийцев и их западных потомков было циклическое видение эпох и времени: за жизнью на земле следовал вечный покой.

У финикийцев и пунийцев не было отдельного термина для обозначения времени. Наиболее подходящим был термин Ч, который скорее обозначал такое понятие, как «эпоха» или «время протекания какого-либо процесса». Но в финикийской и пунической лексике существовали и другие выражения и слова, обозначающие время: прошедшее, настоящее и будущее. Были названия поочередно следующих дней и месяцев, существовало слово для обозначения понятия вечности (l’lm — навсегда) и судьбы, о чем свидетельствует надпись, начертанная на саркофаге Эшмуназара II, хранящееся в Лувре: царь, умерший в четырнадцатый год своего правления, утверждал, что он был преждевременно вырван из жизни.

 

ИЗМЕРЕНИЕ ВРЕМЕНИ

В противоположность финикийской системе церковных календарей, основанных на годах правления царей, в Карфагене суффеты давали свои имена годам, в течение которых они осуществляли свои функции. Типичная дата выглядела следующим образом: «В год суффетов X и Y, сына Z», причем генеалогия первого названного лица систематически опускалась. Но даже если год соотносился с периодом правления какого-либо царя или носил имя суффета, хронология оставалась относительной и могла быть абсолютной (со скидкой на возможную ошибку) только в том случае, если бы мы располагали полным и внятным списком царей или суффетов, сменявших друг друга. Итак, если, несмотря на отдельные пробелы, списки царей финикийских городов могут быть частично восстановлены, порядок чередования карфагенских суффетов практически невозможно воссоздать. Задача осложняется еще и тем, что встречается множество омонимов. И вполне вероятно, что именно по этой причине в некоторых надписях содержатся «двойные датировки», в которых имена суффетов дополняются именами рáбов. На самом деле речь идет об уточнении, снижающем вероятность возникновения путаницы между годами. Так, к имени суффета, исполняющего свои обязанности в течение определенного года, в дату вводилось добавление, что это событие имело место в период деятельности того или иного рáба (‘tR, где R является сокращенной формой от Rabim).

В 60-х годах прошлого века была обнаружена весьма интересная надпись III столетия, содержащая дату, указанную в соответствии с каноническим способом датировки, используемым в эту эпоху в Карфагене: «…Bst Sptm Sptw 'dnb'l ' tR… whbrnm», что переводится как «В год суффетов Шуфета (имя собственное) и Гадонибаала, во времена рáбов… и их коллег». Еще одна надпись, найденная в тофете, являет собой редкое свидетельство перехода от одной магистратуры к другой. Текст, в котором говорится о строительстве двух часовен в Ливане, посвященных Аштарт и Тиннит, содержит имена двух пар разных суффетов, которым предшествует термин Sptm.

Частое упоминание в надписях новолуния (о праздниках новолуния) свидетельствует о том, что финикийский и карфагенский календари были лунными. В них мы также обнаружили названия двенадцати месяцев, часть которых встречается и в еврейском календаре периода до изгнания. На этой основе и по аналогии с календарями, принятыми на Ближнем Востоке (Угарит, Месопотамия, Египет, у евреев), удалось восстановить год, состоящий из двенадцати месяцев и включающий, по всей вероятности, один дополнительный месяц. Но если мы и располагаем названиями практически всех этих месяцев, установить порядок их следования не так просто.

Финикийско-пунический календарь

* Хурриты — древний народ, появившийся на территории северной Месопотамии во второй половине III тысячелетия до нашей эры. 

Ученые связывают некоторые из перечисленных месяцев (Zyb, 'tnm, Bl и P'lt) с наступлением сезонных работ, в то время как в другие, например в месяц Zbh Šmš (жертвоприношение солнцу), осуществлялись праздничные церемонии и литургические службы. Полагают также, что месяц Krr, упомянутый в надписи, обнаруженной в Пирги, был месяцем танцев. И мы с большой уверенностью можем утверждать, что год начинался с месяца Krr и заканчивался в месяце Mp’.

Если допустить, что финикийский, а затем и пунический календари были основаны на календарях либо Месопотамии, либо Египта, являющихся в то время двумя главными культурными полюсами на Ближнем Востоке, то вполне возможно установить начало отсчета времени у финикийцев и пунийцев.

В первом случае день начинался с заката солнца (Mb' Hšmš). А первый день месяца начинался вечером того дня, когда на небе появлялся тонкий серп новой луны (Hdš). Ночь полнолуния (Ks') соответствовала пятнадцатому дню месяца, который насчитывал от 29 до 30 дней. И, как свидетельствует одна финикийская надпись, обнаруженная на Кипре, это событие сопровождалось празднованиями. Поскольку лунный год состоял из 354 дней, то для совпадения календаря с сезонными ритмами, а следовательно, с сельскохозяйственными работами, в него вставляли один дополнительный месяц, как это имеет место в наши дни в еврейском календаре. Вполне возможно, что им был месяц Мр' Lpny Но тогда двенадцатый месяц остается неизвестным для нас, хотя некоторые специалисты предполагают, что им был месяц Sh, встречающийся в иудейском календаре, который шел за августом перед дополнительным месяцем.

Также вполне вероятно, и скорее всего так оно и было, что финикийско-пунический календарь был заимствован у египтян. В этом календаре, который не всегда совпадал по фазам с солнечным календарем, день начинался с восходом солнца (Мs' Hšmš), а полнолуние выпадало на второй день месяца. Каждый месяц состоял из 30 дней, а год включал в себя, таким образом, 360 дней. Чтобы не отставать от солнечного года, в календарь включали пять дополнительных дней, прибавляемых в конце двенадцатого месяца. Древних египтян, которые использовали и другие календари, эта система удовлетворяла полностью, даже если каждые четыре года набегал один лишний день.

Если имеющиеся в нашем распоряжении редкие эпиграфические свидетельства дают возможность выдвинуть некоторые предположения относительно деления года (Šn), то в том, что касается деления месяца (Yrh — термин, изначально обозначающий луну), все обстоит гораздо сложнее. Нам неизвестно, был ли он поделен на недели, а если да, то когда они начинались. То же самое относится к делению дня (Ym) на временные периоды. Благодаря надписям мы знаем названия только двух из них: восход солнца (Мs' Нšmš) и заход солнца (Mb' Hšmš), которые были двумя кардинальными точками отсчета (см. Путешествия, гл. IX). Мы до сих пор не знаем, каким словом обозначалась ночь. Хотя благодаря многим циферблатам, найденным как на Востоке, так и на Западе, нам стало известно, что финикийцы и пунийцы делили день на часы еще в эллинистическую эпоху. Один из таких солнечных циферблатов, обнаруженных в Лептис-Магне (Ливия), который мог быть произведен в Греции, обозначался неопуническим термином Pn.

 

ПЕРИОДЫ ЖИЗНИ

Нам мало что известно о разных периодах жизни обычного карфагенянина или карфагенянки. Но отдельные термины, встречающиеся в надписях, а также сведения, полученные при изучении тофетов Карфагена и Сардинии, позволяют выделить основные этапы жизни, поскольку по поводу их наступления проводились торжественные мероприятия.

Напомним очевидное: человеческое существование делилось на три периода: детство, зрелый возраст и старость. Две финикийские надписи, обнаруженные в Турции, подтверждают различие, существовавшее между периодом зрелости (Lmnr'ry — «начиная с юности») и старостью (Rš't). В пуническом обществе, как и в любом другом, переход от одного периода жизни к другому сопровождался праздничными торжествами. И это касалось, в частности, окончания детства и вступления во взрослую жизнь. И тофеты в этом случае являются идеальными «хранилищами» подобных практик.

 

ОБРЯДЫ ПЕРЕХОДА

Имеющиеся в нашем распоряжении данные, касающиеся проведения обрядов перехода, весьма неравноценны. Практически все эти сведения были получены при раскопках тофетов и некрополей, хотя они касаются только некоторых обрядов, и нам, например, ничего не известно о том, как проводились торжества по случаю рождения или свадьбы.

Начиная с Диодора Сицилийского тофет воспринимался как отвратительное и гнусное место, где карфагенянин приносил в жертву своего первого ребенка.

Древние авторы, не понимая в полной мере значения карфагенских обрядов и церемоний, ассоциировали хорошо систематизированные религиозные и социальные практики с регулярным проведением искупительного жертвоприношения в честь кровожадных божеств. Однако непредвзятый анализ объективных данных свидетельствует о том, что в тофетах происходили различные типы церемоний, в частности в них проводились обряды при переходе от одного периода жизни к другому. Здесь, видимо, имел место печально знаменитый обряд, называемый Молох (то есть проведение детей через огонь. — Примеч. пер.). Его осуществление подтверждается несколькими надписями на пунических стелах, где он обозначается терминами молк (Mlk) или молкбаал (Mlkb'l) и по своему значению приближается к латинскому выражению intravit sub iugum (вступление в период пребывания под игом). Речь, видимо, идет о чем-то вроде крестин, которые сопровождались церемонией, включающей жертвоприношение и установку стелы (см. Тофет и Молох, гл. VI).

Другим важным моментом в жизни финикийских и карфагенских мальчиков было, по всей вероятности, обрезание, о котором Геродот (II, 104) говорил, что оно было заимствовано у египтян.

В Сидоне (Ливан), в храме Эшмуна, бога-исцелителя от болезней, было обнаружено множество мраморных статуэток, изображающих то, что археологи называют «храмовыми мальчиками» (temple-boys). Они представляют собой сидящих мальчиков с амулетами на шеях, каждый из которых держит голубя. Вполне возможно, что они предназначались в качестве подношения во время проведения церемонии обрезания. В Карфагене также были обнаружены аналогичные образы, изображенные, в частности, на стелах тофета. В надписях на стелах иногда встречаются упоминания о брадобреях, на которых традиционно возлагалась обязанность проведения подобной операции. Принимая во внимание, что этот тип изображений относительно редко встречается в Карфагене, ученые пришли к заключению, что этот обряд довольно скоро был предан забвению.

Однако церемонии, проводившиеся в тофетах, касались не только мальчиков. На стелах тофета в Сульчисе, на Сардинии, встречается столько же изображений мальчиков, сколько и девочек. Девочки чаще всего представлены анфас с тамбуринами, которые они держали в руках. Вполне возможно, что эти образы выбивались на стелах в ознаменование торжеств, организуемых в момент перехода от детства к юности, то есть в момент наступления половой зрелости.

Продольный разрез погребальной шахты из так называемого некрополя рабов в Карфагене (IV столетие) с двумя расположенными друг над другом склепами 

Что касается погребальных церемоний, то сведения, полученные в результате раскопок, проведенных в пунических некрополях, дают возможность восстановить обряды, осуществляемые по случаю похорон. Торжественность и пышность их проведения зависели, разумеется, от материального достатка усопшего и членов его семьи, но и также от того, каких обрядовых обычаев они придерживались: захоронение тела или его сожжение. В последнем случае покойника располагали на костре, после чего крупные кости собирались и складывались вместе с амулетами в погребальную урну, либо размещались прямо на земле в усыпальнице. В случае захоронения тела, покойника омывали и подготавливали к проведению погребальной церемонии. Затем его украшали принадлежащими ему при жизни драгоценностями (кольца, печати и т.д.), к которым добавлялись различные так называемые апотропаические предметы, египетские по происхождению (защищающие от неблагоприятных воздействий и отгоняющие их): фигурки Беса и Птахапатека (в виде нагого уродливого карлика), колокольчики, чехлы для амулетов и т.д. Затем тело помещалось в деревянный сундук (гроб), хотя иногда его укладывали непосредственно на землю или на слой извести.

Если в богатых семьях располагали средствами, то приобретали дорогостоящие мраморные саркофаги для своих покойников (см. Скульптура и рельефы из камня, гл. VIII). В IV столетии существовал обычай наливать в них некоторое количество благоуханной смолы. А веком раньше одна богатая дама из Кадикса (Испания), захороненная в мраморном саркофаге, вывезенном из Сидона, была, вероятно, сначала забальзамирована, а уж затем ее тело обернули саваном.

Обычно покойников клали головой на восток, а ногами на запад, то есть в таком положении, которое, видимо, способствовало установлению связи с ходом солнца. А в самой усыпальнице покойника окружало более или менее большое количество самых разнообразных изделий: здесь находили предметы быта, мебель, выполненную в миниатюре, музыкальные инструменты, вещи, когда-то ему принадлежавшие, и т.д. Некоторым предметам отводилось определенное место: яйца страуса размещались рядом с головой, амфоры и большие кувшины для вина ставили в ноги. Иногда в левую руку покойнику вкладывали унгентарии (сосуды со слезами), или бронзовую, или железную бритву (см. Бритвы, гл. VIII). У ламп, как нам кажется, не было определенного места, они могли располагаться где угодно. Церемония похорон начиналась с целой серии пожертвований, назначение которых сводилось к тому, чтобы представить усопшего богам; к ним относились яства, яйца страуса (см. Яйца страуса, гл. VIII), различные виды питья (вино, молоко, вода, включая и растительное масло). В отдельных случаях в жертву приносили козу Греческое влияние прослеживалось до самого конца Карфагена, оно воплощалось в наличии в захоронениях бронзовых монет и обола, предназначенного для Харона. После закрытия могилы лица, осуществлявшие церемонию захоронения, выбрасывали пустые сосуды и чаши, покидая кладбище. Затем принимавшие участие в траурной процессии расходились, чтобы вернуться сюда через несколько дней и устроить поминальную трапезу в честь усопшего.