"Челленджер" шел на сближение с кометой.

Когда мы подошли совсем близко и после торможения перешли в инерционный полет, невооруженным глазом стало заметно, что в простанстве вокруг кометы, что называется, некуда было плюнуть – всюду мерцали позиционные огни. Комета напоминала фонарь, вокруг которого вились мошки, только мошки эти не вились, а висели неподвижно, словно это была не реальная картина, а фотография, довольно быстро вращающаяся вокруг нас вместе со звездами.

Капитан поставил меня в известность, что при смене экипажей будет присутствовать Асеев лично.

"Что значит, "будет присутствовать"? – уточнил я.

Капитан улыбнулся:

"Это значит, что он прибудет в качестве инспектирующего лица, а судно я передам другому капитану. Асеев и не может принять судно уже потому, что командует соединением – отдано специальное распоряжение".

"Кем отдано?!" – изумился я.

"А как вы полагаете, кто может его отдать? Назначение утверждено, Коллегией, распоряжение подписано Председателем. К слову, сказать, теперь, пока флотилия не покинет зону, формально он ваш подчиненный – имейте это в виду."

Я в ответ только головой покачал. Вот как, значит, обстоят дела! Что же, интересно, проделал Гиря с Колегией, если она решилась на такой шаг? Шатилов – понятно. Он пошел ва-банк. Этим распоряжением он задним числом нахально легализует все действия по снабжению Асеева всем необходимым. А что ему терять? Но Коллегия…Там ведь не дурачки сидят. Они понимают, что утверждая такое назначение берут на себя всю полноту ответственности за последствия…

Додумав до это места, я вдруг остановился. Ну да, берут всю полноту. И несут всю ответственность. И что? Когда Асеев улетит, их всех накажут. Как? Нашлепают по попе и поставят в угол? Отправят в отставку? Х-ха, а где же они возьмут другую Коллегию?! И кто они эти "они"?

Возможно именно такие убедительные соображения и воспроизвел Петр Янович на Коллегии. Возможно, Коллегия еще не поняла, какие возможны последствия. А возможно, как раз поняла, и хочет стать причастной. Все возможно… Но, скорее всего и то и другое и третье, причем, у каждого – свое. А стало быть, идея, которую Гиря начал заталкивать в глотку общественного сознания, начала свой ход по ее длинному пищеводу. Но переварит оно эту идею ох как не скоро…

Асеев со своей командой прибыл на люггере. Его встречал капитан, я же скромно разместился в сторонке, маскируясь под члена экипажа. Мне было интересно, что за народ у него собрался, и чем они отличаются от нас грешных. Я старательно рассматривал каждого выходящего из переходного отсека. И ничего особенного в них не обнаружил. Несколько, как говорят, зрелых мужчин, человек тридцать парней моего возраста и несколько девиц. Все одеты в одинаковые рабочие комбинезоны. Было бы интересно узнать, действительно ли они полностью отдают себе отчет в происходящем, и понимают ли до конца, куда их увлекает Асеев, но я осознавал, что, с одной стороны, времени для этого у меня нет, а с другой стороны, психолог я никакой.

Асеев вышел последним. Капитан, одетый строго по форме, подошел к нему, козырнул и пожал протянутую руку. Судя по всему, они были знакомы. Капитан начал что-то говорить, Асеев кивал, потом удивленно вскинул голову, псмотрел куда-то в сторону, видимо, размышляя над сказанным, и затем энергично кивнул. И они вместе с капитаном ушли вслед за вновь прибывшими. А я немного послушал разговоры встречавших и пошел одевать форму летного состава, предоставленную мне капитаном, поскольку догадывался, что Асеев тоже будет переодет. По дороге я анализировал высказанные мнения. Мнения были разными. Нашему экипажу было уже известно, что "Челленжер", управляемый новым экипажем, должен будет сопровождать комету до выхода за пределы Солнечной системы. Но вряд ли кто из экипажа мог предположить, что отныне эти пределы расширяются если и не до пределов Галактики, то уж, во всяком случае, очень существенно. Расширение было неофициальным и не подлежало широкой огласке. Ибо указание о расширении пределов пока еще не было оформленно соответствующим документом с печатью, знакомство с которым под роспись вменялось в обязанность летному составу и обслуживающему персоналу.

Наша встреча с Асеевым состоялась в центральной рубке. Кроме нас присутствовали капитан и Бодун. Первый был, как я и предполагал, в форме, а второй в повседневной одежде. Форма на Асееве смотрелась даже эффектней, нежели на капитане, несмотря на то, что отсутствие силы тяжести в рубке стремилось этому воспрепятствовать. Миновав люк, Асеев подошел ко мне почти нормальной походкой, хотя в его распоряжении были только магнитные подошвы. Я встал, капитан церемонно нас представил, Асеев энергичным жестом бросил руку к козырьку, я не замедлил повторить то же самое, после чего мы впервые обменялись рукопожатиями и разместились в креслах. Судя по всему, и форма на Асееве, и жест приветствия были инспирированы капитаном. И можно было предположить, что это не его личная инициатива, а часть общего плана "официализации" всей кампании, разработанного кем-то – не исключено, что по указанию самого Гири. Но истиную суть этого плана я понял несколько позже.

Асеев сидел в кресле и молчал, разглядывая меня. Бодун с интересом ждал, что же будет дальше. На его лице явственно проступало какое-то едкое выражение. Я понял, что инициатива в моих руках, и соображал, что с ней делать. И глядя на Бодуна, вдруг сообразил!

– Капитан Асеев, – произнес я официальным тоном, – примите мои поздравления по поводу успешной реализации первой фазы плана вашего полета. Я рад, что все обошлось без эксцессов и нарушений правил безопасности. Надеюсь, что дополнительные меры, предпринятые по инициативе руководства Главного Управления Космонавигации существенно улучшат условия существования экипажей при выполнении поставленной задачи.

Сам не понимаю, откуда в моей голове появились эти обтекаемые формы с плавными обводами. Но именно они оказались и к месту и ко времени.

Асеев, не поднимаясь, приосанился и ответил не менее официально:

– От имени коллег и от себя лично выражаю признательность руководству за своевременно оказанное содействие. Хочу заверить, что мы приложим все усилия к тому, чтобы выполнить поставленную задачу. – После этого он сделал паузу, скосил глаза на Бодуна и четко артикулируя, добавил: – В сроки, установленные планом полета.

Бодун хмыкнул и устремил взор в потолок.

– Сообщите мне готовность вашего экипажа к приему лайнера под управление, – сказал я сухо.

– Экипаж к приему готов, – отрывисто бросил Асеев. – Ваше решение?

– Приступайте, – сказал я.

Капитан поднялся из кресла. Он все понимал, этот мудрый капитан. И сделал все от него зависящее, чтобы упаковать новацию в рамки традиций, Зачем? Были тому причины. Например, чтобы не возбуждать непричастных и осадить слишком ретивых…

– Прошу вашего разрешения удалиться, – обратился капитан ко мне. – Необходимо отдать кое-какие распоряжения, – и кивнул Асееву.

Тот кивнул в ответ и сказал:

– С вашего разрешения, я ненадолго задержусь. Капитаном лайнера мной назначен Гессенберг – вы с ним уже знакомы. Он уполномочен решать все технические вопросы в соответствии с штатной процедурой смены экипажей и уладить все формальности.

Бодун опять хмыкнул. В процессе обмена любезностями он очень несолидно вертел головой и таращился по сторонам. В центральной рубке он бывал и раньше, но делал вид, что все тут для него внове. Асеев тоже исподволь осматривался, видимо, привыкая к обстановке.

Я подумал, что он мог бы с этим и не торопиться. Сроки-то установлены необъятные – у всех будет время привыкнуть. И будет время отвыкнуть от всего, чем они жили до сих пор. Время – это как раз то, чего у них всех будет больше чем достаточно. Примерно, вечность… С несущественными оговорками…

Когда капитан удалился, Бодун зябко передернул плечами и сказал:

– Ну, теперь, вероятно, можно расслабиться… Что-то тут у вас как-то прохладно…

– Не у нас, а у вас, – сказал я. – У нас все было в полном порядке.

– Приношу свои извинения, – сказал Асеев. – Прошу учесть, что идет передача оборудования. Вероятно, тестируют систему климатконтроля.

– Очень кстати, – перебил Бодун. – Я тут специально на этот случай припас кое что согревающее. Санкционируешь нарушение уложений?

– М-м…, – Асеев сощурил один глаз и сделал жест рукой в мою сторону. – На борту старший по должности, так что ты обратился не по адресу.

– Санкционирую, – сказал я официальным тоном.

– Тогда я сейчас!

Бодун вскочил и, чмокая магнитными подошвами, исчез в люке.

– Н-да, контингент.., – сказал Асеев, как бы в сторону.

Мы помолчали. Потом он, видимо, понял, что с моей стороны инициативы в затыкании пауз ожидать не следует, оживился и произнес:

– Мы с вами раньше не встречались, но заочно знакомы.

– Еще бы, – я усмехнулся, – ведь именно я расследовал столновение туера с "Челленжером" на лунной орбите. Я и теперь, хм.., в некотором недоумении. Любопытно было бы узнать подробности.

Асеев улыбнулся и мягко произнес.

– Вообще-то я имел в виду рекомендации Владимира Корнеевича Сомова. Что же касается того эпизода… Зачем нам ворошить прошлое? Ведь, как сказал один великий римлянин: "Случившееся уже нельзя более неслучившимся сделать". Ход времени необратим, в его пучину погружаясь следствия становятся причинами других причин, а те, стираясь о года, полнятся слухами и сгинут навсегда.

– Неужели и вы тоже лингвист! – я улыбнулся.

– Нет, я профессиональный навигатор, – Асеев скромно опустил взор и бросил косой взгляд на свой рукав, где на предплечье красовалась нашивка с золотой Андромедой. – В полете нередки ситуации, в которых скапливается значительное количество свободного времени. Приходится их заполнять размышлениями, и тут невольно обращаешься к опыту предков. А вот кто истинный лингвист, так это господин Сюняев. Виртуоз художественного слова. "В беседах с ним я проводил часы и опускался в бездны смыслов безвозвратно", – процитировал он нараспев. – Кстати, ведь он ваш тесть. И кстати, поздравляю вас с рождением сына и дочери. И склоняю голову. Кроме шуток: разнополая двойня – такое удается не каждому!

Я не нашелся что ответить. И, кажется, покраснел.

– Серьезно, – сказал он без тени улыбки на лице. – Разумеется, это биология, но ведь можно усмотреть в этом избыток тяги к жизни, заложенный уже на генетическом уровне. А источник – вы. Да и вообще, Валерий Алексеевич характеризовал вас как в высшей степени…

– Понятно, – перебил я, вспомнив наш давний разговор с Сюняевым у колонн главного корпуса. – Валерий Алексеевич предостерегал меня, но таки сам пренебрег педагогическими соображениями. – И где он это умудрился сделать?

– Валерий Алексеевич Сюняев в сопровождении Владимира Корнеевича Сомова посетил несколько судов соединения, которым я имею честь командовать. Он проинспектировал суда на предмет безопасности, сделал ряд очень полезных замечаний и лично проинструктировал экипажи. Я передал господину Сюняеву полную копию научного наследия Калуци – оригиналы, с вашего позволения, оставляю себе.

– И где же Генеральный Инспектор находится сейчас? – осведомился я.

– В настоящий момент Генеральный Инпектор отбывает на Землю вспомогательным рейдером вместе с экипажами переданных крейсеров. Вы в курсе, что крейсеры и остальные суда уже переданы в наше распоряжение?

– И более того. Мне аккуратно докладывали о готовности и предлагали санкционировать мероприятие по каждому судну в отдельности. В отношении крейсеров я это сделал с большим облегчением. Все же крейсеры – не игрушки.

Губы Асеева тронула улыбка.

– Да, – сказал он. – Наличие здесь крейсеров вносило известную неопределенность в ситуацию, и я тоже испытал некоторое облегчение.

– Сколько это еще будет продолжаться! – послышался рев из коридора, и в люке возник Бодун.

Асеев обернулся, удивленно поднял глаза и сказал:

– Ты что, белены объелся?

– Я ждал конца официоза. Теперь совсем другое дело, – пробурчал тот удовлетворенно. – А то аж в конце коридора слышно: "глубочайшую", "санкционировал", "отбыл"… Мне по секрету рассказали, что Валерий Алексеевич шнырял тут по всем нашим судам, совал нос во все дырки и вел провокационные разговоры. Он бы и дальше тут фигурировал, если бы не заполучил творческое наследие Калуци. А когда заполучил – только его и видели! На первом же подвернувшемся люггере удрал, даже скафандр по размеру не удосужился подобрать. И на все Внеземелье вещал в эфире, что ему везде жмет, а кое-где и колет.

Неожиданно в рубку, улыбаясь во весь рот и, по обыкновению, заполняя собой все доступное пространство, ввалился Эндрю Джонович. Увидев Асеева, он церемонно испросил у меня разрешение присутствовать, хотя, в сущности, уже и без всякого разрешения присутствовал с избытком. Я разрешил и представил его Асееву как своего помощника по безопасности.

– Ну и как у нас обстоят дела с безопасностью? – официально-насмешливо осведомился Асеев.

Он как-то весь подобрался, и я уловил в его лице некоторое напряжение. "Рефлекс!", – подумал я. Наверняка Асеев знал, что именно Карпентер безуспешно искал его по всему Приземелью. И наверняка между ними и раньше случались недоразумения. Наличие Эндрю Джоновича на борту всегда и везде настораживало членов экипажа. Хуже был только Сюняев – но последний был обычным стихийным бедствием, а Карпентер являлся верным признаком того, что начальство что-то пронюхало…

– Блестяще! – провозгласил Эндрю Джонович. – Ни одной подозрительной личности! Все лояльны, имеют подлинные документы и незапятнанные репутации. Сейчас принимают душ и переодеваются. Я собирался развлекать ваших дам, но мне доложили, что здесь предпринимают яд. Я тоже хочу принять участие в предприятии. И разделить участь.

Асеев расслабился и откинулся на спинку кресла.

"Еще один лингвист, черт бы их всех побрал! У этого иностранный со словарем…", – подумал я обреченно, и поинтересовался:

– А кто доложил?

– Вот он, – Эндрю Джонович ткнул пальцем в Бодуна. – Я его только что завербовал, и он мне сразу передал секретные данные по дислокации ядохимикатов.

Русские слова "лояльный", "яд" и "ядохимикаты" Карпентер любил, употребляя к месту и не к месту. Чем ему они так нравились, я понять был не в силах!

– Напротив, господин Карпентер, это я вас завербовал, – сладчайшим голосом пропел Бодун. – И как! Элементарный подкуп. И чем! Микроклизмами.

– No, no… It's unposible, – запротестовал Карпентер, втягиваясь в кресло. – Это была двойная игра – ловкий ход. Я прибыл.., как это говорят по-русски.., искоренять. Давайте начнем искоренять.

– Искоренять, так искоренять. Та-ак.., – Бодун деловито потер руки, открыл одну из принесенных плоских коробочек и показал присутствующим. Внутри, каждая в своем отделении, лежали маленькие прозрачные колбочки, наполненные золотистой жидкостью и закрытые колпачками. – Вино собственной лозы этого года в оригинальной упаковке!

– В самом деле? – заинтересовался я.

– Почти. Новейшая технология, ускоренный процес созревания.., – пояснил он туманно. – Но вино натуральное. И, кстати, упаковка – это закуска. А виноград произрастает в нашей оранжерее.

– Виноград-то вы прихватили, а вот где вы найдете солнце? – сказал я.

– Пошукаем, – меланхолично ответил Бодун. – Где-нибудь да отыщется… Вот этот комплект, – он протянул мне другую коробку, – я прошу передать Петру Яновичу лично. Маленький презент. Это, между прочим, коньяк, и Валерий Алексеевич его уже одобрил от имени Петра Яновича. А это, – он протянул третью, – такой же комплект для вашего капитана в знак признательности. Думаю, когда вы переместитесь на свой рейдер, ему будет приятно выпить за наше здоровье.

– Всенепременно передам ему ваше пожелание, – заверил я светским тоном. – Тем более, что он первым сообщил мне о рождении сына и дочери, и я ему обязан.

На лице Бодуна промелькнуло выражение озадаченности.

– Сына и дочери… Ты что же.., – он выразительно повел рукой из стороны в сторону, – на два фронта работал?

Я изобразил на лице смущение. Асеев сощурился, поскреб подбородок и бросил:

– У него близнецы. Он не разбрасывается, как некоторые, но концентрирует усилия на главном направлении. Зато и результат налицо.

– Да, – подтвердил я. – И крашеным блондинкам предпочитаю натуральных шатенок.

– Намек понял! – сказал Бодун. – Меня, конечно, засекли в вычислительном центре… Признаю, я, порой, был излишне неразборчив в связях. Теперь придется несколько остепениться. Возможно, оно и к лучшему… Все же возраст…

– Давно пора, – буркнул Асеев.

– Что ж, мои поздравления. – Бодун почему-то вздохнул и взял колбочку из коробки. – Предлагаю поднять бокалы за следующее поколение сотрудников славного сектора безопасности ГУКа.

Мы последовали его примеру.

– Однако! – произнес Эндрю Джонович смакуя вино. – Вы там у себя совсем неплохо устроились.

– Мы ведь тоже хотим жить полнокровной жизнью, – Бодун выдавил остатки вина себе в рот и подождав немного засунул туда же и колбочку.

– А кровь Александра Македонского вам не понадобится?

– А у вас она есть?

– Есть, – Карпентер бросил в рот колбочку, пожевал, удовлетворенно кивнул и начал деловито засучивать рукав.

– Эндрю Джонович, мы вашей крови не жаждем. А вот личность вашего масштаба нам бы не помешала, – Бодун бросил быстрый взгляд на Асеева, – как ты полагаешь?

– Я? – Асеев пожал плечами. – Личностями у нас заведуешь ты. Я же, со своей стороны, теперь полагаю, что чем больше личностей окажется в нашем распоряжении, тем будет лучше. Помпезных мероприятий ты избегаешь, одет как босяк, и твое присутствие на церемонии не вызывает у меня восторга – можешь скомкать всю программу.

– Ну почему же, я могу потерпеть, если это необходимо, – запротестовал Бодун.

– Ты даже не представляешь, насколько кислая у тебя физиономия, когда ты вынужден что-то терпеть. Так что займись лучше своими делами. Глеб Сергеевич, – обратился он ко мне, – если вы не возражаете, я вас покину на время – мне нужно переговорить с капитаном, провести беглый осмотр и утрясти кое-какие дела. С вашего позволения, я уведомлю Гирю радиограммой, что принял "Челленджер". А то он последнее время нервничает и наполняет эфир разными сложными указаниями… Да, вот еще что: мы с капитаном, предварительно, решили провести церемонию в спортотсеке – там и места побольше, и существенно более комфортные условия в смысле ускорения свободного падения. У вас нет возражений?

– На ваше усмотрение.

– Тогда я вас покидаю.

– Сколько у меня времени до вашей церемонии? – спросил Бодун недовольно.

– Часа три-четыре. Думаю, управишься. А господина Карпентера обслужишь потом, уже во время мероприятия. иначе, опасаюсь, он своими любезностями слишком отвлечет наших дам от соблюдения церемониала. – Асеев упруго поднялся и ловко выскользнул в люк.

– Ну вот, – сказал Карпентер недовольно, – опять мне не дают развертется!

– Развернуться, Эндрю Джонович, вам не дают развернуться, – сварливо поправил его Бодун, когда Асеев удалился. – Так что, Глеб, двинулись? Только, пожалуйста, не артачься. Андрю Джоновича, кстати, я уже уломал. Верно, Эндрю Джонович?

– Yes, – произнес Карпентер меланхолично. – Обещал три коробки и райских гурий под пальмами.

Создавалось впечатление, что "яд" на него подействовал усыпляюще.

– Я уже вам сто раз втолковывал: не "три коробки", а "с три короба" – это разные вещи, – буркнул Бодун. – Не могу понять, откуда у вас такая тяга к идеоматическим оборотам? И ладно бы, к английским, так ведь вот вам нет!.. Задумка, Глеб, у меня такая: сначала я фиксирую тебя, потом запускаю Эндрю Джоновича к тебе, и ты его там уламываешь окончательно. Как план?

Разумеется, я уже понял, к чему он меня склоняет. И подумал, что все же этот Бодун – подозрительный тип. Кого хочешь уболтает на что хочешь! И любую торжественную часть превратит в балаган. Вот пример: братья по разуму дали разумный ящик. Все: "ох, ящик!", "ах, братья!", "ух, артефакт!". А он его схватил, и давай души потрошить. Дай ему Галактику – он и ее превратит в предмет домашнего обихода…

Но ломаться я не стал. Что, собственно, я теряю? И есть ли во мне что-либо достойное сожаления в случае потери…

– Куда идти-то? – сказал я, поднимаясь.

– Ко мне в каюту, естественно. Вот, кстати, Эндрю Джонович там обеспечит твою безопасность – верно, Эндрю Джонович?

– Yes, – сказал Карпентер, поднимаясь.

У него на лице было такое выражение, как будто его только что крупно надули, или уж, во всяком случае, собираются.

Потом я два с половиной часа сидел с присосками и порицал Бодуна за серость и отсутствие возвышенного взгляда на мир. Все прочие темы мы уже давно исчерпали. Карпентер сначала слушал, потом задремал, а после и вовсе уснул. Я доверял его интуиции. Если Эндрю Джонович спит, значит никакая опасность нам не угрожает.

Когда мы его разбудили, он заявил, что видел прекрасный сон с пальмами и гуриями. Бодун сказал, что это просто отлично, и что сейчас Эндрю Джонович увидит еще один сон, в котором ему приснится Глеб, и с ним можно будет поговорить.

– Глеб – это хорошо! – бормотал Карпентер, пока Бодун пристраивал присоски на его висках. – С Глебом всегда приятно разговаривать, не то что с тобой. Потому что ты – настоящий гангстер.

– Эндрю Джонович, черт бы тебя побрал, ты закроешь, наконец, глаза, или нет!? – возопил Бодун.

Эндрю Джонович послушно закрыл глаза, и через минуту его лицо расплылось в улыбке. Бодун потер ладони и удовлетворенно произнес:

– Вошли в контакт! Чего таращишься – сейчас ты его там агитируешь… – он помолчал, о чем-то задумавшись. Потом вдруг заявил: – Глеб, я от всего этого просто балдею! Недавно я обнаружил у ящика новое свойство. Вот после того, как вы меня с Куропаткиным посетили. Иногда – когда я совещался с виртуальным Гирей – сбоку возле него сидел ты и даже вставлял реплики!

– Врешь, – сказал я.

– Вот тебе крест, святой и истиный! – Бодун перекрестился. – Ей богу, честное благородное слово! Я Асеева спрашивал, он сказал, что этого никогда не было. Понимаешь? Этого не было, а теперь откуда-то взялось!

"Ребенок… Соракапятилетний ребенок, – подумал я. – Надо же так сохраниться!"

И сказал солидно:

– Разберетесь. Время будет. Вот нам бы один такой ящичек заполучить… Ты ведь обещал поставить вопрос.

– Получите, – сказал Бодун.

– Серьезно?!

– Железно. Вопрос согласован и уже решен.

В этот момент ожила бортовая система оповещения, и Асеев пригласил меня к началу церемонии смены экипажа.

Я поднялся и сказал:

– Мне пора – резвитесь тут без меня.

– Погоди, – Бодун засуетился. – Еще забуду, чего доброго.., – Он выудил откуда-то две небольшие коробочки и вручил мне. – Это – презент Гире от меня и Асеева. Скорее даже от него. Там внутри – два камешка. Отдашь Петру Яновичу лично в руки, понял? Лично и прямо в руки, понял!

– Понял, – сказал я. – Будет исполнено.

– Смотри, не подкачай! Я Асееву скажу, что подарок передал. И те две коробки с коньяком смотри не забудь. И не вздумай вскрывать – оболочки протухнут!

Когда я уходил, Карпентер все еще продолжал улыбаться и шевелить губами. И я вдруг подумал, что эти двое нашли друг-друга. И не зря Бодун суетится. Эндрю Джонович теперь всегда будет при нем. А вот Бодуна при Эндрю Джоновиче скоро не станет. Вероятно, и я при нем останусь. А вот он при мне – нет. И это – жаль…

Мы с Асеевым стояли рядом в переходном коридоре из раздевалки в спортивный зал. Сила тяжести здесь была номинальной, поэтому я, ощущая некоторое возбуждение, переминался с ноги на ногу, Асеев же стоял неподвижно и как бы прислушивался. Лицо его было бесстрастным, но глаза блестели, и я понял, что он тоже взволнован.

Я выглянул в зал. Люди стояли там и сям, группами, парами и в одиночку. Все без исключения были одеты в парадную форму, но никакой особой торжественности в их позах я не отметил. Шутили, смеялись, вероятно, рассказывали анекдоты. Один парнишка, пользуясь удобным случаем, демонстрировал группе приятелей свои способности в прыжках в длину с места. При каждом прыжке с него слетала фуражка, товарищи ловили ее на лету и с гоготом коллективно водружали на место. На глаз я не мог определить, кто из какого экипажа.

Капитан зашел в коридор, оглядел меня критическим взором, разгладил какую-то складку на плече, слегка сдвинул мне на лоб фуражку, дружески кивнул и вышел обратно в зал. Раздались отрывистые команды, послышался топот ног, как будто в зале началась какая-то игра.

Асеев сказал:

– Наш выход. Пора.

Я приосанился, но почему-то не мог сдвинуться с места. И тут Асеев улыбнулся.

– Не дрейфь, – сказал он весело. – Главное – сделано. Остались пустяки. Сейчас распишемся в бортовом журнале, потом ты, как старший на борту, скажешь напутственное слово, и можно идти обедать. Ты речь-то придумал? Ваш кэп сказал, что он тебя предупредил.

– Да, – сказал я. – Кэп меня предупредил.

– Интересно будет послушать. Будь я на твоем месте, даже не знаю, что бы я сказал…

И тут мне резко полегчало. Вероятно, потому, что я понял, какие слова следует говорить. Оставалось только не перепутать их последовательность. И я шагнул в зал.

На меня немедленно устремили взоры сотня человек. Экипажи были построены в две шеренги – одна против другой. Капитаны, стоявшие первыми в шеренгах, сделали пол-оборота и поднесли руки к козырькам. Я, вспомнив себя в зеркале, тоже поднял руку в приветствии. Позади я услышал шорох одежды, и понял, что Асеев сделал то же самое. Спустя секунду-другую мой капитан опустил глаза, и я понял, что руку следует опустить. Асеев сделал шаг и встал рядом со мной. Капитаны отделились от своих шеренг и подошли к нам. Наш капитан нес в левой руке объемистый талмуд – это был бортовой журнал "Челленжера". Сколько таких журналов я просмотрел – и не упомню, а что приходилось в них, порой, читать – ни в сказке сказать, ни пером описать. Но вот про этот конкретный бортжурнал я почти точно мог сказать, что вижу его в последний раз…

– Что ж, господа, приступим к исполнению формальностей, – деловито произнес наш капитан. – Прошу!

Он жестом указал на небольшой высокий столик, стоявший неподалеку. Мы кучно подошли к столику, наш капитан раскрыл журнал и что-то в нем написал. Следом за ним в журнале расписался второй капитан. То же самое проделал Асеев. Я был последним. На странице уже имелись три абзаца.

Первый был записан красивым четким почерком:

"Дата… Лайнер "Челленджер" передал под управление капитана Гессенберга. Капитан, подпись, Стоянов."

Второй абзац даже опытному графологу не дал бы пищи для размышлений. Написан он был почти печатными буквами, и в нем значилось:

"Дата… Лайнер "Челленджер" принял под управление у капитана Стоянова. Претензий по составу и состоянию судна не имею. Капитан, подпись, Гессенберг."

Ниже свой автограф оставил Асеев:

"Лайнер Челленджер принял в состав своей флотилии. Претензий по состоянию оборудования и комплектации груза не имею". Далее следовал энергичный росчерк и расшифровка: "Асеев".

– Я тоже должен тут расписаться? – спросил я у своего капитана.

Тот пожал плечами:

– Это не обязательно. Если сочтете необходимым. Возможно, у вас имеются какие-нибудь замечания, или рекомендации.

– У меня есть пожелание, – сказал я.

– Ну так и пишите – какие проблемы. Только дату поставьте.

И я написал:

"Дата… Ребята, от всей души желаю вам на этом замечательном корабле открыть еще одну Землю! Подпись. Кукса."

Асеев следил за тем, что я пишу через плечо. Когда я кончил и расписался, он хлопнул меня по плечу и сказал весело:

– Первый раз вижу такую разухабистую запись в бортжурнале.

И обратившись к своему капитану сухо приказал:

– Замечание Комиссара Зоны обвести в рамку и принять к неукоснительному исполнению!

Тот заглянул в журнал, дернул щекой, аккуратно закрыл журнал, сунул под мышку, вытянулся, поднес руку к козырьку и сказал отрывисто:

– Будет исполнено! Возьму под личный контроль!

– Ну, с формальностями мы, кажется, покончили.., – начал было я, но мой капитан перебил:

– Минуточку! – он достал из кармана свернутую бумажку. – Вот акт – извольте подписать. Там все уже подготовлено, и даты и фамилии…

Я развернул бумажку и прочитал:

"Акт передачи судна". Далее следовал замысловатый текст, из которого следовало, что в связи с тем-то и тем-то, возникшим вследствии того-то и того-то комиссией в составе тех-то и тех-то КК "Челленджер" признан непригодным для эксплуатации в качестве того-то, и передается командору Асееву для решения вопроса о дальнейшем использовании либо полной утилизации."

Асеев пробежал глазами текст, брови его приподнялись, а рука невольно двинулась вверх. Он начал чесать затылок, отчего фуражка полезла на нос, и если бы капитан ее вежливо не придержал, вовсе бы упала.

– Что это за филькина грамота? – Асеев поднял насмешливый взгляд на капитана.

– Это такой акт, – невозмутимо произнес капитан. – Текст его передан мне за подписью Петра Яновича Гири. Так будем подписывать, или как?

– Конечно же будем! – сказал Асеев. – Еще бы мы не будем! Мы его еще как будем! Просто… Ну это же надо такое придумать! Вот ведь формалисты-бюрократы…

Сказав это, Асеев бросил лист на стол, взял перо и размашисто подписал. Я тоже подписал – а куда было деваться. Следом подписал и капитан, потом аккуратно свернул листок, засунул в какман, а карман застегнул на молнию. И произнес значительно:

– Во всем нужен порядок!

– А что, относительно других судов тоже такие же акты состряпаны? – поинтересовался Асеев. – Я ничего больше не подписывал.

– Вы не подписывали – другие нашлись.., – заметил капитан в сторону. – Но однако же, не слишком ли мы затянули протокольное мероприятие… – он посмотрел на меня. – Сейчас вам слово. Прошу!

Я повернулся к шеренге экипажа "Челленджера" и сделал шаг вперед.

В течение нескольких суток я подбирал эти слова, и никак не мог их подобрать, но теперь выяснилось, что они подобрались сами собой. И я четко, почти по слогам, начал их произносить:

– От имени Коллегии Главного Управления Космонавигации благодарю вас за отлично проделанную работу, в результате которой эта церемония стала возможной. Сейчас она кажется вам формальностью, но я не сомневаюсь в том, что спустя какое-то время участие в этом рейсе станет предметом вашей гордости. И даже несколько более того: ваших детей и ваших внуков.

Затем я повернулся к шеренге вновьприбывших, выдержал паузу и сказал:

– Я рад, что возникшее недопонимание между официальными структурами Главного Управления Космонавигации, и неформальными объединениями энтузиастов освоения космического пространства теперь устранено, и ваша экспедиция обрела официальный статус. Сожалею, что это не произошло раньше, но рад, что, тем не менее, нам удалось в намеченные сроки совместными усилиями подготовить технические средства если и не гарантирующие полный успех экспедиции, то, во всяком случае, существенно увеличившие вероятность такового. От имени руководства ГУКа желаю вам удачи.

От себя лично хочу добавить… – я снял фуражку и сделал паузу. – Я знаю куда и зачем вы отправляетесь. И какую цель перед собой поставили. Не знаю, достижима ли она. Но вы постарайтесь ее достигнуть. Я… мы все в это будем верить… И… ни о чем не жалейте!

Последние слова я почти выкрикнул. Потом круто повернулся и ушел куда-то за спину Асеева

Капитаны выступили вперед и взяли под козырек.

– Экипаж! Вахтовым сдать вахту. Всем приготовиться к высадке. Через два часа экипаж покидает судно, – произнес один капитан.

– Экипаж! Вахтовой команде принять вахту. Через час всем должить о состоянии отсеков и оборудования. – произнес второй.

Честно говоря, у меня комок подступил к горлу. И стоял довольно долго. А когда он отступил, я подумал, что торжественные церемонии, все же, иногда имеют очень глубокий смысл. Они подводят черту. Все, что было до, становится несущественным. Оно окончательно становится прошлым, и с этого момента уже не может влиять на будущее. В данном случае это было именно так почти в абсолютном смысле. И именно такой смысл, вероятно, старательно придавал всему этому мероприятию Петр ибн Янович, как говорили раньше на востоке, "мудрейший из мудрых, осененный мудростью мудрых"…

"Ну, вот и все, – подумал я. – Теперь домой, на Землю. Теперь все мои дела там…"