Мила 2.0

Дриза Дебра

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

 

 

Глава первая

В небе над восточной границей ранчо Гринвудов разливалось оранжевое зарево; казалось, что облака охвачены пламенем.

Пламя.

Я сжала в кулаках пряди густой шелковистой гривы Неги и крепко зажмурилась, пытаясь увидеть в темноте под закрытыми веками дым. Почувствовать запах горящего дерева и пластика, тлеющих футболок любимой бейсбольной команды и детских фотографий. Услышать вой сирен и крики. Вспомнить хоть что-нибудь о том пожаре.

И о папе.

Лошадь фыркнула. Я вздохнула, разжала пальцы и пригладила ее взъерошенную гриву. Ничего. В который раз вместо воспоминаний я получила большой жирный ноль. После несчастного случая, который унес жизнь отца, прошло уже около месяца, а воспоминания до сих пор сопротивляются любой моей попытке воскресить их.

Я открыла глаза, и в этот самый момент перед ними что-то промелькнуло.

Белые стены, белый свет. Белый медицинский халат. Резкий запах хлорки.

Кожу покалывало. Больница, в которую меня привезли после пожара? Пока это было самое близкое к тому, что можно было бы назвать воспоминанием.

Я попыталась удержать увиденное, приблизить, но кадры исчезли так же быстро, как появились.

Что никак не исчезало теперь, когда глаза мои были открыты, так это забор, перегородивший нам путь; его белые колья втыкались в небо, рассекая бесконечное, безжалостное море зелени.

Не пропало и другое видение, как бы сильно я того ни хотела. Старый добрый город Клируотер, штат Миннесота — вот уже тридцать дней как мой новый дом. Царство травы, деревьев и грязи, с редкими старыми домишками в стиле ранчо, торчащими между фермерскими участками. Родина рабочих грузовиков и густого, тяжелого запаха навоза. Городок такой крошечный, что в нем нет собственного кинотеатра. И Макдоналдса. И, если верить Кейли, единственный пункт в разделе «Искусство и развлечения» на сайте Yelp, относящийся к этому городу, — это зоологический музей.

Разглядывать чучела млекопитающих — что может быть веселее?

Нега фыркнула и мотнула головой, порываясь развернуться от забора обратно в сторону конюшни. Я не могла ее упрекнуть. Меня тоже не интересовали поля, озера, тишина — все, что с такой готовностью приняла мама. И не могли заинтересовать, когда каждое приятное воспоминание возвращало меня в Филадельфию.

По крайней мере, каждое из тех, которые удалось сохранить.

Я потерлась щекой о воротник зелено-желтой фланелевой рубашки — папиной рубашки — ища утешения в прикосновении мягкой ткани. Эта рубашка была на нем, когда папа вел меня, аккуратно держа за локоть, сквозь толпу фанатов «Филлис» на стадионе «Ситизенс Парк», а вокруг пахло попкорном, хот-догами и разгоряченными телами.

В груди ширилась пустота. Как так вышло, что одни воспоминания проигрываются в голове ярко как фильм, вдобавок со всеми звуками и запахами, а другие пропали полностью?

Мама говорит, что тревожность — это нормально, мозг всегда странно реагирует на внезапную потерю близкого человека. Хороший способ объяснить, что я не сумасшедшая, даже если могу детально описать планировку нашего бывшего дома и помню, как папа ликующе вскидывал кулак в воздух, когда болел за свою любимую команду, но не могу вспомнить совсем простых вещей, например, какая у меня любимая марка джинсов. И нравилось ли мне кататься на велосипеде. И влюблялась ли я хоть раз.

Мама уверяет, что память ко мне вернется. Со временем.

Но папа-то не вернется никогда.

Я впилась ногтями в кожаные поводья и глубоко, судорожно вздохнула. Все, все сгорело дотла вместе с домом.

Все, кроме одной дурацкой рубашки.

Нега ударила копытом, выбив комок земли с травой. Стремясь выйти из тупика, лошадь тихо заржала.

Я точно знаю, как она себя чувствовала в этот момент.

Отведя Негу от забора, я мягко перевела ее на рысь. Корпус лошади мерно покачивался подо мной. Лица коснулся порыв холодного ветра со сладковатым запахом травы, и я откинула голову, позволяя ему трепать меня за волосы, за рубашку, ударять по сгустку боли, который поселился на месте моего сердца. Если б только ветер мог подхватить меня и перенести назад во времени.

Боль внутри усиливалась, словно разошлась метастазами по всему телу.

— Вперед! — я ударила пятками в бока Неги.

Кобыла не заставила просить себя дважды. Она рванулась вперед сразу всем своим весом. Ощутив этот мощный импульс, я прижалась к лошади, наслаждаясь тем, как ее грива хлещет меня по лицу.

Чем быстрее мы мчались, тем меньше ощущалась боль в груди, как будто с каждым ударом моего колотящегося сердца и копыт Неги она сбивалась в комок, все плотнее и плотнее.

Я еще подстегнула лошадь.

Когда мы мчались обратно в конюшню, на пути перед нами выросли валуны — декоративная стенка, зигзагами пересекавшая эту часть поля. Одним тем, что я осмелилась ехать быстрее черепахи, я уже нарушила мамины запреты. О прыжках не могло быть и речи. Особенно учитывая, что я никогда раньше этого не делала.

Или делала?

Камни становились все ближе и ближе. Оставалось либо резко развернуться, либо предпринять идиотскую попытку за какую-то долю секунды врубить нужные воспоминания.

Я ослабила поводья, дав им выскользнуть из пальцев. Значит, выбираем идиотизм.

Я почувствовала, как мышцы кобылы напряглись под моими ногами, и в момент прыжка показалось, что я с Негой — одно целое, что мы летим — ощущение было потрясающее.

Пока стремя под моей правой ногой не ушло вниз. Пока седло не съехало.

Я потеряла равновесие, съехав вбок вместе с ослабившимся седлом, и увидела несущиеся мне навстречу камни. Представилось, как моя голова раскалывается о них, словно яйцо о сковородку; от страха в ушах бешено стучала кровь.

«Тебе крышка», — промелькнуло у меня в голове.

И тут мои руки молниеносно рванулись вперед, я даже не представляла, что способна двигаться настолько быстро. Я ухватилась за гриву Неги и с поразительной легкостью подтянулась обратно — в тот самый момент, когда копыта лошади ударились о землю.

— Да! — Из моей груди вырвался ликующий смех. Хоть мне и не удалось вернуть картины прошлого, я впервые за несколько недель почувствовала себя по-настоящему живой. Как будто весь мир вдруг стал ярким и четким.

Плюс — у меня обалденные рефлексы. Может быть, в один прекрасный день мама расскажет мне, какую роль в недостающих кусках моей жизни играл спорт.

Кстати, о маме…

— Мила!

Попалась.

Я замедлила Негу до рыси. Когда мы приблизились к стройному силуэту у дороги, у меня внутри все сжалось.

Разумеется, мамино лицо сердечком было спокойным, как всегда; ни одной пряди белокурых волос не выбилось из привычного аккуратного хвоста. По скрещенным на груди жилистым рукам можно было понять, что она сердится, но больше ничто не выдавало ее реакцию. Я была разочарована, но совсем не удивлена.

Ничто не могло потревожить Николь Дейли, будь то серьезные травмы лошадей, за которыми она ухаживала, или стихийный переезд в другой штат, и уж тем более одна иногда непослушная, большую часть времени убитая горем дочь.

Когда я остановила лошадь, потянув на себя поводья, взгляд маминых голубых глаз за квадратными стеклами очков остался беспристрастным.

— Я уверена, что говорила тебе не ездить быстрее, чем шагом. В этом был хоть какой-то смысл?

Я спешилась, похлопала шумно дышащую лошадь по шее и выпрямилась:

— Никакого.

Мама так удивилась, что на миг ее брови поднялись над стеклами очков, и поджала ненакрашенные губы.

На меня внезапно нахлынуло удовлетворение, из-за которого я почувствовала себя виноватой.

— Ясно. — Она резко качнула головой и потерла тонкими пальцами лоб.

Затем мама протянула ко мне руку ладонью вверх — нехарактерный для нее умоляющий жест. Вдруг я заметила, что рука дрожит.

— Нет, ничего не ясно. Мила, пожалуйста, не делай так больше. Что, если бы произошел несчастный случай, и я… — она осеклась, но это было не важно. Фланелевая рубашка на мне потяжелела от невысказанных слов.

И я могла бы потерять еще и тебя.

Впервые после переезда я бросилась к маме, обняла и спрятала лицо в уютном изгибе ее шеи:

— Прости, — глухо сказала я, вдыхая смесь розмарина и лошадиной мази. — Теперь буду ездить только медленно. Обещаю.

Когда мама выпрямилась, я обняла ее еще крепче. Я не дам ей отстраниться. Не в этот раз. Она похлопала меня чуть выше левой лопатки, мягко и нерешительно, у меня даже мелькнула мысль, что мне показалось. Как будто за прошедший месяц она забыла, как это делается.

А может, мне и правда показалось, потому что мгновение спустя она высвободилась из моих объятий и отступила назад. Я постаралась скрыть обиду, пока она поправляла очки в проволочной оправе, которые подчеркивали блеск в ее умных глазах. Многие говорили, что мама совершенно не похожа на типичного ветеринара, с ее невероятно длинными светлыми волосами, изящной фигурой и тонкими чертами лица. Она никогда не красилась, считая макияж пустой тратой времени, и казалось, это только подчеркивает ее естественную красоту.

Мы выглядели совершенно по-разному, я и мама. Я была ниже ростом, крепче, мне от природы досталась сильная мускулатура, как у папы, а еще его глаза и каштановые волосы. Рабочая лошадка против чистокровной кобылицы. Но мне нравилось думать, что я унаследовала мамино лицо сердечком.

И ее упрямство.

— Ты должна соблюдать правила, Мила. Я хочу, чтобы ты была в безопасности.

Помедлив, мама заправила мне за уши растрепавшиеся на ветру волосы. Когда она коснулась кончиками пальцев моих висков, ее глаза закрылись и с губ сорвался еле слышный вздох.

Я застыла на месте, пораженная неожиданной нежностью этого жеста, боясь, что любое резкое движение может вернуть ее в реальность. Как же я хотела вернуть эту маму, которая легко делилась теплом, объятиями и поцелуями, когда они были нужны. Но до сих пор я была уверена, что прежняя мама не добралась до Клируотера. Что, возможно, она скрывается где-то в Филадельфии — вместе с недостающими воспоминаниями.

Мама отстранилась слишком быстро, ее рука метнулась к изумрудному кулону на шее. Мой камень. Подвеска, которую папа подарил ей в честь моего рождения.

После его смерти этому символическому украшению доставалось больше материнской любви, чем самой дочери.

От ее резкого разворота в воздух взметнулась пыль. Я смотрела на поднявшееся облако — осязаемое напоминание о том, что меня отвергли — которое все истончалось и истончалось, пока не рассеялось полностью. Интересно, каково это — уметь так легко исчезать?

— Выгуляй Негу и почисти ее. Я пойду проверю, как там Мэйси, — бросила через плечо мама. Она шагала так быстро, что была уже на полпути к конюшне.

Если б только я умела так же ловко, как она, оставлять все позади.

— Ах да, Кейли звонила. Хочет смотаться с тобой в «Дейри Куин», заедет через полчаса. Оттуда сразу домой, ясно?

— Да, — ответила я, едва сдержавшись, чтобы не закатить глаза. После школы сразу домой. Никуда не ходить без разрешения. Ни к кому, кроме Кейли — которая прошла строгую предварительную проверку — не садиться в машину. Можно подумать, мы в каких-то нью-йоркских трущобах живем.

Не то чтобы это имело значение. Мне все равно больше не с кем — и некуда — было пойти.

Я ненадолго прислонилась головой к взмыленному телу Неги. Ее тепло и мускусный запах успокаивали. Я выпрямилась:

— Пойдем, Нега, погуляем.

Она фыркнула, как будто в знак одобрения.

Я медленно пошла следом за мамой, позволяя взгляду блуждать по участку, который просто резал глаз своим сельским колоритом. Здесь все резало глаз сельским колоритом: даже гравийная подъездная дорога справа от меня и отделяющаяся от нее пыльная тропинка, которая вела к домику для гостей. Наше новое место жительства было уменьшенной, более скромной копией пустующего главного здания — дома площадью семьсот пятьдесят квадратных метров, который растянулся по земле буквой «Г» примерно в километре отсюда. Такие же белые стены с зеленой отделкой, такое же крытое крыльцо. Здесь не было кресел с коваными спинками, сделанными в форме конских голов, но зато у нас был свой собственный бронзовый дверной молоток в виде головы лошади.

От гостевого домика тропинка сворачивала направо к высокому зданию с треугольной крышей. Конюшня — одна из причин, по которым мы с мамой оказались здесь. Насколько я поняла, у хозяев в Англии заболел родственник, и им пришлось остаться там на неопределенное время, поэтому они наняли маму в качестве ветеринара и смотрителя.

Повезло мне.

Наверняка есть девушки, которые были бы рады переехать на большое ранчо вдали от города, помогать ухаживать за лошадьми, начать новую жизнь.

Я погладила Негу по шелковистой морде. Пока меня здесь устраивали только лошади.

 

Глава вторая

— Мила, как думаешь, эти цвета сочетаются?

Высокий голос Кейли, прозвучавший у самого моего уха, вырвал меня из воспоминаний о папе — а воспоминания были приятные.

Они с мамой шли по Причалу Пенна, держась за руки, а я побежала вперед, разглядывая туристов, скейтеров, исторические корабли, вбирая в себя затхлый запах реки Делавэр. Несмотря на теплые красные варежки, я немного мерзла, но взрыв папиного смеха согрел меня.

Когда я открыла глаза, и перед ними вновь предстал коричнево-желтый интерьер «Дейри Куин», по сердцу резануло осознание потери. Там, в воспоминаниях, я была любима, чувствовала себя как дома. В забегаловке в чужом городе такие ощущения охватывают нечасто.

Кейли сунула мне под нос свои ногти, накрашенные попеременно лаками «Кошачий язычок» и «Фиолетовый фейерверк», и пошевелила пальцами, подпрыгивая на диванчике в порыве энтузиазма. Я заставила себя разжать кулаки и подавила желание оттолкнуть наманикюренные пальцы.

— Здорово смотрится, правда?

В своей типичной манере, Кейли тут же ответила на собственный вопрос раньше, чем у меня появился шанс хоть что-то сказать.

— Потрясно выглядит, — ответила Элла, сидящая напротив. На ее узком мышином личике отражался неподдельный восторг.

— Потрясно, — эхом отозвалась я. На самом деле, я не смогла найти в себе ни капли интереса по поводу лаков и блесток для ногтей. — Откуда у тебя этот шрам на мизинце?

Кейли перестала шевелить пальцами. Она нахмурилась, осмотрела мизинцы на обеих руках и прищурилась, разглядывая шрам, который я заметила, — белую полоску у основания пальца.

— Эта мелочь? Понятия не имею, — пожала плечами она. — Может, укололась во сне иголкой, надеясь, что впаду в кому, а очнусь уже в каком-нибудь другом городе.

Элла вздохнула:

— Ты забыла про принца и волшебный поцелуй.

— Еще чего! — фыркнула Кейли, так громко, что Элла расхохоталась, и даже я не сдержала улыбки.

Весь месяц со дня нашей первой встречи Кейли Дэниелс делала все с одинаковой головокружительной скоростью. Она была первой в классе, кто захотел со мной познакомиться: длинноногая и веснушчатая гиперэнергичная девушка в сапогах на высоком каблуке. Она схватила меня под руку в классном кабинете и практически приволокла к своей парте, усадив за соседнюю. Я помнила наш разговор дословно.

— Ты ведь Миа Дейли? Та, которая недавно переехала в гостевой дом на ранчо Гринвудов? И ты из Филадельфии, о боже, там, наверно, жить в миллиард раз интереснее? Я — Кейли Дэниелс, и я расскажу тебе все, что нужно знать о Клируотере. Чего, к сожалению, не много. Прежде всего — тут слишком мало парней. Слишком. Мало.

Когда она сделала паузу, чтобы перевести дух, я поправила ее по поводу своего имени — домашние давным-давно сократили Мию Лану до Милы — и расслабилась, погрузившись в поток ее болтовни, который отвлек меня от грустных размышлений.

— Ну и что стряслось? Зачем было всех собирать?

Тем временем помещение заполнил запах духов «Ванильное небо», а затем, топая в туфлях на платформе, появилась и сама Паркер. Она небрежно бросила свою сумочку с бахромой на стол, чуть не опрокинув мороженое Эллы, и рухнула на диванчик рядом с ней.

Паркер? Кейли позвала Паркер? Я едва не застонала.

Рядом со мной Кейли постучала ярко-розовым ногтем по своему стаканчику мороженого с колой:

— Здрасьте, приехали! А мороженое?

Но краем глаза я заметила не слишком деликатный кивок в мою сторону.

— Аа, — понимающе протянула Элла. И вся троица тут же обернулась на меня с сочувственными улыбками.

Я шаркнула кроссовкой по липкому полу, жалея, что не могу целиком соскользнуть под стол. Кейли меня провела. На самом деле, эта поездка в «Дейри Куин» была вызвана не внезапной жаждой мороженого. Кейли собрала всех из-за меня, теперь это просто бросалось в глаза.

Благотворительный проект «Мила Дейли» — это я. Эти сочувственные улыбки преследовали меня везде, стоило людям узнать о папе, улыбки и тень неловкости в общении, потому что никто не знал, что нужно говорить в таких случаях. Как будто они боялись, что от неправильных слов я рассыплюсь как разбитое зеркало — а брать на себя ответственность и собирать осколки никто не хотел.

Я опять шаркнула кроссовкой по полу, изо всех сил стараясь не выглядеть разбитой. А поскольку я не была уверена, что мне это удалось, я выбрала лучшую альтернативу — сменила тему.

— Мне нравится твоя стрижка, Паркер.

Рука Паркер взлетела к ее длинным, тщательно выпрямленным утюжком светлым волосам. Но вместо того чтобы самодовольно поправить прическу, как я того ожидала, она нахмурилась.

— Окей, одинокая белая женщина. Лесли их всего на сантиметр подровняла.

На это ехидное замечание Кейли махнула рукой:

— Да ладно тебе. Ты бы жутко разозлилась, если бы никто не заметил, — сказала она, толкнув меня локтем в бок. Она пододвинула к Паркер диетическую колу. — Держи. Тебе необходим кофеин.

— Ты просто богиня.

— Я знаю.

Пока я слушала их разговор, благодарная улыбка, которую я адресовала Кейли за поддержку, угасла. Интересно, каково это — иметь друзей, которые настолько хорошо тебя знают, что могут сделать заказ за тебя? Пока что я и с собственным заказом определялась с трудом.

— Ну так слушай… — начала Кейли.

Ее прервал скрип входной двери. На мгновение к запахам жареной курицы и жира добавились запахи асфальта и навоза. Вошли двое подростков: блондин с небольшим родимым пятном в форме подковы на лбу и брюнет с пятнышком красной краски на воротнике рубашки.

Это были десятый и одиннадцатый клиент с тех пор, как мы пришли.

— Фу, вы только посмотрите на Томми. Эти старые, грязные рабочие ботинки… — сказала Кейли, достаточно громко, чтобы ее голос был слышен за жужжанием блендера, и наморщила свой нос с горбинкой. — Позорище. Просто преступление. И Джексон ненамного лучше. Вы в курсе, что он планирует остаться тут, когда окончит школу, чтобы помогать родителям с магазином? Отстой.

Элла и Паркер согласно закивали.

— Плюс Джексон одевается так, словно он основатель клуба «худшая рубашка», — продолжала тем временем Кейли, от очередного приступа энергичности которой затрясся столик. — Рубашки с логотипом — тоже отстой.

Я попыталась возбудить в себе такое же чувство презрения к желтому логотипу на рубашке Джексона, но вместо этого увидела папу, болеющего за «Филлис» перед телевизором в нашей старой гостиной. В рубашке с их логотипом — белой стилизованной буквой «Р» — справа на груди.

Я натянула рукава папиной фланелевой рубашки на кисти и потерла пальцами изношенную ткань. Эта рубашка была уже настолько знакомой на ощупь, что я, наверно, узнала бы ее с завязанными глазами. Когда он умер тридцать пять дней назад, ему было сорок три, но все, что у меня от него осталось, — рубашка и горсть воспоминаний. Этого было слишком мало.

Кто-то настойчиво дернул меня за мешковатый рукав, я обернулась и увидела уставившуюся на меня Кейли. Увидела, что все трое уставились на меня.

— Что?

Кейли взглянула на то, как я прячу руки в рукавах, не слишком тактично откашлялась — кх-кхм! — и сверкнула в мою сторону ослепительной улыбкой.

— Мы привели тебя сюда, потому что подумали, что тебе стоит почаще куда-нибудь выбираться.

Элла закивала, а Кейли продолжила:

— Ну знаешь, иногда забывать о ранчо, маме…

— Этой рубашке, — вполголоса пробормотала Паркер.

Я напряглась, но, похоже, никто больше не услышал, что она сказала.

— …всяком, — закончила Кейли.

Папина смерть. Это у них называется «всякое».

Диванчик, на котором я сидела, неожиданно показался капканом. Я ошиблась. Ошиблась, подумав, что поход в кафе с Кейли, с кем угодно, поможет. Лошади на ранчо, по крайней мере, не считали, что меня можно починить с помощью мороженого.

Стоило этой мысли сформироваться, я поморщилась. По крайней мере, они старались помочь. Ну ладно, не столько Паркер, сколько Кейли. И Элла, как всегда, ненавязчиво, боясь кого-нибудь обидеть.

Они старались. Просто они не понимали.

— Спасибо, — наконец пробормотала я. Мне очень хотелось, чтобы они направили свой коллективный интерес на кого-нибудь другого.

К счастью, дверь рядом с кассой снова заскрипела, открываясь.

— Кто это? — спросила я, мысленно извиняясь перед вошедшим парнем, кем бы он ни был, за то, что назначила ему главную роль в своем отвлекающем маневре. Он прошел в кафе, высокий, худой, с копной темных волнистых волос.

Кейли широко распахнула свои карие глаза:

— Не знаю. Но хотела бы, он просто конфетка!..

Паркер притворно зевнула:

— Ты бы так сказала про любого парня, если он не местный и у него есть пульс. Хотя нет, часть про пульс можно опустить. — Но, когда она, вытянув шею, разглядела вошедшего из-за спинки дивана, Паркер сложила губы трубочкой и фальшиво присвистнула:

— Неплохо.

Не желая остаться в стороне, Элла тоже вытянула шею, чтобы посмотреть на новоприбывшего, который в этот момент диктовал свой заказ молодому прыщавому кассиру. — Может, он из Аннандейла? — предположила она, назвав ближайшую к нам школу.

Я отрицательно покачала головой:

— Когда он делал заказ, он сказал, что только что переехал сюда.

Паркер скривила покрытые розовым блеском губы, помешивая соломинкой в стакане с колой. Перед каждым глотком она не меньше трех раз поворачивала соломинку по кругу.

— Ну конечно. Как будто ты могла аж отсюда это услышать.

— Мила тихая. И внимательная, — сказала Кейли, смягчая резкость слов Паркер. Затем она рассмеялась. — Хотя, может, она все-таки прячет какой-нибудь навороченный слуховой аппарат у себя в ухе.

— Она протянула руку и шутливо дернула меня за мочку, и это ощущение вызвало всплеск воспоминаний.

Белые стены. Размытый силуэт мужчины в белом халате. Он протягивает руку, заталкивая палец мне в ухо.

Пытаясь вырваться, я толкнула стол, перевернув свой стаканчик с мороженым. Я обнаружила себя стоящей в метре от дивана и только тогда осознала, что я делаю.

— Господи, Мила, ты что как припадочная? — возмутилась Паркер. — Серьезно, объясните мне, кто-нибудь, почему мы с ней тусим?

— Помолчи, Паркер, она классная. В смысле, она же из Филадельфии. А ты где родилась? Ах да — в Клируотере.

Я стояла перед нашим столиком оторопев. В кои-то веки Паркер была права — я действительно вела себя как припадочная. Судя по пристальным взглядам и хихиканью вокруг, все остальные тоже так думали. Включая незнакомца. Стоя у кассы, он изучающе разглядывал меня своими голубыми глазами, такими светлыми, что они выглядели почти прозрачными.

Кейли протестующе замахала руками, между ее бровями появилась складка:

— Клянусь, я понятия не имела, что ты такая чувствительная. Уши больше не трогаю, обещаю, — но постарайся не позорить нас перед симпатичными мальчиками, ладно?

Выдавив из себя улыбку, я опустилась обратно на сиденье. Даже если бы я захотела объяснить им, что произошло, я не смогла бы, потому что сама не имела ни малейшего представления. Если только это не было как-то связано с больницей, в которую я попала после пожара. Может, мне там что-то делали с ушами, проводили какую-то процедуру?

Меня спасло хихиканье Эллы:

— Эй, а новичок-то до сих пор смотрит на нас.

— Благодаря Миле все до сих пор смотрят на нас, — пробормотала Паркер. Но мы все, конечно, тут же обернулись на парня.

Потертый деним, решила я. У него глаза цвета потертой джинсовой ткани.

На нем была белая футболка с длинными рукавами и облегающие серые брюки. А на ногах — кеды в черно-серую клетку.

— И никаких рабочих ботинок, — отметила я, обращаясь к Кейли.

— Тоже мне новость. Это первое, что я заметила.

Я сдержала улыбку. Ну конечно. Это я, как всегда, заметила множество деталей. Серую тень от его подбородка, которая говорила о том, что сейчас около пяти часов. То, как он оперся на стойку, уверенный, но не слишком приветливый, ссутулившись, давая понять, что не склонен сейчас к болтовне. То, как левый уголок его губ поднимался немного выше правого, из-за чего его улыбка выглядела очаровательно несимметричной.

Но тут работник кафе передал парню напиток, и тот вышел.

Кейли нарушила тишину, ударив кулаком по столу, из-за чего все наши стаканчики подпрыгнули.

— Вот о чем я говорю! Именно такие нам нужны в Клируотере — свежая кровь.

— Жаль только, Мила его спугнула своим прыжком, — съязвила Паркер.

Кейли заспорила, утверждая, что так лучше, чем если бы он нас совсем не заметил. Болтовня девчонок постепенно перешла с таинственных незнакомцев на любимых актеров, а я зарылась в папину рубашку. Мой взгляд скользнул к окну, но вместо того, чтобы смотреть на пастбища, я стала перебирать кадры воспоминаний, внимательно разглядывая каждый. Вот мы с мамой и папой готовим дома пиццу, и они, улыбаясь, пачкают мне нос кетчупом. Вот мы все трое сидим, уютно устроившись, на нашем темно-синем диване и играем в джин рамми.

Тут Кейли театрально рухнула в обморок мне на плечо, и картины прошлого пропали.

— Боже, в этом фильме про оборотней он просто секси. Но все равно в «Тристане Джеймсе, несовершеннолетнем солдате» он мне больше понравился.

Я встала, на этот раз намеренно.

— Мне нужно идти, — сказала я. Зная, что мама, скорее всего, расстроится, что я нарушила правило и вернулась пешком, и не слишком-то беспокоясь об этом.

Я вышла, не дожидаясь, пока Кейли успеет озадаченно попрощаться, а Паркер — закатить глаза во второй раз. И оказалась на улице. Подальше от девчонок, от запахов жарящейся еды, от незнакомцев и пластиковых столиков, от всего, что не имело отношения к Филадельфии.

Подальше от всего, что отрывало меня от вереницы воспоминаний в голове.

 

Глава третья

Следующим утром Кейли ворвалась в класс в еще большем возбуждении, чем обычно; каштановые волосы развевались у нее за спиной, когда она практически подбежала к моей парте. Но только разгладив самодельное черное платье — шила девушка мастерски, как на заказ, — поправив бирюзовые колготки с блестками и проведя указательным пальцем по верхним зубам, чтобы стереть несуществующие следы губной помады, она рухнула на стул за соседней партой.

— Ты его уже видела? — прошипела она и вытянула шею, осматривая по очереди каждый угол класса.

— Кого «его»?

Проведя собственный осмотр комнаты, я не увидела никого — и ничего — из ряда вон выходящего. Та же широкая классная доска на противоположной стене, та же доска объявлений, облепленная разноцветными листовками, гласящими «НАБОР В КОМАНДУ ПО ПЛАВАНИЮ!», «РЕПЕТИТОРЫ БЕСПЛАТНО!» и «ШКОЛЬНЫЙ ПОХОД! ОТДЫХ В КЕМПИНГЕ». Те же двадцать парт, расставленные в четыре ряда по пять на зеленом ковровом покрытии — похоже, его выбрали во время очередной вспышки принудительного укрепления традиций школы. Те же самые ученики рассаживались за парты. Тот же запах: аммиак-вперемешку-с-потом.

То же ощущение, что я оказалась одна в полной комнате незнакомцев. Кейли уверяла меня, что старшая школа города Клируотер — маленькая по сравнению с массой других школ, но, так как в Филадельфии я была на домашнем обучении, эта мысль меня мало успокаивала.

— Так нечестно, — вздохнула она, выпуская из рук рюкзак, который со стуком упал на пол.

Проигнорировав очередное, драматическое выступление от Кейли, я достала из своего рюкзака ручку:

— Ты это о ком?

Я скорее услышала, чем увидела, как Кейли застыла.

— О боже, Мила, смотри! — выдохнула она и так стремительно развернулась на стуле, что ударила меня по руке, выбив ручку… которая полетела прямиком в обтянутую серой футболкой грудь виновника ее фразы «о боже, Мила, смотри».

Моя рука рефлекторно рванулась вперед, на лету ловя метательную ручку. Отличный бы вышел сэйв, но рука владельца серой футболки, который попытался сделать то же самое, врезалась в мою. Сбитая с курса ручка упала и со стуком прокатилась по полу.

Лохматые темные волосы. Худое лицо. Глаза цвета светло-голубого денима — цвета любимых старых джинсов Кейли — которые на мгновение расширились. Мне едва хватило времени, чтобы все это заметить, прежде чем парень из «Дейри Куин» опустился на корточки за моим стулом.

Поднявшись, он молча протянул мне ручку. Кейли нарочито громко откашлялась — кх-кхм! — но я ее проигнорировала. Я была слишком занята попытками сбросить волосы на лицо, чтобы избежать демонстрации несомненно эффектного румянца во всю щеку.

Значит, все-таки я была права — парень из «Дейри Куин» учился не в Аннандейле. И я только что совершила на него нападение с применением письменных принадлежностей — впечатляющее проявление идиотизма, с которым могло сравниться только мое вчерашнее выскакивание из-за стола. Я молодец.

— Вот, возьми, — сказал он, на удивление глубоким голосом.

Забрав ручку и положив ее на стол, я обернулась, чтобы извиниться, но увидела лишь удаляющуюся широкую спину, и извинения замерли на моих губах. Разумный выбор. Чем дальше от этой странной девицы и ее невероятной летающей ручки, тем безопасней.

— Мужчину с таким голосом я бы не прочь видеть в своей постели по утрам, — прошептала Кейли, беззастенчиво пялясь.

— Кейли! — возмущенно прошипела я. Ее заявление одновременно шокировало и рассмешило меня. И хотя я старалась не таращиться на парня, как Кейли, у моих глаз было на этот счет своё мнение. Я заметила его сгорбленную спину в дальнем конце класса, его макушка была вровень с нижним краем светло-голубого плаката «КНИЖНАЯ ЯРМАРКА!». Максимальное расстояние, на которое он мог от нас уйти, — четыре с половиной метра, и он использовал каждый доступный сантиметр.

Очевидно, мое вооруженное нападение его не позабавило.

Глядя на него со своего конца комнаты, я обратила внимание, что только четыре пряди его волнистых волос достают до воротника оливковой рубашки, которую он носил незастегнутой, как куртку. Точно так же, как я носила папину. Обтягивающие штаны — на этот раз черные — опять-таки делали его больше похожим на скейтера, чем на фермерского мальчика. Сегодняшние черно-желтые кеды — Кейли была бы на седьмом небе — подкрепляли и завершали образ «не местного». Однако даже в нашей школе — в сельской глубинке Миннесоты — встречались разные личности, так что совсем уж неуместно парень не выглядел.

Раздался звонок на урок, долгий нестройный звон, сопровождаемый обычными смешками учеников.

Миссис Стегмейер прочистила горло, шлепнула журнал посещаемости на стол и сложила поверх него руки, сцепив пальцы, унизанные многочисленными кольцами. Четыре кольца были такими же, как всегда, но я заметила, что на указательном пальце правой руки она сменила толстое серебряное кольцо на три тонкие золотые полоски.

Когда болтовня стихла, комнату заполнил ее тягучий голос. Учительница характерно растягивала слова, что выдавало ее южные корни.

— Та-ак, внимание. Прежде чем мы перейдем к перекличке, хочу вам представить нового ученика. Хантер, пожалуйста, встань и скажи пару слов о себе.

Хантер шаркнул кедами под партой. Судя по тому, как он ссутулился, меньше всего ему сейчас хотелось выступать экспромтом. Я его понимала. Мне самой пришлось так представляться в этом самом кабинете меньше месяца назад. Когда все было для меня слишком новым и странным и сбивало с толку.

Если подумать, все не так уж и изменилось.

Хантер смахнул упавшую на глаза прядь, и каскад волнистых волос придал ему мимолетное сходство с собакой наших соседей, лохматым бриаром, который составлял компанию их лошадям.

Бриар мне тоже всегда казался симпатичным.

Он засунул руки в узкие карманы, встал в полный рост и медленно окинул взглядом класс, не глядя ни на кого конкретно. Когда Хантер посмотрел в мою сторону, я одарила его сочувственной улыбкой.

— Ага. Привет. Меня зовут Хантер Лоув, я из Сан-Диего, — сказал он. После еще одной безуспешной попытки смахнуть лезущие в глаза темные пряди, он упал обратно на стул.

— И это всё? — Похоже, краткость его выступления удивила даже миссис Стегмейер.

Он пожал плечами — свободный, красноречивый жест, после которого, пожалуй, слова стали больше не нужны.

Кейли наклонилась ко мне:

— Ничего, с такой внешностью никто и не ждет от него гениальности, — прошептала она.

Я вспомнила свою первую встречу с классом. Я тогда тоже не много рассказала. Интересно, тогда все так же подумали? Что мне извилин не хватает?

Я снова посмотрела на Хантера, чувствуя, как улыбка сползает с моего лица. Не то чтобы он мог это заметить. Он уставился в окно, созерцая вид, с которым я успела близко познакомиться за прошедший месяц. Я проследила за направлением его взгляда и подумала — интересно, он делает то же, что делала я? Смотрит и не видит футбольное поле, не видит тихую деревенскую улицу за ним, мечтая вернуться в другое время и место?

Во время урока я то и дело исподтишка поглядывала на Хантера, и каждый раз его голова оказывалась повернута к окну.

Как только прозвенел звонок с урока, Кейли выскочила из-за парты так, словно ее ударило током. Ее глаза были прикованы к парте у окна.

— Мила, скорей! — Воскликнула она и нетерпеливо замахала руками.

— Что случилось-то? — Так или иначе, я уже встала и надела рюкзак, когда Кейли схватила меня за руку и потащила между рядами парт. По дороге она чуть не упала, споткнувшись о фиолетовый рюкзак с пацификом, принадлежащий Мэри Стэнли, и сбила с ног Брэда Занзибара, который наклонился, чтобы завязать шнурок.

Ее траектория вывела нас прямиком к парте Хантера.

— Привет! Я Кейли, а это Мила. (Я попыталась отступить в сторону, но она схватила меня за руку и вытащила вперед.) Мы тут подумали, что тебе может понадобиться помощь, ты ведь еще не знаешь, где какие кабинеты.

Кейли сияла, покачиваясь на носках, а я застыла. Мы подумали? Это еще когда?

Я резко повернула голову в ее сторону, надеясь взглядом заставить ее взять свои слова обратно, но она либо не заметила, либо сознательно меня проигнорировала.

Хантер встал, закинул красный рюкзак фирмы North Face за плечо и засунул руки в карманы. Его взгляд метнулся в сторону Кейли, потом в мою, и снова вернулся к Кейли. Он пожал плечами. Разумеется, Кейли восприняла это как согласие:

— Отлично! — заявила она и даже пару раз хлопнула в ладоши, по-детски растопырив пальцы. — Следуй за мной.

И она засеменила вперед, по дороге незаметно пригладив волосы левой рукой.

Я осталась стоять, неловко переминаясь с ноги на ногу, гадая, кто должен пойти за ней первым, — проход был явно слишком узким, чтобы мы могли сделать это одновременно. И тут Хантер посмотрел на меня, задержав взгляд на моем лице на три мучительно долгих секунды. За эти три секунды я поняла, что при таком освещении его глаза выглядят более темными. Все тот же небесно-голубой цвет, но оттенок стал более весомым, более материальным. Наконец он сказал:

— Иди ты первая.

Эта фраза, произнесенная так запросто, его глубокий голос и легкая улыбка вкупе произвели на мои легкие своеобразный эффект: как будто я внезапно выдохнула и только тогда поняла, что до сих пор задерживала дыхание.

Я поспешила следом за Кейли, надеясь, что в коридоре таких проблем с дыханием не возникнет.

Ага, не тут-то было. По коридору в обоих направлениях двигался поток учеников: одни торопились на урок, другие просто бесцельно бродили. Все в той или иной степени шумели. И практически все, за исключением нескольких человек, с которыми я обменялась приветствиями в классе, были мне незнакомы.

Плюс в этом коридоре не было окон, только шкафчики, покрытые облупившейся травянисто-зеленой краской, и двери в кабинеты. В тесном пространстве и без естественного света ощущение было такое, словно меня поймали и посадили в длинную и узкую коробку.

— Тебе куда? — спросила Кейли вышедшего из класса Хантера. Когда он ответил, где у него должен быть следующий урок — 132-й кабинет, учитель мистер Чески, — она подхватила его под руку и потащила за собой как игрушку на веревочке. Хантер неохотно поплелся за ней, а я пошла следом с другой стороны от Кейли, уверенно ведущей нас вперед.

— Так ты из Сан-Диего? И как оно там? Наверняка потрясно. Ты занимаешься серфингом?

Я выглянула из-за Кейли и увидела, как Хантер потянул себя за ухо, прежде чем ответить.

— Да, — серьезно сказал он. — У нас обязательный выпускной экзамен по серфингу.

Кейли выпучила глаза:

— Да ладно, правда что ли?

Его выдали дрогнувшие уголки губ. Кейли взвизгнула:

— О боже, какой ты вредный! Мила, ты можешь себе это представить? Этот тип тут и трех секунд не пробыл, а уже дразнит меня!

И так как голос Кейли эхом разносился по коридору, теперь вся школа могла себе это представить.

Я закашлялась, чтобы скрыть смех. При всех своих хороших оценках, Кейли порой вела себя очень глупо в присутствии парней, но обычно никто ее на этом не подлавливал.

До сих пор.

Общаясь в своей обычной треподромной манере, Кейли ухитрилась опросить Хантера по всем пунктам, начиная с того, есть ли у него домашние животные — нет — и заканчивая тем, кто его любимый певец — Джек Джонсон — еще до того, как мы повернули за угол. Что вполне естественно: с его односложными ответами у нее оставалось полно времени, чтобы говорить самой.

Вместо того чтобы слушать Кейли, я наблюдала за ним. Он шел грациозной походкой спортсмена. У него была крошечная родинка на левой щеке, как раз там, где появляется ямочка от улыбки, и всякий раз, когда Кейли задавала ему немного слишком личный вопрос — например, хорошо ли он ладит с родителями, — он на мгновение опускал взгляд, прежде чем ответить.

Когда до места выгрузки Хантера осталось пройти около пяти дверей, она наконец прекратила односторонний допрос и начала засыпать его бесценными сведениями о нас.

— Я местная, родилась и выросла тут. Печально, правда? А вот Мила нездешняя. Бедняжка переехала сюда из Филадельфии пару недель назад, когда ее папа умер. Мы с ней с тех пор корешки, — сказала она, оплетая мою руку своей, и положила голову мне на плечо.

«Когда ее папа умер…»

Я оцепенела. Отлично. Случайно это получилось или нет, но ей хватило пары легкомысленных предложений, чтобы разрекламировать мою жалкую биографию и вывалить несколько личных подробностей.

— Угу, — пробормотала я. Хантер остановился, и из-за того, что Кейли соединила нас троих в какую-то сумасшедшую живую цепь, возник эффект домино: сначала затормозила Кейли, потом я. Подняв голову, я увидела, что Хантер пристально смотрит на меня поверх кудряшек подруги.

— Соболезную.

Соболезную. Вот и все, что он сказал. Но красноречивее любых слов было то, о чем он промолчал. Он не пытался сменить тему или спешно придумать повод уйти, как обычно делали друзья Кейли.

В кои-то веки я не чувствовала себя так, словно смерть родителя — заразная болезнь.

— Спасибо.

Нас прервал грохот захлопнувшегося шкафчика.

— Вперед, вперед, а то мы опоздаем, — несколько угрюмо объявила Кейли и потянула нас за руки, снова приводя в движение живую цепь. — Ой, смотри, там Паркер и Элла. — Энтузиазма в ее голосе стало еще меньше, и я удивленно смотрела, как она пытается пригнуться. Поздно. Девчонки нас заметили.

Хантер вскинул голову. Я внезапно поняла, как выглядит выбредший на дорогу олень, на которого несется машина. Думаю, мысль о том, что на него сейчас могут свалиться еще две девушки, показалась ему невыносимой. И винить его тут не в чем, подумала я, видя, как Паркер бросилась к нам в своих узких джинсах, а Элла, у которой были не такие длинные ноги, припустила рысью, чтобы не отставать. Со стороны они немного напоминали стайку пираний, устремившихся к особенно вкусной рыбешке.

— Мне туда, — заявил Хантер, вырываясь, и вприпрыжку понесся вперед.

— Встретимся потом в столовой? — крикнула Кейли ему вслед.

Он пробормотал что-то вроде «не знаю — мне там нужно заполнить…» и тут же скрылся за спасительной дверью кабинета номер 132.

В тот же миг Кейли развернулась к девочкам и сердито воззрилась на них:

— В следующий раз проявляем интерес чуть менее агрессивно, окей?

Я удивленно моргнула. Разве у них могло получиться агрессивнее, чем у самой Кейли?

Но я не стала говорить это вслух, в то время как Кейли пустилась в подробное описание нашего марш-броска по коридору; вместо этого я последовала примеру Хантера и направилась в свой класс. Только, думаю, на меня, в отличие от Хантера, никто не обратил внимания.

Но тут Паркер отделилась от группы и пошла за мной, коварно улыбаясь. Я остановилась, озадаченная, и она наклонилась ко мне, как будто хотела поделиться чем-то особенным.

Ее заявление и было особенным, иначе не скажешь.

— Видишь? — прошептала она, слегка помахав кому-то за моей спиной. Даже разговаривая со мной наедине, она не удостаивала меня своим безраздельным вниманием. — Уже началось. Кейли быстро надоедают новые игрушки. Ты продержалась так долго только потому, что ты не местная, но сейчас, когда появился Хантер… — Паркер выпрямилась и безразлично ухмыльнулась: — Короче говоря: я бы сказала, что пройдет неделя максимум, и ты уже будешь сидеть за отдельным столиком где-нибудь в углу. Даже меньше, если будешь продолжать пялиться на Хантера. Кейли делиться не любит.

После чего, удовлетворенно вздохнув, она развернулась и ушла.

Я покачала головой и зашла в кабинет, в стотысячный раз гадая, что Кейли в ней нашла.

 

Глава четвертая

Когда раздался звонок на обед, я решила отделиться от орды оголодавших школьников и выйти на воздух. Даже в удачные дни я терпеть не могла столовую, с кучей народа и ослепительным светом люминесцентных ламп — каждый раз, когда я туда заходила, я сразу начинала чувствовать себя экспонатом, выставленным на всеобщее обозрение. А уж после язвительности Паркер… скажем так: меньше энтузиазма по поводу коллективных обедов я еще ни разу не испытывала.

Я подошла к двери, ведущей к моему убежищу: одинокой скамейке в никому не нужном внутреннем дворе. Здесь не было других школьников, с которыми пришлось бы общаться, только клочок травы, три разросшихся дерева и немного перекошенное изображение символа школы, мультяшного льва.

Когда я открыла дверь наружу, холодный ветер ударил мне в лицо. Прогноз предвещал нехарактерно тоскливый для здешних мест сентябрь, и пока погода ему соответствовала. Для меня это был плюс, поскольку холод и моросящий дождь меня совершенно не беспокоили, но при этом загоняли весь остальной контингент школы внутрь.

Ну, кроме одного человека.

Дверь за мной с грохотом захлопнулась, с деликатностью выстрела оповещая о моем прибытии одинокую личность, присвоившую мое место.

Какое-то время я внимательно рассматривала его между свисающими к земле ветвями, полностью отдавая себе отчет в том, что пара любопытных глаз присматривается ко мне в ответ сквозь красно-оранжево-коричневый калейдоскоп листьев. Хантер не сидел на скамейке, как нормальные люди. Вместо этого он взобрался на спинку, поставив ноги на синие доски сиденья. Он натянул на голову капюшон и сидел, упираясь локтями в колени. В руках он бережно держал потрепанный комикс. Вот вам и «мне там нужно заполнить».

Окей… дальше что? Я окинула взглядом крошечный овальный дворик в поисках путей отступления, других мест для сидения, которые позволили бы мне не выглядеть жутким сталкером. Но ничего подходящего там не было, не считая двух вариантов: сесть на мокрую траву или на грязный и настолько же мокрый бетон — оба выглядели не слишком заманчиво.

Когда я уже решила, что наименее неловким выходом из ситуации будет помахать и дать деру, из-под оливкового капюшона раздалось:

— Я занял твое место?

— Формально — нет. То есть это же не моя скамейка. Она принадлежит школе.

Мои щеки запылали. Ух ты. Ну да, хорошо, формально я была права, но заявлять об этом вслух — полнейший неадекват.

До меня донесся тихий смех Хантера, и тугой узел в животе немного ослабился. Мгновение спустя я тоже засмеялась.

— Я иногда здесь прячусь от всех, но ты ведь пришел первым, так что я пойду, — сказала я.

Он передвинулся на самый край скамейки, и передо мной открылся синий простор крашеных досок:

— Места полно.

Я прикусила губу. Заманчиво. Особенно учитывая альтернативу — ощущение одиночества, которое, как ни странно, в толпе становится более явным.

— Уверен?

Он пожал плечами — жест, который был призван выразить безразличие, — но его выдали пальцы. Он барабанил ими по колену, наводя на мысль, что под маской равнодушия скрывается нечто иное. Этот крошечный импульс — тонкие пальцы, беспокойно постукивающие по протертому дениму — будто придал образу Хантера человечности.

Я вспомнила, как он смотрел в окно в классе, как резко его спокойствие контрастировало с шумом и криками, доносившимися из-за двери.

— Ну ладно.

Я поднырнула под ветку дерева и подошла к скамейке по выложенной кирпичом дорожке. Ничего особенного. Я посижу со своей стороны, он останется на своей, и мы не будем обращать друг на друга внимания.

Отличная идея — в теории. Но на практике трудновыполнимая. Сидя на своем конце скамейки, я слышала его ровное дыхание, ощущала, как от него пахнет стиральным порошком и еще чем-то мускусным — сандалом — и чувствовала, как он, читая, постукивает ногой по скамейке. Двадцать два удара в минуту.

Я подняла воротник папиной рубашки и натянула рукава на кисти. Я планировала сесть и погрузиться в воспоминания, но не вышло. Из-за того, что рядом был Хантер, я чувствовала себя странно, словно незащищенной. Так что я просто закрыла глаза и подставила лицо под дождь, пытаясь сосчитать отдельные капли, легко, словно перышки, касающиеся моей кожи.

Через три минуты непродуктивных попыток я услышала, как зашелестели страницы комикса:

— Тебя же зовут Майя, правильно? — спросил Хантер.

Испытав неожиданный укол разочарования, я открыла глаза:

— Почти. Мила.

— Извини. Ми-ла.

Хантер старательно протянул мое имя, отчего в нем появилась мелодичность, которой я прежде не слышала.

Он рассеянно кивнул, продолжая барабанить пальцами по левому колену. Я ждала следующего вопроса. Вместо этого Хантер сгорбился и на секунду перестал барабанить, чтобы перевернуть страницу своего комикса. Я попыталась перевести свое внимание обратно на двор, на свои туфли, на что угодно, кроме Хантера, но задумчивый парень с намокшими растрепанными волосами и ростом метр восемьдесят оказался слишком заметным объектом, чтобы его игнорировать. Внезапно мне захотелось еще раз услышать, как он произносит мое имя тем же мелодичным голосом.

Ми-ла.

Я подавила стон. Отлично. Видимо, я заразилась у Кейли ее парнеманией.

Хантер запрокинул голову и закрыл глаза, давая мелким брызгам оседать на щеки и ресницы. Любой другой парень из нашей школы в таком положении выглядел бы глупо, как будто он специально рисуется. Хантер выглядел просто… умиротворенным.

— Тебе ничего, что дождь идет? — спросил он, словно в полусне.

Я взглянула на плывущую над нами серую массу. Тучи не пропускали ни единого луча солнца, отчего вся школа окрасилась в мутные депрессивные цвета.

— С ним даже легче.

Он мельком глянул на меня. Заметив удивленно приподнявшуюся бровь, я тут же пожалела о сказанном. Это было слишком откровенно. Вот-вот он посмотрит на меня с жалостью. Вот-вот…

Вместо этого он мягко улыбнулся:

— Ага, — только и сказал он и закрыл глаза.

Просто «ага». И всё. Но в одном этом «ага» я ощутила больше понимания, чем за целый час обеденной болтовни с друзьями Кейли.

От этого «ага» я почувствовала облегчение, словно я наконец-то наткнулась на кого-то, способного принять меня такой, какая я есть. Принять ту меня, какой я стала после Филадельфии, после папы — а не ту счастливую, ничем не обремененную, не сломленную девушку, которую все хотели бы видеть. Включая маму. Может, вот он, наконец, человек, с которым я могла бы поговорить. Вот только незадача — я никак не могла придумать, что сказать.

Я стала рыться в голове в поисках подходящей темы для разговора. Подумала о лошадях, но я не знала, ездит ли Хантер верхом или, как Кейли, считает, что лошади — «вонючие громадины с огромными зубами». Нет, мне нужно было что-то, что ему интересно.

Что я успела о нем узнать? Немного. Он новенький, он приехал из Сан-Диего. От него пахло в тысячу раз лучше, чем от типа, который сидел рядом со мной на уроках английского… Мой взгляд упал на раскрытый комикс.

— Это о чем?

— «Призрак в доспехах»? Как обычно. Добрые против злых. Майор Мотоко против Кукловода, — он кашлянул и поддел носком рюкзак. — Надо, наверно, его убрать. Намокнет…

Прежде чем он закрыл журнал, я успела мельком взглянуть на красочные рисунки. Я увидела девушку с фиолетовыми волосами и большим пистолетом, стоящую перед какой-то странной машиной. Выглядело интересно и совсем не похоже на то, что таскали с собой в школу местные ребята.

Я подтянула колени к груди и смотрела, как он расстегивает рюкзак и запихивает туда комикс.

— Ты анимешница?

Я крепче обняла ноги, гадая, что ответить.

— Не сказала бы, — выдала я в итоге. Не совсем ложь, но и не неудобная правда. — Но книги читать люблю. Ты эту с собой привез, когда переехал? — Я не могла себе представить, что такое можно купить в Клируотере.

— Ага. У нас в Сан-Диего был классный независимый книжный с коллекцией манги. А если в магазине чего-то не было, можно было через них заказать. — Его печальный вздох отозвался во мне эхом ностальгии. Как ни странно, осознание того, что не я одна тоскую о прошлом, совсем чуть-чуть, но ослабило мое ощущение одиночества. И даже если эта тоска относилась всего лишь к какому-то магазину, она послужила напоминанием: я не одинока в этом чувстве. Хантеру тоже пришлось оставить позади то, что он любил.

Одной рукой все еще обхватывая ноги, я высвободила другую и прижала ее к щеке. И вдохнула поглубже, пытаясь уловить ускользающий папин запах, сладковатый сосновый запах одеколона. Он постепенно растворялся, и я с ужасом ждала того дня, когда он исчезнет полностью, и я потеряю эту последнюю ниточку.

— Придется топать в Миннеаполис, чтобы найти приличный книжный. — Он помедлил, а затем добавил: — Если вдруг тоже захочешь, можем…

— Хорошо, — пробормотала я, пытаясь подавить огромный комок в горле. Доброта Хантера, смерть папы; все мои чувства слились в одну взрывоопасную смесь. В любой момент какое-нибудь из них могло прорваться наружу, и кто знал какое?

— Эй, ты в порядке?

Я с трудом сглотнула и кивнула, боясь сорваться, если заговорю.

— Это рубашка твоего папы?

Я снова кивнула.

— Он умер… недавно?

Я откашлялась, с усилием вдохнула. До сих пор я постоянно жаловалась, что все боятся подступиться к теме папиной смерти. Не ответить было бы лицемерием.

— Ага. Был пожар.

Я услышала, как его подошвы шаркнули по дереву, — он сменил положение.

— Сурово. А ты там была?

Предположительно. Я снова перебрала воспоминания, ища среди них пламя, дым — хоть что-то. Как и в любой другой раз, ничего похожего.

И тут я услышала крик. В моих воспоминаниях кричала девушка.

От этого звука у меня зашевелились волосы на затылке. Но сопровождали этот крик все те же кадры: белые стены, белый медицинский халат. Запах хлорки.

По-прежнему никакого пожара.

— Я не помню.

Я скорее почувствовала, чем увидела его удивление, потому что, как только эти слова вырвались у меня, я закрыла глаза. Я поверить не могла, что действительно это сказала, и все же… сразу стало легче.

Неожиданно я ощутила на своем плече тяжесть его руки.

— Ты в порядке? — повторил он. Мягко.

— Ага. Но мне не хочется больше об этом говорить.

Взглянув на него сквозь упавшие на лицо пряди, я потрясенно обнаружила, что он не смотрит на меня в стиле «Да что с ней такое?» — у Паркер это один из фирменных взглядов.

— Без проблем.

Он закрыл глаза. На этот раз молчание показалось уютным. Если бы мне предложили просидеть так весь день, просто чувствуя себя нормальной в обществе другого человека, для разнообразия, я бы моментально согласилась. Но через какое-то время затрезвонил, захлебываясь, звонок, возвестив о конце обеда.

Хантер застонал. Он поднял вверх свои длинные руки, потягиваясь, из-за чего рубашка обтянула его грудь, подчеркивая мускулатуру. Я почувствовала, как мои щеки вспыхнули, и уставилась себе под ноги. Кейли бы на моем месте завизжала от восторга. Не то чтобы я не воспринимала физическую привлекательность — очевидно, воспринимала. Еще как. Но что в нем было действительно привлекательным, так это его чуткость. Качество, которое другие девушки вообще не принимали в расчет, оценивая, годится ли парень на роль бойфренда.

Когда я об этом подумала, мне сразу захотелось взять его и спрятать от всех к себе в рюкзак.

— Обменяемся номерами? Можно будет потом поболтать, — сказал он.

Я быстро наклонила голову, чтобы он не успел заметить, как моя улыбка растягивается в совершенно дурацкую ухмылку. Я продиктовала ему свой номер, пока вытаскивала мобильник из рюкзака.

— А у тебя какой?

Через две секунды телефон у меня в руках завибрировал.

Наши взгляды встретились, я нажала «Вызов» и поднесла трубку к уху:

— Алло?

— Теперь он у тебя есть, — сказал Хантер в два голоса. Он положил трубку и наклонил голову вбок, чтобы рассмотреть мой старенький Samsung:

— Такие еще делают? В интернете, значит, не лазишь?

Я вздохнула, сердито посмотрев на свой телефон.

— Нет. Моя мама вроде как противник интернета. Вообще противник компьютеров. Она даже ноутбук мне не разрешает завести.

Он посмотрел на меня пораженно, так же как все остальные, когда они узнавали, что мама избегает современных технологий. Одна девушка даже спрашивала, не из амишей ли мы. Но в итоге он просто сказал: «Родители». С понимающей улыбкой.

И мы пошли по тропинке обратно к школе, плечом к плечу.

— Какой у тебя следующий урок? — спросил он, когда мы были почти у двери.

— Алгебра. А у тебя?

— Углубленная химия.

Видали? И вовсе он не тупой.

— Круто.

Когда мы подошли к двери, он перегнулся через меня, чтобы открыть ее. Его рука случайно коснулась моего плеча, и по моему телу пробежала дрожь. Я вошла в забитый холл, пытаясь подобрать название этому странному чувству, когда неподалеку раздался знакомый голос.

— А, Мила, вот ты где! И ты… наткнулась на Хантера?

Кейли стояла в паре метров от нас, скрестив руки на груди, образуя длинноногое препятствие на тяжелой платформе, которое школьникам приходилось огибать, чтобы не врезаться. Ее акцент на слове «наткнулась» не остался для меня незамеченным даже в гаме голосов и шагов спешащих на уроки ребят.

Ее взгляд коснулся меня, подольше задержался на Хантере и еще дольше — на мобильных, которые мы все еще сжимали в руках. Я спешно запихнула свой в рюкзак, хотя и не была уверена, из-за чего, собственно, нервничаю. Я ведь не сделала ничего плохого.

Она подошла ближе, сверкнув улыбкой — не такой широкой, как обычно.

— И чем вы там занимались? Мила тебе помогала заполнять бумажки?

Хантер пожал плечами и встряхнул головой, откинув волосы с лица:

— Что-то вроде того, — ответил он. И он подмигнул мне, погружаясь в поток школьников, бредущих по коридору.

Кейли прижала руку к груди, глядя ему вслед.

— Обожаю загадочных парней.

Но стоило ему скрыться из виду, как вся ее игривость пропала. Она резко развернулась ко мне, уперев руки в бока:

— Так ты поэтому не пошла с нами обедать, чтобы Хантер достался тебе одной? Ты что, теперь сталкером заделалась? Боже, Мила, это просто противно! — Ее щеки пошли красными пятнами, а голос с каждым вопросом повышался, из-за чего проходящие мимо ребята стали бросать на нас косые взгляды. Две девчонки из нашего класса начали перешептываться, а один парень толкнул своих приятелей локтем в бок, кивнув в нашу сторону, и все трое расхохотались.

— Тшш! — прошипела я.

— А что, ты стесняешься? — еще громче спросила она. — Обсуждать ХАНТЕРА?

На нас обернулось еще несколько человек, возвращая мне чувство загнанности. Мои мышцы напряглись. Захотелось скрыться от всеобщего внимания. Сейчас же.

Быстрым движением, незаметным со стороны из-за положения ее тела, я схватила Кейли за руку выше локтя. Я подтащила ее к выходу и рванула дверь на себя. Сила инерции вышвырнула нас обеих во двор, подальше от толп школьников и их чересчур любопытных взглядов.

— Мила, мне больно! — Кейли попыталась вырваться из моей хватки.

Я посмотрела вниз и с растущим ужасом осознала, что все еще сжимаю ее руку. Я разжала пальцы, и Кейли другой рукой тут же стала растирать пострадавшее место.

— Да что с тобой такое? — возмутилась она, обвиняюще глядя на меня своими большими карими глазами.

Я покачала головой, ошеломленно глядя на то, как она одной рукой поддерживает другую. И правда, что со мной такое?

Я поверить не могла, что вот так ни с того ни с сего вцепилась в Кейли. Ужас какой.

— Кейли, извини, пожалуйста. Я не хотела сделать тебе больно. Просто там было столько народу, и я… у меня иногда случаются приступы клаустрофобии. Я не специально.

Учитывая мой прыжок на лошади и приступ паники в «Дейри Куин», я в последнее время как-то много всего делаю, не думая. Слишком много.

— Ты психованная, ты в курсе? — заявила Кейли, все еще сжимая свою руку.

Я энергично закивала, спеша выразить свое согласие:

— Я с этим разберусь, обещаю.

— Уж постарайся, — сказала она и, покачав головой напоследок, ушла.

После я пыталась отогнать от себя мысли об этом инциденте. Честно пыталась. Но не могла, из-за грызущего меня смутного беспокойства. По правде говоря, я даже не старалась применить силу, хватая Кейли за руку. И уж точно не старалась сделать ей больно.

Как же это тогда произошло?

 

Глава пятая

Тревога все еще грызла меня после ужина, когда меня оторвал от книжки мамин крик:

— Мила, иди сюда!

Со вздохом я затолкнула закладку в середину «Рассказа служанки» и скатилась с зелено-золотого лоскутного одеяла, от которого всегда слегка пахло нафталином и лавандой. Решив, что мама хочет отправить меня проведать лошадей, я нацепила валявшиеся на полу кроссовки и спустилась вниз.

Мама ждала меня у вешалки, практически утопая в коричневом флисовом одеяле, конец которого она перекинула через плечо. Ее лицо озарила непривычно широкая улыбка. От этой улыбки, предназначавшейся мне, желание вернуться в постель, к книжке, растаяло окончательно. Это была улыбка из прежних дней. Улыбка, которая отчасти прогнала мое ощущение одиночества и предвещала перемены к лучшему.

Сначала я даже не хотела ничего говорить, боясь голосом нарушить волшебство момента, но любопытство победило:

— Что мы будем делать?

Она раскрыла входную дверь:

— Мы пойдем смотреть шторм.

Я болтала ногами, сидя на краю шаткого крыльца. Мамино предложение выйти на улицу посмотреть шторм сначала показалось мне безумным, не говоря уже о том, что оно было совершенно не в ее духе. Но я не могла отказать, только не сейчас, когда такие знаки внимания от нее можно было по пальцам пересчитать.

Капли дождя шлепали в мои раскрытые ладони. Как обычно, мама оказалась права: шторм на Среднем Западе, увиденный собственными глазами, — это нечто особенное. Яркое световое шоу в небе, густой и влажный воздух, из-за которого джинсы прилипли к ногам, окутавший нас запах озона и сырой земли.

— Потрясающе, правда? — спросила мама.

Не веря своим глазам, я ошеломленно смотрела, как она стянула сапоги и бросила их через плечо. Они ударились о крыльцо с глухим стуком. Мама вытянула ноги вперед, под дождь, и пошевелила пальцами со вздохом, выражавшим чистое блаженство. Нда. Совершенно не в ее духе.

— Советую попробовать.

Мои башмаки моментально слетели с ног, пока она не успела сообразить, что шторм повредил ей мозг. В тусклом свете и тумане наши голые ноги стали призрачно-белыми, сияющими.

— Классное ощущение, правда?

Кроме того, что капли мокрые, я мало что ощущала, но мамино наслаждение оказалось заразным. Что было действительно классным, так это ее расположение ко мне.

— Определенно.

Ночное небо прорезала еще одна полоса света. На мгновение весь Клируотер оказался освещен, словно кто-то включил гигантский прожектор. И так же быстро вспышка погасла, и вернулась темнота, нарушаемая только светом из окна нашей кухни.

— Раз тысяча, два тысяча, три тысяча, четыре тысяча, пять… — над головой раздался низкий рокот, прервав мамин странный монотонный счет.

— А зачем ты считаешь?

— Просто… это то, что мы раньше делали вместе.

Я замерла, перестав болтать ногами. Мама редко говорила о прошлом, особенно о том, что мы раньше вместе делали. У меня возникло стойкое впечатление, что больше всего на свете она хочет забыть о прошлом. Начать жизнь здесь, в Клируотере, с чистого листа.

В моей голове закрутилось множество вопросов. Решив, что начинать стоит с малого, я остановилась на одном из самых безобидных.

— А мне нравились лаки для ногтей? В смысле, раньше? — спросила я, вспомнив разговор с Кейли в «Дейри Куин».

Когда мама поморщилась даже от такого простого, белого и пушистого вопроса, я поняла, что решение было правильным. Я задержала дыхание, наполовину готовая не услышать ответа.

— Да. Когда ты была маленькой. Но… тебе нравилось красить только ногти на ногах и только при условии, что мы с папой тоже накрасим себе ногти.

Она начала нерешительно, но чем дольше она говорила, тем больше рассказ набирал обороты:

— Вообще-то, один раз папа забыл смыть лак и пошел в таком виде в тренажерный зал… Ну, ты представляешь, как на него там смотрели. — Она протянула руку и сжала мое плечо, смеясь. — Можешь себе это представить? Твой отец, с его мужественным видом… щеголяет розовыми ногтями с блестками.

И, руководствуясь ее словами, я смогла это представить. Вот мой отец, крупный, темноволосый мужчина. Он стоит в раздевалке в шортах и качает головой, глядя на свои блестящие ногти. Я несколько мгновений наслаждалась этой картинкой, прежде чем продолжить. Я осмелела от маминого смеха, от ее руки на моем плече.

— А врачи что-то делали с моими ушами, после пожара?

Она убрала руку, и я тут же поняла, что сделала ошибку, зашла слишком далеко. Но я упорствовала:

— Я вспомнила кое-что. Человека в белом халате. И он что-то делал с моим ухом…

Бесполезно. Даже в полумраке мне было видно, как плотно сжались ее губы. Она обхватила себя руками за талию, повернула голову в сторону от меня, для полноты картины ей не хватало только заклеить рот изолентой и поднять табличку «НЕ СПРАШИВАЙ».

— Почему ты не хочешь мне отвечать? — прошептала я, и знакомое чувство отвергнутости навалилось мне на плечи. — Пожалуйста. Мне ведь тоже тяжело. — В моем голосе зазвучали противные умоляющие нотки, но я ничего не могла с собой поделать.

Она приподняла руку, будто собираясь погладить меня по щеке, как она это делала в Филадельфии каждый вечер перед сном, раньше, когда ее ногти были чистыми, а не коричневыми от въевшейся грязи и остро пахнущими лошадиной мазью, как сейчас. Я затаила дыхание, чувствуя, как с каждой секундой мы отдаляемся друг от друга. Как от страстного желания вернуть этот вечерний ритуал колотится мое сердце.

Тут мама сложила руки на колени и развернулась обратно к небу.

Я с силой сжала пальцы ног, подавляя подступивший к горлу крик. Может, дело в том, что из-за провалов в памяти я забыла какой-то свой ужасный поступок? Может, поэтому мама не в состоянии воскресить наши прежние отношения? Как так вышло, что я потеряла обоих родителей, когда в пожаре погиб только один?

Под волосами я украдкой прижала дрожащую руку к собственной щеке, словно ожидая, что прикоснусь к чему-то отвратительному. Но моя кожа оказалась совершенно нормальной на ощупь. Слегка скользкой из-за влажного воздуха, но теплой и мягкой. И ничего такого, что могло бы отпугнуть мать.

— Почему ты меня больше не любишь? — прошептала я, ни к кому, по сути, не обращаясь. Потому что знала — она не ответит.

Я встала. Шторм все еще свирепствовал над головой, но мой интерес к нему утекал как вода, которая капала с моей рубашки, собираясь в лужи на полу.

— Считать нужно, если хочешь узнать, как далеко на самом деле гроза. Примерно по три секунды на километр.

Мамин ровный голос остановил меня после первого же шага. Это что, у нее такой способ помириться? «Извини, Мила, обнять не могу, зато могу нагрузить случайными фактами о грозе».

Вот спасибо.

Я не обязана была это слушать.

Подгоняемая гневом, я быстро оказалась у двери. Я открыла ее, намереваясь найти убежище в своей комнате, где меня ждали Этвуд и одеяло с душком.

— Скорость света больше скорости звука, поэтому сначала мы видим молнию и только потом слышим гром.

Мои пальцы сжались на ручке двери. Я хотела от нее любви, а вместо этого получила пассаж о скорости звука. Серьезно?

— Кроме того, разряд молнии на самом деле идет не с неба на землю, как мы это видим. Он поднимается с земли вверх.

Это была, последняя капля. Грохот захлопнувшейся двери эхом отозвался в ночи. Я резко развернулась, со злостью уставившись на мамину стройную спину и гладкий, спокойно лежащий на ней хвост:

— Зачем ты мне все это рассказываешь?

Хотелось закричать: «Мне плевать, как возникает молния и с какой скоростью доходит звук! Для меня есть вещи поважнее!» Потеря памяти и потеря ее любви, мучительная боль в сердце, которая никогда не проходит. А не какой-то дурацкий шторм посреди дурацкой Миннесоты.

А не…

По небу пробежала еще одна белая линия. На миг вспышка осветила осевшее крыльцо и мамину руку, сжимающую этот дурацкий зеленый камешек на цепочке, и все снова ушло в темноту. Но искра понимания осталась со мной.

— Ты хочешь сказать, что некоторые вещи не такие, какими кажутся? Но что, мам? Что не такое, каким кажется?

Скрип досок и рокот грома, но ответа не последовало.

Нет ответа. Ясно. И, видно, что бы я ни сказала, это ничего не изменит. И все же я поправила ее, испытывая мрачное удовлетворение:

— Ты, кстати, ошиблась. Не все видят молнию вверх ногами. Я вижу как есть.

Но не успела я направиться в дом, как мой торжественный уход со сцены что-то прервало.

Я прислушалась:

— Ты это слышала?

— Что?

— Шум. Из конюшни.

Сквозь стук дождя я снова это услышала: что-то лязгнуло.

— Вот опять.

Мама мгновенно оказалась на ногах. Она босиком подлетела к входной двери, распахнув ее так резко, что та врезалась в упор и отскочила назад. Мама метнулась внутрь и вскоре возвратилась с огромным фонариком наперевес. Он хранился у нас в кухонном ящике на случай чрезвычайных ситуаций. Вооруженная, она спрыгнула с крыльца и побежала в сторону конюшни.

— Мам?

Когда она не обернулась на мой оклик, я бросилась за ней, шлепая босыми ногами по тропинке; между пальцами хлюпала грязная вода. Завернув за угол нашего домика, я как раз успела увидеть, как мама подбежала к большой двери конюшни. В ответ на ее появление изнутри раздалось ржание и фырканье. Громче, чем обычно.

Кто-то оставил дверь открытой.

По шее пробежали мурашки. Я подошла к маме и встала за ней, а она тем временем распахнула дверь.

— Кто здесь? — позвала она, щелкнув фонариком.

Ее голос, как всегда спокойный и уравновешенный эхом отдался от стропил. Но в правой руке она держала наготове супердлинный, супертяжелый фонарик. На уровне плеча, как бейсбольную биту.

В ответ последовала тишина, если не считать прерывистый стук капель по крыше. И тут одна из лошадей пронзительно заржала, под беспокойными копытами зашуршала солома.

Мама сделала четыре осторожных шага внутрь, пригнувшись, словно какая-то дикая кошка. Вроде бы нечему удивляться, я знала, что мама способна сориентироваться в абсолютно любой ситуации. И все же превращение тихого ветеринара в крадущегося тигра немного пугало. Почему пара странных звуков вызвала у нее такую реакцию?

Казалось, все было нормально. Знакомая смесь кисло-сладкого запаха сена и мускусного запаха лошадиного пота. По обе стороны пустого прохода — стойла из сосновых досок в полном порядке, и все двери закрыты, как это и должно было быть. Так как мы обычно оставляли зеленые решетки в окошках открытыми, из них высунулись несколько любопытных голов. Тоже нормально.

И все же… практически невозможно, чтобы мама забыла запереть эту дверь. Только не после той минилекции, которую она мне прочла сразу после переезда. Плюс она всегда так бдительно следила за тем, чтобы мы запирали за собой гостевой домик, что можно было подумать, у нас под матрасами хранятся алмазы.

Мама глянула через плечо назад и заметила меня. В ее широко раскрытых голубых глазах за забрызганными стеклами очков, в том, как она ткнула пальцем в сторону двери, чувствовался страх.

— На выход, — одними губами скомандовала она.

Я стиснула челюсти и покачала головой, несмотря на то что втягивать воздух в постепенно сжимающиеся от ужаса легкие становилось проблематично. Ни за что не оставлю ее здесь одну с этим… с чем бы то ни было.

Видимо, упрямство было написано у меня на лице, потому что она не стала утруждать себя еще одной безнадежной попыткой прогнать меня. Вместо этого она жестом направила меня к стойлам справа, а сама крадучись пошла вдоль левого ряда.

Она перегнулась через верх первого стойла, заглядывая внутрь в поисках неведомо чего. Но ее паранойя была заразной. Чувствуя себя на взводе, готовой взорваться от малейшего шороха, я заглянула в первое стойло по своей стороне. Ноги Доброго Джима. Увидев меня, большой чалый мерин подошел, тяжело топая, и ткнулся носом мне в лоб, надеясь, что я сейчас достану из кармана морковку. Кроме него, в стойле никого не было. Перегнувшись внутрь, я осторожно взяла жестяное ведро и чомбур со стальным карабином. На всякий случай. Не самое подходящее оружие, но лучше, чем ничего.

Я проверила следующие два стойла. Никого, кроме сонных лошадей.

Что-то лязгнуло.

Громко. Так же громко, как в первый раз. Звук донесся из-за угла.

Мама резко обернулась в ту сторону. Я на цыпочках подкралась к ней по бетонному полу, стараясь не наступать на клочки сена, но не обращая внимания на слой песка и других малоприятных субстанций, налипающих на мои голые ступни.

Стоило мне оказаться достаточно близко, как мама одной рукой крепко схватила меня за голову, прижав губы к моему уху. Мое сердце бешено заколотилось.

— Я пойду проверю, — прошептала она. — Стой здесь. Услышишь что-то — беги.

Я попробовала было помотать головой, но она обхватила меня крепче, еще сильнее прижимая к себе. Ее дыхание со свистом срывалось с губ, ударяясь в мочку моего уха, в котором кровь уже стучала так, что оно едва не дергалось.

— Мила, пожалуйста.

Как только она отпустила меня и зашла за угол, я бесшумно двинулась следом, сжимая свое импровизированное оружие так, словно это были мечи, а не пара сельхозинструментов.

Повернув за угол, я увидела, что окошки первых трех стойл в этом ряду плотно закрыты. Эти пустые. Таких тут было много, ими обычно пользовались гости Гринвудов, которые приезжали, когда семья оставалась на ранчо. Мама прокралась мимо них. Она двигалась так тихо, так плавно, что ее конский хвост практически не подпрыгивал при ходьбе.

До конца ряда оставалось три стойла, когда мы снова услышали этот звук.

Лязг.

Мы как по команде развернулись в сторону крайнего стойла справа. У меня перехватило дыхание. Если в конюшне спрятался какой-нибудь маньяк или конокрад, он наверняка слышал грохот сердца в моей грудной клетке.

Но было и еще кое-что, помимо панического стука сердца. Мышцы напряглись в ожидании. Я почувствовала непоколебимую готовность помочь маме.

Что бы ни случилось.

Бесшумно ступая, мама осторожно направилась к последнему стойлу, я — следом. Я смотрела, как ее тонкие умелые пальцы обхватили ручку, нажали, и дверь раскрылась.

Мэйси испуганно заржала, когда мама перескочила через порог с фонариком наперевес. Мгновение спустя рука с длинным черным фонариком медленно опустилась.

Я услышала мамино «Какого..?» и заглянула в стойло. Никого, кроме Мэйси, там не было.

Пока я чесала мягкую морду лошади, мое сердце стало биться немного спокойнее. Тем временем мама по очереди осмотрела все предметы вокруг, прощупывая руками стены. Она остановилась у висящего на стене ведра для корма.

Потянувшись, она взялась за край ведра, отодвинула его от стены и толкнула обратно.

Ведро лязгнуло.

— Глупышка! Так это ты шумела, играла с ведром? Миссис Гринвуд меня об этом предупреждала, — сказала мама, и ее смех зажурчал как вода; такого легкого, естественного смеха я от нее уже целую вечность не слышала. От этого звука мои мышцы расслабились, как будто открылся невидимый клапан, и все напряжение ушло через него. Часть меня хотела к ней присоединиться. Другая часть беспокоилась. Подобная реакция не в мамином духе. Это папина смерть в итоге довела ее до такого состояния?

Но, когда мама мягко обняла меня за плечи и улыбнулась мне, я дала волю смеху, игнорируя назойливые голоски в голове.

Я, словно белка, была вынуждена прятать про запас каждый найденный клочок любви. Никогда не знаешь, когда придет зима, во время которой даже эти обрезки будут в дефиците.

Улыбка соскользнула с маминого лица, когда мы подошли к выходу из конюшни.

Я проследила за направлением ее взгляда и поняла, о чем она думает.

— Прости, что не закрыла дверь. Я торопилась и из-за этого забыла.

Услышав это, она нахмурилась. Но тут же отшутилась:

— Вообще-то я даже рада, что это была ты. Но только в этот раз, — поспешно добавила она. — В дальнейшем будь внимательнее.

Только вот я была вполне уверена, что закрывала за собой дверь. Но, когда мы бежали обратно к дому, я почувствовала, что приврала не зря. Незачем было давать маме лишний повод для беспокойства. То есть, несмотря на ее очевидный мандраж, мы ведь по-прежнему были в Клируотере. Разве в этом городе может что-то случиться?

Мне стоило бы задаться вопросом: как я вообще могла с такого расстояния услышать, как Мэйси гремит своим ведром? Но эта мысль мне и в голову не пришла. А потом стало слишком поздно.

 

Глава шестая

На следующее утро я впервые за несколько недель проснулась почти счастливой. Из-за новообретенной близости между мной и мамой улыбаться хотелось чаще, а школьные коридоры стали меньше давить на меня. Дойдя до своего шкафчика, Кейли прищелкнула пальцами:

— Блин, экономику в машине забыла. А я хотела на классном часе посидеть поготовиться к тесту.

Вчерашняя напряженность между нами, похоже, прошла. Я не напоминала ей о ее вчерашней выходке, а она, в свою очередь, не заговаривала о моей.

— Хочешь, я с тобой схожу? — Одновременно с моими словами раздался предварительный звонок на урок.

Она быстро, насколько позволяли ее пятисантиметровые каблуки, засеменила к выходу.

— Нет, ты иди, — крикнула она через плечо. — Я всего на секунду.

В классе я уселась на свое обычное место. И хотя я специально пыталась не обращать внимания на уже собравшихся учеников, по-видимому, эта задача оказалась слишком сложной для моих аналитических способностей. Пять парней, три девушки. Хантера среди них не было.

Но я все равно всем улыбнулась.

Я зарылась в рюкзак в поисках тетрадки. Но даже так я почувствовала появление Хантера за несколько секунд до того, как он плюхнулся на стул Кейли рядом со мной.

— Здоров, — сказал он своим мягким голосом; сквозь пряди растрепанной челки его голубые глаза смотрели прямо на меня.

— Привет. — От волнения у меня внутри все затрепетало. Глупо. Это же просто парень. Ну ладно, не совсем так. Это парень, который, так уж вышло, понравился Кейли.

Кейли, которая вот-вот вернется, рассчитывая занять свое место.

Что бы там ни трепетало, а парню придется пересесть.

В этот момент Хантер скинул рюкзак на парту и положил на него голову. Закрыл глаза.

Мое сердце растаяло, превратившись в груду вязкой бесформенной массы. Он выглядел таким усталым, даже казался младше с этим веером темных ресниц под закрытыми веками. Его рот тоже смягчился. Мне вдруг ужасно захотелось провести пальцем по изгибу его верхней губы.

Ничего себе.

Меня настолько захватила эта безумная мысль, что, услышав в коридоре цоканье приближающихся шагов, я сначала не обратила на него внимания. Это было цоканье, которое издают туфли на каблуках.

О нет.

Я выпрямилась.

— Хантер, тебе придется… — меня прервал последний звонок, одновременно с которым я услышала тихое аханье с порога за моей спиной.

Кейли стояла в дверях, ее губы со свежим слоем блеска раскрылись от удивления. Она сделала два шага в сторону своей занятой парты и остановилась, неуверенно поправляя свою фиолетовую тунику, ее взгляд заметался между Хантером и мной.

— О Кейли! Хантер просто на минутку присел… — начала я, но меня снова прервали, на этот раз — миссис Стегмейер.

— Мисс Дэниелс, займите, пожалуйста, свободное место, если не хотите, чтобы я записала вам опоздание, — сказала учительница, выглядывая из-за журнала.

Взгляд Кейли на лишнюю долю секунды задержался на ее обычном месте, побудив меня к действию.

— Хантер, — прошептала я. Его ресницы взметнулись вверх. Под этим сонным взглядом голубых глаз выгонять его стало в сто раз труднее. — Эм, ты не против пересесть? Это место Кейли.

Он выпрямился, посмотрел на Кейли так, словно увидел ее впервые, и встал, стащив рюкзак со стола.

— Ага. Извини, — сказал он. Его глуповатая улыбка была лучшим из того, что он мог бы сделать для Кейли на прощание, я прямо-таки видела, как она растаяла. Хантер размашисто прошагал к той парте, за которой сидел в прошлый раз.

Кейли протиснулась на освобожденное место, пока миссис Стегмейер нетерпеливо барабанила ногтями по столу, и с глубоким вздохом опустилась на стул.

— Он согрел его для меня, — прошептала она, картинно обмахиваясь тетрадкой как веером. — В эту самую минуту меня согревает тепло тела Хантера Лоува.

На меня обрушилась такая волна облегчения, что я захихикала громче, чем собиралась.

— Девочки, тише, пожалуйста. Сейчас будут объявления, — предупредила миссис Стегмейер.

И действительно: динамик взвизгнул, и из него полился чрезмерно бодрый голос председателя школьного совета.

Вполуха слушая о предстоящей благотворительной акции с мойкой машин, я шепнула Кейли:

— Он просто пришел и… уселся. Без приглашения.

Хотя, по правде говоря, не то чтобы я при этом отгоняла его палкой.

Она махнула рукой:

— Да ладно, всё в порядке.

В порядке, всё в порядке.

— Девочки, тшш!.. — миссис Стегмейер сердито постучала указательным пальцем по губам.

Но как только учительница отвернулась, Кейли наклонилась к моему уху и прошептала:

— Серьезно, не переживай. Не вижу ничего плохого в здоровой конкуренции.

Что?

— Кейли, — начала было я, но тут журнал посещаемости с громким хлопком ударился о стол.

— Последнее предупреждение, еще раз — и я вас рассажу, — сказала миссис Стегмейер. От возмущения ее акцент, как обычно, усилился.

Я откинулась на спинку стула и остаток классного часа держала рот на замке. Но в голове у меня продолжали крутиться слова Кейли.

Здоровая конкуренция? За Хантера? Мне эта идея совсем, совсем не понравилась.

 

Глава седьмая

Дряхлый пикап Кейли, подпрыгивая, ехал по грунтовой дороге, увозя нас от школы. Учитывая хруст гравия под колесами и захлебывающийся рев престарелого двигателя, уровень шума был довольно высокий. При этом в салоне висела оглушительная тишина. Кейли вцепилась в руль, на который был натянут чехол «Зебра», и смотрела прямо на дорогу, отказываясь обращать на меня внимание.

— Кейли, клянусь, я и понятия не имела, что Хантер переводится в мою группу по литературе.

Я уже минут десять пыталась доказать свою невиновность, но каменное лицо Кейли еще ни разу не смягчилось от моих заявлений.

Вот вам и «здоровая» конкуренция.

Я вздохнула и отвернулась к окну. Я увидела, как вдали на склоне холма ветер треплет блестящие черные пряди на лоснящейся красновато-каштановой шее. Великолепный крупный жеребец вскинул голову, встал на дыбы и рванулся с места в грохочущий галоп.

Лошади. Одна из двух причин, по которым мне удалось не сойти с ума, когда я только сюда переехала.

Второй причиной была Кейли.

Я снова украдкой взглянула на нее, но вместо привычной улыбки опять увидела лишь плотно сжатые губы. Я не могла вспомнить ни одной поездки в этой машине без саундтрека из непрекращающейся болтовни Кейли, которая всегда меня смешила. Теперь смогу.

В моей голове сложилось идеальное изображение Хантера, с небрежными прядями мягких каштановых волос и пронзительными голубыми глазами. Вот глупая. Если представлять его сейчас, все станет только сложнее. Но даже если Хантер Лоув — самое интересное событие в Клируотере за последние… даже нет, за все время его существования — по крайней мере, с тех пор как я здесь поселилась — какая-то глупая влюбленность не могла стать важнее дружбы. Не так меня мама воспитывала.

Нужно было положить этому конец. Мне не хватало болтовни Кейли. В конце концов, я ведь только из-за нее не стала полным изгоем в школе. За это я определенно была перед ней в долгу.

— Слушай, ну это просто смешно. Мы не должны ссориться из-за какого-то парня… только потому, что он не фанат сельских развлечений и не одевается как пугало, — добавила я, чтобы разрядить обстановку. Хотя для меня Хантер значил гораздо больше. Было что-то такое в его спокойном, внимательном взгляде, когда мы разговаривали, как будто ему действительно было не все равно. Из-за этого весь мир вокруг просто растворялся.

А мне сейчас это было очень нужно — не видеть мир вокруг. Но не за чужой счет.

Мне показалось, что Кейли все-таки ослабила свою мертвую хватку на руле, совсем чуть-чуть.

Она села немного по-другому, отчего скрипнули пружины в сиденье. Но так и не улыбнулась.

— Даже не знаю, Мила, — сказала Кейли, наконец посмотрев в мою сторону. — Как я пойму, могу ли я тебе доверять?

— Честное слово — я не просила его перейти в мою группу по литературе. Если не веришь мне, можешь спросить у него.

Я бы и рада была поверить, что он перевелся из-за меня, но он мне сказал, что причиной было исключительно желание проходить более сложные произведения.

Кейли убрала одну руку с руля, чтобы расправить воротник-хомут своего бирюзового свитера — очередной потрясающей самодельной вещицы.

— Да ну тебя. Он подумает, что я совсем дура. — Но в ее голосе уже не было той резкости, которая звучала в нем минуту назад.

Она глянула на меня, покусывая нижнюю губу. Наконец ее плечи расслабились.

— Хотя я и без того весьма успешно веду себя как дура, правда?

— И что, я тоже, — ответила я. Думая не столько о Хантере, сколько о том случае, когда я схватила Кейли за руку.

Ее улыбка была робкой, а не беззаботной, как я привыкла. Но что поделаешь, бери, что дают.

— Так что давай просто… стоп! О боже, это же он! — заорала Кейли.

На мгновение здравый смысл меня покинул. Нет… этого не может быть…

Взвизгнули тормоза, и мои глаза распахнулись. Я повернулась, выискивая, на кого показывал палец Кейли. Секундное замешательство, следом за которым нахлынула досада. Хантер. Она имела в виду Хантера.

Кого же еще.

Цепляясь за ускользающее самообладание, я ждала, пока мы пригромыхаем к обочине.

— Опусти стекло, быстрее! — скомандовала Кейли, приглаживая пальцем несколько выбившихся прядей. Хантер как раз обернулся посмотреть, кто к нему подъехал, и стоял, засунув руки в карманы черных брюк карго.

Даже отдав себе строгий приказ сохранять хладнокровие, я не могла не испытать прилив волнения, когда увидела его. Я открыла окно, прокрутив ручку, которая вечно заедала у младшего брата Кейли и ее мамы, но не доставляла никаких проблем мне. Без стекла, перекрывавшего воздух, в салоне еще крепче запахло навозом.

— Привет, Мила, — сказал Хантер. Как обычно, я обратила внимание на то, как его губы изогнулись в несимметричной улыбке, левый уголок чуть выше правого. Когда он наклонил голову вбок, капюшон его черной толстовки съехал, высвободив уже ставшую знакомой копну каштановых кудрей. Кудрей, которые выглядели невероятно мягкими, и прямо-таки умоляли меня запустить в них пальцы.

Так, это точно нужно прекращать. У нас с Кейли уговор.

Я заставила свой голос звучать беспечно:

— Привет, Хант…

— Хантер! — завизжала Кейли. — Здорово, давай с нами? Мы сейчас едем в «Дейри Куин», и я категорически не советую отказываться от одного из лучших развлечений, которые может предложить этот город! — Чтобы лучше видеть Хантера, Кейли перегнулась через меня — пришлось вдавиться затылком в хрусткий старый подголовник, чтобы ее пахнущие грейпфрутом волосы не лезли мне в рот.

И постойте-ка — с каких это пор мы едем в «Дейри Куин»?

Я ухитрилась извернуться и выглянуть из-за ее головы. Голубые глаза Хантера тут же встретились с моими, ища подтверждения. У меня снова возникло это ощущение, когда «мир растворяется». Я почувствовала, как, вопреки всем благим намерениям, мои губы растягиваются в дурацкой улыбке.

— Звучит неплохо, — наконец заявил он, по-прежнему глядя на меня.

Тем временем улыбка на лице Кейли угасла. Она увидела, как он смотрит на меня, и ее глаза сузились. Она пару раз подпрыгнула на сиденье, подняв хор скрипучих пружин, но теперь ее радость казалась наигранной.

— Ура! Мила, перелезь назад, чтобы Хантер мог сесть спереди, хорошо? Не стоит пугать новичка поездкой в кузове пикапа!

Ха-ха, очень смешно.

— Отличная шутка, Кейли. А может, я просто придвинусь ближе к тебе?

Улыбка спала с лица Кейли. Она понизила голос:

— Ага, чтобы ты могла вся такая прижаться к нему, как седло к лошади? — прошипела она.

Она что, серьезно?

— Всего пару минут назад ты мне признавалась, что вела себя как идиотка. И знаешь, что? Ты опять начала, — прошептала я в ответ.

Кейли зло посмотрела на меня, прежде чем махнуть Хантеру:

— Подожди секунду — Мила как раз собиралась выйти. Хочет свежим воздухом подышать.

Я вытаращилась на нее, стараясь убедить себя, что подруга ведет себя как сумасшедшая просто потому, что Хантер захватил ее врасплох. Позже мы вместе посмеемся над ее помешательством.

Но тут она снова понизила голос и заявила:

— Моя машина — мои правила. Или ты пересаживаешься, или идешь пешком.

Ясно, значит посмеяться не выйдет.

— Ты ведь это несерьезно.

— Вылезай.

Единственной причиной, по которой я открыла дверцу и спрыгнула на траву, стало внезапное напряжение в мышцах рук. Я не чувствовала уверенности, что не попытаюсь снова схватить ими Кейли.

И в этот раз, возможно, за шею.

Когда Хантер, не успев забраться внутрь, увидел, что я вылезаю, его улыбка угасла:

— Ты что, уходишь?

— Нет, просто перебираюсь назад, — сказала я. Его удивленно поднятые брови заставили меня почувствовать себя полной дебилкой. — Знаешь, эм, приятно иногда посмотреть на пейзаж с другого ракурса.

Высказав эту нелепую идею, я захлопнула свой болтливый рот и потопала обходить пикап, залезла на помятый задний бампер и, оттолкнувшись с ненужной силой, вскочила на платформу. Дурацкий «Шевроле» откликнулся стоном.

— Это безумие, — сказал Хантер. — Может, лучше я…

— Да нет, все в порядке. Мне нравится так ездить. Тут прикольно.

Не глядя на него, притворяться стало гораздо легче.

— Ты уверена? — спросил он с сомнением в голосе.

— Ага. Абсолютно.

Спустя еще несколько секунд передняя дверца, скрипнув, закрылась. Пикап загромыхал по дороге.

Я пробралась в начало платформы, чтобы можно было облокотиться о кабину. В Филадельфии меня бы никогда в жизни не попытались заставить ехать в кузове пикапа. Это просто варварство. Не говоря уже о том, что это противозаконно.

Я с силой ударила ногой по платформе. С такой силой, что кусок краски откололся.

Так ей и надо. Кейли потом за многое придется ответить. Неудивительно, что у них с Паркер такое взаимопонимание.

Пикап набирал скорость. Чтобы волосы не лезли в рот, приходилось то и дело хватать их руками. Даже сквозь шум и грохот машины мне удавалось разобрать диалог внутри кабины. Наверно, в заднем стекле были трещины.

— Ты уверена, что она там в порядке? — спросил Хантер. Я не сводила глаз с убегающих деревьев, представляя, как он вытягивает шею, чтобы посмотреть, как я. Не хватало еще ему увидеть меня с красным от ветра лицом и прической, как у горгоны Медузы.

Одно из первых открытий, сделанных мной в Клируотере: во время поездки в пикапе любая прическа неизбежно портится.

— О, в полном. Я же говорила, она любит ездить в кузове. Наверно, в Филадельфии привыкла.

Я сердито вперилась взглядом в заднюю стенку.

— Ах да, она же из Филадельфии. Когда, говоришь, она переехала?

— Около месяца назад.

— Я слышал, в Филадельфии насыщенная культурная жизнь. Ей там нравилось?

— Да, наверно, — даже сидя в кузове, я слышала, как в голосе Кейли скапливается раздражение, словно пыль, тонким слоем покрывавшая платформу, а теперь, благодаря перераспределению мест, и мои джинсы. — О, я знаю один прикол, который не получится устроить в таком большом городе, как Филадельфия… дрэг-рейсинг. Ну-ка, сейчас посмотрим, на что способен мой старичок!

Тут до меня дошел смысл ее слов. Дрэг-рейсинг? Гонки на ускорение? Она что, вообще забыла, что сзади сижу я?

— Эй, Кейли! — Едва я развернулась, чтобы постучать по стеклу и привлечь ее внимание, как пикап рванулся вперед. Я пошатнулась и упала, врезавшись ладонями в железо платформы. Спереди раздался торжествующий вопль Кейли, за которым последовало еще одно резкое ускорение. Я схватилась левой рукой за борт.

Волосы бешено хлестали меня по лицу, а пикап ехал все быстрее и быстрее, подскакивая на ухабах и добивая свою не самую крепкую подвеску. Мне было слышно, как Хантер призывает Кейли сбавить скорость, слышно, как усилилось гудение мотора, когда она надавила на газ, и я почувствовала, что машина ускоряется. Но помимо всего этого, я начала ощущать нечто новое, нечто неожиданное: едва заметный трепет приятного возбуждения. Кайф от осознания опасности начал затмевать страх, как в тот раз, когда Нега зашла на прыжок.

Это и правда довольно весело. Ветер подхватил мой захлебывающийся смех и сорвал его с губ, а я медленно разжала руку и отпустила борт. Может, переезд из большого города в сельскую дыру на всех так влияет… превращает в адреналинового наркомана. Мое тело словно готовилось к чему-то, для чего оно было создано. Это было реально весело. Я бы даже сказала — потрясающе. Так весело мне не было уже…

Занос влево застал меня врасплох. Как и последующий резкий рывок вправо. Мои ногти царапнули по металлу… и я вдруг ощутила под собой пустоту, оказавшись в воздухе.

Какое-то мгновение я летела, а потом сокрушительный удар заглушил рвущийся из горла крик.

Я упала на руку, на что-то острое, и испытала странное чувство, как будто во мне что-то порвалось. И покатилась. Мир накренился и завертелся как сумасшедший, пока я перекатывалась, отскакивая от земли и снова падая. Перед глазами мелькали одни и те же детали — листья, трава, голубое небо, — а я переворачивалась снова и снова…

У подножья холма я приземлилась на спину и уставилась вверх на низко нависшие облака. Облака, если не ошибаюсь, были кучевого типа.

Мои губы шевельнулись, но звука не было, мой голос душил тот же шок, который приклеил меня к земле. У меня шок, вот в чем дело. Как еще можно объяснить тот факт, что я лежу здесь, определяя типы облаков, вместо того чтобы устроить грандиозную истерику?

В сознание начали прорываться другие вопросы. К примеру, что, черт возьми, только что произошло? Почему у меня ни капли не сбилось дыхание? Или — о боже — почему я практически не чувствую боли? Может, я повредила позвоночник? Что, если я больше не смогу ходить?

Волна облегчения захлестнула меня, когда выяснилось, что я в состоянии пошевелить пальцами рук и ног. Неплохо для начала. Осторожно поднявшись на ноги, я ошеломленно обнаружила, что, кроме моего достоинства, мало что пострадало. Мне невероятно повезло.

— Мила! — Хантер спускался по склону уверенным шагом, так что Кейли, семенящая следом за ним настолько быстро, насколько позволяли ее черные ботинки на платформах, отстала.

Вот тут-то во мне и вспыхнула злость.

— Кейли Дэниелс, ты о чем вообще думала? Когда твоя мама об этом узнает, тебя посадят под домашний арест на всю оставшуюся жизнь! Ты меня чуть не убила!

Я смахнула со свитера несколько налипших травинок. Пятна, заторможенно подумала я, от травы останутся пятна.

— О господи, Мила! Ты в порядке? Прости, прости меня! — всхлипывала Кейли, все еще в нескольких метрах от меня. — Ложись, не вставай! У тебя, может быть, перелом позвоночника или что-то в этом роде!

Хантер подбежал первым:

— Она права, тебе лучше присесть. Ты не поранилась?

— Ну… вроде нет, — ответила я. И это совершенно не укладывалось в голове, но не мне было жаловаться. — Только в левой руке какое-то странное ощущение. С внешней стороны, над локтем.

— Дай-ка я посмотрю. — Бережно придерживая мое запястье, Хантер оттянул клочок разодранной ткани, которая раньше была моим рукавом. Поскольку его лицо было прямо передо мной, я увидела, как выражение беспокойства превратилось в шок, увидела, как его глаза расширились.

— Что за… Мила?

Мне не понравилось, как это прозвучало.

— Что, все настолько плохо? Или ты из тех слабонервных парней, которые не переносят вида даже крошечной капельки крови? — Я извернулась, пытаясь разглядеть, что превратило Хантера в статую с вытаращенными глазами, как раз когда Кейли доковыляла до нас.

— Я так испугалась — я была уверена, что ты упала на этот кусок металлолома и убилась! — воскликнула она, указывая на искореженные останки автомобильной дверцы у вершины холма. — Слава…

Она вскрикнула в тот же момент, когда я резко втянула воздух.

— Мила? О боже, Мила! — заговорила она. — Что… что это такое? Это же не…

— …кровь, — выдохнула я одновременно с ней.

Мы все втроем уставились на мою руку. И смотрели. И смотрели. Словно ни один из нас не мог поверить своим глазам.

Кровь из моей руки не шла. В моей коже была огромная зияющая дыра, но крови не было. Крови не было. Крови не было, потому что вместо нее была тонкая красная пленка, которая порвалась, и поэтому из раны сочилась, стекая вниз к локтю, отвратительная молочно-белая жидкость.

И это еще было не самое худшее. Внутри раны, внутри меня, была прозрачная трубка с зигзагообразной трещиной, похожей на крошечные сжатые челюсти. А внутри нее? Нечто похожее на провода. Тонкие серебристые проводки, скрученные в двойные спирали вроде тех, что мы изучали на биологии.

Нет. Нет, нет, нет. У меня галлюцинации. В конце концов, я ведь ударилась головой — и теперь у меня галлюцинации. Это было единственным разумным объяснением.

Я отдернула руку и перевела взгляд с испуганного лица Кейли на потрясенное лицо Хантера. Правда, если у меня были галлюцинации, то и у них тоже.

Мои волосы хлестнули по воздуху, когда я покачала головой. Я ничего не понимала.

— Я… Я не… Это… Кейли? — Я протянула к ней руку — другую, нормальную. Но она только отшатнулась.

— Тише, Мила, все хорошо. Давай отведем тебя обратно в машину, — сказал Хантер, осторожно обхватывая меня за талию. — Ты сможешь идти, если облокотишься на меня?

— В больницу, — выпалила Кейли, — ее нужно отвезти в больницу.

Я замотала головой:

— Нет, не надо в больницу! Как я пойду в больницу, когда…

Мы все снова посмотрели на мою руку, и каждый смог закончить предложение про себя. Как я могла идти в больницу, когда я такая… ненормальная? Где мне начнут задавать вопросы, на которые я не смогу ответить.

— Никаких больниц, — непреклонно повторила я. — Нет, нет и еще раз нет!

— Хорошо, успокойся. Кейли? Кейли! Ты не могла бы нам тут немного помочь? Иди последи секунду, чтобы она не упала.

В первую секунду я подумала, что Кейли сейчас откажется. Она выглядела готовой дать деру.

— Ладно. — Кейли встала сбоку и обвела руку вокруг моей талии, фактически не прикасаясь ко мне; в ее движениях сквозило отвращение.

Убедившись, что Кейли меня поддерживает, Хантер стянул с себя черную толстовку, под которой оказалась тонкая серая рубашка. Он осторожно обернул мою рану толстовкой. В отличие от Кейли, его движения были уверенными и спокойными. Он даже не поморщился.

— Ну вот, пока что этого хватит. — Он мягко забрал меня у Кейли, крепко обхватил рукой за талию и повел вверх по склону.

Дорога домой прошла в таком же молчании, как и дорога из школы. Все время, пока мы ехали, Хантер бережно держал мою руку в своих ладонях и смотрел на меня с непроницаемым выражением лица. Вероятно, стараясь скрыть свой ужас от того, что я оказалась каким-то непонятным уродом, ужас, который вторил моему собственному.

Кейли за весь путь не произнесла ни слова. По сути, она на нас даже ни разу не взглянула.

А я только и думала: нет крови.

К тому моменту, когда мы свернули на нашу подъездную дорожку, мне отчаянно хотелось сбежать от ребят, несмотря на то что к моему сердцу на паучьих лапках подбирался страх. Потому что если у кого-то и были ответы, то у мамы. И в то время, как один голос во мне требовал этих ответов, другой голос, тихий, глубоко внутри, шептал, что, возможно, мне лучше этого не знать.

Я спешно пробралась к дверце, прежде чем кто-то успел хоть что-то сказать, бросила: «Пока», — и вывалилась навстречу вечернему воздуху. По телу вдруг пробежал озноб. Но даже если второй голос был прав, это не имело значения. Мне нужно было узнать правду.

Вбегая в домик, я сказала себе: Мила, не делай из мухи слона. Мама все объяснит, и все будет хорошо.

Даже если бы я специально попыталась себе соврать, я бы вряд ли оказалась дальше от истины.

 

Глава восьмая

Тихо закрыв за собой дверь, я остановилась в прихожей и в оцепенении уставилась на клетчатый зелено-коричневый диван, не видя его. Жалея, что не существует способа отмотать мою жизнь на час назад. И стереть этот час.

Моя правая рука лежала поверх толстовки Хантера. Если б только я могла стереть то, что находилось под ней. Слева послышался шорох, напомнивший о том, что человек, у которого есть ответы, всего в нескольких шагах от меня.

Сделав глубокий вдох, я толкнула белую дверь, отделявшую кухню от остальной части дома, и застала маму роющейся в кладовке с белыми стенами.

Глядя на ее стройную фигуру, облаченную в джинсовый костюм, на то, как она переставляет коробки с хлопьями и контейнеры, как будто сегодня самый обыкновенный день, мне вдруг захотелось встряхнуть ее. У меня рука выглядит как в кошмарном сне, а она ищет, чего бы перекусить?

Когда мама обернулась, держа в руке пакетик своих любимых сушеных ананасов, она улыбнулась и сказала:

— Привет, солнышко. Как дела в школе?

Я просто стояла перед ней, безмолвно вглядываясь в знакомое лицо. Так трудно было понять и поверить в то, что когда-то, где-то мама начала что-то от меня скрывать. Но когда? Почему?

Может, она хотела оградить меня от чего-то, чего я не смогла бы, по ее мнению, понять? Не то чтобы это имело значение. Я почти физически ощущала, как под тяжестью ее лжи рвутся непрочные связи, возникшие между нами после вчерашнего примирения.

К тому времени, как я открыла рот, чтобы задать вопрос, ее проницательный взгляд упал на кофту, обернутую вокруг моей руки. Кофту Хантера.

— О нет, — выдохнула она и прикрыла глаза, как будто пытаясь абстрагироваться от увиденного. Ее резкий вдох, предвестник плохих новостей, пронзил воздух. Но, когда она открыла глаза, передо мной снова оказалась ко всему готовая, деятельная мама. Та мама, которая охотилась с фонариком на странные звуки в ночи. Мама, которую ничто, даже понимание, что ее только что поймали на лжи, не могло потревожить.

— Покажи мне.

«Покажи мне»? Она что, не видит, что все делает неправильно? Она должна была сказать мне, что все будет в порядке.

Почему она этого не говорит?

— Покажи мне, — повторила она громче, когда я не шевельнулась.

Я медленно протянула свободную руку и развязала толстовку Хантера, которая свалилась на пол, выложенный веселенькой сине-белой плиткой. Вопреки моему страстному желанию, торчащие из моей руки инопланетные детали никуда не исчезли. Белесая жидкость течь перестала, но изогнутые провода, пластик — все это было на месте, словно внутренности механической игрушки.

Мама ахнула.

— Что случилось? Чтобы получить такое повреждение, нужно было врезаться во что-то острое на невероятно высокой скорости!

Когда мама сказала про «что-то острое», в моей голове возникли слова Кейли.

Я была уверена, что ты упала на этот кусок металлолома.

— Меня выбросило из кузова пикапа Кейли, — пробормотала я, но мама не слушала. Она была слишком занята изучением моей руки. Я пристально разглядывала ее лицо в поисках хоть каких-нибудь признаков того шока, который испытала я, впервые увидев свою рану. Шока, который я все еще чувствовала. Но я заранее знала, что ничего не найду. И оказалась права. Никаких возгласов неверия, всхлипываний, криков ужаса. Ничего, указывающего на то, что устройство моей руки для нее новость.

Вспыхнувшая было надежда, что, может быть, каким-то образом окажется, что мама не знала об этом, не знала, что моя рука совершенно ненормальная, а не просто забыла сказать об этом мне, в ту же минуту задохнулась в моей груди.

Мамина грудь под мягкой голубой футболкой поднялась и опустилась. Она потянулась к моим рукам.

— Мила, я знаю, что тебе тяжело, но мне нужно, чтобы ты меня выслушала.

Я позволила ей взять меня за руки. И стала ждать. Ждать объяснения, которое могло бы придать этому всему какой-то смысл. В конце концов, должно было быть простое, логичное объяснение. Должно было.

По маминым щекам разлилась несвойственная ей бледность.

— Сколько человек это видели? — требовательно спросила она. Когда я только молча уставилась на нее, ошарашенная ее реакцией, она схватила меня за плечо и даже встряхнула. — Сколько?

— Только… только двое. Кейли и еще один друг.

— Ты уверена?

— Да! Ты меня пугаешь — пожалуйста, просто объясни мне, что происходит!

Хватка на моем плече ослабла. На лице мамы застыло выражение обреченности.

— Иди за мной.

От этой простой фразы, после которой она развернулась и вышла из кухни, плотину внутри меня прорвало, и волна за волной меня стали захлестывать тревога и сумасшествие. Просто чудо, что к тому времени, как мы дошли до ее спальни, я еще не тряслась всем телом.

Хотелось развернуться и бежать. Попросить ее забыть о том, что я только что требовала объяснений, забыть обо всем этом. Мы бы замотали мою рану какой-нибудь не снимаемой повязкой и притворились, что ее нет.

Хотелось сбежать. Но я этого не сделала.

Зайдя в комнату, мама направилась к старинному комоду из красного дерева и опустилась перед ним на корточки. Нижний ящик сначала, как обычно, не поддавался, но в конце концов выдвинулся.

Я тупо смотрела на стопки разноцветных футболок, не понимая, как они могут быть связаны с моей инопланетной рукой. Тогда мама выдернула ящик полностью, отставила его в сторону и потянулась рукой внутрь шкафа. Я присела рядом с ней и сразу увидела, что она хочет достать. В дальнем углу из-под кусочка малярного скотча торчало что-то блестящее.

Ключ.

Достав ключ, мама вернула ящик на место и повела меня в хозяйственную комнату, остановившись у двери, ведущей в гараж. Здесь она обернулась, убрала прядь волос с моей щеки и снова уронила руку.

— Мила, прежде чем мы пойдем дальше, мне нужно, чтобы ты знала — мне правда не все равно. На самом деле, сейчас я даже больше, чем когда-либо, верю, что ты стоишь любого риска.

От этих слов у меня внутри все заледенело.

Войдя в гараж, она подвела меня к стопке пустых картонных коробок, аккуратно составленных у дальней от входа стены. По крайней мере, я думала, что они пустые. Стащив на пол верхние три, она открыла нижнюю и вытащила оттуда за ручку блестящий металлический ящик, по размеру чуть больше ящика для инструментов.

Когда она развернулась с ящиком в руках, я отшатнулась, чтобы он случайно меня не коснулся. Естественная реакция организма, почувствовавшего без тени сомнения: что бы ни скрывалось внутри этого безобидного на вид контейнера, оно, скорее всего, навсегда изменит мою жизнь.

Когда мы пришли в гостиную, мама поставила ящик на кофейный столик и указала на пухлый зеленый диван:

— Присядь, Мила. Это займет какое-то время.

Я села. Серебристый ключ вошел в замок. Три секунды, и моя жизнь взорвется.

Ключ повернулся. Две секунды.

Крышка открылась. Одна секунда.

И…

Какие бы безумные предположения я ни строила по поводу содержимого ящика, я могла с уверенностью сказать, что ни одна из них не включала серебристый айпод с наушниками такого же цвета. Но именно его мама и достала.

— Вот. Послушай, пока я приведу в порядок твою руку. Эта запись все объяснит.

Мама отвернулась, незаметно промакнув глаза кончиками сильных, ловких пальцев. Затем она протянула мне наушники. Два черных кружочка, всего по полсантиметра в диаметре, лежали в ее ладони как крошечные бомбы.

Я засомневалась. Я точно хочу это знать? Точно? Потому что в чем бы ни заключалась правда, все было достаточно плохо, чтобы довести до слез Николь Дейли.

Нет, по правде говоря, я не хотела знать. Но должна была.

Мои пальцы сомкнулись на наушниках. Я вставила их в уши, пока не успела передумать. Мама достала из ящика еще несколько предметов: крошечную отвертку, какой-то хитрый пинцет и лазер размером с шариковую ручку. Заметив мой пристальный взгляд, она выдавила слабую улыбку.

— Это для руки, — буднично сказала она, словно это было совершенно нормально.

Ну конечно, подумала я, разглядывая отвертку. Нормальнее некуда.

— Не волнуйся, больно не будет.

Затем она нажала кнопку воспроизведения на айподе, и мои уши наполнил низкий протяжный мужской голос, прогнавший все мысли. Ну, разве что кроме одной: что мама мне лгала. Рука у меня действительно не болела, другое дело — слова, которыми поливал меня незнакомец в плеере.

От них было больно. Чертовски больно.

 

Глава девятая

От первых же слов, сухо произнесенных мужчиной с южным акцентом, весь мой мир разлетелся вдребезги.

«МИЛА, или Мобильный Интеллектуальный Легкий Андроид, — текущий эксперимент в сфере создания искусственного разума. Проект МИЛА финансируется министерством обороны при поддержке одного из засекреченных подразделений ЦРУ. Цель проекта — разработка сверхскрытного робота-шпиона, способного внедриться в „спящую ячейку“, заснять все передвижения противника и собрать необходимую информацию».

Я нашарила кнопку паузы, нажала. Уставилась в пространство, осмысливая услышанное.

Мобильный Интеллектуальный Легкий Андроид. Андроид. Мое имя вовсе не было сокращением от Мии и Ланы, это была аббревиатура. Означавшая…

Не может быть. Этого не может быть. Это нелепо, невозможно. В жизни ничего глупее не слышала.

Я потянулась к наушникам, готовая вырвать их из ушей, внезапно меня охватило желание швырнуть айпод об стену, чтобы он разлетелся на миллион кусочков… и тут мой взгляд упал на маму. На мою маму, которая в этот момент запаивала трубку в моей руке с помощью лазера.

И вдруг до меня дошло. Бессмысленно убивать гонца, принесшего плохие вести. Это не спасло бы меня от реальности, которая разворачивалась перед моими глазами.

Я нажала на кнопку, и бесстрастный голос продолжил свой монолог.

«Хотя устройство МИЛА 2.0… — Устройство! УСТРОЙСТВО! Как будто я предмет, вещь! И 2.0 — это еще что значит? — …внешне неотличимо от обычной шестнадцатилетней девушки, всеми процессами в нем управляет нанокомпьютер, созданный при помощи реверс-инжиниринга человеческого мозга. Это сложная система полупроводников и живых клеток, дающая устройству уникальные возможности, к которым относятся исключительная реакция и сила, сверхчеловеческая память, способность выполнять несколько задач одновременно, а также навыки взлома компьютерных систем, и многое другое. Компьютер также способен генерировать подходящие эмоции в ответ на сигналы окружающей среды и физические раздражители».

Я… как его там? Нанокомпьютер? Способный генерировать подходящие эмоции? Генерировать? Этот человек ведь не пытается сказать мне, что… сказать, что я… Это исключено. Разумеется, мои эмоции настоящие. Я постоянно всякое чувствую.

Словно в подтверждение этих мыслей, мое горло сжалось.

«В остальном устройство представляет собой конгломерат натуральных и искусственных элементов при преобладании последних. Его кожа состоит из кибердермы — синтетической ткани, содержащей полимерный гидрогель — и биотехнического эпидермиса, исключительно прочного и устойчивого к травмам. Она содержит рецепторы, которые передают сигналы в наномозг — при этом плотность болевых рецепторов очень мала, всего один к тысяче по сравнению с кожей среднестатистического человека».

Я вспомнила свое падение, беспокойство, что я могла повредить позвоночник. Внезапно мамин запрет быстро ездить верхом полностью обрел смысл — страшный смысл. Ее не пугала мысль о том, что я получу травму, — наоборот. Она беспокоилась, что я упаду, и тогда все это дело с отсутствием боли приведет к вопросам. Просто удивительно, что этого до сих пор ни разу не случалось.

Постойте-ка. Почему этого ни разу не случалось? Как я могла за шестнадцать лет жизни не заметить, что практически не чувствую боли?

И тогда на меня обрушилась жестокая реальность. Голос сказал, что МИЛА 2.0 внешне неотличима от шестнадцатилетней девушки. А это значит… что мне никогда не было меньше шестнадцати.

Значит… А как же все мои воспоминания о детстве? Голос назвал их ложью.

Согласно ему, я «родилась» точно такой же, какая я сейчас.

Нахлынула тошнота. Что, учитывая все, что я только что услышала, не имело никакого смысла. Ничто не имело.

Я человек. Человек.

«Прочный, но легко ремонтируемый эндоскелет состоит из трубок, изготовленных из прозрачного керамического гибридного материала, в которые заключены оптоволоконные кабели. Натуральные и искусственные элементы объединены при помощи уникальной технологии, позволяющей внедрять нанотранзисторы в мембраны живых клеток. Сердце Милы заменяет сложный насос, помогающий снабжать энергией ее клетки, которые вырабатывают достаточно кислорода для поддержания своих органических составляющих. Дыхание при этом является лишь запрограммированной симуляцией одной из функций человеческого организма».

Нет сердца? У меня нет сердца? Нет, это абсурдно. Смехотворно. Я же его чувствую, вот оно, бьется у меня в груди.

Если только… если только это не тот сложный насос, о котором рассказывал голос. Моя рука взлетела к груди, пальцы вдавились в тело через рубашку. Секунда, и я почувствовала слабый удар. Бьется. Что-то там внутри точно бьется. Я надеялась, что эта проверка меня успокоит, но вместо покрытого венами и артериями органа, похожего на кулак, перед глазами упорно возникал водяной насос. Засунутый под ребра механизм, притворяющийся живым.

При условии, что у меня вообще есть ребра.

Я снова нажала на паузу, метнувшись взглядом к маме, но та склонилась над моей рукой в защитных очках, сосредоточенно следя за направлением ярко-красного луча лазера.

Ощущения были не сильнее щекотки.

Я включила запись.

«Благодаря одному революционному нововведению МИЛА 2.0 выходит за рамки простой имитации чувств. Используя экспериментальные данные, полученные при изучении живых девушек, нам удалось записать ментальные и физические ощущения, связанные с эмоциями, и воспроизвести их. Таким образом, устройство МИЛА 2.0 фактически чувствует то же, что и люди; как мы предполагаем, это поможет ей не выделяться в среде противников и сделает ее маскировку более правдоподобной».

Маскировку. О боже. Он что, имеет в виду… маскировку под человека?

«Количества человеческих клеток, содержащихся в устройстве МИЛА, достаточно для выполнения ряда биологических функций, но в действительности это — машина. Запуск проекта запланирован на двадцать второе августа».

Запись оборвалась, но последнее предложение отпечаталось в сознании. 22 августа. Всего за пять дней до того, как мы с мамой приехали в Клируотер.

Я не могла и пошевелиться, не могла дышать. Похоже, эта способность обходиться без воздуха и правда полезная штука. Эта мысль вызвала у меня смех — задыхающееся, истерическое бульканье, из-за которого мама тут же бросила инструменты и схватила меня за руку.

Мама. Всего лишь еще одно звено в длинной цепи лжи.

Боль в моей груди, в моем не-сердце, была невыносимой. Тот, кто разработал систему «генерации подходящих эмоций», потрудился на славу.

Может, я просто сплю. Может, я проснусь и пойму, что это был просто кошмар. Может, я даже проснусь дома в Филадельфии, и папа окажется жив. Человек, которого, если верить голосу, в моей жизни никогда не было.

Что же касается «мамы» — хм, согласно голосу, я скорее состояла в родстве с нашим тостером, чем с ней.

У меня вырвался еще один булькающий смешок.

— Это все правда? Но это ведь не может быть правдой? Пожалуйста, скажи мне, что это все какая-то глупая шутка. Пожалуйста!

Но, когда мама перестала собирать инструменты и подняла голову, я увидела в ее глазах только грусть. Я поняла: как бы там ни было, но для нее это все было реально.

— Мила, мне очень жаль… Мне хотелось…

— Мне без разницы, чего тебе хотелось, — воскликнула я, вскакивая на ноги. — Просто объясни мне, что происходит. Откуда я взялась? Почему я здесь? И как — как я могу быть ненастоящей? — Я резко развернулась, оказавшись лицом к акварельной картинке с лошадью, и обхватила себя руками за талию. И тотчас же подумала: интересно, эта реакция тоже была запрограммирована?

— Ты настоящая, — заверила мама тоном, говорящим «успокойся-и-послушай-меня». Держу пари, она не знала, что как раз сейчас эффект от него был противоположный. От такого голоса хотелось бешено скакать, орать на чем свет стоит, взять и вытрясти из нее это самообладание. — Именно поэтому я выкрала тебя из военной лаборатории. Я работала над тобой каждый день, Мила. На самом деле я — биоинженер, из тех, кто помогал создать тебя. Я знаю, что ты не просто оружие… в тебе для этого слишком много человеческого. Поэтому — да, я украла тебя — чтобы ты была в безопасности. Ты заслуживала большего, чем то, что могли предложить тебе вооруженные силы.

Украла. Я — краденый товар.

Мамина рука мягко убрала упавшую мне на лицо прядь, а потом нежно погладила мне затылок. Все внутри меня рвалось поверить ей, жаждало знать, что она правда меня любит, что я правда отчасти человек. Она всегда была рядом: когда я была маленькой, после смерти папы…

…вот только ни детство, ни папа не были настоящими. Но как такое возможно? Воспоминания, очень детальные, отпечатались у меня в голове, они разворачивались перед моими глазами, четкие, как видеозаписи.

Как видеозаписи.

Ее пальцы, до сих пор поглаживавшие мою шею, вдруг стали неприятно давить. Вырвавшись, я развернулась к ней лицом.

— Откуда у меня воспоминания? Как ты это сделала?

Мама, нет, Николь вздохнула и, сняв дрожащей рукой очки, потерла переносицу.

— Я их запрограммировала. Причина, по которой некоторые из них кажутся особенно реалистичными, в том, что я создавала их с помощью специальной программы виртуальной реальности. Это позволило мне вставить в воспоминания тебя саму.

Запрограммировала. Все мое прошлое, все, что я принимала за правду о своей жизни, семье, о том, что сформировало меня как личность, — все развеялось от одного простого слова. «Запрограммировала».

— А пожар? — прошептала я. — Кем надо быть, чтобы такое придумать? И постой — Николь вообще настоящее имя?

— Да, меня зовут Николь, но Лорент, а не Дейли, — вздохнула мама — Николь, — и потерла лоб. — Я просто пыталась выиграть для нас время, найти способ тебе обо всем рассказать! Однако в первую очередь нужно было позаботиться о нашей безопасности. Убедить тебя в том, что ты настоящая девушка, было для меня единственным способом защитить тебя. Я ни на секунду не сомневаюсь, что правительство нас ищет, используя все доступные средства. Думаешь, почему я выбрала Клируотер? Я отключила твой маячок, но это не значит, что они нас не найдут.

Час от часу не легче. Маячок, словно я какая-то сбежавшая собака. За исключением того, что собаки — нормальные живые существа. А я чудовище. Немного живых клеток, в основном железо.

В целом — урод.

Она снова потянулась ко мне, но я отбила ее руку.

— Не трогай меня! Я даже не понимаю, как… как это все может быть правдой? Эти искусственные эмоции? — Мое горло сжала сильная боль — запрограммированная? Настоящая? Откуда мне было знать? И я понизила голос до шепота. — Если я не человек, то почему мне так больно?

— Я сравнивала это с фантомными болями… только вместо боли — эмоции. Пусть у тебя нет всех тех органов, что у обычного человека, но в разных эмоциональных состояниях ты все равно испытываешь в нужных местах соответствующие ощущения — давление, тепло, холод, боль и так далее. Фантомные чувства, если хочешь, скопированные у обычной девочки-подростка. Используя сложную нейроматрицу, мы смонтировали твой мозг так, чтобы он верил, что твое тело устроено как человеческое, поэтому он принимает все эти ощущения за настоящие.

Смонтировали. Нейроматрица. Это было уже слишком.

— А что насчет папиной рубашки? — с издевкой поинтересовалась я, показав пальцами кавычки на слове «папина». — Она тоже понадобилась, чтобы выиграть время? А этот дурацкий кулон?

Не успела она понять мои намерения, как я рванулась вперед, схватила висящий у нее на шее камень и дернула. Тонкая цепочка порвалась, и тогда я швырнула подвеску через всю комнату.

— Мила! — ахнула мама и бросилась доставать кулон.

Отчаянно не желая разрыдаться при ней, я помчалась по коридору, вбежала в свою комнату и заперла за собой дверь.

Я упала на кровать ничком и заплакала, чувствуя, как под моими щеками скапливаются теплые слезы. Слезы, которые, возможно, даже не были настоящими. Что, если это какой-то странный раствор, поступающий в ответ на «сигналы окружающей среды»? Мне на самом деле грустно, или это компьютерная программа дала мне команду грустить?

Только что я была нормальной девушкой, а стала… чудовищем.

Эта мысль побудила меня встать и подойти к овальному зеркалу над моим белым комодом. Никакого чудовища Франкенштейна в зеркале не оказалось. Только мое собственное лицо. Мне кажется, или у моих глаз немного чересчур необычный травянисто-зеленый оттенок? Я подняла руку и запустила пальцы в волосы. А мои волосы — как они растут? Или они не растут? Все те воспоминания о том, как меня стригли… Если верить маме, они все были фальшивыми. Не маме, Николь — еще раз поправила я себя. Но даже при всем, что я узнала, называть ее по имени было как-то странно.

Потом я коснулась мокрых дорожек на щеках. На ощупь слезы казались настоящими, но, с другой стороны, откуда мне знать, какими должны быть на ощупь настоящие слезы? Как я теперь смогу хоть во что-то поверить, когда все, что я знала о себе, оказалось ложью?

Даже мое лицо, такое знакомое лицо сердечком с широковатой нижней губой и горсткой крошечных веснушек на носу и щеках. Не настоящее. Не настоящее.

Не. Настоящее.

Не успела я опомниться, как мой кулак рванулся вперед, желание уничтожить это липовое отражение затмило все остальное. Стекло разбилось вдребезги, и лавина осколков хлынула на комод, словно водопад лжи. Блестящие осколки лежали передо мной как напоминание обо всем, что я потеряла. Обо всем, чего у меня никогда не было.

Когда эмоции поутихли, я оценила масштаб разрушений. Глупо. Я не только устроила погром — в итоге моя ненормальность только подтвердилась. Костяшки не кровоточили, вместо порезов — пара тоненьких розовых царапин. Хуже всего — никакой существенной боли в руке.

Нет, единственное, что было мне дозволено, — задыхаться от ненастоящей боли в моем фальшивом сердце.

Сметя осколки на пол, я подбежала к кровати и скользнула под одеяло. Накрыла голову подушкой, пытаясь отгородиться от реальности.

Но от воспоминаний, ложных или нет, было некуда деться. Некуда было деться и от боли внутри, этой фантомной боли.

И я никак не могла остановить эти дурацкие фальшивые слезы, которые лились совсем, совсем как настоящие.

 

Глава десятая

Позже этим вечером я сидела в стойле у Неги, подтянув к себе ноги в пижамных штанах и положив щеку на колено. Просто глядя на ее темные ноги, словно за ними могли скрываться ответы на мои вопросы.

Меня окутывал знакомый мускусный запах лошадей и сладковатый запах сена. Внутри было тихо, только изредка какая-нибудь из лошадей фыркала или переступала с ноги на ногу.

Тихо, но небезопасно.

Меньше суток назад эта конюшня была моим убежищем. Местом, где я приходила в себя после смерти папы под спокойными и добрыми взглядами лошадей. Убитая горем, я бы в жизни не поверила, что все может стать еще хуже.

Я и представить себе не могла, что известие о том, что папа на самом деле не умирал, будет мучить меня сильнее, чем знание о его смерти.

Я больше нигде не чувствовала себя в безопасности.

— И почему я не лошадь? — спросила я. Нега повернула свою массивную голову на звук моего голоса и ткнулась мне в волосы, втягивая воздух большими овальными ноздрями. От этого простого жеста к глазам подступили слезы.

По крайней мере, ей все равно, нормальная я или урод.

Я протянула руку, чтобы потрепать лошадь по морде, игнорируя дурацкие слезы, которые упорно продолжали наворачиваться на глаза.

— Если бы ты не была… нормальной, ты бы даже этого не поняла. Только это ведь все равно все неправда, верно? То есть, посмотри на меня — я задаю вопросы лошади. Если это не человеческое поведение, то что?

За стенами конюшни всего несколько звезд пробились сквозь толщу облаков, поэтому небо было темным и гнетущим. Не считая шорохов в стойлах, тишину нарушали только редкий стрекот сверчка да уханье совы на дереве неподалеку. Но я не собиралась возвращаться к себе в комнату, не будучи уверена, что мама — Николь — легла спать. С тех пор как она заглянула ко мне и вымела последствия моей расправы над зеркалом, она принялась всюду надо мной нависать.

Да, нависать. Как будто, начав вести себя как стереотипная мама подростка, она сможет все исправить. Именно сейчас при виде ее стройного спортивного тела и озабоченного лица меня переполняла ярость, и я разрывалась между двумя несовместимыми потребностями: расколотить еще парочку зеркал или сдаться и расплакаться у нее на груди.

Рыдать на груди у человека, который меня предал, — ни за что. Тем не менее, находясь с ней в одном доме, я не могла усидеть на месте, не говоря уже о сне.

Кстати, о сне. Спала ли я по-настоящему? Или сон для меня был всего лишь еще одной «программой симуляции человеческих функций»? Которую кто-то установил во мне, как новую версию Windows?

Это бы объяснило, почему я всегда просыпалась от малейшего движения или шороха, сразу начеку и с ясной головой.

Я зарылась лицом в колени и сделала несколько глубоких вздохов, пытаясь побороть головокружение, вызванное приступом паники. Все, о чем говорила мама, не имеет смысла, сказала я себе. Если я андроид, то почему у меня вообще закружилась голова? И как мне могут помочь глубокие вздохи, когда, согласно Человеку-Из-Айпода, у меня нет легких? Как может фальшивая кожа так тонко чувствовать грубоватую текстуру сена, когда я запускаю в него пальцы? Внезапно все случившееся стало выглядеть как тщательно продуманная махинация. Проверка на устойчивость психики. Если бы только не моя дурацкая рука…

Мой разум избегал этой темы. Также я старалась не думать о своей силе и быстроте реакции. Но главным образом — о маминых объяснениях. Я не хотела думать ни о чем из этого слишком долго, боясь, что иначе начну в это верить.

Мне просто хотелось притвориться, что сегодняшнего дня не было. Снова стать обычной Милой. Девочкой, которая переехала в новый город и пытается свыкнуться со своей потерей.

Пронзительное пиликанье моего рингтона заставило меня вздернуть голову.

Выудив мобильник из сена, я посмотрела на экран. Да так и зависла над ним, снова и снова пробегая глазами по номеру, на случай, если я все-таки что-то перепутала.

Звонил Хантер.

Вообще-то я взяла телефон с собой, чтобы отправить ему смс, но струсила и вместо этого написала Кейли. Ответа не последовало.

Я опомнилась и спешно нажала кнопку вызова.

— Алло?

— Привет, Мила.

От одного его голоса, тихого, хрипловатого, вся эта катастрофа с мамой стала казаться менее реальной. Хантер Лоув — Парень. Настоящий, — позвонил мне. Военные, ЦРУ? Секретный проект по созданию андроида? Ну-ну.

— Привет.

— Ты сегодня так быстро сбежала. Я просто… беспокоился. Как ты там? Как рука?

Забота в его голосе просочилась через динамик и наполнила меня неожиданным теплом. Я ухватилась за это чувство как утопающий за соломинку.

— Рука в порядке. — И это было правдой. Не в порядке было все остальное.

— Наверно, это прозвучит странно, но я тут как раз езжу по делам и подумал… ты не против, если я заеду тебя навестить?

Он хочет заехать сейчас? Навестить меня?

Я зажмурилась, раздумывая. Еще сегодня днем я была бы в совершенном восторге, если бы Хантер позвонил и предложил встретиться. Но от одного нажатия на кнопку айпода все изменилось. Мое прошлое, мои родители, природа моего существования в принципе — все это поставил под вопрос безликий мужчина с южным акцентом.

— Даже не знаю… уже поздно, и я практически уверена, что мама будет не в восторге.

Не то чтобы мне сейчас было важно, что подумает мама. И все же еще один скандал мне сейчас был нужен меньше всего.

— А ты не можешь незаметно выбраться из дома?

Я подошла к двери и приоткрыла ее, выпуская наружу луч света. Кроме него, ничто не нарушало темноту, не считая сияния нескольких упорных звезд. В доме свет не горел, судя по всему, мама наконец-то легла.

Нега тихо заржала. Напомнив мне о том, что как бы ни были хороши лошади, мне точно не помешал бы друг, умеющий говорить.

— Встретимся в конюшне.

— Окей. До скорого.

Как только я повесила трубку, я поняла, что натворила.

Я изогнула шею, стряхивая с пятой точки налипшие стебельки сена, и одернула задравшуюся футболку. С уточками. Сейчас придет Хантер, а на мне фланелевая пижама с уточками. Тут я осознала, насколько глупо я себя веду. Как будто то, что парень увидит меня в дурацкой пижаме, было моей единственной проблемой.

Предприняв тщетную попытку расчесать пальцами спутавшиеся от лежания волосы, я опустила руки и стала ждать. Надеясь, что полоска света сыграет роль маяка.

Не прошло и трех минут, как ночной воздух прорезал глухой гул двигателя. Прошло еще тридцать секунд, и я увидела темный силуэт джипа, въезжающего на нашу улицу. Фары не горели — скорее всего, это Хантер, пытающийся быть незаметным. И действительно, джип свернул на нашу подъездную дорожку. Под колесами захрустел гравий.

Не доехав до дома метров двадцать, Хантер заглушил двигатель. Я видела, что он старается вести себя тихо, но тем не менее услышала щелчок открывшейся дверцы и еще один, когда она закрылась.

Несколько мгновений спустя он стоял передо мной, глубоко засунув руки в карманы; на его губах играла неуверенная улыбка.

— Привет, — сказал он. Тихо.

— Привет, — ответила я, тоже тихо, потому что при виде него у меня перехватывало дыхание.

Мягкий свет из конюшни выхватил из темноты влажные пряди волос, касающиеся ворота его серого спортивного свитера, и его гладко выбритые щеки, чистоту которых нарушало только пятнышко родинки слева, чуть выше подбородка. Он пах мылом и немного сандалом.

Только что из душа, определенно. А значит, свою поездку по делам он придумал как предлог, чтобы встретиться со мной. Как только я это поняла, по моему телу прошла волна… чего-то. Чего-то теплого, живого и, совершенно точно, человеческого.

Я приложила палец к губам и поманила его внутрь, а потом осторожно закрыла за нами дверь.

Мы прошли вглубь конюшни, сопровождаемые шорохами и фырканьем лошадей, почуявших незнакомца. И встали там. Вдвоем. Ничего не говоря.

— Эм, может, сядем? — спросила я наконец, чтобы нарушить молчание, и огляделась по сторонам, хотя и знала, что стул или кушетка вряд ли сейчас появятся из ниоткуда.

— Давай. — Хантер прислонился к стенке напротив первого стойла и сполз на пол. Усевшись, он улыбнулся и похлопал рукой по месту рядом с собой.

Я села, стараясь оставить между нами достаточно пространства. Но даже так мои мысли постоянно обращались к нему. К тому, как его колено выглядывает из растрепанной прорези в джинсах. К его пальцам, барабанящим по колену, таким длинным, тонким и изящным. Интересно, каково это — взять его за руку и почувствовать, как наши пальцы сплетаются.

Боясь, что мои мысли написаны у меня на лбу, я обвела пальцем утенка на штанине, чтобы не смотреть на Хантера.

— Так… — сказал он и замешкался.

— Так… — эхом отозвалась я. Когда он и после этого не продолжил, я почувствовала, как у меня в груди начало расти напряжение, усиливаясь с каждой новой секундой молчания.

Почему он ничего не говорит? Может, он уже жалеет, что приехал? Это из-за руки? Может, он хотел спросить меня о ней, но не знает как. Нужно просто рассказать ему.

То есть рассказать ему поддельную версию, которую я сочинила за время между его звонком и приездом. Рассказать и покончить с этим мучением.

Напустив на себя уверенный вид, я наконец повернулась к Хантеру лицом. Он сделал то же самое в тот же самый момент.

— Так…

— Так…

Мы заговорили одновременно и тут же оба замолчали. Уголки его губ дернулись вверх. Я почувствовала, как мои губы последовали примеру. Секунду спустя в конюшне раздался наш общий смех, эхом отражаясь от высокого потолка и бетонного пола.

— Так ты хотел узнать, как я? — спросила я, предоставив ему идеальное начало для разговора.

И сразу пожалела об этом, когда Хантер перестал смеяться. Его ресницы медленно опустились, когда он перевел взгляд на мою руку.

— Ага, хотел. Ты выглядела встревоженной, когда мы прощались.

Хантер продолжал смотреть, и меня снова охватило такое же чувство загнанности, как то, что возникало в школе. Может, пригласить его сюда было ошибкой. По логике, сейчас стоило бы встать, сказать, что я устала, и отправить его домой. Завтра в школе общаться будет безопаснее: воспоминания об аварии притупятся, и вокруг будет толпа отвлекающих внимание школьников.

Но мои ноги отказались слушаться. Голова, сердце — все было против. Логика — это хорошо, но сейчас мне было необходимо, чтобы Хантер был рядом. Сейчас он один удерживал меня в мире живых.

— Так что, твоя рука… в порядке?

Ну всё, началось.

— Да, как ни странно. Видишь? И никаких необратимых повреждений. — Я повертела рукой, чтобы он мог взглянуть на нее со всех сторон. Поразительно, как маме удалось починить ее с помощью пары простых инструментов. Всего-то и осталось, что тонкая розовая полоска, похожая на длинную царапину, но и она, по маминым словам, исчезнет за два дня.

Я бы что угодно отдала за настоящий шрам.

Он потянулся рукой к сгибу моего локтя, и я почувствовала кожей тепло его пальцев. Я замерла, не шевелясь. Паника вперемешку с волнением, от которого внутри все затрепетало.

Видали? Совершенно нормальная реакция для подростка. Ну ладно, может, не столько паника, но волнение — точно.

— Можно? — спросил он.

— Э, конечно.

Он очень мягко взял мою руку за запястье и стал поворачивать ее так и этак. Когда он провел пальцем свободной руки по царапине, клянусь, внутри меня что-то полностью перевернулось. Сделало сальто. Исполнило целый акробатический этюд меньше чем за пять секунд.

Не может быть, чтобы секретный андроид-шпион с нанокомпьютером вместо мозга был способен такое чувствовать.

— Поразительно. Не совсем уверен, как такое возможно, но это просто поразительно. Как так получилось?

От той бережности, с которой он поддерживал мою руку, внутри меня прокатилась волна тепла. Его голубые глаза встретились с моими, подбивая проглотить заготовленную ложь и рассказать правду. Можно ведь забыть поддельную версию. Посмотреть на эту невероятную историю другими глазами — его глазами. Потому что мне все это до сих пор казалось чем-то фантастическим. А вдвоем мы смогли бы разобраться. Вместе.

Конечно, существовал и другой, гораздо более правдоподобный вариант развития событий. Тот, в котором я рассказываю Хантеру правду, а он надо мной смеется. А потом пятится, бежит к своему джипу, а на следующее утро рассказывает всей школе, что у меня шизофрения эпических масштабов.

В моей голове зазвучал тихий голос Человека-Из-Айпода, порождая в воображении ужасы тюремных камер, лабораторий и других мест, о которых я себе даже думать не позволяла. Я поежилась. Никто не должен был узнать. Никогда.

Кроме того, я не собиралась отпугнуть единственного человека, с которым я чувствовала себя настолько живой. Придерживаться лжи для меня лучший план.

— Моя рука — протез, — произнесла я бесцветным от разочарования голосом. — Год назад я попала в автокатастрофу. Он выглядит так реалистично, что я иногда вообще забываю, что рука ненастоящая, — добавила я на всякий случай.

— Мне очень жаль.

«Да, мне тоже, — хотелось мне ответить. — Жаль, что солгала тебе, что ничем не заслужила твое сочувствие».

Мне нужен был отвлекающий маневр. Перевести его внимание с моей руки, моего прошлого, вопросов, на которые я не смогла бы ответить, на что-то другое.

Я отодвинулась от стены и сделала вид, что прислушалась:

— Ты это слышал?

Хантер так подпрыгнул, словно у него в кедах были пружины.

— Нет, а что это было? — спросил он, настороженно глядя на дверь.

Моя рука подлетела ко рту, пряча улыбку, которая грозила расползтись на пол-лица. Хантер Лоув, который казался таким крутым и беспечным. Испугался шороха в темноте.

Мы оба ждали, он — слушая, не повторится ли воображаемый звук, а я — делая вид, что слушаю. Фыркнула лошадь, затем одиноко чирикнул сверчок.

— Наверно, показалось, — сказала я несколько секунд спустя.

— Уверена?

— Ага, думаю, это была какая-то из лошадей.

Его взгляд метнулся от меня обратно к двери:

— Если твоя мама проснётся…

В этот раз я не сдержалась и тихо хихикнула. Так вот в чем дело. Хантер боялся, что его поймает здесь моя мама.

Его плечи расслабились.

— В любом случае, я, пожалуй, все-таки пойду. Лучше перестраховаться.

Я медленно пошла с ним в сторону двери, наслаждаясь каждым оставшимся мгновением. Как только он уйдет, растворится в темноте, конюшня, лишенная его успокаивающего присутствия, снова покажется пустой и холодной. Станет тихо и одиноко.

— Так ты что, правда испугался, что придет моя мама? Печально, — прищелкнула я языком.

Он остановился, когда его пальцы уже легли на ручку двери. Вдруг ни с того ни с сего он развернулся и схватил меня за руки.

Я подпрыгнула, из-за чего мне на глаза упала прядь волос. И стояла, четко осознавая, что пространство между нами сократилось до нескольких сантиметров.

— Ужасно испугался… что попадусь и упущу шанс произвести хорошее впечатление, — сказал он.

После чего подошел ближе, и весь мир замер. Я почувствовала лбом мягкое движение воздуха, когда его рука потянулась к моему лицу. Почувствовала тепло его кожи, когда его пальцы скользнули по выбившейся пряди. Почувствовала, как мое сердце остановилось, когда он наклонился ко мне… только для того, чтобы вытащить застрявшую у меня в волосах соломинку.

Возможно, широкая улыбка, с которой он выбросил соломинку, была чуточку самодовольной. Но к двери он так и не пошел. Вместо этого он мягко взял меня за подбородок, поднимая лицо вверх. У меня внутри все скрутилось в узел, глаза закрылись. Да, да, это именно то, что мне нужно.

Один поцелуй, который превратит мой кошмар в сказку.

Один поцелуй, который докажет, что я нормальная, раз и навсегда.

Один поцелуй, и я узнаю настоящую правду.

Но его губы не успели даже коснуться моих, когда нашу идиллию разрушил стук распахнувшейся двери. Входной двери нашего дома.

Мама.

Хантер отскочил, убрав руки. Я примерзла к месту. Несмотря на то, что я совсем недавно дразнила Хантера, по правде говоря, представив маму, обнаружившую, что я пустила кого-то к нам среди ночи, я сама слегка запаниковала. Я не готова была выслушивать одну из ее лекций. Только не сейчас.

— Я выйду через заднюю дверь. Увидимся завтра, — сказал Хантер. А потом пулей рванул к двери в другом конце коридора, отпер задвижку и выскользнул в темноту.

Я подбежала и заперла за ним дверь, развернувшись как раз вовремя, чтобы увидеть в другом дверном проеме знакомый силуэт.

— Мила? Уже поздно. Иди лучше в дом.

Мама смотрела на меня затуманенным взглядом. Я удивилась, увидев, что глаза у нее красные, но смягчать свое отношение не собиралась. Особенно когда заметила выглядывающий из-за ворота голубой пижамы изумрудный кулон, возвращенный на прежнее почетное место.

Обхватив себя руками за талию, я неслышным шагом подошла к ней. Я намеренно заметно приложила усилия к тому, чтобы уклониться от ее руки, которая потянулась было к моему плечу, и полностью избежать контакта. У нее было полно возможностей для подобных жестов до большого разоблачения. Тогда она отказалась ими воспользоваться.

Теперь настал мой черед ответить ей тем же. Особенно учитывая, что сейчас любое прикосновение кажется лживым.

Прошедшая в темноте и молчании, дорога к дому показалась жестокой пародией на наше вчерашнее возвращение из конюшни. Тогда мама шла улыбаясь, подхватив меня под руку, и я почувствовала тепло настоящих отношений матери и дочери, впервые за несколько месяцев. То есть это я так думала.

Тогда я не подозревала, что почувствовала это не «впервые за несколько месяцев», а просто «впервые». Точка.

Мама отстала на несколько шагов, когда я развернулась на пороге своей спальни и захлопнула дверь у нее перед носом. Я бросилась на кровать и дала волю гневу.

Когда злость поутихла, я распласталась на кровати совершенно выдохшаяся, осознавая, что моя надежда, скорее всего, обманчива. Я откуда-то взяла идею, что Хантер может меня освободить. Как будто это все какая-то искаженная версия «Спящей красавицы». В которой его поцелуй спасет меня не от злого заклинания, а от голоса из айпода.

За этот крошечный промежуток времени я успела убедить себя, что поцелуй Хантера превратит меня в человека.

 

Глава одиннадцатая

Проснувшись на следующее утро, я испытала миг идеального покоя. Блаженного незнания. Один безмятежный миг нормальной жизни, после которого на меня лавиной обрушились вчерашние события: Человек-Из-Айпода, нейроматрицы, запрограммированные воспоминания. Поддельное прошлое, поддельные мама и папа.

Всё во мне — подделка, подделка, подделка.

Я словно оказалась заживо погребена под тяжелым слоем безнадежности и отчаяния. Только я не была по-настоящему живой. В том-то и проблема.

Вцепившись в матрас и крепко зажмурив глаза, я сделала несколько коротких, отчаянных вдохов, которые, по словам какого-то незнакомца, были мне не нужны, но казались таким же естественным явлением, как восход солнца. Если я позволю этим чувствам поглотить меня, что у меня останется?

Ничего.

Нужно было сосредоточиться на чем-то позитивном. Мне нужно одеться, пойти в школу, как-то начать жить дальше… что бы это ни значило. Поговорить с Кейли, поговорить с Хантером.

Хантер.

Воспоминание о нашем почти-поцелуе переполнило меня, и, несмотря на все ужасы вчерашнего дня и мелькающие у меня в голове вопросы, я почувствовала все тот же сумасшедший трепет в груди.

Если я была способна, затаив дыхание, мечтать о парне, которого готовы были обсуждать Кейли, Элла и даже Паркер, значит во мне было все-таки больше от девочки-подростка, чем думала мама? Может, все-таки кто-то что-то перепутал?

Эти размышления в конечном счете выгнали меня из постели и отправили в шкаф на поиски чистой одежды.

Одевшись, я направилась на кухню, откуда доносился заманчивый запах жареных тостов. Ну вот! Я проголодалась. Это было совершенно нормально, и я не верила, что существует разумное объяснение, как не-человек может чувствовать голод.

«Количества человеческих клеток, содержащихся в устройстве МИЛА, достаточно для выполнения некоторых биологических функций».

Не мог же голос иметь в виду еду и… все остальное. Исключено.

От звука, с которым я плюхнулась на стул, стоявшая у холодильника мама резко развернулась, взмахнув банкой клубничного конфитюра.

— Доброе утро, — осторожно сказала она. Словно прощупывая почву: насколько стабильное у меня настроение.

Она надела чистые джинсы и голубую футболку с длинным рукавом, а волосы затянула в привычный опрятный хвост, но под глазами у нее были темные круги. А когда она пошла к разделочному столу за тарелкой с тостами, в ее походке не хватало обычной энергичности.

— Доброе, — ответила я нейтральным тоном и принялась намазывать тост джемом.

Мама села за стол напротив меня. Она зевнула и подперла подбородок руками, наблюдая за тем, как я уничтожаю свой завтрак.

— Как ты себя чувствуешь сегодня? — спросила она.

Хантер. Думать о Хантере и о том, что встретишься с ним в школе. Больше ни о чем.

— Отлично, — заявила я, откусывая еще кусочек.

Она озадаченным взглядом провожала мои движения, пока я жевала, намазывала на тост еще джема и жевала дальше. Очевидно, ответа «отлично» она не ожидала.

Мама открыла было рот, но не издала ни звука. Вместо этого она слегка встряхнула головой, хлопнула обеими руками по своим практичным выцветшим рабочим джинсам и встала.

— Хорошо. Но если вдруг передумаешь и захочешь поговорить…

Я запихнула в рот последний кусочек тоста, прожевала и проглотила.

— Не передумаю, — сказала я, вытирая салфеткой губы.

Я вложила опустевшую тарелку в ее протянутую руку и посмотрела, как она идет к раковине.

— Я понимаю, ты пока не готова. Но когда ты…

— Никогда. — Хотя внутри у меня все дрожало, мой голос звучал твердо. — Я никогда не захочу говорить о том, что было вчера.

На фоне стука тарелок и запаха яблочного мыла я подняла взгляд на часы в форме свиньи, которые мама называла китчем, а я — отстоем. И задумалась — это настоящая я дала им такое определение, или запрограммированная? Или они обе — одно и то же?

Закрыв глаза, я кое-как выкинула из головы часы, но беспокойство от этих размышлений осталось.

— А ты не можешь закончить после того, как отвезешь меня в школу? Не хочу опаздывать.

Стук посуды на миг прервался, а затем опять возобновился.

— Ты не пойдешь в школу.

Эти слова захватили меня врасплох. Я сидела, потрясенно молча, пока в голове не всплыл один важный вопрос:

— Сегодня? — спросила я, подавляя приступ паники, от которого внутри все скрутило. — Или вообще?

— Пока не знаю.

— Что? Почему? — последнее слово я выкрикнула так громко, что, наверно, даже лошади у себя в конюшне прислушались.

Перед глазами возникло лицо Хантера, и я вцепилась в этот образ изо всех сил. Если не будет школы, не будет и Хантера, а я не могу от него отказаться. И не буду.

Мой вопрос не нарушил мамин цикл методичного освобождения фарфоровой раковины — вымыть-ополоснуть-вытереть.

На полотенце с петухом росла стопка веселеньких тарелок с маргаритками по краям и кучка столовых приборов, и вместе с тем росло мое желание столкнуть это все на пол. Как она могла обрушить на меня такую новость, не удосужившись даже обернуться?

Услышав скрип отодвигаемого стула, мама остановилась. Она вытерла руки и наконец повернулась ко мне.

Глядя на нее, я задавалась вопросом, как все это может быть ложью. Ее стройное, жилистое тело, ее голубые глаза, связанные с ней звуки, запахи, ощущения. То, как она теребила очки на носу в тех редких случаях, когда не могла подобрать слова — как сейчас. Все это казалось таким реальным, как будто я знаю ее гораздо, гораздо дольше пары месяцев.

— Мне жаль, но после вчерашнего случая мы просто не можем пойти на такой риск. Не сейчас.

— Риск, что у меня может получиться вести почти нормальную жизнь, — ты этот риск имеешь в виду?

Она сорвала с себя очки и потерла глаза.

— Я знаю, тебе трудно. Но мы сейчас в очень опасном положении.

— И кто в этом виноват? Не я, а наказание достается мне! — Я замолчала, сделала глубокий вдох. Аргументы, мне нужны аргументы. — В любом случае, ты ведешь себя как параноик. Кто станет искать нас в этой глуши?

На какую-то долю секунды мамины руки замерли на ее глазах. Потом она надела очки и тихо заговорила:

— Ты себе не представляешь… и надеюсь, так все и останется. Но мы должны принять меры предосторожности. Ты сможешь вернуться в школу позже, если это будет безопасно.

И она снова повернулась к стопке тарелок, промакивая полотенцем несуществующие капли. Притворяясь, что занята.

Мы постоянно притворялись, обе.

Когда она занялась каким-то бессмысленным, совершенно незначительным делом, вместо того чтобы нормально поговорить со мной, я вышла из себя.

— Ты лжешь. Ты никогда не разрешишь мне вернуться, так? — выкрикнула я.

Мама резко развернулась:

— Мила! — начала она, но сразу остановилась, увидев, что я быстро-быстро моргаю, и повторила уже мягче, — Мила, — подходя ближе и протягивая ко мне руки.

Ловушка. Как и все остальное.

Я отшатнулась от нее.

— Но почему? Зачем ты вообще меня украла, если и не собиралась позволить мне жить? — прошептала я. А затем развернулась и бросилась к себе в комнату.

Я плюхнулась на кровать и уставилась в пространство. Когда через час ко мне заглянула мама, я перевернулась на левый бок, не желая ее видеть.

Матрас скрипнул и просел.

— Я знаю, что ты расстроена, но ты можешь поговорить со мной хотя бы минутку?

На стене напротив меня, рядом с занавеской в зелено-белую клетку, висел эскиз головы гнедой лошади. Художник так хорошо передал все черты, что лошадь смотрела на меня почти как живая. Интересно, как ему это удалось — несколькими мазками вдохнуть иллюзию жизни в пустой лист бумаги. Бумажная лошадь продолжала смотреть на меня, и я закрыла глаза.

В конечном счете, таков был весь мой мир. Иллюзия.

Кровать снова скрипнула, когда мама передвинулась, пытаясь найти удобное положение. Флаг ей в руки — учитывая все безумные обстоятельства, я сильно сомневалась, что оно существовало.

Протикало не меньше десяти секунд, прежде чем я выпалила:

— Зачем вообще было рисковать, отправляя меня в школу? Зачем было брать эту дурацкую работу? Почему бы просто не отсидеться в какой-нибудь там пещере?

Когда мама ответила, ее голос зазвучал глухо:

— Потому что я все-таки хотела для тебя нормальную жизнь, Мила. Я хочу, чтобы в этот раз у тебя было все. И если для этого нужно прятать тебя на самом видном месте, так тому и быть.

Я покачала головой:

— Я не понимаю, о чем ты! В этот раз? Что значит — в этот раз? Что еще ты от меня скрываешь?

Я почувствовала, как она мягко ведет пальцами по моим волосам — вниз, вниз, вниз. Медленно, словно наслаждаясь каждым сантиметром. В голове вспыхнула очень странная картинка: маленькая девочка с длинными каштановыми волосами вертится на стуле, не давая себя постричь, а позади нее стоит помолодевшая мама, одной рукой орудуя ножницами, а в другой держа чупа-чупс.

Но это воспоминание было размытым, обрывчатым. Совсем не таким, как кристально ясные воспоминания о папе. Может, они постепенно начинали портиться. Может, они все утекут, одно за другим, и под конец у меня не останется ничего, что напоминало бы о моей поддельной семье.

Я еще теснее свернулась в клубок.

— Думаю, с тебя пока хватит откровений. — Кровать снова скрипнула. — Я пришла предупредить тебя, что мне нужно уехать — звонил мистер Дэннинг, его мерин внезапно охромел. Можешь оставаться в доме или сходить в конюшню, только никаких поездок верхом. Я вернусь, как только смогу.

Не дождавшись от меня ответа, она, тяжело вздохнув, встала и вышла, тихо закрыв за собой дверь.

Стоило мне услышать шорох гравия под колесами ее машины, как я оказалась на ногах. Я не смогу так жить, сидя в клетке как животное. От хождения в школу не будет никаких проблем. Я ей это докажу.

Подбадриваемая воспоминанием о теплых голубых глазах Хантера, я подхватила рюкзак и отправилась в школу пешком.

Провал номер один — я опоздала на классный час.

Благодаря скрипучей двери мое появление было встречено любопытными взглядами большинства одноклассников. Я заколебалась на пороге, преодолевая искушение дать деру. Ты сама этого хотела, напомнила я себе. Ходить в школу, быть нормальной. И все же, пока я шла вдоль среднего ряда парт, чтобы отдать миссис Стегмейер желтую записку об опоздании, мне мерещилось, что на меня со всех сторон направлены обличительные взгляды. Как будто ученики знали, что во мне что-то не так, и пытались вычислить, что именно.

Мне и раньше никогда не нравилось быть в центре внимания, но сегодня это казалось прямо-таки опасным.

Провал номер два — парта у окна пустовала. Хантера не было.

Провал номер три — мое собственное место было занято.

Лесли, девушка, с которой Кейли при мне едва ли обменивалась хоть парой слов, совершенно довольная собой, развалилась за моей партой, придвинув свою рыжую голову к Кейли. Девушка, от которой всегда немного попахивало лаком для ногтей, которым она постоянно разрисовывала обложки тетрадей — при виде чего Кейли обычно закатывала глаза.

Когда я встретилась взглядом с Кейли, она слегка, одними губами, улыбнулась мне. Своей фальшивой улыбкой.

Это не предвещало ничего хорошего. Особенно в сочетании с заметным дефицитом смс.

Или это просто во мне говорит паранойя. Мамины переживания, которые заползли мне под кожу и извивались там, пока я не стала такой же нервной, как она.

Извивались под моей кибердермой среди проводов, пластика и прочих искусственных элементов.

Прекрати.

Заставив себя улыбнуться с радостью, которой не чувствовала, я направилась в дальний угол. Там обычно сидела Лесли, тайком отправляя смс друзьям и уродуя свои тетради. А заодно, видимо, стол, судя по яркому фиолетовому пятну на нем.

Лесли бросила взгляд в мою сторону. Меня вновь переполнила паранойя, но не из-за ее чересчур веселой улыбки — а из-за того, куда она посмотрела. На мою руку. Ту руку, на которую я вчера упала.

Я засунула руку под парту и сгорбилась, пытаясь сделать вид, что поглощена чтением учебника по литературе. Я постаралась отключиться от всего происходящего вокруг, убедить себя, что у меня просто разыгралось воображение. Что Кейли не могла, не стала бы никому рассказывать.

И тут я уловила шепот. Очень тихий — но недостаточно тихий. По крайней мере, для моих ушей.

— Отсюда вообще не видно.

Они что угодно могут иметь в виду, сказала я себе.

Но не очень-то в это поверила.

Что мне сейчас было нужно, так это шанс поговорить с Кейли один на один, шанс все объяснить. Нужно, чтобы она меня выслушала.

Когда наконец зазвенел звонок, я была готова. Я сорвалась с места и поспешила к Кейли, которая успела обогнать меня и выйти из класса первой, а за ней хвостом и Лесли.

— Кейли, подожди!

Она не остановилась, только помахала наманикюренными пальчиками, оглянувшись через плечо:

— Извини, бежать надо… Пока!

Пока я смотрела ей вслед, мелкое беспокойство превратилось в полноценный приступ паники, которая нарастала с каждым уроком, заканчивавшимся без Кейли. Плюс на физике девушка, работавшая за столом напротив, толкнула своего напарника, а потом мотнула головой в мою сторону.

Прозвенел звонок на обед, а Кейли так и не появилась. Как и Хантер. Я пробралась сквозь толпу к своему шкафчику, борясь с неизменным ощущением загнанности, коридор тем временем затопило ядовитой смесью голосов, запахов и шагов. Каждый раз, когда кто-нибудь смотрел в мою сторону, мои руки сжимались в кулаки, а ноги напрягались, готовясь бежать. Я знала, что это смешно, но никак не могла подавить усиливающийся страх. Достаточно, чтобы один человек, всего один, узнал, что я такое, и моя жизнь кончена.

Добравшись до шкафчика, я и там не встретила Кейли. Засунув книгу внутрь, я немного постояла, держась за дверцу и сосредоточиваясь на ощущениях от холодного гладкого металла в попытке обрести спокойствие. Ну хорошо, да, Кейли была немного шокирована и да, возможно, разозлилась, узнав о моей руке таким образом. Она, очевидно, считала, что я уже давно должна была рассказать ей о своем протезе. Я поняла.

Я закрыла глаза. Конечно, если бы у меня действительно был протез, о котором можно рассказать, я бы сейчас не паниковала. И все же… нужно просто с ней поговорить. Объяснить все о протезе лично и убедиться, что она понимает, что я хочу сохранить эту историю в секрете. Проще простого.

Я почти что убедила себя, когда меня толкнул плечом Джим Дайсон, член футбольной команды, чей шкафчик соседствовал с моим:

— Ты че, реально пыталась отрезать себе руку и послать ее своему бывшему, когда он тебя бросил?

Он прислонился к шкафчику и выжидающе уставился на меня. Его густые коричневые брови практически слились в одну сплошную линию, которая перечеркнула его похожее на картошку лицо с несимметричным носом, явно пережившим не один перелом.

Мои пальцы вцепились в дверцу:

— Что?

Игнорируя мой вопрос, он шлепнул мясистой рукой по бедру:

— Ну ты и извращенка. Фотки остались?

Я не верила в реальность происходящего.

— Ты шутишь, да?

Он наклонился ближе, пахнув на меня апельсиновым соком и дезодорантом.

— Серьезно, я никому не скажу — только покажи мне, а?

И тогда я поняла, что нет, он не шутил. Да, он правда верил, что я отрезала себе руку, и да, он правда хотел увидеть фотографии.

Я еще сильнее сжала зеленую дверцу… и почувствовала, как она гнется под моими пальцами. Я отдернула руку как ужаленная и захлопнула дверцу прежде, чем успею увидеть результат. Прежде чем он успеет его увидеть. Я проскользнула под мясистой рукой, убегая и от шкафчика, и от полного надежды взгляда Джима.

Тем временем мое сердце — мое что-то, чем бы оно там ни было — судорожно билось в груди. Нужно найти Кейли и положить конец слухам, пока все не зашло слишком далеко. Пока она не лишила меня последнего шанса остаться в школе.

Я быстро зашагала прямо в столовую, огибая группки школьников, преграждающих мне путь.

— Извините, — выпалила я, чуть не врезавшись в медленно бредущую по коридору парочку. Я повторила извинения, прорываясь сквозь компанию из пяти ребят в спортивной форме, которые были слишком погружены в обсуждение тренировки, чтобы идти с приличной скоростью.

— Осторожно, — проворчал один, а другой заорал:

— Эй, детка, не хочешь выпрыгнуть из моей машины?

Раздался взрыв хохота, одновременно с которым я услышала шлепок, когда кто-то «дал пять», и поняла, что все смотрят мне вслед. Я почувствовала, как шею заливает краска.

О боже. Все оказалось хуже, гораздо хуже, чем я думала. До скольких человек успели дойти слухи? И о чем именно были эти слухи? Кейли должна все исправить. Обязана.

Единственное, что не давало мне перейти на бег, это уверенность, что так я привлеку еще больше внимания.

Сделав крутой поворот направо, я оказалась перед зияющей пастью столовой. Внутри уже теснились за столами школьники: кто-то доставал из пакета бутылку с водой, кто-то кривился, обнаруживая положенное мамой яблоко, кто-то разворачивал таинственные свертки из фольги или пленки, чтобы выяснить, с чем бутерброды. Глядя, как они болтают, смеются и едят в компании друзей, чувствуя смесь запахов пота и мяса для гамбургеров, жарящегося на решетке в кухне, я пришла к мысли, что, возможно, мне стоит просто последовать маминому совету. Сидеть дома, держаться подальше от школы.

Спрятаться как загнанное животное. Подальше от всех. Подальше от Хантера.

Подальше от жизни.

Нет.

Я протолкнулась внутрь и прошла мимо шести длинных рядов столов к последнему, у окна, за которым между Эллой и Паркер сидела Кейли. К нашему столу. Вот только сегодня мое место и тут было занято Лесли.

Кейли сидела, повернувшись лицом к Элле, поэтому, когда до них оставалось несколько шагов, я сосредоточилась на волосах первой. Поиск и подсчет торчащих из прически прядок помогли успокоить нервы. Держу пари, что сегодня утром она показала язык своему отражению, когда причесывалась, — она делала так каждый раз, когда замечала в зеркале эти непослушные вихры. Все та же прическа, которая дала мне надежду, что под ней все та же Кейли.

Та Кейли, которая отнеслась к новенькой с добротой и щедростью. А не та, которая засунула ее в кузов пикапа.

Сидящие вдруг зашлись визгливым смехом, после чего Паркер бросила взгляд через плечо, увидела меня и застыла, не донеся до рта морковную палочку. Уронив палочку, она толкнула Кейли в бок. Не собираясь сдаваться, я оперлась о пластиковый стол и стала ждать.

Ждать пришлось недолго. Стоило Кейли повернуться ко мне, как болтовня за столом стихла. Ее вялая улыбка не затронула глаз:

— Что?

От ее сухого тона я ощутила укол страха.

— Можно тебя на минуту? Надо поговорить.

— Мы тут вроде как заняты.

Я окинула взглядом стол: Паркер вертела в руках банку диетической колы, Элла изучала свои ногти, а Лесли полоскала картошку фри в кетчупе. Заняты они. Ага, конечно. Почему она так себя ведет? Под слоем страха перед всеобщим вниманием, перед разоблачением, во мне зажглось другое чувство. Горячее и опасное.

— Это не займет много времени, — сказала я, с силой сгибая пальцы рук, чтобы не схватить ее за плечи и не начать трясти, как мне того хотелось.

Кейли испустила страдальческий вздох, не пытаясь скрыть свое раздражение.

— Ну хорошо. Я не хотела это говорить, но… Мила, ты… немного того… и мне просто больше не хочется с тобой общаться.

Я что?..

— «Немного того»? Я «немного того»? Почему? Потому что я сказала тебе, что не хочу пересаживаться в кузов пикапа, когда ты меня заставляла только для того, чтобы побыть наедине с Хантером?

Карие глаза Кейли наконец встретились с моими, и в них было удивление — она, очевидно, не ожидала, что я ей это припомню — а остальные девушки нервно заерзали.

— Эм, мы пойдем купим что-нибудь попить. Тебе чего-нибудь взять, Кей? — спросила Элла, чье узкое лицо от беспокойства сморщилось даже сильнее, чем обычно.

— Нет, спасибо.

Дождавшись, пока они уйдут, я села на освободившийся стул Паркер. Понизив голос, я спросила:

— Кейли, за что ты так со мной поступаешь? Я думала, мы друзья.

Левый уголок ее губ скривился в усмешке:

— Вы с Хантером так уютно устроились вчера в машине — держу пари, он бы с огромным удовольствием стал твоим другом.

Я отшатнулась:

— Ты что, шутишь? Я могла погибнуть, Кейли, а тебя волнует только то, что Хантер был добр ко мне?

Куда делась та Кейли, с которой я познакомилась, когда приехала сюда, та, которая радушно приняла замкнутую новенькую в свой круг? Потому что эта Кейли казалась мне чужой.

Стул шаркнул по полу, и Кейли встала, пошатнувшись на каблуках:

— Без разницы. Паркер говорила, что тебе нельзя доверять. Надо было слушать ее.

Ее высокий голос, и без того привлекавший внимание, звучал вдвое громче к тому времени, когда она договорила. Он разносился по залу. Разговоры стихали, головы сидящих через четыре, пять, шесть столиков от нас поворачивались посмотреть, что происходит.

— Тише говори, — прошипела я.

Я поняла свою ошибку, когда увидела, как сузились ее глаза, увидела, как она упрямо поджала губы. Я попыталась дать задний ход:

— Кейли, пожалуйста…

— Зачем? — ее крик заглушил мою последнюю отчаянную попытку предотвратить взрыв эмоций. Она развела руки в стороны, взмахнув пышными фиолетовыми рукавами. — Как будто они и так не узнают, рано или поздно, — продолжила она все тем же безнадежно громким голосом. Настолько громким, что мне хотелось зажать ей рот рукой и выволочь ее из столовой. Но это лишь привлекло бы еще больше внимания. Тем не менее нужно было что-то сделать. Пока она не…

— Почему бы тебе просто не сказать всем, что ты ненор…

Моя нога рванулась вперед. Словно в замедленной съемке я подсекла ее лодыжку, сбивая с ног. Ее голова отлетела назад, с губ сорвался крик. Кейли бешено замахала руками; падая, она сбила со стола стакан, залив всю свою лавандовую рубашку колой. Она приземлилась пятой точкой на псевдодеревянный пол.

Ошеломленное молчанье и аханье продлились всего секунду, после чего все начали смеяться. Несколько парней присвистнули, а какая-то девчонка крикнула: «Зачетно!»

Кейли потрясенно хлопала глазами, глядя на меня. Вероятно, пытаясь понять, что это было. Я бы и сама хотела знать.

Когда я увидела ее, растянувшуюся на грязном полу, с рукой между ножек стула и большим коричневым пятном на рубашке, внутри что-то оборвалось. Это сделала я. Хотя не собиралась, не думала ни о чем, кроме того что ее нужно остановить. Но как?

Временно оставив попытки разобраться, я сделала шаг вперед. Меньшее, что я могла сделать, это помочь ей встать. Но стоило мне сдвинуться с места, как что-то промелькнуло у меня перед глазами. Нет, на этот раз не воспоминание. Слова. Светящаяся красная надпись. Она вспыхнула всего на тысячную долю секунды, прежде чем погаснуть, но, боже мой, даже эта доля секунды показалась мне слишком долгой.

Цель: На земле.

Ужас тисками сдавил мою грудь, сжимая все сильнее, пока у меня не осталась всего одна мысль.

Бежать.

Именно это я и сделала. Пока Кейли пыталась подняться на ноги, я развернулась и побежала. Прочь из столовой, от того, что я сделала… и от вспыхнувшей красным надписи, которая, как я надеялась всеми фибрами своего существа, была просто галлюцинацией из-за стресса. Или обманом зрения. И подобное больше никогда, никогда не повторится.

Слыша, как стук моих шагов по линолеуму эхом отдается в коридорах, я поняла, что мама была права.

Мне ни в коем случае нельзя было возвращаться в школу.

 

Глава двенадцатая

Несмотря на то, что на ранчо я неслась как сумасшедшая, когда я добежала, наш «Тахо» уже стоял на подъездной дорожке, словно большой зеленый знак тревоги.

Великолепно.

Я подумала, не стоит ли мне спрятаться на какое-то время в окрестностях дома, чтобы спастись от грядущей лекции о моем плохом поведении, но это означало лишь отложить неизбежное. Хуже того, не найдя меня, мама могла удариться в панику. Лучше уж просто выслушать мрачную музыку, которую она попытается сыграть на моей совести, и покончить с этим.

Я засунула руки в карманы и поднялась на крыльцо. Дверь распахнулась, и передо мной предстала мама. Ее голубые глаза обшарили мой наряд и сузились на перекинутом через плечо рюкзаке.

— Я как раз собиралась идти искать тебя в конюшне… но, похоже, в этом нет необходимости.

— Она не повысила голос и выглядела достаточно спокойной, когда шире открыла дверь, пропуская меня внутрь, но побелевшие костяшки пальцев, сжимавших дверную ручку, не сулили ничего хорошего.

И конечно же, как только дверь захлопнулась, скрыв нас внутри, она развернулась ко мне и приняла уверенную стойку, скрестив жилистые руки поверх серого свитера, ноги на ширине плеч.

— Не вынуждай меня вешать на тебя маячок.

Когда она сделала паузу, чтобы набрать воздуха и продолжить меня ругать, я подняла руку:

— Не надо, я поняла. Я глупо поступила, когда пошла в школу. Не беспокойся. Это не повторится.

Удивленный взгляд в сочетании с очками придал ей сходство с совой. А я убежала в спальню и захлопнула за собой дверь.

Я упала на толстое стеганое одеяло. Больше ничто не выманит меня из этого дома, никогда, никогда. Буду есть, спать и коротать время за просмотром каких-нибудь сериалов. Может, еще иногда кататься на лошади и разыгрывать по ролям диалоги с воображаемыми друзьями.

А потом в три тридцать две дня пришло сообщение от Хантера, изменившее все.

«Как насчет встретиться вечером?»

Я уставилась на эти четыре слова. Смотрела и ждала, когда мой здравый смысл начнет смеяться, нет, хохотать, над идеей встретиться с ним после сегодняшнего фиаско. Даже если бы я захотела пойти, чтобы выбраться из дома, мне понадобилась бы колоссальная секретная операция. Надо сказать, я уже представляла, что после сегодняшнего случая мама начнет всюду таскать меня с собой, даже по самым мелким, наводящим тоску делам, может, даже посадит меня на поводок, просто чтобы быть уверенной, что я не смогу провернуть еще одну несанкционированную вылазку в школу.

Я ждала здравого смысла, но вместо этого на ум пришел сладковатый запах Хантера, его улыбка, один уголок губ чуть выше другого. Крошечная родинка на месте ямочки на щеке. И важнее всего — то, какой настоящей я себя чувствовала благодаря ему.

Полная противоположность тому, как я себя чувствовала сегодня в столовой.

Цель: На земле.

Я накрылась с головой, но от воспоминания спрятаться не удалось. Неужели меня и впредь ждет такое? Я поежилась, несмотря на то что под толстым пуховым одеялом было жарко от моего дыхания.

Если это так, то мне необходимо увидеть Хантера. Необходимо.

Он был единственным, что могло не дать мне превратиться в чудовище.

Не вылезая из своего укрытия, я отправила ему сообщение:

«Давай. Встретимся у въезда ок. 7:30».

Его ответное смс вызвало у меня улыбку. А ведь я была уверена, что после фиаско в столовой мое лицо больше никогда не воспроизведет это мимическое движение.

Потом я закрыла глаза и начала планировать побег.

 

Глава тринадцатая

В семь двадцать пять меня начали одолевать сомнения. Я присела под деревом у середины подъездной дорожки, засовывая ноги в кроссовки. Перед этим дома я повесила их себе на шею и прокралась через входную дверь босиком, чтобы уйти незамеченной. Дело шло к октябрю, и солнце садилось все раньше и раньше, поэтому небо было уже темным. Но я все равно беспокоилась, потому что в любой момент мама могла выглянуть из кухонного окна и увидеть меня.

Обувшись, я помедлила. Возможные последствия моих действий вдруг преградили мне путь как кирпичная стена. Что, если я совершаю еще одну ужасную ошибку? Что, если это свидание потерпит такой же крах, как сегодняшний поход в школу? Я оглянулась через плечо на гостевой домик, такой безопасный, а потом нажала кнопку на телефоне, чтобы загорелся экран. Через мгновение на нем появилось последнее сообщение Хантера.

«Жду не дождусь».

По мне прокатилась знакомая волна тепла, вытесняя последние сомнения. Нет, это был правильный выбор. Я прошла остаток пути до улицы, твердо намереваясь наслаждаться ударами холодного ветра по щекам, хрустом гравия под ногами и перспективой целого вечера с Хантером.

У грунтовой дороги я перешла на шаг. Из-за угла показался свет фар. Джип свернул, громыхая, на нашу улицу и через пятнадцать секунд остановился передо мной.

Окно открылось, и из него высунулась голова Хантера.

— Тайная вылазка? — улыбнулся он, сверкнув голубыми глазами. Удивительной, глупой улыбкой, от которой растаяла вся неуверенность. Теперь нам оставалось только уехать. Пока мама не заметила.

— Что-то вроде того. — Я подбежала к пассажирской двери и скользнула внутрь, поспешно закрыв ее за собой и защелкнув ремень безопасности. — Окей, поехали, — сказала я, мысленно упрашивая Хантера надавить на газ.

Бросив на меня озадаченный взгляд, он включил передачу. Мгновение спустя мы уже были в пути.

В джипе пахло освежителем воздуха с корицей и еще чем-то сладким. В отсеке под средней консолью я насчитала пять цветных кубиков — три розовых, два желтых, — лежащих поверх одного доллара восьми центов мелочью. Несколько пустых оберток в сочетании с тремя банками из-под газировки Monster украшали пол за водительским креслом.

— Сладости и кофеин? — поинтересовалась я.

Он не глядя пошарил рукой за сиденьем, нащупал одну из банок и поморщился:

— Я собирался тут прибрать.

Затем он достал розовый кубик из отсека:

— Будешь?

Я посмотрела на крошечную конфетку с надписью Starburst на обертке. Интересно, я их до этого пробовала?

— Давай.

Пока мы ехали по улице, а мой рот заполнялся сладостью — еще раз спасибо Хантеру, — я украдкой взглянула на него. Совершенство. Он обладал просто невероятным и при этом абсолютно неброским совершенством. Бордовая рубашка навыпуск с воротником на пуговицах подчеркивала голубизну его глаз, а в мешковатых штанах цвета хаки он выглядел так, словно сошел со страниц модного журнала.

Когда он переключил передачу, чтобы притормозить, его пальцы коснулись моей руки, той, которую я вчера «поранила». Я вздрогнула, мысленно прокляла свой идиотизм и, в безнадежной попытке исправить положение, застыла, вообще перестав двигаться.

Пусть он не заметит. Пусть он не заметит.

Он заметил.

Брошенный им взгляд прожег мою руку насквозь, грудь сдавило от нехватки кислорода. И тогда я поняла, что совершила ошибку. Огромную. Его взгляд вскроет мою кожу, слой за слоем, обнажая мерзкое, отвратительное тело несчастного чудовища. Он увидит кабели, нейроматрицу, систему фантомных чувств. Увидит иронию в том, как я задыхаюсь без не нужного мне кислорода, увидит уродство, от одной мысли о котором меня начинало тошнить. Все то, что в красках расписывал Человек-Из-Айпода с его южным акцентом, будет разоблачено, и мы с мамой окажемся в опасности.

Я уставилась прямо перед собой и направила всю свою силу воли на то, чтобы не кинуться открывать дверцу.

Глубокий вдох — разумеется, Хантер не может видеть сквозь кожу. Так не бывает.

Долгий выдох — пару дней назад я бы сказала, что андроидов не бывает.

Глубокий вдох — может, я и до сих пор так думаю.

Долгий выдох — а если нет, то могу хотя бы притвориться.

К тому моменту как Хантер выехал на автостраду, я перехватила бразды управления собой и туго натянула.

— Твою маму что, заносит в сторону гиперопеки? — спросил он.

Ты себе не представляешь.

— Что, меня выдал тайный побег? — сказала я, сопровождая свой вопрос беззаботным смехом, который прозвучал на удивление достоверно. Через лобовое стекло был виден непрерывный быстрый поток огней, двигавшихся в противоположном направлении. Назад, в сторону ранчо, где я оставила маму.

Мама. Она на ранчо в полном одиночестве, под ложным убеждением, что я тоже там. В желудке — или в том месте, где он должен был быть, — скрутился узел.

Я перевела взгляд в свое окно, уставившись в бескрайнюю пустоту, — так выглядела ночью сельская Миннесота — и сжала лежавшие на коленях руки в кулаки. Нужно было это прекратить, не устраивать этот безумный самоанализ каждый раз, когда я чувствовала что-то человеческое. Если ставить под вопрос свои ощущения, свои органы, мельчайшие детали того, что происходит под моей кожей, все становится только в тысячу раз хуже.

— Побег и то, что она против компьютеров, — пояснил Хантер.

Компьютеры. Так…

— А у тебя родители какие? Строгие? — спросила я, в отчаянном стремлении перевести разговор в безопасное русло.

Он поерзал на сиденье, потер рукой подбородок.

— Э… нет. Мы с ними нечасто видимся.

Видимо, у меня на лице отразилась озабоченность, потому что он рассмеялся:

— Ничего страшного. Просто папа много путешествует, а мама любит ездить с ним.

— А. — Я не знала, что тут еще сказать. Жаль, что твои родители часто уезжают? Я рада, что тебе все равно? Зато твои родители существуют на самом деле, а не только в запрограммированных воспоминаниях?

Еще несколько минут прошли в молчании, потом Хантер спросил:

— Неудачный день?

Неудачный день. Если б только все было так просто. Неудачный день подразумевал что-то конечное, после чего можно как следует выспаться и проснуться готовым к новому дню и новым возможностям. Начать с чистого листа.

Эта фраза не подразумевала, что каждый день отныне и навсегда, просыпаясь, ты будешь осознавать, что тебе никогда не выбраться из этого кошмара.

— Если я совру и скажу, что сегодня был лучший день в моей жизни, ты мне поверишь?

— Надо подумать, — сказал он и сразу же заявил: — Нет.

Потом спросил:

— Это из-за мамы? Или в школе что-то?

Хантер слегка наклонил голову вбок — насколько я поняла, он неосознанно пытался заручиться поддержкой гравитации, чтобы убрать прядь волос, упавшую на левый глаз.

К этому моменту я почувствовала необходимость чем-нибудь с ним поделиться. И он, несомненно, и так завтра услышит о стычке в столовой. В общей картине этот секрет был самым безопасным, и все же… признаваться, что мы с Кейли поругались из-за него, было стыдно до невозможности.

Я потеребила край своей рубашки.

— Пообещай, что не будешь считать меня совсем глупой.

Хантер приподнял брови, но кивнул:

— Обещаю.

Я прочистила горло.

— В общем… Мы сегодня с Кейли сцепились. Из-за… тебя.

Сказав это, я зажмурилась, как будто стыд волшебным образом исчезнет, если я не увижу его выражение лица.

— Вот как.

Слишком уклончивый ответ, чтобы убедить меня открыть глаза, хотя некий намек на веселье в этих двух словах я все-таки уловила.

— Можно поинтересоваться, кто победил?

О, вот теперь он точно улыбался; я слышала в его голосе нотки смеха. И действительно, когда я, набравшись смелости, посмотрела на него, я увидела его ироничную улыбку, еще больше, чем обычно, перекошенную на одну сторону из-за того, что он прикусил изнутри левую щеку.

И что мне после этого оставалось терять?

— Я, — ответила я. Твердо.

Его улыбка стала шире:

— Отлично. Ты ведь понимаешь, что это значит?

Что у меня сверхчеловеческая скорость реакции, которая позволяет с легкостью сбить противника с ног?

— Что все девчонки глупые? — вместо этого предположила я.

— Это да. А еще, раз ты меня выиграла в честном бою, с меня причитается приз.

Приз?

— Серьезно?

— Я никогда не щучу по поводу призов, — невозмутимо заявил он.

— Окей. Но где… — И тут я увидела. Впереди показались огни, их причудливые отблески разгоняли темноту, превращая клочок унылого ландшафта во что-то волшебное.

Как будто это место появилось прямиком из сказки.

Я подалась вперед так быстро, что ремень безопасности натянулся, останавливая меня.

— Ярмарка? Ты везешь меня на ярмарку? — Я даже не пыталась скрыть охватившее меня волнение.

Ребята в школе говорили о ней всю неделю — даже Кейли с Паркер. Но, как и в случае любых мест, кроме школы, «Дейри Куин» и магазина товаров для лошадей, мама пресекала любые разговоры о поездке туда.

— Я так понимаю, ты их любишь? — спросил Хантер.

— Я…

…вообще-то понятия не имела, но до смерти хотела выяснить. Осторожно, Мила.

— А кто их не любит? — уклончиво заявила я.

Бросив в мою сторону взгляд, в котором, на мой вкус, было чересчур много понимания, он пожал плечами:

— Ну да.

Я снова откинулась на спинку, радуясь долгожданному чувству легкости и открывающихся возможностей, от которого тело словно потеряло свой вес. Возможно, сегодняшний день был просто катастрофой, но этот вечер… этот вечер будет превосходным. Должен быть.

Когда мы добрались до ярмарки, Хантер провел меня мимо очереди на «Настоящий банджи-джам-пинг!», аттракциона под названием «Твистер», в котором люди крутились по кругу, и какой-то игры, где парень с размаху бил молотом по металлическому диску. Наконец мы остановились перед тиром.

— Вот мы и пришли.

Под провисшим красным пологом палатки тянулся ряд желтых мишеней в форме звезд. Всего тридцать штук. По обе стороны от них размещалась коллекция плюшевых зверей — в основном единорогов и осликов. Седой неряшливый работник тира размахивал стилизованным под винтовку пневматическим ружьем и выкрикивал нараспев:

— Подходите, испытайте свою удачу в «Звездном тире»! Попадаешь по звезде — получаешь прекрасный приз! Это очень легко! Три попытки за два доллара, девять попыток за пять.

Двое парней, по возрасту студентов, которые в этот момент покидали тир, ворча и явно без осла, похоже, не были с ним согласны.

Хантер пожал плечами, протянул хозяину пятидолларовую купюру и взял из его рук ружье.

— Обещаешь, что не сбежишь, если я вернусь с пустыми руками? — спросил он, сверкнув улыбкой.

Я рассмеялась.

— Обещаю. Но я уверена, что ты справишься. Выглядит не особенно трудно.

— Спасибо, что не давишь на меня, — сыронизировал он. Но я заметила, что стоило ему поднять винтовку к плечу, как он напрягся. Его лицо преобразилось: никаких улыбок, только решительный взгляд и полная сосредоточенность на цели.

Он даже прикусил уголок рта — что в его исполнении выглядело совершенно очаровательно, — перед тем как выстрелить. И промахнулся мимо первой звезды на добрых пять сантиметров.

Упс.

Он сделал оставшиеся выстрелы, один за другим; некоторые получились совсем мимо, некоторым чуть-чуть не хватило до цели. Последняя пуля угодила прямо в линию контура, но мужчина покачал головой:

— Извиняй, нужно попасть по желтому. Еще разок?

Хантер вздохнул, удрученно взглянув на меня.

— Думаю, не стоит, только деньги на ветер выброшу.

— А как насчет твоей подружки, может, она попробует? Или она из тех дамочек, которым лучше оружие в руки не давать? — спросил работник, подмигнув Хантеру.

Фу.

— Будешь? — приподняв брови, спросил Хантер, начиная искать в бумажнике еще одну пятерку. Если до сих пор я не собиралась, то теперь уж точно буду, подумала я и бросила на мужчину полный отвращения взгляд, готовая сбить парочку звезд. Но, когда Хантер передал мне ружье, оно было еще теплым от его рук, и он сам стоял так близко, что я с трудом могла думать, не то что целиться.

Да уж, сосредоточишься тут. Учитывая его близость и мой нулевой опыт стрельбы, нам проще будет купить мягкую игрушку, если она нам нужна.

Вот только… все вышло иначе.

Потому что, когда я наконец подняла ружье, мне не пришлось даже думать, как им пользоваться. Оно просто стало продолжением моего тела, идеально легло в руки. А когда я прицелилась, случилась ненормальная вещь. Пока я смотрела на звезду, у меня перед глазами промелькнуло что-то красное.

Я чуть не выронила ружье. Нет. Только не это.

— Ты в порядке? — спросил Хантер, все еще так близко, что дыхание перехватывало.

Я встряхнула головой, ошеломленная, сжимая опущенное ружье так, словно от него зависела моя жизнь. Красная вспышка пропала.

— Ой, солнышко, ну не надо так паниковать. Твой мальчик тебя не разлюбит, даже если ты на километр промахнешься.

Я еще не пришла в себя, но от слов работника снова разозлилась. Не успела я опомниться, как ружье в моих руках уже было нацелено в мишень. Я сделала глубокий вдох и…

Цель: 3 м.

…пошатнулась, но только чуть-чуть, когда загорелась красная надпись, на этот раз четкая. Я не могла опять опустить оружие. Хантер подумает, что я сумасшедшая, а хозяин тира… ну он-то продолжит верить в какой-то бредовый вымысел собственного сочинения.

Тем временем я скомандовала: Вон из моей головы. Вон. ВОН.

А затем как будто мой мозг зажил собственной жизнью, звезда увеличилась у меня перед глазами, так что я смогла увидеть крупным планом самый центр мишени.

Цель: Крупный план.

Еще до того, как нажать на спуск, я знала, что попаду в звезду, точно в центр. И хотя ноги подкашивались из-за вспыхивающих красных надписей, хотя руки с силой стискивали ружье, когда я пыталась вытолкнуть эти слова из головы, сама стрельба мне понравилась. Настолько понравилась, что я взяла и сбила еще одну звезду. И еще одну. И еще.

Пока не заметила собравшуюся вокруг меня толпу. Свист болельщиков. Вопль работника: «Мать моя женщина!» Удивленный смех Хантера: «Признайся, ты профи. Держу пари, ты дома от нечего делать из ружья стреляла».

Толпа начала аплодировать, и тогда-то до меня наконец дошла глупость моего поступка. Отличный способ не выделяться из общей массы. Ну разумеется, я могла попасть в центр малюсенькой мишени — но не из-за многолетней практики.

Я опустила ружье, заставила себя улыбнуться хозяину тира, который хмуро почесывал щетинистый подбородок, уставившись на изрешеченные мишени, словно увидел их впервые.

— Мы что-нибудь выиграли?

Не прошло и минуты, как мы покинули тир, став богаче на одного плюшевого осла средних размеров. А я поклялась себе, что продую в любых других играх. К счастью, в следующей палатке, к которой мы подошли, продавали сахарную вату.

Мы брели среди огней, слушая музыку, и я вздохнула, чувствуя, как во рту тает сладкий комок. Не считая инцидента в тире, этот вечер был идеальнее некуда. Я протянула руку, снимая с его щеки прилипший кусочек розовой ваты:

— Ты промахнулся мимо рта.

При слове «рот» его взгляд опустился на мои губы.

Ладно, я соврала. Похоже, этот вечер мог стать еще идеальнее. Бабочки в животе? Куда там. У меня в животе взлетела, хлопая крыльями, стая бешеных соек — ни больше ни меньше. Кусочек ваты выскользнул у меня из пальцев, когда мы остановились прямо возле американских горок.

Он притянул меня к себе.

— Я знаю, что прощальный поцелуй должен быть в конце свидания, но я уже замучился ждать.

— Поцелуй? — переспросила я, и теперь уже мой взгляд оказался прикован к его губам — настоящему произведению искусства. Я как-то вычитала у Кейли в журнале Glamour, что для человека симметрия — залог красоты. Ничего они не понимали. Слегка несимметричная улыбка Хантера была едва ли не самой восхитительной вещью из всех, что я когда-либо видела.

— Если ты не против, — сказал он и медленно, словно запоминая ощущения, запустил пальцы мне в волосы.

Слева от нас поезд неожиданно ухнул с горки, и девчонки завизжали от страха. Я отключилась от этих звуков и молча кивнула. Его губы приблизились к моим. Моргнув, я закрыла глаза, в то время как все мое тело напряглось в предвкушении. Я качнулась к нему…

…и тут я снова это увидела. Белые стены, едкий запах хлорки. Только в этот раз я увидела больше. Девушку с каштановыми волосами. Она была прикована к стулу в большой, абсолютно пустой комнате, слепнущая от света множества люминесцентных ламп.

Я увидела спину мужчины в белом халате. Его темный затылок. Мужчина стоит напротив девушки, а та дергает головой взад-вперед. Он высоко поднимает руку, в которой держит… пистолет?

О нет.

Я ахнула и отшатнулась. Сейчас произойдет что-то ужасное, я это знала. О господи, он собирается…

Я смотрела, как мужчина резко опускает руку, с размаху ударяя девушку по голове пистолетом. Потом еще раз. И еще. И еще.

Где-то далеко, за пределами комнаты, вдали от ужаса, сковавшего льдом мои ноги, руки, грудь, раздался голос Хантера:

— Мила, ты в порядке? Мила?

Я слышала его, но ответить не могла. Я не могла вырваться из кошмара, разворачивавшегося у меня в голове.

Нет, мне оставалось только стоять застыв, пока перед моими глазами шел поток кадров. Смотреть, как девушка бьется в цепях, а мужчина отбрасывает пистолет и берет с металлического столика огромный электрический инструмент. Он нажимает кнопку, и комнату заполняет резкий визжащий звук. Дрель. Дрель.

Я снова дернулась назад. Нет. Пожалуйста, нет.

Но, разумеется, в моей беззвучной мольбе не было толка, она не могла прервать цепь событий, которые уже произошли. Мужчина поднял дрель вверх… и вонзил ее в грудь девушки.

Ее крик заглушил все остальные звуки.

Я чувствовала, что Хантер сжимает мои руки, вот он снова позвал меня по имени. Но мужчина в белом халате опять взялся за пистолет. Он навел его на девушку, девушку, чьи каштановые волосы выглядели такими знакомыми, и приставил ствол ей ко лбу. Не удовлетворившись этим, он передвинул пистолет так, что ствол уперся в висок.

Девушка дрожала всем телом. С моей точки обзора не было видно ее лица, но, видимо, она что-то сказала. Еле слышно прошептала. Потому что, хотя она не делала никаких движений, чтобы защитить себя, мужчина отдернулся от нее, как будто его ударили. Он с отвращением покачал головой.

Ее волосы. Орехово-коричневого цвета, гладкие, едва заметно волнистые. Они были…

Звук выстрела прогремел у меня в голове одновременно с пониманием. Ее волосы. Я видела их каждое утро, в зеркале.

Они были точь-в-точь как у меня.

Мои глаза резко распахнулись. Девушка исчезла, хотя где-то вдалеке все еще звучали крики. Меня по-прежнему трясло. Что-то… нет, кто-то, тряс меня за плечи.

— Мила, что с тобой?

— Я не… Я… — Я заморгала. Праздничные огни и ярмарочная толчея постепенно обрели четкие очертания, и я обнаружила перед собой встревоженное лицо Хантера, заслонявшее небо; его пальцы крепко сжимали мои плечи.

Я в безопасности, в безопасности. Никаких пистолетов, никаких мужчин в белых халатах. А крики доносились с американских горок.

Я в безопасности. Сейчас. Но когда-то было по-другому.

Тело охватила крупная дрожь, и я почувствовала, как ветер холодит мокрые щеки. Я плакала по той себе, которую даже не помнила.

Когда я задрожала, Хантер отпустил меня и отступил назад.

— Что с тобой?

— Я себя плохо чувствую, — с трудом проговорила я онемевшими губами. И не соврала. — Можешь отвезти меня домой?

Его плечи поникли, от разочарования или от облегчения — сложно сказать.

— Конечно, — ответил он после недолгого замешательства.

Мягко подталкивая в спину, он повел меня через толпу, под аркой ворот и в сторону джипа. Но на этот раз его прикосновение не спасло меня от страха, разливавшегося прямо под моей кожей. По телу бегали мурашки. А ярмарка, казалось, утратила последние следы волшебства. Теперь вместо сказочного мира я видела только унылую кучку обшарпанных каруселей, торчащих посреди пустыря. Поцелуй? Я что, правда рассчитывала, что все будет так просто? Что Хантер коснется своими губами моих, и этой глупости будет достаточно, чтобы решить все мои проблемы и — та-дам! — отменить правду о том кто я, что я такое? Отменить любые ужасы, таящиеся в моем прошлом? Но как, когда я сама не знаю всей правды?

На обратном пути тишину нарушали только радио и шум за окном. Я знала, что Хантер то и дело бросает на меня взгляды, но продолжала смотреть вперед. Сейчас, когда притворная нормальность ускользала от меня все дальше и дальше, я была не в состоянии разговаривать.

Хантер без всяких напоминаний притушил фары джипа, когда мы свернули на мою улицу, а затем затормозил метра за три до въезда, где густые ветви деревьев скрыли машину от глаз.

Он протянул руку над отсеком с конфетными обертками и положил ее поверх моей.

— Может, как-нибудь повторим, когда ты будешь чувствовать себя лучше?

Надежда в его голосе на мгновение прогнала мрачные мысли, вызванные тем воспоминанием. В его наклоне головы и широко раскрытых глазах отражалась такая душевная сумятица, что с моей груди наконец соскользнули несколько сковывавших ее ледяных цепей. Мои губы даже сложились в улыбку, крохотную, но искреннюю.

— Я надеялась, что ты это скажешь.

И в порыве храбрости, которой я сама от себя не ожидала, я подалась вперед и на миг прижалась губами к его немного колючей щеке. Отстранившись, прежде чем он успел среагировать, я дернула на себя ручку двери и выпрыгнула в темноту.

 

Глава четырнадцатая

Я прокралась к входной двери. Окно гостиной было темным, и это дало мне надежду, что мама не только не заметила мое отсутствие, но и решила лечь пораньше. Я проверила свой сотовый. Пропущенных вызовов не было, отличный знак.

Радуясь, что мне не придется добавлять к растущему списку сегодняшних кошмаров еще одну ссору с мамой, я вытащила из кармана ключ. Завтра можно будет спросить у нее о белой комнате — как только соберусь с духом.

Но стоило мне протянуть руку к двери, как я услышала какие-то звуки. Приглушенный стон, мужские голоса.

Я замерла с ключом в миллиметре от замка. Телевизор? Возможно. Но мама обычно не смотрела его у себя в спальне, а в гостиной я бы заметила характерное мерцание экрана.

Ключ слишком легко повернулся в замке, и тут уже я серьезно запаниковала. Дверь — она была открыта. Ничто, кроме разве что природного катаклизма или инсульта, не заставило бы маму забыть запереть дверь. Я осторожно повернула ручку, стараясь сделать это беззвучно, и, потихоньку приоткрыв дверь, заглянула внутрь. Ничего. Тишина.

Я осторожно пробралась в темную комнату… и чуть не растянулась на полу.

Я обо что-то запнулась.

Там, где ничего не должно было лежать.

Борясь с подступающим страхом, я подавила дрожь в руках и нажала кнопку на телефоне. Свет был слабый, но его оказалось достаточно, чтобы страх взорвался у меня внутри. То, обо что я споткнулась, было зеленой клетчатой подушкой с дивана. Которая была разорвана в клочья.

Подняв сотовый, я разглядела комнату целиком. Диван был перевернут, из зияющих ран в клетчатой обивке торчало его белое нутро. На старом паркете валялись деревянные ящики из комода. И бумаги… везде бумаги.

И тут я осознала, что комната хорошо освещена… Слишком хорошо для одной только тусклой подсветки моего телефона.

Зрительное сканирование включено.

Надпись замерцала красным у меня перед глазами.

Мой взгляд самовольно заскользил по комнате, приближая детали, которые мне вообще не должно было быть видно, тем более в таких интимных подробностях.

Ночное видение включено.

Как будто мне было мало надписи, на этот раз у меня в голове еще и раздался, повторяя слова, бесстрастный женский голос. Знакомый голос.

Мой голос, поняла я, и у меня задрожали колени. Вернее, его ровная бездушная электронная версия.

Меня захлестнула волна ужаса, и я оперлась о стену, чтобы не упасть. Я сражалась со словами, изо всех сил старалась заглушить голос. В этот момент я уловила какое-то движение в коридоре. Еле слышное дыхание.

Реальность набросилась на меня со всех сторон.

Нас нашли.

Мама.

Я перемахнула через подушку и пролетела мимо дивана, и тут в дверном проеме появился высокий худой силуэт.

Но не мама. Мужчина.

Благодаря своему улучшенному зрению я увидела, как он открыл рот, собираясь крикнуть, по-видимому, чтобы предупредить остальных. И я знала, что должна заставить его замолчать, пока они не поняли, что я вернулась.

Я рванулась вперед, одновременно отводя руку назад. Все произошло так быстро, что тот не успел издать ни звука. Никакого обдумывания. Только мой левый кулак, врезавшийся в его шею со скоростью бейсбольного мяча. Рука, которая точно знала, что делать, как будто уже миллион раз выполняла этот маневр.

Глаза незнакомца расширились, гладкая рукоятка Тэйзера выскользнула из его пальцев, когда он схватился за горло. Одной рукой я поймала электрошокер, а другой ухватила мужчину за запястье, чтобы не дать ему удариться об пол. Он начал падать, но, когда его рука полностью выпрямилась, раздался тошнотворный, но тихий щелчок, и он повис на ней. Я поморщилась. Вывих плеча, это как минимум.

Я осторожно опустила мужчину на пол, и в этот момент в мою голову снова ворвались светящиеся слова и голос.

Цель: Обездвижена.

Я взяла себя в руки и, прокравшись по коридору, заглянула направо, в свою спальню. Там был разгром, еще хуже, чем в гостиной. Моя одежда, мои бумаги — все это было беспорядочно разбросано по полу так, что красно-золотого ковра стало почти не видно. Матрас, наполовину вытащенный из кровати, свисал с нее как детская горка, по центру его тянулся глубокий разрез.

Мой взгляд метнулся к тумбочке, но я уже знала, чего там не увижу. И действительно, бронзовая рамка оказалась пуста. Под разбитым стеклом виднелся только прямоугольник коричневого картона. Папина фотография… пропала.

Я сжала руки в кулаки и попыталась заглушить боль, говоря себе, что они украли фото незнакомца. Папа не существовал. Все, что мама мне рассказала, — правда.

Из конца коридора донесся еще один странный звук. Гараж. Мама.

Я бросилась туда и толкнула дверь.

Я оценила ситуацию в мгновение ока. Трое мужчин в ветровках у ворот роются в коробках. Один из них — коротышка с широким носом. Мама, привязанная прочной веревкой к котлу отопления, стоит, мужественно глядя вперед, поверх рта — пятно серой изоленты. И четвертый — стоит возле нее, шлепая по своей ладони гаечным ключом.

Мамины глаза расширились, блеснули белки. Изолента превратила ее слова в невнятные звуки, но я была практически уверена, что она попыталась сказать «Мила, беги!», в то время как тип с ключом бросился на меня, быстро и решительно.

Но не так быстро и решительно, как я.

Я побежала, как того хотела мама. Побежала прямо к ней.

Я оказалась перед высоким парнем в тот момент, когда он поднял ключ. Несмотря на связанные руки, мама ударила его ногой в колено, как раз когда мой кулак врезался ему в нос. Он отлетел назад, врезался в коробки и вместе с ними повалился на пол.

Грубые руки схватили меня сзади. Моя голова рванулась назад, и — бам! Я услышала под своим затылком хруст ломающегося хряща. Резкий вскрик мужчины меня не остановил. Я развернулась и засадила локтем по его левой почке, от чего он пошатнулся. Одного быстрого удара ногой по тому же месту оказалось достаточно, чтобы он рухнул прямо на кучу старых садовых инструментов. Он ударился головой о лопату и пронзительно закричал.

Подбежав к маме, прежде чем меня успели настигнуть двое оставшихся, я двумя мощными рывками освободила ее от веревки и изоленты.

Мама бросилась вперед, врезав одному из них локтем в лицо. Она пригнулась, уворачиваясь, но он и не пытался ее схватить. Нет, теперь оба мужчины полностью сосредоточились на мне.

Они бросились ко мне одновременно. Коротышка, оказавшийся дальше от меня, поднял гладкий поблескивающий Тэйзер и прицелился. И тогда во мне словно кто-то щелкнул переключателем, переводя меня в режим боя на полной мощности.

У меня в сознании промелькнула последовательность действий, которую я моментально начала исполнять.

Припасть к земле, подножка с захватом ноги.

Из электрошокера вырвались иглы и, прорезав воздух, ударили в потолок, когда мужчина упал на спину.

Цель: На полу.

Переворот.

Одну руку — на запястье объекта, другую — на его Тэйзер. Сломать запястье. Игнорировать хруст и крик, продолжать выводить объекты из строя.

Блокировать атаку слева.

Ребром левой руки в перстневидный хрящ. Правым коленом по левой почке. Последний рубящий удар под затылок объекта.

Цель: Обездвижена.

— Мила, сзади! — закричала мама.

Но я была к этому готова. Словно исполняя сложную балетную партию, я устремилась вниз, подхватила выроненный электрошокер и развернулась — всё это одним непрерывным движением. Я прицелилась в тот момент, когда последний из них потянулся к своей кобуре. Один щелчок выключателя — и тело незнакомца забилось в конвульсиях, воздух наполнился едким запахом горящего металла.

Цель: Обездвижена.

Я обернулась, чтобы подвести краткие итоги боя. Четверо повержены. А я даже не запыхалась. Может, в моем случае это вообще невозможно. Я дерусь как боевая машина.

Реальность обрушилась на меня. Я боевая машина.

— Мила?

Я повернулась к маме и увидела, что она все еще смотрит на третьего, того, которого я оглушила Тэйзером. Мужчина не двигался. Я поняла, о чем она спрашивает, и по правде говоря… я не знала. Я не знала и боялась узнать ответ. Потому что электрошокер был настроен не на человека, установленная мощность была гораздо выше. Он был настроен так, чтобы вывести из строя меня.

Она встряхнула головой, будто пытаясь очистить ее. И этого маме оказалось достаточно, чтобы снова начать действовать.

— В машину!

Я попятилась в ужасе перед тем, что я, возможно, натворила, но мама схватила меня за руку и потащила к двери.

— Идем. Сейчас же.

Оглушенная, я поплелась за ней следом.

Мама помчалась к внедорожнику. Она ни разу не остановилась, только перемахивала через коробки и тянула меня за собой, пока мы не оказались снаружи.

На крыльце я задержала ее:

— Подожди, а как же наши вещи? Айпод?

Она дернула меня за руку:

— Всё там.

Не добежав до конца подъездной дороги, мама развернулась к ряду камней, окаймлявших дорожку и дом. Она присела на корточки и, напрягшись, перевернула третий с краю. Под ним оказалась не земля, как этого можно было ожидать, а яма. А в этой яме стоял небольшой металлический ящик.

Она подхватила его и снова направилась к внедорожнику.

— Чемодан — в машине.

Внезапно пришло понимание. Синий чемодан, который всегда лежал в багажнике внедорожника, — это был вовсе не странный элемент траура по папе. Как такое могло быть, если этот человек не существовал? Нет, просто мама с самого начала была готова к этому моменту.

И теперь он настал.

Мама рывком открыла дверцу и вскочила на место водителя, заталкивая ключ в замок зажигания.

— Двигайся. — Я запрыгнула в машину, после того как она перебралась на пассажирское сиденье. Я закрыла дверцу и надавила на педаль в режиме реверса. Машина задним ходом вылетела на дорогу.

Знакомые очертания ранчо Гринвудов постепенно пропали из зеркала заднего вида, а у меня в голове снова и снова прокручивалась как колеса под нами одна и та же мысль.

Боевая машина.

Голос в записи, мамина невероятная история — всё это было правдой.

Пальцы сдавили руль так сильно, что я почувствовала, как металл под обивкой начал гнуться. Что бы ни случилось, я никому не дам себя изменить. Я не позволю им отнять ту крошечную долю человечности, которая во мне была.

…боевая машина…

Если предположить, что она во мне действительно была.

Только когда мы проехали через жилые улицы и свернули на трассу 94 в восточном направлении, я поняла, что не включила фары. Ни фар, ни фонарей, которые рассеяли бы темноту на проселочных дорогах Клируотера, однако я прекрасно все видела. Я замечала каждый незначительный изгиб дороги, каждый дрогнувший на ветру лист на дереве, даже номерные знаки старых машин и грузовиков, припаркованных в дальних концах длинных въездов. Я видела все это ясно как день.

Покачав головой, я щелкнула выключателем, чтобы нас не остановила полиция. Я и раньше бывала на улице ночью, но видела в темноте так же плохо, как все остальные.

До вчерашнего дня.

У меня засосало под ложечкой, и внутри появилось странное ощущение пустоты. За последние двадцать четыре часа я успела обзавестись не только ночным зрением. Кроме этого, я вычисляла точное расстояние до мишеней на ярмарке и попадала в них без единого промаха. Я вывела из строя четверых вооруженных мужчин, приложив минимальные усилия. И эти «Цель: На земле» и «Цель: Обездвижена». Светящиеся красным доказательства всплывали у меня в памяти.

Я вела машину, стараясь отогнать эти мысли, стереть зародившуюся пугающую уверенность в том, что произошло. Я всегда отличалась от других, утверждала часть меня — та часть, которой все еще отчаянно хотелось верить женщине, сидящей рядом со мной, невзирая на все, что случилось. В конце концов, я услышала слова Хантера через весь зал кафе, уловила лязганье ведра Мэйси с нереального расстояния. Я сделала больно Кейли, хотя могла поклясться, что едва притронулась к ней. И все это было до аварии.

Но большая часть меня решительно отмела это объяснение. Это всё были мелочи. Мелочи по сравнению с владением техникой боя и оружием. Казалось, как будто…

Мое горло сжалось, когда я позволила пониманию подняться на поверхность.

…как будто кто-то перевел меня в другой режим.

Я вспомнила, как дома, после аварии, мама что-то делала с моей рукой, моей шеей, пока с каждым жестоким словом незнакомца от моей жизни откалывался очередной кусочек.

Что-то делала с моей шеей. Хотя повреждена была только рука.

Услышав под руками хруст пластика, я осознала, как сильно вцепилась в руль. Я ослабила хватку. Нужно было узнать правду, пока я не покалечила машину.

— Что ты со мной сделала? Нажала на какую-то кнопку, после того как меня подлатала?

Во мне зажегся тот же крошечный огонек надежды, что и в первый раз, когда я показала ей разбитую руку. Я снова, затаив дыхание, подумала, что, может быть, как-нибудь, я пришла к неправильному выводу, хотя была уверена в обратном.

— Мне жаль, Мила.

Три слова, поняла я, сдавленно всхлипнув. Всего три слова, и надежда умерла.

Когда ее рука опустилась мне на плечо, я сбросила ее, отчего «Тахо» резко вильнул.

— Не надо, — сказала я. — Просто объясни, что ты сделала.

Несмотря на твердое решение не сводить взгляда с задних огней едущего впереди автомобиля, я заметила, как она ссутулилась на сиденье и устало потерла шею.

— Я держала твою встроенную систему обороны отключенной, пока ты не повредила руку… после чего я побоялась, что мы можем оказаться в ситуации, подобной нынешней.

Я поморщилась от отвращения, понимая, к чему она ведет, но мне по-прежнему нужно было услышать от нее подробности.

— И что? Ты превратила меня в какого-то маньяка-убийцу, даже не предупредив? И я должна к этому спокойно отнестись?

— Нет.

Получив этот неожиданный ответ, я резко повернулась к ней лицом:

— Что — нет?

— Нет, ты не маньяк-убийца, и я не думала, что ты к этому спокойно отнесешься. Но я снова включила твой режим обороны. Через сорок восемь часов функционал должен восстановиться полностью.

Ну вот все и прояснилось. Еще одно звено в целой цепи предательств. Одно стало абсолютно, до боли ясно: я никому не могу доверять.

По щеке скатилась слеза. Я смахнула ее, сердясь на собственную слабость.

Мама вздохнула:

— Я знаю, что ты расстроена, но я пыталась защитить тебя. Ты должна понять: за нами приходили не просто военные — у них другие методы. Они бы заявились целым отрядом, размахивая оружием, и никак не тайком посреди ночи. Нет, тут пахнет Эндрю Холландом.

— Кем?

— Генерал Холланд, один из создателей проекта МИЛА, — его голос ты слышала в записи. Он возглавляет СВОРА.

— СВОРА?

— Секретный Военный Отдел Разработки Андроидов. И не удивительно, что руководит им именно он. Холланд — бессердечный ублюдок с манией величия. Я поначалу не замечала, но…

— Стоп! — Генерал? Спецназ? Секретный военный отдел? Она что, серьезно? Я встряхнула головой, чтобы с языка не сорвался очередной вопрос. — Я не хочу об этом знать.

— Но…

— Я серьезно! — Я выставила перед мамой ладонь, надеясь, что эта визуальная подсказка заставит ее замолчать, если слов она не понимает. — На сегодня с меня хватит.

Я чувствовала, что она пытается встретиться со мной взглядом, но проигнорировала ее. Я не могла себе этого позволить. Я слишком боялась, что, если увижу в ее глазах хоть каплю беспокойства обо мне, я сорвусь. Разорусь как сумасшедшая или разревусь как корова.

Кроме того, как по мне, так она сама во всем виновата. Что бы мама ни рассказала об этой таинственной СВОРА, это ничего не изменит. Ни наш план действий, ни то, что мы не можем развернуть машину и вернуться к прежней жизни в Клируотере. Вернуться к Хантеру. И человек, записанный в моих воспоминаниях, не превратится волшебным образом в моего настоящего отца.

И я не стану настоящей.

Рядом со мной мама опустила светлую голову на руки.

— Куда мы едем? — резко спросила я.

— В Торонто, — ответила она. — Аэропорт Пирсона. В любом аэропорту США нас задержат люди Холланда. В Канаде у нас гораздо больше шансов, а оттуда мы отправимся за границу.

Я слушала ее объяснения, но думать могла только об одном: Канада. Мы едем в Канаду, где сядем на самолет в какую-то другую страну. Сейчас, в общем-то, не имело значения, в какую. Значение имело только то, что Клируотер, и вообще США, навсегда окажутся вне досягаемости.

Перед глазами возникло лицо Хантера. Его голубые глаза. Его необычная улыбка. В груди заскребло от ощущения потери. Я понимала, что мы уедем из штата, но другая страна? Это звучало как приговор. У меня больше никогда не появится шанс воплотить сказку в жизнь.

Мне было необходимо отвлечься, и я потянулась к навигатору, чтобы ввести место назначения. Мама меня остановила:

— Постой, возможно, они в состоянии отследить машину по сигналам навигатора. Но… — Она запнулась и отвернулась к окну. Во время борьбы у нас дома пряди светлых волос выбились из ее хвоста и теперь в беспорядке лежали на ее шее, разрушая привычную иллюзию совершенства.

— Но — что?

Глубоко вздохнув и бросив последний взгляд на пустые ночные дороги Миннесоты, она снова повернулась ко мне лицом.

— У тебя есть встроенный GPS-навигатор. Он безопасен.

Я открыла рот, но смогла только сдавленно ахнуть. Все из-за того, что у меня в горле застрял комок размером с булыжник. GPS. В моей голове.

Стоило мне подумать, что хуже уже быть не может, как мама лишала меня последних шансов остаться человеком. Снова и снова.

— Мила…

Я протестующе подняла руку:

— Потом. Пожалуйста, — прошептала я. Я чувствовала, как боль в груди росла и ширилась, казалось, она вот-вот разорвет мою кожу изнутри.

Я потеряла Хантера, я потеряла свою семью и сейчас, с каждой новой открывающейся способностью, — я теряла себя.