Владимир Дрыжак

ТОЧКА БИФУРКАЦИИ

Глава 1

"Так что давай, Гиря, шевели тупым концом... Твое базисное направление в этом деле - человеческий фактор."

И далее:

"Мой тебе совет, бумажки пока не читай - после почитaешь. Начни с медиков. Медицина, Гиря, огромная сила. Они - врачи то есть - видят всех нас насквозь. Может эти наши подследственные все сплошь сумасшедшие, а по бумажкам проходят как нормальные. Тогда с ними и возиться не стоит."

Такими словами напутствовал меня Спиридонов, хитро улыбаясь и передавая папку с документами по делу, которое я принял к производству.

Мнением начальства пренебречь всегда успеется - вот мой основополагающий профессиональный принцип. Но надо же хотя бы приблизительно знать что за дело сунул мне шеф на этот раз. Обычно, если речь идет о каком-либо эпизоде в космосе, и в деле фигурируют покойники, Спиридонов рычит и плюется, но никаких многозначительных намеков относительно объективности и непредвзятости расследования, сопровождаемых улыбками и похлопыванием по плечу, не воспроизводится. Наоборот, выдвигается жесткое требование досконально изучить материалы дела и сопутствующие документы на предмет выявления нарушений правил и халатности. Правда, фраза насчет "тупого конца" присовокупляется в обязательном порядке.

Поэтому, прежде чем лечь спать, я пренебрег рекомендациями Спиридонова и бегло просмотрел материалы, а уже с утра приступил к неукоснительному соблюдению базисного принципа.

Я прибыл в Центр медико-биологических исследований Главного Управления Космонавигации ровно в девять ноль-ноль, имея под мышкой портфель с папкой. Я рассчитывал, что столь ранний визит позволит мне выйти сразу на нужных людей, пока они еще не рассредоточились по четырем громадным корпусам Центра, а наоборот, сосредоточились вблизи своих рабочих мест.

Как выяснилось, я был слишком наивен и простодушен. Я, правда, ранее имел дело с научными учреждениями и был осведомлен об удивительной подвижности служителей ее величества Науки. Но что здесь, в казалось бы тихом и мирном ее храме, эта черта проявится в такой степени, предположить не сумел. Просто, знаете ли...

Добровольно никто не объявился, тогда я прибег к помощи руководства отделения психиатрии и психопатологии, сохраняя инкогнито. Это помогло, но только отчасти. Я получил сведения о том, что товарищ Федин, вероятно, находится где-то в третьем корпусе (сам я находился в первом, и который из оставшихся третий - понятия не имел), а господин Хитачи, скорее всего, проводит консилиум во втором отделении клиники. Что касается Щипаченко, то его видели два дня назад, но там его уже нет...

Тогда я решился на крайнюю меру. Я достал свое удостоверение. Эффект превзошел все мои ожидания! Мне сказали, что Федина искать бесполезно, господина Хитачи сегодня лучше не беспокоить, а Щипаченко найдут, если я соглашусь подождать. Сколько нужно ждать, я спросить постеснялся. Я сел в предложенное кресло за предложенный стол. Минут десять я добросовестно ждал, а потом решил, что тут какой-то подвох, и они надеются, что я не выдержу. Они, конечно, были молодцы, но откуда они узнали, что терпеть и ждать - мои любимые занятия?

Деваться было некуда, пришлось пойти на вторичное нарушение базисного профессионального принципа. Я открыл свой портфель, достал папку, и раскрыл ее на самом интересном, месте, то есть на первой странице.

Там значилось:

"Заключение экспертной комиссии по факту аварии на борту десантно-исследовательского КК "Вавилов", сопровождавшейся человеческими жертвам и материальными потерями"

Преамбула состояла из спецтерминов и воды. Констатирующая часть содержала указание на то, что судно принадлежало к классу "рейдер", вовремя прошло профилактический ремонт, признано годным к эксплуатации, дальность полета - без ограничений, и т.д. и т.п. Все это я тщательно пропустил и приступил к изучению следующих пунктов:

"1. Экспертиза установила, что к моменту обследования рейдер "Вавилов" имел нарушения по четырем из пяти базисных критериев исправности межпланетного судна, а именно:

а) судно имело многочисленные повреждения прочного и защитного корпуса, следствием чего явилась практически полная разгерметизация;

б) двигательная установка судна полностью разрушена и восстановлению не подлежит;

в) утрачена функциональная цельность компонент системы жизнеобеспечения и безопасности;

г) утрачена функциональная цельность и толерантность компонент системы навигации и управления..."

И так далее, и тому подобное. За пунктом г), как ему и положено, следовал пункт д) и "далее везде" до буквы "м". Хорошая буква... Но меня интересовали выводы комиссии. Им надлежало быть в конце. Там я их и обнаружил:

"Вывод: рейдер "Вавилов" восстановлению и дальнейшей эксплуатации не подлежит, исключается из реестра судов Главного Управления Космонавигации и подлежит утилизации.

Примечание: Комиссия нe считает утилизацию судна целесообразной."

Здесь я остановился. Интересно! Разумеется, высокой комиссии видней, что и как писать, существуют, наконец, общепринятые формы написания подобных документов, но с утилизацией у них вышла стилистическая ошибка.

Впрочем, подлежать - это одно, а целесообразность совсем другое. Хотя... Вполне может быть, что имелись особые мнения, которые комиссия и сформулировала столь незамысловатым образом.

Разумеется, человеку непосвященному все это покажется чистой накладкой. Но специалист наверняка догадается, что дело тут в другом. Подобная комиссия отличается от прочих тем, что обязана сделать однозначные выводы, окончательно решить все вопросы и расставить все точки над "и", так, во всяком случае, велит "Свод Правил и Уложений по организации и эксплуатации Космофлота". Подобную комиссию он наделяет высшими полномочиями в рамках Управления. Практика, однако, показывает что комиссия не всегда и не все может решить однозначно. И, как показывает все та же практика, в некоторых случаях комиссия допускает в Заключении подобные несообразности, чтобы, с одной стороны, не ударить в грязь лицом и сохранить честь мундира, а с другой стороны, толкнуть контролирующие органы Исполнительного Комитета Объединенных Наций на принятие мер к дополнительному расследованию обстоятельств катастрофы.

Ничего не поделаешь - любая комиссия состоит из людей, а люди есть люди - они не любят обвинений в некомпетентности.

Смутило меня не само наличие несообразности, а то, что ее компоненты следовали один за другим с такой вызывающей нарочитостью.

Видимо, не зря дело возвратили на доследование. Наверняка дальше попадутся и еще какие-нибудь многозначительности и многозначности. Надо будет их выловить и попытаться понять, почему Спиридонов сориентировал меня прежде всего на изучение человеческого фактора...

Хорошо, едем дальше.

"2. Экспертиза не считает причиной аварии выход из строя двигательной установки. Характер разрушений дает основания утверждать, что выход судна из строя вызван внешними факторами."

Приятно слышать! Что за факторы такие? Спиридонов сказал, что от реактора вообще ни черта не осталось. Ситуация наверняка была такова, что по остаткам двигательной установки никаких определенных выводов сделать не удалось. А это может означать только одно: все необходимые мне выводы должен буду сделать я сам на основании бесед с участниками происшествия, из которых непосредственных осталось только трое, зато косвенных, наверное, - целая сотня, а то и две.

Далее... А вот и самый печальный "человеческий фактор", который теперь можно изучать только по косвенным данным:

"3. Комиссия констатирует факт гибели в результате аварии четырех членов экипажа (в скобках - вторая специальность)

Асеев Иван Иванович - капитан судна (дублер-пилот, специалист по связи);

Вэнхуа Дэн - бортинженер (программист-вычислитель);

Грэндсмит Джон - первый пилот (специалист по электронике и роботам);

Сомов Евгений Сергеевич - специалист по ЯДУ (дублер-пилот).

4. По факту аварии комиссия не дает никаких рекомендаций в части мер по повышению безопасности эксплуатации судов Космофлота."

Ниже следовали пять подписей. Двоих членов комиссии я знал лично. Что касается последнего пункта, то, видимо, разрушения носили столь сильный характер, что там просто ничего выловить не удалось. Обычно они предлагают какие-нибудь замысловатые меры. Что-нибудь типа: "установить дополнительную переборку между тем-то и тем-то на судах класса такого-то и такого-то". Хотя мне, как неспециалисту, трудно передать весь колорит этих мер. Мне, например, попадались рекомендации пустить на слом все суда некоего класса. Самое интересное, что эти рекомендации приняли к исполнению...

К Заключению, как и полагается, прилагалось Приложение. И я уже было собрался его основательно изучить, но тут меня пригласили к видеофону. Я подошел.

С экрана на меня смотрел индивидуум лет тридцати пяти, загорелый, лысоватый, в очках, нос крупный, глаза карие, волосы... Цвет волос установить не удалось. Нет, такие цвета мне еще не попадались. Все остальное было у него в полном порядке.

- Здравствуйте, - сказал индивидуум.

- Здравствуйте, - сказал я. - С кем имею честь?

- А я?

- Следователь второго сектора Главного управления космонавигации Гиря Петр Янович.

- Как Гиря?

Я с удовольствием отметил, что моя фамилия произвела обычное впечатление. Следует отметить, что у меня весьма подходящая для следователя фамилия...

- Очень просто, - сказал я. - Вообще-то у меня двойная фамилия: Пудовый-Гиря. Но в быту я пользуюсь только второй частью - это помогает следствию.

- А-а-а... - протянул он. - Так вы следователь? А я думал, что следователей уже не бывает.

- Бывает, - заверил я. - Все же хотелось бы узнать, как вас зовут. Впрочем, я кажется, догадываюсь. Ваша фамилия Щипаченко.

На лице индивидуума отразились размышления.

- Да. - наконец сказал он. - Ничего не попишешь, такая уж уменя фамилия...

- А все остальное?

- Иван Герасимович. А в чем дело?

- Я хотел бы встретиться и поговорить.

- Прямо сейчас?

- Да, - сказал я строго. - Буду настаивать.

- А где?

- Лучше всего внизу у входа в ваш первый корпус. Там есть скамейка и нет лишних свидетелей.

Он захихикал.

- Видите ли, я сейчас нахожусь в Южном полушарии, и раньше чем через три часа нам встретиться не удастся.

Теперь настала моя очередь удивляться.

- Как же вас туда занесло?

- Дела, - сказал он флегматично. - Будете ждать?

- Буду, - сказал я.

Щипаченко прибыл через полтора часа. Как уж ему это удалось не знаю. Мы встретились с ним у входа в первый корпус. Отошли в сторону и сели на скамеечку.

- Вот что меня интересует, Иван Герасимович, - сказал я. - Вы, если не ошибаюсь, непосредственно участвовали в... То есть занимались лечением, одного из членов экипажа "Вавилова".

- А-а-а.., вот вы зачем! Тогда попрошу ваше удостоверение, или что там у вас?

- Вы мне не доверяете?

- Отчего же, доверяю вполне. Но есть врачебная этика, а, тем более, дело касается такого необычного.., м-м-м...

Я вывел его из затруднения тем, что показал свое удостоверение. Он его внимательно изучил, а потом поинтересовался:

- Вам можно все рассказывать? Ну, то есть вы имеете право?.. А то, знаете, я как-то не в курсе. Иначе говора, вы лицо официальное?

Я подтвердил, что вполне, и что более того, наш разговор останется в тайне, поскольку я тоже связан профессиональной этикой.

Он вздохнул с видимым облегчением.

- Ну ладно, тогда спрашивайте.

- Насколько мне известно, полтора года назад к вам на излечение поступил после курса реабилитации и физиологического лечения планетолог седьмой экспедиции на Уран Сомов Владимир Корнеевич?

- Да, - сказал Щипаченко, - поступил.

В его голосе мне послышались нотки не то сомнения, не то сожаления.

- Рейдер потерпел аварию, четыре человека погибли, трое чудом спаслись, и он был одним, из них. Состояние крайне тяжелое, частичная утрата памяти, нарушение речевой функции и так далее...

- Да, да, - произнес он. - Действительно, поступил некто по фамилии Сомов. Но который из двух - сказать трудно.

- Что-то я вас не вполне понимаю. Эти Сомовы - они что, были близнецами?

- Да нет, они, судя по документам, даже не родственники. Так, однофамильцы...

- Тогда с чем же связаны ваши сомнения? Ведь из документов явствовало, что в клинику поступил В.К.Сомов, планетолог.

- Действительно, явствовало.

- Так в чем же дело? Внешность, антропометрические данные его? Родственники?..

- Тут все нормально. И родственники навещали - мать, сестра... А внешность... Видите ли. в результате аварии внешность слегка пострадала - он ведь обморозился здорово. Но по внешности это был именно В.К.Сомов. Волосы темные, глаза карие. А у того, говорят, волосы были русые, да к тому же он и старше был лет на двадцать.

- Стало быть, это был В.К.Сомов, планетолог?

- Был. Но все дело в том, что сам он считал себя другим Сомовым.

- Что значит считал!.. Я, например, скажу, что считаю себя Фомой Аквинским! Что же с того?

Щипаченко с интересом меня оглядел с ног до головы.

- Да? - сказал он улыбаясь. - Это очень интересно. И у вас есть доказательства?

- А у него они были?

- В том-то и дело, что были... Вы, простите, кто по специальности?

По специальности я был лингвистом. Но когда это было...

- Во всяком случае, вы не психопатолог, как я понял, сказал Щипаченко. - Поэтому я затрудняюсь представить вам эти доказательства. Хотя все наши беседы с Сомовым кристалографированы, и вы, если потребуется, можете их просмотреть... Но дело не в этом. Вот представьте себе: вы попадаете в клинику и заявляете, что вы - все тот же Фома Аквинский. А из документов явствует, что вы - то самое лицо, которое я видел в удостоверении. Что я предпринимаю как лечащий врач. Прежде всего я предполагаю, что у вас не в порядке психика. Шизофрения или что-то в этом роде. Я вас не пытаюсь разубедить, просто начинаю выяснять исподволь, как этот Фома в вас оказался - где вы его почерпнули. Кроме того, я пытаюсь выяснить, кто вы такой на самом деле. И, поверьте мне, непременно выясню. Вы расскажете мне о голубом детстве, о том, что вы видите на картине Репина "Запорожцы пишут письмо турецкому султану", какие песни пел ваш отец, чем отличается шашлык от плова, а плов от наждачной бумаги. Вам иногда будет казаться, что это не вы Фома Аквинский, а, наоборот, я - как бы Джордано Бруно... Но в конце концов я все про вас узнаю и, может быть, даже вылечу.

- Ага, так вы тоже, в своем роде, следователь! - сказал я. - Все понятно. И что там с Сомовым?

- А вот с Сомовым вышла осечка. Это оказался самый настоящий Е.С.Сомов, вплоть до мелочей. Он знал такие подробности и детали своего прошлого, что не к чему было придраться... При всем при том, что я все проверял самым тщательным образом.

- Как вы это можете объяснить?

- Как-как... Да никак!

- Ну, хорошо, а как этот Сомов относился к своему новому обличию. Он ведь должен был...

- Видите ли, первое время он находился в очень тяжелом состоянии. Не мог говорить, почти ничего не видел...

- А как вы это установили?

- Давайте не будем... Есть методики исследования, есть соответствующая литература. У нас работают профессионалы, как вы, наверное, уже догадались. Я же не спрашиваю вас, как вы установили, что я лечил Сомова.

- Ну, это было сделать очень просто...

- Когда знаешь как - все просто, - Щипаченко пожал плечами.

- Понял, - сказал я.

- Так вот, потом речевая функция восстановилась, хотя состояние оставалось крайне неприятным. Он не различал право-лево, верх-низ, не мог из отдельных деталей картины восстановить целое... Как малый ребенок... Видите ли, это трудно описать... Создавалось впечатление, что у него как-то нарушились связи между полушариями мозга... Однако довольно быстро он вернулся к норме. И тут обнаружилось, что он не узнает самого себя... Ну, с подобными случаями мы сталкивались, хотя там было иное. Знаете, в кривом зеркале человек себя не узнает. И даже на стереографиях. Это патология зрительных центров. А у него со зрением все было в норме... Он, кстати, только сначала.., как бы это сказать.., бурно реагировал, а потом даже с иронией. Говорил, мол, ничего страшного, просто его подменили в роддоме... Мы с ним, много беседовали - совершенно нормальный человек!

- Про аварию речь заходила?

- Да, он рассказывал.

- Что именно?

- Мне трудно передавать чужие ощущения. Лучше будет, если вы поговорите с ним лично.

- Непременно... Ну хорошо, что же было дальше?

- А дальше произошла удивительная вещь. В один прекрасный день он вдруг стал другим Сомовым. Причем без всякого перехода - сегодня один человек, а завтра - совершенно другой. Я, знаете ли, даже растерялся тогда. Совершенно беспрецедентный случай!.. Но, вот что, думаю, для вас будет важным... Уж не знаю почему я так думаю... Он меня узнал!

- Как узнал?

- А-а-а... Вот! Это был другой человек, но он узнал и меня и прочих, кто им занимался, хотя до аварии мы и понятия не имели друг о друге. Понимаете?

- Ничего не понимаю, - совершенно искренне признался я.

- Ну, как же! - Щипаченко вскочил со скамейки. - Я общался с тем, первым, а этот-то откуда мог меня знать?!

- Ну да... Ну да.., - пробормотал я. - в самом деле... А может он симулировал?

- Может быть. Но тогда меня надо гнать отсюда в три шеи!..

Больше ничего существенного из Щипаченко мне выдавить не удалось.

С Фединым я встретился на следующий день. Первое, что он сделал - поинтересовался, имел ли я беседу со Щипаченко. Я сознался, что имел. Тогда он заявил, что ему добавить нечего, потому что ЩИпаченко был лечащим врачом, а он, Федин - всего лишь консультантом. Что касается квалификации, то Щипаченко, как практику, он равных не знает.

"Ну.., разве что еще Збышковский или Ли, но Збышковский - синдромник, а Ли - восточная школа. Так что, извините, ничем помочь не могу."

"А что такое синдромник?" - поинтересовался я.

"Синдромник? Это локальные нарушения психики. Например, боязнь высоты, или там... какая-нибудь бяка все время мерещится под кроватью. Фобии. Практически у каждого человека есть свой пунктик. Я, скажем, не выношу, если кто-то на меня со стороны смотрит... Мой вам совет, поговорите с Хитачи..."

После этого Фадин удалился по коридору, несмотря на то, что я его усиленно разглядывал со спины. Дорого я дал бы, чтобы посмотреть на него сбоку, но, увы, коридор не позволял.

С доктором Хитачи я встретился через два дня. Это был очень маленький, очень вежливый и очень симпатичный японец. Как мне сказали, возраст его приближался к ста сорока. Когда я его увидел впервые, показалось, что он скрывался от меня в детской книжке. Просто-напросто это был Айболит в чистом виде, каким я его представлял в детстве!

Он зашел в комнату, где я его ожидал два часа, каждому (я подчеркиваю, каждому!) улыбнулся, с каждым поздоровался и сел напротив. Я, тоже сел, а все прочие сделали озабоченные лица и удалились, якобы, по неотложным делам.

- Здравствуйте, господин Хитачи, - сказал я по-английски.

Если бы я мог, то счел бы своим долгом вести беседу на японском, но увы...

Хитачи ласково улыбнулся и совершенно без акцента оказал по-русски:

- Рад вас приветствовать. Я вижу, вы никак не подберете подходящий артикль к моей фамилии, поэтому предлагаю, для простоты, называть меня мистер Хитачи. Вам ведь все равно, а мне нравится. Мистер - это по-русски мастер. Льстит самолюбию... С кем имею честь?

- Гиря Петр Янович, следователь из управления навигации.

- О! извините, но у русских бывают такие интересные фамилии... Знаете, мистер Гиря, как ваша фамилия звучит по-японски?

Мне непременно захотелось узнать. Он произнес. Ничего так себе звучала...

- Так я вас слушаю, Петр Янович.

- Видите ли, мистер Хитачи, меня интересуют некоторые подробности из истории болезни Сомова Владимира Корнеевича. Если вы помните...

- Да, да, - Хитачи посерьезнел. - Очень интересная история болезни. Вы с мистером Щипаченко беседовали?

- Да.

- То есть, в общих чертах он вам изложил суть?

- Да, в общих чертах.

- Так-так.., и какой аспект нуждается в уточнении?

- Видите ли, мистер Хитачи, меня очень интересует ваше мнение - как cпециалиста, разумеется - об этом, странном раздвоении личности.

- Как специалиста?

- Прежде всего.

- Очень жаль. Как специалист я вам вряд ли могу быть полезен. С точки зрения современной психиатрии это совершенно уникальный случай. Боюсь, он выходит далеко за рамки собственно психиатрии.

- Вот как? - удивился я. - А почему вы так думаете?

- Трудно сказать... Опыт. Интуиция. Как специалист я могу сказать только одно - это не патология. Тот, первый Сомов был абсолютно нормальным человеком. Продолжительное шоковое состояние, послешоковый стресс - не более. А уж второй Сомов - как... Как огурец - так у вас говорят?

- Как огурчик, - поправил я.

- Вот-вот. Как огурчик. Как будто только что проснулся. Спал, спал и проснулся. Я присутствовал при его беседе со Щипаченко в первый день. Это было весьма занимательно! Патология была скорее у самого Щипаченко, но он очень быстро пришел в себя - это делает ему честь!

- Так что же это было?

- Увы.., - Хитачи развел руками.

- Но ведь авария! Сомов-два знал о ней?

- Разумеется, но только в общих чертах. Он ведь планетолог и во время полета имел статус пассажира. Единственный, кстати, из всех. И очень огорчился, узнав, что Сомов-первый погиб, несмотря на все усилия Калуцы.

- Какие усилия? Разве после аварии еще были какие-то усилия? То есть, не были, а могли быть?

- Хм... Извините, мистер Гиря, но об этом я вас должен спросить. Что касается нас здесь, то мы предпринимали максимум усилий, чтобы наш пациент поскорее забыл об этой аварии.

- Странно.., - сказал я. - Но из материалов, которыми я располагаю, этого не следует.

- Тем более следует во всем этом разобраться, - задумчиво произнес Хитачи. - я желаю вам успехов в работе... и вот еще что. Я конечно, специалист, но, кроме всего прочего, старый человек, много повидавший на своем веку... Мой профессор в университете рассказывал об одном очень похожем случае из своей практики. Его пациент, юноша лет семнадцати попал под бомбардировку. Вместе с любимой девушкой его завалило в подвале, и они были заживо погребены под обломками. Они провели в подвале две недели, и девушка умерла от истощения. После того, как их нашли, юношу отправили в клинику - он был невменяем. А в процессе лечения утверждал, что он и есть та самая девушка. Потом неожиданно выздоровел, и больше никаких аномалий... Вот такой случай...

После беседы я отправился прямо домой. Настроение было - так себе. Хотелось рассеяться. И в конце концов, я отец, у меня есть сын я, кажется, жена. Хотя я ее не видел уже полгода в связи с тем, что где-то там, на Марсе нужно было срочно сделать так, чтобы "яблони зацвели". Вероятно, для поднятия тонуса у колонистов. Пусть даже под базальтовыми колпаками, но чтобы непременно и завтра же!

Таким образом, моя семейная жизнь была смята космической экспансией человечества, но разве из этого следует, что мой сын должен расти балбесом?

Сына дома не оказалось. Я запросил ужин на одну персону и решил, что раз так, то я сам стану бездельничать, шалопайничать и прожигать жизнь всеми доступными способами.

Кончилось все тем, что я тайком от самого себя забрался в свой кабинет и приступил к разработке версий вкупе с разработкой дальнейшего плана расследования.

Шеф у меня, конечно, молодец. Легкий инструктаж с вручением полномочий и очередной папки, необременительный обмен мнениями с торжественным задиранием пальца вверх. Указание на ответственность миссии... Чего же добивался шеф. Ясно как божий день, что он добивался свежести впечатлений он всегда этого добивается. Хватает за шкирку на Луне и бросает куда-нибудь в пустыню Сахару на расследование какой-нибудь таинственной пропажи трех ящиков с пивом. А пиво-то непростое! А жара-то, жара!.. И все это с благими намерениями. Чтобы у следователя был совершенно непредвзятый взгляд на происшествие.

Итак, что же мы имеем на сегодняшний день? Первое: административная комиссия заподозрила криминал, но не сочла возможным явно на него указать. Значит, у нее были сомнения... Через Исполнительный Комитет вся эта бумажная симфония вернулась обратно, но теперь Управление не имеет возможности замять дело. Оно на контроле. Ясно. Второе. Кто-то - лицо влиятельное, или лица, здесь у нас, или может еще где-то, заинтересованы спустить все на тормозах. Пытаются оказать на Главного давление. Главный - не дурак. Он не хочет идти на прямую конфронтацию, но и идти на поводу он тоже не хочет. Он блюдет общественный интерес - раз, и свое реноме - два. Он намекает шефу, а шеф тоже не дурак. Шеф все понимает. А что он понимает? Что нужно пустить какого въедливого и пронырливого мужичка, снабдив его минимумом информации. И пусть копает... Откопает - честь ему и слава. Нет - мы сделали все, что в наших силах. А тут как раз - вот он я!

Эти рассуждения носили не очень серьезный характер. Но рациональное зерно в них, несомненно, было.

Отдельные коллеги считают, что задачей нашего отдела является искоренение зла на космических трассах и, выявление преступного элемента в отсеках КК. Это не совсем так. Суть в том, что космос - не тетка. Преступного элемента в нем - кот наплакал, но с ним нельзя на "ты". А кое-кому очень хочется. По разным причинам. Во имя "даешь!", или во имя "вперед к звездам", или во имя прогресса науки. И хорошо, если дело кончается просто авариями, а то ведь трупы, и чем дальше лезем в космос, тем, больше! Причем трупы, подчас, на ровном месте.

Увы, мы слишком редко оглядываемся назад. И нам все чаще кажется, что уж теперь-то человечество проскочило, наконец, роковой рубеж. Ему удалось целый век балансировать на острие ножа избежать самоуничтожения. Отныне и впредь ему уже больше ничего не грозит. В целом. В частностях - может быть. Но в целом - нет. Мы ошибаемся. Человечество не переменилось. Оно - то есть мы все - еще не знает, на что способно. Вспомнить хотя бы проект плотины через Берингов пролив или проекты переброски рек в Среднюю Азию. И ведь залив Карабогазгол успели отгородить от Каспийского моря! А сколько шума было вокруг Байкала и Великих озер. Казалось бы, серьезный урок. Но уже после человечество чуть было не лишилось тропического пояса лесов, да и сибирская тайга тоже была под вопросом.

Интересно, откуда взялась уверенность, что здравый смысл всегда и во всем возобладает? Ведь не всегда и не во всем "тому в истории мы тьму примеров слышим". "Но мы истории не пишем"... А кто же ее пишет, позвольте спросить?

Теперь началась космическая эра, и все возвратилось на круги своя. Марс - что там творится! А Луна - вечный спутник влюбленных - она скоро превратится в свалку, благо там нет микроорганизмов, способных утилизировать наша отходы. Дикость!

Везем туда все, тратим силы, средства, а потом, выбрасываем. Земля - как бы наш дом, тут, слава богу, навели относительный порядок. Но ведь и Солнечная система это тоже наш дом!

С какими проектами выходят и куда! Прямо в Ассамблею Объединенных Наций. Несколько термоядерных взрывов - и пожалуйста: у нас целых две Луны! Мелочиться никто не желает. Интеллигентная очистка атмосферы Венеры - это же возня на два-три столетия. Даешь сейчас! Немедленно! Завтра же! И тогда уже нынешнее поколение жителей Земли будет жить при...

Как-то читал Салтыкова-Щедрина "Историю одного города". Удивительный был человек... Цитирую: " Нет ничего опаснее, как воображение прохвоста, не сдерживаемого уздой и не угрожаемого непрерывным представлением о возможности наказания на теле. Однажды возбужденное оно сбрасывает с себя всякое иго действительности и начинает рисовать своему обладателю предприятия самые грандиозные. Погасить солнце, провертеть в земле дыру, через которую можно было бы наблюдать за тем, что делается в аду - вот единственные цели, которые истиный прохвост признает достойными своих усилий".

Каково? Ведь писано два века назад, но актуально, до изумления. Не более как два месяца назад был ознакомлен с проектом, по которому Плутон должен стать вторым Солнцем. Бред? А вот представьте себе!

Я считаю главной задачей нашего отдела борьбу с безответственностью во всех ее проявлениях. Прохвосты были, есть и будут всегда, и дело не в том, что они чего-то хотят. Хотеть не вредно. Дело в том, что они хотят этого немедленно, сейчас, и не хотят думать о последствиях. Чтобы еще нынешнее поколение поставить на грань чего-нибудь наподобие ядерной войны или раз рушения озонового слоя Земли...

Уж очень часто в последнее время мои расследования заканчиваются констатацией того факта, что благими намерениями вымощена дорога в ад.

Вернемся все же к нашим баранам. Они в папке, а куда я ее засунул, кстати?..

Я взялся за поиски спустя рукава, но потом как-то втянулся. В конце концов, основательно прочесав местность, я таки нашел ее - она лежала в том самом кресле, где я сидел перед тем, как начать пояски. Я положил папку перед собой на стол, но в таком положении она мне не понравилась. Она не гармонировала со всем прочим содержимым поверхности этого стола, и тогда я очистил его дотла. Стол был "под дуб" - зря что ли они старались!

В этот момент явился мой сын Владимир. Просто удивительно, как быстро растут дети... и начинают приходить. В противоположность тому, что до этого приходим мы, а они нас ждут.

- Ну, что, папец, - сказал сын, - как дела?

- Какие там дела - делишки... Кстати, добрый вечер.

- Добрый-то он добрый, а кушать все равно хочется.

- Где был?

- Был?.. Где я был. Да, везде был, где только ни ступала нога человека.

Вот такой у меня сын. Нет, чтобы родному отцу рассказать, как он доблестно сдавал экзамен по ядерным двигательным установкам за третий курс, он острит с уклоном в хамство.

- Как сдал?

- Средне. Опять этот Жерковский ко мне придирается... Слушай, ты ведь знаешь Жерковского, поговори с ним, пусть примет экзамен по-человечески!

- По-человечески - это как?

- А так. Я в конце концов, не в звездные капитаны готовлюсь.

- На кого же ты готовишься, чадо милое, невинно убиенное?

- Я планетолог, - сказал он с гордостью.

- Да? А вот ты знаешь, у меня в деле тоже фигурирует один планетолог...

Дальше разговор продолжался в том же духе. но я поддерживал его уже автоматически. Потому что в моей голове неожиданно столкнулись два факта. Первое: Сомов-два был планетолог, причем это был единственный член экспедиции, не имевший второй специальности. А Сомов-один был как раз специалистом по ядерным двигательным установкам. И второе: Сомов-один был в тяжелом состоянии еще до аварии. Во всяком случае, именно этот вывод следовал из того, что мне сообщил мистер Хитачи.

Я быстренько закруглил разговор с сыном назиданием о том, что не следует использовать служебное положение отца в мелких корыстных целях, и рысью помчался в кабинет. Там я включил кристаллофон я еще раз прослушал беседу с Хитачи.

Н-да... Интересно, но малопродуктивно. А самое главное, что проверить теперь ничего нельзя. Вавилов наверняка уже... Стоп! В заключении комиссии совершенно отчетливо выражено мнение, что утилизация "Вавилова" нецелесообразна. А это значит... Это значит, что вряд ли кто-либо осмелился своей властью принять такое решение. Первое: это хлопотно я требует затрат. Второе: не успели! Теперь дело на доследовании, и нарушение статус-кво чревато... Так вот где собака зарыта! Они не пришли к консенсусу, и кто-то таким вот образом предупредил желающих заняться утилизацией, что, если последние решат ею заняться, это будет расценено как покушение на авторитет и квалификацию комиссии... А у комиссии были сомнения!.. Они были, и разногласия были. Кое-кого из членов комиссии - Жерковского, например, - я знаю лично. Это зубры - они ничего не делают просто так. Таким образом "Вавилов", вернее то, что от него осталось, сейчас спокойненько дрейфует себе... Куда? А если его скорость больше третьей космической? Тогда он мог улететь... Далеко, в общем, мог. В неведомые дали.

А может быть кто-то этого и добивался? Ибо в процессе утилизации могло что-то выясниться, что выясниться не должно! А?! Ну и ну-у!..

...Нет, это вряд ли. Члены-то не из одной колоды. И люди, в общем, приличные. А это ведь сговор, притом единодушный, поскольку выводы комиссии либо утверждаются консенсусом, либо должно присутствовать особое мнение. А его нет!.. Очень маловероятно...

Я сделал запрос по личному коду в информационное бюро управления и принялся, в ожидании ответа, листать приложение к заключению. Разумеется, я мало что там понял - какие-то миллибэры, защитные экраны и вторые переборки приборного отсека. Надо будет все же проконсультироваться.

Ну, хорошо, оставим это. Я, конечно, буду настаивать на повторной технической экспертизе, шеф, конечно, выпучит глаза, будет требовать веских оснований, каковых у меня пока нет. И, возможно, не будет. Вообще - это длинная история... И, кстати, это не мое дело. Мое дело - люди...

...Да, люди. Люди на блюде...

Но на экспертизе я настаивать буду. Если она еще возможна.

Теперь люди. Первое и главное: непосредственные участники. Их трое. Свеаборг, Калуца и Сомов. Свеаборга на Земле нет - я выяснял. Калуца сидит в своем институте. А вот где Сомов?

Калуца - в институте. Сомов - неизвестно где. Но Сомов главное звено.

Стоп! Дело не в Сомове и не в Калуце. А дело в том, что у меня сейчас нет ни одного соображения по составу происшествия. Что и кому инкриминировать? И есть ли хоть что-нибудь, что следует инкриминировать? Факт налицо авария. Трагические последствия. Расследование экспертной комиссии практически не дало никаких результатов. Но, однако, никто не высказал твердого мнения, что это результат случайного стечения обстоятельств. Все воздержались - а это уже не случайность! Это следует воспринимать, как экспертную оценку. Таким образом, предположение первое: авария с "Вавиловым" не есть случайность. Это должно понимать так, что либо не были соблюдены все меры безопасности, либо экспедиция была рискованной в плане цели, места, времени и любой совокупности упомянутых факторов... Утвердили! Предположение второе: авария носила перманентный характер. Что-то произошло - возможно, это что-то носило случайный характер, а, возможно, и нет - были предприняты какие-то действия, результатом которых явился, например, взрыв ядерной установки, гибель части членов экспедиции и все иные последствия.

Единственными косвенными данными в пользу этой версии являются показания мистера Хитачи, но версия очень правдоподобна. В ее пользу говорит тот факт, что авария привела к "почти полной разгерметизации". Из семи погибли четверо, но трое все же остались живы! Если все произошло в течение короткого времени, то маловероятно, что все трое оказались случайно как раз в тех отсеках, где разгерметизация не наступила или наступила не сразу. Опять же следует проконсультироваться... И опять таки нужна экспертиза...

Кроме того, сам по себе интересен факт, что в деле нет никаких материалов по беседам с оставшимися в живых членами экспедиции. Как-будто ими никто и не интересовался. Свеаборг - ладно. Он был в очень тяжелом состоянии, и вообще, тот факт, что он не умер - это просто чудо. Но Калуца-то почти не пострадал. Почему именно Калуца? А он, между прочим, врач! Не могло ли случиться так, что его постарались обезопасить?

Х-ха! А ведь я - голова! Это хотя и не факт, но весьма и весьма правдоподобное заключение. Кстати, оно великолепно сочетается со вторым предположением. И, кстати, как этот Калуца вообще оказался в составе экспедиции? Он же психофизиолог, ученый, а тут - на тебе! Надо запросить, была ли это его первая экспедиция?

Что еще? Похоже - это пока все.

Нет не все. Цель экспедиции?

Я полистал папку и выудил из нее документ. А перед тем, как взяться за его повторное изучение, я вспомнил, что коллега Жерковский был одним из членов высокой комиссии. Надо же, такое совпадение!

Итак, цель экспедиции? В папке имелась заверенная копия следующего документа с грифом " для служебного пользования":

"Особое решение Главного управления по космонавигации и космическим исследованиям при Исполнительном Комитете ООН.

В соответствии с планом исследования планет неземной группы считать целесообразной снаряжение и отправку Седьмой экспедиции к планете Уран.

Цели и задачи экспедиции:

I. Уточнение параметров орбиты, прецессии оси, суточного вращения.

2. Уточнение состава атмосферы, структуры магнитного поля, геометрических размеров, массы и иных физических характеристик.

3. Исследование физических процессов на спутниках.

4. Исследование влияния вторичного излучения на состав и физические характеристики шлейфа планеты Уран.

5. Астрономические исследования на предмет выявления необнаруженных космических объектов в зоне Внеземелья.

6. Медико-биологические исследования

7. Исследование психологической совместимости экипажа в условиях длительного полета при малой численности."

Далее шли более или менее несущественные подробности. В конце двенадцати подписей, в том числе и подпись Шатилова, то есть руководителя второго сектора Управления, в состав которого входит наш отдел по расследованию катастроф, аварий и происшествий за пределами юрисдикции Земной Межпарламентской Ассамблеи.

Сей документ до этого момента не попадал в фокус мего внимания, хотя я его бегло просматривал. Да, собственно, и времени-то не было вчитываться. И потом, ну, решили и решили. Мало ли куда их посылают, эти экспедиции... Однако теперь меня поразило вопиющее несоответствие официальных задач и того, что экспедиция фактически была организована крайне несерьезно. В самом деле: судно десантновспомогательного типа, в составе экспедиции всего один специалист по собственно планетам - остальные ни то, ни се. Навигационное оборудование - стандартное, впрочем, надо проконсультироваться... Реактор не дублирован, а это нетипично для ответственных экспедиций...

Создавалось впечатление, что эта бумажка - чистый камуфляж. Что-то они там другое затевали, а затея лопнула... Но Шатилов-то должен знать истиные цели этой экспедиции? Или его как-то околпачили? А Шеф?.. А теперь, интересно, они знают? Если знают, то почему молчат?

Да, дельце-то, оказывается, с душком. Все молчат в тряпочку, как будто связаны круговой порукой. Не удивлюсь если со временем почувствую даленив сверху... Хотя, впрочем, вряд ли тогда это дало поручили бы мне. Шеф меня знает и вполне осведомлен о тем, что я не позволю собой манипулировать. Так в чем же дело, господа хорошие?!

Я решил, что завтрашний день начну с разговора со Спиридоновым.

Цели экспедиции остались для меня непонятными. Версия не склеивалась. Мне нужен Сомов - вот кто мне нужен! Основная тематика экспедиции - планетология. Надо выяснять, что они там делали возле Урана. "Вавилов" потерпел аварию на обратном пути... А из чего это следует?.. Да ни из чего это не следует! Зато везде как бы подразумевается...

Здесь я плюнул на все и пошел спать.

Глава 2

С утра я прямо из дома вызвал Спиридонова. Хотел взять его теплым в постели, но оказалось, что он уже отбыл в Управление. Тогда я вызвал его по служебному каналу.

Он появился на экране задумчивый с лирическим выражением на лице.

- Это ты? Так я и знал.

- Уже оповестили?

- Предчувствие. Всю ночь плохо спал.

Знаю я эти предчувствия! Наверняка из центра связи предуведомили.

- Неужели из-за меня?

- А ты как думал! Но не только. Мне Джон звонил. На Марсе, слыхал, опять четыре трупа.

Вот такая паскудная работа. Если где-то уже имеются покойники, то нас извещают в срочном порядка. Но я еще не помню случая, чтобы нас кто-нибудь предупредил, что они возможны. "Вы - безопасность, вот и работайте, а нам работать не мешайте." - главный тезис.

- А Джон как оказался на Марсе?

- Надо было, вот и оказался. Ты чего трезвонишь?

Попался милок, выдал себя с головой!

- Есть вопросы.

- Вопросы не надо. Результаты есть?

- Есть.

- Давай.

- А вот как раз в результате первых моих шагов появились кое-какие вопросы.

- Вопросы не есть результаты. В качестве таковых могут выступать только ответы.

- Сейчас мы это проверим, кстати. Вопрос первый: знал ли Шатилов об истинных целях экспедиции?

Спиридонов выдвинул челюсть и показал мне кулак. С экрана кулак смотрелся даже внушительней, чем в натуре.

- Ты что, белены объелся?! А ну перейди на спецканал!

Наши спецканалы не подлежат контролю, записи и дешифровке. Делается это в целях сохранения тайны следствия. Обычно ими пользуются для сообщения оперативной информации.

Я переключился.

- А почему такая секретность?

- По кочану с кочерыжкой! Изложи соображения.

Я изложил. Спиридонов поскреб подбородок, потом затылок, потом опять подбородок.

- Ты понимаешь, что ставишь меня в дурацкое положение?

- Нет, не понимаю.

- А надо. Шатилов визировал решение об организации экспедиции. Следовательно, он несет всю полноту ответственности. Как руководитель сектора безопасности он должен был ее обеспечить. А не обеспечил. Теперь он же должен вести расследование.

- Ну и что?

- А то. Он связан по рукам и ногам. Он и расследующий и расследуемый. А, кроме того, он должен обеспечить объективность расследования. Понял теперь?

- Теперь опять не понял.

- Ну и балбес же ты, ей богу! Если ты знаешь, что он знал, а он - твой начальник, так ты и дело будешь вести совсем иначе.

- Ничего подобного. Я буду вести дело так, как считаю нужным.

- А если кто-то потом захочет доказать обратное?

Ерунда какая-то. Кто-то захочет... Зачем ему хотеть, этому кому-то?

- Неужели все настолько серьезно?

- А ты как думал!.. Все очень серьезно. Нарушен второй параграф. Понял?

- Понял.

- Я спрашиваю, ты понял?

- Я уже два раза понял.

- Имей ввиду, по делу, возможно, будешь работаешь не ты одни.

- Кто второй?

- Дед Пыхто. Слушай, не выводи меня из себя!.. Неужели так трудно понять, что Шатилов вне игры - на карту поставлена его репутация. Единственное указание, которое он мог сформулировать сквозь зубы, такое: расследование должно носить абсолютно объективный характер. Вопросы?

- Кто ведет дело?

- Ты.

- Где Сомов?

- Выясняем. К вечеру сообщим.

Вот это да! Наше ведомство не может на Земле найти человека. За семь лет моей работы это - второй случай.

- Где Калуца?

Спиридонов поерзал перед экраном.

- Где ему быть - сидят у себя в институте...

- Как он оказался в составе экспедиции?

- Выясняй. Следствие ведешь ты, а не я.

- Нет вопросов!

Спиридонов помолчал раздумывая.

- Вот что... Шатилов знал, но не ведал. Пункты шесть и семь. Ознакомься еще раз с решением Коллегии.

- Ознакомлюсь. А вы?

- М-м-м... Черт бы меня побрал совсем! Я кое-что знал, но не из официальных источников. Если б я знал!

- Изложите письменно, - сухо сказал я.

Экран погас, но запрос светился. Это означало, что Спиридонов отключился на время и разговаривает с кем-то еще. Наконец он опять появился на экране.

- Только что сообщили. Сомов сидит в институте у Калуци. Понял?

- Понял.

- Постарайся с ними как-нибудь порознь. А то сговорятся... Впрочем, уже - сговорились. Но ты постарайся.

- Я постараюсь. А вы приступайте к изложению.

- Иди ты к... Это дело у меня как гиря на шее... Чего ухмыляешься!? Ты эти свои ухмылки брось! Иди работай, вечером брякни.

Спиридонов был старая гвардия. Он был ретроград и рутинер. "Брякни" было его любимое словечко - он еще застал телефоны. Был он конопат, огромен ростом и неизящен в выражениях. Но самое главное то, что он был на своем месте. Вот этого-то нам всем в целом и не всегда хватает. Как сказал Поэт: "Все мы немножко лошади". А Спиридонов был ломовой лошадью и вез такой воз, что не приведи Господи...

Пункт номер шесть особого решения Коллегии на полет гласил: "медико-биологические исследования". Под этой вывеской можно делать все, что угодно. Начиная от измерения пульса и кончая разведением кроликов в условиях невесомости. Пункт семь тоже открывал широчайшие возможности для творчества. Но почему всем этим нужно заниматься вблизи Урана?

А вот что касается второго параграфа Всемирной Декларации Прав Личности, то речь в нем идет отнюдь не о кроликах. Этот параграф категорически запрещает любые эксперименты, прямо или косвенно воздействующие на структуру личности любой особи вида "homo sapiens".

В моей практике это был второй случай, когда в деле фигурировали намеки на то, что нарушен запрет, налагаемый вторым параграфом. Тогда один из подследственных заявил, что его, якобы, целенаправленно гипнотизировал другой подследственный, что и послужило причиной аварии. Следствием и экспертизой была установлена полная абсурдность обвинения. Хотя... Что-то там, несомненно, было, хотя я осталось за кадром... Но уже тогда я обратил внимание на тонкость формулировки данного параграфа. Речь в нем идет не о воздействии НА ЛИЧНОСТЬ, а о воздействия на СТРУКТУРУ ЛИЧНОСТИ. Разница вроде бы принципиальная, но, с другой стороны, а в чем, собственно, она состоит? Что есть структура личности? Что такое личность вообще? Из чего она сделана? И можно ли разложить ее на элементы, каковые и признать деталями структуры?

Кое-кому может показаться, что вопрос не стоит выеденного яйца. Так оно и есть на самом деле. Но ровно до той пора, пока не затрагиваются юридические аспекты. А вот как только второй параграф начинают рассматриваться с юридических позиций, немедленно выясняется, что любой человек имеет право, и это право должно быть защищено. И не вообще, а в каждом конкретном случае. И не кем-нибудь там, а правоохранительными органами, каковые я имею честь представлять. Но защитить можно только одним способом: установить следствием, что факт имел место, и передать дело в суд. Или доказать обратное.

Очень неприятный параграф! Но что же он означает в переводе на обычный человеческий язык? А вот что. Он означает, что каждый человек имеет право быть и оставаться самим собой до тех пор, пока он сам не захочет измениться к лучшему.

Блестящая правовая норма, не так ли? Первое право человека: жить - его утверждает первый параграф. А второе оставаться самим собой!

Я разбудил Вовку и предупредил, что убываю, и что, возможно, дома ночевать не буду. Еще предупредил, что... Впрочем, я не остался вполне уверен, что он проснулся. Нынешнее племя младое - славные ребята! - спит прямо на ходу. Бывало, смотришь на него, а оно спит. И глаза такие ясные, васильковые. Весь в мать.

Нуль-транспорт, к моему глубокому разочарованию, еще не успели изобрести, хотя уже десять лет ходят упорные слухи, что где-то там, что-то там, куда-то там отправила. А жаль. Могли бы и постараться... Пришлось выяснять, как там со стратопланом в Европу. Мест было мало, но они были. Я заказал одно на одиннадцать ноль-ноль и отправился в управление.

В отделе было хоть шаром покати - абсолютная пустота. Наверное, их всех Спиридонов разогнал. Я зашел к нему в кабинет - он был на месте.

- Что шляешься? - сказал Спиридонов, не отрывая глаз от какой-то бумаги.

- Да вот, заскочил узнать, как продвигается изложение.

- Иди работай. Нечего шляться.

- А если серьезно.

Он поднял глаза и внимательно посмотрел на меня.

- Рано. Позже. У тебя есть версия, вот и разрабатывай. Когда до меня доберешься - ничего не утаю. Иди... Погоди!

- Слушаю, шеф!

- Надоел ты мне с этим "шефом"!.. Ну. да ладно, черт с тобой... Если ты думаешь, что я, знаю что-то путное, то ошибаешься. Нужны факты, понял?

- Понял. А кому они нужны?

- Всем. Тебе, мне, Шатилову. Черту и дьяволу! Всем подряд. Они - эти все - еще не знают, что нужны факты, но скоро спохватятся. Пока они - то есть все мы - находятся в состоянии эдакой приподнятости и взвешенности. А вот когда опустятся и почешутся - непременно захотят одни голые факты. Потому что только из фактов можно сделать что?

- Выводы, шеф! - рявкнул я.

- Молодец.

- Рад стараться, шеф!

Сам не знаю, с чего мне вдруг пришла охота ерничать. Как это говорится: "верноподданические чувства обнажаются на приемах..."

Скорее всего, я находился под спудом ощущения, что дело непростое и предстоит так называемый "общественный резонанс". Спиридонов любит этот термин. Но он очень не любит то явление, которое, этот термин обозначает.

- Рад, так и старайся. Закрой дверь оттуда.

В понимании Спиридонова я еще очень молод. А в понимании Вовки я уже безнадежно устарел. Мне сорок.

Двадцать - возраст устремлений. Тридцать - возраст решений. Тридцать три - возраст святых. Тридцать семь возраст поэтов. Сорок - возраст... А вот сорок? Возраст сомнений будет потом, в пятьдесят. Интересно, когда наступает возраст глубоких размышлений?

И тут я вспомнил, что еще вчера сделал запрос в информационную базу Управления, но до сих пор не получил ответа. Это уже что-то новое!.. Будь я сейчас свободен, я бы непременно им устроил хороший скандал. Но до стратоплана оставалось полтора часа, поэтому я зашел в свой кабинет, выдал еще пять запросов, надел браслет оперативной связи, после чего, гордясь своей принципиальностью, отбыл в стратопорт.

По дороге в Сараево я размышлял, как мне быть. То есть, остаться самим собой или воспользоваться легендой. С одной стороны, легенда - дело хорошее. Корчишь из себя какого-нибудь корреспондента или там социолога, а сам потихоньку, исподволь... Увы, все это годится только если нужно добыть частный и мелкий фактик, который случайно оказался в руках постороннего человека. Посторонние человеки щедры и легко с ним расстаются. Непосредственные же участники событий, подлежащих расследованию, ведут себя осторожно и сразу тебя расшифровывают. И обеим сторонам расследования становится страшно неудобно. В конце концов прошли те времена, когда подследственный видит в тебе своего врага. Тогда, наверное, расследование превращалось в азартную игру типа кто кого больше раз надует. Теперь все иначе. Проще и гораздо сложней... Ты не враг, но цели твои неясны. А дело прошлое и переделать его все равно не удастся. Особенно, если не обошлось без трупов. Это для меня они трупы, а для него они - живые люди. И больно, и горько, а тут еще этот со своими вопросами... Если человек виноват явно, он сам придет и скажет, а если он не знает, виноват или нет? Ведь мог же он на полчаса раньше сделать то-то и то-то, но забыл, упустил, недоучел, неперестраховался, недопонял, не переменил точку зрения, вел себя как дурак, как последняя скотина, наконец!.. Возникает стена отчуждения, и ты вроде бы как судия, так суди, а нечего тут вокруг да около... Это если без легенды. А с ней бывает еще хуже... Родственник? Друг? Приятель? Товарищ? Кто ты такой на самом деле?.. И опять все та же стена. И приходится ее ломать.

Легенда хороша, когда подготовлена почва, наигран типаж, есть поддержка и подстраховка, тут надо быть отменным актером и опытным психологом. У нас такие есть - тот же Кикнадзе, например. Это же просто картинка, как он демонстрирует и нещадно эксплуатирует свой восточный типаж! Хотя, на самом деле, очень простой, корректный и деликатный парень. Грустные глаза, романтик, лирик и любитель северных пейзажей.

А я как родился Гирей, так им я помру. У меня со всех сторон наштамповано, что я - следователь. Единственное, что мне удается играть - это простодушие и еще вот это: "понял, шеф!"

Нет уж... Давай-ка без разных фокусов - просто и по-будничному.

Я прибыл в Сараево, выяснил, что Институт Исследований Высшей Нервной Деятельности находится в пяти километрах от города, вызвал машину и без приключений до него добрался.

Первый же индивидуум, с которым я столкнулся в радужном фойе, сказал мне, что понятия не имеет, кто такой Сомов и где его искать. Но уже шестой заявил, что мне следует подняться на шестой этаж в лабораторию за дверью номер шестьсот шестьдесят шесть.

- У вас что, такое немыслимое количество комнат? осведомился я.

- Нет, просто у нас тут работают люди с юмором. А шестьсот шестьдесят шесть - это число антихристово.

- Он там.

- Там их много.., - ответили мне туманно.

Я поднялся на шестой этаж, обнаружил эту дверь. И без долгих раздумий толкнул ее. Нет, предварительно я стер с лица всякое выражение.

В комнате было сумрачно, посредине стояло мощное кресло, а в нем сидел человек с каким-то колпаком на голове, мне показалось, что человек этот сушит волосы после бани. Я узнал его с затылка - это несомненно был Сомов Владимир Корнеевич. Планетолог, член экспедиции к Урану. Собственно, я его даже не узнал, а почувствовал, потому что затылок его был под колпаком, и, следовательно, видеть его я не мог.

Еще двое сидели возле какою-то изящного пульта с двумя экранами, причем, один пялился на свой экран и даже не обернулся, а другой сидел развалясь в кресле с таким видом, будто все происходящее его не касается и не коснется никогда, если будет и дальше так продолжаться.

Заметив меня в дверях, этот второй сморщился и сказал:

- Войдите. Вам кого?

Сомов в кресле не пошевелился, а первый тоже повернулся ко мне лицом и я даже отпрянул. Два этих типа были совершенно неразличимы. Такого сходства я еще никогда не видел.

- Вы войдете или нет? И не смотрите на нас так - мы близнецы, а вовсе, не ангелы господни, как вы, вероятно, подумали. Кто вы?

- Я - Гиря, следователь Управления Космонавигации... и так далее.

- Вы - Гиря? - спросил правый близнец.

- Гиря. А что, это здесь не приветствуется?

- Х-ха! - сказал левый. - Один-один! Меня зовут Владислав, а его Всеволод. Фамилия у нас одинаковая Войтишек. Вы по-чешски не говорите?

- Нет, - признался я. - А что, здесь это принято?

- Ну ладно валять дурака, - сказал правый не то мне, не то брату. - Вы, как я понял, к Сомову? Он спит. Через минут десять проснется. Посидите вот здесь.

Я сел на предложенный стул возле пульта. Первый опять повернулся к экрану, а второй мне дружески улыбнулся, желая, видимо, подбодрить. Я ответил тем же.

- Вы к нам надолго? - опросил он.

- Нет, кое-что выясню и исчезну. Можно встречный вопрос?

- Пожалуйста. Хоть двести.

- Что вы с ним делаете? - я показал на Сомова.

- Он, - молодой человек показал через плечо пальцем на брата, - считает, что мы изучаем его спонтанные подсознательные реакции, сиречь сны, а я считаю, что мы валяем дурака.

- А почему именно Сомов? Чем вызван столь пристальный интерес к его подсознанию?

- Если хотите, мы можем и вами заинтересоваться. Шеф сказал...

- Простить, это кто?

- Шеф - это Шеффилд. Профессор Шеффилд, может слыхали?

- Нет, не приходилось.

- Шеффилд сказал, что Калуца попросил выяснить, нет ли у него каких-нибудь отклонений.

- Калуца - это кто?

- Странно, - сказал второй близнец, не сводя глаз с экрана, - вы являетесь в институт и спрашиваете, кто такой Калуца.

- У меня такая специальность, я ведь следователь.

- Следователь - вероятно, все-таки профессия. А вот Калуца - это заместитель директора.

- Следователь - это призвание, - сказал я наставительно. Я позволил себе эту вольность, поскольку эти близнецы были явно моложе меня. Не следовало класть им в рот палец.

Что касается связи Калуца - Сомов, то очевидно ни тот, ни другой даже и не пытались ее здесь скрыть. Хотя... Было бы удивительно, если бы они пытались. И от кого ее тут скрывать? И для чего?

Я стал наблюдать за экраном. - там бегали какие-то стрелочки, высвечивались разные цифирьки, цветные пятна неопределенной формы и так далее.

- Что, интересно? - спросил тот, который сидел ближе.

- Забавно. Ну и как, есть аномалии?

- Какие аномалии? - спросил второй, и я почувствовал в его голосе настороженность.

- Вы говорили про какие-то отклонения.

- Отклонения не есть аномалии.

- Явных отклонений нет, - оказал первый, - но что-то там есть. Хотя я склонен это отнести к порокам в самой методике.

- Молчи уж.., - буркнул второй. - Ты бы лучше разобрался в ней как следует.

- А в чем я должен разбираться? Методика эмпирическая, база под ней нулевая. Шеффилд таких методик придумает еще двести штук - что же я во всех буду разбираться? С таким же успехом можно разбираться в методике, которую придумает наш посетитель. У вас есть методика?

- У меня есть метода.

- Ну так давайте в ней разбираться.

В этот момент Сомов зашевелился, открыл глаза, окосил их в нашу сторону.

- Ну, как? - поинтересовался он,

- Так, в общем, ничего особенного. Тут к вам пришли.

Сомов скосил глаза еще сильнее, а потом резко встал.

- Вы ко мне?

- Да, - сказал я. - Где мы, можем поговорить?

- А кто вы?.. А-а... Понимаю. Ну, что же, пойдемте в коридор, там есть где присесть.

- Жаль, - сказал первый близнец, - а я только собрался разобраться в вашей методе.

- Ничего, - сказал я, - еще успеете...

Мы с Сомовым вышли в коридор, там было светлее и я впервые его разглядел как следует. На стереофотографии он выглядел моложе и.,, как бы это сказать, наивнее, что ли. Или даже взбаламошнее. А тут передо мной стоял спокойный, выдержанный человек, имеющий свой взгляд на все и, вероятно, готовый свои взгляды отстаивать. Этот человек вряд ли пойдет на поводу или попадется на удочку. Будет держаться ровно, обдумывать каждое слово. Я бы сказал, что он заряжен. Таких людей я встречал - их не очень много и это как раз те люди, которые могут быть только противниками или союзниками. Вероятно, на них все и держится. Что все? Да все, что ни есть. Мораль, экономика, стратегия развития общества. Это люди со сложившейся жизненной позицией. Есть и другие - они внутренне нейтральны - с ними проще, я для себя это определяю как затянувшееся детство. Да, так да, нет, так нет. Есть начальники - пусть решают... Есть закон - какие разговоры... Потомки разберутся...

А разбираться, как правило, надо здесь и сейчас. Иначе потомкам придется очень туго, если они вообще появятся.

Сомов был невысок ростом, худощав, волосы темные, глаза карие. Нос?.. Нос, в общем, нормальный, но что-то в нем было хищное. А-а-а, понятно, нос ему ремонтировали. Как, впрочем, и все лицо - ожог или обморожение. Одет он был в костюм неопределенного цвета и покроя и левой рукой время от времени трогал кисть правой, как будто хотел поддержать. Вероятно, перелом...

Ясно было как день, что разговаривать с ним следует напрямую - без подходов и тонких поворотов. И, видимо, не следует хватать за язык.

Мы прошли по коридору до ближайшей скамеечки и сели. Для чего здесь были расставлены эти скамеечки, я не понял. Вероятно, для таких вот случаев.

- Я вас слушаю, - сказал Сомов после некоторой паузы.

- Я - следователь.

- Я знаю. Калуца предупредил.

- Ага... Гиря Петр Янович.

- Сомов... Владимир Корнеевич.

Эту паузу я отметил. Так, на всякий случай.

- Рад знакомству, - оказал я.

- Я, в принципе, тоже. Предпочитаю на ты и без отчеств.

- Принято.

- "Вавилов"?

- Он.

- Почему? Вроде все уже успокоилось.

Я вкратце рассказал про комиссию, про Шатилова, про шефа и про себя.

Он почему-то вздохнул, и этим мне понравился. Он понял, что к чему, и это был первый плюс мне. Потому что этот Сомов вроде бы не должен понять. Он планетолог, ученый и вряд ли наши космические страсти могли иметь к нему отношение. Он не мог быть осведомлен обо всем этом. А, следовательно, с момента аварии и кончая сегодняшним днем с ним что-то происходило такое, что он вынужден был расширить свой кругозор.

- Давай так: ты спрашиваешь - я отвечаю. Если не знаю говорю "не знаю". Если не могу ответить - говорю "не могу". Если не хочу - значит "не хочу".

- Принято. Буду записывать.

Он кивнул. Я мог бы и не предупреждать - имею право. Но почему-то не захотел этого делать. Дело не в том, что он играл "в открытую". Эта "открытая" - та еще "открытая"... Дело было в том, что он дал понять, что не собирается меня обманывать.

Он скажет только то, что сочтет нужным, и это будет правдой. С единственной оговоркой. Это будет его правдой. Потому что истина одна, а правд много. Меня же в данном случае интересует истина в виде фактов. Тут Спиридонов не ошибся ни в выборе кандидатуры, ни в том, что отрезал меня от информации. Теперь я был почти уверен, что информаторий его работа. Мой козырь тот, что я гол как сокол. Ничего не знаю, кроме содержимого официальных бумажек и мнений тех, с кем успел встретиться. Это значит, во всяком случае, что я не смогу подсознательно давить на своих контрагентов. Я буду только фильтровать информацию.

- Начнем? - я включил кристаллофон. - Кто рекомендовал тебя в состав экспедиции?

- Никто. Скорее всего, я попал в него случайно. Нужен был планетолог, его искали и нашли.

- Считаешь, что выбор был удачен?

- В известной мере. Хотя, с другой стороны, я специалист по планетам земной группы. Не знаю... Такое впечатление, что меня отобрали не по профессиональному признаку.

- Странно. Не находишь?

- Нахожу. И тем не менее.

- Вы выполнили свою главную задачу?

Сомов улыбнулся и искоса на меня посмотрел. Но ответ был совсем не тот, который я ожидал.

- Да, - сказал он.

Я намеренно не сопроводил вопрос оборотом "считаешь ли". А он это понял, и тем не менее... Из этого вывод... Нет уж, выводы потом. С точки зрения ЭТОГО Сомова экспедиция выполнила свою задачу. Где именно, до Урана, возле Урана, после Урана - не имело значения. Она ее выполнила, и все тут!

- Были ли пункты, оставшиеся невыполненными?

- Да.

- Возле Урана?

Он опять улыбнулся. Я понял, что на этот вопрос, он или не хочет, или не может ответить.

- Ну, хорошо. Вот эта авария...

- Катастрофа, - поправил он.

- Да, катастрофа. Она произошла сразу или... как-то постепенно?

- Или, - сказал Сомов. - Сначала была первая часть, а уж потом двигатель разлетелся в прах.

- После первой кто-то пострадал?

- Да. Погибли трое, а мой однофамилец получил дозу облучения.

- Но "Вавилов" сохранял, так сказать...

- Нет. Мы лишились всех средств связи и навигации. Судно было неуправляемо. Мы не могли даже примерно определить траекторию. Вообще говоря.., мы были обречены.

- И тогда?

- И тогда мы, если можно так выразиться, устроили маленький ядерный взрыв в космосе. Вспышку заметили, на счастье довольно близко дрейфовала "Генуя", они нас и выудили из обломков.

Про "Геную" я был в курсе, но то, что взрыв был устроен намеренно и не подозревал. Черт бы не побрал этого Спиридонова!

- Скажи, а вас могли бы обнаружить, если бы вы не устроили взрыв?

- Шансы, как потом выяснилось, были. И даже весьма приличные. Но мы не могли рисковать. Нам нужно было сто из ста.

- Почему?

- Кто-то из нас должен был вернуться на Землю.

- Кто именно?

- Безразлично. Хотя лучше всего, если бы вернулся Калуца.

- Почему?

- Так оптимальней. Вышло совсем хорошо, вот только... Сомов.

- Он погиб во время взрыва?

- Нет, до того.

- Умер?

Сомов глянул на меня в упор. Я даже удивился той искре неприязни, которая промелькнула в его глазах.

- На этот вопрос я ответить не могу.

- Не можешь или не хочешь?

- А на этот вопрос я отвечать не хочу.

- Хорошо. Как же вам удалось уцелеть при взрыве?

- Очень просто. Мы с Калуцей отсиделись в спасательном боте неподалеку, а Свеаборг...

- Он находился... в судне? Или на судне? Как правильно?

- Он находился на борту "Вавилова".

- А разве нельзя было сделать так, чтобы все произошло автоматически? С задержкой во времени, чтобы вы успели удалиться на безопасное расстояние?

- Вероятно, можно было. Но - время! И нам нужна была стопроцентная гарантия.

- Свеаборг сам решил остаться?

Щека у Сомова дернулась.

- Ты полагаешь, что такие вопросы можно задавать?

- Да, - сказал я, - извини...

- По-моему, мы исчерпали тему. Вряд ли я смогу сообщить тебе еще что-либо интересное. И вряд ли все остальное имеет значение. Этого достаточно.

- Достаточно для чего?

- Для тебя.

- Ты полагаешь?

- Убежден.

Он убежден! А я вот что-то не очень. Ладно, посмотрим...

- Последний вопрос. Очень хотелось бы узнать, как вам удалось сделать из ядерного реактора взрывное устройство. У меня, видишь ли, сын сдает за третий курс "ядерные двигательные установки". И он, между прочим, тоже планетолог.

- Приятно слышать... Так вот это и есть главный секрет фирмы. Только специалист может оценить все изящество решения!.. Сыну передай привет и скажи, чтоб не валял дурака. Потом может оказаться весьма кстати.

- Передам. С этим покончили. Теперь давай перейдем к другой теме.

- Как?! А я думал, ты уже закруглился.

- Э-э, брат, не спеши... Ты меня еще плохо знаешь. Семь потов сойдет.., - произнес я шутливо.

У меня были свои резоны. Теперь я собирался перевести разговор на него самого, а такие беседы лучше идут в жанре легкого юмора.

- Семь потов? Ой ли? А не семь шкур?

- Нет-нет, боже упаси. Больше двух за раз не дерем. Гуманисты!

- Вы-то гуманисты? Знаю я вас, гуманистов...

Он давал мне понять, что вполне настроился.

- Слушай, Володя, - сказал я доверительно, - а вот эта твоя болезнь... Может что-нибудь расскажешь?

- Могу, почему же нет. Но, думаю, Щипаченко тебе все уже выложил.

- Нет, я серьезно. Ты помнишь, что было с тобой до этого... м-м-м, восстановления.

- Сейчас помню, а тогда, в первые дни, - очень смутно. Лица, сцены - смутно.

- Ты утверждал, будто являешься тем, вторым Сомовым. Щипаченко заявил, что до того ты помнил многие подробности его биографии.

- Ну, мы с ним часто общались. Как-никак почти полтора месяца, просидели в одном трюме.

Теперь он играл. И имел право. Мы ведь настроились на шутливую волну. Полтора месяца просидели... Где? На "Вавилове" или в клинике? В клинике он пробыл пять месяцев.

- А сейчас в тебе ничего не осталось от того Сомова?

- Если хорошо покопаться, то можно откопать. Вот они, Сомов показал на дверь, - и копают. Спроси.

Все. Он сворачивает беседу. Что ж, и на том спасибо.

- Где сейчас Свеаборг, знаешь?

- Да, вроде, где-то на Луне. Или на Марсе. Калуца говорил, что он еще не совсем здоров... Сильно его поломало, так что он теперь должен в слабом поле тяжести кости отращивать.

- Ты с ним встречался после того?

- Да. После возвращения я с ним встречался, хотя и не должен был встречаться.

- Да почему же? - искренне удивился я.

- Потому что, - сказал Сомов серьезно. Причем, сказал так, как будто эта фраза сама по себе должна была все объяснить.

- Есть смысл беседовать с Калуцей?

- Смысл есть во всем. А с Калуцей ты просто обязан встретиться. Сначала с ним. а уж потом вали на Луну или.., где там нынче Свеаборг обитает?

Сомов безусловно знал, где сейчас Свеаборг. Но почему-то не хотел этого знать. Или даже считал, что не должая знать и хотеть. Почему?

Мы поговорили еще о том о сем, причем я лишний раз отметил, что испытываю к нему симпатию. У него, как выяснилось, была дочь в юношеском возрасте, так что тема воспитания подрастающего поколения оказалась животрепещущей. Я дал ему свой адрес и код и сказал, чтобы приезжал и привозил свою невесту. Он уверил, что непременно заявится, как только все утрясется, но что именно должно утрястись, не уточнил. В общем, мы расстались друзьями.

Я решил, что к Калуце отправлюсь завтра, а сегодня посижу в гостинице и хорошенько подумаю.

Но подумать мне не удалось. Причиной тому оказался видеофон, стоявший в моем номере.

Первым вызвал Спиридонов. Я отозвался, и на экране возникла несколько, правда, зеленоватая, но все же вполне его физиономия.

- Привет, - сказал Спиридонов, - как дела? Сомова отловил?

- Добрый вечер, шеф. Отловил.

- Я тебе не шеф!.. Шеф... Имей ввиду, Гиря, я этого так не оставлю. Это все с тебя началось, а теперь всякий сопляк приходит и шефкает... Что Сомов?

- В норме. Похоже, что Калуца его здесь обследует.

- На предмет?

- Пока не знаю.

- Есть новости?

- Да. Хотя, как поглядеть. Вы в курсе, что двигатель они сами взорвали?

- В курсе, в курсе... Это не твой вопрос. Ты не отвлекайся на пустяки, а действуй по инструкции. Твое дело люди.

- Понял - люди. Василий Васильевич...

- Вот так-то оно лучше будет!

- А вам не кажется, шеф, - я сделал ударение на последнем слове, - моя задача несколько странной? Я должен заставить кого-то в чем-то сознаться, причем, кого и в чем именно, не имею ни малейшего понятия.

- За это я ценю. Знал бы сам, кого и в чем - нужен бы ты мне был... А что этот Сомов?.. Так, с виду, ничего?

- Отличный мужик! Я с ним почти подружился. Вовку своего женю на его дочери.

- Ну-ну. Никакой дочери у него не было и нет.

- Как нет?

- Разбирайся, я тебе не нянька. Бывай здоров.

С тем Спиридонов и отключался.

Я не успел прийти в себя от этой новости, как видеофон снова зажужжал. Это был Сомов.

- Вечер добрый, - сказал он, - как устроился?

- Вполне. Вот только у видеофона что-то с цветопередачей. Или это ты от стыда так позеленел?

Сомов исчез из поля зрения, потом снова возник и заявил:

- У меня все в порядке - розовый. Это цветопередача.

- Что же ты меня с дочерью надул? И куда я своего Вовку теперь дену?

- Не понял! Вакансия занята?

- Вакансия на месте. Откуда у тебя дочь? И, кстати, тебе тридцать пять, минус семнадцать минус девять месяцев... Не находишь?

- Ловкий, черт! - восхитился Сомов. - Но, видишь ли, это моя приемная дочь. Точнее, это дочь второго Сомова. Хочешь, позову? А то скажешь потом, что кота в мешке сосватал. Мариша, иди сюда, сваты приехали.

- Да ну тебя, папа, вечно ты со своими дурацкими шуточками..,- послышался голос, видимо, из соседней комнаты.

- Ну вот, - сказал Сомов, - а ты не веришь.

- Нет вопросов, - сказал я, - Договор остается в силе. Так вызвал, иди по делу?

- По необходимости. Калуца попросил связаться с тобой и пригласить на завтра к девяти. Рандеву в девять, первый корпус, второй этаж, налево до упора.

- Принято.

- Ну давай, отдыхай. А то ко мне приезжай - с дочерью познакомлю?

- Нет, - сказал я, - надо отдохнуть. Что-то у меня с головой нынче не все в порядке. Зеленая.

Я отключился и сел в кресло. Загадки, догадки, отгадки... Удочерил - а что тут такого? В конце-концов это даже, в известной степени, ему плюс. Правда, семнадцать лет - вроде бы и поздно.

Какая-то деталь из нашего разговора вызывала у меня внутренний протест, но я никак не мог понять, какая именно. Обычный разговор, а вот засело что-то в подсознании...

Я решил отвлечься. Я по опыту знал, что эта деталь рано иди поздно всплывет. Так всегда бывает: упрешься, думаешь, думаешь, а потом плюнул - ан, само всплыло!

Я поужинал, достал кристаллофон и хотел было еще раз прослушать на сон грядущим первую беседу с Сомовым. Но тут опять забурчал видеофон. Видимо, он хотел взять меня измором.

Я включил изображение - ба, да это же Калуца собственной персоной! Пришлось сделать вывод о том, что моя популярность в окрестностях Сараево почти сравнялась с популярностью в районе Караганды.

- Добрый вечер, уважаемый Петр Янович, извините, что пришлось вас побеспокоить. Я просил Владимира Корнеевича пригласить вас.

- Он это уже сделал, - оказал я холодно, а сам, между тем, лихорадочно вспоминал, как имя-отчество мистера Калуцы.

- Тогда я не буду повторяться, но внесу уточнение: не около девяти, а ближе к десяти. Дело в том...

- Бога ради, - воскликнул я, - меня устроит любое время.

- А, ну и прелестно, - Калуца вежливо улыбнулся. Значит, до завтра.

- Спокойной ночи.

Когда Калуца исчез с экрана, я готов был голову дать на отсечение, что он вызывал меня только для того, чтобы просто взглянуть. И никаких особых причин дня того, чтобы перенести встречу у него на было.

Дабы пресечь дальнейшие попытки видеофона вывести меня из терпения, я его перевел в режим автоответчика и лег спать. И перед тем, как уснуть, вдруг вспомнил: "...вечно ты, папа, со своими...". Вот оно! Так можно сказать только родному отцу: "...вечно ты, папа..." Потому что "вечно" значит "постоянно". А Сомов год как из клиники. А тридцатипятилетний приемный отец для семнадцатилетней девушки на "папу" не потянет. Пусть меня хоть режут!

Глава 3

До отлета на Землю оставалось еще два дня, а дела уже кончились. Не сказать, что Асеев изнывал от скуки, но, в общем, что-то в этом роде... Состояние, когда он никому не был нужен, никто не жаждал с ним встретиться, переговорить, решить вопрос, обсудить, получить разнос, либо, напротив, высказать претензии было для Асеева непривычным, и, находясь в этом состоянии, он с удивлением констатировал, что попросту не знает, куда себя деть. То есть, раздражало не само ожидание, как таковое, - ждать Асеев умел - а вот эта самая никчемность нахождения в данное время в данном месте.

Чего Асеев совершенно не умел, так это развлекаться. Именно "ся", потому что, при необходимости, он мог развлечь кого угодно, а вот себя, оказывается, нет. И это тоже раздражало...

Когда забурчал видеофон, Асеев даже испытал облегчение. То есть, сиди он в другом месте - его бы не застали, стало быть, сидел он здесь не зря.

Он ткнул в кнопку ответа и сделал пол-оборота в кресле, повернувшись к экрану. Лицо, возникшее на экране показалось знакомым...

- Ваня - ты? - произнесло лицо.

Черт побери! Это же!..

- Ричард?.. Ричард!

Это был Калуца, собственной персоной.

Асеев даже и не помнил, когда они встречались последний раз. Семь или восемь лет назад. А последний разговор был года два назад, причем, толком поговорить так и не дали...

- Ну, здорово, Командор! Страшно рад тебя видеть!

"Командор" - это было детское прозвище Асеева, а Калуца он же "Рябчик" - был его школьным другом на веки веков. Еще в их компании тогда был "Сом", но сейчас он, увы, отсутствовал, хотя работал с Асеевым из экипажа в экипаж.

- Здравствуй Рябчик. Сколько ж мы не виделись!

- Давненько уже... Так тебя же вечно где-то носит. Только и остается, что приветы слать. Получал?

- Получал...

- Ну, как там Марс?

- Какой Марс?

- Ну.., ты где сидишь?

- На орбитальной базе.

- На Марсе же?

- На Марсе.

- Вот я и спрашиваю, как он там?

Объяснять Калуце, что на поверхности Марса он был три года назад, Асеев не стал.

- Да, ты знаешь, Марс в порядке. Недавно вот орбиту поменяли, теперь выходим из плоскости эклиптики...

Калуца заподозрил подвох, и на его лице, как в далеком детстве, отразилось недоверие.

- Как это - выходите?! - до него, наконец, дошло. Ну-ну... И далеко собрались?

- Далеко. Но потом решили, что далеко не стоит. Теперь думаем, как бы назад, траекторию подбираем...

Все было так, как и тогда, в детстве. Асеев с Сомовым вешали Калуце лапшу на уши, а он верил безоговорочно, и, когда выяснялось, что его в очередной раз разыграли, страшно обижался. Э-эх, юные года, где вы теперь...

- Женю давно видел? - поинтересовался Калуца.

- С неделю назад.

- Как там наш Сом?

- Все хорошо. Женя в порядке. Сейчас в рейсе.

- А ты?

- А меня вот выпихнули в отпуск.

- Как это - выпихнули?

- По плану. У нас ведь правила - вот они и ярятся. Дуй, говорят, отсюда, пока цел!

- А серьезно?

- Да, примерно, то же самое.

- И куда ты теперь?

- На Землю. Обследуюсь, а потом буду дурака валять пару месяцев.

- Ага-а... Значит, встретимся?

- Непременно!

- Без шуток?

- Ричард, о чем речь. Готовь пиво, раков... Раки у вас есть?

- Найдем.

- А где ты там базируешься?

- В Югославии. Сараево.

- Но там точно раки живут?

- Я же сказал - найдем!

- Как там твоя Серафима? Как Надежда?

- Слава Богу... А твои?

- Да так... С женой мы разбежались. А пацан уже выпорхнул. Второй рейс делает. Навигатор.

- Что с женой-то так?

Что у него с женой, Асеев и сам не понимал, поэтому ответил стандартно:

- Характерами не сошлись...

- Ну-ну... Если по полтора года не встречаться, небось...

- Наверное ты прав. Космос плохо сочетается с брачными узами.

- Переживаешь?

Асеев пожал плечами, соображая, как ответить. Сказать, что да, было бы преувеличением, а нет - неправдой. Сожаление - вот что наиболее точно передавало его отношение к бывшей жене. Жаль, что все так вышло... И не более того.

Калуца там, за экраном, видимо, понял, что Асеев не склонен теперь развивать эту тему.

Помолчали.

"Ерунда какая-то, - подумал Асеев. - Ведь друзья были водой не разольешь, а встретились - и поговорить не о чем..."

- Ну, а ты-то чем нынче увлечен? - наконец прервал молчание он.

- Да все тем же, чем и всегда, - меланхолично ответил Калуца. Потом вдруг оживился, хитро ухмыльнулся и спросил: Слушай, у тебя сейчас время есть?

- Двое суток.

- Что - двое суток?

- До рейса к Земле. Время убиваю.

- И как убивается?

В лице Калуци что-то переменилось, интонация тоже кое-что обозначала. Когда Калуцу в детстве одолевала новая идея, и он нес ее друзьям, боясь расплескать, то первым делом начинал исподволь выяснять, чем те заняты в данный момент, и не будет ли его новое предложение смехотворным на фоне текущих грандиозных планов. В такие моменты его интонации сканировали интервал от безразличных до пренебрежительных.

Асеев теперь понял, что Калуца вышел на связь неспроста. Он, этот Калуца, всегда был себе на уме. И всегда из любой ситуации выдавливал для себя максимум полезного. Дружеские чувства сомнению не подлежат, но, похоже, не только они являлись причиной данного звонка. Возможно, конечно, ему только сейчас что-то стукнуло в голову, но это - вряд ли...

- Тебе чего надо, Ричард? Говори прямо. Времени у меня вагон. Я ведь вижу, что ты опять носишь в себе откровение, тебя им расперло, вот ты и вспомнил, что я где-то существую.

- Да нет, я просто хотел тебя увидеть.., - Калуца помялся. - Ладно, чего уж там. Перед кем другим, а уж перед тобой оправдываться нет смысла... В принципе, мне понадобилась консультация по твоему профилю, вот я и вспомнил... Не знаю, удобно ли вот так. Может, позже? Встретимся, как следует поговорим.

Асеев этого не любил. Если есть дело, надо его делать, или не делать. А откладывания на потом почти равнозначны решению: не делать. С откладыванием на потом принятия решения о принятии решения, и далее по кругу.

- Так, Ричард, "А", или "Б"? Что касается удобства, то я сижу очень удобно. Видишь - кресло? Куда хочу, туда и верчусь! Связь устойчивая. Или тебя паузы смущают? Или мой строгий вид?

- Ничего меня не смущает!.. Ну, хорошо... Давай, так сказать, в предварительном порядке... А о деталях...

- Начинай, родной. Детали - потом.

- Ну, вот такая гипотетическая задача. Предположим, я хочу полететь куда-нибудь в космос...

- Точнее.

Калуца поежился. Он понимал, что теперь Асеев с него не слезет, пока не уяснит задачу полностью. И в детстве было так же. Он - Рябчик - выдумывал какую-нибудь бредовую идею, что-то вякал невнятное, после чего Командор брал его за глотку, вытряхивал суть и загонял упомянутую идею в совершенно конкретные рамки, после чего она, к вящему удивлению Калуци, оказывалась вполне реализуемой. А Сому было все равно, чем заниматься, лишь бы не сидеть... А идей было много, и какие! И жизнь наполнялась стремлением к цели. Какое было время... Боже, какое счастливое время!..

- Чтоб тебе лопнуть!.. Хорошо. Хочу полететь к Юпитеру.

- Великолепная мысль! Зачем?

- Хочу там заняться научными исследованиями.

- Что, Юпитер будем изучать?

- Нет, мозги возле Юпитера, - произнес Калуца с вызовом.

- То есть, верность мозгам ты сохранил?

- Слушай, Иван, кончай валять дурака!

- Хорошо, не буду, - покладисто согласился Асеев. Вопрос: а, допустим, Луна тебя не устроит?

- Луна? Зачем мне... А! Нет. Давай я лучше сформулирую, что бы я хотел в идеале, но ты меня не перебивай.

- Попробуем так.

- Вот идеальная ситуация. Какое-нибудь космическое судно. Народу, желательно, немного, в общем, чтобы не мешали и нос не совали. На борту я и моя аппаратура.

- Масса?

- Чего масса? - опешил Калуца.

- Аппаратуры. Граммы, килограммы, тонны?

- Ну.., я не знаю... Сколько там... Тонны три.

- Недурно!

- Что, много?

- Да нет, я так... Это уже не багаж - это груз.

- И что?

- Ничего. Продолжай. На борту ты, твоя аппаратура. И?

- И мы пролетаем через некоторую точку в окрестностях Юпитера.

- Координаты? Скорость?

- С ума сошел! Я их что, помню?!

- Но они, в принципе, известны?

- Приблизительно.

- А допуски по координатам.

- Н-нет... Ну, там... Я не знаю...

- Ясно. Что еще?

- Да все. Какие-нибудь люди хорошие. Спокойные.

- Сколько?

- Человека три-четыре... Слушай, Ваня, ты меня морочишь, да?

- Отнюдь. Что еще?

- Все.

- Все?

- Все, все!

- Люди твои, или.., хм.., произвольные?

- Можно произвольные, но чтобы согласились помочь.

- А именно?

- Я буду записывать биопотенциалы и... разные такие штуки проделывать.

- Что еще?

- Это все.

- И ты хочешь, чтобы я оценил возможность реализации такого проекта?

- Да.

Асеев откинулся в кресле и уставился в потолок.

- Сроки? - наконец поинтересовался он.

- Да, в общем, любые. Лишь бы до смерти успеть.

- Х-ха... Эта твоя любимая точка, она что, вместе с Юпитером летает?

- Н-нет.., - Калуца уставился на Асеева. - А я не знаю!.. Да нет, стоит на месте.

- Но Юпитер тебе нужен в это время неподалеку?

- Ну, желательно... А куда он денется?

- Но ты хоть в курсе, что у него период обращения по орбите - лет двенадцать?

- Серьезно?!

- Послушай, Ричард, - Асеев поджал губы, - если бы это был не ты, а кто-то другой я бы решил, что имею дело с помешанным. Но это - ты. Что ты затеял? Если это не шутка.

- Да нет, Командор, это не шутка. Под этим имеется гипотеза.

Асеев покивал.

- Жаль.

- А почему жаль.

- Потому что в чистом виде создание такой ситуации невозможно.

- А не в чистом? Что ты имеешь ввиду?

- Вот что. Какое у тебя положение? Ты кто - энтузиаст одиночка.

- А-а-а.., - Калуца ухмыльнулся. - Нет, я замдиректора весьма солидного учереждения, именуемого ИВНД.

- Название многообещаюшее. Профиль?

- Изучаем высшую нервную деятельность.

- Великолепная стезя! - похвалил Асеев. - Почему бы вашему институту не попытаться пробить спецрейс?

- Куда?

- Туда. О чем мы толкуем?

- А как его туда пробить?

- Доказать в инстанциях научную значимость, собрать мнения авторитетов и так далее. Использовать официальный нажим на наше Управление.

Невооруженным глазом было заметно, что Рябчик там, за экраном, пригорюнился и закручинился.

- Так что? - поинтересовался Асеев, выдержав паузу.

- Я прощупывал почву - обещали содействие...

- И?

- Это было четыре года назад.

- И?

- С тех пор прошло четыре года.

- И?!

- Я регулярно напоминаю. Недавно обещали содействие.

- Так, - Асеев помолчал. - В целом, понятно. Но шансы-то есть?

- Да нет у меня никаких шансов! - взорвался Калуца. - Ты вот - шанс, а больше нет.

Асеев через экран попытался просверлить Калуцу взглядом, как это делал в детстве Командор, когда Рябчик пыхтя объяснял что если достать то и это, а потом его как следует того, то можно получить вот это, и тогда-а!..

Калуца не стал ждать, пока в нем проделают дырку и отвернулся.

Все возвратилось на круги своя...

- Ну, хорошо, - Асеев поджал губы. - Ты, я слышал, теперь доктор наук?

- И более того! - Калуца улыбнулся.

- Куда уж более-то?

- Я, Ваня, теперь того.., профессор. Веду курс психопатологии в университете, имею кафедру и... разное такое - тебе не интересно.

- Ага... То есть, мужик дельный?.. Это хорошо... Может, ты какой-нибудь лауреат? Научная школа, там, особые заслуги?

- Да есть немного, но главное - впереди!

- Что там впереди, меня не интересует, - сурово произнес Асеев. - Меня, в данном случае, интересует, сколько ты сейчас весишь. И, похоже, весишь ты недостаточно. Каши мало ел.

- Увы мне, - буркнул Калуца.

- Хорошо, а вот это твое мероприятие - дело стоящее?

- Будет зависеть от результатов.

- И какие ожидаются результаты?

- Результаты, Ваня, ожидаются, - Калуца набычился. Прежде, чем оценивать, следует их получить. Если тебя интересуют детали, давай, я их буду излагать. Но это долго. Ты ведь не доктор медицинских наук, нет?

- Нет, Ричард, не доктор. - Асеев вздохнул. - Ума Бог не дал. Но мне нужно принять решение, стоит ли встревать в это дело.

- Стоит. Вообще говоря, речь идет об изучении весьма и весьма серьезных проблем даже на поверхности. А в глубине я просто боюсь сглазить!

- Что нибудь в качестве приманки. Для дилетанта.

- Ну-у... Вот, к примеру, мы сейчас болтаем, а почему бы нам не обмениваться прямо мыслями? И знаниями. И опытом. Минуя словесную кодировку. Можно было бы объединить два мозга в один. Не физизески - информационно.

- А это действительно возможно? Теоретически?

- Думаю, это было бы весьма желательно. Например, в данном случае. А возможно ли? Надо попробовать. И кое-каких результатов я уже добился. Они обнадеживают. Но, видишь ли, здесь, на Земле, существенную роль играют некоторые правовые аспекты... И еще кое-какие аспекты...

- То есть, проблема сложная?

- Да.

- Но интересная?

- Не то слово!

- М-мда... Хорошо. Встретимся, введешь в курс дела... Сейчас меня больше интересует космос, Юпитер и прочее из этого ряда. Это сильно отдает мистикой и даже, отчасти, шарлатанством. Особенно Юпитер. Как-то все это несолидно для доктора наук. Он может быть интересен для физика, но с психологической точки зрения это просто шарик, наполненный смесью водорода, гелия и аммиака.

Калуца вздохнул.

- Конечно, ты прав. Сам Юпитер меня не интересует. Меня интересует излучение мозга человека, оказавшегося в определенной точке космического пространства.

- Чем эта точка выделяется в ряду прочих?

- Тем, что согласно некоторой теории она является некоторым фокусом, где концентрируется некоторое излучение, взаимодействие с которым некоторого мозга меня и интересует, - терпеливо объяснил Калуца. - Но это весьма специфическая теория, и с классических позиций она достаточно уязвима. То есть, это типовая безумная идея.

- Хорошо, а космос вообще. Тебе обязательно необходим дальний?

- Да.

- Почему.

- Видишь ли, вблизи Солнца велик естественный фон электромагнитного излучения. От него невозможно отстроится шумы забивают каналы. Интенсивность этого фона падает примерно обратно пропорционально кубу расстояния до Солнца. Второй фактор Внеземелья - там нет электромагнитного шума биологической природы... Лично я считаю это принципиально важным для чистоты экспериментов. И еще, - Калуца помялся. Там меньше правовых аспектов. Потому что, - он глянул прямо в глаза Асееву, - меньше свидетелей.

- Вот как даже? - Асеев вскинул брови. - То есть, вот даже так? Но... это, по крайней мере, не очень сильно выходит за рамки этических норм?

- Думаю... Думаю это на грани. Просто этические нормы в эти области еще не простираются. Понимаешь?

- Не вполне. Это следует обсудить в первую очередь, когда встретимся.

Калуца улыбнулся.

- Твое решение, Командор?

Асеев помолчал, почесал подбородок, что-то взвешивая, и, наконец вскинул голову.

- Я - в деле.

- Фу-у!.. Ты меня утомил. Плохо, Ваня, одному биться об лед!

- Не трещи крыльями, - сварливо отозвался Асеев. - Я ведь думал не над тем, лезть мне в это дело, или нет - я в нем уже потому, что мы с тобой из одного детства, а это вещь из разряда тех, через которые я лично переступить не могу. Я думал над тем, как мне в него влезть, чтобы был толк. Есть у меня одна мысль. Слушай вопросы и постарайся ответить как можно толковей, либо подготовь информацию к встрече. Сроку тебе - две недели. Вопрос первый: как врач ты достаточно квалифицирован?

- Ну... Думаю, что на уровне приличного врача терапевта.

- Хирургическая подготовка - это важно!

- Какая-то имеется. Но я могу и поднатаскаться.

- С завтрашнего дня - начинай... Вопрос второй: какими еще навыками и специальностями владеешь?

- Какими... Никакими!

- Подумай еще. Я сказал: навыками. Что ты умеешь делать?

- Я-то?.. Ну, скажем, картошку могу пожарить.

- Уровень?

- Я - дипломированный кулинар. - заявил Калуца гордо.

- Повар? Кем дипломированный?

- Конгрессом. Не повар, а ку-ли-нар!

- Что есть такое кулинар?

- Это есть человек, знающий национальные кухни - раз, знающий свойства и сочетаемость продуктов - два, и, наконец, человек, свободно ориентирующийся в рецептурах приготовления блюд. Ну, и, конечно, пожрать не дурак. В смысле, продегустировать.

- А то, что потом можно есть, ты сделать можешь?

- А вот приедешь и увидишь!

- А на десять человек?

- Да хоть на сто десять! Всех привози... Что ты мне голову морочишь?

- Я не морочу, а задаю вопросы. А ты на них будешь отвечать. Вопрос третий: потребляемая мощность твоей аппаратуры?

- Какой ап..? А! Не знаю... Нормальная мощность... Ничего такого особенного.

- Узнай.

- Хорошо, я узнаю. Еще вопросы есть?

- Есть, есть. Не суетись. Вопрос четвертый: как руководитель коллектива ты можешь выдержать критику?

- Могу, разумеется. Критикуй.

- Я не о том, - Асеев поморщился. - можешь ли ты профессионально руководить, скажем, исследовательской группой.

- Я ею уже руковожу.

- Твоя квалификация, как руководителя, может быть оспорена.

- Это - сколько влезет. Я ведь любитель всяких безумных идей.

- Это не имеет отношения к делу.

- Тогда я тебя не понимаю. Какого рожна тебе надо?!

- Я не просил тебя понимать, - Асеев постучал пальцами по подлокотнику и выдержал паузу. - Я просил ответить на вопросы. Вопрос... Вернее, так... Ты вероятно слышал, что существует проблема психологической совместимости членов экипажа при полетах на большие расстояния...

- Разумеется, я в курсе.

- Не перебивай... Так вот, вопрос: мог бы ты составить грамотную научную программу исследований этой проблемы?

- Это, Ваня, мой хлеб!

- Еще вопрос: мог бы ты возглавить научную групппу, которая провела бы такие исследования в условиях реального полета?

- Наверное, мог бы. Если изучу специфику.

- Тогда вопрос: мог бы ты один в упомянутых условиях, скажем, провести экспериментальную работу, с тем, чтобы после возглавляемая тобой группа занялась обобщением, изучением, и прочее?

До Калуци уже что-то начало доходить:

- А! - воскликнул он. - Нужен камуфляж.

Асеев опять постучал по подлокотнику и опять выдержал паузу.

- Нет, - сказал он наконец. - Камуфляж мне не нужен. Тебе, вероятно, известно, что я не босяк. И не авантюрист. В данном случае, я хочу организовать ситуацию, при которой необходимые тебе условия возникли бы естественным порядком. Проблема совместимости - серьезная проблема. Уже зафиксировано несколько случаев массовых психозов в экипажах КК, совершавших рейсы за орбиту Юпитера. Руководство Управления этим весьма обеспокоено. - Асеев говорил монотонно и без всякого выражения. - Зреет мнение, что к этой проблеме следует подключить, так называемую, большую науку. И если ты не прдставитель упомянутой большой науки, то кто же ты такой, и на кой черт ты вообще нужен!

Последнюю фразу Асеев произнес весьма выразительно и стукнул кулаком по подлокотнику.

- Ваня, я все понял! - воскликнул Калуца.

- Все?

- Все! Ты, Иван, гений, просто ты не знаешь себе цену!

- Я, Ричард, знаю себе цену. Я не гений, но и не бестолочь, как многие иные. Для того, чтобы сделать дело, вовсе не обязательно ставить на уши всех, до кого дотянешься. Надо уметь пускать нужные потоки в нужные русла. В подавляющей части случаев этого вполне достаточно... Что же касается упомянутой проблемы совместимости... Тебе это будет небезинтересно. Я был участником одного из эпизодов. Точнее, я возглавлял спасательную операцию. То, что там произошло, я себе не могу объяснить ни с каких позиций. Отличный, слаженный экипаж превратился в стадо параноиков. И произошло это, как ни странно, именно в зоне орбиты Юпитера, правда сам Юпитер... Он находился в другой точке своей орбиты, достаточно далеко.

- Где?!

- Не суетись, Ричард. Когда мы встретимся, я расскажу тебе все до мельчайших деталей. И более того. Я бы хотел выслушать твое мнение как эксперта. Я был членом комиссии по расследованию, так вот те выводы, которые мы умудрились сформулировать - детский лепет. Скажу еще больше: наши ведомственные комиссии все чаще и чаще оказываются беспомощными и вынуждены в своих заключениях нести околесицу. И особенно это касается нештатных ситуаций для рейсов во Внеземелье. Мы не понимаем, что там происходит! И почему оно происходит - тоже не понимаем. Похоже, что там есть какие-то скрытые факторы, воздействующие на психику человека, но какова их физическая природа, я даже предположить не могу.

- Природа одна - колебания электромагнитного поля и проникающая радиация. Либо.., - Калуца пожал плечами. - Либо отсутствие того или другого в какой-то существенной части. Эти твои факторы, скорее всего, имеют не физическую природу.

- Какую же?

- Психическую.

- Это общие фразы. С одной стороны, все материальное состоит из частиц и полей, либо отсутствия оных в какой-то части. С другой - все психическое делается из материального. Я, Ричард, в Бога не верую, хотя и точно знаю, что где-то он непременно существует, - Асеев усмехнулся.

- А я тебе скажу где - в наших мозгах.

- Допустим. И что прикажешь писать в заключениях комиссий? Почему данный фактор срабатывает за орбитой Юпитера, а не в каких иных местах?

- Так что же ты хочешь! Надо изучать.

- Надо-то надо... Но тут вступают в дело политические факторы.

- Не понял. Какие еще факторы?

- А вот какие. Мне кажется что руководство управления подспудно блокирует появление в зоне Внеземелья серьезных исследователей, опасаясь - опять же подспудно - что те обнаружат там нечто такое, что свяжет упомянутое руководство по рукам и ногам. Понять их можно, но дозированная наука страшная вещь. Даже хуже, нежели безудержная, которую ты олицетворяешь в своем лице.

Асеев отвесил гусарский поклон.

- Ну уж, прямо-таки и олицетворяю.., - пробурчал Калуца.

- А как же Юпитер?

- Сам же долдонишь про Юпитер! У тебя эпизод - не у меня...

Асеев посерьезнел.

- Все это надо тщательно проработать и обсудить. Где ты там базируешься, в своем Сараево? Как тебя найти?

- Позвонишь - встречу в космопорте. Когда ждать-то?

- Недели через две - три. Предупрежу заранее. И вот еще что... Впрочем, ладно...

- Ты уж договаривай.

- Раки. Они должны дымиться. А пиво - холодное.

- Раки будут живые, и дымиться начнут на твоих глазах.

- Может ты и пиво будешь варить на моих глазах?

- Интересная мысль. Я еще не пробовал варить пиво. А мысль интересная!

- Но не на моих глазах. Или у тебя кроме диплома кулинара есть диплом пивовара.

- Нет.

- Тогда ограничь свои амбиции раками. Сделай одно - но хорошо!

- Добро.

- Будь здоров!

- Храни тебя Бог. Терпения и удачи!

Калуца на экране побледнел и исчез. Осталась только его прощальная улыбка.

Глава 4

Я прибыл в кабинет Калуци точно в половине десятого. Именно такая трактовка словосочетания "ближе к десяти" показалась мне наиболее исчерпывающей. Все, что располагается во времени после половины десятого однозначно ближе к десяти, нежели к чему бы то ни было отличному от десяти.

Я был уверен, что Калуца меня уже ждет и, как выяснилось позже, не ошибся. Я ошибся в другом. Я полагал, что попаду сразу в кабинет, но оказалось, что доктор Калуца имеет личного секретаря, в качестве какового выступало очаровательное юное создание женского пола, а его кабинету предшествовала приемная.

Войдя в эту приемную, я немедленно представился по всей форме, сделал несколько подобающих случаю замечаний относительно чистоты, порядка и хорошей погоды, сопутствующих деятельности уважаемого доктора Калуци, сопроводив все это изящным комплиментом в адрес хозяйки приемной.

Очаровательное создание немедленно зарделось и заявило, что его зовут Сима и что оно приходится дочерью уважаемому доктору Калуце, так что пусть я ничего такого не думаю. Я, впрочем, ничего такого и не подумал, хотя обычай иметь личного секретаря теперь изрядно подзабыт.

В общем, мной овладело довольно игривое настроение. Захотелось подурачиться иди встать на голову. И, клянусь честью, это было бы вполне уместно! Ибо никакого другого эпитета, кроме "ясно солнышко", подобрать для личного секретаря доктора я так и не смог.

Кончилось все тем, что Сима пригласила меня в кабинет. Доктор Калуца встретил у самой двери, церемонно приветствовал и проводил в кресло. Я почувствовал себя персоной весьма и весьма значительной.

Разговор начался...

Да, Калуца. Это был человек среднего возраста, нос прямой с горбинкой, волосы - сизые, глаза - голубые, лицо овальное, скуластое... И прочее. Очень доброжелательный, контактный и, не побоюсь этого слова, умный. Отнюдь не про всякого человека можно так сказать, обменявшись с ним двумя-тремя фразами. Про Калуцу это было можно сказать сразу, не опасаясь последствий. Впрочем, все здесь зависело от того, какую цель преследовал посетитель. Я был следователем, а он был подследственным, то есть, в известной степени, противником, и я принял версию, что имею дело с очень умным человеком сразу, как переступил порог кабинета. Все-таки видеофон и стереография не самое подходящее средство для физиогномических наблюдении. Как-то вчера вечером он мне не показался. Обычный человек. Видимо, личное обаяние и тому подобные вещи застревают где-то там, в эфире или в проводах...

- Итак, - произнес Калуца, когда я окончательно утвердился в кресле, - давайте сразу оконтурим направление нашей беседы. Вернее, уясним себе, куда она нас может завести.

- Это в большей степени зависит от вас, - сказал я.

- Именно поэтому я хочу заранее выяснить, какую основную цель вы преследуете.

- Я - следователь. Моя цель - поиск истины. Желательно, чтобы в моем распоряжении оказались голые факты без примеси эмоций и личных точек зрения.

- Ага... Так вы - сторонник известных взглядов, согласно которым существуют эти самые голые факты в чистом виде. Ну что ж...

- А вы?

- Я - нет. Я полагаю, что в большинстве случаев попытка раздевать факты приводит к тому, что внутри ничего не обнаруживается. К вящему удивлению. Голыми бывают только короли, да и то - в сказке.

- Ну, это как посмотреть...

- А вы какую позицию предпочитаете: первого министра или невинного младенца?

Я внутренне перевел дух. Впечатление меня не подвело. Но позиция невинного младенца меня не устраивала по причине возраста, а позиция первого министра не подходила, ибо я им не являлся.

- Знаете, Ричард Яковлевич, давайте мы для начала заготовим эти самые факты, а уж потом начнем их драпировать или обнажать. Я, думаю, мы этот вопрос решим.

- Не уверен, - задумчиво произнес Калуца. - Но попробуем! Чем черт не шутит... Какая форма вас устроит?

- Форма? Форма чего? А-а-а.., форма вопросов и ответов.

- Прошу вас.

- Вопрос первый... Извините, вы не возражаете, если я буду вести запись беседы?

- Вы ведь имеете право и даже обязаны. К чему же эти церемонии?

- Я имею право принять решение о целесообразности.

- Тогда принимайте, и - к делу.

- Буду записывать.

- Ну, это несколько меняет дело. Я должен буду обдумывать свои ответы.

Пока это был первый факт. Если должен - значит есть что обдумывать.

"Интересно, что получится, если данный факт попытаться раздеть", - подумал я.

- Вопрос первый: как вы оказались в составе экспедиции?

- Я - врач. В экспедиции нужен врач. Меня пригласили - я согласился.

- Кто именно пригласил?

- Меня рекомендовал Шеффилд, а кто пригласил - не суть важно.

- Кто принял решение? - быстро опросил я.

- Решение было принято коллегиально.

- Вопрос второй: какие медико-биологические исследования предполагалось провести?

- Разве вы не знакомы с документами?

- Отчасти.

- Ознакомьтесь полностью.

Лицо Калуци сохраняло при этом бесстрастное выражение. Оно просто-напросто не выражало ничего!

- Вопрос третий. Экспедиция выполнила все свои задачи?

- В части медико-биологических исследований - да. В остальном - не знаю.

С каким удовольствием я раздел бы этот факт до конца! Но, увы.

- Вопрос четвертый: отчего умер Сомов?

Последовала пауза. Потом Калуца знаком показал, что просит остановить запись. Я остановил и знаком же дал ему это понять. Он кивнул.

- Вероятно, это ваш главный вопрос. Я полагал, что вы его зададите несколько позже. Но вы его задали теперь. Ответ я дам. А почему я не хочу, чтобы он был задокументирован, вы поймете сами. Это один из тех вопросов, который содержит в себе факт, не поддающийся раздеванию. Как только вы его попытаетесь раздеть, он начнет одеваться еще сильнее... Так вот, с моей точки зрения, Сомов вовсе не умер и даже наоборот. Оба Сомова живы и здравствуют.

Я не то, чтобы опешил, а скорее, был выбит из седла. Все вопросы, которые я хотел задать, немедленно потеряли смысл. А какие новые вопросы можно и нужно было задавать я не знал и спросил первое, что пришло на ум:

- Это связано с медико-биологическими исследованиями?

- Безусловно. Хотя нет. Скорее, в какой-то мере.

- Ага... Хм... Но где же он, в таком случае?

Лицо Калуцы... Не знаю, мне как-то раньше не приходилось видеть лицо, выражающее такую внутреннюю муку.

- Вчера, - тихо произнес он, - вчера вы с ним беседовали.

- Но... Позвольте... А где же в таком случае второй Сомов?!

- Вы беседовали о обоими.

Вероятно, мое лицо при этом что-то выражало. Судить о том, что именно, я не берусь. Просто не знаю, что там оно могло выражать.

- Так что же, - выдавил я, - он был един в двух лицах?

- Наоборот. Двое в одном лице.

- Но это же бред!

- Это, тем не менее, факт. Хотите - раздевайте, хотите нет, но это факт.

- Да-а.., - произнес я, - факт, так факт. И что мне теперь делать, с этим фактом?

- Вы слишком узко ставите вопрос. Вопрос надо ставить шире, много шире. Что нам всем с ним делать? Всему человечеству? А?

- Вот уж не знаю... Всему человечеству... А может быть, ему наплевать?

- Ни в коем случае! Человечество поставлено перед фактом. Ему не может быть наплевать! Неужели вам это непонятно?!

- Мне-то может быть и понятно, а насчет человечества... Черт его знает! И есть ли оно, как таковое, - все человечество?

- Есть, есть - можете не сомневаться... Мне кажется, пора нашу беседу заканчивать. Отправляйтесь к своему начальству, доложите, постарайтесь донести и не расплескать. И попробуйте понять, какие вопросы имеет смысл задавать теперь. Мне важно... Всем нам важно, чтобы постепенно родилась уверенность, что это - самый что ни на есть из фактов факт. Более того, вы обязаны его неопровержимо доказать. Понятно? Неопровержимо!

- Понятно... Ничего непонятно! Кому, собственно, доказать?

- Человечеству.

- А-а, вот так?!

- Вот прямо так.

- И что потом?

- Потом, как водится, суп с котом. Всего вам доброго...

Он церемонно, проводил меня до двери.

Я вышел из кабинета настолько ошалевший, что забыл попрощаться с личным секретарем.

Очнулся я только в гостинице. Сначала я дернулся было вызвать Сомова, но потом сообразил, что совершенно не представляю, о чем с ним говорить. И как. И тогда я вызвал Спиридонова. Он вызвался подозрительно быстро и прямо с лету, едва проявился на экране, поинтересовался:

- Привет. Есть новости?

- Есть, - сказал я.

- Ну-ну... Чего надо?

- Я пожалуй, прилечу.

- Давай, прилетай... А то может еще поработаешь? Или надо?

- Ох, надо, шеф!

- Сам ты шеф!.. Может быть сначала на Марс?

- А зачем мне на Марс?

- Свеаборг там.

- Да?.. Нет, шеф. Прилечу.

- Ну-ну... Давай, прилетай. Жду.

Когда я появился в отделе, то застал там целую группу сослуживцев с многозначительными лицами. И счел за благо сделать такое же. Воизбежание. Особенно многозначительное лицо было у Штокмана. Он поманил меня пальцем, а когда я приблизился, показал через плечо на дверь кабинета Спиридонова и поднял его вверх.

- У себя? - спросил я.

- Ждет. Только что здесь был Шатилов.

- Серьезно?

- Лично. Тебе знакома фамилия Свеаборг?

Я насторожился.

- А в чем дело?

- Два часа назад Джон радировал с Марса. Свеаборг погиб... Или.., - Штокман умолк, как будто поперхнулся. Его лицо сделалось еще многозначительнее.

- Ну, что "или"?

- Неясно. Предполагают самоубийство.

- Кто предполагает?

- Не знаю. Кто-то там предполагает, а кто именно непонятно. Шеф злой как черт. Наорал на Шатилова.

- Шеф - на Шатилова?!

- Натурально - своими ушами слышал. Ты, говорит, старый хрен, мало тебя били, а тебе все неймется. А я, говорит, тоже старый дурак... Мы тут как раз совещаемся по этому поводу.

- И к какому выводу пришли? - поинтересовался я, рассматривая многозначительные лица своих коллег.

Карпентер хмыкнул, а Сюняев поморщился и устремил взор в потолок.

- Есть мнение, что ты скоро станешь большим начальником, - сказал Карпентер задумчиво.

- Да, - подтвердил Штокман, - такое мнение имеется.

- А что думает Сюняев?

- Сюняев думает, что хрен редьки не слаще, - сказал Сюняев.

Сюняев был моим личным оппонентом в любом деле. Но ему этого было мало. Он был моим личным другом, а посему считал своим долгом при всяком удобном случае еще раз заявить широкой общественности, что по своей сути я тупой и ограниченный человек, не способный на принятие самостоятельных решений и лишенный всякой способности сделать хотя бы один логически безупречный вывод из самых тривиальных посылок. Сам Сюняев был, разумеется, тонким психологом, широким мыслителем, эрудитом и аналитиком, а плюс к тому, эстетом, знатоком лирики, поэзии, ценителем юмора и прочая, и прочая.

Я уже было собрался развернуть перед его взором панораму событий, исходом которых станет ситуация, при которой я, Гиря, крупный начальник, а он, Сюняев, - мелкий и жалкий подчиненный, постоянно третируемый и гонимый по всякому ничтожному поводу и без повода, а ко всему прочему, лишенный возможности созерцать пейзаж за окном в рабочее время, поскольку отныне его место будет возле двери и лицом к стенке, но в это время дверь кабинета Спиридонова распахнулась, на пороге появился он сам и уставился на меня так, как будто я с Луны свалился.

- А-а-а.., - протянул он, - это ты? Ты что тут делаешь?

Я растерялся.

- Да вот... Обсуждаем тут...

- Давай заходи, нечего обсуждать. А ты, Сюняев, бери Штокмана и бегом к Тараненко. Скоренько ознакомьтесь с делом и чтобы завтра же вылетали... Заходи.

Спиридонов вернулся в кабинет, где воцарился на стуле, а я задержался.

- Куда летите? - спросил я шепотом Штокмана.

- Куда, куда... На Марс, а потом еще дальше, - буркнул он в ответ. - Черт бы их всех побрал - у меня два дела на шее, а тут еще этот Свеаборг!..

- Работайте, работайте, - сказал я величественно и направился в кабинет.

- Жалкий интригашка подхалимского типа! - прошипел Сюняев мне вслед.

Спиридонов сидел за пустым столом, вытянув шею, как будто соображал, что еще он забыл сделать и о чем не распорядился. Руки он держал перед собой, переплетая пальцы на разные лады. Я тоже сел у окна и стал ждать, когда он очнется. Минуты через две он с интересом на меня взглянул и опять уставился прямо перед собой.

- Так я жду. Или ты думаешь, что я целый час буду ждать? Или как?

- Видите ли, Василий Васильевич, я думал, что вы заняты... Просто не знаю, с чего начать.

- Начни с начала. Он не знает!.. Не мальчик - девятый год пошел. Давай докладывай все по порядку.

Я доложил. При этом я старался не привносить личных впечатлений, а только сухо излагал факты и сведения, зная, что Спиридонов потом все равно десять раз переспросит на разные лады, заставит выложить, что я думаю о том или этом, что думал, по моему мнению, тот или иной подследственный и что сам я думаю о том, что думает он, Спиридонов, по этому поводу. Все это еще предстояло.

Когда я кончил, Спиридонов поднялся, прошелся по кабинету забросив руки за голову и выгнул грудь как индюк, а потом сел и произнес, как бы не имея ввиду конкретный адресат:

- Ну, вот мы и приехали.

- Куда приехали? - осторожно поинтересовался я.

- На Кудыкину гору - вот куда. Это же надо!.. А?

Я пожал плечами.

- Значит, говоришь, оба Сомовых в одном.., хе-хе, корпусе? А? Чего молчишь? Ты сам-то в это веришь?

- Я? Верю?.. А что прикажете делать? Все концы сошлись.

- Веришь? Вре-ешь! Ни черта ты не веришь. Ты подумай, как ты можешь в это верить? Это ведь просто глупость! Ну, подумай хорошенько. Как это возможно, если это невозможно никак? Все это чистое вранье и надувательство! А?

- Да нет, не похоже что-то...

- Не похоже? Ты так думаешь? А почему не похоже? Для чего не похоже? И по какому такому праву? А?

В подобной манере Спиридонов мог вести беседу хоть сутки кряду - я это наблюдал неоднократно. В это время он думал. Он перелопачивал материал, прилаживал факты к версиям, опровергал их, тут же подтверждал, ломал, крошил, дробил, растирал, подливал, замешивал и лепил новую версию, которая снова подвергалась точно такой же обработке. Мешать ему не следовало, а следовало поддакивать и не сбивать с толку.

Таких динозавров, как Спиридонов, в нашем управлении раз-два и обчелся. Его не очень любили за въедливость, очень не любили за придирчивость и стремление везде и всюду навести порядок. Многие считали, что его порядок - это беспорядок в степени самоуправства, некоторые считали его дураком, другие полагали, что он не столько дурак, сколько прикидывается, а на самом деле хитрый, бестия, как... Но я не знал ни одного сотрудника, который бы его не уважал.

Спиридонов был тем, центром, вокруг которого все вращалось. Он осуществлял в нашем секторе функцию массивного центрального тела, не позволявшего всем этим пылевым кометам, астероидам, крупным и мелким спутникам, а также планетам всех рангов разбрестись в разные стороны. А тот порядок, который соблюдался благодаря его наличию в секторе, был сродни порядку, установленному в Солнечной системе законом всемирного тяготения.

Кстати, о массивном теле, Спиридонов весил сто двадцать пять килограммов шестьсот граммов. Это я установил во время профосмотра. Жиру в нем не было ни грамма - одни мослы и мясо. Особенно хороши были руки. Две такие грабли.., как говорится, не дай бог! Я пробовал с ним бороться бесполезно. Самбо, подсечки, всякие, там, карате и дзюдо на него не действовали. Он хватал одной рукой за плечо, другой - за шею и аккуратно, укладывал на ковер. Очень так по-деловому и даже бережно. Клал и тут же помогал встать.

Спиридонов любил рассказывать всякие страшные космические истории и хвастался, что в молодости "покорял неведомые планеты" и "улетал в космические дали", не вдаваясь в детали. Уж не знаю, сколько и какие именно планеты он покорил, но известно, что именно Спиридонов командовал штурмовой группой десантников, высадившейся на один из полюсов Марса. Из группы уцелели двое - он и Шатилов.

По его собственному утверждению, Спиридонов признавал лишь шикарную жизнь и ценил шик во всем. Из спиртного отдавал предпочтение коньяку и пиву. Последнее он пил в совершенно неумеренных количествах, что, опять же по его мнению, способствовало промыванию почек (это я еще могу понять) и селезенки (чего я понять совершенно не в силах!). Любая одежда висела на Спиридонове мешком, а что до галстуков, которые он надевал для особо торжественных случаев... Где он их брал, эти свои галстуки - уму непостижимо! То какие-то обезьяны на лианах, то поддельный бриллиант на серебряном фоне, а однажды явился на торжество по поводу годовщины сектора в галстуке из натурального конского волоса сивой масти.

Он страшно любил играть в шахматы, но почти никогда ни у кого же выигрывал. Перехаживал двадцать раз за партию, но, в конце концов, зевал коня, если он сохранился, или ладью. Причем, ладью называл турой, а слона - офицером, и хоть ему кол на голове теши!

Лицо у Спиридонова было, что называется, вытесано топором, все на этом лице торчало невпопад, а одно ухо сидело выше другого, чем он страшно гордился. Стрижка завершала портрет. Создавалось впечатление, что волосины на его голове росли каждая сама по себе в своем индивидуальном направлении. Когда Спиридонов думал, каждая часть его тела занималась своим делом. Руки шарили по столу, ноги выстукивали затейливый степ, а голова оставалась неподвижна и покойна, в такие минуты Спиридонов становился похож на годовалого ребенка двухметрового роста.

Сейчас был именно такой случай. Я знал, что когда у него в голове все уляжется на свои полочки, он на несколько секунд зацепенеет, а потом уже с ним можно говорить нормально. И терпеливо ждал, расслабившись.

- Вот так... Хм... Гм, - произнес Спиридонов наконец.

Я собрался.

- А что, этот Калуца.., он что, серьезный мужик?

- Да, весьма, - подтвердил я.

- А этот, как его... Сомов, он как?

- Тоже будь здоров.

- Х-хе... Вот ведь шельмы! Как же это они так? А?

Я пожал плечами.

- Значит так. Это ты правильно оказал: концы с концами... Теперь надо понять, как, когда, кто и, самое главное, зачем. Зачем? А?

- Ума не приложу!

- А зря. Надо бы. Вот смотри: собрались, сели, полетели. Уран - брехня. Им этот Уран нужен, как собаке пятая нога. Они хотели удрать подальше, канальи! А зачем? Ясно боялись. Вдруг чего... И все семеро были в курсе. А там разные были - понял. Двоих я знал лично - Грэндсмита и Асева.

- Вы были знакомы с Асеевым?!

- А как же! Приятель. Мы с ним... Асеев - это наш кадр.

- То есть?

- Да нет, - Спиридонов поморщился. - Я с ним работал еще тогда... Серьезный мужик. И если они его уговорили, значит дело того стоило... Ладно. Летят. А тут - бах! Или трах... Скажем, метеорит, хотя, какие к черту там... Что-то, в общем, случилось. Ты слушаешь?

- Даже уши болят.

- Правильно болят... Двигатель. Или, скажем, отражатель. Сомов, конечно, полез - он главный спец. И поймал рентгены. Или, скажем, того... Мало ли... А больше у них спецов нет! Ага-а!.. Вот. И сидят, голубчики... И тогда... А что делать? Они, видите ли, изготовили ядерное устройство. Как будто это так - тяп-ляп и готово. Врут м-мерзавцы! Сомов мог, а без него - вряд ли. Ты понял?

- Не понял.

- Сейчас поймешь. Дело в том, что мы нашли тело Сомова.

- Как? Где?!

- Перед взрывом он был уже мертв. Они поместили его в скафандр высшей защиты и вытолкнули. Обряд погребения...

- А почему они его не взяли с собой?

- Да пес же их знает, дураков! А капитан "Генуи" нашел, понял? Искал - и нашел. Они в скафандре пеленг включили.

- И что?

- Около трехсот рентген - смертельная доза. Аж в темноте светился. А они потом вернулись.

- Куда вернулись?

- На "Вавилов". Свеаборг оставался там все время. Он должен был погибнуть, но не погиб.

- Что значит "должен"?

- Так взрыв же! Свеаборг пожертвовал фигуру, но, думаю, это был уже не совсем Свеаборг.

- А кто же это был?

- Как кто? Сомов, конечно. Свеаборг - навигатор и в ядерных установках ни черта не смыслит.

- Что-то я, Василий Васильевич, перестал вас понимать.

- Еще бы! Ишь, чего захотел! Ты давай не сиди, а включай свою... Работай, работай, шевели тупым концом.

Это была любимая поговорка Спиридонова.

- Я готов, но надо же иметь в виду какое-нибудь направление.

- Давай, направление... Вот представь себе, что эти... хм, шельмы научились обмениваться фигурами. Чисто умозрительно... Ибо сказано в писании... Один дух вселяется в другого, а тот - в этого. Любой, наперед заданный, в любого, наперед заданного. А?

- То есть, вы хотите сказать...

- Вот именно!

- А как?

- Без разницы. Как-нибудь. Представь себе, что это возможно. Не сиди, представляй!

Я вообразил, что вселяюсь в Спиридонова. Мне стало смешно. Он это заметил и сказал:

- Ну, знаешь, ты тоже не подарок... Так вот, скажем, группа товарищей собралась и решила попробовать. А как? Мало ли что... И тогда они летят всем скопом к Урану, а по дороге без всякого риска прыгают друг в друга, наслаждаясь ощущениями. Они рассчитывают к концу полета занять положенные им фигуры - и все шито-крыто. Но случается некоторый случай. Трах или, там, бах. Четверо гибнут, а остальные трое в такой диспозиции: Сомов в корпусе Свеаборга, Калуца в своем, а второй Сомов - в своем.

- А этот, с рентгенами?

- Этот? Этот неизвестно кто. Собственно, в свете последних предположений, это тело Сомова. А душа...

- Ладно, и что дальше?

- А дальше все как по-писаному. Двое садятся в бот, а третий - Сомов в корпусе Свеаборга - остается и устраивает взрыв, рассчитывая заодно геройски погибнуть, ибо испытывает угрызения совести. Ну, как?

- Ловко, - произнес я. - Но как-то пресновато. И чего ради им друг в друга вселяться? А кроме того, Сомов-два...

- Вот!

Спиридонов подпрыгнул на стуле. Он был чрезвычайно возбужден.

- Вот в этом все и дело. Судя по всему, в этом Сомове их скопилось целых два. Это - принципиально важно. Один да один не есть два - я так думаю. Мало того, что они производили запрещенные эксперименты, они еще и... А? Вот ведь сукины дети! Как считаешь?

- Определенно. - сказал я твердо.

- Да-а.., а этот старый дуралей собственноручно подписал... Он, видите ли, подозревал, но у него не было веских оснований... Так-так-так... А этого-то, вот того, ихнего шефа, как фамилия?

- Какого шефа?

- Ну, того... Ты же мне говорил еще, что он рекомендовал Калуцу?

- Шеффилд.

- Во! Шеффилд. Он кто? Ты его видел?

- Нет.

- Непременно увидишь! Это будет первое, что ты сделаешь после того, как я тебя турну из кабинета. Запомни, что бы я тебе потом не вешал, ты плюешь на все и едешь к Шеффилду... Интересный какой-то Шеффилд попался, прямо головастый... Придумай легенду. Скажем, ты - писатель или там, я не знаю, поэт. В общем, придумай что-нибудь.

- Но я же был в институте!

- Это неважно. Если он про тебя ничего не знает - хорошо, а если знает - еще лучше. Я полагаю, это не тот человек которому важно, кто ты есть на самою деле. Он не политик, а идейный отец. Ты ему напой, что вот, мол, ходят слухи, ах-ах.., неужели это действительно возможно? Да быть этого не может! А потом сиди и слушай. А?

- Прямо вот так?

- Ну. Сиди и нагло слушай. Поддакивай, возражай, провоцируй разговор. Как считаешь?

- По-моему, глупо.

- А и надо, чтобы глупо! Они, эти голованы, любят, чтобы им в рот смотрели... Да, по сути говоря, им и надо в рот смотреть. А кому же еще тогда в рот смотреть - мне что ли? Или Шатилову?

Спиридонов задумался на секунду, потом тряхнул головой.

- Все понял?

- Все. Почти.

- Я тебе дам почти!.. Все. Теперь сидим и аккуратненько думаем.

Это была новинка. Обычно после фразы "Все понял?" следовало: "Иди, нечего тут сидеть." А тут - думаем. Да не просто так, а аккуратненько. Интересно!..

- О чем думать будем, Василий Васильевич?

- О жизни. О ней, проклятой.

- А что тут думать. Жить надо!

Спиридонов посмотрел на меня очень внимательно, потер взглядом во всех местах, потеребил верхнее ухо, помотал головой, как бы соображая, будет из меня толк или нет, а потом произнес:

- Не скажи. Есть о чем думать. Вот мы. Для чего мы с тобой существуем? А?.. Ладно, ладно. Это я уже двести раз слышал. Безопасность, тра-ля-ля... Дело не в безопасности.

- В чем же?

- А в том, что общество должно само собой уметь управлять. Понимаешь?.. Не понимаешь... Вернее, просто не знаешь. А я знаю. В одних местах принимаются одни решения, в других - другие. В Ассамблее спорят до тошноты, потом ка-а-ак примут закон, а потом его отменяют десятками лет и никак отменить не могут. Обычно что-нибудь запретят и пошло-поехало. Запретить-то просто тут достаточно большинства. А отменить запрет - шалишь! Тут нужно единодушие... Как это говорят, консенсус. Да дело и не в этом... Вот ты думаешь, что я начальник, и знаю больше тебя, а там есть еще больший начальник, он знает еще больше, а над ним... И как-то исподволь складывается мнение, что где-то там в высях есть самый большой начальник - например, тот же Совет или Господь Бог - и уж он-то знает все. Но его, этого самого верхнего начальника, нет. Ну, вот нет и все тут! А все думают, что есть. И все не хотят думать, как им всем жить дальше. Куда стремиться? Во имя чего? На Марс бросить ресурсы или, скажем, вбить их в освоение Сатурна? Или Солнце погасить, или второе зажечь? А? И живем мы по воле волн, носимые.., хе-хе, и гонимые... Как нас всех.., но не всех, а ка-аждого персонально заставить думать о том, как жить дальше? У каждого свои текущие дела, заботы, дети, какая-то там любовь... А? Скажешь, нет? Так ведь были уже однажды на краю, и я до сих пор не могу понять, как устроилось это разоружение!.. Наша проблема в том, что Бога-то нет. Нет его, этого вездесущего и всемогущего старикашки, и никто нам не поможет, если мы сами себе не поможем. А ты говоришь...

Я, собственно, помалкивал. Я, в данный момент, не ожидал от Спиридонова таких глобальных рассуждений. Но тот факт, что он их воспроизвел, говорил о многом. Видимо, с этим делом все так запуталось, что большинство умыло руки, а Спиридонов оказался крайним. Просто потому, что Спиридонов не умел и не хотел снимать с себя ответственность. На него клали - он поднимал и нес.

- Вот что я думаю, - продолжал Спиридонов. - Мы многое запрещаем - и это признак бессилия, мы боимся этих голованов, потому что они всегда придумывают разные штуки, от которых потом кости болят. Вроде, например, термоядерной бомбы или этих, как их бишь... ну, этих... вирусов каких-нибудь, я не знаю... Но ведь так можно все на свете запретить! Волков бояться - в лес не ходить. Правильно?.. И боимся. И не ходим. А вдруг уже пора, а мы сидим? Кто решит? И вот смотри, имеем второй параграф: "нельзя воздействовать на отруктуру личности". А может, как раз надо воздействовать и именно на структуру?.. Ну, хорошо, пусть нельзя. А почему? А что из этого выйдет? А как это определить, не нарушая второй параграф? Рано или поздно найдутся такие деятели, которые решат, что всем нельзя, а им можно. И сделают это. И что с ними потом делать? Сослать на Уран? Так они и сами с удовольствием туда отправятся, лишь бы узнать, что из этого выйдет! А?

Вот только теперь я понял, куда он клонит. Ай да Спиридонов!

- Что, зауважал? - поинтересовался он ехидно.

- Шеф, вы же знаете мое к вам!..

- Уж я-то знаю, будь покоен... Думать надо тупым концом он для этого нам приделан. Вот теперь ты думай, а я буду слушать.

- Все ясно. Они хотели устроить эксперимент втихушку. А вернулись - победителей не судят.

- И это все?

Я растерялся. Что же там еще могло быть?

Спиридонов посмотрел на меня, посмотрел в окно, задумчиво пожевал губами, покивал сам себе, а в довершение открыл ящик стола, вытащил какую-то папку, взвесил ее на ладони и сунул обратно.

- Ну, что? - поинтересовался он. - Не сварил?

- Нет, шеф, - честно признался я.

- Надо, Гиря, учиться мыслить масштабно. Не мальчик уже. Небось, сына скоро женишь? А?

Я промолчал.

- Что-то ты мне не нравишься, - продолжал Спиридонов. Особенно последнее время. Хватка есть - идей маловато. А дельный подчиненный должен являться к начальнику и вносить свои предложения, убеждая оное начальство в том, что именно оно, начальство, высказывало все это в расплывчатой форме, а он, подчиненный, всего лишь систематизировал, сформулировал и тэ дэ... Всего этого я не вижу. Приходится думать самому, а какой мне резон?

- Я стараюсь шеф, но...

- А между тем, этот Калуца - он на что-то намекал... Какой-то интересный Калуца нам с тобой попался, а?

- Не то слово, шеф! Это не Калуца, а сплошная загадка. Темная личность!

- Слушай, Гиря, - Спиридонов поджал губы, - а ведь дело-то очень серьезное. Я тут имел беседу с нашим шефом.., - он поморщился, - с Шатиловым. Как ты помнишь, его виза присутствует в решении Коллегии ГУК на полет "Вавилова". И вот...

Спиридонов вскочил и стукнул кулаком по столу.

- Вот ведь сукины дети! Ты подумай! Представляешь, что произошло?

- Василий Васильевич, ты бы рассказал внятно, что тут у вас было. А то ведь я не в курсе местных дел.

- А разве эти гаврики тебе не рассказали? - удивился он.

- Сказали, что был разговор на повышенных тонах, но при закрытых дверях.

- Врут - все подслушали, знаю я их... Ладно, давай серьезно. Шатилов поведал мне вот что. Как ты знаешь, решение Коллегии ГУК на полет подписано двенадцатью лицами. Все эти лица очень значительные. То есть свои подписи они где попало не ставят. Шатилов уже теперь - задним числом прозондировал почву и выяснил, что из этой дюжины ни один, ты понимаешь!, ни один так до сих пор толком и не знает, для чего "Вавилов" летал к Урану...

Спиридонов вскочил и забегал по кабинету размахивая руками, отчего стал похож на старинную мельницу. Потом он успокоился, сел на место и вопросительно посмотрел на меня.

- Это невозможно, - сказал я, - они что, спали, когда подписывали?

- Вот! И я спрашиваю его, Шатилова: ты что, спал, когда подписывал? Вас же там двенадцать гавриков сидело... А он знаешь что мне толкует? Он, мол, вообще не помнит, обсуждался ли данный вопрос на Коллегии ГУКа, но решение подписывал позже, в своем кабинете, и когда он обнаружил его в папке "на подпись", то две или три - сколько и чьи точно, он не помнит - но две или три подписи там уже имелись. Шатилов даже толком не мог понять, что это за бумажка и подписал полумеханически. Как он говорит, из чувства корпоративности. Так вот, он выяснил, что примерно так было со всеми.

- А первая подпись чья?

- Молодец! Неизвестно. Кто-то из двенадцати подписал первым. И этого первого кто-то обработал. Судя по всему, это было одно из самых значительных лиц, ибо магия его подписи подействовала в дальнейшем безотказно.

- А в стенограмме протоколов заседаний Коллегии вопрос о "Вавилове" фигурирует?

Спиридонов вздохнул и развел руками.

- Надо работать, проверять... Не отвлекайся... Это то, что мне поведал Шатилов. Поверхностные выводы?

- Тяжелый случай. Боюсь, чтобы копать в эту сторону, у нас не хватит полномочий. А по существу... Это не так просто - протащить решение через Коллегию. Скорее всего, люди, сделавшие это, сидят в самой верхней структуре ГУКа.

- Полномочия - не твоя забота, - глаза Спиридонова зло блеснули. - Я такие полномочия добуду, что... Бюрократы чертовы, напридумывали отделов-подотделов!.. Начальники! Кто-то манипулирует ими, а они сидят... Да и вообще, тебе не кажется, что наш ГУК - это уж слишком бумажная организация?

- Под себя копаем, шеф.

- За державу обидно! Ну что же это такое, в самом деле!.. Л-ладно... По первому вопросу - все. Вопрос второй Свеаборг.

- Да, кстати, а что с ним?

- При смерти.

- Но он жив?!

- Состояние очень тяжелое, почти безнадежное. Деталей пока не знаю. Фитцджеральд обещал брякнуть.

- Вы Сюняева и Штокмана туда послали?

- Да, они сначала залетят на Марс, а потом Штокман, возможно, двинет еще дальше. Будем настаивать на принятии решения перехватить "Вавилов" и отбуксировать на одну из опорных баз. Я консультировался на эту тему - технически очень сложно. И тем не менее, мы это пробьем! Штокман будет работать в комиссии, он же у нас специалист по космическому фактору. Сюняев вернется... Свеаборг, Свеаборг... Свеаборг это наша общая головная боль. Отныне, чувствую, мы только и будем делать, что сожалеть. Надо было раньше войти с ним в контакт.

- Может быть, он еще жив.

- Дай-то Бог... И третье. Калуца этот - явный фанатик идеи. Ты смотри, что он делает: он, пусть номинально, начальник экспедиции, толкает своего подчиненного взрывать двигательную установку. А сам в стороне! Понял? Что из этого следует?

- Уголовное дело, - пробормотал я неуверенно.

- Ну, уголовное - не уголовное... Это следствие, огласка, пресса, широкая общественность и этот самый общественный резонанс, от которого кости болят. И во имя чего все это?

- Будем выяснять?

- Будем. Ищи Шеффилда. Он у них идейный отец - попробуй его раскрутить.

Глава 5

С Шеффилдом я встретился случайно, но эта случайность носила односторонний характер. Она была случайностью только с его стороны, а с моей стороны явилась результатом трехчасовой непрерывной беготни по этажам института. При этом я старался избегать столкновений с теми лицами, которым было знакомо мое лицо, а с прочими держал себя сухо и официально. Я интенсивно разыскивал некоего мифического Оливареса, тыкался в каждую дверь и всякий раз сокрушался, что его тут нет, а сказали, что, вроде, должен. Чуть позже обнаруживалось, что я перепутал этаж или номер двери или название лаборатории. В одном месте мне оказали, что Оливареса они не знают, но вполне может быть, что его знает Засецкий, а если не он, то, вероятно, Шеффилд. Я наморщил лоб бормоча: "Засецкий, Засецкий.., что-то знакомое...", но вспомнить так и не смог, после чего, выяснив, где он сидит, а, заодно, где сидит Шеффилд, деловой рысью помчался в указанном направлений.

Далее я проявил чудеса терпения, пока дождался, когда Шеффилд останется один, после чего ввалился в кабинет, сделав вид, что совершенно не имею понятия о том, где нахожусь. В промежутке мне пришлось вычислять, кто из посетителей этого кабинета является собственно Шеффилдом, потому что до сих пор в глаза его не видел, а справки наводить не хотелось. Это, конечно, было пижонством, но, вообще говоря, имело смысл. Встреча, так встреча. Можно ее играть, а можно действительно встретиться с незнакомым человеком, и хотя бы в этом не валять дурака.

Итак, я вошел в кабинет и начал озираться по сторонам. Шеффилд же начал меня рассматривать, а потом спросил, не ошибся ли я дверью. Я сказал, что вроде нет, и мне нужен доктор Шеффилд.

- А с кем имею честь? - поинтересовался он.

- Вы доктор Шеффилд? Очень приятно. Видите ли, я прибыл в ваш институт в связи с поручением редакции ежемесячного издания "Новости культуры". Хочу написать несколько очерков о новейших исследованиях в области психологии научного творчества. Мне сказали, что вы специалист в этой области.

- Кто сказал?

- Оливарес.

- А кто это?

- Это... Хм, я, собственно, не в курсе, но меня вывели на него из отдела науки, а он...

- Что-то я не могу припомнить... Оливарес... Он не из Лаборатории моделирования высшей нервной деятельности?

- Понятия не имею. Я встретился с ним на конференции в Лос-Анжелосе.

- Ну, хорошо. А какое отношение имеет культура к психологии научного творчества?

- Дело в том, что наш журнал...

- Впрочем, не все ли равно. Дело в том, что я не занимаюсь научным творчеством.

- Тогда что же вы тут делаете? - спросил я лукаво.

Он понял и рассмеялся.

Шеффилд мне понравился. Он был похож на Санчо Панса, каким я его себе представлял, маленький, кругленький и очень серьезный. Просто удивительно, как он попал в поле зрения нашего ведомства. Вряд ли он когда-либо покидал Землю, и, скорее всего, просидел в этом кабинете всю жизнь.

- Ну, хорошо, будем считать, что я тот человек, который вам нужен. Чем же я могу быть полезен?

- Знаете... Доктор Оливарес (доктором он стал в этот самый момент) сказал мне, что вы занимаетесь проблемой пересадки сознания...

Шеффилд вскочил со своего стула и уставился на меня. Я тоже встал и начал топтаться на месте, как бы осознав, что сказал глупость, и больше этого не повторится никогда.

- Он вам это сказал?

- Да... И вообще, у нас ходят разные слухи. Даже утверждают, что где-то когото уже пересадили.

- Куда пересадили?!

- Ну.., - я помахал рукой туда сюда, - Из одного в другого.

Шеффилд поджал губы и сел. Я понял, что переигрываю и надо что-то делать.

- Нет, ну, разумеется, это анекдот, потому что, если одного пересадить в другого, то куда девать этого самого другого, - сказал я присаживаясь.

- Вероятно, в первого, - буркнул Шеффилд.

- Да, пожалуй,., - сказал я растерянно.

- И вы хотите об этом написать?

- Теперь, наверное, хочу. Если это возможно.

- Предположим, что возможно. Что тогда? И почему вы решили, что это имеет отношение к психологии научного творчества?

- Я?.. Я не решил. Я как раз и хотел. Однако, вы, наверное правы. Действительно...

- Так вот, имеет, и самое прямое. Только не пересадка, а подсадка, Кстати, вам удалось изобрести очень неплохой термин, поздравляю вас.

- Спасибо, Но... Неужели это действительно возможно?

- Вопрос не в том, возможно ли? Вопрос в том, нужно ли это? Так вот, я думаю, что нужно, и более того, необходимо. Я, пожалуй, готов обсудить с вами некоторые аспекты. Вы ведь гуманитарий?

- Лингвист.

Хоть здесь-то я, слава Богу, избавлен был от необходимости врать!

- Прекрасно. Давайте попробуем.

Я выдержал паузу, а потом с репортерской живостью ухватился за тему,

- Это интересно! Из чего вы исходите?

- Вас интересуют исходные посылки, из коих я вывожу необходимость, а заодно и возможность такого эксперимента?

- Совершенно справедливо.

- Что ж, извольте...

Это старомодное "извольте" меня несколько даже умилило. Последний раз я его услышал где-то полгода назад, когда торчал в космопорте в надежде, что мне удастся попасть на Марс через посредство транспортного водовоза. Начальник космопорта сказал: "Пожалуйста, но от вас требуется согласие капитана судна". "У меня есть только собственное" - ответил я. - "Присовокупите к нему согласие капитана, и все устроится наилучшим образом". Я отправился в коттедж для отдыха экипажей и нашел там упомянутого капитана водовоза. Он выслушал меня и все мои аргументы, а потом сказал: "Извольте, я вас беру, но при условии, что за двое оставшихся суток вы обрастете жабрами. Ибо кроме грузового отсека мне вас деть больше некуда". Пришлось ждать две недели и лететь шикарным пассажирским лайнером. За эти две недели я от скуки и злости действительно чуть не оброс жабрами. И вот теперь опять это "извольте"...

- ...Извольте, я вам их изложу. Но, пожалуй, я начну все же с вопроса.

- Извольте, - сказал я.

- Как вы думаете, человек - существо совершенное?

- Хм.., - сказал я. - Это вопрос риторический. С одной стороны - несомненно, ибо это единственный вид на Земле... и ее окрестностях, способный мыслить.

- Неужели!? - удивился он, - А собаки, по-вашему, к этому не способны?

- Судя по мнениям авторитетов - нет.

- Ага.., по мнениям - очень интересно! И что они, по-вашему, делают?

- Рефлексы. Инстинкты, - ответил я лаконично.

- Ну да, ну да... Впрочем, это бывает. Так что не очень огорчайтесь. Продолжайте.

- Извините, но я уже забыл, с чего все началось.

- С одной стороны, - подсказал он.

- А, вот!.. Но с другой стороны.., - тут я вспомнил про жабры. - С другой стороны, например, меня очень огорчает отсутствие у вида homo sapiens аппарата, обеспечивающего дыхание под водой.

- Вот видите! - воскликнул он. - А вы говорите!..

Что я говорю, и что он имел в виду из того, что я ему говорю - я не понял. Но в этом и не было нужды, поскольку он взял инициативу в беседе целиком на себя.

- Жабры - это пустяк. Надевайте себе акваланг и дышите на здоровье. Намного хуже дело обстоит с интеллектом. Вы можете в голове извлечь корень из "пи"?

- Какого пи?

- Три, запятая, четырнадцать, пятнадцать, девяносто два и так далее?

- Н-нет... Честно говоря, я и из трех не потяну, признался я.

- То-то же. Но и это - мелочь. В этом направлении ваш интеллект легко усиливается с помощью обыкновенного компьютера. Возьмем иной аспект. Впрочем, и этого достаточно!..

- Нет уж, - запротестовал я. - Давайте брать.

- Пожалуйста. Телепатия - нет. Телекинез - нет. Излучения - только электромагнитные, да и то в крайне узком диапазоне. Достаточно?

- Достаточно.

Я был подавлен ничтожеством вида, к которому принадлежу.

- То есть, вы согласны. Прекрасно! Но, к счастью, все эти недостатки отлично дополняются техническими средствами. Таким образом, мы должны констатировать, что сейчас и здесь человек - это как раз то, что нужно для обеспечения развития. С этой точки зрения...

Я облегченно вздохнул. Все же мы - венец природы, ее ударное звено в деле дальнейшего развития...

- Здесь и сейчас, - повторил он задумчиво. - Но, увы, сами-то мы остановились в развитии. Это случилось в тот момент, когда человек перестал приспосабливаться к природе и начал ее приспосабливать. Эволюция кончилась. Стимулов к развитию больше нет.

Я прикинул так и этак - действительно.

- Мы остановились! А остановка - это смерть. Вот вам первая предпосылка, Природа не желает нас развивать. Следовательно, мы должны сами об этом позаботиться.

- Что ж, - сказал я, - резонно.

- Более чем. Сейчас Солнечная система находится в Галактическом "поясе жизни", вероятность вспышки сверхновой неподалеку очень мала - все звезды достаточно молоды. Но так будет не всегда. Кончатся ресурсы, погаснет Солнце - что тогда?

- Так это когда еще будет, - вырвалось у меня. - Через миллиарды...

- Неважно, что через миллиарды, - сказал он строго. Важно, что будет. Мы уже сейчас должны начинать готовиться к этому. Вот вам вторая посылка. Ибо если мы будем сидеть на Земле и ждать, то наша цивилизация рано или поздно погибнет. А фактор - фактор найдется. Мы должны быть готовы противостоять любым факторам!

- В общем, этого достаточно, - сказал я. - Аргументы веские.

- Что-то уж больно сразу вы сдались, - заметил он. Демонстрируете несовершенство человеческой природы.

- Так я могу и упереться!

- Ну, так упирайтесь, кто вам не дает, - в тон мне сказал он.

- Хорошо. Мне этого мало. Миллиарды лет - мутная цифра. Нужна реальная перспектива. В конце концов, вселенная сжимается, и нам все равно крышка. Если уж в ход пошли миллиарды!

- Вот это речь не мальчика, но мужа. Вы, писатели, странный народ - ложитесь на спину еще до того, как вам ставят подножку... Что такое цивилизация, спрашиваю я вас? Цивилизация - это колоссальный механизм переработки информации.

"Почему он решил, что я писатель? - удивился я. - Хотя.., пусть буду писатель. Как говорится, извольте!"

- Казалось бы, чем лучше коммуникации, тем быстрее самоорганизующаяся система - цивилизация - реагирует на различные факторы негативного характера. Логично было бы совершенствовать общество в направлении полного слияния индивидуумов в одного сверхиндивидуума. Но это порочный путь!

"Слава богу, - подумал я, - а то ведь получится какой-нибудь Солярис и кукуй потом!"

Вообще-то я ощущал, что веду себя пассивно. Надо было как-то противоречить.

- Ну почему же, - сказал я. - Взять и соединить всех людей прямыми связями. На уровне корки и подкорки. Чтобы не надо было языком шевелить. Все все про всех знают. Информация общая. Сознание - общее, а подсознание у каждого свое.

Он как-то странно на меня посмотрел и произнес глухо:

- Но ведь тогда это будет один индивидуум. Случись чего, а он - один! Пусть даже сверхразум, но один. Страшно...

- Правильно, страшно, - поддержал я, - но есть только два пути. Либо так, как сейчас. много, но дураки, либо сверхумный, но один.

- Вы ошибаетесь, - оказал он, и я поразился, насколько это прозвучало официально.

- Ну, тогда как-нибудь иначе.

- Чтобы и овцы были сыты, и волки серы?

Я невольно хихикнул.

- Сажу маслом не испортишь! Но все же хотелось бы уяснить вашу концепцию до конца.

- Вы даже не представляете, до какой степени наши желания схожи, - с некоторой иронией в голосе сказал он. - Не все, увы, можно сформулировать явно... Вы смотрите на картину Айвазовского "Девятый вал". Какова его концепция?.. Да там же бездна!

- Но все же кое-что удается извлечь, - уж не знаю, возразил или подтвердил я.

- Кое-что, - буркнул он. - Вы знаете, что такое факториал?

- Восклицательный знак.

- Вот именно! На планете, вернее, в системе около десяти миллиардов людей. И каждый - индивидуум. Но, тем не менее, нам катастрофически не хватает индивидуальностей. Сиречь, талантов, точек зрения, концепций, идей. Разных, понимаете, всяких. Просто смех - всего десять миллиардов! А надо больше, много больше. Иначе Вселенная нас сожрет - у нее факторов достаточно. Мы не выдержим ее естественного отбора. Не успеем. Или не сообразим вовремя. Или переборщим, и никто не остановит. Надо больше!

- Надо, а как?

- Вопрос!.. Есть "эн" равное десяти миллиардам. Больше нет. А надо больше. Гораздо больше. На несколько порядков. Ставим восклицательный знак! Это "эн" факториал!

- И что, тогда хватит?

- Нет вопросов! Десять миллиардов факториал - это больше, чем число атомов во Вселенной. Хватит с запасом.

- Ну да! - не поверил я.

- Число атомов во Вселенной порядка десять в семьдесят девятой. Это существенно меньше. Даже и говорить не о чем!

- Хорошо, - сказал я торжественно. Стало быть, хватит. Осталась мелочь: надо поставить этот восклицательный знак. Как же это сделать?

- Очень просто, - спокойно оказал он. - Надо обеспечить возможность любой группе людей из этих десяти миллиардов объединиться в одну личность. Причем, желательно, не навсегда. На любое наперед заданное время.

Я опешил. Он, видимо, уловил мою растерянность и улыбнулся.

- Мысль дерзкая, не правда ли? И, если уж говорить честно, понять ее до конца сложно было даже автору.

- Автор - вы? - немедленно отреагировал я.

- Нет... - он поморщился. - К этой мысли надо просто привыкнуть. В науке так всегда. И к принципу относительности Эйнштейна привыкали, и к квантовой механике, и к этим кваркам. Теперь вот к возможности передвижения в нульпространстве. Я постараюсь облегчить вам привыкание. Вот смотрите. Пусть есть дело, проблема или нечто, что нужно преодолеть. Как действует человечество? Оно создает коллектив, или несколько, которые и решают проблему. В каком случае коллектив действует наиболее успешно?

- Ну, в том случае, если... Если все там у них нормально. Есть лидер, нормальный психологический климат.

- Все не то! Коллектив работает нормально, если состоит из единомышленников. Не просто из специалистов, друзей или ярких личностей, а именно из единомышленников. Единство цели - вот главное. Единство подхода, взаимопонимание.

- Да, пожалуй, - согласился я.

- Это тот самый факториал, который стократ увеличивает интеллектуальный потенциал творческой группы, - сказал он с жаром, - Но нам нужен предел. Это как раз тот случай, когда коллектив становится как бы отдельной личностью. Обратитесь к истории - тому есть масса примеров... Но концепция идет еще дальше. Мы хотим обеспечить полное слияние личностей любой группы людей и обеспечить ей единый материальный носитель, тело, или, если хотите, плоть.

Я поежился.

Мне на секунду представилось существо о трех головах, но с одним туловищем.

- Знаете, - сказал я, - ваша идея заманчива, но как-то не очень вдохновляет. Дракон о трех головах.

- Что? - он вздрогнул. - Какой дракон?

- Монстрового типа. Из сказок.

- Глупости. При чем тут три головы? Голова должна быть одна!

- Все равно. А вдруг это сверхразумное существо окажется злодеем?

- В каком смысле?

- Ну.., затеет что-нибудь против человечества. Возмечтает стать властелином Вселенной.

Он рассмеялся.

- В истории известны подобные случаи. Наполеон, Гитлер, Александр Македонский... Чем это кончилось - тоже известно.

- То были нормальные люди. А это - сверхинтеллект.

- По-вашему, Гитлер был нормальным человеком?

- Во всяком случае не сверхгениальным.

- М-м-да... Вы забываете о двух вещах. Первое: сейчас речь идет всего лишь о робких экспериментах. И второе: это существо, вернее, синтез личностей, должно существовать лишь ограниченное время - до тех пор, пока не выполнит свою задачу. Сразу после этого оно должно... хм, умереть, исчезнуть.

- А если оно не пожелает исчезать?

- Надо, чтобы пожелало. И оно пожелает.

- Вы говорите так, как будто уже попробовали его сделать...

- Я знаю, что говорю.

Сказано было так веско, что у меня отпала охота противоречить, Он это заметил и сделал этакий неопределенный жест рукой, как будто хотел заставить меня выдвигать еще какие-то контрдоводы. Я, однако, молчал.

- Хорошо, я постараюсь вам объяснить, почему это так... Человеческий организм состоит из клеток. Клетка - это база. Каждая клетка, в принципе, хранит информацию об организме в целом. Зачем?

- Черт его знает, зачем, - я искренне развел руками.

- Очень просто. Каждая клетка должна уметь синтезировать вещества, нужные организму, и только их. Белки... и прочее. Она обеспечивает единство внутренней среды организма и должна обладать всей информацией об этой среде. Клетки универсальны, но, объединяясь, составляют внутренние органы - структуры функционально строго ограниченные. Главная их особенность заключается в том, что они не способны размножаться. Отдельное от всего организма существование органа - это нонсенс, глупость, бессмыслица! Какая может быть иная цель у почки, кроме исправного очищения крови? Зато она специализирована и выполняет свою задачу оптимальным образом. Почка не может желать смерти организма, ибо тогда она обречена. Так вот, в нашем случае, клетки это люди, организм - человечество, а органы - вот это самое...

- Но ведь вначале речь шла о совершенствовании человека, о его замене другим, более совершенным существом, не так ли?

- Да? - удивился он, - Об этом шла речь?

Я пожал плечами.

- Ну, значит мы с вами в пылу полемики не туда заехали! А впрочем... Речь ведь шла о перспективе в миллиарды лет, - он улыбнулся. - В такой перспективе, пожалуй, ваши вопросы резонны.

- Позвольте, вы хотите оказать, что эта идея может быть реализована уже сейчас?!

- В принципе это реально... Я даже полагаю, что это было уже сделано и не однажды. Вы, например, не находите, что Леонардо да Винчи был уж слишком разносторонней личностью? Живопись, инженерное дело, фортификация... А тот же Аристотель?.. И вообще, раньше ученые как-то имели обыкновения быть энциклопедистами, а теперь все больше имеют обыкновение становиться узкими специалистами. Раньше были научные школы - теперь же имеют место научные подразделения. М-м-да...

- Все же хотелось бы подробнее... Существуют технические возможности... Я не очень понимаю, где взять это самое тело! И как туда поместить несколько сознаний?

- С телом проблем нет - оно есть у каждого, У вас, например, у меня...

Он критическим взором окинул мою фигуру. Я поежился.

- И что, можно вас... в меня?.. А меня куда девать?

- Вот именно!

- А вы во мне поместитесь? Извините, конечно, за глупый вопрос...

Он хмыкнул.

- Есть вполне научные основания утверждать, что вы задействуете свой мозг примерно на полпроцента. Так что теоретически возможно подсадить к вам еще сотню- другую личностей. Другой вопрос, что они могут оказаться несовместимыми и не пожелают сливаться в одну сверхличность. И третий вопрос: насколько это приемлемо с морально-этической точки зрения. Ведь после пересадки вы, как таковой, перестаете существовать.

- А они? - робко поинтересовался я.

- С ними нет проблем - у них свои тела.

- Да-а, - протянул я. - Забавно... А как это делается?

- Разве я сказал, что это делается?

- Но вы говорите так уверенно, словно...

- Словно уже побывал в чьей-то шкуре?

Я сделал протестующий жест рукой.

- Видите ли, - сказал он задумчиво, - мне представляется, что вы как-то односторонне воспринимаете идеи, которые я пытаюсь вам изложить. Вы, например, немедленно принялись искать некую опасность для всего человечества, причем как раз с той стороны, с которой она ему вовсе не грозит. Вот получится сверхразум и вот он ка-ак пожелает чего-нибудь такого.., этакого! Поверьте, все это ерунда. Возьмем нашу модель с мозгом, в который втиснули несколько личностей. С точки зрения переработки информации его возможности остались неизменными. Просто они начнут использоваться полнее. Но что мешало полнее использовать его изначально?

- Действительно! - сказал я, давая понять, что целиком и полностью настроился на волну его рассуждений.

- Как вы думаете?

Я пожал плечами. А в самом деле, что мешает, например, мне вдруг взять да и... Если уж на то пошло, то вряд ли мой мозг чем-то принципиально отличается от других ему подобных.

- Очень просто, - сказал он, - вам мешает, грубо говоря, ограниченность вашего жизненного опыта. Скажу больше: то, что называется интеллектом, это потенциальная возможность биологического или технического объекта перерабатывать информацию, то, что называется личностью - это реальный объем накопленной и переработанной информации. Сюда же включается и способность получать информацию из окружающей среды и внутренние информационные запасы - память, и способность направить переработанную информацию в нужный канал и порядок ее расположения на полках и, наконец, наличие в распоряжении объекта адекватной модели внешнего мира, что, по сути, и есть жизненный опыт. Поверьте, сумасшедший не потому сумасшедший, что не может перерабатывать информацию, а потому, что его модель внешнего мира совершенно не адекватна настоящему... Вы понимаете, о чем речь?

- М-да, - сказал я, - есть над чем поразмыслить.

- Так вот, - продолжил он, - разговор идет как раз о том, чтобы объединить жизненный опыт, то есть модели внешнего мира произвольного числа индивидуумов. Замечу - органически! Не просто, соединить, понимаете? А это возможно только в рамках одной личности. Собственно, это почти синонимы. Личность - нечто цельное, органичное, единое. Представьте, если на один экран проецируются два изображения. Что получится? Каша! Кстати, психологам, известны случаи, когда один человек жил двумя совершенно разными жизнями. Два сознания в нем функционировали, так сказать, в режиме разделения времени. Но это совсем не то. И еще: известно, что два полушария мозга функционально разделены. Фактически, у каждого человека два мозга. Вспомните хотя бы того же Луи Пастера, который обходился одним полушарием. Но ведь вы не ощущаете, что в вас сидят два индивидуума?

- Иногда ощущаю. Причем тот второй - весьма неприятный тип: желчный и брюзгливый, - пошутил я.

Шеффилд, между тем, отнесся к моей "шутке" весьма серьезно.

- Знаете, вы сейчас ухватили главное звено. Личность это явление цельное и, в то же время, противоречивое. Согласитесь - без внутренних противоречий как-то затруднительно представить себе развитие личности.

- Диалектика, - сказал я вздыхая.

- Очень может статься... Вы знаете, что такое интерференция?

- Нет, - сказал я. - Вернее, так, догадываюсь.

- А что такое голография?

- Смутно. Кажется, стереовизор устроен на этом принципе.

- Да, кажется, так. Но дело не в этом. Голография позволяет на одной фотоматрице записать несколько полноценных картинок. И позже их воспроизвести с помощью, скажем, лазера, Так вот, мозг в известном смысле можно считать подобным фотоматрице. Он позволяет, в известном смысле, записать на себя несколько личностей, а потом их воспроизвести? Но это, разумеется, только грубая аналогия.

- Я понимаю, - произнес я многозначительно.

- Этот ваш желчный двойник не очень вам мешает?

- Как вам сказать... Иногда просто житья не дает. Особенно, когда не высплюсь.

- Хотите от него избавиться?

- Да... То есть, нет, - сказал я поспешно.

Я представил себя в кресле под колпаком - стало как-то не очень уютно.

- Что ж, очень жаль. Это было бы тоже интересно... Хотя вряд ли возможно. Вы, наверное, догадываетесь, то он, этот двойник, не что иное, как вы сами. Поэтому вас очень трудно от него избавить. А было бы в высшей степени полезно попробовать.

- Полезно? Полезно для кого?

- Для науки, например.

- Хм...

- Вам этого мало? Тогда для человечества, для цивилизации. Что есть человек? Что есть личность? Может ли она быть разделена на какие-то структурные единицы?.. На какие?.. Как это выяснить?..

Шеффилд каждый раз делал паузу, надеясь, видимо, что я подхвачу его мысль. Я же никак не мог понять, куда он клонит, и он продолжил за меня.

- Вероятно, мы должны действовать как скульптор, отсекая от личности все лишнее до тех пор, пока в какой-то момент не обнаружим, что вот, ее больше нет!

- Вы думаете, что это произойдет скачком? А может быть при отсечениях личность будет меняться плавно, и мы так и не сможем определенно сказать, после какого удара молотка она перестала существовать?

- Да, да, - Шеффилд покивал, - Конечно, вы правы. И на какой-то стадии мы должны получить полного идиота... Человек - самый сложный объект из всех, известных науке. И, увы, наиболее малоисследованный. Так уж исторически сложилось, что человек, его личность очень нечасто попадали в поле зрения науки. Тому была масса причин. Во-первых, человек венец природы, вершина божественного промысла. Как же можно изучать его душу, вложенную самим Господом! Во-вторых, человек - не подопытный кролик, и ставить над ним эксперименты антигуманно. А без эксперимента нет науки. Втретьих, очень сильная конкуренция со стороны гуманитарных дисциплин. "Человек - сфера искусства". А, как известно, "наука ищет истину - искусство ею располагает". И вот вам результат: медицина - наука, психология, психопатология, психофизиология - это нечто на грани искусства. Все качественно и очень редко - количественно. Кстати, вам известно, например, что второй параграф Всемирной Декларации запрещает любые эксперименты, допускающий воздействие на структуру личности человека?

Я сделал вид, что не совсем понимаю, о чем речь. Это возмутило Шеффилда несказанно.

- Вы что же, не имеете понятия о существовании Декларации? - поинтересовался он.

- Нет, конечно же, я знакомился с этим документом, но... Вы понимаете, структура личности - это для среднего человека нечто такое, что... не вполне...

Я очень старался, чтобы в моем голосе были слышны нотки растерянности, сожаления и почтения к людям, которым известна тайна данного термина. Это мне удалось. Шеффилд смягчился.

- Этот пункт - один из наибестолковейших во всей Декларации. Я пытался узнать, кто спровоцировал его появление, но увы... Теперь это вещь в себе, - сарказмом было пропитано каждое слово моего собеседника. - Появление этого пункта знаменует славную веху в истории человечества, которое не удосужилось до сих пор понять, из кого она состоит... Структура личности!.. Как будто известно, что личность имеет структуру, И что кому-то может прийти в голову на нее влиять. А как, позвольте вас опросить? Не знаете? Я вам окажу! Личность меняется непрерывно. Она эволюционирует. Любое взаимодействие личности с внешним миром изменяет ее структуру!

- Для чего же тогда этот запрет? - удивился я. - И потом, нельзя запретить что-либо целиком и полностью, такой запрет не может быть эффективным. Необходимо установить границу, начиная с которой это "нельзя" должно работать.

Шеффилд глянул на меня с уважением. Так, по крайней мере, мне показалось.

- Возможно, вы и сами не знаете, до какой степени правы.

"Ну, я-то, положим, знаю!" - подумал я несколько самонадеянно, И был наказан.

То, что сказал далее Шеффилд, явилось для меня откровением.

- Разумеется, наша беседа носила до сих пор несколько отвлеченный характер. Мы толковали о каком-то гипотетическом объединении личностей, о создании сверхличности и даже, может быть, в некоей весьма отдаленной перспективе, о новом типе разумного существа. Все это полезно и забавно. Но, возвращаясь с небес на землю, я хотел бы отметить некоторое очень интересное свойство нашей цивилизации. В контексте вашего последнего замечания. Обращали ли вы внимание на то, что с развитием этой цивилизации начинает катастрофически возрастать количество запретов? Нельзя то, нельзя се ничего нельзя! Что интересно, запреты носят прямой и категорический характер. В то же время раньше, насколько мне известно, прямо почти ничего не было запрещено, а только кое-что не поощрялось, и преградой служила мораль. Обратите внимание - мора-аль! Нечто эфемерное, расплывчатое, но как великолепно она регулировала общественные отношения!

- Вы хотите сказать, что отношения в обществе становятся все более и более аморальными? - спросил я осторожно.

- Нет, этого я утверждать не берусь. Я утверждаю, что они становятся все более и более формальными. И, следовательно, я немедленно начинаю утверждать, что формальными же становятся связи между отдельными индивидуумами. А это признак того, что наше общество начинает медленно, но верно двигаться к распаду. Кстати, обюрокрачивание общественных структур - иной признак, но природа его та же. Там, где утрачиваются живые связи, чтобы сохранить структуру, продлить ее век, устанавливают отношения формализованные... По-моему, я уже все сказал, что хотел. Во всяком случае, достаточно.

Шеффилд замолчал.

Я понял, что аудиенция подходит к концу, поблагодарил за приятную и в высшей степени плодотворную беседу, посетовал, на то, что отнял слишком много времени. На это Шеффилд как-то по-особенному хитро усмехнулся и сказал: "Заходите еще, если появится желание поболтать".

"Непременно!" - ответил я и удалился, открыв задом дверь его кабинета.

При этом я совместил процесс открывания двери с процессом отвешивания поклонов. Кстати, рекомендую - очень удобно. Если, конечно, двери открываются наружу. Что, в свою очередь, очень удобно, если часто приходится выставлять посетителей.

В кабинетах больших начальников двери должны открываться только наружу!

Глава 6

У Спиридонова дверь кабинета открывалась вовнутрь. Создавалось впечатление, что он так и сидел на своем месте с тех пор, как мы расстались двое суток назад.

- Можно? - поинтересовался я, закрывая эту дверь изнутри. Спиридонов сморщился и посмотрел на меня глазами ангела, уволенного из рая без права ношения крыльев.

- Что? - спросил я.

Он молча показал пальцем на свою щеку.

- Зуб?

Он помотал головой.

- А что?

- Язык прикусил. Опух, зараза. Болит - мочи нет!

- Так прими таблетку.

- А какую надо? И где я ее тебе возьму?

- Ну, ты, Василий Васильевич, прямо как дитя малое. Вон же аптечка стоит на шкафу в соседней комнате!

- Сам видишь - никого нет, - рассердился Спиридонов, - а мне из кабинета выйти нельзя.

- Почему?

- Сан не позволяет... Все разбежались кто куда, должен же кто-то сидеть на связи!

- Так в соседней же комнате, Василий Васильевич, а? сказал я, пряча улыбку в усах, которых у меня не было. Иначе говоря, лукаво.

- Отстань! Чего тебе надо?.. Ну не знаю я, какую таблетку пить, не знаю! Понял? И иди отсюда, пока цел! - взорвался он.

Я взял стул, поставил его возле стола, сел напротив и изобразил на лице скуку.

Скажу честно: мне сорок лет, но когда я общаюсь со Спиридоновым, постоянно хочется озорничать. Стояли бы чернила на столе, так я бы их выпил. Или, например, лежала бы скатерть, так бы и сдернул. Примерно то же самое я замечал и за другими. Чем был обусловлен этот синдром, объяснить совершенно невозможно. И тем не менее.

- Ну, - сказал Спиридонов, продолжая морщить лоб и кривить рот, - чего сидишь? Давай рассказывай, нечего тут сидеть.

- Так принести таблетку?

- Неси, - сдался он. - И воды неси. Без воды они у меня в горле застревают... Слушай, Гиря, сейчас, говорят, таблетки уже пить нельзя. Мол, химия и все такое. Как думаешь?

- Это было в прошлом веке. Сейчас уже можно.

Я принес таблетку и заставил Спиридонова ее проглотить без воды. Потом отдельно принес воды и заставил выпить. Все это вместе взятое, вкупе с его гримасами и стенаниями, доставило мне такое же удовольствие, как цирковой номер с клоунами.

Спиридонов, проглотив таблетку, затих и начал как бы прислушиваться, что у него делается внутри. Потом склонил голову набок и выпятил челюсть. Потом закатил глаза и, наконец, задрав указующий перст, изрек:

- Подействовало.

- Не болит?

- Как корова языков слизнула! Вот черти, из чего они их делают?.. Я три часа сидел, мучился - хоть на стенку лезь, а тут - надо же... Ладно, давай не сиди, рассказывай.

Я выложил все, что почерпнул из беседы с Шеффилдом.

Спиридонов не перебивал, но поддакивал и время от времени цокал языком, словно бы говоря, мол, это же надо до чего додумались. Ну и ну!

- Ты все рассказал? - спросил он, когда я замолчал.

- Вроде... Все.

- Так-так... Смотри, какой интересный Шеффилд нам попался. Прямо настоящий... А что, вот, скажем, тебя в меня запихать, так мы, глядишь, вдвое умней станем. А Сюняева добавить - цены нам не будет! Мы всю их банду живо на чистую воду выведем, а? Как считаешь?

- Даю за них один шанс против тысячи.

- Но они-то тоже не сидят сложа руки. Если этого Шеффилда засунуть в Калуцу - от него спасу не будет!.. Но какие перспективы, а? Моя бы воля, я этого Шеффилда бы взял за шкирку и заставил работать, как следует. А то сидит, понимаешь, лясы точит с кем попало!.. Скажу тебе прямо, Гиря, если голованы начинают политиковать - худо дело. Это значит, что мы ни черта не делаем. Что-то у нас не то и не так. Ты ведь знаешь, что больше всего они любят работать мозгами - их медом не корми, а дай что-нибудь обдумать или обмозговать. Теорию, там, выдумать, или еще что почище. Знаю я их как облупленных! А тут, ты смотри, все побросали и политикуют. Это что значит, Гиря?

- Что-то не то у них, шеф.

- Это, Гиря, значит - во! - Спиридонов приставил ребро ладони к горлу. - Край, понял? Ведь Шеффилд этот, он тебе вроде фантастику рассказывал, а на самом деле внушал, что научная разработка данных идей подошла к такой стадии, когда нужно проводить широкомасштабные эксперименты. Видишь ли, в чем дело, я так думаю, что им, то есть, по крайней мере, Шеффилду, не хватает пищи для ума. Он теоретик, а теоретики питаются экспериментальными фактами только тогда, когда теории не выдумываются... Общая картина такова: их загнали в угол, и обрезают тематику, но они вывернулись и преступили какую-то грань. Им казалось, что это вызовет взрыв, шум на самом высоком уровне, но некие силы спустили все на тормозах... Я вижу, что все, кто оказался в орбите этого дела, чего-то боятся, а чего - никак не могу понять!.. Я тебе сейчас расскажу, с кем имел дело, пока ты там Шеффилда пас. Ум хорошо, а два - лучше... У меня самого в голове все это не укладывается... Кофе хочешь?

Я отрицательно помотал головой.

- А чай?

- Нет.

У меня твердое правило: прежде, чем иду к начальству на доклад, плотно обедаю. Или ужинаю - в зависимости от времени суток. А Спиридонов, судя по всему, не обедал, поскольку язык прикусил, значит, с одной стороны, ему чай пить вредно, а с другой - пусть не расслабляется.

Он меня, однако, тут же раскусил:

- Вот ведь какой ты, Гиря, вредный... Смерти моей хочешь!? Не выйдет! У меня, если желаешь знать, целый нижний ящик ирисок, так что плевать я хотел...

Он действительно выгреб из ящика пригоршню ирисок и высыпал перед собой на стол. Барственным жестом пододвинул мне одну, сам же своими огромными ручищами принялся неумело сдирать обертку о другой, а закончив, торжественно положил ее в рот.

- Так-то!.. И вот, значит, сижу я здесь с утра, всех, как положено, разогнал, а тут вдруг, откуда ни возьмись, заходит ко мне прямо в кабинет.., кто бы ты думал?

- Генеральный секретарь ООН, - брякнул я, засовывая в рот дар Спиридонова.

- Почти. Является сам Кузьмицкий, лично. Величественный, как.., как Наполеон при Ватерлоо! И на челе его высоком отражаются думы. Суров и озабочен, "Здравствуйте, - говорит, - товарищ Спиридонов, надеюсь, не помешал?" "Отнюдь, говорю, - товарищ Кузьмицкий, и даже, напротив того, рад вас видеть". Предложил сесть, он уселся и давай разводить канитель. Мол, то да се. Перевозки, мол, космические трассы, и все такое прочее. Очень сложные условия и серьезные усилия по преодолению... План поставок под угрозой срыва. Мы, мол, в Исполкоме акцентируем внимание, но не встречаем понимания. И нужны ассигнования...

Я сижу - ничего понять не могу! Что, думаю, ты крутишь-вертишь, старый хрен? Чего тебе от меня-то надо? И говорю:

"Да, - говорю, - Игорь Владимирович, я вас очень хорошо понимаю? К сожалению, в Исполкоме мы не всегда встречаем понимание и вынуждены порой решать задачи, изыскивая собственные резервы. А они небеспредельны!"

" Верно, - говорит он, - но мало того, существуют определенные, прямо скажем, не очень здоровые элементы, имеющие некоторое влияние и в Исполкоме, и в контролирующих органах, которые намеренно суют нам палки в колеса, стараются всячески дискредитировать деятельность нашего управления. Они словно бы не понимают, или, попросту не хотят понять, что освоению Солнечной системы у человечества нет альтернативы. Возбуждают общественное мнение по ничтожному поводу, подозревая в любом происшествии на космических трассах злой умысел и тому подобный вздор... Вот и теперь, насколько мне известно, вы ведете расследование катастрофы на "Вавилове?"

Я, конечно, тут же насторожился.

"Да, - говорю, - проводим служебное расследование."

"А на какой предмет?" - спрашивает он, всем своим видом показывая, что его это совершенно не интересует, но раз уж об этом зашел разговор, то...

"На предмет выявления элементов преступной халатности или нарушения правил проведения транспортных операций", - говорю я небрежно.

"Вот видите, - говорит он, - а, казалось бы, ну в чем дело? Работала комиссия, дала подробное заключение..."

"Так ведь жертвы", - говорю я"

"Разумеется... Я все понимаю... Люди - не пустяк. Но ведь тех, кто погиб, обратно не вернешь. А живым от этого легче не станет. Люди нервничают, перестраховываются... Разве это поможет делу? Я ни в коей мере не пытаюсь предопределить ход расследования и оказать давление на следственные органы, но..."

И тут он давай все это крутить по второму разу. А в конце поднимается и говорит:

"Надеюсь, - говорит, - что вы, по возможности, ускорите процесс расследования и постараетесь избежать включения в его орбиту лиц, не имеющих прямого отношения к аварии. Тем более, надеюсь, что все ваши выводы и заключения будут, прежде всего, согласовываться с руководством Управления, а уж потом становиться достоянием гласности".

- Это же прямое давление на органы дознания! - не выдержал я. - По-моему, товарищ Кузьмицкий злоупотребил своим служебным положением.

- Х-хе!.. Это мне он товарищ, а тебе, брат, - алтайский волк... При чем тут служебное положение? - Спиридонов махнул рукой. - Если бы он это тебе сказал, а то мне...

- Не вижу разницы.

- Ты ведешь следствие. Собственно, я тебе даже не указ, пока не напишешь заключение. Не цепляйся к мелочам... Лучше обрати внимание, чего хочет и чего не хочет алтайский волк Кузьмицкий. Он хочет ускорить расследование и не хочет иметь дела с лицами, не имеющими прямого отношения к происшествию, понял?

- Плохо.

Я действительно плохо понял, что имеет ввиду Спиридонов.

- Экий ты, право, какой.., - Спиридонов поерзал на стуле, - Кузьмицкий намекает, что если мы от расследования аварии перейдем к расследованию всех этих дел земных... Всех вот этих Шеффилдов и тому подобных нарушителей второго параграфа... Понял? Мы превысим... То есть нас никто не уполномочивал, понял? И они на нас кого-нибудь назюкают.

- Кто - они?

- Они - это они. - Спиридонов выпучил глаза и уставился на меня. - Ты что, мальчик? Они, в данном случае, это все, кто не мы.

- Хорошо, а кто мы?

- Мы - это... Черт бы тебя побрал!.. Мы - это я и ты. И ты должен быть готов к тому, что мы - это будешь ты лично, Потому что меня могут... Да мало ли что со мной могут сделать!

- Убрать! - сказал я зловеще.

- Ду-ура, - Спиридонов постучал костяшками пальцев по столу. - Уже почти полвека прожил, а все норовишь в детектив поиграть. Слушай, ведь раньше в сорок к пенсии готовились, а теперь еле успевают в людей превратиться, как ты думаешь, почему?

- Потому, Василий Васильевич, что средняя продолжительность жизни возросла до сотни лет. Медленно взрослеем. А кроме того, если везде сидят старикашки и все решения принимают самолично, то у очередного поколения возникает синдром инфантильности. Оно фиксируется на этапе юношеских дерзаний.

- Ага-а... Ясно. Значит, нас пора на смену?

- Ну что вы, Василий Васильевич, вас лично это совершенно не касается. Вы ведь молоды душой, не так ли? - пропел я самым елейным голосом.

- Ладно, - Спиридонов посерьезнел. - Значит, ты меня понял? Тебе надлежит быть готову ковырять это дело до тех пор, пока... До полной победы мировой революции, как говорил мой прапрадед.

- Ясно, - произнес я, - А кого они могут на нас назюкать?

- Назюкать?

- Вы ведь сами сказали, что они могут.

- Прямо так и оказал: "назюкать"? - изумился Спиридонов.

- Ну, - подтвердил я.

Спиридонов покрутил головой, почесал кончик носа, покивал.

- Ай да я... Я, собственно, имел ввиду Департамент Общественной Безопасности Исполкома. Если в деле обнаружится какой-нибудь, пусть даже микроскопический криминал, до или после полета "Вавилова", здесь, на Земле, то формально они имеют полное право требовать передачи всех материалов дела в их распоряжение, что дает повод нашему начальству приостановить следствие до выяснения.

- Ну уж! - возразил я.

- Слушай, чего я тебе говорю!.. Прикажут лететь на Марс или еще куда подальше - и полетишь как миленький. Дисциплину еще пока никто не отменял... Ладно, будет дыня - будем резать, а пока нас никто не трогает... Да, я ведь так и не дорассказал. Только Кузмицкий ушел - видеофон брякает. Включаюсь - Пауэлл!.. Знаешь Чарльза Пауэлла?

Никакого Пауэлла, а тем более Чарльза я не знал и мотнул головой.

- Ты не знаешь good boy Чарли? - изумился Спиридонов. Да это же мой лучший друг! Неужели не знаешь?

- Увы, - сказал я.

- С твоей стороны это просто свинство. Мой друг и наш коллега сэр Пауэлл - лучший из известных мне специалистов по, так сказать, делам земным.

- А-а-а, конечно-конечно! - якобы вспомнил я. - И что он?

- Да так, знаешь ли, покалякали о пенсии, то да се... Заелся ты, Гиря, заелся и обнаглел. Пользуешься моим хорошим к тебе отношением и наглеешь на глазах. Пауэлла ты не знаешь, хотя он заместитель главы Департамента Общественной Безопасности, то есть лицо, которому ты подотчетен по делам на нашей старушке Земле.

- Так это тот самый Пауэлл?!

- Я не знаю, может быть, у тебя еще имеется, у меня он один, - на лбу у Спиридонова обозначилась скорбная складка. - Но его вполне достаточно, чтобы прикрыть эту лавочку.

- Что прикрыть? Расследование?

- Расследование он прикрыть не может. Но он запросто может взять в оборот всех этих шеффилдистов. И мы будем ходить кругами вокруг, не имея возможности получать информацию.

Я только теперь начал понимать, о чем толкует Спиридонов.

- В деле есть криминал?

- Откуда я знаю! - Спиридонов сгреб все конфеты со стола и бросил их в ящик стола. - Ясно одно: кому-то очень хочется, чтобы он отыскался. И он, кажется, отыскался. Погибла жена Свеаборга.

- Где?

- Здесь, на Земле.

- Авария?

- Да, но очень похоже на самоубийство. Машина скатилась по склону холма и перевернулась. Чарли сказал, что случайно это произойти не могло. Она сознательно направила машину по склону.

- А в чем же, собственно, криминал?

- В доведении до самоубийства.

- Кто подозреваемый?

- Уве Свеаборг.

У меня даже челюсть отпала.

- Но, Василий Васильевич, Свеборг на Марсе! И он, как вы сообщили:

- Да-да... Но!.. - Спиридонов поднял палец. - Он недавно посетил свою жену.

Слово "посетил" Спиридонов употребил с некоторым сомнением, видимо, не найдя более подходящей лексемы. У него самого жены не было, хотя был сын, то есть когда-то и он был женат.

Честно говоря, я никогда не мог вообразить Спиридонова женатым.

- Ты меня слушаешь? - поинтересовался Спиридонов. - Или ворон считаешь?

- Да, разумеется, - я очнулся.

- Ну так вот, сэр Пауэлл мне официально сообщил, что начато следствие. Я, в свою очередь, сообщил, что Уве Свеаборг, по нашим сведениям, не может фигурировать в качестве подследственного.

- Он был в курсе? - быстро спросил я.

- Нет. Он был удивлен. Я рассказал о марсианских делах, а потом... Потом он немножко помялся и сказал так: "Послушай, Вася, мы с тобой старые волки и нас не проведешь, но что-то я в последнее время начинаю запутываться в этой паскудной каше из политики и всех этих идиотских бумажек, черт бы их побрал! Если мы еще друзья, то объясни мне, Бога ради, отчего я, очень большой начальник, должен лично курировать следствие по делу о гибели этой несчастной женщины? Что вообще происходит на нашей планете?"

- А что на ней происходит такого особенного? поинтересовался я.

- Да ничего особенного на ней не происходит, - успокоил меня Спиридонов, - все идет по плану. Как Господь замыслил, так все и идет.

- Вы это сказали сэру Пауэллу?

- Обязательно. Я ему сказал, что просто мы с ним старые хрычи, выжившие из ума.

- А он?

- Он согласился. Он сказал, что нам пора в крематорий. "Мы, - сказал он, - все запутали и вместо того, чтобы думать, порождаем бумажки. Мы расплодили учреждения, канцелярии, комитеты и советы. Мы добились своего - создали на Земле практически единое государство, и оно начало давить все живое и мало-мальски мыслящее". Вот тут я насторожился. "Чарли, дружище, - сказал я ему, - ты, конечно, прав, и крематорий нас ждет - не дождется, но давай уж тогда прекратим самобичевание и займемся делом". Он сразу начал хитро улыбаться. А я его улыбки еще с тех пор помню, когда мы вместе трясли наркомафию. "Да, - сказал он, - тебя не проведешь. Как дела с расследованием "Вавилова"? "Работаем", - говорю. "Что-нибудь прояснилось?" - спрашивает. "Есть кое-что, отвечаю, но это не телефонный разговор". "Ага, говорит, понятно". И предлагает встретиться. "В частном порядке, говорю, встретимся не скоро. А для официальной встречи нужен повод". "Ну, говорит, давай я устрою у вас обыск". Чего захотел! "Нет, говорю, нужна санкция Генерального, а я не дам согласия". "Палки в колеса суешь, говорит, мешаешь следствию...". Ну, мы еще немного так покалякали, в легком таком жанре, а потом он поскучнел и говорит, что у него в деле есть показания некоторой дамы, подтверждаемые запиской самой потерпевшей. Суть такова, что незадолго до катастрофы Свеаборг неожиданно явился к жене и тут выяснилось, что это вовсе не Свеаборг, а неизвестно кто, хотя снаружи чистый Свеаборг, Тебе понятно?

- Понятно, - сказал я. - А кто же он был внутри?

- Именно это я и спросил у Чарли. Он ответил, что это, по мнению покойной, был сам сатана!.. Что уставился? Вытри слюни и шевели мозгами!

- Так, - сказал я, пытаясь имитировать процесс мышления, - Сатана - это понятно... У нее не было психических отклонений?

- Ду-ура, - сказал Спиридонов укоризненно" - Что ты плетешь?! Марта Свеаборг, по сведениям Чарли, всегда была очень спокойной и уравновешенной женщиной. Она преподавала в младших классах колледжа - неужели ты думаешь, что в школе стали бы держать учителя с психическими отклонениями?

- Но я этого не знал!

- Теперь знай. Еще что-нибудь сморозишь, в этом духе, выгоню с треском! В общем, так, займись этим делом. Нужно попытаться понять, кто именно явился Марте Свеаборг? Я думаю, это...

- Один из членов экипажа "Вавилова"! - догадался я.

- Вот теперь молодец, - похвалил Спиридонов.

- А сэр Чарльз?

- Что - сэр Чарльз? А-а... Нет, со стороны его ведомства препятствий не будет. Я с ним таки встречусь - все же старый приятель... Может, что-нибудь посоветует, а то, глядишь, и пособит... Ну, чего расселся, давай, иди, не сиди. Сегодня думай, а завтра с утра брякни - я уточню, что там со Свеаборгом, может, все же пронесло... Все, иди отсюда - у меня секретные переговоры начинаются!

Я вышел из кабинета и отправился домой, на ходу пытаясь исполнять указание шефа, то есть думать.

Глава 7

Не могу сказать, что мне понравилась Швеция. До настоящего момента я там не бывал, а этот маленький городишко на севере - Арвидсьяур - впечатления не произвел. Старинные дома, степенные жители, тишина, покой. Множество ухоженных кладбищ. Масса церквей и прихожан... Здесь, в этом городке, не существовало никакой Солнечной системы, никакого ГУКа и никакого космоса. Здесь вообще не существовало никаких мировых проблем! Я в этом городке был так же неуместен, как пастор в коридорах нашего управления.

В местном отделении полиции мне любезно предоставили возможность ознакомиться с материалами дела. Сомнений оно не вызывало - самоубийство. Случай достаточно редкий вообще, а здесь просто небывалый. Марта Свеаборг - женщина средних лет, спокойная и уравновешенная - пользовалась всеобщим уважением, ибо занималась святым (с точки зрения префекта, да, впрочем, и моей) делом: воспитывала детей. Мужа ее знали немногие - он был не местный. Приезжал редко. Об их отношениях мало что было известно. Последний раз Уве Свеаборг появился в Арвидсьяуре четыре недели назад.

Что произошло между супругами Свеаборг, не знал никто. Однако сразу после его убытия Марта взяла отпуск и перестала появляться, как говорят в России, на людях. Я встретился с соседкой и близкой подругой покойной - учительницей того же колледжа Эйхе Лундстрем. Она мне рассказала, что после отъезда мужа Марта... В общем, с ней что-то случилось. А когда госпожа Лундстрем две недели назад пришла к ней в гости и нечаянно спросила, почему муж так скоро уехал. Марта сильно нервничала и ответила, что это был не ее муж.

"А кто же это был?" - спросил я у госпожи Лундстрем. Она ответила, что не знает. "Вы его сами видели?". "Да", ответила она. "Он был похож на Уве Свеаборга?" "Это был он". Тогда я поинтересовался, верит ли госпожа Лундстрем в Бога. Она ответила, что нет, не верит. "А вы говорили комунибудь, что, извините за глупый вопрос, вместо Уве Свеаборга явился сам сатана?" Она грустно покачала головой и сказала, что да, говорила, но это было еще до того, как Марта покончила с собой, и сказано было в шутку. Теперь она, конечно, сожалеет об этом. Но дело в том, что именно так выразилась сама Марта, когда госпожа Лундстрем попыталась выяснить, кто же к ней приезжал.

Что касается предсмертной записки Марты Свеаборг, якобы оставленной где-то, то это была не записка, а недописанное письмо сестре Уве Свеаборга - его нашли в доме. Я снял с письма копию - разумеется, с позволения префекта. Смысл этого письма... В общем, если исключить детали и переживания несчастной женщины, он сводился к следующему. Марта Свеаборг очень любила своего мужа и ждала его приезда. Она знала, что Уве попал в катастрофу, и не понимала, почему, когда курс лечения был закончен, он не приехал сразу, а улетел на Марс. Когда же он, наконец, приехал, она поняла, что этот человек не ее Уве. Он даже по-шведски не мог толком говорить. Сначала она решила, что это - следствие болезни. Но потом поняла, что он - просто другой человек. И сказала ему об этом. И этот человек признался, что он не Уве Свеаборг. А на вопрос о том, где же сам Уве и почему он так на него похож, ответил, что Уве больше нет... Еще в письме говорилось, что этот человек сильно переживал, он, якобы, обещал самому Уве приехать к его жене и рассказать что с ним произошло, но теперь, в силу некоторых обстоятельств, не может этого сделать. И просил его не винить...

Когда я вернулся в Караганду и явился на доклад к Спиридонову, его не оказалось на месте, и куда он подевался никто не знал. Из всей нашей компании в наличии был только Зураб Кикнадзе, который уже двое суток, как вернулся из командировки на Луну и теперь маялся от безделья.

- О! Петя, дорогой, - воскликнул он, - как я рад, что ты здесь! Можно тебя потрогать?

Я, разумеется, не посмел отказать.

Он потрогал и сказал с хорошо поставленным восточным акцентом.

- Послушай, никого нэт, всэ куда-то подевались. Одни привидэния бродят! Вах!, почему всэ ушли? Скажи, дарагой, ты нэ привидэние?

Я признался, что нет.

- Тогда ладно. Как дела?

- Дела, Зураб, круто поворачиваются. Куда Спиридонов подевался?

- Да, похоже, его шайтан забрал!

- Вряд ли - сказал я. - Во всяком случае, если он и решился, то скоро пожалеет о содеянном.

- Какие были указания?

- Никаких.

- А какие у тебя планы на сегодня?

- Ждать дальнейших указаний.

- Интересно то, что к вопросам планирования мы подходим совершенно одинаково, - констатировал Зураб.

- Тогда поедем ко мне, - предложил я, - посидим, кофейку попьем. Я тебя в курс дела введу - может быть, что посоветуешь, или мысли какие-нибудь появятся.

Мы прибыли ко мне домой как раз в тот момент, когда веселье уже шло на убыль. Оказывается, Вовка собрал однокашников по поводу окончания весенней сессии. Спиртное они успели попрятать, но я сказал, что по такому поводу можно. Третий курс - взрослые люди... Тогда эта гвардия, смущаясь и хихикая, начала вытягивать бутылки из разных углов и потайных карманов. К их чести, среди прочего сухого оказалась и бутылка коньяка. "Специально для тебя, папа", пояснил Вовка. "Очень кстати, - сказал я, - но в следующий раз уши оборву!"

Плохо быть демократом. Постоянно приходится откладывать воспитательные мероприятия.

Выпили за окончание сессии, потом за повышение среднего балла, потом еще за какие-то школьные дела. После этого гвардия потребовала рассказать какой-нибудь трагический и запутанный случай из космической жизни. Я рассказал один, Зураб - второй, на этом мы с ним закруглились и, поскольку дело явно шло к танцам до упаду, перешли в мой кабинет. А там я рассказал Зурабу третий запутанный случай из космической жизни. Зураб был совершенно не в курсе - он работал по другому делу и отсутствовал в отделе уже три месяца. Мой рассказ произвел на него впечатление.

- Надо закурить, - сказал он, - а так я ничего не понимаю.

- Ты же бросил, - удивился я.

- Я-то бросил, а организм не успел, - пояснил он. - Знай, свое требует.

- А как насчет железной воли истинного кавказца?

- Мы с ней договоримся. У тебя есть что-нибудь?

Я достал ритуальную пачку "обезжиренных" сигарет, которую держал специально для Зураба. Бросание курить стало у него скверной привычкой...

Он глубоко затянулся и выпустил дым в потолок. И сказал глубокомысленно:

- Да, дело сложное. Но, по-моему, вы со Спиридоновым мудрите. Сплошные натяжки. И потом, ваша основная версия не выдерживает никакой критики. Я имею в виду научный аспект. Это даже не научная фантастика, а так - сонный бред. Поверь моему слову, в конце концов найдется какое-нибудь банальное объяснение случившегося.

- Полагаешь?

- Убежден.

- Хорошо, - сказал я, - факты ты знаешь все. Давай...

- Не-ет. Факты-то я знаю, но не из первых рук и поэтому не могу судить о степени их достоверности.

- Хорошо, тогда давай так: я буду экспертом по достоверности, выберу самые, на мой взгляд, вопиющие, а ты попробуй объяснить хотя бы каждый в отдельности.

- Попробуем.

- Попробуем! Факт первый: болезнь Сомова. Свидетели психиатры высшего класса. Что скажешь?

- Это просто неизвестная болезнь. Происхождение космическое. Возбудитель - за орбитой Марса.

- Пусть болезнь, - сказал я, - но факт налицо. Две личности в одном теле.

- Но не одновременно!

- А достаточно и по очереди. Версия не нуждается в одновременности.

- А-га... Хорошо... Куда окурок деть?..

- Съешь.

- Тогда я меняю позицию. Ничего такого нет. Все врачи сговорились и врут напропалую.

- Ну, знаешь... Тогда все становится еще сложнее. Существует ведь история болезни, а в ней видеозаписи бесед. Чего ради им сговариваться?

- Да бес их знает! - сказал Зураб.

- Ссылки на нечистую силу я отметаю. Еще возражения?.. Нет?.. Один ноль в пользу Спиридонова.

- Погоди, дай хоть подумать!

- Мне нужна твоя непредвзятость, а раздумий у меня и у самого полная голова... Факт второй. Уве Свеаборг.

- Это вообще не факт. Ни одного прямого доказательства.

- А жена, а письмо?

- Да мало ли, что ей померещилось. Не забывай, она испытала сильное нервное потрясение, ждала мужа, который попал в катастрофу и чуть концы не отдал.

- А где версия? Ее нет!

- Здесь в ней нет и нужды. Дальше.

- Хорошо, - я прикинул в уме. - Шеффилда ты, разумеется, отметаешь вместе с его теориями.

- Категорически. Старик выжил из ума и несет ахинею.

- Ну уж, извини, насчет ахинеи - перебор. Мне его идеи в чисто научном плане, показались весьма многообещающими.

- Пусть так, но Шеффилд не сообщил ни одного факта, подтверждающего вашу версию. А соображений и разного рода догадок я и сам тебе налью целое ведро.

- Ведро? - усомнился я.

- Подставляй, - сказал Зураб самоуверенно.

- Нет уж, факт третий. Суета в верхнем эшелоне ГУКа.

- Факт достойный внимания. Но, во-первых, в верхних эшелонах всегда суета. Быть начальником и не иметь рыло в пуху невозможно - это аксиома следственной практики. Скажу больше - не ошибается тот, кто ничего не делает. Но если ты начальник, твои ошибки ложатся на чашу особых весов, где есть стрелка и красная черта с надписью: "некомпетентность". И как только стрелка переходит черту, система, в которой служит начальник, пытается смешать его с грязью. Этого, естественно, стремятся не допустить. И особенно в тех случаях, когда ошибочное решение принято коллегиально. Это жизнь, Петя, и не надо мудрить.

- Но в чем заключалась ошибка в данном конкретном случае?

- С "Вавиловым"? Экспедиция оказалась несостоятельной. Как обычно. Слабое оснащение, плохой подбор кадров и некий элемент случайности привели к тому, что экспедиция не справилась с поставленной задачей.

- Ты говоришь банальности.

- Я говорю что думаю, и думаю, что говорю правду.

- Но ведь в том-то и фокус, что совершенно непонятно, с какой целью была снаряжена экспедиция! Ведь ты посмотри, кого они туда сунули. Из всей бандгруппы только один планетолог, да и то специалист по планетам Земной группы, а остальные - экипаж. Начальник экспедиции - Калуца - он же и повар. А задачи! Пункт первый: "уточнение параметров орбиты, суточного вращения и прецессии оси". Кто должен был уточнять? Калуца? Или Сомов?

- Сомов - он планетолог.

- А состав атмосферы и так далее?

- Сомов же.

- А спутники кто исследует?

- Опять Сомов.

- А пресловутые медико-биологические исследования?

- А это - Калуца.

- Но это же - смех в зале!

- И тем не менее, я повторяю: данный факт никак не связан с вашей версией.

- Ладно, - сдался я, - ты прав.

- Еще факты имеются?

- Да. Приемная дочь Сомова.

- А вот это серьезный довод, - Зураб задрал подбородок и устремил взор в потолок. - Дай-ка сигарету...

- А вот это несерьезно, - сказал я, - давай лучше по коньячку?

- Нэт, коняк нэ надо. Дашь сыгарэту - скажу мысль, нэ дашь - нэ скажу.

- Скажи, а я подумаю.

- Скажу, - Зураб достал из кармана свою пачку и закурил. - К этому факту можно придумать сотню объяснений. Но все они будут натяжкой. Потому что существуют вещи абсолютные и безусловные. У каждого человека только один отец и одна мать. Это не факт - это истина. И если Сомов - отец своей дочери, значит... Значит, он ей отец. То есть, это тот самый Сомов, который произвел ее на свет. Не физиологически, а, так сказать, духовно... Понимаешь, это такой факт, который нельзя подстроить. Нельзя обмануть человека, подсунув ему вместо отца кого-то другого...

Да, Зураб был прав. Этот факт надо было разрабатывать. Следовательно, Зураб молодец, а я - пентюх... Но это еще не поздно исправить.

- Ладно, Зурабчик, - сказал я, источая елей и патоку, бери всю пачку. Это меня Спиридонов сбил с панталыку.

- Вали все на Брута - его уже нет! - воскликнул Зураб. Кто ведет следствие - ты, или Спиридонов?

- Я, Зурабчик, я...

- Так и веди. Тебя ведь сам Спиридонов на это толкает.

- Ох, толкает, подлец!.. Все, шабаш! Следствие веду я. Давай прикинем ключевые моменты.

Мы взбодрились, я взял стило и через полчаса имел следующий перечень вопросов:

1. Действительно ли "приемная" дочь Сомова считает его своим отцом (подчеркнуто дважды)?

2. Кто первым подписал решение Коллегии ГУКа на полет "Вавилова" ("первым" подчеркнуто)?

3. Фигурирует ли вообще в стенограммах протоколов заседаний Коллегии вопрос о полете "Вавилова" ( "вообще" подчеркнуто)?

4. Почему Свеаборг оказался на Марсе и чем он там занимался?

5. Существуют ли данные о психическом, состоянии Свеаборга после аварии?

6. Какого рода исследованиями официально занимается Калуца, и в качестве кого Сомов находится в Институте исследований высшей нервной деятельности?

7. Кто конкретно занимался формированием экспедиции к Урану?

8. Кто второй, работающий по делу?

Последний вопрос я вписал по собственной инициативе. Действительно, Спиридонов заявил, что по делу работает кто-то еще, но не сказал, кто именно. Это, по меньшей мере, странно...

Зураб ночевал у меня, как, впрочем, и еще добрая половина участников вечеринки. Утром я устроил подъем и объявил аврал. Назначил Вовку главнокомандующим и приказал, чтобы в доме образовался порядок, близкий к идеальному. И предупредил, чтобы вечером он был дома - мы завтра едем в Сараево. "А это где?" - спросил Вовка. "Тут недалеко", ответил я, и мы с Зурабом убыли в управление.

Спиридонова еще не было, но он прибыл через час. Мы сидели в общей комнате.

- Ага, - сказал он, - Зураб появился! Как там Луна? Разобрался?

Зураб доложил результаты - дело оказалось вполне пустяковым.

- Но по шеям мы им дадим, - решил Спиридонов. - Наглеют надо пресечь. Как считаешь?

- Но шеям - надо, а пресечь - безнадежно. Люди ведь. Не могут они месяцами сидеть под силиконовыми колпаками, у них там даже Луны, и той нет. А они хотят любить и жаждут объяснений. Вот и бегают в скафандрах на свидания. Надо просто увеличить штатный запас кислорода до двух суток.

- А сейчас?

- Двенадцать часов.

- Ага... то есть только на одну ночь. Они сидят ночь при Луне.., то есть под звездами, и на остатках разбегаются по домам. Это безобразие! Значит так: по шеям и до двух суток. Пиши заключение - я подпишу... Вопросы? Нет!.. Та-ак... Сюняев звонил? Нет? Негодяй!.. Что еще? Ага, позвонить Фуллеру... Потом... Все!.. Теперь айда в кабинет - будем разговаривать.

Мы зашли в кабинет, уселись - Зураб у окна, я напротив Спиридонова - подождали, пока тот чертыхаясь ищет какую-то папку в ящиках стола - папку он не нашел, но зато вспомнил, кому ее отдал, и. наконец, утвердился в позе начальника.

- Ну, что сидишь? Докладывай.

Я доложил.

- Ясно, - сказал Спиридонов, когда я кончил. - Где копия письма? Давай сюда - почитаю. Страсть люблю читать чужие письма.

Я передал документ, сделал официальное лицо и сказал:

- Василий Васильевич, есть один вопрос.

- Давай вопрос.

- Кто конкретно является участником расследования аварии на "Вавилове"?

- А тебе зачем?

- Хорошо, кто ведет дело?

- Ты.

- Тогда мне хотелось бы знать всех своих помощников. Если это не секрет.

- Не секрет. В алфавитном порядке: Кикнадзе, Спиридонов, Сюняев, Штокман.

- Ясно. Тогда докладывайте.

- Ну-ну.., - Спиридонов поскреб затылок и обратился к Зурабу. - Что скажешь? А? Моя школа!

- А как же! - воскликнул Зураб и добавил сочувственно: Придется докладывать.

- Докладываю. Я лично в течение двух суток исследовал стенограммы заседаний Коллегии ГУКа. У меня, как вы знаете, свободный допуск в архив и я им воспользовался, дабы... То есть, воспользовался и все тут! Так вот, стенограмма от 24.05... содержит протокол заседания, на котором обсуждался вопрос о "Вавилове". Но! - Спиридонов обвел нас торжествующим взором. - Но это поддельная стенограмма, и у меня есть акт экспертизы! Но, - он еще раз обвел нас взором. - Но подписи участников - подлинные!

- Вот это номер! - воскликнул Зураб.

- Ага, ты уже в курса... Всем все ясно?

- Не всем и не все, - сказал я. - Непонятно, каким образом протокол был подвергнут экспертизе.

- Очень простым - я его украл из архива.

Мы с Зурабом переглянулись.

- Что скажешь, начальник? - ехидно поинтересовался Спиридонов.

- Что тут скажешь... Акт экспертизы недействителен и не подлежит приобщению к делу.

- Это почему же?

- Потому что объект экспертизы изъят незаконным путем.

- Будто бы? Тоже мне, законник выискался! А ну-ка скажи, какая статья какого закона запрещает воровать стенограммы из архивов?

Я промолчал.

- А-а-а!.. Я тебе скажу. Это запрещает делать инструкция ГУКа - то есть подзаконный акт. Так вот, экспертиза проведена в криминалистической лаборатории Департамента Безопасности по прямому указанию Чарльза Пауэлла. Инструкция ГУКа на него не действует. Бумага с печатью и подписью извольте приобщить!

- Блеск! - сказал Зураб.

- А ты как думал! - сказал Спиридонов. - Плевать я хотел на эти инструкции! Тоже мне, взяли моду: что ни контора свои инструкции. От кого скрываем? И во имя чего?!

- Для порядку, - сказал я назидательно-административным голосом. - Если каждый будет стенограммы растаскивать, их потом никогда не соберешь. А вдруг понадобятся - тогда что?

- Вот и понадобились, - сказал Спиридонов. - Все, закончили! Если бы я затребовал стенограмму официально, понадобилось бы три месяца. Это что - порядок?

Он выпучил глаза, взъерошился и забурчал себе под нос что-то типа "развели бардак", "свинство", "начальники!" и тому подобное.

- Под себя копаешь, Васильевич, - осторожно заметил Зураб.

- И копаю!.. В группе я буду отвечать за полузаконные акции - ясно? Гирю подставлять нельзя - он будет святой. Нас всех отдадут под суд, а он останется чистеньким и выведет всех этих деятелей на чистую воду. А? Чего молчишь?

- Думаю.

- Это хорошо. Ты, Зураб, отныне будешь подставным лицом. Надо в Швецию - ты в Швецию, надо поэта - будешь поэтом. Сюняев будет лицо официальное. Где какая комиссия или скандал - он там. А ты, Гиря, будешь сидеть и факты с гипотезами сопоставлять. Ну и, естественно, оперативные планы да твоей совести. Зря, конечно, я тебя у Шеффилда засветил... Ну, ничего... Все ясно? Чего молчите?

- Шевелим тупыми концами.

- Отрадно. Но я еще не дал указание, поскольку не закончил. Так вот, имея на руках акт экспертизы, я потратил еще сутки на то, чтобы встретиться с максимально возможным числом лиц, подписавших решение, а впоследствии и стенограмму. Их оказалось пять. Я утверждаю, что это рекорд. Пять членов Коллегии ГУКа за двое суток - это новое мировое достижение! Двое из пятерых сознались, что подписали стенограмму задним числом без всякого акта. Еще двое сознались в том же самом по предъявлению акта. Один уперся намертво. А теперь скажите, кто этот пятый? Впрочем, куда вам... Пятым был Шатилов. "Ничего не видел, ничего не слышал и знать ничего не желаю!" - заявил он мне. "Тогда передавай дело кому-нибудь другому", - сказал я на это.

- И что же Шатилов? - не выдержал Зураб.

- "Будет суд - покаюсь. Нет - покажу тебе кузькину мать, шантажист проклятый!" Вот, примерно, что он мне заявил. Вывод такой: вопрос о "Вавилове" на Коллегии не обсуждался никогда, а был решен кулуарным путем. Имею свидетельские показания одного из членов Коллегии. Чьи именно, с вашего разрешения, утаю. Это ведь не принципиально, так?

- Но этот факт не подлежит сомнению? - уточнил Зураб.

- Увы.., - Спиридонов вздохнул. - Просто с ним мы старые приятели. Да и вообще, скажу я вам, это дело развивается в очень узком кругу. Так и хочется воскликнуть: "Ба, знакомые все лица!". А теперь слушайте и запоминайте: никакой экспедиции к Урану не было!

- Как?! - воскликнули мы с Зурабом одновременно, а я добавил: - Что же, вообще, было?

- Фактическая сторона дела такова. Малый десантный КК типа рейдер - "Вавилов" - стартовал с орбиты Марса, имея задание доставить на исследовательскую станцию возле Сатурна специальное научное оборудование. Рейс был внеплановый, но сам по себе вполне оправдан, поскольку оборудование уникальное и требовалось весьма срочно - что-то там научное.., - Спиридонов для убедительности покрутил пальцем у виска. - Детали этой срочности надо бы прояснить, но особого криминала я тут не вижу. Криминал состоит в том, что капитан "Вавилова" взял на борт в качестве пассажиров двух человек - фиксируйте внимание! - Сомова и Калуцу. Мало того, он оформил их членами экипажа. Калуца должен был возвратиться на Марс тем же рейсом, а Сомов... Будем выяснять. Авария произошла неподалеку от Юпитера, в гравитационном поле которого рейдер совершал маневр коррекции траектории. К слову сказать, Юпитер в это время находился в самом подходящем месте относительно Сатурна, и траектория полета была выбрана весьма оптимально с точки зрения энергетических затрат и времени. Вообще, такое взаимное положение планет достаточно уникально. И все бы хорошо, кабы... В результате аварии рейдер потерял управление и двигался под значительным углом к плоскости эклиптики, имея скорость примерно сто километров в секунду, то есть весьма приличную и вполне достаточную, чтобы улететь к чертовой бабушке. Таким образом, до Урана они не долетели и не собирались долетать. Весь бумажный камуфляж был состряпан задним числом с единственной целью: скрыть тот факт, что полет, по существу, не был никем санкционирован, и осуществлен в обход всех правил. Что делали на борту Калуца и Сомов - неизвестно. Таким образом, административные нарушения налицо, и мы имеем право тащить к ответу всех подряд.

- Сути дела информация не меняет. - сказал Зураб. - Какая разница, кто и куда летел?

- Извини! - перебил Спиридонов, - Меняет, и самым радикальным образом. Теперь я могу прямо идти к Калуце и спросить, с какой целью он находился на борту "Вавилова". Раньше он был повар и начальник, а теперь просто Калуца. И Сомов - аналогично.

- А они скажут: мы, мол, покататься хотели.

Спиридонов чуть не задохнулся от возмущения. Он вскочил со стула и некоторое время размахивал руками, изрыгая междометия. Потом неожиданно сел и успокоился.

- Вон Гиря сидит, пусть он и думает. Пусть расследует. А то молчит, сукин сын, а я должен тут прыгать. Чего молчишь?!

- Мне нужен отпуск на пару дней, - сказал я. - Вовка у меня экзамены сдал, хочу съездить в одно место.

- А?.. - Спиридонов пристально меня изучил. - Правильно. Здоровье нужно беречь, а детей - воспитывать. Давай, поезжай в одно место. Место-то выбрал хорошее?

- Югославия. До моря - рукой подать.

- А может, в Австралию махнешь?

- В Австралии зима - холодно.

- Как зима? Лето ведь!

- Это, Васильевич, в Южном полушарии, - Сказал Зураб, там сроду зима, когда у нас лето.

- Да?! Ясно... Давай, бери Вовку и мотай в Югославию. Потом доложишь, лето там теперь, или опять какая-нибудь ерунда...

Глава 8

Я демонстративно оформил отпуск на три дня и договорился с Зурабом о том, что если Сюняев выйдет на связь, то он меня поставит в известность, а сам тем временем пусть попытается выяснить что-нибудь о том, кто и от чего лечил Уве Свеаборга. С Марса по-прежнему не было никаких известий.

Вовка, как и договаривались, ждал мена дома. Он сказал, что мать, то есть моя жена, передает привет с орбиты Меркурия через третьих лиц.

Да, моя семейная жизнь складывалась не лучшим образом. Создавалось впечатление... М-да... Вероятно, на Марсе яблони не зацвели, и было принято решение расцветать их на Меркурии.

- Слушай, батя, - сказал Вовка солидно, - ты должен проявить характер. Жена и мать должна сидеть дома и воспитывать детей.

- Полагаешь?

- Это аксиома. Мужик в поле - баба возле печки. А у нас все наоборот. И потом, Меркурий - это же анахронизм планетологии. Большой кусок железа, покрытый силикатами. Что там изучать?

- Это вне сферы моей компетенции. А вот твои тезисы в нее входят. Что это за тон в разговоре о матери? Я, пожалуй, займусь твоим воспитанием.

- Воспитанием надо заниматься, пока ребенка еще удается разместить поперек лавки.

- Размеры лавки можно варьировать. Это с одной стороны. А с другой стороны, мать как раз и находится возле печки, так что формальности соблюдены... Ты собрался?

- А что мне собираться? Сел да поехал. Надолго едем?

- На пару дней. С визитом. Так что оденься поприличней. Будут дамы, а то, что ты на себя напяливаешь, совершенно непохоже на смокинг.

- Дамы? - оживился Вовка. - Это что-то новое!

- Все то же, самое, - сказал я. - Инструктирую: вести себя прилично, ноги на стол не класть, в разговор не встревать, варенье на штаны не капать, и не корчить из себя человека, обремененного жизненным опытом. Имей ввиду - я буду работать. Все ясно? Давай, не сиди, собирайся.

В последней фразе я воспроизвел интонации Спиридонова. Самое интересное, что они подействовали на Вовку самым благотворным образом. Он залез в шкаф, выудил пару костюмов и достаточно долго подбирал галстук к сорочке.

Я решал, что необходимо как-нибудь на досуге разобраться в принципах действий спиридоновских интонаций.

В Сараево мы прибыли к вечеру. Я прямо из стратопорта позвонил Сомову. Видеофон оказался на редкость дрянным и, фактически, обеспечивал только акустическим канал связи.

- Слушаю вас, но, к сожалению, не могу понять, с кем имею честь беседовать, - сказал Сомов в ответ на мое приветствие.

- Гиря, - представился я.

- Какая гиря? А-а-а... Как же, как же... Рад слышать! Откуда звонишь?

- Да вот тут в стратопорте сидим с отпрыском.

- Ага... То есть... Смотри-ка ты!

- Так как насчет картошки дров поджарить?

- Нет вопросов... Марина, у нас вечером гости!.. Что?.. Но, послушай, не каждый же день... Никаких разговоров!.. Ты лишаешь меня тесного общения в узком семейном кругу... Я сказал - никаких разговоров!.. У нее, видишь ли, запланировано посещение театра.

- Так, может быть, пусть посетит?

- Да она уже рассталась с этой мыслью... А я говорю рассталась!.. Марина, ты ставишь меня в неудобное положение. Тебя ведь не мальчик пригласил в театр, а подруга. Следовательно, можно сравнительно легко отделаться... Ее не мальчик пригласил, так, подружка... Правильно... И на стол надо собрать - а я этим не владею... Как насчет коньячка? Или сухое мартини?

- Коньячек предпочтительнее, - сказал я и подмигнул Вовке.

- Тогда садитесь в рейсовый - без хлопот прямо к дому.

- Так я уже не помню, где тот дом.

- И не надо. В рейсовый - остановка "Купол", понял?

- Понял - "Купол".

- Я встречу.

- А может, не стоит беспокоиться...

- Ну да! Жениха везут, а я буду сидеть...

- Это пока не афишируется.

- Наоборот, рекламу я обеспечу.

Пока ехали, я сделал вывод, что поведение Сомова, как отца своей дочери, абсолютно достоверно. То есть никаких претензий!

Сомов нас действительно встретил, мы поздоровались, обменялись рукопожатиями и похлопываниями по плечу. Старые приятели, да и только...

Шоу началось в тот момент, когда мы переступили порог квартиры Сомова. Увидев его Маришу, я даже пожалел, что не приехал просто так... Скотская, все же, работенка!

Перед нами стояла девушка лет семнадцати-девятнадцати, русоволосая, голубоглазая, очень стройная и женственная. Абсолютно не похожая на приемного отца (что вполне естественно) и, насколько я мог судить, на родного - тоже. Марина была в вечернем платье темно-зеленого тона - оно ей очень шло. И вообще в этой квартире все шло ко всему. Кроме, разве что, хозяина квартиры. Он повел себя в соответствии с канонами, то есть церемонно представил меня своей дочери (или наоборот), после чего я, взяв тон, представил ей своего сына. Последний несколько, правда, стушевался, но, в целом, не ударил в грязь лицом.

- Ну, ладно, - сказал Сомов, потирая руки. - Давайте рассредотачивайтесь кто куда. Ты, Мариша, займи Володю, покажи ему апартаменты, где что лежит и как отпирается...

- Полагаю, его можно использовать в качестве кухонного агрегата, - подсказал я.

- Очень дельная мысль, - поддержал Сомов, - Марина изредка балует меня специфическими блюдами, которых нет в меню кухонного сервиса. А это все требует присмотра и наблюдения... Дерзайте, а мы тут расслабимся. А? Как насчет расслабиться?

- Я - за. Вовка - если найдешь ингридиенты, то изобрази тот салатец... Помнишь - "Ассорти смертника"?

Вовке Мариша понравилась сразу и безоговорочно. Это было написано на его роже заглавными буквами. Правда, только для тех, кто умеет читать.

- Слушаюсь, шеф! - сказал он моим голосом, снял пиджак и принялся засучивать рукава. И я совершенно без всяких задних мыслей окунулся в самодовольство. Потому что такие ручки, как у моего Вовки, надо еще поискать! То есть, есть что показать и есть на что досмотреть. Да и вообще, справный парень. Еще бы голову наладить - можно спокойно умирать. Но голова - дело наживное.

- Орел! - Сказал Сомов, усаживаясь в кресло и жестом предлагая мне сделать то же самое.

- Так и есть перед кем воспарить! - заметил я, принимая предложение.

- Приятно! Вырастут люди, нас подвинут, сами будут делать жизнь... Давай-ка выпьем за это. Чтобы у них все было нормально. За своевременную смену поколений!

- А может быть, за непрерывную череду поколений? предложил я.

- Да, - согласился Сомов, - так оно будет лучше.

Мы выпили.

- Хорошо! - сказал я. - Надо отметить, что квартиру ты обставил со вкусом. У меня - сарай.

- Это еще Сомов... Впрочем, основное действующее лицо Мариша. Мать у нее...

Сомов почему-то осекся, а я заметил, что невольно стал тому причиной...

Скотская работа!

- Ну, что, давай, пока не расслабились, - сказал он. Небось, явился с задними мыслями?

- Есть грех, - признался я.

- Ковыряете?

- А куда деваться?

- Спиридонов бегает?

- Ты знаешь Спиридонова?

- Лично - нет. Наслышан.

- Бегает...

- Слушай, а тебя можно за язык потянуть?

- Попробуй.

- Если честно, то хотелось бы знать все. Но, вероятно, это - служебная тайна...

- А ты попробуй, не стесняйся.

- Ну, например, вы уже выяснили, что произошло на "Вавилове"?

- Нет, но выясним непременно. Есть версии. Собственно, сами события не столь уж и важны. Важна подоплека.

- Важна, - глухо сказал Сомов и отвел глаза в сторону.

- А ты бы взял да и вскрыл.

- Если бы дело касалось меня одного, я бы сделал это еще в прошлый раз.

- Понятно. Больше на психику давить не буду.

- Да пойми ты, - с горечью сказал Сомов, - дело не во мне. Даже и на все взаимные обязательства можно было бы наплевать. Я - Калуца - Свеаборг - Шеффилд и еще кое-кто... Если бы вопрос замыкался в этом многоугольнике, черт бы с ним. Но он не замыкается! И нам важно, чтобы вы продолжали свое расследование, чтобы независимо пришли к тем же выводам, к которым пришли мы. Мы ведь не профессионалы и не умеем добывать доказательства, а только они могут стронуть ситуацию с мертвой точки.

- Забавно, но Спиридонов утверждает то же самое.

- Да? - оживился Сомов. - Смотри-ка ты, какой у вас Спиридонов! Золотой человек - его на руках носить надо.

- Мы так и делаем.

- Не уроните? Смотрите...

Наше приятное собеседование было прервано появлением Мариши, торжественно вынесшей из кухни здоровенное блюдо, содержимое которого источало запах убийственной силы. Вовка сопровождал даму, сияя от удовольствия.

- Что это? - поинтересовался Сомов, принюхиваясь.

- Салат "Апофеоз любви", - провозгласил Вовка, но осекся, сообразив, что название выбрано без учета обстановки.

- Мы его решили переименовать, - пояснила Мариша. "Смертник" - это некрасиво.

- Дело не в этом. Рецепт был уточнен и пересмотрен фактически, это совершенно новое яство.

- Там есть крабы! - заявил Сомов, хищно шевеля ноздрями, - Разорви меня вакуум, если там нет крабов. Это космическое блюдо. Нет, это планетологическое блюдо! Ибо крабы...

- Совершенно верно, - подтвердил я, - Володька учится на астрофизическом факультете по классу планетологии. А крабы это крабы.

- Ба! - воскликнул Сомов. - Коллега! Садись, брат, отныне в этом доме ты - свой.

Вовка смутился, сел в кресло, потом вскочил, усадил Маришу и только потом уселся сам.

- Горячее я заказала через час, а пока давайте рассказывать какие-нибудь истории, - сказала Мариша.

- Нет, сначала мы выпьем за планетологию - это прекрасная наука! - заявил Сомов, разливая коньяк.

- За планетологию и за ядерные двигательные установки, поправил я.

Сомов бросил на меня многозначительный взгляд и ухмыльнулся.

- Я, собственно, имел ввиду, что это юное дарование не так давно сдало экзамен по курсу ЯДУ на "посредственно", произнес я совершенно невинным тоном. - Оно полагает, что планетологу ЯДУ ни к чему.

- А папа, между прочим, недавно приносил статью про какие-то новые двигатели и сказал, что они откроют новую эру. Потому что раньше до Юпитера летели два месяца, а теперь будет три недели, а если форсировать и повысить нормы перегрузок - две недели. Он объяснил, как они устроены, но я плохо поняла. - Мариша улыбнулась отдельно мне и отдельно Вовке.

- Володя изучит ЯДУ и все тебе расскажет, не так ли? - я уничтожил Вовку взглядом.

- Все это пустяки, - заявил Сомов, - давайте, наконец, выпьем - мне не терпится закусить.

"Нет, уважаемый, не пустяки. С какого пятерика планетологу интересоваться специальной литературой по ЯДУ?" - подумал я.

Между тем, Сомов и Вовка уже выпили, пришлось наверстывать. Салат мне, надо сказать, пришелся по вкусу, а Сомов снял пробу и вывалил себе на тарелку чуть ли не половину блюда.

- Папочка, не жадничай, - сказала Мариша, - ведь Ричард Яковлевич говорил, что острое тебе противопоказано.

- С каких это пор Ричард Яковлевич стал специалистом но моему желудку? - недовольно поинтересовался Сомов.

"А Ричард-то Яковлевич - это Калуца, - подумал я. Забавно!"

А вслух заметил:

- Он же повар - ему и карты в руки.

- Не повар, а кулинар, - поправила Мариша.

- Это все едино, - сказал Сомов, - Он мне еще в экспедиции надоел со своими намеками. Как ужин - так лекция о сочетаемости и усвояемости...

- Папа с Ричардом Яковлевичем летал к Урану, но по дороге случилась авария и...

- Мариша, это никому не интересно, - мягко перебил Сомов.

- Вы летали к Урану? - неожиданно вмешался Вовка. Расскажите. У нас на факультете ходят легенды, что там, на Уране, ваша экспедиция открыла...

- Да, было дело... Но не на Уране, а на Юпитере, и не мы, а пятая комплексная... Оказывается в Большом Красном Пятне наблюдаются явления, противоречащие теории большого вихря. То есть, это, конечно, вихрь, но не вполне...

- Да нет же, речь шла именно об Уране, - настаивал Вовка.

- Это недоразумение, - сказал Сомов. - Но где же обещанное горячее? Минутку - я проверю заказ.

И он удалился на кухню.

Вовка посмотрел на меня, я покачал головой, после чего он пожал плечами.

- Мариша, - сказал я, - ведь твой папа специалист но двигателям планетолетов. Попроси его, пусть поднатаскает Вовку - у него переэкзаменовка через месяц. А ты, друг, все перепутал. Это не тот Сомов.

- Как не тот? Я специально кристалл брал в библиотеке... Капитан - Асеев, Бортинженер - Сомов... Действительно, бортинженер... Но он же планетолог!

- Наверное, перепутали.

- Ну, не знаю.., - зло сказал Вовка, но продолжать спор не решился - я его осадил, пихнув ногой под столом.

Мариша сначала сидела, потупив взгляд, потом взглянула на Вовку, на меня, как-то беспомощно оглянулась на кухню Сомова не было слышно - и сказала тихо:

- Володя прав - папа знает обе специальности.

- Да? - притворно изумился я. - Но ведь...

- После экспедиции он очень изменился. Я тоже сначала не могла понять... Я даже сначала не поверила... А вы давно знаете отца?

- Видишь ли, Мариша, мы познакомились недавно. Но, поскольку я занимаюсь расследованием катастрофы, кое-что мне известно.

Ее глаза широко раскрылись. Я подумал, что она сейчас заплачет. Но она сдержалась.

- Тогда... Вы должны знать...

- Да, я знаю...

Лицо Вовки отразило самый широкий спектр чувств. Он не понимал, что скрывается за предложениями, которыми мы обменялись, но догадывался, что девушке сейчас очень плохо, а причина тому - я. И готов был ее защитить, но не знал как.

Обстановку разрядил Сомов.

- Горячее, - провозгласил он, появляясь в гостиной с подносом. - К мясу полагается красное вино. К красному вину полагаются пламенные тосты и горячие споры.

Оставшаяся часть ужина прошла великолепно. Вовка, правда, еще раз попытался уяснить себе ситуацию, но мы с Сомовым дружными усилиями перевели стрелки разговора на широкую магистраль общечеловеческих ценностей. Сомов довершил усилия, задав будущему космическому волку убийственный вопрос о том, как тот относится к семье и браку, а если положительно, то каким именно образом следует сочетать межпланетный риск с задачами укрепления семейных уз?

- Я, вообще-то, еще не думал, - признался смущенный Вовка.

- Как это - не думал? - изумился Сомов. - А кто за тебя думать будет? Папа с мамой?

- Папа с мамой пусть о себе думают. По полгода друг друга не видят.

- Что так? - поинтересовался Сомов, обратив взоры на меня.

- А вот так, - сказал я. - Не уделил должного внимания в молодости, не решил основной вопрос, пустил семейную жизнь на самотек - и вот результат.

- Нормальный результат, - констатировал Сомов, кивнув в сторону Вовки. - Ну что, молодежь? Мы, пожалуй, удалимся в будуар. А вы тут общайтесь в процессе разборки стола. Можете танцы устроить. Музыка, живопись, станковая графика - все в вашем распоряжении... Айда, Петя, откинемся в креслах.

Кресла были отменные и я откинулся с удовольствием. "Будуар" Сомова напоминал кунсткамеру. Книги, глобусы, какие-то ноздреватые железяки и прочее в том же духе.

- А что, - сказал Сомов, - сватовство, по-моему, прошло нормально, контакт явный. Совместная кулинарная деятельность - это лакмусовая бумажка совместимости в смысле устройства семьи. Как полагаешь?

- Жизнь покажет...

- Ну, жизнь штука такая... Как твои тайные планы?

- Воплощены.

- Хва-ат! И что же ты выяснил?

- Выяснил? Не выяснил, а установил, что Мариша - твоя дочь.

Реакцию Сомова я не берусь передать. Он что-то долго морщил на лбу, потом чесал нос большим пальцем левой руки, исследовал потолок взором и, наконец, сказал:

- Знаешь, это удар ниже пояса. Я полагал, ты меня будешь изучать. Или что-нибудь такое... Ну, прохвосты! И все равно, я вот тут - он коснулся лба - не схватываю. Логику не могу воспроизвести.

- У меня есть друг, и он сказал, что можно все разыграть, но детей обмануть нельзя. У Мариши только один отец. И я понял, что она считает отцом тебя.

- Та-ак, - Сомов поджал губы. - Понятно. Вот как, значит... Мне это в голову не приходило. Х-ха.., но в суд родительскую любовь не предъявишь.

- Вот тут ты ошибаешься. Да и не в суде дело.

- В чем же?

- В том, чтобы иметь внутреннюю уверенность, что ты на верном пути. Когда ищешь решение, важно знать, что оно существует.

- Понятно. Если знаешь ответ, то решение легко подогнать под него.

- Вот что-то в этом роде... Скажи, а со Свеаборгом у вас...

Сомов резко выпрямился в кресле.

- Что? Что-нибудь случилось? Говори!

Я вздрогнул от этого крика и поразился перемене в настроении Сомова.

- Видишь ли, нет полной информации, но...

- Какой информации?! Говори - я имею право об атом знать.

- Да это, в общем, не секрет. С Марса сообщили, что Свеаборг пытался покончить жизнь самоубийством.

- Он жив?

- Четверо суток назад получили сообщение, что он в очень тяжелом состоянии. Сейчас - не знаю.

Сомов стиснул голову руками.

- Я чувствовал,- прошептал он, - я знал... Боже мой! Как страшно... Как в бездну!..

Он еще некоторое время сидел, обхватив голову руками и покачиваясь из стороны в сторону. Потом выпрямился и посмотрел на меня в упор. Мне показалось, что тоска в его глазах вот-вот уйдет за грань сумасшествия.

- Вот так, - произнес он. - За все надо платить.

- Извини, я не знал, что вы были так близки.

- Мы? Близки?! Свеаборг - это я!

Я решил, что Сомов действительно сошел с ума. Просто по-человечески реагировал на его состояние. Не было времени анализировать и сопоставлять...

Наверное, крик Сомова был слышен в гостиной, потому что дверь в комнату открылась, и на дороге появилась бледная Мариша. Она бросилась к Сомову и обхватила его голову.

- Что, папа? Опять? Боже мой, ну сколько же это еще будет продолжаться!.. А вы, - она бросила гневный взгляд на меня, - вы зачем здесь!?

- Мариша. Мариша! - сказал Сомов с надрывов. - Ну, что ты, маленькая... Все уже, все... Он тут непричем.

- Что случилось, папа?

Я оглянулся - в дверях стоял Вовка и этот Вовка был грозен, как Зевс-громовержец. Я почувствовал себя полным мерзавцем.

- Все, все дети, - сказал Сомов, вставая. - Просто твой отец сообщил мне, что погиб мой друг.

- Дяда, Уве? - сказала Мариша. - Дядя Уве умер? Да, папа? Это правда?

После этого начался какой-то кошмар. Сомов и Вовка пытались успокоить Маришу, я суетился вокруг, проклиная себя, Спиридонова и всю эту банду идиотов из ГУКа. Чего стояли любые расследования по сравнению со слезами бедной девочки!

Наконец, все улеглось, и тут я заметил, что Сомов как-то отошел на второй план, а на первую роль выдвинулся мой Вовка, бережно обнимавший всхлипывающую Марину. Он гладил ее по волосам и бормотал что-то успокаивающее...

- Ну что, мужики, - сказал, наконец, Сомов. - Пойдемте, помянем нашего Уве. Он был настоящий... И Господь отпустил ему выше человеческой меры.

Глава 9

С Сомовым мы распрощались дружески. То, что я сообщил о Свеаборге, он, кажется, упрятал куда-то внутрь себя и внешне выглядел как обычно. И чувства юмора не утратил.

"Вот смотри, - сказал он мне напоследок, - никто сейчас не верит в переселение душ, и раньше не верили, пока Христа не распяли. Отчего люди такие недоверчивые? Обязательно им надо кого-нибудь распять..."

Вовке он сказал с намеком:

"Володя, я надеюсь, что этот салат был не последним. Что же касается ЯДУ, то ими не следует пренебрегать ни в коем случае. Если нужны консультация - я к твоим услугам."

Вовка очень чинно простился с Маришей. Они стояли несколько в стороне, и у меня сложилось впечатление, что это знакомство не пройдет для них бесследно...

В стратоплане мы с Вовкой не общались. Он сидел надутый и делал вид, что читает какую-то книжку. Я приводил в порядок свои мысли. Констатировал следующее. Первое: родственные отношения между Сомовым и его якобы приемной дочерью абсолютно достоверны. Второе: биологический возраст этого Сомова не соответствует его поведению, но зато его "психологический" возраст и манера поведения скорее соответствует возрасту от пятидесяти до шестидесяти, то есть как раз тому, в котором находился погибший Сомов. Третье: реакция Сомова на сообщение о самоубийстве Свеаборга и, в частности, его фраза: "Свеаборг это я", пожалуй, несколько выходит за рамки обычной реакции на гибель близкого человека, друга или родственника. Он, несомненно, ожидал чего-нибудь в этом роде и, более того, в таком исходе усмотрел какую-то опасность для себя. То есть, Сомов ощущал в себе что-то неладное, какие-то признаки чего-то.., развитие какого-то процесса... или болезни?..

На этом пункте я застрял, безуспешно пытаясь сформулировать его так, как если бы писал отчет для Спиридонова. Спиридонов всегда говорил: "Ты мне мозги не пудри своими рассуждениями - излагай факты документальным слогом". Обычно получается, что если "документальным слогом" изложить не удается, то и факты - не факты и выводы с душком.

Мы прибыли домой поздно вечером, поужинали и тут у нас с Вовкой состоялся следующий разговор:

- Слушай, батя, - сказал он, - а тебе не кажется твоя деятельность аморальной?

- Что?

Вовка вывел меня из того состояния, которое я именую "следственная прострация". То есть из состояния, когда мозг уже не порождает новые идеи, а только периодически заменяет в мыслях одни слова другими. И смысл его вопроса не сразу проник через уши в мою подкорку. А когда проник, я сказал грозно:

- Что ты мелешь?!

- Я хочу сказать, что так нельзя. Они ведь думали, что мы приехали в гости. А ты, оказывается, "работал".

- Кто думал?

- Мариша, во всяком случае.

- А я с ней, как ты выражаешься, и не "работал", - сказал я.

- Врешь, - сказал Вовка и уставился на меня с прищуром. Так мог смотреть только один человек - мой отец. Что он и делал в детстве, уличая меня во лжи. И я всегда, сколько помню, краснел. Я бы и теперь покраснел, но увы... Он меня, что называете, достал. Я именно "работал" и именно с Маришей.

- Ну-ка вали спать! - приказал я. - Ишь ты, распоясался!..

Это уже был и не метод, и не средство. Просто я растерялся и нажал на рефлекс по старой памяти.

Вовка усмехнулся и глубокомысленно кивнул.

- Стареем. Впадаем в детство.

- Давай, давай... Бери фонарик и катись.

Когда Вовка был маленький, я в девять вечера загонял его в постель и тушил свет, он же приспособился, добыл фонарик и каждый вечер читал в кровати, укрывшись с головой одеялом. Я это знал, но проявлял либерализм. А вот жена...

- Ладно, - сказал Вовка, - я ухожу. Но имей в виду, когда я женюсь - а это случится скоро - я не воспользуюсь твоей методикой воспитания. Это и будет тебе суровой карой.

- Что ты тут болтаешь? - изумился я. - Женится он!.. Я тебе так женюсь - не обрадуешься.

- Браки можно заключать, начиная с возраста восемнадцать лет. Мне - двадцать. Так что уж извините... И потом, ты ведь меня свататься возил.

- Но позвольте, - возопил я, - это же не афишировалось! В самом деле... Нет, я мог, разумеется, предполагать.., но чтобы в таком темпе решать вопрос - и в мыслях не держал.

- Мы были откровенны. Установили общность взглядов на семью. Выявили взаимную симпатию. Таким образом, я не вижу препятствий.

- А любовь? Как быть с ней?

- Любовь, батя, штука неосязаемая. Ее пути неисповедимы... И потом, я уже был влюблен раза три. Пора и остановиться.

- В твои годы я был осмотрительнее, - заметил я, давая понять, что готов перейти от тоталитарных методов к демократическим и обсудить проблему за круглый столом.

- Я учту твои пожелания, - сказал Вовка, давая в свою очередь понять, что отныне суверенитет будет его флагом в борьбе за права.

И отправился спать.

Я же с утра я отправился в отдел, имея намерение обсудить с группой план расследования. Однако Спиридонова не отказалось на месте. Одинокий Зураб сидел за своим столом и листал мою папку. Судя по всему, он делал это уже в десятый раз.

- Ну, что? - спросил я. - Какие новости?

- Никаких. Сюняев молчит, а Спиридонов вчера срочно вылетел на четвертую станцию навигационного обеспечения.

- Сюняев вообще не выходил на связь?

- Нет.

- Странно... А Спиридонова какой леший вывел на орбиту?

- Очень серьезная авария на четвертой. Какой-то взрыв. Детали пока не известны.

Детали стали известны после того, как в отделе появился Спиридонов. Редкий кадр: он был красен, как вареный рак и зол, как черт. Вместе с ним явился Карпентер.

- А-а, Гиря, - сказал Карпентер. - давненько не видились... Четвертая приказала долго жить. Четыре покойника.

- Что там стряслось?

- Устанавливают. Работает комиссия. Но, боюсь, долго будут устанавливать, потому что от станции остались, как говорят, рожки да ножки в виде фрагментов, разлетевшихся с места события в разные стороны.

- Как это - фрагменты? Станция-то приличная. А сколько обслуживающего персонала было на борту?

- Восемь человек. Четверо спаслись чудом. Двое в боте ушли на ремонтные работы, а еще двое копошились на поверхности. Их, правда, тряхнуло крепко и разметало в разные стороны, но скафандры выдержали.

- Кончайте там болтовню, - заорал Спиридонов из своего кабинета, - заходите сюда - будет оперативное совещание.

Мы зашли и расселись.

- Вот смотрите, до чего доводит разгильдяйство. Четыре трупа - раз. Станции нет - два. А три - это те последствия, которые наступили в результате взрыва. Такого количества мусора в орбитальных коридорах мир еще не видывал! Нарушены коммуникации связи, помехи из-за отражения радиоволн возросли на порядок, блокированы пассажирские и грузоперевозки. Как это называется?

- Василий Васильевич, это не мы, - сказал Зураб.

- Если бы это были вы - я бы вам уже давно головы поотрывал... Ну, я доберусь до этих начальничков! Интересно, откуда на станции взялось то, что смогло взорваться? Его там в принципе не должно было быть! А ведь было. Как думаете?

Мы, разумеется, никак не думали.

- Толку с вас, как с козла молока, - заключил Спиридонов. - Только и умеем, что задницы другим подтирать.

- А надо? - поинтересовался Зураб.

- Надо хвосты крутить. А уж если подтирать, так наждачной бумагой... Ладно. Следствие по станции будет вести Карпентер. Свяжись с Тараненко и потребуй, чтобы все материалы оседали у тебя.

- Так они и разогнались, - буркнул Карпентер. Оперативники сроду тянут до последнего.

- Ты, Эндрюша, если по-русски не понимаешь, то я по-английски могу повторить. Зураб - переводи, я сказал: потребуй, а не попроси. Оперативники... От моего имени потребуй. А если будут проволочки, пиши докладную Шатилову.

- Будет исполнено!

- Вот так-то... Теперь о некоторых отдыхающих. Ты, Гиря, мне это прекрати! Вот кончишь следствие - изволь, а пока не кончил - изволь работать.

- Я, Василий Васильевич, проводил отпуск в интересах следствия.

- Почему от Сюняева нет никаких результатов? Где сейчас Штокман?

- Понятия не имею. Я его не посылал.

- Посылай шифровку на Марс. Сюняеву - выговор. Штокману неудовольствие.

- С удовольствием, Василий Васильевич.

- А тебя предупреждаю о неполном служебном соответствии. Ты должен руководить следствием, а сидишь, не куешь, не мелешь.

Дав нам разгон, Спиридонов успокоился, позвонил куда-то и, отпустив Карпентера, предложил доложить, как я провел отпуск. Я не стал углубляться в подробности и изложил только суть.

- Кто сварил? - поинтересовался Спиридонов, когда я рассказал о цели визита к Сомову.

- Кикнадзе.

- Вот так надо работать! Головой надо думать, а не бегать туда-сюда. Уже две недели бегаем, а результатов - кот наплакал. Что скажешь?

- Дело сложное, - сказал я, сделав обиженное лицо.

- Было бы простое - я бы его себе взял. Я люблю простые дела. Они чем хороши: раз, два и в дамки!.. А сложные - нет. Сложные я буду тебе поручать. Вот когда научишься сложные расследовать - тогда пожалуйста. Дам простые. Три штуки. Нет, две - три тебе жирно.., - Спиридонов покрутил носом. И что, говоришь, на пятьдесят лет тянет?

- Да, - подтвердил я. - Чувствуется. Зацепится за что-нибудь и тоже, вот, примерно, как ты, Васильевич, мусолит его, мусолит. Оно уже протерлось и блестит во всех местах, а он все не бросает.

Это была месть.

- Да-а.., - протянул Спиридонов, - и вот так каждый щенок тебя учит... Не понимаешь ты, Гиря, что раз он мусолит значит человек основательный, а не какой-нибудь вертихвост. Нет, рано тебе еще простые дела давать.

- А мне? - поинтересовался Кикнадзе.

- И тебе рано. Ты Свеаборга прокрутил? Что узнал?

- Мало. Надо еще встретиться кое с кем, а приходится здесь Сюняева дежурить.

- Сюняев - подлец! Что творит, а?.. Так что там у Свеаборга?

- Данных о его психологическом состоянии не густо. Он два месяца лежал без сознания, а потом особых проблем с ним не было. Данные о состоянии Свеаборга до аварии почерпнуты из материалов полугодовых стационарных обследований. Здоров и годен без ограничений. Аномалий нет. Психологических отклонений нет. Ничего нет!

- А почему у него не было детей?

- Не знаю, - растерянно сказал Зураб.

- А почему не знаешь?

В этот момент забурдел видеофон, и из диспетчерской сообщили, что получена шифровка с Марса.

- Кто передал? Сюняев?

Ответили, что Сюняев.

- Сходи, Зураб, - попросил Спиридонов.

- Есть, шеф.

Зураб ушел.

- Вот что интересно, - задумчиво сказал Спиридонов, - я Сюняеву шифровки не заказывал. Что это он? А? Как думаешь?

- Наверное что-то расковырял...

Шифровку я подшил в дело. Послание начиналось так:

"Начальнику следственного отдела 2-го сектора ГУК майору Спиридонову, следователю по особым делам Гире. Материал ограниченного доступа, копирование с разрешения указанных лиц."

Когда Спиридонов читал эту чушь - у него чуть глаза не вышли из орбит. Во-первых, он не имел звания вообще и майора в частности - звания присваиваются только в военизированных организациях, каковой является, например, Департамент Общественной Безопасности. Во-вторых, я не являлся следователем по особый делам. В-третьих, никаких материалов ограниченного доступа в ГУКе не существует, хотя, впрочем, существуют материалы с доступом по особому разрешению, то есть с ведома определенных лиц. И, наконец, относительно копирования - оно регламентируется только для документов, то есть материалов, снабженных печатью. Разумеется, все это было совершенно в духе Сюняева - оный Сюняев без тени сомнения, ставил на свои донесения разного рода грифы, как-то: "совершенно секретно!", "по прочтении сжечь без остатка" и тому подобную билиберду, за что неоднократно подвергался разного рода экзекуциям по линии Спиридонова. Последний, увидев однажды это "сжечь без остатка", запомнил и при очной беседе с Сюняевым предложил прочитать донесение и исполнить предписание буквально. Сюняев его сжег, пепел размазал по полу, затем принес ведро воды и вымыл кабинет начисто. Спиридонов сохранял молчание в течение всей процедуры, а в конце заявил уважительно, что Сюняев достойный соперник и блестящий конспиратор.

Сюняев, однако, не зря торчал на Марсе. Вот что он сообщил:

"Доношу до вашего сведения следующее. Подследственный Уве Свеаборг (в дальнейшем просто Свеаборг) - прибыл на Марc рейсовым пассажирским лайнером 12.03... г. Предлог: медицинская реабилитация в пониженном поле тяжести. Официально он продолжал числиться в летном составе Марсианской флотилии, однако не поддерживал почти никаких контактов с коллегами. Жил уединенно. Никаких особых связей (дружеского или сексуального характера) я не зафиксировал. По отзывам лиц, имевших контакты со Свеаборгом, в повседневном общении вел себя ровно, корректно, в беседы, споры и дискуссии не вступал. Регулярно (раз в неделю) подвергался медицинскому освидетельствованию. Данные подтверждают, что его физические кондиции постепенно улучшались. Однако, все без исключения врачи утверждали, что Свеаборг постоянно находился в каком-то рассеянно-подавленном состоянии, хотя сохранял полное самообладание.

Заслуживают быть отмеченными два эпизода. Во время случайной встречи с одним из своих бывших коллег по службе Свеаборг будто бы не узнал последнего. Я лично встречался с указанным лицом - первым пилотом лайнера "Мериленд". Он сообщил, что встреча протекала довольно странно. Свеаборг сделал вид, что он нездоров, и начал исподволь выяснять детали их прошлого общения. А потом неожиданно будто очнулся, припомнил какойто смешной эпизод, назвал имена двух общих знакомых, поинтересовался, кто где служит, и так далее. Расстались дружески, но что поразило пилота Свеаборг не ответил традиционным среди летного состава прощальным приветствием (нечто вроде салюта или отдания чести). Ритуал этого приветствия соблюдается всеми, и является как бы пожеланием удачного полета, а пилот как раз уходил в рейс и сообщил об этом Свеаборгу. Встречаясь с приятелями, знавшими Свеаборга, он рассказал о встрече, высказав недоумение, а позже один из них рассказал ему, что тоже встречался со Свеаборгом, и тот, прощаясь, демонстративно его приветствовал обычным жестом. Разумеется, этому не следует придавать какое-то особое значение, но, как я выяснил, небрежное приветствие, а тем более, нежелание приветствовать среди летного состава - а это народ суеверным и мнительный - равносильно пожеланию "чтоб ты гробанулся". Причем, особенно тщательно этот ритуал соблюдают пилоты и навигаторы, а Свеаборг - пилот-дальнорейсовик с десятилетним стажем.

Второй эпизод имеет характер несколько комичный, но в той же степени и зловещий. Во время полета к Земле в качестве пассажира балкера "Нобиле" Свеаборг оказался запертым в каюте по причине аварийного срабатывания механизма замка. Связь с ним, однако, сохранялась, и повел он себя очень странно. Свеаборг не находил себе веста, утверждая, что реактор "работает не в режиме" и что его, якобы, держат в неизвестности относительно аварии, которую терпит транспортник. Реактор, по утверждению бортинженера, работал безукоризненно. После того, как Свеаборга освободили, он ринулся сначала в рубку, устроил сцену - капитану, а потом взял бортинженера за шиворот (при том, что бортинженер был его на голову выше), потащил в реакторный отсек и заставил изъять из активной зоны реактора один из топливных элементов. Самое интересное, что уже в орбитальном полете во время техосмотра бригадой обслуживания выяснилось, что элемент был, так сказать, на излете. То есть, Свеаборг, быть может, предотвратил реальную аварию. Для чего Свеаборг летал на Землю - осталось непонятным. Медики ему не запрещали, но для них оказалось новостью то, что он совершил полет туда и обратно транспортными рейсами. Дело в том, что у транспортников более жесткие режимы перегрузок.

Я так подробно останавливаюсь на этих эпизодах, потому что другие, заслуживающие внимания, мне просто неизвестны. Свеаборг вел очень замкнутый образ жизни, и людей, имевших с ним хоть какие-нибудь отношения, буквально единицы!

Возвратившись на Марс Свеаборг прошел очередное обследование и заявил, что бездельничать больше не намерен, а намерен предложить свои услуги экспедиции, исследующей кальдеру знаменитого марсианского вулкана Арсия Монд. Чем его привлекла данная экспедиция - неизвестно. Медики, как ни старались, не смогли найти противопоказаний, и Свеаборг был отпущен на свободу, с условием раз в месяц показываться врачам и не подвергать свой организм перегрузкам. Свеаборг выполнил только первое условие. Ровно через месяц он был доставлен в центральный марсианский травматологический центр с черепно-мозговой травмой и переломом позвоночника. В клинике Свеаборг прожил еще четверо суток и вчера скончался. Я присутствовал при вскрытии.., то есть, черт его знает, как называется эта процедура! Я своей подписью засвидетельствовал факт смерти, как представитель сектора безопасности ГУКа. Обстоятельства, повлекшие за собой гибель Свеаборга, следующие.

Свеаборг работал в группе планетологов, осуществлявших геологическую (марсологическую?) съемку кальдеры вулкана. Я связался с руководителем группы и попытался выяснить, как пилот-навигатор оказался в его группе? Руководитель был озадачен такой постановкой вопроса и заявил, что Свеаборг имел серьезную геологическую квалификацию, в чем он убедился лично, а про пилота ничего не знает. Он же поведал мне, что произошло в кальдере и чему он, опять же лично, был свидетелем.

Высота кольцевых гор вокруг Арсии достигают высоты 27 километров. Внутренняя область кратера чрезвычайно труднодоступна и особого геологического интереса не представляет. Наибольший интерес у геологов вызывает подножие кольцевых гор с внутренней стороны, ибо там всякие процессы и следа вулканической деятельности, от которой они просто шалеют. Однако местность и климатические условия там - не приведи Господи, и люди, работающие в экспедиции, проявляют массовый героизм. По-моему, там собрались одни помешанные...

Но, перехожу к сути. Группа из четырех человек, в составе которой был и мой информатор, и Свеаборг, отправилась из базового лагеря к подножию горы Пальмера - одной из двух высочайших марсианских вершин. Средство передвижения гермоскаф на гусеничном ходу. Двигались медленно сначала по ложбинам между дюнами, потом вышли на каменистое плато. Прошли километров двадцать - двадцать пять и наткнулись на достаточно ровное русло лавового потока. Решили двигаться дальше вдоль этого русла. Прошли еще километров пять, но тут гермоскаф вдруг клюнул носом и провалился таким образом, что образовал с поверхностью угол градусов сорок пять. Попытки вывернуться ни к чему не привели. Свеаборг через верхний люк выбрался на поверхность, произвел осмотр, пришел к неутешительным выводам и хотел уже возвращаться, но в это время пилот-механик решил попробовать выбраться из ловушки еще раз. В результате гермоскаф просел еще глубже и встал почти вертикально. При этом оказались блокированными все три люка: основные - верхний и боковой - и нижний технологический. Таким образом, экипаж оказался замурованным в гермоскафе, а Свеаборг мог наслаждаться свободой, но только пока не кончится запас кислорода. Ситуация сложилась критическая. Открыли задний иллюминатор, но он был годен только для непосредственного общения. Связи с базовым лагерем не было, поскольку авария произошла в каньоне, да хотя бы и не так - все равно мощности радиосредств скафандра Свеаборга не хватило бы. Обсудив ситуацию, решили, что вероятность добраться ему одному до базового лагеря весьма мала. Возле гермоскафа, по крайней мере, он мог пополнять запас кислорода, а по дороге может всякое случиться. Короче, приняли решение сделать попытку освободить верхний люк. Свеаборгу подали вибромолоток, и он принялся долбить породу. Когда он выдолбил полость, достаточную для того, чтобы откинуть крышку люка, изнутри на нее поднажали, и она действительно откинулась. Но в этот момент гермоскаф "сыграл" вбок и каким-то выступом ударил Свеаборга по шлему скафандра, он упал, а при дальнейшем движении машины этим же выступом его пригвоздило к поверхности. При этом люк окончательно освободился, и те трое, что сидели внутри, смогли выбраться наружу. Что происходило дальше, мне известно только в общих чертах. Гермоскаф подперли обломками скалы, потом извлекли (а точнее, выдолбили) Свеаборга из-под него, потом вспомнили про сигнальные ракеты и про сигнальный радиозонд. Запустили и то, и это, и собрались нести раненого на себе в лагерь. Им повезло: зонд передал SOS , а вспышки ракет заметили и прислали спасательный флайбот. В общем, штатные аварийный средства продемонстрировали свою эффективность, но Свеаборгу, увы, от этого легче не стало...

Следует отметить, что стечение обстоятельств просто удивительное. Зондаж грунта под гермоскафом показал наличие карстовой полости тридцатиметровой глубины. Если бы они провалились туда - было бы четыре трупа, да и вообще их вряд ли бы нашли. Длина волны сигнала зонда неизвестно почему совпадает с одной из частот, на которой ведутся передачи по радиорелейным сетям - глупость уникальная, потому что на этой частоте никто эфир не прослушивает, а сам сигнал воспринимается как помеха закодированным посылкам. Хорошо, что радист базового лагеря сообразил, что источник помех локальный, и засек его координаты. Что касается ракет, то случись пылевая буря, никто бы этих вспышек не заметил. В общем, есть что инкриминировать, и я уже вышел на координатора по безопасности с предписанием.

Таким образом, слухи о самоубийстве действительности не соответствуют. Но, как говорится, нет дыма без огня... Удивительно, что Свеаборг прожил еще целую неделю после инцидента! Удивительно, что скафандр не разгерметизировался. Но самое удивительное, что Свеаборг перед смертью приходил в сознание и продиктовал сестре, так сказать, предсмертную записку. Сестра записывала дословно - содержание привожу полностью:

"Марта прости... Мы были... Но этого нельзя!.. Мариша... Теперь уже поздно, но все равно... Калуце передайте, что Свеаборг погиб. Мы не смогли... Обстоятельства... Я не виноват... Я его убил и теперь не имею права жить... Обязательно передаете Калуце! Мариша должна знать... На Вавилове в шестом... кессоне."

Дальше сестра не смогла записывать, потому что у раненого начались конвульсии, и необходимо было сделать инъекции, чтобы снять боль и успокоить. Больше в сознание Свеаборг не приходил и через два часа скончался.

Среди его личных вещей я обнаружил блокнот, и когда прочел, что там записано, у меня чуть крыша не поехала (извини, Васильевич, но я стараюсь передать свои эмоции они тоже источник информации). Весь блокнот доставлю лично или передам с нарочным. Большая часть листов из блокнота вырвана, а из оставшихся записей привожу наиболее яркие отрывки.

Отрывок первый, текст на русском языке:

"... Свеаборг себя никак не проявляет. Что делать - не знаю. Впору вешаться. То, что мы сделали - преступление. Человек - суть единство тела и духа, а мы покусились на это единство... Что я плету? Вероятно, это чушь, но что мне остается делать?.. Ловлю себя на том, что ощущаю желание как-то материализовать свое бытие, манипулируя реальными предметами, а вот эта писанина помогает избавиться от навязчивого ощушения бесплотности. Пусть тело мне не принадлежит, но ведь мысли, а точнее, строчки на бумага это мои мысли и мои строчки. Хотя, наверное, это не совсем так. Свеаборг есть, он здесь на задворках мозга. Где? Спрятался в подсознании? Откуда мне знать, быть может я владею одной половиной мозга, а он - другой, и эти полушария самоизолировались. Но тело - руки, ноги, вся моторика подчиняется мне, а регуляция, как говорил Калуца, обеспечивается спинным мозгом... Господи, не сумасшествие ли это?! Но я проверял реакцию окружающих. Она нормальная. То есть, со стороны я кажусь цельной личностью. Где же Свеаборг? Почему не проявляет себя? Ведь Сомов говорил, что у него (у них?) все иначе. Они сумели как-то объединиться, или по очереди... Но ведь так невозможно! Значит, они обмениваются информацией, иначе со стороны... Да, верно, прав Калуца, такого рода вещи и раньше случались. Раздвоение личности при шизофрении. Пишу специально, может быть я просто не знаю, а Свеаборг иногда захватывает сознание - я в этот момент просто не существую! Уве, если так, пиши тоже. Ну что делать, брат, если такое случилось?! Жить-то надо как-то. Может быть, мы научимся со временем, привыкнем друг к другу..."

Отрывок второй, более поздний. Почерк тот же, текст на русском.

"Ты уже понял, Сомов, что происходит? Мы существуем в режиме разделения времени. Но не совсем. Подсознание у нас общее. Я, как видишь, свободно изъясняюсь по-русски. То есть, я - это уже не совсем я. А ты?.. Но почему я бываю так редко? Переключение сознания происходит для меня максимум на сутки. Черт побери, как бы мне совсем не рассосаться! Бодрее, Сомов! Чтобы ты не сомневался в моем существовании, продолжаю по-шведски..."

Далее текст по-шведски - примерно полстраницы. Почерк иной.

И далее прежним почерком:

"Уве, я не понимаю по-шведски! Попробуй установить, не связаны ли акты переключения с какими-то внешними факторами. Возможно, этим можно управлять!".

Далее вырвано страниц десять. Продолжение:

"Женя, не будь наивным - идет какой-то необратимый процесс и остановить его нельзя. Я выпрыгиваю из небытия все реже и реже. Всякий раз ситуация совершенно новая, но не успеваю я привыкнуть к этой, как все меняется, и я снова вынужден мучительно искать концы, за которые можно ухватиться. Я - на пределе. Приятно заглянуть в калейдоскоп, но жить в нем - ад! Обычный человек, вероятно, и не подозревает, какой уникальный подарок - непрерывность бытия (подчеркнуто дважды - Сюняев). А у меня... Я непрерывно просыпаюсь не там, где уснул, и не могу ложиться спать по своему желанию. Тебе это знакомо?"

"Да, но, вероятно, не в полной мере. Раньше - чаще. А теперь провалы во времени все меньше и меньше, а сами они все реже... Я краду у тебя жизнь. Сначала взял тело взаймы, а теперь и вообще обнаглел".

"Не казнись. Какие могут быть счеты между старыми приятелями. Дело идет к концу, и скоро, думаю, ты останешься один. Я просто уже не выдерживаю этого бешенного темпа смены декораций и понемногу начинаю сходить с ума. Послушай, Евгений, вероятно, все дело в психологическом несовместимости или в генетической памяти (? - Сюняев). Вспоминай, были ли между нами трения до аварии?"

"Особых трений не было... О чем ты говоришь, Уве! Мы отлично уживались в составе трех экипажей".

"Сомов, не валяй дурака. Вспоминай! Должна же быть причина. Пойми, у меня просто нет времени (подчеркнуто Сюняев) вспоминать. А может быть наши личности так велики, что не умещаются в одной черепушке? Я ду..." (текст оборван - Сюняев).

"Уве, наше общение с моей стороны напоминает шахматную игру по переписке. Сделал ход - ждешь три дня ответ. За это время выясняется, что есть лучшее продолжение. Я буду высылать не ходы, а целые варианты. Не возражаешь?"

Вырвано, несколько страниц. Далее:

"Женя, больше не могу... Не успеваю порой даже прочесть твое послание. Пиши короче и самое важное. Где мы? Что мы делаем? Суть! И еще, я хо..." (текст оборван - Сюняев).

"Я жду - дата" (до полета на Землю - Сюняев).

"Жду по-прежнему - дата" (то же - Сюняев).

" Женя, вырвись на Землю! Хоть на минуту оказаться там... Боже мой, я схожу с ума!.. Хочу увидеться с Мартой. Отвези меня!.. Калу..." (текст обован - Сюняев).

"Уве, что Калуца? Я жду!"

"Надо встретиться с Сомовым и Калуцей. На Землю!"

Вырвано несколько листов.

"Уве! Ты что-то понял? Что? Жду непрерывно! Блокнот и ручка всегда в нагрудном кармане. Завтра улетаю на Землю. Правильно? Ответь хоть как-нибудь. Да - плюс. Нет - минус. Или перегни страницу".

Вырвано еще несколько листов.

"Уве, почему молчишь? Что-то не так? Что случилось?"

Следующий лист до половины оборван. На оставшейся части почерком Свеаборга:

"Женя, я... Вавилов - шестой - кессон!!!"

Дальше в блокноте только чистые листы. Блокнот доставлю лично. Мало ли что... Привет коллегам! Сюняев.

Р.S. Штокман ведет переговоры на предмет обследования "Вавилова". Выясняются интересные детали. "Вавилов" никуда не улетает, а каким-то удивительным образом попал на эллиптическую орбиту с большим эксцентриситетом. Сейчас он идет в перигелий. То есть, я не знаю точно, но все начальники многозначительно помалкивают или сидят, потупив взор. А через пару лет войдет в зону Приземелья. Забавно, не правда ли?

Надо раскочегаривать вопрос. Помогите Штакману, надавите на кого-нибудь!"

Глава 10

Я изучал "шифровку" Сюняева в течение суток, после чего утром позвонил Спиридонову и предложил собраться.

- После обеда, - сказал Спиридонов.

- А почему не сейчас?

- А потому, что "потому што" оканчивается на "ушто", туманно пояснил он и отключился.

Я позвонил Кикнадзе и мы обсудили кое-какие мероприятия. Потом я позвонил в архив и попросил найти кое-какие материалы. Но, откровенно говоря, подобного рода "кое-какая" деятельность мне очень не нравилась. За нашей спиной какие-то лица занимались какими-то странными делишками, и было понятно, как дважды два, что ситуацией мы не владеем...

Спиридонов открыл совещание следующим незамысловатым образом. Он прихлопнул ладонью по столу и сказал:

- Так. Все молчат! Говорю я. Первое: послание Сюняева я читал, хотя и не анализировал. На это нужно время, а у меня его нет. Не знаю почему, но оперативная обстановка за последнее время осложнилась и, притом, весьма. То есть, факты нарушения всего подряд посыпались, как из рога изобилия. Я далек от мысли, что нарушения кем-то инспирируются... Что? Ну, черт с вами, подстраиваются, устраиваются или делаются специально. Скорее всего, их перестали скрывать. Это значит, что, с одной стороны, раньше их скрывали, а мы хлопали ушами, и, с другой стороны, кому-то срочно понадобилось нас занять мелочевкой. Выводы? Кикнадзе!

- Хорошенькое дело!..

- Гиря!

- Нам пытаются диктовать политику, - сказал я многозначительно. - Втягивают.

- Не думай, что ты такой умный, - буркнул Спиридонов. Просто у Зураба не было времени на размышления. Но вывод верный. Втягивают. И мы в нее втянемся!

- Мы в нее уже втянулись, - заявил Зураб. - Где Карпентер?

- Где надо. Пишет заключение по четвертой орбитальной. Позже подключится я вам, если потребуется. Ты, Кикнадзе, садись и начинай писать трактат об этом деле. Идея такова. Сколько и какие люди будут работать по делу - неизвестно. Необходимо иметь возможность вводить их в курс. Поэтому факты, гипотезы, соображения, предложения. И чтобы мухи от котлет отличались. Ясно?

- Так точно!

- Постарайся все систематизировать и разложить по полочкам. Но не мудри. То есть, мудри, но на отдельных бумажках. Отдельно - установленные факты, отдельно концепции, отдельно - выводы и отдельно - предложения. Вся бухгалтерия - на тебе. Ты, Гиря, - Спиридонов для верности указал на меня пальцем, - ты займешься оперативном деятельностью в области Калуца - Сомов - Шеффилд и иже с ними.

- А кто будет вести дело? - возмутился я.

Спиридонов хмыкнул.

- Дело, похоже, такое простое, что вести его буду теперь я. И я же буду его официально представлять в компетентные органы... Обиделся?

Я, в общем-то, не обиделся, я уже понимал, что это дело может вести только один человек - Спиридонов. Потому что только он один среди нас имеет вес в верхах. Ибо, чтобы заткнуть рот мне, достаточно было, вероятно, Шатилова или Кузьмицкого. А вот кто может затянуть рот Спиридонову - я даже представить не мог.

Но на всякий случай я сделал вид, что оскорблен до глубины души.

- И правильно, что не обиделся, - заявил Спиридонов, игнорируя мой вид. - Свои люди - сочтемся. Теперь второе. Первое. Смерть Свеаборга - это серьезный удар. Вывод: Сомова надо беречь, как зеницу ока! Как? Не знаю! Но если и он загнется, то... Поэтому ты, Гиря, займешься тем, что организуешь мне встречу с Калуцей.

- А может быть, прямо сейчас с ним связаться?

- Обсудим... Второе. Что за шестой, кессон на "Вавилове"? Ты, Гиря, встретишься с Сомовым. Я понял так, что у тебя с ним есть контакт, и могу предположить, что произошло между Свеаборгом и его женой. Но о чем он беседовал с Сомовым, и Калуцей, мы не знаем. Мы даже не знаем, имела ли место такая беседа. А кто за нас будет это знать? А? Что молчишь? Вы давайте, не молчите, а... того!

- Не было команды шевелить, - сказал Зураб. - Была команда слушать.

- Была команда молчать! Так и молчите... В аспекте "Вавилова" я уже провел работу - этим займется Штокман. Поддержку мы ему обеспечим... А то, ишь, взяли моду!

- Остается Сюняев, - заметил я.

- У Сюняева сейчас пока только одна задача: он должен доставить с Марса блокнот Свеаборга и положить его вот на этот стол, - Спиридонов прихлопнул по столу. - Уточняю: вот сюда. Вот здесь, тут вот, между папкой и аппаратом... Тут ему самое место! И пока он тут не лежит, Сюняев будет его везти до тех пор, пока совсем не привезет. Я понятно объясняю?

- Очень доходчиво, Василии Васильевич, - подтвердил Зураб и выразительно посмотрел на меня, мол, не дразни гусей, иначе он никогда не кончит. - Мы оба прониклись пониманием до глубины души.

- Хорошо, что прониклись. А то бы пришлось еще доходчивее объяснять... Да, мужики, блокнот - это, скажу я вам.., мечтательно произнес Спиридонов. - Я хочу его лицезреть. Я, пока не увижу его воочию, не налюбуюсь как следует, не вчитаюсь в каждую строку - не успокоюсь. А увижу и вчитаюсь - все! Ибо данный блокнот - это единственный на сегодняшний день материальный объект в этом деле... А? Как считаете?

- А нас пустят на него посмотреть? - спросил Зураб.

- Вас? Не всех и не сразу. Только самых достойных. Да и то... Короче, я вожделею этот блокнот, и все тут!.. Так.., Спиридонов вернулся в деловую фазу. - Слово предоставляется Гире. Что может сказать упомянутый Гиря по существу упомянутого блокнота? Выступающий готов?

- Готов. Начинать?.. Блокнот очень интересный. С его появлением все дело прояснилось и, как справедливо заметил предыдущий оратор, перешло в разряд простых...

Спиридонов крякнул, но пропустил удар мимо ушей.

- Обобщая информацию, переданную коллегой Сюняевым, легко прийти к следующим выводам. Некоторым совершенно непонятным образом в теле Свеаборга оказалось целых две личности. Взаимодействие их, поначалу не вполне понятное, впоследствии обрело характер ярко выраженного раздвоения личности на две совершенно изолированные. Одна из личностей принадлежала самому Свеаборгу, а другая, судя по всему, Сомову Евгению Сергеевичу, погибшему при аварии "Вавилова".

Спиридонов благосклонно покивал, и я продолжил:

- Характер взаимодействия этих личностей, как явствует из записей в блокноте, определялся тем, что ни в какой момент времени они не могли проявить себя одновременно. Поведение Свеаборга, в основном, определялось личностью Сомова, а личность Свеаборга захватывала сознание только эпизодически, причем, чем дальше, тем реже, пока, в конце концов, не утратила такую возможность вообще. Случилось это примерно за пять недель до физической смерти Свеаборга, то есть перед его вылетом с Марса на Землю. Что делал Свеаборг-Сомов на Земле, мы не знаем. Известно только, что он встретился со своей женой, то есть с женой Свеаборга и...

- А что, - перебил Зураб, - мы можем ее считать женой? С юридической точки зрения?

- Помолчи, Кикнадзе, - строго сказал Спиридонов. - Будут вопросы к докладчику - тогда и встрянешь. Продолжай.

- Собственно, я уже закончил.

- Ага... Чрезвычайно содержательный доклад! Вопросы у докладчику есть? - осведомился Спиридонов. И сам же дружно ответил: - Есть! Что там с женой?

- Судя по всему, с женой взаимодействовала личность Сомова, что и привело к трагическим последствиям. Возможно, Свеаборг возник на какое-то время, и это ее шокировало.

- Похоже на правду... Зураб, ты встретишься со специалистами. Например, с тем же Щипаченко и... Кто там еще?

- Мистер Хитачи, - подсказал я.

- И с ним. Порознь! Расскажешь каждому все с подробностями. Поинтересуешься мнением как экспертов и просто как человеков. Мнения изложишь и положишь вот сюда, Спиридонов показал на место, ранее предназначенное для блокнота Свеаборга.

- Рассказать все? - поинтересовался Зураб.

- Этим все. Остальным - на твое усмотрение. Если они сочтут возможным, пусть завизируют свое мнение личными подписями.

- Можно вопрос?

- Валяй.

- Сюняев доносит, что Свеаборг и Сомов были до "Вавилова" в составе трех экипажей. Это подтверждается документально?

- Это надо проверить. Я сделаю запрос. Вероятно, так оно и есть. Еще вопросы?

- У меня вопрос к докладчику, - сказал я. - Откуда у Свеаборга квалификация геолога?

- А вот это вопрос! - оживился Спиридонов. - Кто будет отвечать?

- Я, - сказал я. - Вопрос к докладчику - он и ответит. Единственный, кто на "Вавилове" имел квалификацию геолога планетолог Сомов.

- Так что, выходит, их там целых трое собралось? Или больше? А? Что молчите?

- Да-а, - протянул Зураб. - Это, я вам скажу!..

Спиридонов, оцепенев, уставился перед собой.

- Нет, мужики, ну раз, ну два, но не три же четыре, пять! Может быть, это мы тут начали понемногу с ума сходить?

- А кто повырывал листы из блокнота? - вдруг спросил Зураб.

- Кто? - повторил Спиридонов и завертел головой, переводя взгляд с меня на Кикнадзе и обратно. - А я, кажется, догадываюсь кто! Сомову и Свеаборгу это, ясное дело, ни к чему. Но у нас есть Калуца, и этот Калуца мне уже надоел. А теперь вопрос: если это Калуца, то для чего он рвал документ?

- Одно из двух, - сказал я. - Либо он хотел что-то скрыть, либо в изъятых листах он обнаружил какой-то интересный материал.

- А зачем рвать? Бери весь - отдай новый.

- Тогда третье. Он подсунул нам цветочки, а ягодки оставил себе. Он нас провоцировал на активность!

- И своего добился, подлец, - буркнул Спиридонов. - Надо эту шайку-лейку выводить на чистую воду...

- Знаешь, Васильевич, - Сказал Кикнадзе задумчиво, - у меня такое ощущение, что никуда мы их не выведем... Их надо не выводить, а с ними надо договариваться.

- А? Ты так думаешь? А ты, Гиря, как?

- Надо, Васильевич, - согласился я, подумав. - Иначе мы еще год будем ковыряться во второстепенностях, а за это время многое может измениться.

- Так... Работать, значит, не хотите... Хотите сотрудничать. Ну-ну... И меня на это толкаете? Вот я вам задам!..

Спиридонов завел обычную волынку с ерзаньем на стуле, произнесением междометий и неопределенных угроз по неопределенный адресам.

- А тогда на кой черт вы мне нужны? Я и сам с ними договорюсь. Но уж тогда, извините, все пряники мне-е, заключил он свой монолог.

- Так ведь и все шишки, Васильевич, твои будут, - заметил я.

- Да? Ты так считаешь? - озаботился Спиридонов. - А нельзя, чтобы шишки вам, а пряники - мне?

- Нет, - сказали мы с Зурабом почти хором.

- Жаль. Ну, тогда что же... Подсиживаете?.. Ладно, когда поделим шишки и пряники, я вам всем шеи намылю!.. Ты, Гиря, не ухмыляйся - тебе больше всех достанется... Все, завтра летим в Сараево. Я, разумеется, еду инкогнито...

"Инкогнито" по фамилии Спиридонов разместилось в кресле стратоплана и немедленно завело шашни одновременно с бортпроводницей и двумя юными девицами в смежном ряду. Оно рекламировало себя, как мужчину в самом соку, предлагая райское блаженство в тихих и тенистых садах под оливами, смоквами и цитрусовыми всех видов.

- Васильевич, а как ты думаешь, смоква - это растение или животное? - поинтересовался я, улучив момент.

- А что? - спросил Спиридонов шепотом, - я что-нибудь брякнул? Все ведь под смоквами...

Он с деланным испугом оглянулся на бортпроводницу.

- Нет, так, в целом, ничего. Но возраст, а точнее, разница - удручает.

- Х-ха!.. Много ты понимаешь в разницах... Да был бы я помоложе - хо-хо! Ты не смотри, что у меня одно ухо выше другого. Когда я летал на линии Земля-Луна...

Историю про линию между Землей и спутником влюбленных я слышал уже раз сто, поэтому рассеялся до конца полета у предоставил Спиридонову донжуанствовать на свой страх и риск.

Самое интересное, что в космопорте города Сараево нас встретили, отвезли в шикарный, как выразился Спиридонов, "отель" и разместили в апартаментах умопомрачительной роскоши.

Когда я поинтересовался, что все это значит. Спиридонов заявил:

- Да тут, понимаешь, у них прошел слух, что мы с тобой какие-то страшные инспекторы, будем чистить всех в хвост и в гриву. Вот они и стараются нас заранее подмаслить.

- А мы действительно будем их чистить?

- А как же! Служба Общественной безопасности в лице Чарли Пауэлла вручила нам полномочия инспекторов упомянутой Службы на предмет выявления злоупотреблений в сфере применения наркотических веществ и психотропньк препаратов. Мы, Гиря, теперь грозная сила!

Утром, следующего дня Спиридонов куда-то исчез, поручив мне договориться с Калуцей о встрече и встретиться лично с Сомовым. Сомова я нашел по видеофону достаточно быстро и договорился о совместной, трапезе на его площадях во время обеда.

В час пополудни я прибыл на его квартиру. Меня встретила Мариша.

- Здравствуйте, Петр Янович, мне позвонил папа и сказал, чтобы я вас развлекала.

Я смутился. Мне было как-то неловко оставаться с ней наедине после эпизода в кабинете Сомова. Я словно бы заново переживал все перипетии нашего общения, Мариша это заметила и сама помогла выйти из сложного состояния, в которое я попал служебным порядком и не по своей воле.

- Вчера звонил Володя, - сказала она и покраснела, предупредил, что вы приедете... Он часто звонит... Знаете, прошлый раз все как-то вышло неловко. Меня папа отругал...

- За что? - удивился я.

- Он сказал, что вы хотите ему помочь, а я путаюсь под ногами... Я ведь понимаю, что теперь... Они тут собираются, как заговорщики, но ведь так нельзя. Если уж это случилось, то надо, чтобы все как-то прояснилось.., чтобы из этого не делали тайну...

- Да, пожалуй, - осторожно согласился я. - Надо, чтобы это стало проблемой. Тогда можно привлечь специалистов и начинать ее изучать. А так - просто глупо...

- Да, - обрадовалась Мариша, - вы правильно сказали. Просто глупо делать вид, что ничего не случилось. Мы - как страусы...

- А что, Володя - он хвост не распускает? - переменил я тему.

- Распускает. Ругает ваше поколение. Мы, говорит, не позволим бюрократизировать общественную жизнь.

- Он так говорит? - удивился я. - Лихо!

Мариша улыбнулась.

- Он мне уже предлагал руку и сердце.

- Что ж, темпы, так говорится, молодецкие. Но ты имей ввиду, что он уже был влюблен, три раза. Где гарантии...

- В таких делах все зависит от женщины, - сказала Мариша, делая вид, что озабочена приготовлением обеда.

- Да?

Я даже не нашелся, что ответить. Знать бы мне в ее года, что от чего зависит... Да, это для Вовки, вне всяких сомнений, очень важное знакомство. С далеко идущими последствиями.

То, что было сказано вслед за этим, повергло меня в бездну изумления.

- Знаете, - сказала Мариша, - мы с Володей договорились, что я рожу ему ребенка. У нас хорошее соответствие признаков. А остальное - как получится.

Наверное, после этих слов я выглядел несколько глуповато. И долго не мог придумать какой-либо тезис в качестве связующего для продолжения беседы. Но я его таки придумал!

- Мариша, ты так просто об этом говоришь! Но нельзя же, в самом деле, изготавливать детей по плану.

- Я разве сказала "по плану"? И потом, почему нельзя? Почему можно обедать по плану, а детей рожать, как бог на душу положит?

- Но дети ведь очень хорошо чувствуют, что за взаимоотношения складываются между родителями. И каково им будет знать, что они появились на свет божий, как следствие холодного расчета?! Что кто-то вычислял их заранее?

- Может быть, вы и правы. Но, наверное, детям небезразлично, случайно они были зачаты или, наоборот, являются продолжением каких-то закономерных процессов, которые, быть может, и являются сутью того, что называется связью поколений. А иначе получается, что одно поколение уходит, не закладывая в следующее никаких своих устремлений, а другое возникает случайно, перечеркивая этой случайностью все прошлые связи.

- Знаешь, я все-таки полагаю, что связь между поколениями осуществляется через воспитание...

- Наверное, Но ведь человек стремится по возможности уменьшить влияние случайности на свою жизнь. Почему же он не должен делать этого в отношении самого главного своего предназначения - продолжения рода человеческого?

Я был просто потрясен рассудительностью этого ребенка! Единственное, что оставляло место для сомнений, это то, что рассудительность неравнозначна уму. Хорошо, что в этот момент появился Сомов, иначе я погряз бы в сомнениях, а это мне в данный момент было совершенно ни к чему.

- Так вы уже начали? - возмутился он. - А я? О чем идет разговор?

- Да вот, понимаешь, - сказал я, - они тут с Вовкой затеяли родить кого-нибудь, а я...

Вообще говоря, я хотел сбить Сомова с курса и подготовить почву для наступления. А заодно, грешен!, сбить спесь со своей будущей невестки.

Ни то, ни другое мне не удалось.

- Уже решили? - поинтересовался Сомов деловито. - Быстро, однако. Но, в принципе, дело хорошее. Чего, спрашивается, тянуть. Сделал дело - гуляй смело! А то потом в тридцать пять спохватываются, и возраст, и здоровья нет ни черта... Или ты против?

- Я-то что - мое дело сторона.

- Сторона, говоришь? Ну-ну. Они родят и сунут деду воспитывай. А сами смоются в космические дали...

- Вот видишь, папа, у тебя сложился стереотип, свойственный всему вашему поколению. Для вас сначала бездны познания, а дети потом. А надо, чтобы дети стояли впереди всего остального.

- Ты, Мариша, у меня умница! Именно так и никак иначе. Но на первый план я бы, все же, выдвинул регулярность принятия пищи. Хотя бы временно...

Мы очень недурно пообедали, после чего я опять был приглашен в кабинет. Разговор начал Сомов.

- Ну, что? По делу или как?

- По делу, разумеется. Но для начала кое-какая информация.

- С Марса? Свеаборг?

- Да. Он умер.

- Расскажи.

Я рассказал все с деталями.

Сомов не проявил никаких эмоций. Только сделался печален и как-то, я бы сказал, по-особому торжественен.

- Ну что же, - сказал он, - теперь ты знаешь, что имеешь дело с монстром... И какие вывода сделаны на базе полученных сведений? Если, конечно, не секрет.

- Выводы далеко идущие. Спиридонов прибыл сюда для встречи с Калуцей. Я его сопровождаю.

- Да? - изумился Сомов. - А как же реноме?

- А что реноме? С ним все в порядке. Мы делаем свою игру.

- Вот так?.. Интересно...

- Собственно, я имею полномочия - не явно, разумеется, но это предполагалось - поговорить с тобой начистоту.

- Со мной? А почему со мной?

- Мы опасаемся, что с тобой произойдет нечто подобное тому, что произошло со Свеаборгом.

- Та-а-к!.. Хотя, пожалуй, разумно с вашей стороны это предположить... Хорошо, начистоту, так начистоту. Нет. Со мной это УЖЕ не произойдет. Если, конечно, исключить какую-нибудь нелепую случайность.

- Почему ты так уверен?

- Дело в том... Да, - Сомов выпятил нижнюю губу, раздумывая. - В общем, если провести аналогию, то Свеаборг неудачный эксперимент, а я, так сказать, удачный.

- То есть, что?.. - я постучал пальцем по виску. - Вы там, у себя, нашли общий язык?

- Да, где-то, как-то.., - Сомов улыбнулся. - Во всяком случае, не конфликтуем.

Я откинулся в кресле и выразительно на него посмотрел.

- Что? - забеспокоился он, - что-нибудь не так?

- Да нет... Просто не укладывается в голове. Неужели это возможно? Ну, Свеаборг еще туда-сюда. Они там по очереди... А ты, то есть вы?.. Или ты?

- Я, - Оказал Сомов. - Теперь уже я.

- И как ощущения?

- Фантастические! Спорим до драки по любому поводу... Шучу, разумеется. В общем, ничего особенного, как выясняется. Образовалось нечто среднее, хотя, разумеется, жизненный опыт и, так оказать, духовный багаж... Калуца меня истязает, враг, все пытается обнаружить задатки гениальности или чего-то сверхинтеллектуального.

- И обнаруживает?

- Редко. Дело в том, что ему не с чем сравнивать. Он неплохо знал старшего Сомова, а вот младшего - не успел... И теперь локти кусает.

- Послушай, - взмолился я, - ну ты бы хоть на пальцах объяснил, как вы это сделали?

- Не могу.

- Враг! - сказал я.

- Ну что ты... Ни в коем случае! Я бы с открытой душой и легким сердцем, но, во-первых, я и сам толком не понимаю, как это удалось - так, внешний антураж и кое-какие обрывки ученых бесед между Шеффилдом и Калуцей. А во-вторых, - Сомов сделался серьезен, - ты ведь, наверное, понимаешь, что все наши делишки очень плохо вписываются в существующее законодательство об охране прав личности. И до тех пор, пока не появится правовая база, допускающая такого рода вещи, я не имею права даже вякнуть о технологии нашего эксперимента. И не вякну - не проси. Завтра целая орда бородатых юношей начнет уединяться с целью познания тайн психики. Ты этого хочешь? Я не уверен, что эксперимент легко воспроизводим, но вот Калуца мне сказал, что такого рода вещи случались и раньше, только те индивидуумы, которые.., ну, ты понимаешь.., они сочли за благо не афишировать... Например, в этом плане очень подозрительными кажутся некоторые исторические личности - Леонардо да Винчи или, скажем, тот же Эйнштейн. Да и Христос на подозрении...

- Но ведь шила в мешке не утаишь!

- Это понятно. Но ведь надо успеть изобрести какие-нибудь тормоза. Чтобы общество могло контролировать... Откуда ты знаешь, может быть, я для него опасен.

- А ты? Сам-то как думаешь?

- Да черт его знает! Пока, вроде, не заметно. Но на всякий случай у меня в воротнике зашита ампула с ядом.

- Шутник! - буркнул я.

- Шутник.., - повторил Сомов рассеянно. - Шутки шутками, но у меня действительно в столе лежит инъектор с изрядной дозой снотворного. Калуца велел в случае чего не дразнить гусей. И Маришу проинструктировал.

- А она.., она в курсе?

- Разумеется. Приятель твой - молодец. С Маришей все было непросто.

- Я передам, - пообещал я.

- Этого и боюсь. Догадливы все стали не в меру. И особенно в вашем ведомстве. Тут недавно со мной связывался один... Рыжий такой, бодрый.

Я насторожился.

- Рыжий? У нас нет рыжих. Одни серые.

- Ну, тогда разберитесь, кто он такой. По-моему, ирландец. Спиридонова вспоминал и тебя тоже, в контексте... Что, не ваш?

- Н-нет, - пробормотал я. - Слушай, Сомов, надо быть разборчивее в связях!

- Сам-то ты кто? На кого работаешь?! Пока Спиридонова не предъявишь, я вообще тебя не знаю.

- Вот я его и привез на рандеву с Калуцей. С серьезными намерениями.

- Чихал Калуца на его намерения.

- Но-но! Не шибко... Спиридонов - это тебе не какой-нибудь ирландец. У наго полномочия изо всех карманов высовываются. Скрутит, свяжет и к ногтю!

- Он что, большая шишка?

- Недопонял. Ты не знаешь, кто такой Спиридонов?

Сомов фыркнул и сказал пренебрежительно:

- А зачем мне знать? Я знаю, что есть какой-то Спиридонов, который всех нас хочет вывести на чистую воду...

- Спиридонов - начальник следственного отдела сектора безопасности ГУКа. Все, что касается космоса и безопасности - его.

- Да, большой человек, - согласился Сомов, - нам не чета.

- Вот то-то же. Так когда встречаемся? Давай, как-нибудь, завтра, по-хорошему соберемся.

- Возражений особых нет, но надо с Калуцей сговориться. Он мужик норовистый.

На том мы и порешили, после чего я убыл в "отель" дожидаться звонка Сомова. Он позвонил через пару часов и предложил встретиться завтра с утра на его квартире. Калуца будет точно, а Шеффилд - предположительно.

Спиридонов появился поздно вечером. Настроен он был, как я понял, весьма благодушно, заказал какой-то замысловатый ужин и бутылку, как он выразился, "бордо". Я, правда, уже поужинал, но Спиридонов, узнав об этом, заявил, что считал меня до сих пор человеком порядочным, а теперь вынужден ревизовать свое мнение.

- А ты можешь прогнозировать, к каким выводам я приду, если выпью бутылку один? Это не твоих интересах, - сказал он.

Пришлось идти на попятную.

Уже в процессе разливания и закусывания, я выяснил, что Спиридонов весьма расположен поговорить.

- Вот вы, молодежь, не любите с нами, со стариками, общаться, а зря. Чем старше человек, тем он больше нуждается во внимании и дружеском участии. Возраст - не тетка, ума не прибавляет, но, - он воздвиг передо мной свой знаменитый указующий перст, - но возраст делает человека мудрым. А что такое мудрость? А? Мудрость - суть умение находить равновесие между собой и миром... Закусывай, закусывай... Оно хоть и "бордо", но действует аналогичным образом... О чем, бишь, я?..

- О мудрости, Васильевич, - напомнил я.

- Д! Вот!.. И что я о ней выразил?

- Что она - суть умение и равновесие.

- Да?.. А что? Как считаешь?

- Что-то в этом есть, - сказал я глубокомысленно. - Но что именно - неясно.

- Ишь, чего захотел! Чтобы сразу - и ясно. Не-ет, ты поживи с мое, побегай, покрутись, а потом все прояснится.

Следует отметить, что при этом Спиридонов вовсю работал челюстями, доедая не то шашлык, не то жаркое. Ел Спиридонов очень основательно, самим процессом вызывая к себе уважение.

- А что, Васильевич, при твоей комплекции, должно быть, наша цивилизация на тебя немало харчей потратила?

- Да уж, - согласился он. - Но я-то их не зря расходую, как считаешь?

- Неясный баланс, - сказал я раздумчиво. Многофакторный. Но что непонятно: как это ты, Васильевич, при своей сидячей работе не растолстел?

- А? - Спиридонов уставился на меня, хлопая белесыми ресницами. - Что ты тут несешь! Не сидячая, а мозговая, то есть умственная... Не уважаешь ты, Гиря, начальников, нет, не уважаешь. Расслабился - и вот результат... Расслабился?

- Да, блаженная истома, все плывет и тает... Интересный сегодня день. С утра я выслушивал тезисы подпирающего поколения, а ближе к вечеру уже подпираемого.

- А кто там подпирающее?

- Дочь Сомова.

- Так, докладывай. Указание выполнил?

- Так точно, - отрапортовал я. - Завтра утром на квартире Сомова коллоквиум. С их стороны обещан Калуца и, отчасти, Шеффилд.

- А почему на квартире? У Калуцы что, кабинета нет? Тоже мне.., - забурчал Спиридонов. - И что значит "отчасти"? Полшеффилда, что ли?

- Его присутствие под вопросом. Но нам, видимо, и одного Калуци хватит.

- Так.., - Спиридонов задумался. - В приватном, говоришь, порядке? А что - это даже забавно... Только давай так: сегодня расслабляемся, а завтра - ни боже ты мой!

- В смысле спиртного?

- В смысле вот этого, - Спиридонов постучал себя по черепу где-то в районе уха. - Что с Сомовым?

- Сомов в порядке. Бодр. Достиг с ним взаимопонимания.

- В каком смысле?

- Он сознался.

- В чем сознался?.. Слушай, Гиря, долго я еще буду тебя за язык тянуть? Ну-ка, докладывай по форме!

Я вкратце передал смысл нашего разговора с Сомовым и, дополнительно, изложил тезисы, обсужденные с Маришей.

- Ага-а.., - сказал Спиридонов. - Вот тут ты просто молодец. Хвалю. Это убедительно, хотя к делу и не пришьешь... А Сомов, значит, про тормоза... Ты смотри, что делается!.. Ну, и что теперь? Как будем себя вести?

- Будем исходить из факта, - сказал я твердо.

- То есть будем считать данный факт соответствующим действительности? Боязно! А вдруг они нам мозги запудрили? Как думаешь?

- Тут хоть задумайся. Да и зачем им было затевать всю эту канитель? Какой смысл нас дурачить? А Свеаборг - это ведь не шутка. Человек умер...

- Про блокнот речь была?

- Нет. И про то, что делал здесь Свеаборг, я разговор затевать не стал. Не та была атмосфера. Все же, Васильевич, мы с Сомовым как-то сблизились, и я стараюсь вести себя тактично. Нельзя же каждый раз из-за угла бить по голове.

- Правильно, - согласился Спиридонов. - Теперь пора выходить из плоскости собственно расследования в пространство соответствующих выводов и приступать к формированию политики. Тут, Гиря, у нас слабина. Нам бы в отдел этого Калуцу заманить - башковитый мужик. Вишь ты, какую кашу заварил. И не зря... А что там за ирландец у Сомова?.. Кстати! - Спиридонов вдруг посерьезнел и заерзал в кресле. - Он кто?

- Не знаю.

Я почему-то ощутил себя виноватым за то, что не знаю, что за ирландец возник в окрестности Сомова.

- Так вот, Гиря, это уже второй ирландец. Ты уж меня извини, старого, но я тут держу своего человека поблизости от этой компании. Выявляю связи. Но вот твоего ирландца он не засек. Он другого засек, и знаешь, от кого тот приставлен? От наших смежничков из отдела прогнозирования!

Отдел прогнозирования принадлежал нашему же сектору и занимался вещами удивительными. Он занимался следами пришельцев, если таковые где-либо обнаруживались - правда, до сих пор еще ни одно сообщение не подтвердилось. Он же занимался разного рода таинственными случаями из космической практики, как то: бесследные исчезновения судов и грузов, аномальные физические процессы и явления природы на планетах и космических трассах, а также массовые психические аномалии. Таким образом, отдел прогнозирования был создан и функционировал в соответствии с представлением о существовании вещей, хотя и иррациональных, но, тем не менее, потенциально возможных и опасных для судеб земной цивилизации.

По роду деятельности я сталкивался с представителями этого отдела и даже несколько раз участвовал в совместном расследовании. Более того, в одном из подразделений отдела работал мой старинный приятель, с которым я, правда, не виделся уже года два.

Лично у меня о работе данного подразделения сложилось негативное мнение. По-моему, там собрались люди двух родов: бездельники и чудаки. Содержание и поддержание деятельности бездельников я не склонен оправдывать. Иное дело - чудаки. Они, во-первых, украшают мир. Во-вторых, развлекает обывателей. А в-третьих, они, правда, редко - один раз на миллион - обнаруживают в нашем мире вещи, переворачивающие его вверх дном. В целом же, всегда полезно иметь под рукой людей, готовых к участию в любой комиссии. Лучший способ успокоить общественное мнение, взволнованное каким-нибудь из ряда вон выходящим случаем, - создать комиссию и объявить, что как только она закончит работу, так немедленно объявит результаты и все всем разъяснит.

- Забавно, - сказал я.

- Не то слово! - поддержал Спиридонов. - Меня другое волнует: кто этих гавриков назюкал? И, главное, с какой целью?

- Мне это не очень нравится, - заявил я. - Понимаешь, Васильевич, прогнозисты.., а кстати, почему их так назвали, не знаешь?

- Обязательно знаю. Лозунг был такой: предупреждать человечество о грозящих опасностях, исходящих из космических бездн. Это потом они исподволь подгребли под себя всю оккультную тематику. Да никто и не возражал. Разные все же попадаются случаи. Я вот помню... Ладно, ну их к черту! Что там тебе не нравится?

- Мне не нравится вот что. С их подачи данный инцидент очень легко выставить в трансцедентной оболочке. Дескать, вот, мол, очередная тайна воздействия космоса на психику человека. И Калуца с Шеффилдом отходят на задний план. А с космоса взятки гладки. Тогда вроде бы и проблемы не существует. Ну, да, на космических трассах всякое может быть - у нас-то на Земле все в порядке. И нечего суетиться!

- А? - Спиридонов покрутил носом. - Верно мыслишь! Я как-то не скумекал... Молодец! Ну-ка разлей еще по одной... Ты смотри, что получается. Обкладывают со всех сторон. Заметь, не мешают, не суют палки в колеса, а пытаются блокировать выход проблемы на солидный уровень. Давай еще подумаем. Давай вообще взглянем на дело с общечеловеческих позиций. Ты помнишь, что Шеффилд тебе наговорил? А допустим, он прав. Тогда следует принципиально менять подход к решению любой проблемы. Есть проблема - подбираем, так сказать, коллектив, связываем все личности в одну и вырабатываем оптимальное решение. Что тогда? Понятно. Не нужны все эти многочисленные конторы, советы, комиссии, ГУКи и прочее. Но, самое главное, не нужны начальники. Начальника не нужны вот в чем дело! Ведь для чего они сейчас необходимы? А они необходимы. Для чего?

- Принимают решения и несут ответственность, - твердо сказал я

- Верно. А что такое ответственность?

- Это когда знаешь, что дадут по шее, если что не так.

- Во-от! И смотри, что получается. Вот есть начальник он один. И вот есть много исполнителей. Если исполнители уверены, что некоторое решение оптимально, они его и без начальника примут к исполнению. Начальник же необходим только тогда, когда явно хорошего решения нет. Тогда он берет первое попавшееся, дает указание, предписание, постановление, указ, приказ и так далее, после чего решение воплощается в жизнь. Одновременно он берет на себя ответственность. Но ответственности - вещь, сама по себе, иллюзорная. Всегда можно сослаться на нерадивых исполнителей - раз. Можно сослаться на обстоятельства - два, и покаяться - три. Пожалеют, скажут, мол, что же, он тоже ведь человек, а человеку свойственно ошибаться. Теперь еще взяли моду голосовать. Называется - коллегиальность принятия решения. Соберутся начальники, устроят базар, проголосуют, подпишут, напишут особой мнение - и дело в шляпе. Но, извини, кто сказал, что десять дураков примут лучшее решение, нежели один мудрец? Нужен мудрец, а есть десять дураков. Шеффилд и говорит: я знаю, как из десяти дураков сделать одного мудреца. А ему говорят... Что ему говорят?

Спиридонов размышлял вслух, и меня захватил этот процесс. Я даже подумал, что, вероятно, Шеффилд прав уже потому, что когда люди не говорят, а думают вслух, образуется тот самый информационный канал, объединяющий их в некую сверхличность. Ничего здесь нового нет, просто он придумал, как это сделать эффективно. А Спиридонов уже давно пользуется таким способом для принятия своих решений.

- А ему говорят.., - повторил я, - начальник ему говорит: а кто будет нести личную ответственность за принятое решение?

- Вот так?! А Шеффилд в ответ?

- А Шеффилд ему в ответ: никто. Потому что, если будет принять плохое решение, и наступят последствия, нести ответственность поздно. Надо думать, как ликвидировать это последствия.

- Так-так! А начальник?

- Начальник молчит. Он-то знает, что Шеффилд прав. Ответственность - это возможность наказания. То есть попытка стимулировать нерадивых будущей поркой. Но "сверхличность" Шеффилда и не надо стимулировать. Она отвечает за свое решение своим существованием. Ведь если решение будет плохое, то ее не захотят создавать еще раз сами компоненты.

- Да, пожалуй, что и так, - задумчиво согласился Спиридонов. - Но для нынешнего начальствующего состава Шеффилд опасен не самой этой идеей. Может быть, в нее толком никто и не верит. Опасность в другом. Что любит начальник? Ну, думай, не сиди!

- Начальник любит... Хм... Да мало ли...

- Вот этого начальник не любит... Странно, Гиря, сколько лет ты у меня в подчинении, а не знаешь. Плохо мы еще работаем с кадрами...

- Начальник, Васильевич, любит, чтобы ему смотрели в рот, - наконец сообразил я.

- Ну, вот же, ведь можешь, когда захочешь!.. А для того, чтобы тебе смотрели в рот, ловили каждое твое слово и исполняли твои повеления неукоснительно, необходимо иметь авторитет. Это такая штука: Такая тонкая штука - ее копят годами. Любое решение авторитетного лица уже потому верно, что его никто не осмелится подвергать сомнению. И вот что я думаю, хоть ты меня убей: кто-то понял, что идеи Щеффилда могут подорвать веру в эффективность существующих структур власти. Сейчас им альтернативы никто не видит, а ежели увидят - это, брат, чревато! В истории такие случаи случались. Я так скажу - а я в историях ковыряюсь последнее время - все общественные катаклизмы случались из-за этого. Я вообще, Гиря, последнее время начал шевелить мозгами. Хочешь узнать, что я нашевелил?

- Каждый хочет владеть мнением начальника, - сказал я, упирая на слово "владеть".

- Ладно, так и быть. Вот скажи мне, почему раньше на Земле было очень много государств? Не знаешь - куда тебе! Я знаю, - Спиридонов ткнул себя в грудь. - Всегда есть две тенденции: снижать уровень принятия решений и, наоборот, повышать его. Тенденции противоречивые. С одной стороны, цивилизация объективно нуждается в повышении этого уровня. Еще бы! Если каждый начнет решать, куда вертеть реки и какие переворачивать горы - это что же получится? А с другой стороны, сидит царь, или, там, император, и все за тебя думает. Неприятно. Каждый человек хочет думать сам за себя. Что придумали: разбили все на квадраты, и в каждом свой начальник. Царь, король, президент или Папа римский. Они между собой цапаются, но, между прочим, не дают друг другу валять дурака. Знают, шельмы, что если будут валять - их снизу начнут выдавливать. Таким вот образом соблюдается баланс интересов. Но вот приходит сильная личность - Гитлер, Сталин, Мао или как его там... Ну, в Америке - не помнишь?.. Какой-нибудь Александр Македонский или, там, Юлий Цезарь. И начинается дурдом. Давай все делить, переиначивать - только щепки летят. А почему? Потому что упомянутые личности брались решать все за всех...

"Бордо" подействовало, и Спиридонов, войдя в раж, теперь витийствовал. Я соответственно, наслаждался, потому что когда Васильевич подступался к основным вопросам философии, его нельзя было остановить. Он поднимался до немыслимых интеллектуальных высот, окидывая зорким оком горизонты неведомого и, порой, заглядывая в такие уголки, о существовании которых я и не подозревал.

- А теперь какой-то мозгляк Шеффилд, кучкуясь с весьма подозрительным Калуцей и используя загадочную болезнь пострадавшего в космических безднах Сомова - безусловно героя, а как же! - предлагает невесть что. Он предлагает, чтобы исполнители сами принимали решения и сами их исполняли! Причем любые. Собрались, подключились друг к другу, все быстренько решили - и разбежались. Как это понимать? Куда девать начальников, я тебя спрашиваю?.. Это, Гиря, схема, но помяни мое слово, вокруг этой схемы все и завертится... А? Как думаешь?

- Черт его знает, Васильевич, как оно завертится. Может так, а может этак...

- А ирландцы?! - напирал Спиридонов.

- Ну и что же, что ирландцы, - парировал я. - Мало ли...

- Правильно. Черт их знает, этих ирландцев, что у них на уме... У нас не о том голова болеть должна. А о чем у нас должна голова болеть?

Я, признаться, тоже захмелел, и нужно отметить, голова у меня в этот момент ни о чем не болела.

- А голова у нас, Гиря, должна о том болеть, как бы этих Шеффилдов раскрутить на откровенность. Нужен план завтрашней компании. Вот я, например, как себя должен вести? Изображать агромадного начальника? Как думаешь, потяну?

- Вполне, - оказал я, окинув Спиридонова критическим взором.

- Ну, допустим, излагаю факты, нам известные, давлю на психику. И что? Оли уперлись: нет, мол, не было ничего, а если и было, то когда это было...

- А второй параграф? - напомнил я.

- Где? - Спиридонов изобразил на лице полнейшую невинность. - Какой параграф? Ничего не знаем, не ведаем... Структура личности? Какая структура? Мы белки с генотипом перекрещиваем, или, там, углеводы с хромосомами... Непонятен, Петя, сам узел проблемы, центральная точка беседы. Что они хотят? Чего добиваются? А мы чего хотим?

- Мы хотим докопаться до истины, - заявил я не очень уверенно.

- Мы-то? А зачем она нам? Что мы с ней будем делать?

- Знание истины полезно само по себе.

- Да начхать мне на истину, если от нее нет никакого проку. Ты думаешь, чем я сегодня весь день занимался? Я, брат ты мой, встречи проводил на высшем уровне, консультировался кое с кем, и резюме такое: дохлое дело, Васильевич, - съедят. Не дадут вспучить дело до нужных размеров. Знаешь, чего боятся голованы? Боятся, что станет хуже, чем сейчас. Здесь, в Сараево, разный народ собрался, но я ощутил, что все они пляшут вокруг одной проблемы. И проблема эта - человек. Сейчас, худо-бедно, дают работать, а могут вообще закрыть краны. Под лозунгом: человек - не подопытный кролик.

- Думаю, Васильевич, мы должны убедить Калуцу и Шеффилда, что являемся их союзниками. Это основная задача.

- А мы разве являемся?

- Да как будто бы.

- Это сатана является - остальные приходят... Ну, хорошо, являемся. А нас не ждут!.. Помнишь, Сомов про тормоза говорил. Верно говорил. Ведь кто мы с тобой, по сути? Лично я всегда видел свою роль в качества предохранителя. Сгораю на работе, но не даю человечеству улететь в пропасть головотяпства. А тормоза еще лучше. Никто не горит - все живы. И ехать можно, и быстро можно. В случае чего давим на тормоза, останавливаемся и осматриваемся. Смотрим - едем не туда!.. Поворачиваем, едем дальше. Это - правильный подход. А вот колеса откручивать - неправильный! Теперь другой вопрос: что есть тормоза в нашем случае?

- Это закон.

- Во-от! Но не запрет, а регулирование. Если запрет, как сейчас - все равно будут делать. Но уже тайно. И делают. Следовательно, точка соприкосновения есть. И они, и мы заинтересованы в том, чтобы узаконить их деятельность. Но мы дополнительно заинтересованы в том, чтобы поставить ее под контроль общественности.

- Они не меньше в этом заинтересованы, - заметил я.

- Очень может быть. Ведь контроль предполагает обнародование. А это слава - раз, авторитет и вес - два, возможность участвовать в дележе ресурсов - три. И четыре... Что там - четыре?

- Ей богу, не знаю, Васильевич!

- Не знаешь? Эх ты, Гиря... А еще Гиря... Четыре - это, Гиря, чистая совесть. Вот что такое четыре, брат мой во Христе, Гиря... Но четыре, Гиря, бывает только у людей порядочных. У остальных - три и меньше... Все. Спать!

Мы уже собрались было разойтись и занять свои спальные места, но Спиридонов задержался, как-то странно на меня посмотрел и вдруг сказал:

- Единственное, что мне непонятно в нашей диспозиции это пункт насчет контроля общественности. Хотел бы я знать, что это такое? Вот, например, мы с тобой - общественность?

- Не знаю, как ты, Васильевич, а я - общественность. На том стою!

- Тогда все. Ежели что - ссылаюсь на тебя, - сказал Спиридонов и удалился на покой.

Глава 11

Сомову не повезло.

Он уже месяц торчал на Марсе, ожидая рейса на Сатурн. Предполагалось, что он вылетит грузовым балкер-трампом, отправление которого непрерывно откладывалось в связи с тем, что упомянутый балкер-трамп еще даже и не прибыл на марсианскую орбитальную базу.

Когда он прибудет, Сомов не знал. Собственно, он и понятия не имел, что это такое - балкер, да еще и трамп, но ждал его как манну небесную, как спасение, отпущение и избавление вместе взятые. Потому что Марс ему осточертел. И багровые закаты, и пурпурные восходы, и пыльные бури, и базальтовые колпаки, под которыми цвели сады...

Марс осваивали, вгрызались в скалы, строили эти самые чертовы колпаки, рыли шахты, черпали недра. Здесь была работа для настоящих мужчин, были и сами настоящие мужчины. Да, каждый марсианский мужчина был настоящим. Других тут не держали, а точнее, не удерживали. Эти мужчины могли неделями не вылезать из скафандров, не спать по трое суток и не есть по двое. Они могли многое, а может быть, даже все. Единственное, чего не могли настоящие мужчины: сделать Марс своим домом. Планета, носящая имя грозного бога войны, сопротивлялась этому, как могла и, как теперь понимал Сомов, неизбежно должна была выйти победителем в этой схватке.

Почему? Да потому что!.. Господи, ведь это понятно и ребенку! Потому что...

Сомов долго пытался сформулировать свою точку зрения на проблему отсутствия перспектив в деле превращения Марса в отчий дом новой цивилизации. Но ничего умнее той сакраментальной фразы, которую произнес один знакомый планетодесантник, работавший на Марсе уже двадцать пять лет, придумать не мог. "Марс - мертвая планета и живой ей не быть" - вот что он сказал. Сомов пытался возражать, живописуя перспективы и излагая варианты проектов, имевшие хождение в среде энтузиастов. "Ерунда, - сказал планетодесантник, - я тут больше двадцати лет, но каждый год на два месяца улетаю на Землю. У меня трое детей - все родились на Земле. Жена тут больше трех месяцев не выдерживает. Земля - она матушка. Там плюнь - в букашку попадешь. Все живет, размножается, растет и топорщится. А тут кроме собак, кошек и кроликов никто жить не хочет. Да и те живут, потому что от воли отвыкли и привязались к человеку. Так что, уж извини, все это ерунда"

"А тогда почему же ты тут сам торчишь?" - поинтересовался Сомов.

"Тянет. Я - бродяга. Мне всегда лучше, где меня нет. И потом, нужны ресурсы. Правда, есть мнение, что они нужны для того, чтобы осваивать новые объекты, где будут добывать опять же ресурсы. Но... пока так, а там видно будет"

"У нас в России есть Сибирь. Ее тоже осваивали, осваивали, а потом привыкли, и жить стали. Может и здесь так?" - высказал Сомов свое соображение.

"Нет. Ваша Сибирь - это Земля. Там, говорят, лес растет и тигры водятся - значит жить можно. А здесь жить нельзя можно только работать".

Планетодесантник был негром и родился в Кении. В Сибири он не удосужился побывать ни разу, но пообещал, что съездит, посмотрит и выскажет Сомову окончательное суждение...

Сомов так и не узнал, съездил ли кениец в Сибирь, но в его суждении теперь не сомневался. Да, Марс - мертвая планета. В этом все дело. И здесь рождаются дети, но следом за тем их отправляют на Землю. Официальный предлог: сила тяжести в три раза меньше - возможно неправильное формирование костно-мышечной системы ребенка. Неправильное для чего? Для Марса? Нет, для Земли-матушки!.. Вот так- то...

Но может быть (и скорее всего) дело было не столько в Марсе, сколько в самом Сомове. Ведь живут же люди. Влюбляются, женятся, гуляют под звездами, правда, в скафандрах, но любовь, по слухам, не знает преград... Сомов попытался влюбиться и не без успеха. За три года пребывания на Марсе он влюбился два раза, причем один раз на Земле. Но дальше этого дело не пошло. И вероятно, всему виной был скверный характер Сомова. Он это понял в тот момент, когда не добился взаимности планеты Марс.

С этого и надо было начинать, а он, Сомов, этим закончил.

И вот теперь тридцатитрехлетний планетолог со скверным характером принял решение попытать счастья во Внеземелье. Говорят, там и люди другие, и суеты меньше, и работа творческая. А на Марсе Сомов, геофизик по специализации, себя не нашел. Вернее, не обнаружил.

Когда ребята узнали о его решении - принялись дружно отговаривать.

"Ты что, Сомов, рехнулся. - говорили одни, - тут у тебя твердая почва под ногами, а там железяки или твердая углекислота. Там же одни чокнутые собрались. Станция возле Сатурна - главный дурдом Солнечной Системы. Прыгают по спутникам, а чего ищут - неизвестно".

"Заколдобило тебя, парень, - говорили другие, - так и шуруй на Землю. Отогрейся, отдышись, а уж потом решай, куда и зачем".

"Женись, - говорили третьи, - и вся дурь из головы улетучится".

Зря отговаривали. Вот тут-то и сказался дурной характер Сомова плюс утраченное душевное равновесие. Последствия были таковы, что Сомов вот уже месяц болтался без дела на орбитальной базе, ожидая какой-то идиотский балкер-трамп. Состояние его приближалось к критической отметке нервного срыва, когда в один прекрасный день, во время посещения приемной начальника отдела перевозок, Сомов выяснил, что можно еще подождать, но вот, буквально через три дня к Сатурну стартует рейдер "Вавилов" и можно попытаться...

Сомов попытался. Он выловил капитана "Вавилова" Асеева в его бытовом отсеке и изложил свои требования, после чего состоялся следующий интересным разговор, в котором участвовало третье лица по фамилии Калуца. Что касается Калуцы, то он, судя по всему, был лицом - весьма значительным, ибо сначала помалкивал, но в конечном итоге именно его мнение оказалось решающим.

- А зачем вам лететь к Сатурну? - поинтересовался Асеев.

- Я получил вызов и уже месяц жду рейса. Мне надоело.

- Какой рейс вы ждете?

- Не знаю! - взорвался Сомов. - Мне известно, что летит балкер-трамп, но никто не удосужился объяснить, что это такое и когда оно объявится.

- А?.. Хм... Вероятно, это "Кеннеди"... Послушайте, что вы так нервничаете, я ведь еще не сказал "нет". Хотя, вероятно, скажу.

- Потому и нервничаю, - буркнул Сомов. - Вам все равно, а у меня терпение на исходе. Спрашивается, что вам стоит доставить восемьдесят килограммов живого веса к Юпитеру?

- Да, собственно, ничего не стоит при условии, что эти килограмма не являются юридическим лицом. Мы ведь не пассажирское судно. А именно они и занимаются перевозкой юридических лиц, имея на это соответствующие документы. Мы же документов не имеем, а вы вынуждаете нас заняться хождением по канцеляриям.

- Я и сам могу ходить по канцеляриям. Мне нужно ваше согласие.

- Понятно. Но есть и иные противопоказания. Наш рейс, так сказать, научно-транспортный - вы можете помешать...

- Я буду сидеть там, где мне прикажут и молчать, как и положено живому весу.

- Полтора месяца? Похвальное намерение.

- Вплоть до того, - заявил Сомов.

Основной чертой характера Сомова была настырность. Затеяв какое-либо дело, он шел до конца, и чем сильнее было сопротивление, тем упорнее он стремился к цели.

- Н-нда.., - сказал Асеев и взглянул на Калуцу.

Тот пожал плечами.

- Я могу и зайцем. Вам не нужны подопытные кролики? поинтересовался Сомов неожиданно для самого себя.

- Нам?.. А зачем они нам?

- Для научных экспериментов.

- Хм... Интересно поставленный вопрос. А почему вы решили, что нам.., гм.., они могут понадобиться?

Сомов обратил внимание, что Калуца изменил выражение лица со спокойно-безразличного на настороженное.

- Догадался. Между Марсом и Сатурном нет никаких научных объектов. Следовательно, изучать будут что-нибудь внутри. Почему бы не изучать меня?

- Но можно изучать физические процессы.

- И для этого лететь к Сатурну?

- Черт побери, логично!

- Еще бы, - сказал Сомов нахально.

- Мы должны срочно доставить для базы возле Сатурна кое-какое научное оборудование.

- Хорошо, я согласен - буду оборудованием.

- Но вас оттуда не заказывали.

- Еще как заказывали! - Сомов вытащил из нагрудного кармана вызов и протянул Асееву. - Вот, пожалуйста, Сомов В.К.., планетолог.., принят в состав.., является.., предлагается немедленно вылететь... Немедленно, прошу заметить!

- Ваша фамилия - Сомов?.. - Асеев удивленно вскинул брови. - А вы не родственник?.. То есть... Вы, случайно, не знакомы с Сомовым Евгением Сергеевичем?

- С Евгением Сергеевичем - нет. Я знаком с Корнеем Павловичем - это мои отец.

- Занятно.., - пробормотал Асеев, - но, увы...

- А почему бы нет, - вдруг подал голос Калуца.

- Что ты хочешь этим сказать? - Асеев поджал губы.

- То, что и сказал. Во-первых - Сомов. Во-вторых - молод и нахален. В- третьих - не прочь ехать кроликом.

- А если серьезно?

- Ну... Контрольный экземпляр - раз. И второе - прикрытие.

Сомов завертел головой, пытаясь понять, о чем речь.

- Но тогда его придется ставить в известность. Не можем же мы... Да ну тебя, в самом деле!..

- Я согласен прикрывать, - заявил Сомов. - Кого надо?

- Вот видишь, он не против. А насчет "поставить в известность" - он и так догадлив не в меру. Напишет жалобу, мол, не взяли, начнется разбирательство.

- Ерунда. Мы уже стартуем.

- И связь отключили?

- Послушай. Ричард, - Асеев нахмурился. - Я тебя не очень понимаю. Тебе вдруг ударило в голову использовать совершенно постороннего человека, и ты начинаешь выдумывать глупые аргументы. Ведь глупые, согласись?

- Придется. А насчет постороннего - все мы когда-то были посторонними. И ты в том числе. Может быть, он энтузиаст познания неведомого. И вот этот энтузиаст сам плывет нам в руки, а мы отказываемся. Вы энтузиаст?

Все, с этого момента Сомов решил, что в лепешку разобьется, но полетит на "Вавилове", ибо там обозначилось что-то новое, какая-то тайна, загадка, а возможно даже афера, то есть именно то, что ему нужно в данный момент. Да, ему сейчас нужна загадка - это ясно, как божий день! Потому и Марс надоел - какие там тайны, максимум - подвиги, а все тайны за последний миллиард лет улетучились в связи со слабым полем тяжести.

- Я-то? - сказал Сомов еще более нахально. - Я даже не энтузиаст. Ярый поборник - вот кто я такой!

- Хорошо, мы обсудим вашу кандидатуру и завтра сообщим решение, - подвел черту Асеев.

На этом интересный разговор закончился и начались интересные дела. На следующий день с Сомовым связался по видеофону некто и поинтересовался, подтверждает ли он свое намерение совершить перелет к Сатурну на борту рейдера "Вавилов"? Сомов ответил в том смысле, что подтверждает всеми фибрами своей души. На это некто предложил ему в течение двух часов побывать в секции делопроизводства и подтвердить свое намерение письменно.

Сомов отправился туда немедленно, и в одном из отсеков упомянутой секции состоялся следующий разговор с неизвестным лицом преклонных лет, но весьма внушительной наружности.

- К сожалению, вы не можете совершить перелет на "Вавилове" в качестве пассажира, - сказало лицо.

- Почему? - занервничал Сомов.

- Потому что это противоречит Уставу Космофлота. "Вавилов" - десантное судно, на его борту пассажиры недопустимы. Но выход имеется, если вы согласны стать членом экипажа.

- А к чему меня это обязывает? И какая вообще разница?

- Разница? - лицо усмехнулось. - Разница в том, что члены экипажа обязаны выполнить любое распоряжение капитана, а пассажиры обязаны выполнять только те из них, какие предписаны Уставом.

- Но я же не знаю Устава - как я буду отличать выполняемые распоряжения от невыполняемых.

- В этом все и дело. Пассажирские суда снабжены соответствующими стендами, где обязанности пассажира перечислены исчерпывающим образом. На "Вавилове" ничего этого нет. Но там вы будете членом экипажа и, таким образом, будете обязаны выполнять все распоряжения капитана, что естественным образом избавит вас от необходимости знать Устав, - лицо ухмыльнулось.

- Логично, - пробормотал Сомов и добавил язвительно: - У вас в Космофлоте все члены экипажей обходятся без Устава?

- Да, - невозмутимо ответствовало лицо, - некоторые обходятся. Мы с этим боремся наравне с халатностью, разгильдяйством и прочими безобразиями. Но лично с вами я бороться не в состояния, хотя в желании мне не откажешь.

- Почему?

- Потому что капитан Асеев имеет просто астрономические полномочия. Он имеет право самому подбирать себе экипаж, и тут уж я ничего поделать не могу, несмотря на то, что являюсь главным инспектором базы по кадрам. Впрочем, Асеев мой старый приятель, и вы предоставили мне приятную возможность сделать ему приятное.

Произнеся это, лицо осклабилось.

- Хорошо, - сказал Сомов, - я согласен. Что я должен делать?

- А вот, подпишите эти четыре бумажки, и грех с моей души перейдет на душу Асеева.

Сомов подписал бумаги, не читая.

Лицо упрятало их в папку и заявило:

- Все. Вы свободны.

- А куда мне теперь?

- Откуда я знаю. Куда хотите. Отныне вы - член экипажа рейдера "Вавилов" и мне ничем не обязаны. А я, соответственно, вам.

- А если бы я был не член, а просто так?

- Будь вы специалистом Космофлота без работы, я владел бы вашей душой и телом. А так вы для меня не существуете, лицо сформировало на лице такое выражение, как будто перед ним было пустое место.

- Ясно, - пробормотал Сомов. - Но знаете, когда я подписывал ваши бумажки, у меня было ощущение, что я подписываю договор с дьяволом на продажу души.

- Приятно слышать. Я бывший капитан, летал тридцать лет, а теперь вот вынужден сидеть тут и внушать трепет, поскольку списан по состоянию здоровья и никакой другой специальностью не владею. Приятно, однако, уже то, что, во всяком случае, внушать трепет я способности не утратил. А что касается души, то уж поверьте моему чутью, без чертовщины тут не обошлось, потому что таких полномочий я отродясь не видел. Утешает только, что они в руках достойного человека...

Получив такое утешение Сомов убыл восвояси, соображая в процессе передвижения по длинным коридорам базы, правильно ли он поступил, ввязавшись в эту историю.

В каюте, выяснилось, что кто-то оставил свой вызов. Сомов набрал номер по видеофону. В помещении, куда он попал, никого не было, однако после второй попытки к видеофону подошел некто и с интересом начал рассматривать Сомова.

- Добрый день, - сказал Сомов.

- Вечер, - поправил некто.

- Меня кто-то вызывал, я не ошибся номером?

- Нет, я действительно хотел с вами поговорить. Вы уже были в отделе кадров?

- Я был где-то, разговаривал с кем-то и подписал какие-то бумаги. Но где именно, не знаю. Хотя, о кадрах шла речь и, наверное, вы правы.

- Ага... Но вас по крайней мере уведомили, что подписав бумаги, вы становитесь членом нашего экипажа?

- Уведомили. А с кем имею честь?

- Я - инженер по ЯДУ в составе экипажа рейдера "Вавилов". Капитан попросил меня связаться с вами и выяснить, не переменились ли ваши планы.

- Ни в коем случае. Столько мытарств, и переменились... Нет уж! - заявил Сомов.

- Тогда позвольте представиться: Сомов Евгений Сергеевич.

- Да?.. То есть, Сомов - это вы? А я теперь кто? поинтересовался Сомов.

Сомов-два рассмеялся.

- Вы, как мне сказали, тоже Сомов. Но я старше, поэтому буду Сомов-старший. А вы, соответственно, Сомов-младший.

- Забавно... Интересно не находимся мы в каком-нибудь отдалением родстве? У вас имеются генеалогические данные?

- У меня есть сведения, что все люди находятся в родстве той или иной отдаленности. Так что все в порядке - мы дальние родственники.

- Очень приятно, - произнес Сомов с некоторой долей сарказма. - Мне было сказано, что теперь мой бог - капитан Асеев. Я желаю получить указания.

- Указания имеются. Вы желаете получить их лично от Асеева, или поверите на слово?

- Хм... Как я могу определить свое желание, не имея самих указаний. Давайте их сюда, а уж потом я решу.

- Указания простые. Собрать личные вещи и явиться на борт "Вавилова".

- Понял. А сколько этих самых личных вещей нужно, и какие именно?

Сомов-старший несколько растерялся.

- Что значит - сколько? Да хоть тонну. Все, что вам необходимо.

- Ясно. То есть, ограничений нет?

- Есть. Фобос с собой не берите, и Деймос оставьте... Вы первый раз летите?

- Да, в качестве члена - первый. Я, собственно, в том смысле интересуюсь, что может быть у вас там, на борту, есть какие-то вещи - зачем же мне их тащить...

- А-а, понятно. Конечно, здесь имеется все, что нужно для нормального существования нормального человека. Личные вещи - это то, что нужно лично вам. А так - хоть голым можете явиться... Да, я вас официально предупреждаю, что старт послезавтра в десять ноль-ноль по времени орбитальной базы. Какие еще имеются вопросы?

- Вопросов нет. Впрочем, есть один. Не могли бы вы мне объяснить, почему меня все-таки решили отвезти к Сатурну? И кто это решил, в конечном итоге?

- Есть ответ только на последний вопрос. Решение принял капитан Асеев. А вот почему - это тайна, покрытая мраком неизвестности. Но он рассеется, и довольно скоро. Думаю, после старта...

Сомов потратил на сборы два часа, после чего отправился на причал, где пришвартовался "Вавилов", предварительно выяснив у диспетчера, где именно он находится. На борту его встретил вахтенный, представился, сказал, что из членов экипажа он здесь пока один - остальные где-то разбежались по своим делам. После этого помог Сомову отнести вещи и разместиться в каюте.

- А сколько всего членов экипажа? - поинтересовался Сомов.

- С вами - семь человек.

- Знаете, я стал членом экипажа случайно, до этого ни разу в этом качестве не летал и ничего не знаю. Как вы сказали, ваша фамилия?

- Я китаец - у китайцев нет фамилий. В экипажах принято на "ты". Меня зовут Дэн - тебя Владимир. И давай без церемоний. Полет - дело канительное. Тут, с одной стороны, могут встретиться перпендикулярные люди, но лететь-то всем приходится в одну сторону, поэтому принцип простой: никто ни к кому не лезет в душу без встречного порыва, зато каждый проявляет максимум доброжелательности и такта, стараясь помочь в любом затруднении. Хотя, конечно, экипажи подбираются по принципу психологической совместимости. Так что, если что нужно или непонятно - спрашивай любого, всегда помогут. Мы тут уже спелись - так русские говорят?

- Так.

- Кроме Калуци все остальные тянут вместе уже третий рейс подряд. И до этого летали в разных комбинациях. Ты кто по специальности?

- Я - планетолог.

- Да? Интересно... А зачем нам понадобился планетолог?

- Я, собственно, пассажир.

- Ну, пассажир, и пассажир... По дороге разберемся.

- А ты хорошо говоришь по-русски.

- Я и по-китайски тоже неплохо говорю, - усмехнулся Дэн. - В принципе, достаточно английского... Давай, теперь я покажу тебе основные помещения, чтобы ты ненароком не залетел в реакторный отсек и не стартовал без остальных... Да, хочу предупредить, на судне нашего класса понятия "пол", "потолок" и "стены" весьма условны. То есть все зависит от режима полета, вращения и способа причаливания. Поэтому не оставляй вещи без присмотра. Ну, что, идем?

"Вавилов" представлял из себя огромный бублик, с радиальными перемычками. В центре бублика вдоль его оси располагалось нечто подобное веретену с раструбом на тупом конце. Дэн обстоятельно рассказал о том, почему выбрана именно такая конструкция - как выяснилось, он был бортинженером.

- Вообще-то "Вавилов" - ветеран Космофлота, - сказал он. - Для полета к Сатурну можно было бы подобрать и кое-что получше. Но, в принципе, машина очень надежная, реактор вот только не дублирован... Мы сейчас движемся по окружности вдоль боковой поверхности "бублика". Судно пришвартовано кормой к базе, а база вращается, так что нас прижимает к стенке... Ну, сообразил?

- Нет, - честно признался Сомов.

- Потом сообразишь. Здесь, в "бублике", каюты для экипажа, системы жизнеобеспечения и разное такое.., в центральном корпусе спереди - рубка, посередине - грузовой и топливный отсеки, сзади - реактор. Туда мы не пойдем... Спасательные средства: два гулета - оба причалены к радиальным перемычкам, в каждый из них можно попасть двумя путями...

- Знаешь что, давай не все сразу, - перебил Сомов. На кой черт мне знать, где эти гулеты!

- Вот это - главное, что ты должен знать. Слышал курсантскую поговорку: "Член экипажа должен твердо знать как минимум две вещи: как по тревоге попасть в гулет и где на судне туалет. Случись что с защитой, или, не дай Бог, с реактором...

Дэн еще два часа водил Сомова по разным помещениям и рассказывал о том, почему они расположены именно там, где расположены, а не в каком-либо ином месте, и почему, в случае необходимости, бежать (лететь) нужно туда-то и туда-то, а не в противоположных направлениях.

- А что должно случиться? - поинтересовался Сомов, убежденный теперь в неизбежности какого-нибудь случая.

- То есть? - озадачился Вэнхуа. - Ничего не должно случиться.

- Зачем же ты мне все это рассказываешь?

- Как зачем? Если что-нибудь случится, ты ведь должен знать свои действия?

- Да, - согласился Сомов, - должен.

- Ну так я тебя и инструктирую на этот предмет.

- Теперь понятно. Ты мне все очень толково объяснил, но если говорить честно, я даже примерно не представляю, где мы находимся.

- Да? - изумился Ванхуа. - Это очень печально... Ну, извини, братец, я наверное не учел... Толкаюсь здесь уже полгода - каждый кронштейн знаю. И кажется, что любой должен знать то же самое. Да, собственно, вот она твоя каюта. Узнаешь?

Сомов огляделся по сторонам, однако выбрать каую-либо из трех гермодверей, располагавшихся одна за другой в перспективе закругления коридора, не решился.

- Знаешь, было бы лучше, если бы на двери повесить таблички, а по стенам развесить указатели в виде стрелок.

- А что, это мысль, - воодушевился Вэнхуа. - Надо сказать Асееву. У нас тут еще один есть приятель - тоже теряется. Его Свеаборг водил, - говорит, все, конец света!

- Тоже пассажир?

- Нет, сказано, что он - начальник экспедиции.

- Куда экспедиции? К Сатурну?

- Нет.., в общем, не знаю. Асеев сказал, что после старта внесет полную ясность. Пока цели и задачи полета мне не совсем понятны. Но знаешь, это дело капитана. Его проблемы куда летим и зачем. А мои - долететь без приключений... Ну, так как? Пойдем в дежурку или отдохнешь. Может проголодался - у нас тут камбуз отличный.

- Нет, - сказал Сомов, - я пожалуй посплю. День какой-то суматошный... Которая из трех моя?

- Средняя. Ручку на себя и резко вправо. Счастливых сновидений. Пусть тебе приснится собака.

- Почему именно собака? - опешил Сомов.

- У китайцев примета такая: собака - удачная дорога.

Старт прошел благополучно. Вопреки ожиданиям, Сомова не уволили из состава экипажа в последний момент, а напротив, пригласили в рубку на церемонию старта. Церемония состояла в том, что весь экипаж собрался в рубке, капитан занял кресло первого пилота и пристегнулся замысловатыми ремнями. Все же прочие построились, сделали торжественные лица, после чего была отдана команда к поднятию флага. Где именно он поднялся и поднялся ли вообще - Сомов не понял, однако картина звездного неба на огромном экране центрального пульта и торжественность на лицах коллег его впечатлила.

Особенно сильные эмоции вызвал, так называемый, прощальный ритуал. Заключался он в том, что экипаж построился за креслом капитана справа, после чего каждый положил правую руку на правое же предплечье стоящего слева. Капитан свою правую руку опустил на пульт управления, а левую положил сверху на руку, стоящего слева от него. Все остальные по очереди сделали то же самое. Сомова никто не предупреждал и он несколько замешкался, но последовал общему примеру. Торжественность момента была подчеркнута тем, что в центре экрана отобразилась вся группа на фоне звездного неба. У Сомова даже комок подкатил к горлу. Выждав несколько секунд Асеев отрывистым голосом скомандовал: "К старту!", после чего экипаж разместился в креслах, но пристегиваться никто не стал. Дальше последовали еще какие-то команды. Сомов почувствовал легкий, толчок, ощущение тяжести несколько ослабло, но уже в следующую секунду снова усилилось, и ее вектор изменил направление. Капитан отстегнулся и встал, бросив: "Первому пилоту принять вахту. Остальные - свободны. Приглашаю всех в кают-компанию на торжественный завтрак". Все, кроме одного, занявшего кресло первого пилота, гурьбой двинулись к выходу, обмениваясь шутками, в основном касавшимися нелегкой его судьбы. "Вы мне там шампанского оставьте из первой бутылки", - крикнул тот и занялся своими делами. Сомову ничего не оставалось, как последовать за остальными.

"И только-то!" - подумал он разочарованно. До этого Сомов совершил восемь перелетов на пассажирских лайнерах, но от этих полетов не осталось никаких впечатлений. Теперь же он ожидал каких-нибудь диких перегрузок, рева реактивных струй и громогласных команд капитана, перекрывающих этот рев. Но, увы, все оказалось гораздо прозаичнее.

"А где же романтика? - продолжил Сомов свои иронические размышления. - Бог мой, и здесь ее нет! Ерунда какая-то, а не космический полет. Где риск для жизни, я вас спрашиваю?"

Завтрак был не просто отменный - он подавил Сомова своим великолепием. Единственное, что напоминало о полете, были фужеры специфическое формы, из которых шампанское приходилось тянуть через узкую хрустальную трубочку. Но Сомов не ударил в грязь лицом и уже после второго тоста вполне приспособился. И принялся наблюдать за коллегами. Говорили, в основном, по-английски. Собственно, из присутствующих он не знал только шведа. Последний, однако, через некоторое время подсел к нему, сказал, что его зовут Уве, он - второй пилот, поинтересовался, как Сомову компания, и не может ли он в чем-либо содействовать.

- Да нет, все и так прекрасно, - сказал Сомов, пожимая протянутую руку. - Сомов Владимир. А вы тот самый Свеаборг, который водил Калуцу?

- Водил? Ах да, действительно водил. Он тоже новенький... Так вы - русский. Засилие русских! Говорят, что с русскими надо держать ухо востро. Это так?

- Еще бы! - сказал Сомов.

- Говорят, они со времен Петра стараются кого-то объегорить?

Беседа шла на английском, но последнее слово Свеаборг произнес вполне по-русски, хотя и с акцентом.

- Да, объегорить, обштопать, околпачить, надуть, наколоть, нажечь, нагреть, напаять или разыграть. Правда, кроме самих себя еще никого не нажгли.

- О! Я и не думал, что так много вариантов. Я теперь с тобой буду разговаривать, только по-русски. Надо готовиться.

- Уве, - вмешался Асеев, - уступи нам собеседника на время. Мы с Калуцей выясним, как себя чувствует наш протеже.

- Тогда я беру второго Сомова, - сказал Свеаборг. - Что такое "нажечь"? Подогреть?

- Нажечь? Ну.., это значит: оставить в дураках.

- Попробую нажечь того, если вы у меня этого отобрали.

"Приятный мужик, - подумал Сомов, - не то, что Калуца"

Асеев уселся с одной стороны, а подошедший Калуца - с другой.

- Как самочувствие? - поинтересовался Асеев.

- Нормальное. Но я ожидал большего. Все же "десантное судно", "рейдер" - я ожидал большего.

- Да-да.., - рассеянно сказал Асеев, - все почему-то считают, что у нас кошмарные перегрузки, и бывают разочарованы. Впрочем, "Вавилов" на полной тяге обеспечивает ускорение пять "же". Но непродолжительное - минут двадцать, максимум - тридцать. Хотите себя испытать?

- Если предложите - не откажусь.

- Откровенно говоря, ничего хорошего. Ощущение, как будто тебя придавило чем-то тяжелым, а потом все мышцы болят... Но у нас будет мягкий режим полета, поскольку груз специфический. Десять часов разгона при тяге ноль три "же", потом раскрутка до ноль восьми и в конце опять десять часов торможения и выход на орбиту, при ноль пять "же" в среднем на всей трассе. Примерно девяносто суток инерционного полета, плюс маневр возле Юпитера - еще сутки-двое, плюс всякие коррекции - максимум неделя.

- Быстрее нельзя?

- Можно и быстрее, но, увы...

- Топлива не хватает?

- Что?.. Топлива? Топлива сколько угодно. В смысле энергетики. Проблемы с рабочим телом.

- А это что такое?

- Это то, что выбрасывается в космос из двигателя, и улетает в трубу.

- Ясно, - сказал Сомов, хотя ему было ясно отнюдь не все.

- Невесомость вас не интересует?

- Нет, не очень.

- Плохо переносите?

- В больших дозах не переносил.

- Если пожелаете, то в центральном отсеке она к вашим услугам в любых дозах.

- А где это?

- Это на оси "бублика", - Асеев улыбнулся. - В центральной рубке, например. Но предупреждаю, о своем желании посетить рубку необходимо заранее уведомить вахтенного и получить его разрешение.

- Такие строгости!

- Видите ли, конструкция судна такова, что во время полета рубка не вращается и проход в нее осуществляется через специальный кессон... Лицо, осуществляющее управление, должно быть застраховано от случайной разгерметизации, во всяком случае это лицо должно иметь ее ввиду... Кроме того...

- Да я уже полностью удовлетворен, - перебил Сомов. Он подумал, что, вероятно, Асеев и Калуца затеяли разговор вовсе не для того, чтобы разъяснять ему судовые правила, поэтому надо дать им возможность перейти к делу.

Судя по всему, Асеев дожидался именно этого момента.

- Знаете, - сказал он, - времени будет вполне достаточно, чтобы вы удовлетворили свои потребности в информации относительно конструкции и режимов полета "Вавилова". Что касается правил - они в основном рациональны, частично являются данью традициям, а в остальном появились на свет, как результат сложных процессов реакции Управления Космонавигации на разные нештатные ситуации. Я призываю вас к снисходительности.

- Но у меня ведь нет претензий, - Сомов изобразил на лице полное смирение. - Я всего-навсего скромный пассажир.

- А вот об этом как раз мы и хотели побеседовать, - вдруг подал голос Калуца, доселе молчавший с отсутствующим видом.

- Да, - сказал Асеев, - у нас тут, знаете ли.., есть предложения. Возможно они вам покажутся заманчивыми и как-то скрасят...

- Да, - подтвердил Калуца, - возможно, и как-то.

- Черт побери, я до сих пор теряюсь в догадках, почему выбрали именно меня, и продвинули в экипаж столь ударными темпами.

- А на этой стадии и не было других кандидатов, - сказал Калуца. - Вы возникли столь внезапно и вели себя столь очаровательно, что нам ничего не оставалось, как взять вас под свое крыло. Мы ведь тоже люди, и милосердое нам не чуждо. Я, например, психопатолог - что же я увидел? Взбалмошный юноша, полный кипучей энергии, томится в дремучих коридорах марсианской базы, пинаемый бюрократами и столоначальниками...

- Как это, взбалмошный! - возмутился Сомов, принимая тон собеседника.

- Ничуть!

- Взбалмошный и вздорный - не спорьте.

- Да нет же, уверяю вас.

- Тогда позвольте! Мы вам предложили серьезное дело, а вы артачитесь.

- Кто?.. Я?.. Да я и слова не сказал против. Наоборот, я поддерживаю и приветствую.

- В чем же дело?

- Но-но.., - пробурчал Асеев, - вы уже одобрили, а я еще не в курсе... Мне такие темпы не по силам.

- А в чем, собственно, дело?

- Да все в порядке, возвращаемся в исходную точку, то есть к предложениям. А они интересны. Вы любите интересные предложения?

- Опять за рыбу деньги, - сказал Асеев недовольно. - Что ты все, время воду закручиваешь? Тронул - ходи!

- Меня подготавливали, - пояснил Сомов. - Я готов.

- Итак, вы, наверное, уже догадались, что наш рейс не рядовой. Если говорить открытым текстом, он - сплошное надувательство.

- То есть? - изумился Сомов. - Мы летим не к Сатурну?

- Нет, конечно.

- Как же так.., а я? То есть, а я как же?!

- Что ты мелешь! Все, разбегаемся.., - Асеев встал. - Я дезавуирую заявление кулинара Калуци.

- Кулинара Капуци? - теперь Сомов действительно растерялся. Интересные дела... Я - планетолог, а он кулинар-психопатолог. Отличная компания! Сели и полетели... Мне, пожалуй, нужно обратиться к психиатру. Ба, да он имеется!

- Ну, тихо, тихо. Я просто неверно выразился. Физически, то есть механически, мы конечно же летим к Сатурну и прилетим непременно... Сядь, капитан... Да сядь же ты, в самом деле! Кто начальник экспедиции? Я же не покушаюсь на курс, а личности в моей компетенции.

- Тебе дай волю, мы уже завтра полетим на Альфу Центавра, - буркнул Асеев, усаживаясь на место.

- Так вы еще и начальник экспедиции?

- Об этом и речь! - Калуца скорбно поджал губы. Конечно, Асеев летит к Сатурну и везет груз. Но я-то не лечу. Что мне делать у Сатурна - я там никогда не был! Мне нужно выполнять программу, а где материал? Три пилота, два инженера и я. А тут - такой роскошный субъект - доброволец сам плывет в руки. Мог ли я пройти мимо? Нет, не мог, и не прошел!

- Ага, - сказал Сомов, - теперь кое-что прояснилось. Мы летим и делаем науку. Вот только какую - я недопонял?

- Психологию, психофизиологию и психопатологию. А кроме того...

- И этих выше головы, - перебил Асеев.

- А меня заманивают кроликом... Черт, заманчиво!

- Светлая голова! - воскликнул Калуца. - Все понял с первого раза.

- А остальные-то в курсе?

- В курсе, - прошептал Калуца, - Видишь, посматривают, как идет обработка.

- А мы уже на "ты"?

- В экипаже принято на "ты", - сказал Асеев. - Вы можете сами выбрать свой статус. Я, со своей стороны, не буду чинить препятствий, поскольку вы не имеете конкретных обязанностей. Пока.

- В общем, я уже полностью заинтригован. Смущает, правда, одно обстоятельство. Просто по-человечески непонятно, для чего вся эта секретность? Мы ведь не будем заниматься противозаконной деятельностью?

- Видишь ли, - Калуца вздохнул, - все это, разумеется, не от хорошей жизни. Мы, конечно же, не злодеи, но и не ангелы. Просто мы - очень любопытные люди. Нам хочется понять, кто мы такие? И более того, мы хотим лучше разобраться в том, что такое человек вообще. Ведь человек - это феномен. Почему, например, все прочие виды не смогли стать разумными, а вид homo sapiens , и только он один, смог? Загадка!

- Вы не первые и вы не последние, - заметил Сомов философски. - Многие пытались, но тщетно.

- Не вполне с вами согласен. Расхождение вот в каком пункте. Многие, действительно, пытались, и многие - тщетно. Но некоторые добивались ощутимых результатов. И ме-едленно толкали науку в нужном направлении. Вот и мы хотим толкать. Но там, на Земле, нас вяжут по рукам и ногам. И правильно делают. Потому что за свою многовековую историю человечество кое-чему научилось. Прежде всего, оно научилось законодательно регулировать свое бытие. И такое регулирование почти во всех случаях разумно, ибо предохраняет человечество от глупости, подлости и бесчеловечности. Почти во всех случаях. Но не во всех! В некоторых случаях все получается наоборот. Так вот, мы настолько самонадеянны, что взяли на себя смелость утверждать: наш случаи именно таков. Но мы не настолько самонадеянны, чтобы, уравняв себя с богами, утверждать безошибочность своих решений. Вот поэтому мы сели в этот корабль и, удалившись от человечества, начинаем удовлетворять свое любопытство. Есть, однако, еще одна причина, почему мы собрались так далеко. Но о ней я расскажу вам в другой раз. Это безумная, совершенно фантастическая гипотеза, но почему мы должны ее отвергать? Ведь, как известно, только достаточно безумные идеи имеют шанс оказаться верными?.. Наша же гипотеза безумна настолько, что...

- Чуть меньше помпы, - посоветовал Асеев. - Молодой человек может решить, что ты - раб идеи, то есть помешанный. И не захочет с нами якшаться.

- Ничего подобного, - заявил Сомов. - Все ваши рассуждения удивительно гармонируют с моим мировоззрением.

- Благодарю, - произнес Калуца напыщенно. - У нашего бравого капитана есть недостаток - он прагматик. Полет мысли ему претит. Но он мои друг, и я буду к нему снисходителен, ибо только благодаря его усилиям мы имеем возможность заняться делом. Теперь по сути. Ничего особенно противозаконного в наших действиях не будет. Мы попытаемся провести эксперимент по созданию искусственного информационного канала между двумя представителями вида homo sapiens , то есть между людьми или, если угодно, человеками. Идея проста. Вот мы с вами беседуем и пытаемся словами передать друг другу свои мысли. Но слова - как это так мало! Слова уносит ветер... Я не могу выразить словами то, что думаю, а вы не можете из моих слов выделить даже тот смысл, который я умудрился в них поместить. Почему? Да потому, что слова составляются из букв, а букв очень мало. Имеет место кодировка мыслей, и, в результате, как при любой кодировке, часть семантической информации теряется. А если попробовать обмениваться прямо мыслями и образами?

- Да, - поддержал Сомов. - А что, если попробовать? Но как?

- На это есть методика, - важно сказал Калуда. - Мысли ваши - методика наша. Как?

- Да бога ради!.. Но я не понимаю, что здесь противоправного? Какая разница, чем обмениваться - словами или мыслями?

- Вы знакомы с Всемирной Декларацией Прав Личности?

- Разумеется, я читал... А что там написано?

- Второй параграф. Помните?

- Нет, - честно признался Сомов. - Там много чего написано...

- Смысл его: запрещается прямое или косвенное воздействие на структуру личности человека. Любого. Где бы то ни было. С какими угодно благими целями. Даже с его добровольного согласия. Запрещается безусловно.

- Но что такое структура личности?!

Калуца наклонился к уху Сомова и прошептал:

- Этого не знает никто!

- Как никто? - удивился Сомов. - И те, которые сочиняли параграф, не знали?

- Никто!

- Но тогда что же они запретили?

- На всякий случай они запретили любые попытки влиять на личность.

- Что значит - любые? Вы вот мне сейчас внушаете нечто и нарушаете этот параграф.

- Совершенно справедливо.

- Но это же ерунда! Нельзя запретить людям общаться между собой.

- И тем не менее.

- А вы меня не надуваете? Может быть, там еще что-нибудь написано снизу и сверху.

- Там написано многое, но смысл я передал верно. Мысль законодателей проста: они хотели иметь возможность наказать тех, кто сознательно попытается оказать негативное воздействие на личность любого человека, и тем самым хоть как-нибудь оградить каждого от таких попыток. Мы же, создавая прямой информационный канал, будем, вне всяких сомнений, очень сильно воздействовать на личности людей, участвующих в эксперименте. И быть может, действительно в какой-то степени изменять структуру личности. Негативно ли, позитивно, но будем, и притом вполне сознательно... Мы преступники! Нас следует примерно наказать.

- Да, - Сомов поскреб затылок. - Что же делать?

- Можно вести себя по-разному. Я, например, преступлю закон, а после буду каяться.

- Сильно! И кто будет свои мозги подставлять?

- Я и вот он, - Калуца ткнул пальцем в Асеева.

- Интересно задумано! Х-ха.., да это просто отлично! Какова же моя роль?

- Это центр нашего совещания. Пока мы предполагаем использовать тебя в качестве реципиента. То есть мысли твои берем, а взамен ничего не даем. Сейчас тебе многое станет понятно. Смотри: ты человек, которого ни я, ни Асеев совершенно не знаем. Твое подсознание для нас - тайна, и вот, представляешь, если после эксперимента я или Асеев вдруг вспомним то, чего никогда на знали, мы спросим, а ты подтвердишь: да, это мои воспоминания, мысли, образы. До сих пор у меня была проблема, как обеспечить чистоту эксперимента. Тобой же она снимается полностью. Теперь понимаешь, почему я так за тебя ухватился?

- Понимаю, - сказал ошеломленный Сомов. - Я согласен!

Калуца вдруг сделался серьезен и даже печален.

- Не спеши, - сказал он тихо, - подумай. Уверен ли ты, что у тебя нет ни одной, скажем, мысли или тайного желания, которое ты хотел бы скрыть, и даже самому не признаешься, что оно существует? Ведь таким образом мы опосредованно будем влиять на твою личность. Понимаешь?

- Сейчас... Кажется, понимаю. Есть, наверное...

- Но мы будем в неравных условиях - это понимаешь? Психологический дискомфорт... Подумай... Мы будем ковыряться в потемках твоей души, помимо твоей воли и сознания. Ты будешь беззащитен против нас. Приятно ли тебе будет знать об этом?

- Я подумаю. Я, в принципе, уже теперь согласен просто из упрямства, но я подумаю. А, вот - я потребую компенсации.

- Извольте, - Калуца непонимающе глянул на Асеева. Какого рода?

- Я согласен, если по ходу дела вы мне будете все рассказывать. Что, зачем, каким образом и почему не иначе. И всякие, там, термины, принципы, теории. Я уже давно к этому подкрадываюсь, а тут такая возможность. Вы ведь психиатр?

- Доктор медицины, раздел - психопатология. Тебя это устроит? - Калуца улыбнулся - Но если этого мало, то в перспективе я даю слово познакомить тебя с гением в нашей области.

- Все, я уже в вашем прямом распоряжении!

- А позволь спросить, зачем тебе все это нужно? поинтересовался Асеев.

- Да так, знаете ли, для ориентации... я несколько разочарован своей профессией и может быть найду подходящую стезю... Как знать.

- М-мда.., - Калуца вздохнул. Сколько тебе лет?

- Тридцать три.

- Вся жизнь впереди, - Асеев встал. - Но мне, однако, пора...

- Командир, я пожалуй сменю Джона, - подал голос кто-то сзади.

Сомов оглянулся - это был его однофамилец.

- Да, Женя, уже пора, - сказал Асеев. - Надеюсь, ты не злоупотребил?.. Шампанское - враг вахтенного офицера.

- Нет, командир, - Сомов-старший усмехнулся. - Ты ведь знаешь, при разгоне и торможении я не употребляю стимуляторов высшей нервной деятельности.

Калуца хмыкнул и мотнул головой. Асеев глянул на часы.

- Добро, - сказал он, - заступай на вахту, а я свяжусь с туером и перед отстыковкой тебя сменю... А ты, - продолжил он, обращаясь к Калуце, - не очень тут хвост распускай.

- Ну что ты, Ваня, - ты ведь меня знаешь!

- Конечно знаю. Шалунишка... Что мне не нравится - это та скорость, с которой вы спелись. Два часа - и полное взаимопонимание. Не суетись, Ричард. Давай все по порядку. Сначала одно, потом другое, а уж потом пятое и десятое.

Сказав это, Асеев повернулся и вышел из кают-компании.

- Вот видишь, - сказал Калуца. - И так всегда! Но он старше - приходится слушаться, иначе побьет...

- А что, бывало? - поинтересовался Сомов с некоторым ехидством.

Калуца выпятил губу.

- Ты его не знаешь - страшный человек. На два года меня старше - испортил все розовое детство.

- Так вы уже давно знаете друг друга?

- Да, скажем прямо, давненько...

Свои "эксперименты" Калуца начал сразу после выхода на траекторию и отстыковки туера, то есть после перехода в инерционную фазу полета. Раскрутка "Вавилова" обеспечила почти нормальную силу тяжести, так что жизнь на рейдере приобрела характер спокойный и размеренный.

Сомов познакомился со всеми членами экипажа, и его удивило, насколько точно люди были притерты друг к другу. Это был просто классический пример подбора людей для длительной экспедиции. Характеры были разные, но за прошедшие сутки полета Сомов не заметил никаких конфликтов или чего-нибудь даже отдаленно напоминавшего ссору, хотя взял на себя роль бойкого молодого человека, сующего нос во все дела. Так ему казалось проще. Роль эта была принята всеми, за исключением Асеева. Последний был подчеркнуто корректен в разговорах, серьезен и, как показалось Сомову после одной беседы, понял, что из себя представляет Сомов.

- Ты, мне кажется, поторопился с выводами, - сказал тогда Асеев. - А что касается Марса - это тоже Земля. Мы приближаемся к кризису - нужно менять стратегию освоения Солнечной системы. Но этот кризис будет преодолен, и все станет на свои места. Марс и Венера - это наша территория. Иное дело - Внеземелье.

- Почему? - спросил Сомов.

- Там нет солнышка, а мы - его дети, - ответил Асеев с усмешкой. - Не Земли - его. Там иной энергетический фон. Не знаю.., но мне кажется, оно чуждо биологической жизни... Но, ничего, это полезно. Посидишь на спутниках Сатурна, померзнешь, и Марс тебе покажется райской долиной.

- А там холодно?

- Не знаю.., но я там мерзну. Даже при сорокаградусной жаре... Меня больше беспокоит другой вопрос. Вот ты, Володя, принадлежишь к другому поколению, нежели, скажем, мы с Калуцей. Яркий представитель поколения, идущего нам на смену. Я сталкивался уже с многими его представителями и обнаружил, что оно делится на две отчетливо выраженные категории. Первая категория - это те, которые приняли нашу игру. Но мы сформировались в героическую эпоху освоения Приземелья, и наши традиции, стиль жизни этим обусловлены. Помнишь стартовый ритуал? У меня каждый раз комок в горле... Потому что я видел не однажды, как менялся состав экипажей на церемонии финиша. Он изменялся в сторону уменьшения, Володя... Теперь даже полет к Юпитеру - прогулка. Но мы соблюдаем ритуалы. Мы помним, откуда их истоки. А эти новички - они молоды, сильны, целеустремленны, но они уже ничего не могут помнить. Это не их вина - это проблема. Их не тревожат воспоминания, но они соблюдают схему поведения и переносят ее на другую жизнь. В результате схематизируется сама жизнь. Вот откуда истоки этой глупой игры в бумажки и начальники.

- А другая категория? - поинтересовался Сомов.

- Другая категория - это те из молодых, кто понимает, что жизнь вышла за рамки схемы, это золотой фонд цивилизации люди, которые призваны обеспечить ее прогресс. Но вот странность, - я все чаще наблюдаю у этих людей отсутствие желания что-то менять. Они не хотят брать на себя груз ответственности за судьбу цивилизации. У большей части в глазах я вижу насмешку, за которой скрывается либо цинизм, либо лень, либо беспомощность. Мне показалось, Володя, что ты из этой категории. Я ошибся?

- Да, - произнес Сомов, подумав, - вы, наверное, правы. Надо поразмыслить над этим.

- Поразмысли, - мягко сказал Асеев. - Но это, так сказать, полярное суждение. Не следует его абсолютизировать. Люди все разные, а жизнь подскажет и научит. Хотя, скажу тебе откровенно, смерть учит быстрее...

Внешняя сторона экспериментов Калуци состояла в следующем. Каждый день после завтрака они с Асеевым удалялась в отдельную каюту, оборудованную под лабораторию, садилась в кресла, напяливали на головы какие-то колпаки, после чего, оставаясь в таком положении, перебрасывались короткими фразами. Причем, Асеев сидел неподвижно, а Калуца тыкал в кнопки приборов, набирал какие-то команды на пульте дисплея, иногда вскакивал и ругался непотребными словами, а иногда замирал в кресле, выпучив глаза.

Сомов уже на третий день принял участие в эксперименте, но дней пять не проявлял активности, сидел в углу тихо, впитывал слова и выражения, выполнял мелкие поручения, но старался слиться с окружающем средой, отдавая себе отчет в том, что настроение участников - Калуцы главным образом меняется в зависимости от степени успешности реализации его планов, которая, в свою очередь, полностью зависит от того, насколько точно они соответствует проекту Всевышнего, создавшего человека таким, каков он есть на самом деле, а не таким, каким он вырисовывался в схеме Калуцы.

Сначала Калуца вообще не обращал на него внимания, но постепенно, по мере корректировки планов в сторону большего соответствия упомянутого проекта упомянутой схеме, дело, видимо, пошло на лад, и Калуца обратил на Сомова благосклонный взор, избрав его приемником откровений, прозрений и сентенций разного рода, источником которых был он сам. Кроме того, Сомов служил заземлением для разряда эмоциональных напряжений в тех многочисленных случаях, когда результаты исследований не лезли в ворота, сооруженные Калуцей на почве психологической науки. Разрядка протекала бурно.

- Что вы здесь делаете, Сомов?! - рычал Калуца в таких случаях, переходя на "вы". - Я сам бездарь, и удвоение количества не изменяет качества... Выключите хотя бы усилители!.. Что? Не знаете?.. А что вы вообще знаете?!

Постепенно Калуца отходил, менял тон с агрессивно-истерического на жалостно-иронический и принимался сетовать на судьбу, объясняя попутно в чем именно состоит бездарность его, Калуцы, по сравнению с лучшими умами человечества, которые еще сто или двести лет назад сказали буквально следующее...

К десятому дню Сомов уже в целом понимал, какую тайную цель преследует Калуца, и даже, в основном, изучил технологию обращения с аппаратурой.

- Этому агрегату цены нет, - похвастался однажды Калуца. - Я нашел Эдисона и он мне сделал абсолютно надежные комплекс. Вы можете стучать по нему кувалдой - он будет работать. Не верите - несите топор!

Сомов улыбался в ответ, но про себя. Он вообще заметил, что в периоды отдохновения и собеседований после экспериментов Калуца преображается в какого-то мальчишку хвастливого, безапеляционного, чудовищно самолюбивого и обидчивого. Он не терпел никаких возражений и любой посторонний тезис подвергал ядовитому комментированию с позиций полного или частичного отрицания. Порой это было совершенно нетерпимо, причем Асеев, изредка принимавший участие в постэкспериментальных разговениях и разговорах, получал в свой адрес моральные оплеухи за самый безобидный комментарий.

Но постепенно Кадуца приходил в себя, и оказывалось, что это совершенно нормальный и притом весьма здравомыслящий человек, артистичный, с изрядным чувством юмора и полновесной мерой критического отношения к собственной персоне. Его эрудиция была колоссальна. Сомов однажды затеял разговор о внутреннем строении спутников больших планет и был ошеломлен, когда услышал, что "вулканическая деятельность на Ио безусловно как-то связана с колоссальными запасами серы на планетоиде". Разумеется, о запасах серы Сомов знал, но спрашивается, откуда Калуца мог почерпнуть эти сведения, если специально не изучал планетологию?

Что касается психологии и вообще наук, изучающих человека, как существо разумное и социальное - здесь в познаниях Калуцы, судя по всему, белые пятна отсутствовали. Причем, он не просто излагал какие-либо сведения, концепции и теории с указанием слабых мест, но, одновременно, сопоставлял точки зрения различных исследователей чуть ли не со времен Аристотеля с пояснениями, почему тот или иной гений выбрал для себя именно такую позицию и какую позицию занимала его вторая супруга по отношению к первой.

- Слушай, откуда ты можешь знать, что Ницше в молодости был безнадежно влюблен в артистку оперетты? поинтересовался однажды Асеев. - Он и сам-то об этом, вероятно, не догадывался.

- Да нет, он-то, конечно, был в курсе. А я, знаешь ли, имею пристрастие к мемуарной литературе...

После очередного сеанса в креслах часа два-три посвящалось разговорам на околопсихологические темы, а потом Калуца просил всех удалиться, брал свой толстенный лабораторный журнал и принимался туда что-то записывать. Что именно, Сомов не знал. Асеев на вопрос об этом ответил с усмешкой: "Ричард, вероятно, описывает режимы и свои ощущения от этих режимов". "А вы сами испытываете какие-либо ощущения во время сеансов?" - поинтересовался Сомов. "Да, конечно. Но описывать их не берусь. Для сохранения навыков письма у меня есть бортовой журнал, но записи в него подлежат только события".

На восемнадцатые сутки Сомов впервые заменил в кресле Асеева.

Сеанс длился полтора часа и за это время он ничего особенного он не испытал, если не считать маленького потрясения.

Калуца то сидел неподвижно, как бы прислушиваясь к самому себе, то что-то бормотал под нос, а потом вдруг принимался вертеть ручки приборов, подстраивая одному ему известные амплитуды, частоты и фазы... Чего? Да Бог его знает...

Сомов отвлекся и вспомнил, как однажды в детстве они с приятелем уперли откуда-то какой-то прибор с невероятным количеством ручек и кнопок. И включили его в сеть, но он не взорвался и не загорелся, а начал урчать и трещать. И они с приятелем испугались и убежали. А потом обоим влетело... Но ручки они успели покрутить вволю!

- Володя, а ведь ты мне мешаешь, - неожиданно сказал Калуца. - Я не могу никак подстроиться. Жаль конечно, что вам влетело, мне, например, в детстве тоже влетало, но теперь это не мешает заниматься делом. Думай о чем-нибудь серьезном. Стационарно думай, без этих всплесков эмоций. Воспоминания детства слишком ярки.

- Так ведь здорово влетело! - пробормотал ошеломленный Сомов.

- Все, не мешай! - буркнул Калуца.

Сомов замолчал и принялся старательно думать о том, как интересно будет работать на на спутниках Сатурна. На том же Титане, например...

Когда был дан отбой, Сомов почти уснул.

- Ну вот, это уже кое-что.., - сказал Калуца, потирая виски и сосредоточенно глядя прямо перед собой. - "Свой тайный смысл доверят нам предметы?.. И вот тогда без слов из темноты, из бедного невежества былого..." Неплохо! Зря я с Иваном возился столько времени. Как бревно - ни чувств, ни ощущений, и мыслить толком не умеет... Поди проникни в тайники его души:

- Вы что, действительно как-то узнали про этот прибор? спросил Сомов.

- Узнал, друг мой, узнал... Да ведь как ты думал! Можно подумать, что с той поры, все оставшиеся годы ты только и мечтал о том, чтобы снова дорваться до этих ручек!

- Как было сказано, так и думал... Сосредоточенно.

- И отлично. Завтра продолжишь думать, а сегодня оставь меня, юноша неполовозрелый! Мне надо кое-что запасать и вообще... Я желаю отпраздновать маленький успех в полном одиночестве.

И Калуца забыл о Сомове. Судя по всему, его настроение в этот день резко улучшилось. И Сомов, гордый своей несомненной полезностью для науки, удалился, сопоставляя на ходу явления, данные ему в ощущениях. А именно. Невероятно, но факт: Калуца сумел прочитать его мысли. Или, во всяком случае, проникнуться его ощущениями.

После этого эпизода Калуца, во-первых, резко увеличил продолжительности сеансов, а во-вторых, расширил круг исследуемых лиц. За два дня из всего экипажа он выбрал еще двоих: Сомова-старшего и Свеаборга, а вот китайца Вэнхуа забраковал.

- Ты, Дэн, темная личность, - сказал он после двухчасовой отсидки. - Восточный тип психики. Он европейцу не по зубам. Что ты мне все время Будду суешь?

- Так ведь святой человек, - заметил Вэнхуа.

- Мало что святой, мы тут не в храме... Как тебе это удается? Все равно ведь не поверю, что он один у тебя в голове...

В экипаже все знали с самого начала, что Калуца будет заниматься "мозговыми эффектами", однако до массового "зондирования подкорки" никто особого любопытства не проявлял. Во всяком случае, явно. А вот после этого вошли в моду кулуарные разговоры. Они, впрочем, не касались непосредственно деятельности Калуци а вертелись вокруг тайн подсознания и прочих сумеречных явлений души.

Сомов отметил два обстоятельства. Первое: судя по всему, возможности Калуцы произвели серьезное впечатление. Его статус в коллективе изменился скачком и начал приближаться к верхней отметке на шкале авторитетности и уважения. И второе: серьезные разговоры носили преимущественно парный характер, а во время трапез, то есть когда в каюткомпании собирался весь экипаж, свободный от вахты, те же разговоры носили характер иронический.

Судя по всему, гипотетические возможности Калуцы по угадыванию мыслей и душевных состоянии путем "околпачивания" почти на всех произвели угнетающее впечатление. Вероятно, здесь срабатывали какие-то защитные реакции психики людей. Подсознание старалось защититься от вторжения, срочно наращивая еще один слой, поэтому и он, Сомов, лишь спустя некоторое время отдал себе отчет в том, что побаивается Калуци. Да и вообще, образ этого доктора начал как-то подозрительно ассоциироваться с образом некоего потустороннего субъекта - любимца специалистов по изящной словесности.

Интересно и то, что обязанности судового кока с этих пор безропотно и по собственной инициативе взял на себя Дэн Вэнхуа. И уж совсем интересно, что он периодически ходил к Калуце для получения консультаций по поводу некоторых особенностей китайской кухни.

Однажды, примерно на тридцатые сутки полета, Калуца после ужина пригласил Сомова к себе в "лабораторию", сказав, что хочет посоветоваться. Сомов был, разумеется, удивлен, но последовал за Калуцей без наводящих вопросов. Через некоторое время появился и Асеев.

- Ну что, мужики, - сказал Калуца, - давайте обойдемся без преамбул. Я хочу ознакомить вас с некоторыми результатами. Они носят, естественно, предварительный характер и еще требуют осмысления. Но результаты эти пододвигают меня к тому, чтобы несколько изменить стратегию экспериментов, а поскольку она обусловлена предварительными договоренностями, я решил устроить совещание.

- Говори без обиняков, - сказал Асеев. - Куда уж дальше менять, я и так разрешил прогнать через "колпак" весь экипаж, хотя первоначально речь шла в нас двоих.

- Ничего не поделаешь, Ваня, у нас тобой, увы, несовместимые типы.

- Это я уже слышал.

- А что ты мне прикажешь делать, если это так!

- Совмещай. Есть вон Сомов-доброволец, есть я - тоже доброволец. Чего тебе еще надо?

- Ваня, тебе ли объяснять, что личность дается человеку от Бога...

- Послушай, Ричард, не дразни гусей! Мы и так вышли за всякие рамки. Я взял на душу грех за то, что нарушаю всякие ведомственные установления. Но грех нарушения элементарной порядочности во взаимоотношениях со своими подчиненными я на себя не возьму.

- А если найдутся еще добровольцы?

- Добровольцев не ищут среди подчиненных. Это во-первых. А во-вторых, мы в рейсе, и в экипаже нет лишних. Ты будешь истязать одного, а остальные будут тянуть за него лямку.

- Хорошо, я прекращаю эксперименты!

Асеев посмотрел на Калуцу и недобро усмехнулся. Потом поджал губы и процедил:

- Хорошо. Что ты хочешь?

- Мне нужен Сомов.

- Он в твоем распоряжении.

- Мне нужны оба Сомова!

- Все?

- Возможно, мне понадобится Свеаборг.

- Это исключено. Свеаборг - второй пилот и единственный квалифицированный навигатор. Это категорически исключено.

- А Сомов?

- Ты с ним говорил?

- Нет, мы ведь с тобой договорились...

- Хорошо, сначала поговори ты, а потом я поговорю. Но сначала я хотел бы понять, что ты затеваешь.

- Я хочу сделать перекрестную трансляцию на полной мощности. То есть проверить построения Шеффилда. Я хочу сделать это до того, как мы попадем в точку... Помнишь, у нас был разговор?.. И сделать то же самое, когда мы в ней окажемся. И сравнить. Но не просто сравнить, а записать фон, чтобы потом, в спокойной обстановке проанализировать. Объем информации - колоссальный, а у меня памяти только на четыре часа записи. Два здесь и два там - я так распределяю. Но предварительно, я бы хотел "приучить" их друг к другу.

- Кого - их?

- Сомовых. Они хорошо совмещаются - я даже удивился.

- Подлец, - произнес Асеев, помолчав, - знаешь ведь, что Женя тебе не откажет...

- Ваня, я тебе клянусь, что они совместимы! И очень, честное благородное слово...

- Хорошо.

- С завтрашнего дня, - быстро и с ноткой мольбы в голосе сказал Калуца.

Асеев одарил его взглядом, не удостоив ответом.

- Ваня, - продолжал Калуца, - если мы упустим эту возможность, я себе этого никогда не прощу. И тебе не прощу! Я буду являться тебе во сне каждый день и обзывать самыми паскудными словами. Я призову на помощь все силы ада, и они тебя замучают кошмарами.

- Лучше уж при жизни, чем потом, - произнес Асеев, но теперь его интонация была скорее дружеской. - Скажи мне, зачем ты на этот разговор пригласил нашего "зайца"?

- "Кролика", - поправил Калуца и мстительно добавил: - А я хотел, чтобы у нашего разговора был свидетель.

- Если он не решил, что это инсценировка - ты своего добился.

- Кроме того, я в завуалированной форме сделал ему предложение.

- И ты согласен? - Асеев повернулся к Сомову. - Подумай, Калуца - опасный человек. Сегодня он купит твое тело, а завтра потребует душу.

- Я согласен, - сказал Сомов, - ибо "если в мире исчезнет все зло - что, скажи, назовешь добром". Надо поддержать силы ада...

Глава 12

Утром мы со Спиридоновым легко позавтракали, после чего он исчез, а когда объявился, я даже присел от изумления. Передо мной стоял роскошный стопятидесятипроцентный ответственный работник. Одет Спиридонов был в великолепную тройку ослепительно белого цвета. Галстук - кремовый, с переходом в кофейный. А шляпа на нем была типа "восторг и упоение".

- А? - сказал Спиридонов. - Как?

- У-у! - сказал я.

- А это ты видел, - сказал он, доставая из жилетного кармана старинные механические часы-брегет в золотом корпусе. - Дед подарил. А ему - его дед. А отец того деда был купчина первой гильдии! Его, правда, при Сталине посадили, но часы эти он сохранил. Теперь они показывают новое время...

Что скрывалось за этой туманной фразой, я не понял, но часы внушали почтение.

Когда мы явились к Сомову, Калуца и Шеффилд уже сидели в креслах и, судя по всему, разрабатывали план кампании. Сомов, вероятнее всего, готовил стол, а дверь открыла Мариша.

- Здравствуете, - сказала она, - проходите, я сейчас папу позову.

Было заметно, что Спиридонов произвел на нее впечатление своей монументальностью и, надо полагать, шляпой.

- А зачем нам папа? - сказал он вальяжно и подмигнул мне. - Ну-ка, представь меня даме.

- Это, Мариша, Василий Васильевич Спиридонов, мой начальник. Очень важный человек. И страшно придирчивый...

- Все, все. Гиря, дальше я сам, - перебил Спиридонов. Вы, Мариночка, меня не бросайте, а то я у вас впервые, могу заблудиться и потеряться.

И улыбнулся ослепительной улыбкой. Где он ее только почерпнул?!

- Проходите, Василий Васильевич, вас уже ждут.

Мы прошли в гостиную, где и состоялась церемония представления с вручением верительных грамот. Обменявшись рукопожатиями, Спиридонов немедленно уселся между Шеффилдом и Калуцей, я - напротив.

- Ну, как поживает ваше издание? - ядовито осведомился Шеффилд. - Надеюсь, культура теперь двинется вперед?

- Вашими молитвами.., - я отвесил легкий поклон. Осталась ерунда: определить, где этот самый перед.

- А, так все уже в сборе! - воскликнул Сомов, появляясь из кухни. - Мариша, давай фрукты и вино. И вообще, займись там. А я развлеку гостей.

- Насколько я понимаю, вы и есть знаменитый Сомов, произнес Спиридонов, вставая. - Очень приятно познакомиться!

- Ну а вы, как я понимаю, - межпланетно известный Василий Васильевич, столь лестно характеризуемый Петром Яновичем. Я тоже очень рад, - сказал Сомов, протягивая руку. Представлять присутствующих не надо? Ну, тогда располагайтесь и, как говорится, с Богом. Коньяк, вино, фрукты - прошу без церемоний!

- А, Гиря! Не тебе чета... Сразу нащупал мои слабые стороны, - произнес Спиридонов. - Учись!

- Слава, Василий Васильевич, товар скоропортящийся.., буркнул я. - Вчера было "бордо", сегодня коньяк, а завтра посадят на хлеб и воду...

- Ну что же, - сухо сказал Калуца, - давайте приступим к делу. Как я понимаю, все уже в курсе, для чего мы тут собрались, поэтому нет смысла обсуждать преамбулу, приступим, так сказать, к постатейному обсуждению. Итак...

- Минуточку, - перебил Спиридонов, - требуется внести ясность. Мы, то есть я и Петр Янович, являемся сотрудниками Отдела Безопасности Главного Управления Космонавигации, и разговор будет вертеться вокруг тематики, относящейся к ведению этой уважаемой организации. Но поскольку данная встреча запланирована как внеплановая, есть предложение считать ее неофициальной, с тем, чтобы иметь возможность э-э... насладиться дарами природы... и прочее. Будьте добры, уважаемый Петр Янович, передаете мне во-он то яблоко почему-то оно оказалось с вашей стороны...

Калуца и Шеффилд переглянулись, после чего второй улыбнулся, а первый изменил выражение лица, сохранявшего до этого невозмутимо надменное выражение. Теперь это лицо начало выражать благосклонное внимание.

Спиридонову вручили искомое яблоко, он его разрезал на четыре части, аккуратно вырезал сердцевину и демонстративно положил дольку в рот. Некоторое время все с интересом наблюдали за его манипуляциями, наконец, Капуца нарушил молчание.

- Райское яблочко, - заметил он. - Вопрос, не станет ли оно яблоком раздора?

- А вы попробуйте, - и Спиридонов протянул ему дольку. Уверяю вас... В выборе яблок я редко ошибаюсь, ибо знаю секрет.

- Вот как? Поделитесь.

- Секрет прост. Яблоко должно иметь червоточину, но только одну, зато внушительную. Это значит, что червяк приличный, но не дурак, ибо сразу лезет в центр проблемы. Таким образом, я выбираю червяка, а он выбирает мне яблоко, то есть центр проблемы.

- И при этом вас не гложет червь сомнения?

- То, что он изгрыз, проблему исчерпывает, и я. как видите, удаляю. Остальное же - высшего качества. Попробуйте - убедитесь.

Калуца сунул дольку в рот и медленно сжевал. Мне тоже захотелось опробовать метод, но, увы, Спиридонов взял оставшиеся две дольки и также сунул их в рот.

- Действительно, - рассмеялся Каалуца. - метода заслуживает внимания.

- Рекомендую... Ну, а теперь Петр Янович, как лицо непосредственно заинтересованное, изложит вам нашу позицию. Прошу вас, Петр Янович.

- А я полагал, Василий Васильевич, что вы сами, так сказать... Ну, что же, - я собрался с мыслями. - У нас имеются сведения, что результатом эксперимента, проведанного на борту рейдера "Вавилов", явилось следующее... Как бы это удачнее выразиться... Хорошо, пусть будет так... на базе личности Свеаборга образовалась личность Сомов-Свеаборг, а в Сомове теперь целых два Сомова. Мы считаем данные факты установленными, хотя и не располагаем прямыми доказательствами. В связи с этим нам хотелось бы получить ответы на некоторые вопросы. Вопрос первый: вы согласны ответить на наши вопросы?

- Да, - сказал Калуца. - Но хотел бы уточнить. Поскольку встреча неофициальная, то на ваши вопросы мы даем неофициальные ответы, хотя и вполне правдивые. Официальные ответы - по договоренности.

- Что ж, это вполне соответствует неофициальному характеру встречи, - заметил Спиридонов.

- Итак, вопрос второй. Вы подтверждаете, что наша версия соответствует действительности?

- В основном, да, - сказал Калуца.

- И более того, - впервые нарушил молчание Шеффилд.

- Что именно? - вмешался Спиридонов.

- Свеаборг - комплексная личность, сформировавшаяся в результате взаимодействия трех.

- Да-да, - Спиридонов покивал, - мы тоже сделали такой вывод в предварительном порядке. Иначе откуда бы Свеаборгу почерпнуть геологические познания...

- Вопрос третий: вы владеете методикой "пересадки" личностей?

- Не вполне, - Калуца вздохнул. - Если бы владели - не было бы этих сложностей.

- То есть эксперимент невоспроизводим?

- Это неизвестно.

- А вы делали попытки его воспроизвести?

- Нет! - резко ответил Шеффилд. - И даже не планировали.

- Почему?

- Это лучший способ угробить дело!

- Вполне согласен, - сказал Спиридонов. - Второй параграф?

- И не только он, - заметил Калуца. - Мы же понимаем, что эксперименты на людях - это... Мы не можем войти в явное противоречие с этическими нормами... Есть границы, которые настоящий ученый может переступить, только будучи уверенным в полной безопасности производимого эксперимента.

- Но ведь вы ее уже перешли, - сказал Спиридонов холодно, - и теперь ваши пассажи выглядят э-э-э... несколько...

- Не вам об этом судить! - резко возразил Калуца.

Я опешил. Совершенно непонятно было, для чего Спиридонов отступает от намеченного плана. Обстановка и того подогрета, зачем же усугублять?!

- Ричард Яковлевич, - неожиданно вмешался сидевший сбоку Сомов. - Василий Васильевич отнюдь не имел в виду упрекнуть вас. Просто он хочет сделать беседу более эмоциональной, надеясь, вероятно, что удастся половить рыбку в мутной воде.

И отвесил в сторону Спиридонова гусарский поклон, сопровождая его многозначительной ухмылкой.

- Вот черт! - сказал Спиридонов, - поймали как кота за сметаной. Действительно, я отнюдь не имел ввиду, а, наоборот, намеревался... Теперь вижу, что тут собрались люди почтенные, так что темнить бесполезно.

- А-а, - произнес Калуца, - ясно. Я, признаться, клюнул... Хорошее исполнение... Но, дело - есть дело, так что я не в претензии.

- Мне представляется, что на фоне данной проблемы все ваши потуги выглядит довольно глупо, - буркнул Шеффилд. - Не понимаю, для чего нужно из нее делать детективную историю. Мы ничего от вас скрывать не намерены, особенно теперь, так что задавайте свои вопросы, если они у вас в наличии.

- Обязательно в наличии, - заверил Спиридонов. - Да и я, собственно, добился, чего хотел - можно расстегнуть жилетку. Она меня, признаюсь, несколько стесняет.

И он, действительно, расстегнул жилетку, после чего развалился в кресле.

- Хорошо тут у вас. Тишина, покой... Люди приличные собираются... А то ведь целый день бумажки, скандалы, выволочки. Вон Гиря не даст соврать.

- Не дам, - подтвердил я мстительно. - Уж вы, Василий Васильевич, будьте покойны. Мне тут между вашими и нашими тоже не очень, чтобы очень...

- А! - воскликнул Спиридонов. - Видите? А каково мне корчить из себя начальника по семь раз на дню?.. Ладно, давайте шашки в ножны, как говорил один из моих предков. Я изложу свое понимание ситуации, присутствующие меня поправят, если сочтут возможным. А потом продолжим уточнение деталей... Как?

Возражений не последовало, но Калуца и Шеффилд снова обменялись многозначительными взглядами.

- Итак, никакой экспедиции к Урану не было - был обычный транспортный рейс на исследовательскую станцию возле Сатурна. В экипаж разного рода протекционистскими путями пробрались некто Калуца и некто Сомов. Думаю, что протекцию составил капитан рейдера Асеев. Рейдер "Вавилов" - десантное судно, но поскольку груз малотоннажный - специальное научное оборудование и приборы - было принято решение использовать именно его.

- "Вавилов" мог обеспечить необходимую скорость доставки, - заметил Калуца.

- Возможно. Все обстоятельства принятия решения нам не известны, равно как и кто именно принял решение. Но мы это выясним.

- Не выясните, - сказал Калуца, уставясь перед собой, как упрямый мальчишка.

- Почему? - удивился Спиридонов.

- Потому что решения никто не принимал. Все полагали, что оно уже принято кем-то, а кем именно - никто не интересовался. Дело в том, что груз надо было доставить весьма срочно, ибо на Сатурн должна была упасть комета... или даже астероид. Этот.., ну, вот это нечто, взялось неизвестно откуда, его вовремя не заметили, а когда заметили, планетологи подняли вой. Случай уникальный - раз в сто лет, упустить было невозможно, начали искать варианты, а Асеев воспользовался неразберихой.

- Прекрасно! Я в полном восхищении. Данный полет - гимн бюрократической системе Управления. Таким образом, вся ответственность целиком и полностью ложится на капитана. Для него существует формальность, согласно которой он должен иметь письменное задание на полет.

- Он его имел, - сказал Калуца.

- За чьей подписью?

- За своей собственной.

- Но у него не могло быть полномочий отдать такое распоряжение. Да еще и самому себе.

- Такие полномочия у него были и, притом, письменно подтвержденные.

- За чьей подписью?!

- Уважаемый Василий Васильевич, вот это уже не наш, а ваш вопрос. Я этой подписи не видел, а точнее, не интересовался, чья она, но к подписи прилагалась печать, что я могу подтвердить даже на страшном суде, если он состоится. Не понимаю, для чего вам так необходимо знать, чья была подпись. Она была - и все тут!

- Не понимаете? - Спиридонов набычился. - Сейчас поймете. Если выяснится, что все обстоит не так, как вы доложили, то дело примет отчетливо выраженный уголовный характер, и удержать его в своих руках я не смогу. Я провожу только административное расследование. Уголовщина - это другие люди, другое ведомство и иные методы.

- Но мы и не настаиваем на вашей кандидатуре.

- Так вам необходим скандал?

- Нет. Нам нужна огласка.

Спиридонов постучал пальцем по столу и ткнул им в Калуцу...

- Запомните и зарубите себе на носу. Скандал и огласка разные, вещи. У нас в Управлении случались такие скандалы, что кое у кого кости трещали. Но при этом ни одно слово не достигло ушей широкой общественности. В вашем случае весь скандал может кончиться тем, что Асеев будет обвинен в превышении полномочий и преступной халатности, повлекшей, за собой гибель людей и травмы. А Сомов будет потерпевшим. Он что, нужен вам именно в этом качестве? Зачем? Неужели вы полагаете, что общественность, на которую вы уповаете, будет разбираться, что именно он претерпел? Смею заверить, весь пыл и жар, сиречь пар, уйдет в свисток, имя которому нарушение правил транспортных перевозок. Накажут непричастных, наградят виноватых и заклеймят невиновных.

Калуца сморщился и как-то странно дернул головой.

- Да, - произнес он, - мы не рассматривали возможность такого поворота дела. Мы полагали, что разбирательство будет по существу.

- По существу.., - зло перебил Спиридонов. - Так и давайте по существу! Были полномочия?

- Были, - твердо сказал Калуца.

- Как это можно доказать?

- Н-не знаю... Теперь уже, наверное, никак.

- "Уже...", "наверное...", - передразнил Спиридонов. Хорошо. Это наш вопрос. Только нам необходимо быть уверенными, что все обстояло именно так, а не иначе. Все бумажки у нас делаются минимум в двух экземплярах, и если существовал первый, то где-то существует второй. Мы его будем искать и найдем!

- Ищите! - воскликнул Калуца. - Ищите. Асеев не мог пойти на подлог. Он знал, что делает.

- То есть, Асеев и есть, вернее, был, тем лицом, которое обеспечивало административное прикрытие?

- Да, - сознался Калуца.

- Едем дальше. Итак, вы погрузили оборудование, в том числе и свое, сели и полетели. Хочу понять, откуда взялся вот этот Сомов? Зачем вам понадобился планетолог? Или...

- Сомов - случайное лицо. Он напросился лететь к Сатурну - у него было официальное приглашение - я настоял, чтобы мы его взяли, и разрешение на его полет было получено. Сомов нужен был мне, и Асеев согласился. Вероятно, он хотел использовать его как прикрытие, чтобы избежать подозрений на мой счет. Как вы полагаете?

- Вы меня спрашиваете? - удивился Спиридонов. - Это я вас должен спрашивать!

- Да бес его знает... Вы тут перед нами развернули перспективу - теперь даже и не знаю, чем руководствовался Асеев, когда принимал решение.

- Это я страху нагонял, чтобы вы вели себя прилично, сказал Спиридонов, усмехаясь. - Чем еще вас, больших ученых, можно достать? Вчера целый день всех пугал. Куда там! Пока напугаешь, сам весь в холодном поту... Но вы должны понять, что глупых вопросов я не задаю. То есть, давайте откровенность за откровенность. Мне за семьдесят, в большие начальники я не вышел, но кое-что в этой жизни сделал. А ваша тема меня задела. Я вижу в ней альтернативу существующему идиотизму в сфере управления. Спрашивается, какого черта мы так бездарно тратим интеллектуальный ресурс цивилизации? Сто раз об это спотыкался, и всякий раз думал: нет, иначе нельзя. Иначе - без бумажек, печатей и всего прочего - найдется какой-нибудь идиот и сотворит что-нибудь несусветное, отчего у цивилизации кости затрещат. Нет гарантий! А здесь есть просвет.

- Есть! - вдруг воскликнул Шеффилд и трахнул ладонью по столу. Выглядело это в его исполнении достаточно комично, но выражение лица свидетельствовало о том, что Шеффилд настроен весьма серьезно. - Я тебе голову даю - есть! Надо только копать, копать! Слушай, Спиридонов, ну сделай что-нибудь! Ведь стена, стена-а! Все все понимают, но как только доходит до дела, уходят в сторону и делают вид, что ничего особенного не произошло. А ведь оно произошло!.. Почему я должен... Он запнулся, подыскивая нужные слова, а потом нашел-таки, притом, что меня удивило, весьма забористые. В смысле того, что именно их мальчишки пишут на заборах.

Спиридонов блаженно сощурился и даже ушами зашевелил от удовольствия.

- Я смотрю, взаимопонимание устанавливается, - заметил Сомов сбоку.

Он сидел как бы отдельно, но, в то же время, и вместе, а думал как будто о чем-то своем, хотя, вроде бы и участвовал в общей беседе.

- Все жду, пока ты проснешься, - заявил Спиридонов, обращаясь к Сомову. - Так есть просвет?

- Есть. Но пока узкий. Не пролезешь.

- Ничего. Мы похудеем. Делаю скидку на взаимопонимание, но продолжаю в том же духе. Итак, вы летели к Юпитеру, и проводили свои эксперименты, нарушая второй параграф.

- Ничего подобного, - перебил Калуца. - Вернее, мы его нарушали не более, чем в данное беседе, - это моя точка зрения.

- В чем состояла суть ваших экспериментов?

- Идея следующая. Мы пытались установить информационным контакт между двумя.., черт его знает!, мозгами, то есть не мозгами, а теми процессами, которые в них протекают, минуя первую сигнальную систему.

- То есть?

- Преобразовывали биопотенциалы в электромагнитные колебания и перекрестно транслировали. В общем, идея довольно примитивная. Ее пытались осуществить и до нас с переменным успехом. Помнится, еще в прошлом веке, после бума экстрасенсорного лечения, начали ковыряться... Есть литература, монографии, а мы, так сказать, продолжили штурм твердыни. Методику подсказал Шеффилд. Тогда мы еще смутно представляли, что он имел в виду. Вся хитрость в подборе геометрической конфигурации источников, воздействующих на мозг реципиента. Мы зацепились за резонансные явления. В общем, нам повезло. У реципиента начали возникать образы, сопоставимые с какими-то воспоминаниями индуктора.., разные ощущения, и еще много чего интересного. Все это фиксировалось, загонялось в компьютер и делались попытки привязать конфигурацию биополей к.., - Калуца беспомощно повертел головой, отыскивая упрощенные эквиваленты своим профессиональным терминам, - короче, к мыслям и ощущениям. Повторяю, нам крупно повезло. Ключ ко всему - резонансы. При определенных м-м-м... ситуациях возникает как бы.., ну, если хотите, прямой канал между двумя мозгами!..

- А это не мистика? - поинтересовался я.

- При чем тут мистика! - Калуца обиделся, как мальчишка. - Мы что же, по-вашему, шарлатанством занимаемся? Если можно передавать мысли и образы звуками, почему нельзя биопотенциалами. Какая принципиальная разница!?

- Ричард, не горячись, - остановил его Шеффилд. - С этим юношей я уже имел беседу. Он все понимает, а дурака валяет, следуя дурному примеру своего шефа.

Спиридонов, услышав сакраментальное слово "шеф", скривился, как будто хлебнул кислоты.

- Ну, хорошо, - сказал он, - вам повезло. Подробности пока опускаем. Однако, я резервирую за собой право их документально оформить. Что скажете?

- Это необходимо?

- Это неизбежно. Рано или поздно. Так или иначе. И вы это знаете. Но вы не знаете, кому это всучить. Я предлагаю свою кандидатуру. Как?

- В каком виде? - бросил Калуца.

- Кристалл мне лично, голос и изображение - ваше. Плюс две идентичные копии. Все заверено подписями. Хорошо, как бы невзначай, оставить свои пальчики.

- Что? Что оставить?

- Отпечатки. На случай идентификации.

- Ну, однако же!..

- А что? Придавил эдак легонько, - Спиридонов ткнул пятерней в стол, демонстрируя, как нужно давить, - зато сколько проблем мы имеем возможность оставить за кадром. Знали бы вы, скольких неприятностей можно избежать таким простым способом. Они мне, мол, а где подтверждение аутоэнтичности. А я - извольте взглянуть! Вот актик экспертизы! А вот и она сама, визуально... Хорошо!

- Ну хорошо, хорошо... Иезуитство какое-то... В каком веке мы живем?!

- А что век? Люди-то те же, что и во времена Юлия Цезаря. Они сомневаются - и имеют право. Люди, уважаемый Ричард Яковлевич, не любят, когда их надувают, вот в чем закавычка.

- Этот вопрос мы решили. Дальше.

- Историю с вашими приключениями на "Вавилове" мы послушаем спустя некоторое время. Она поучительна, но, в основном, для специалистов. А мы пока внимательнейшим образом рассмотрим ход событий уже здесь, на Земле.

- Странный порядок рассмотрения.

- Возможно. Но ведь нас, в основном, интересуют последствия. "Вавилов" от нас никуда не денется. Он летит себе и летит. Ведь так? Что с ним может случиться? А люди с ними может случиться всякое. Вот Свеаборг, например... Понятно, надеюсь?

- То, что случилось со Свеаборгом - случайность, - тихо оказал Сомов.

Спиридонов резко повернулся.

- Случайность, говорите? А где гарантии, что и с вами, он сделал ударение на последнем слове, - не произойдет нечто подобное?

- С нами, - Сомов также подчеркнул последнее слово, ничего подобного не произойдет.

- Где гарантии?

- Эти гарантии существуют, но не могут быть предъявлены в виде аргументов. Они, так сказать, внутреннего свойства.

- Объясните.

- Попытаюсь. Мы со Свеаборгом аналогичные личности. Но дело в том, что организованы по разному. Сверхличность Свеаборга сформировалась для решения проблемы ликвидации последствий аварии на "Вавилове". Он вообще должен был погибнуть и остался жив по чистой случайности. Я же сформировался для решения совсем другой задачи.

- Вот как даже? И это возможно? Какой именно?

- Вы, Василий Васильевич, задаете слишком много вопросов одновременно, - Сомов усмехнулся. - Я в некоторой растерянности.

- Хорошо, по порядку. Какой именно?

- Ну... В принципе, это не входило в намерения Калуци, но, таков был психологический настрой реципиентов. Свеаборг и Сомов должны были найти способ м-м-м... что-то сделать с "Вавиловым". Они концентрировались на этой задаче. Меня же хотели спасти для науки. Скажем так, я стал вместилищем идей и экспериментальным результатом. А кроме того, Сомов...

Сомов замолчал и скривился.

- Что - Сомов?

- Он должен был умереть. Физически его тело было уже непригодно для размещения... Назовите это как угодно - души, личности. Но увы, душа без тела существовать не может теперь это уже ЭКСПЕРИМЕНТАЛЬНО установленный факт.

- И что?

- А то, что другой Сомов решил этого не допустить... Василий Васильевич, вы не замечаете, что ставите меня в двусмысленное положение. Которому из двух Сомовых вы адресуете свои вопросы? При том, что перед вами сидит третий Сомов. Но это он сейчас третий, а было время, когда их было два, и один из них настойчиво желал освободить второго от своего присутствия...

Лицо Спиридонова вытянулось.

- Минуточку, - сказал он, - я что-то плохо стал соображать. Это что же, все вышеупомянутое происходило в одной голове?

- Представьте себе. Скажу больше, я, как таковой, в нынешнем виде - результат компромисса двух личностей, одна из которых считала... и считает свое пребывание во мне явлением временным, а другая, первичная, так сказать, с этим не согласна ни в коем случае... Но это не так страшно - ведь и обычный человек - существо противоречивое, - Сомов усмехнулся.

- Силы небесные! - воскликнул Спиридонов. - Ангелы спасители и святые угодники!.. Черт меня побери, что же это вы состряпали такое!..

Сомов поднял руки ладонями кверху:

- Спокойно, Василий Васильевич, не надо эмоций. Сверхличность - штука тонкая и малоизученная. Пока ясно только одно - возникает она для решения вполне определенной задачи. Оказывается, личность - штука самодостаточная. Она не нуждается в том, что называется "смыслом жизни". Просто живет, и все. А вот сверхличность - нет... Аспектов здесь бездна, хватит разбираться и нам, и нашим потомкам.

- Э-э-э... То есть... Ага, понятно! Но тогда позвольте еще один вопрос. Не означает ли это, что когда ВАША проблема будет решена, вы?.. Вы меня понимаете?

- Он, разумеется, понимает, - сказал Калуца. - А уж я понимаю еще лучше!

- Да, понимаю, - подтвердил Сомов. - Чего тут непонятного. Вы правы. Означает. Если, конечно, мне не удастся переубедить самого себя либо предложить самому, опять таки, себе новый смысл существования.

- Но позвольте! - побагровел Спиридонов. - Вот уж это поистине иезуитство! Вы в этом случае... умрете?

- В каком-то смысле. Я исчезну - останется некто, а кто именно - неизвестно. Но, в любом случае, теперь это будет не тот, прежний Сомов.

- И вы пошли на это сознательно?

- Разумеется.

- Вы с ума сошли! Во что же вы превратите человека, дай вам волю!?

- Вот в этом и проблема. То есть, я хочу сказать, одна из проблем. Сама возможность сомнению не подлежит. Нужно выяснить каковы последствия. Другая проблема - та, которой занимаетесь вы. А именно... как эту возможность подать общественности. Обе важны в равной степени. Есть и другие. А за меня можете быть спокойны - вряд ли удастся решить эту проблему раньше, чем наступит физический износ организма.

- С ума можно сойти! - подытожил Спиридонов, - я и не подозревал, что здесь такое количество аспектов.

- Их даже больше, чем вы себе воображаете, - заявил Шеффилд. - Но основная проблема: человек должен остаться человеком. Общество не может состоять из комплексных личностей.

- А почему бы и нет? - возразил Калуца.

- Потому, друг мой, что наш процесс - это все же некое усреднение, а, следовательно, неизбежна утрата многообразия психотипов.

- Ерунда, разнообразие обеспечивается генетически.

- Это мы тут между собой спорим, - пояснил Шеффилд. - Нас двое, а единства мнении уже нет. Что будет, когда эта тема станет предметом всеобщего обсуждения.

- Меня, знаете ли, больше заботит ситуация, когда эта тема станет предметом всеобщего осуждения, - заявил Спиридонов. - И вообще. Богу богово, а кесарю - кесарево. Ваши научные споры оставьте при себе. Пока. Займемся моими проблемами! А то, вон, Петр Янович уже скучает.

- Нет, отчего же, - возразил я. - Научные аспекты мне тоже небезразличны.

- Что? Измена! - гаркнул Спиридонов так, что у Шеффилда и Калуцы вытянулись лица.

- Вот уж не думал, что вы, Василий Васильевич, склонны к экзальтации, - заметил последний.

- А я и не склонен. Я всего лишь хотел призвать присутствующих к консолидации - не более того.

- Но методы!

- Я использую все, имеющиеся в моем распоряжении. Вы ведь тоже сторонник такого подхода, не так ли?

- Увы, - развел руками Калуца. - В моем распоряжении их так мало, что приходится использовать все. Но мы ведь договорились сегодня заниматься вашими проблемами.

- У меня такое впечатление, что мы договорились сегодня заниматься разговорами.

- А у меня впечатление, что это одно и то же, - ехидно заметил Шеффилд.

- У кого еще есть впечатления? - поинтересовался Спиридонов. - Странно. Мне показалось, что здесь собрались очень впечатлительные люди...

Я решил, что не худо бы сгладить ситуацию и провозгласил.

- Предлагаю тост за впечатления!

Сомов, как радушный хозяин, немедленно уцепился за эту идею, и разлил коньяк по бокалам. Все, кроме Шеффилда, выпили, последний лишь слегка пригубил.

- Не любите коньяк? Или впечатления? - осведомился Спиридонов.

- Напротив, слишком люблю. Предпочитаю, растянуть удовольствие, - буркнул тот.

- Так в бутылке еще две трети. И потом, мы ведь тоже не лыком шиты, и пустыми не ходим...

- Позже, Васильевич, - предупредил я. - После наступления дружеской привязанности, как договаривались.

- А разве... Ну, хорошо, куда она, родимая, денется... Итак, "Вавилов" продолжает лететь, а мы возвращаемся на Землю. Свеаборг в чрезвычайно тяжелом состоянии множественные переломы, травма головы, кровоизлияние в мозг и так далее - попадает в травматологический центр, а Сомов потеря памяти, сложное психическое расстройство - в центр медикобиологических исследований, где с ним происходит ряд волшебных превращения, подтвержденный документально. Однако, данный ряд почему-то никого не заинтересовал, и по выздоровлению планетолог Сомов обнаруживается в Институте исследований высшей нервной деятельности. В качестве кого?

- В качестве частного лица, - сказал Сомов.

- Я не хочу касаться его личной жизни и взаимоотношений с приемной, дочерью, хотя с чисто психологической точки зрения эти отношения представляют немалый интерес. Кстати, та юная особа, что встретила нас, вероятно, и есть ваша приемная дочь? В суматохе я не уточнил, а потом было недосуг.

- Она в соседней комнате, если нужны уточнения, я ее позову, предложил Сомов.

- Не стоит, у нас тут взрослые дела, и если мы окажемся несостоятельными, то, вероятно, наши дети непременно во всем разберутся. Когда повзрослеют. Дадим им такую возможность... Интересно, каким образом замдиректора института высшей нервной деятельности доктор Калуца оказался в составе экипажа "Вавилова" в малопочтенной должности повара?

- С вашего позволения, кулинара, - пробурчал Калуца.

- И неплохого, - добавил Сомов.

- Этого я не понимаю и никогда не пойму! - категорически заявил Спиридонов. - Доктор наук - повар. Это даже не смешно.

- А я считаю, что это вносит в дело элемент здоровой эксцентрики, - сказал я.

Я посчитал возможным высказать свою точку зрения, ибо Спиридонов, на мой взгляд, как-то уж слишком возвысился в собрании, диктуя ему свою волю. Мне это переставало нравиться. Сюняев характеризовал подобные ситуации термином "клиент разлагается". Однако, по классификации Сюняева, это не самая худшая ситуация. Гораздо хуже, когда "клиент расползается". Это тот случай, когда в процессе беседы контрагент начинает плакаться в жилетку. А последняя стадия - "клиент рассредотачивается", то есть, перестает воспринимать всерьез и тебя, и вопросы, тебя интересующие. Очень опасная стадия!

- Будем считать, что кулинария - мое хобби, - сказал Калуца, недовольно поджимая губы, - и оставим эту тему.

- Хорошо, оставим. Надо же хоть что-нибудь оставить потомкам... А скажите, Ричард Яковлевич, Свеаборг - он что, сразу подался на Марс, или как?

- Нет, не сразу.

- И у вас были контакты?

- Да, у нас были контакты.

- И... все было нормально?

- Да, вполне.

- То есть, ни размолвок, ни, Боже упаси!, ссоры?

- Ни в коем случае, хотя.., если можно это назвать размолвкой, то да.

- А что послужило.., так сказать...

В лице Спиридонова я заметил напряжение. Он ждал ответа на вопрос, постукивая пальцами по столешнице, и, вероятно, придавал этому ответу какое-то особое значение. Какое - я не понимал.

- Да, в определенный период наши отношения несколько осложнились, - спокойно сказал Калуца и посмотрел на Шеффилда. - Дело в том, что Свеаборг хотел, чтобы я поставил над ним эксперимент здесь, на Земле. А я отказался.

- Почему?

- Потому что существует второй параграф, - вмешался Шеффилд. - Мы уже обсуждали это.

- Да, действительно. Но я отказался не поэтому.

- Вы отказались потому что Свеаборг - в тот момент Сомов - поставил вопрос о том, чтобы возвратить Свеаборгу его собственную личность? Я прав?

- Да, - Калуца вздохнул.

- А это было возможно?

- Теоретически - да. Но практически...

- Не означает ли это, что вы располагаете методикой разрушения комплексной личности?

- Нет, не располагаю! - воскликнул Калуца. - Это она мной располагает! Черт бы вас побрал, откуда вы это узнали?

- Я много думал, - сказал Спиридонов печально, - и понял это. Вернее предположил. Я прав? И кто?

- Асеев.

Мне показалось, что я утратил способность к мыслительное деятельности. В этот момент я просто вообще перестал понимать, о чем идет разговор.

- Вы - третий?

- Был.

- Может быть, я перехожу какую-то грань, но все же хотел бы кое-что уточнить. Поймите, это чрезвычайно важно! Собственно, это может стать главным аргументом...

- Понимаю, - сказал Калуца, глядя прямо в глаза Спиридонову. - Но я поднял этот крест и теперь должен нести его всю оставшуюся жизнь. И, вероятно, даже после смерти. Вашими молитвами.

- Если вы думаете, что я склонен вас осудить, - то ошибаетесь. Пока еще нет таких моральных установок, с позиций которых я мог бы это сделать...

- Готов отвечать совершенно искренне. Не тратьте слов.

- Спасибо. Скажите, тот, ваш Асеев.., ушел добровольно, или вы его устранили.

- Хороший термин: "ушел", - сказал Калуца задумчиво. - Он не "ушел", я попросил его, или, если хотите, потребовал "уйти". И помог это сделать. Беда в том, что у меня с Асеевым процесс развивался по сценарию Свеаборга. Хотя и не вполне. Мы с ним имели возможность, так сказать, внутреннего общения в течение определенных периодов. Они непрерывно сокращались и становились все реже. Теперь-то мне понятно, почему при подобном развитии процесса "подселенная" личность давит "основную". Это вполне закономерно, и я уже построил некую умозрительную модель, позволяющую объяснить, почему все происходят именно так, а не иначе. Но я не берусь вам изложить суть данной модели.

- Этого и не требуется. Однако, вы хотя бы изложили свои соображения на бумаге, так что их можно будет воспроизвести специалистам?

- Да. Все материалы имеются у коллеги Шеффилда. Что касается Асеева, то он... Я "проявлялся" все реже, но из всей компании только я один был профессионалом в области психофизиологии, но я мог не успеть... Я дал понять Асееву, что... Не знаю, как это обозначить! Те знания, которыми я обладал, были слишком ценны, чтобы пожертвовать ими ради желания остаться порядочным человеком. Я описал Асееву, что он должен сделать, и он это сделал... Возможно, теперь я поступил бы иначе. Во всяком случае, я дал себе слово, что как только наша проблема выйдет за рамки узкого круга лиц, здесь присутствующих, и станет достоянием научного сообщества, я покончу с собой. Что вы на меня уставились?! Или вы полагаете, что я даже тогда не буду иметь права оказаться порядочным человеком?

- Вы.., - прохрипел Спиридонов. - Что ты болтаешь, мальчишка! Дурак! Кому от этого станет лучше? Да я тебя скручу, посажу на веревку и... Идиот!

Шеффилд в этот момент, кажется, готов был вот-вот броситься на... Впрочем, я не мог понять, на кого именно. Случилось, однако, другое. Он неожиданно схватился за сердце и закатил глаза. Спиридонов и Сомов вскочили одновременно.

- Врача! - зарычал Спиридонов. - Где видеофон?! Воды ему!

- Мариша! - закричал Сомов страшным голосом. - Аптечку, живо!

Через секунду в комнату вбежала Мариша с сундучком, Сомов принес стакан вода, Шеффилда перенесли в спальню, уложили, и, хотя Спиридонов рвался сделать ему искусственное дыхание, Калуца таки его удержал, заявив, что если это инфаркт, то после упомянутой процедуры будет уже скоропостижная кончина. Он нашел необходимую ампулу, сделал укол и через некоторое время Шеффилд пришел в себя.

- А, - сказал он слабым голосом, - молодцы, только вас слишком много. Мариша, девочка, вытолкай всех взашей и посиди со стариком... А вы идите, вырабатывайте консенсус.

Мы удалились на цыпочках и постепенно уселись на свои места.

Спиридонов принялся резать яблоки и с остервенением их есть. Мы молчали.

- Интересно... - сказал, наконец, Калуца.

- Что интересно? - поинтересовался я.

- Интересно, сколько лет Василию Васильевичу?

- А тебе зачем? - осведомился Спиридонов.

- Хочу знать, имел ли он моральное право назвать меня мальчишкой.

- Х-ха! Да я вас тут всех за пояс заткну, с Шеффилдом включительно. Мне семьдесят семь. Как? Годится?

- Этого, пожалуй, достаточно, - печально согласился Калуца. - Что ж.., быть может, вы и правы. Возможно, именно в этом для меня искупление... Посадить на веревку, держать на хлебе и воде.

- Тоже мне, Иисус Христос выискался, - буркнул Спиридонов.

- Между прочим, кто-нибудь из присутствующих помнит историю обращения Савла а Павла?

- Это ты про апостола?

- Да. С ним, кажется, произошла такая же история. Между прочим, я доказал, что параметры личности могут изменяться скачком. Вот вам и обращение. Был грабитель и убийца - стал глубоко верующим и смиренным послушником.

- Голову морочите, уважаемый Ричард Яковлевич. Стыдно! Вы лучше поясните свою позицию в вопросе со Свеаборгом.

- Свеаборг был нужен таким, каков он есть. То есть был. Это главное. А если завтра и Сомов попросят устранить кого-нибудь из них двоих? И кого прикажете устранять?

- Вообще говоря, того, кто подсел, - сказал я.

- Не путайся под ногами! - перебил Спиридонов. По-моему, рассуждать на подобные темы - свинство. Я это делаю исключительно по долгу службы. А вот ты - непонятно. Не было указаний!

- Ну, ладно, меня вы уже разоблачили. Теперь на очереди кто? Сомов? Или Шеффилд? - поинтересовался Калуца.

- А что Шеффилд? Он тоже какой-нибудь не такой?

- Он-то? Он сумасшедший, а если точнее - помешанный.

- А? Петр Янович? Видал! Они все тут... Чего молчишь?

- Не было указаний, - сказал я.

- Привыкли жить по указке. У меня уже язык от этих указаний болит, - пожаловался Спиридонов Калуце. - Вот возьму и переметнусь! А что? Старый я уже... Кхе-кхе... Подсадите к какой-нибудь молодухе... А?.. Не хотите? Ну, как хотите... Стало быть, Свеаборг улетел ни с чем. Сомов его уговорил.

- Было дело, - оказал Сомов. - Мы решили, что так будет лучше.

- Для кого лучше-то?

- Для всех. Для Мариши в первую очередь, у него тогда часто эти переключения случались...

- И как это выглядело? - спросил я.

- Да так. Вышел на минутку, а вернулся... Смотрит, мучительно соображает, где он и с кем. Лицо - как у ребенка, которого уложили спать в одном месте, а разбудили - в другом. Я подал ему идею с календарем. То есть, предложил периодически записывать свое состояние, местонахождение и решения на кристалл. Сомов воспринял это скептически, а Свеаборгу было вообще не до того. Он так измучился, что в моменты "появления" большей частью молча сидел или лежал, опасаясь "испортить" ситуацию. Они с Сомовым были, с одной стороны, очень разные люди, а с другой - очень одинаковые... Ну, собственно, один из них - это отчасти я, поэтому Калуца меня на него натравливал, пытаясь понять, что там у них происходит. Свеаборг некоторое время жил здесь, но потом появилась Мариша, и нам стало очень трудно. Постоянный стресс, общение на грани истерики, и вот однажды мы с Сомовым решили: все, хватит. И он улетел.

- Как вы думаете. Ричард Яковлевич, Свеаборг не был опасен для окружающих? - вдруг поинтересовался Спиридонов.

- Опасен? В какой-то степени - да. Но вы, Василий Васильевич, гораздо опаснее... Скажу вам прямо, Свеаборг блестяще справлялся с собой и с ситуацией. Окажись на его месте.., - Калуца махнул рукой и не стал продолжать. Именно поэтому я поддержал его решение. Там, на Марсе, он был избавлен от необходимости постоянно следить за собой. Вы никогда не задумывались о том, что на Марсе живут другие люди, нежели здесь, на Земле? И существует опасность разделения человечества по психотипам.

- Да? Нет, не думал. Люди, как люди.

- Зря. Они более замкнуты, целеустремленны, менее сентиментальны, обладают повышенной работоспособностью и, заметьте, на Марсе почтя нет людей, занимающихся художественным творчеством. Их там единицы. Но зато "марсиане" чрезвычайно терпимы и спокойно относятся к недостаткам характера друг друга. Там почти нет склок, но, вот странность, очень мало психологов и философов. А, казалось бы, новая сфера бытия, искусственный мир - куча проблем!

- Черт возьми, а вы наверное правы! Я не скажу про "марсиан", но вот летный состав состоит из людей, которых я не всегда понимаю... Да-а... А мы сидим!

- Это все та же проблема, - тихо сказал Калуца. - Человек - дитя Земли. Космос ему чужд. Космос давит человека. Но если мы не сможем приспособить человека к жизни в космосе, мы обречены, потому что Земля - это, хотя и прекрасная, но все же тюрьма.

- А вы, часом, не романтик?

- Нет, я практик, и предсказываю, что если вы в своих ведомствах не начнете серьезных комплексных исследований, то через двадцать лет вся наша космическая инфраструктура развалится. Сейчас ваша деятельность разворачивается под лозунгом: "Продолжим Землю до границ Солнечной Системы!" Это абсурд. Искусственное поддержание в космосе земной ноосферы проглотит все наши ресурсы.

- К черту! - сказал Спиридонов с отвращением. - Уйду на пенсию. Что вы тут мне заталкиваете в голову? Я этого ничего не понимаю!

- Понимаете, Василий Васильевич, понимаете... Вы все отлично понимаете, во всяком случае, гораздо лучше, чем все члены Коллегии ГУКа вместе взятые. Иначе вы не вцепились бы в нас, как бульдог.

- Что-о?! Я - вцепился? Да мне на вас - тьфу!..

- Лукавите, уважаемый, лукавите!

- Я - чиновник! Я борюсь за свое кресло и только. Вы лучше скажите, зачем выдрали листки из блокнота Свеаборга?

- Вы и об этом догадались? Я снимаю перед вами шляпу! А листки - ну, допустим, я действительно их вырвал.

- Допустим или вырвал?

- Допустим. Они мне были нужны для научной работы.

- Для научной работы достаточно было снять копии.

- Верно... А я как-то и не подумал. Действительно, если бы я вздумал заняться научной работой, то копии было бы даже больше, чем достаточно... Но блокнот произвел на вас впечатление?

- Не то слово! Он меня просто-таки заинтриговал. Я грешен - люблю всякие блокноты. И письма люблю, особенно чужие. Человек-то не ведал, что я их буду читать. Писал, что думал. А я - шасть! И все про него знаю.

- Вот на это, Василий Васильевич, и был расчет.

- Как - расчет? - лицо Спиридонова сделалось обиженным. 8то что же, выходит, вы меня надуть хотели?

- Не хотели - надули, - сказал я.

- Э-э... И вам не стыдно? - Спиридонов ухмыльнулся, застегнул свою шикарную жилетку, но зато отпустил галстук. Меня, старого человека... Можно сказать, уже пожилого, в возрасте. С признаками старческого маразма - хотели надуть? Это как, а?

- Мы имели ввиду, разумеется, не вас. Василий Васильевич, а некоего обобщенного бюрократа из следственных органов. Бюрократы - они ведь тоже люди, правда? Одно дело - блокнот, все целое. Ну, написано разное. Да мало ли что можно написать. И совсем другое, когда нет целой пачки листов. Тогда все оставшееся приобретает загадочный смысл.

- Ты видел. Гиря, еще таких прохвостов? Я - нет, - заявил Спиридонов, - Но здесь есть еще одна тонкость.

- По-моему, все ясно.

- Да нет, не все, - Спиридонов подобрался. - Я не могу всерьез рассматривать вариант, что вы заранее предполагали смерть Свеаборга. А без нее это все - пшик. Дутик, как говорил один мой знакомый. Каким образом блокнот должен был попасть к бюрократу?

- Это можно было осуществить разными способами. Я полагал, что Свеаборгом заинтересуются. Им, собственно, уже заинтересовались, когда он прилетал на Землю. Поэтому было решено, что Свеаборг оставит тот блокнот, который, вероятно, и попал к вам, среди своих личных вещей...

- Точно, Василий Васильевич, - подтвердил я. - Сюняев так и радировал: "среди личных вещей". Не "в нагрудном кармане у покойного", а именно "среди личных...".

- Так-так, ясно... Мерзавцы... Нет слов! Это не мы их обхаживали, Гиря, а они нас. И помяни мое слово, чуть позже выяснится, что они вообще нас надули. Им, Гиря, верить нельзя. Ни одному слову. Они и сейчас нас дурачат.

- Да я, собственно, и не верю, - заявил я.

- Почему меня не предупредил? - деланно рассердился Спиридонов. - Мне что теперь, все сначала прокачивать? Нет уж, у меня есть версия - я ее и буду держаться.

- Ваша версия в основных чертах соответствует действительности. Так что можете не волноваться, - сказал Калуца, улыбаясь.

- А в каких чертах не соответствует?

- Она не полна.

- Так давайте, восполнять пробелы - чего зря воду в ступе толочь.

- Мы не против, - Калуца взглянул на - Сомова. - Но мы хотели бы уточнить позиции сторон. Ваша цель?

- Моя? У меня нет целя. У меня есть задача. Она состоит в том, чтобы собрать как можно больше фактов - лучше все. Далее, подготовить дело в таком виде, что его уже невозможно будет спустить на тормозах. Написать докладную в Комитет Объединенных наций по проблемам освоения космоса и не дать ее положить под сукно, то есть утопить в проволочках. Я успокоюсь только тогда, когда появятся решение Комитета, подлежащее обнародованию. Но самая главная цель - добиться, чтобы кто-нибудь из лиц или органов, имеющих право законодательное инициативы, поставил вопрос о пересмотре второго параграфа. О пересмотре, прошу заметить, или, скажем, о смягчении, а не о полной отмене. Отменять - рано. Все. Теперь ваша очередь.

- Что касается меня, единственное мое желание - добиться возможности нормально работать, - глухо сказал Калуца. Чтобы не били по почкам! И чтобы на это были выделены ресурсы. Мне надоело быть человеком безнравственным и малопочтенным! И надоело следить за тем, как ведомства изображают из себя невинных девиц. Шеффилд ставит вопрос шире. Он считает, что человеку пора начинать эволюционировать и приспосабливать себя к жизни вне Земли. Что касается Сомова, то у него свои проблемы. Он хочет знать, кто он такой и на что способен. А вынужден скрывать свою двуличность.

- Понятно, - задумчиво произнес Спиридонов. - Это и следовало предполагать, у каждого свое... Но в принципе, наши проблемы имеют общие корни. Следовательно, соглашение возможно.

- И желательно.

- Что же мы будем делать? - осведомился Спиридонов. Лично меня интересует слава. Я, знаете ли, тщеславен и желаю попасть в Историю.

- О, славу мы вам, Василий Васильевич, уступим, - заявил Калуца. - Как только мы провернем это дело, так немедленно прославим имя Спиридонова в веках. Тут нет вопросов.

- Ага... хм... Ясно. Ты, Гиря, свидетель. А уж я тебя не забуду, будь покоен. Тоже отметишься на скрижалях.

- В равных долях, - сказал я твердо.

- Как в равных? Ничего себе... Вы посмотрите на него каков нахал. Иди отсюда, я и без тебя с ними договорюсь!

- В таком случае, я буду фигурировать как отдельное юридическое лицо.

- Ладно, после поговорим... Пока еще неясно, чем за это расплачиваться.

- Расплачиваться, Василий Васильевич, придется сочувствием и благорасположением. Нам очень нужна поддержка авторитетных руководителей высокого ранга. А вы, наверное, имеете разного рода досье... На любого ведь можно компромат подобрать. А коли так, то и нейтрализовать ничего не стоит.

- Ишь ты... Круто берете, этак вы, глядишь, и меня начнете шантажировать... А Сомов чего молчит? Планы вынашивает?

- Сомов думу думает, - усмехнулся Сомов. - Какой-то несерьезный разговор у нас получается. Шутки, прибаутки, яблочки... А дело-то серьезное.

- Ясное дело, серьезное. Было бы оно так себе - мы бы тут шутки не шутили, а вели бы себя очень солидно. Вы-то молодежь - не знаете пока этой закономерности. Чем более пустяковая проблема, тем серьезнее ее обсуждают, и тем выше инстанция, на уровень которой выводят окончательное решение. Я сам еще толком не понял, в чем тут фокус.

- Вероятно, в том, что для решения сложных проблем необходимо изобретать понятийный аппарат, - заметил Калуца, - и пока его нет, приходятся оперировать понятиями вроде, например, "сверхличность". А как его можно употреблять всерьез? Вот и перешучиваемся...

- Н-да.., - отозвался Спиридонов. - Честно говоря, я не вполне уверен, что серьезные люди могут решать серьезные проблемы. У них для этого не хватает фантазии. У меня ее вообще нет. А была. В детстве. Вот кстати, есть такая мысль, что дети должны проще соединяться в эту самую... Как считаете?

- Дети? - Калуца пожал плечами. - Почему?

- Не знаю. Мысль есть, а откуда взялась - не знаю... Вы думаете, люди между собой конфликтуют? Нет. Конфликтуют жизненые опыты и предрассудки. С возрастом человек всегда во что-то упирается. Найдет стенку, упрется лбом и стоит. Некоторые даже друг в друга упираются. Со стороны - смешно, а вот поди же ты... Те, которые могут смеяться, то есть люди несерьезные, - они как-то умеют посмотреть на себя со стороны. И долго не стоят. А серьезные - те сразу возводят свою проблему со стенкой в ранг принципа. "Это мои принципы - на том стою!" И стоит! А у детей нет жизненного опыта и принципов - зато у них есть правила. И играют они всегда по правилам. Если игра хорошая, то ее правила устраивают всех и обиженных нет. А нет обиженных - нет и конфликтов.

- Сложно, - сказал Калуца. - Требует осмысления. Но мысль интересная. Надо будет Шеффилду изложить.

- Уже изложили.

Мы оглянулись - в дверях спальни стоял Шеффилд, а за ним стояла Мариша. Она была серьезна и печальна, а Шеффилд, наоборот. улыбался.

- Как самочувствие, Артур? - Калуца встал. - Надеюсь, все обошлось?

- Давление подскочило, но сейчас уже лучше. Мысль господина Спиридонова меня дополнительно взбодрила. Я нахожу ее блестящей.

- Мысль изреченная есть ложь, - сказал Спиридонов.

- Ложь во спасение - святая ложь, - ответил Шеффилд, располагаясь на прежнем месте. - Как я понял, вы уже перешли к согласованию позиций?

- Более того, мы почти их согласовали. Осталось теперь понять, что нужно делать. У меня имеются кое-какие соображения.

- Изложите, если они достаточно несерьезны, - Шеффилд сел и сделал серьезное лицо.

- Для того, чтобы изложить - достаточно. Соображения вот какие. Нам нужно столкнуть лбами два ведомства. Одно из них - ГУК. Полагаю, что верхушка Управления ваши намерения не поддержит. Во-первых, потому что задета честь мундира, во-вторых, огласка грозит весьма значительным лицам неприятными последствиями, а в-третьих - и это, пожалуй, главное - вы создаете угрозу подрыва доверия к той концепции освоения космоса, которая формировалась длительное время и на которой выросли все эти значительные ныне лица. То есть, жесткая структура, строгое подчинение, желание иметь вблизи Сатурна такие же кабинеты, как и на Земле и так далее. Эта угроза для них равносильна попытке смещения с должностей и прочих административных пертурбаций. Они жизнь положили за идею, и будут стоять до конца. То есть, за ГУК я вполне ручаюсь - он станет стеной на вашем пути. Но я не вижу ничего стоящего, что можно было бы упереть в эту стену.

- А если оно обнаружится?

- Тогда эти ведомства упрутся друг в друга, и у вас появится свобода маневра.

- В каком смысле?

- Поскольку вы являетесь единственной компетентной компанией, способной либо доказать полезность, либо, наоборот, бесполезность вашей затеи, обе стороны постараются заручиться вашей поддержкой. Огласка обеспечена автоматически, причем, ГУК постарается, чтобы вы получили отрицательный результат, а его неизвестный пока оппонент наоборот. И обе стороны будут выделять ресурсы на вашу работу. При отсутствии одной из них, все будут либо поддерживать, либо топить, но средств не дадут. Одни потому что не желают себя дискредитировать, а другие потому что будут считать очевидной поддержку со всех сторон.

- В самом деле, - усмехнулся Шеффилд, - если все "за", то каждый будет надеяться на остальных и никто даже пальцем не захочет пошевелить.

- Это один механизм. Другой заключается в том, что каждый займется проблемой на свой страх и риск. Тогда наступит хаос, и любой неуспех может решающим образом повлиять на общественное мнение. И еще один аспект. Если нет противников, все немедленно закроют глаза на существование второго параграфа. А этою делать нельзя ни в коем случае! Ибо только этот параграф в том или ином виде обеспечивает законность вашей деятельности. Вспомните, что было с пересадков органов. Не существовало законодательного обеспечения, а успех был налицо. Все кинулись пересаживать и чуть не допересаживались! Говорят, кому-то пересадили правое полушарие мозга. Пересади они и левое - мы с вами сейчас имели бы такие драконовские параграфы, по сравнению с которыми уложения святой инквизиции казались бы сводом правил хорошего тона, - Спиридонов выразительным жестом проиллюстрировал жесткость гипотетических параграфов.

- Солидарен полностью! - поддержал его Шеффилд. - Нужна мера во всем, а если она стесняет, необходимо лишь в известной мере ее скорректировать. Но нынешние рамки, извините, ни в какие ворота не лезут!

- В соблюдения меры, однако, тоже должна быть своя мера, - заметил Калуца. - Ибо сказано: мера во всем, без исключений. Однако нам нужна организация или ведомство, которое оказало бы поддержку. Что-то я не вижу подобной организации ни в какой своей окрестности. В связи с этим, вопрос о мере и мерах вообще считаю не слишком актуальным.

- Да, - сказал Спиридонов задумчиво. - Я тоже не вижу никакого ведомства, способного противостоять ГУКу. И это очень печально. Может быть, Академия Наук? Мне, например, непонятно, почему ученые мужи помалкивают?

- Ученые мужи имеют поверхностное представление о нашем эксперименте, поскольку мы его не афишируем. А не афишируем по уже упомянутой причине: второй параграф.

- Но вы могли опубликовать какие-либо теоретические статьи.

- Те, что могли - опубликовали. Насчет интереса - не знаю, но отклика они не вызвали. Никаких суждений по существу проблемы со стороны мы не услышали.

- Да? - Спиридонов, казалось, был удивлен. - А между тем, в вашем институте и его окрестностях, по моим сведениям, об эксперименте наслышаны. И суждения есть. Не далее, как вчера, я... хм! Странная складывается ситуация. Многие слышали. Некоторые знают. И все помалкивают. Почему? В приватном порядке - пожалуйста. А официально - тишина.

- Я вам скажу, почему, - заявил Шеффилд. - Кто-то должен сказать "А". Все полагают, что это должны сделать мы. Но мы молчим, потому что "Вавилов" потерпел катастрофу, хотя она не имеет отношения к эксперименту.

- Почему же не имеет? - сказал Калуца и как-то странно посмотрел на Шеффилда.

- Потому что не имеет! - резко ответил Шеффилд. - Сейчас этот вопрос обсуждать ни к чему, это специальный вопрос, а мы говорим на общие темы.

- Э-э.., - вмешался Спиридонов, - прошу прощения... Если мы заключаем пакт о ненападении и взаимной привязанности, то, вероятно, должны быть взаимно откровенны, я же наблюдаю, извините, темниловку, что резко ухудшает взаимопонимание. В таком случае, господа хорошие, берите ваши куколки и отдайте наши тряпочки!. Что это еще за...

- Василий Васильевич, - мягко перебил Калуца, - мы отнюдь не отвергаем сватовство. Но и у нас между собой имеются расхождения относительно некоторых аспектов...

- Каких, например?

- Видите ли, мы ведь не зря выбрали такое странное место для проведения эксперимента.

- Какое место?

- Космическое пространство.

- При чем тут космическое пространство?

- При том, что мы его выбрали.

- А чем же это пространство отличается от других пространств?

- Тем, вероятно, что оно пустое, в нем нет лишних свидетелей. Зато есть кое-какие дополнительные факторы.

- А почему я ничего не знаю об этих факторах?

- Потому что два часа назад отставили "Вавилов" и весь полет в сторону, решив заняться "земными" делами. И мы, тогда еще не достигшие взаимопонимания, пошли у вас на поводу.

- Да?.. - Спиридонов заворочался в кресле, сел так, эдак, но не найдя подходящей позы, вернулся в прежнюю. Интересно!.. Тогда давайте откручивать назад. Что там с "Вавиловым"?

- Там вся наша аппаратура - а она уникальна, в том смысле, что сделана специально для эксперимента в единичном экземпляре. Схема, разумеется, нам известна, известна также последовательность действий и, в принципе, нет препятствий, чтобы сделать попытку воспроизвести эксперимент в земных условиях. Препятствия этического и, так сказать, политического характера мы обсудили. Остались препятствия научно-технического характера. Возможно, существовали какие-то скрытые факторы, имевшие космическое, происхождение, и оказавшие сильное, если не сказать решавшее, влияние на ход эксперимента. Мы этого не знаем. Мы пытаемся воспроизвести эксперимент здесь, на Земле. И...

- И получаем шиш! Так?

- Вот именно шиш! Что тогда? Мы уже взбодрили ведомства и общественность, раструбили на всю Солнечную Систему, а сами не можем воспроизвести результат. Скандал?

- Ска-андал, - согласился Спиридонов.

- Теперь вы осознаете всю сложность нашего теперешнего положения? Можно было бы втихаря тут, в институте... И охотники бы нашлись и кролики отыскались... Но что толку! Полной гарантии-то нет, а второй параграф - он есть. Даже в случае ряда удачных исходов наше положение остается двусмысленным, а при неудаче нас смешают с грязью наши же коллеги. Этого я опасаюсь больше всего. Ярлык шарлатана в научном сообществе - страшная вещь. У нас есть только два бесспорных аргумента: Сомов и "Вавилов". Сомов - вот он. А "Вавилов" - он далеко. Он, как вы совершенно справедливо заметили, летит себе и летит...

- Ерунда, - заявил Шеффилд. - Я знаю Калуцу - он всегда был склонен к мистике. Надо повторять эксперимент - я уверен в успехе.

- Интересно, что в успехе больше всего уверен именно тот, кто не был на "Вавилове" и не знает в деталях методику реального эксперимента. Не обижайся, Артур, я не хочу тебя упрекнуть, но ведь и сам результат не планировался изначально... Ты только предполагал такую возможность, а я вообще в нее не верил. Теперь вера есть, и есть журнал экспериментов.

- А что за журнал? - поинтересовался я.

- Это такая амбарная книга, куда мы скрупулезно записывали вое данные, показания приборов, сопутствующие факторы, ощущения испытуемых и так далее, и тому подобное. Но его мало. Будь у меня в руках вся информация, уверенности было бы на порядок больше, мы смогли бы детально рассмотреть процесс, развернуть его во времени и быть может, понять, почему именно в тот момент - не раньше и не позже - это произошло.

- Что произошло?! - воскликнул Спиридонов.

- В меня вселился святой дух, то есть Асеев. Кстати, до сих пор не могу понять, как вы догадались, что и я это испытал. Но вы не знаете, что я это испытал первым. А сейчас я сообщу вам еще кое-что, чего вы не знали, и не могли узнать. Так вот, именно тогда, когда я и Асеев стали одной личностью, мы поняли, как это можно делать регулярно я целенаправленно. Этот миг озарения длился всего какие-нибудь полчаса, но мы успели записать только основные тезисы откровения. После этого начался кризис и сверхличность распалась по схеме Свеаборга. Теперь надежда на Сомовых, но, вот беда, ни один из них не специалист в области психофизиологии, да и к тому же и схема у них не "гений", а, скорее, "мудрец".

- Что-то я плохо стал соображать, - пожаловался Спиридонов. - Схема, гений, мудрец... Это что?

- Это терминология. Тот самый понятийный аппарат, без которого весь разговор перестает быть серьезным. Чтобы рассуждать и делиться догадками, необходимо, чтобы терминологией владели все участники беседы. Иначе вместо дискуссии получится лекция об основных понятиях. Вы знаете, что такое квант?

- Нет.

- И я не знаю. О чем с нами будет говорить физик? Он будет объяснять то, что для другого физика элементарно. Чтобы рассуждать, надо обозначать предметы и явления... Ну, скажем, "гений" у нас - это такая структура сверхличности, когда усилению подвергаются функции логического и абстрактного мышления, способности к анализу и синтезу.

- А "мудрец"?

- "Мудрец"? "Мудрец" - это усиление интеллекта в целом. Способность улавливать связь явлений широкого спектра, внешне не имеющие друг к другу отношения. Вот с Сомовым произошло именно это. Он, увы, единая личность. У него нет внутреннего оппонента. Я бьюсь с ним уже полгода, пытаясь обнаружить задатки гениальности. Их нет - он просто мудрец.

- А чего же он тогда помалкивает, этот ваш мудрец? сказал Спиридонов недовольно. - Посоветовал бы что-нибудь...

- Мудрецы отличаются скромностью, - заметил Калуца. - Но он себя непременно проявит... Проявишь?

- Я постараюсь, - ответил Сомов. - Но пока - увы...

- Понимаете, Василии Васильевич, мудрецы добывают знания из ничего. Они не могут объяснить, откуда берутся у них эти знания. Не знал, не знал, а потом - р-раз! - и уже знает. Гений ищет истину - мудрец ею владеет. Или: ученый ищет истину, мудрец - оной применение. Вот примерно так. Сообщите Сомову какую-либо бесполезную, с вашем точки зрения, истину - он немедленно скажет, как ее обратить на пользу.

- А! - оживился Спиридонов. - Это хорошо! Это нам подходит. Вот истина: мы не знаем, где взять оппонента ГУКу. Как?

- Если взять его негде, значит нужно делать самим, невозмутимо сказал Сомов.

- Да?.. Верно.., - Спиридонов был ошеломлен. Я, в общем, тоже... Действительно: нужен, а нету. Значит нужно делать. Но как?

- Пока не ясно. Я не в курсе текущей междуведомственной политики, - улыбнулся Сомов.

- Х-ха, так и я могу. Но вообще-то мысль интересная... Как сделать... Надо...

- Есть четыре способа. Деление, умножение, вычитание и сложение. Можно попробовать вычитание. Деление тоже иногда дает хорошие результаты, - заметил Сомов.

- Деление... Кого делить? ГУК?.. А как?..

- Можно пополам, но лучше по интересам. На дальних и ближних. На планетников и межпланетников. На начальников и руководителей.

- Да-да-да, я уже ухватил... Вот именно, на начальников и руководителей. Это надо обмозговать. И мы это сделаем. А, Гиря? Чего молчишь?

- Думаю. Чем отличаются начальники от руководителей?

- Потом объясню. У меня, знаешь ли, хобби. Я на досуге размышляю и пишу трактат о методах руководства... В общем, идею я воспринял. Будем думать. Но сейчас я все же хотел бы понять, почему вы решили проводить эксперименты там, Спиридонов ткнул пальцем в потолок.

- Видите ли, существовало несколько аргументов "за". Во-первых, нас волновала проблема "кролика". В процессе эксперимента используются весьма чувствительные элементы, регистрирующие биополе. Вживлять их в мозг слишком грубо. Люди ведь - не обезьяны. Пришлось использовать достаточно мощные усилители, и тут выяснилось, что вместе с полезным сигналом они усиливают и шумы. Причем самой разнообразной природы. Начиная от тепловых шумов в электрических цепях и кончая обычными радиопомехами. Кроме того, нам тогда показалось, а сейчас мы это выяснили совершенно точно, что полевой фон здесь, на Земле, содержит компоненту, составленную из... Как бы это сказать... Ведь каждый человек - излучатель. Правда, очень слабый. Но зато здесь, на Земле, людей очень много. Кстати, наши исследования по данной тематике имеют и прикладное значение. Например, я полагаю, что случаи массовых психозов объясняются резонансным переизлучением биокомпонент электромагнитного поля. Нечто вроде квантового генератора... Что? Непонятно? Лазер работает на этом же принципе. Только там атомы, а здесь мозги. Излучение одного мозга стимулирует излучение всех других.

- Вот этот момент зафиксируем. Это мне нужно. Потом, когда я попрошу, расскажешь еще раз. А то у нас что-то участились психозы. И массовые, и такие... Персональные... И что там дальше?

- А дальше... Мозг человека - уникальный прибор. Он обладает колоссальной избирательностью. И, я полагаю, он в определенных условиях может извлекать информацию даже из биофона. Собственно, мысль принадлежит Шеффилду, но я ее разделяю. И означает она не больше не меньше, как возможность телепатии, озарения, общения с духами усопших и так далее. Вот мы сейчас сидим и обмениваемся словами. Но не только. Мы еще обмениваемся биополями, которые переносят информацию. Вы, например, мне симпатичны, я это чувствую. А вот Гиря - нет, вероятно, у него какое-то специфическое излучение - оно мне мешает. Зато Гиря симпатичен Сомову, и он мне об этом говорил. Так вот, Свеаборг и Сомов, как мне показалось, не симпатизировали друг другу. Возможно, в этом и причина того, что с ними произошло.

- А космос, космос? - напомнил Спиридонов.

- Да, космос. Космос свободен от биофона. Кроме того, металлический корпус "Вавилова" дополнительно экранировал любое излучение. И в этих условиях, как предполагал Шеффилд, мозг будет испытывать своего рода биоэнергетический или информационный голод. Он станет восприимчивее! А поскольку голод - не тетка, всякая личность, занимающая данный мозг будет испытывать дискомфорт и проявит на уровне подсознания стремление к тому, чтобы найти заменитель биофона в виде, например, другой личности. Неплохо?

- Да, занятно, - согласился Спиридонов. - Другой раз всех разгонишь по местам, сидишь в кабинете и как-то становится не по себе... В этом что- то есть!

- Вы даже не можете себе вообразить, сколь много в этом заключается! - вмешался Шеффилд. - Вспомните эпоху мировых войн. Казалось бы, вот. живут спокойно, тихо, мирно. И вдруг - словно бы цепная реакция, взрыв, сумасшествие в планетном масштабе. Да, экономические причины. Но не только. Скорее всего, одно обусловливает другое и наоборот. В ноосфере накапливается колоссальный запас отрицательных эмоций в виде биополей особого рода, а потом - разряд. В рамках нашего подхода можно объяснить очень многое. Явления культуры, истоки начала эпох, научных открытий, бум освоения космоса, исторические парадоксы исчезновения целых цивилизаций - все это проявления и следствия изменения структуры биокомпоненты электромагнитной среды на Земле. Теперь вы понимаете, насколько важны наши исследования? Вот Калуца говорил про Марс - а ведь там совсем иной биофон. Его, собственно, там нет, как такового, по причине отсутствия биосферы. Корреляция налицо!

- Я не столь смел в своих выводах, - сказал Калуца, - но ясно одно: нужны исследования. Возможность формирования сверхличностей - это только вершина айсберга. Нам просто необычайно повезло, мы достигли вершины, не задерживаясь у основания. Мы как бы опустились сверху, а теперь сидим на этой вершине, рискуя поскользнуться, улететь вниз и свернуть шею.

- Идеи носятся в воздухе. Только хватать успевай! - ни с того, ни с сего сказал Спиридонов. - Интересное выражение, а? Давно подмечено, что всякие идеи рождаются в положенный срок. Позже выясняется, что и сто, и двести лет назад кто-то уже пытался сформулировать данную идею, но она прошла мимо ушей современников. Но вот наступает срок - и все. Идея рождается в чьей-то умной голове и заражает все окрест. Как? Почему? И чего ей не хватало раньше? Не понятно... Может быть необходим этот самый фон? Идея вырывается из головы и несется прямо по воздуху, осеняя попутно все прочие головы.

- Да, - сказал Калуца. - Что-то в этом роде. Причем, с научной точки зрения интересны как раз две полярные ситуации. В одном случае сверхнасыщенность биофона, в другом - почти полное его отсутствие. Мы пытались пощупать последнюю на "Вавилове".

Я сидел несколько подавленный широтой открывавшихся горизонтов и глубиной обсуждаемой проблематики. Спиридонов же, напротив, сохранял полное самообладание и контролировал ход дискуссии, как будто всю жизнь только и делал, что "обхаживал голованов". Но в таком духе беседу можно было продолжать еще неделю. А мне не давал покоя один вопрос и теперь наступил подходящий момент его ввернуть. Что я и сделал незамедлительно.

- Ричард Яковлевич, мы уже третий раз возвращаемся на "Вавилов" для проведения вашего эксперимента, и все время речь заходит о каких- то дополнительных "факторах". Сейчас понятно, что речь идет об отсутствии биофона, но, я полагаю, поскольку он имеет электромагнитную природу, здесь, на Земле, его можно как-нибудь экранировать.

- Совершенно справедливо, - заявил Шеффилд.

- Но для этого нужны ресурсы, и немалые, - быстро ответил Калуца.

Судя по взгляду, брошенному в мою сторону, интерес Калуцы к моей персоне заметно возрос.

- Понятно, - сказал я. - но все же у вас была надежда на что-то еще. Или я ошибаюсь?

- Нет, не ошибаетесь. Я.., - Калуца помолчал. - Я надеялся на помощь Господа. И, кажется, получил ее.

- Что за черт! - произнес Спиридонов. - Вы это о чем?

- О Боге, - спокойно сказал Калуца.

- А? Какой еще Бог? Он кто?

Я, кажется, впервые видел шефа растерянным и немедленно поспешил на выручку:

- Вероятно, вы пошутили?

- Нет, отчего же. Я вполне серьезно.

- Ричард, прекрати немедленно! Не превращай дискуссию в балаган, - зарычал Шеффилд. - Эта твоя идея - бред, зачем ты суешь ее в каждую дырку?

- О чем речь? - возопил Спиридонов. - Я хочу знать! Или нас опять дурачат?

- Ни в коем случае. У меня есть гипотеза, а Шеффилд ярый противник. И если никто не настаивает отдельно, то мы эту гипотезу пока упустим из поля зрения.

- Ничего подобного мы не сделаем. Давайте ее сюда! потребовал Спиридонов.

- Хорошо, - Калуца сделался сама покладистость. Гипотеза следующая. Я допускаю существование Бога, как высшего существа, или мирового сознания. Если на Земле есть ноосфера - то есть сфера разума, то, может статься, где-то неподалеку существуют особые точки, в которых фокусируется психополе - я его так называю. И в этих точках плотность информации настолько велика, что энтропия становится почти нулевой. Там могут идти процессы особого рода, в совокупности и составляющие так называемый мировой разум, являющийся, в свою очередь, источником обратного потока информации. Это и есть Господь. Как видите, никакого идеализма и мистики.

- Бред и шарлатанство! - прошипел Шеффилд.

- Это я уже слышал. А сама гипотеза не моя, с ней меня ознакомил один мой пациент - человек очень трудной судьбы, душевнобольной, но не сумасшедший. Кстати, в прошлом ученый, физик и кибернетик. Он сделал расчеты и предсказал существование пяти таких точек. Так вот, вблизи одной из них и произошла катастрофа. Забавное совпадение, не правда ли?

- А-а-а" - протянул Спиридонов. - Это еще туда-сюда. Я уж думал и вправду вам явился ангел господень в пламени куста и диктовал откровения.

- Явился. И диктовал. Это и был тот самый момент просветления, о котором я говорил.

- Не было ничего! - воскликнул Шеффилд. - И быть не могло!

- Вот полюбуйтесь, какая трансформация иногда случается: ученый с передовыми идеями, светлая голова, но находит коса на камень и он становится ретроградом, отвергающим саму возможность явления. Как это объяснить?

- Здесь не требуется объяснение, ибо любому мало-мальски грамотному человеку ясно, что это бредятина. Полная чушь, полная!

- Но послушаете.., - я попытался успокоить распалившегося Шеффилда, но он меня перебил.

- И слушать не желаю. Не было этого!

- Было.

Это оказал Сомов.

- Что было? - Калуца подпрыгнул на месте.

- Это, или что-то в этом роде.

- Как? Почему же ты до сих пор молчал?

- Не знаю... Что-то останавливало. Да и ты, скажем прямо, не выказывал особой откровенности.

Лицо Калуцы пошло пятнами.

- Ты!.. Ты что говоришь?! Ты ведь знаешь, что я тогда был не я. Тот, который возник - его больше нет. А ты - вот он!

- Я тоже не сидел сложа руки, - буркнул Сомов. развивался и самосогласовывался, согласно твоим же указаниям.

- Смотрите не него! - зарычал Калуца. - Вы когда-нибудь видели такое?!

Температура разговора достигла градуса кипения. Шеффилд вскочил, Калуца тоже - оба стали похожи на мальчишек. Я занервничал и хотел вмешаться, но Спиридонов опередил.

- Х-ха! - воскликнул он. - Да мы тут в обществе святых. А тогда чего, спрашивается, орать. Надо выпить - святое дело! Обмоем и осенение, и воскресение, и вознесение. А то устроили тут великий пост, понимаешь...

- Мариша! - обреченно произнес Сомов. - Вина дорогим гостям... И яства туда же... Что ты от меня хочешь? Я же не ангел, чтобы все иметь в виду...

- Ладно уж.., - буркнул Калуца. - Оба хороши. После бала я тебе задам трепку.

Мариша появилась с целой корзиной красивых бутылок и, поставив их на стол, заявила:

- Папе не давайте. Он и так последнее время... Мясо подавать?

- Все подавай, - скомандовал Спиридонов. - Все, что есть - на стол. У нас будет пир горой. А папе твоему - шиш. Он будет услаждать наш слух рассказами об аварии на "Вавилове". Грешник твой папа, а мы ему сделаем отпущение грехов...

Глава 13

Свеаборг ввалился в лабораторию прямо в скафандре, опустился на корточки возле стены, поднял забрало и сплюнул.

- Все, - сказал он по-русски и добавил по-английски, the end of trevel.

- Что там, Уве? - Калуца подошел к нему и тоже присел на корточки. - Где они?

- Их нет.

- Их нет.., - повторил Калуца.

- Я обшарил все закоулки. Их нигде нет, ни живых, ни мертвых.

- Что там произошло? - произнес Сомов-старший каким-то деревянным и безразличным голосом.

Он полулежал в кресле, прикрыв веки, и Сомову казалось, что этот человек уже мертв. Но он еще жил и находил в себе силы задавать вопросы, хотя точно знал, что жить ему осталось сутки-двое - не больше.

- Подожди, Уве, - сказал Калуца умоляюще, - может быть, есть какие-то шансы. Может быть, кто-нибудь жив еще... без сознания. Ты все проверил?

- Я обследовал все помещения, которые не разгерметизировались На момент аварии за бортом никого не было. Все скафандры в наличии. Это значит, Женя, что...

Свеаборг поднялся и начал выползать из скафандра. Он был бледен, темные пряди волос прилипли ко лбу, губы плотно сжаты.

- Неужели никаких следов? - прошептал Калуца. - Куда же они подевались?!

- Что произошло, Уве? - опять повторил Сомов-старший. Детали.

Свеаборг отпихнул скафандр, приблизился к креслу и склонился над ним.

- Я обследовал внутренние помещения бытового отсека, склад продовольствия и инженерные помещения. Аварийно задраены пятая и восьмая гермодвери по периметру кольца. Отсеки с пятого по седьмой разгерметизированы. Аварийно задраены внутренняя и внешняя гермодвери третьего и четвертого радиальных коридоров. Задраена гермодверь из тамбура в грузовой отсек. Топливный и реакторный отсеки не пострадали, однако половину грузового отсека вместе с центральной рубкой срезало напроч... Я вышел через третий кессон и прошел по кольцу. Прочный и защитный корпус кольца с наружной стороны разрушены в районе пятого отсека. Собственно, там вырван огромный кусок, возможно, передняя часть центрального корпуса ударила в это место... По характеру вращения ясно, что смещен центр масс и даже если реактор уцелел, вряд ли удастся сбалансировать тягу. Система энергопитания пока...

Свеаборг вдруг осекся.

Сомов-старший лежал неподвижно, закрыв глаза, и непонятою было, воспринимает ли он вообще хоть что-нибудь.

- Что с ним? - спросил Свеаборг шепотом.

- Плохо, - так же шепотом ответил Калуца. - Тяжелое лучевое поражение. Триста рентген по индивидуальному дозиметру.

- Что вы там шушукаетесь? - едва шевеля губами произнес Сомов-старший. - Продолжай.

- Да, вот еще, - громко сказал Свеаборг. - Один спасательный гулет исчез - тот, что со стороны пятого отсека, но другой - в порядке. Таким образом, Женя, аварийный пеленг мы включить не можем, связи у нас нет, тяги тоже нет, есть только один спасательный гулет на четверых. Можно попытаться включить его пеленг, но он слишком слабый. Место аварии выбрано очень удачно - вектор скорости направлен под приличным углом к эклиптике. Так что, Свеаборг усмехнулся, - лететь нам еще долго.

- А поблизости есть кто-нибудь? И вообще, где мы находимся? - поинтересовался Калуца.

- Находимся? - Свеаборг еще раз усмехнулся. - Где мы сейчас находимся, значения не имеет. Мы выходим из плоскости эклиптики, имея скорость что-то около сотни километров в секунду, таким образом, зона поиска увеличивается с каждым часом и через неделю нас уже сам черт не найдет... Если, конечно, ему придет в голову нас искать.

- Что можно предпринять? Не можем же мы вот так просто сидеть и ждать. Думай, Уве, ты теперь командир!

- М-да... Неожиданное повышение...

- Ты о чем?

- О новой своей должности... Я пилот и навигатор. Командир из меня.., - Свеаборг что-то сказал по-шведски.

- Что?

- Так, ругаюсь...

- Думай, Уве, думай, - Калуца потер лоб. - Я бы тоже думал, но у меня нет почвы для раздумий.

- Уве, подойди, я тебя плохо вижу, - вдруг сказал Сомов-старший. - Перед глазами плывет.., круги какие-то и тошнит. Сколько я схватил?

- Сто пятьдесят, - сказал Калуца и отвернулся.

- Врешь, Ричард, не меньше двухсот. Как ты был в колледже брехун, так и остался. Доктором сделался, а врать не научился, да и некогда сейчас... учить.

- Триста, Женя, - жалобно сказал Калуца. - Скажи, зачем ты полез под защитный кожух? Что тебя туда понесло?

- За надом. Уве, тебе докладываю. В момент удара произошел спонтанный, запуск реактора. По цепям управления прошли какие-то импульсы... Я перевел на ручное.., но тут выяснилось, что он меня не слушается. А точнее, он слушается одновременно и меня, и главный контроллер управления. Я запаниковал... Ф-фу, как тошно... Полез в главный коммутационный щит, отстыковал кабель. Но это не помогло. Тогда я и полез под кожух, думал, что коротит в этом кабеле и решил отстыковатъ прямо на сервоприводах... Ну, а он, сволочь, скачком увеличил мощность. Я там чуть не сварился... По-моему.., главный контроллер сбрендил и теперь что там делает этот реактор я даже не знаю. Возможно, от удара он повредился в уме и теперь его надо срочно отстреливать вместе с реакторным отсеком... В любой момент он может...

Сомов-старший умолк, тяжело дыша.

- Да ты не волнуйся, Женя, все в порядке. С каких это щей он вдруг.., - пробормотал Калуца.

- Ладно, молчи, специалист хренов. Надо отстреливать реактор, Уве. Пустить вразнос и отстреливать. Пусть взрывается - может заметят...

- А?.. - Свеаборг потер лоб. - Это хорошая мысль. Они знают расчетную траекторию, засекут вспышку и, может быть, нас вычислят. Женя, ты... Ты просто молодец!

- Это не я молодец, это Долибакич молодец. Помнишь аварию на "Джемини-шесть"? Он там такую же штуку выкинул... Правда, у них был дублированный реактор... Хотя, в нашем положении и троированный не поможет - центр масс смещен...

- Так-так.., - Свеаборг уставился в одну точку, соображая. - Центр масс можно скорректировать гулетом: Можно даже попытаться выдать тормозном импульс. Надо посчитать. Ну, это я потом прикину. С реактором бы разобраться: - Он глянул на Сомова, неподвижно сидевшего на "вертлявом" стульчике в углу. - Ну, что, Володя, попал ты с нами в переплет? Это нам наказание за грешки и прочие нехорошие делишки.

- А что мы такого плохого совершили?

- Да уж Господь знает, он зря не наказывает.

- Ну, пусть даже так, но теперь-то мы раскаялись - можно было бы и ангелов прислать.

- Погоди, - сказал Сомов-старший, - еще пришлет... Шестикрылых серафимов... Мне уже один померещился... Крокодильского вида... Женя, почему так тяжело говорить? Что-то давит.., и сердце как с ума сошло. Сделай что-нибудь... Погоди - потом. Уве, реакторный отсек надо сбрасывать как можно скорее. Но это опасно... Если пирозамки сработают несинхронно, то все, хана. Я боюсь.., что он заблокирует цепи управления изнутри. Там есть уровень защиты, когда он блокируется, тогда мы с ним уже ничего не сможем сделать... Он, сволочь, будет автономной термоядерной установкой на борту... Это защита от коротких замыкании в цепях... Надо... Ч-черт!

Сомов-старший зарычал и, вцепившись в подлокотники попытался встать. Это ему не удалось.

- Ричард, давай заряжай меня каком-нибудь дрянью... Уве, надо попасть в пультовую и сделать перекоммутацию на резервный контроллер. Только сначала сделать тестовый прогон... Ты не сможешь... Сволочи, нагородили там защит, идиоты... Надо мне идти... Где скафандр - я же был в скафандре!

- Скафандр, Женя, мы надели на тебя на всякий случай, а потом сняли. Калуца уколы через ткань не смог сделать... В реакторный отсек есть доступ, но возможна внезапная разгерметизация, - сказал Свеаборг и отвернулся, прикусив губу.

- Сейчас я.., - прохрипел Сомов-старший, еще раз попытался встать и теперь это удалось.

Свеаборг и Калуца одновременно подхватили его под руки и принялись усаживать на место. Тот сопротивлялся, но как-то вяло и замедленно, хотя и этого было вполне достаточно, ибо он был на голову выше и раза в полтора шире обоих.

- Вы что, ополоумели?! Кретины! Какого черта! - бубнил Сомов-старший расталкивая повисших на нем Свеаборга и Калуцу.

- Куда ты собрался, Женечка? - тяжело дыша произнес Калуца, когда его, наконец, удалось посадить на место. Тебе лежать надо. А напрягаться не надо. Ты полежи чуть-чуть, отдышись, а потом все расскажешь Уве, он пойдет и отстрелит реакторчик, и все будет отличненько.

- Уйди, Ричард! Уве, прикажи ему заткнуться! Он дурак, но ты-то понимаешь, что нам нужно идти.

- Да, Женя, нам надо идти... Погоди только, давай немножко подумаем, - Свеаборг выпрямился, тяжело дыша, и посмотрел на Калуцу. - Я действительно без него вряд ли что смогу сделать.

- Что? Бесполезно? - Кзлуца выпрямился, безвольно опустив руки.

- Я же навигатор... В реакторах разбираюсь на уровне кнопок и ручек.., - Свеаборг опять ругнулся по-шведски. Знал бы - весь рейс истязал бы документацию. И время ведь было.

- А ты по-русски матюгнись - наша мать лучше Божьей матери помогает, - посоветовал Калуца. - Вот ведь экипажик подобрался... Все узкие специалистики...

- Дурак ты, Ричард, - Сомов-старший открыл глаза. Плетешь бог весть что. Лучше бы через свою механику меня в него засунул. Я бы в нем побыл, все сделал, а потом назад отдал.

Он умолк. Калуца неожиданно резко повернулся к Сомову.

- Да?.. - произнес он, уставясь в одну точку, потом пробормотал что-то бессвязное и добавил. - Везет же мне на друзей... Всю жизнь везет... Просто другого выхода нет, кроме как попробовать еще разок это сумасшествие. Наверное, все же, Бог есть, как думаешь? Иначе чем объяснить фонтан идей...

- Происками сатаны, - сказал Сомов из угла.

- Это действительно возможно? - Свеаборг недоверчиво посмотрел на Калуцу.

- Ну... Как тебе сказать. В общем... Попытаться можно. У вас обоих стрессовое состояние, а Шеффилд полагал... И потом, здесь место подходящее.

- В каком смысле?

- Говорят, что Господь где-то тут поблизости. У него тут запасная резиденция возле Юпитера. Но, Уве... Это риск. Я не умею выборочно перебрасывать только профессиональные знания и навыки. Собственно, я вообще...

- Каковы шансы? - перебил Свеаборг.

- Не знаю. Какие-то, наверное, есть. Кто их проверял, эти шансы!

- Но какие-то есть? Хотя бы минимальные?

- Есть.

- Будем пробовать.

- Но Уве...

- Теперь это уже приказ, - Свеаборг мягко улыбнулся. - Ты ведь сам назначил меня командиром. Придется выполнять. Похоже, Ричард, других шансов у нас нет. Нам позарез нужен инженер по ЯДУ. Нам нужно не просто отстрелить реактор. Нужно подкорректировать траекторию, а для этого нужно, чтобы он проработал какое-то время. Тогда, возможно, появится шанс найти еще какие-то шансы. А пока только эти.

- Хорошо. - Калуца мотнул головой. - Давайте-ка перенесем его в мою лабораторию и там еще раз все обсудим. Я полагаю, два часа для нас не критичны. Посидим спокойно, все обдумаем, сосредоточимся. Во всяком случае, ты Женю поддержишь. У тебя нервы в порядке, а ему как раз нужна хорошая аура. Это уже проверено... Бери его.

- Сам пойду, - сказал Сомов и заворочался, в кресле.

- Ты, Женечка, наоборот, расслабляйся. Думай о светлом и радостном и об этом проклятом реакторе. Та-ак, вста-авай, полегоньку, ручки на плечики клади и поехали... Зачем, интересно, с такой массой берут в космос?.. Володя, страхуй сзади... Уве, не раскачивайся, иди в ногу. Когда не надо, у вас невесомость, а когда надо... Ты, Женечка вспоминай, как там наш реакторчик чинить.

- Помолчи Ричард! - зарычал Сомов, тяжело переступая ногами. - Уве, было ноль восемь "же", а сейчас больше одного.

- Похоже, Женя, нас раскрутило. Либо косой удар, либо направленный взрыв. И приличный.

- А при разгерметизации воздух травился... Х-ху!.. Сомов-старший обмяк, и заскрипел зубами, но тут же выпрямился и двинулся дальше бормоча в сторону Свеаборга. Воздух, говорю. Как думаешь, импульс достаточный?..

- Не думаю, Женя. Для такой массы на кольце - мало.

- А ну заканчивайте болтовню! - прикрикнул Калуца. Масса у них, видите ли, не там... Сосредотачивайтесь, о деле думайте. Ты, Женя, когда в кресло усядешься, вообрази, будто пробрался в пультовую реактора и соображаешь, как его чинить. Но не напрягайся очень, а так спокойно, поделовому... И не словами думай, а образами старайся...

Наконец, Сомова-старшего перетащили в лабораторию и посадили в кресло. Калуца минут пять делал ему какие-то инъекции и заставил проглотить две таблетки. Сомов, тем временем, включал аппаратуру.

- Ну, так что, приступаем? - сказал Свеаборг, усаживаясь в кресло.

- Погоди, Уве, дай отдышаться... Может быть, все же, не стоит... Не сразу...

- Если нужно приказать - я приказываю. Времени у нас нет. Судя по всему, управление реактором осуществляет сумасшедший контроллер. Вероятность выдачи недопустимых последовательностей команд просто пропорциональна времени. Чем дольше мы сидим, тем меньше шансов успеть. Я понятно излагаю?

- Хорошо, Уве... Так, начинаем, - скомандовал Калуца. Володя, колпак ему на голову... Успокоились, расслабились... Женя, что ты глаза вылупил?! Плохо?

- Нормально. Полегчало немного.

- Включаю потихоньку... Включил! Сейчас пять минут сон, а потом... Вот и молодцы!.. Ух вы мои ласковые!.. Триста рентген Володя, а он еще в норме!

- Его можно спасти? - шепотом спросил Сомов.

- Думаю, нет... Я, правда, не специалист в радиобиологии, но, по-моему, триста рентген - это за границей. Будем надеяться, что его дозиметр врет. Надейся, Володя, что есть мочи! Излучай всю надежду, какая у тебя есть. Только она нас может выручить. Хорошо бы ее усилить, да нечем...

Через час Калуца прекратил свои монологи и попросил Сомова вызвать на дисплей показания аппаратуры контроля состояния.

- Свеаборг - почти идеальные параметры. У Жени плохо, но терпимо, - констатировал Калуца, бросив взгляд на экран. Пожалуй, попробуем... Уве, ты меня слышишь? Как ощущения?

- Разные, - отозвался Свеаборг. - Прошу тебя, не тяни резину. Я правильно выразился по-русски?

- Правильно, Уве, правильно... Тогда вот что. У меня есть один режимчик - я его на себе проверял. Но я его задавал на полторы минуты по таймеру, а тебе дам десять под своим контролем. Будет очень криво, Уве, но ты постарайся вытерпеть. Я дам с запасом, но деваться некуда. Потерпишь?

- Я потерплю все, кроме болтовни и уговоров. Делай, что нужно! К креслу меня пришвартуй - вдруг контроль над собой потеряю.

- Глупости - так потерпишь. Я сейчас сброшу общее усиление, установлю режимчик этот, а потом буду потихоньку накручивать... Встань-ка, Володя, рядом и шапочку ему подержи... Женя, ты как?

- Отдыхаю... Сердце шалит, з-зараза!

- Сейчас сделаю массажик - оно и отпустит... Чуть потерпи... Сосредоточься на всю катушку, вообрази, что ты как будто им управляешь, а он идет к реактору. Ты все видишь, идешь за ним и говоришь, что делать. Ты прямо вместе с ним идешь, внутри, и подсказываешь. Глаза, глаза закрой!

- Ричард, я, кажется, теряю сознание! - вдруг прошептал из-под колпака Свеаборг и замолк. Его руки судорожно уцепились за подлокотники, лицо застыло в гримасе, а зрачки глаз то сужались, то расширились, подчиняясь какому-то внутреннему ритму...

- Все, - сказал Калуца через десять минут и принялся растирать грудную клетку Сомову-старшему. - Не трогай его, пусть отходит. Не знаю, что я с ним сотворил, но, по-моему, что-то ужасное. Скажу тебе прямо, Володька, во многия знания много скорби, но еще больше греха... Знаешь, что я сделал?

- Нет, разумеется, - сказал Сомов, всматриваясь в лицо Свеаборга. - Снаружи Свеаборг как Свеаборг.

- Я устроил им режим раскачки с проходом через резонанс. То есть транслировал биопотенциалы от одного к другому в осциллирущем режиме, причем от Уве к Женьке поменьше, а обратно - на всю катушку. Это, признаюсь, моя идея, я попробовал на себе, и результаты - феерические. На Земле им цены нет, а здесь - просто бросовый товар. Только бы Свеаборг умом не тронулся... Что, приходит в себя?

- Да, зрачки сузились.

- Включи электростимулятор. Сейчас я ему инъекцию сделаю...

Постепенно Свеаборг начал оживать. Глаза его бессмысленно блуждали, потом остановились на лице Сомова и в них появилось какое-то странное выражение... Очень знакомое... Потом он кивнул и повернул голову в сторону кресла, где сидел Сомов-старший. И вдруг рывком поднялся.

Калуца тоже выпрямился. Они некоторое время смотрели друг на друга, затем Калуца как-то странно сгорбился и отвернулся, а Свеаборг подошел и положил ему руку на плечо.

- Не казнись, - сказал он, - у каждого свой крест, и дан он для распятия... В конечном итоге.

- Что? - голос Калуцы дрогнул. - Ты?

- Пойду, займусь реактором...

- Ты действительно знаешь, что с ним нужно делать?

- Да, - Свеаборг криво усмехнулся. - Не было бы счастья, да несчастье помогло. Шведы говорят в таких случаях: корову продал - сена куплю.

- Уве, надо спешить. - Калуца засуетился. - Это состояние неустойчиво. Может начаться распад.

- Ты... это точно знаешь?

Сомову показалось, что Свеаборг хотел сказать вовсе не это, но что-то его остановило. Что, интересно? И вообще, Свеаборг ли это теперь?

- Да... знаю.

Теперь что-то недосказал Калуца. А может быть, он сказал все, что хотел, но только иначе. Может быть, они уже обмениваются мыслями, а он, Сомов, остался наедине с собственными в качестве бесплатного приложения.

- Сколько у меня времени? - спросил Свеаборг.

- Сутки-двое. Прогноз затруднен... Я вот что думаю, может быть, и с ним попробовать? - Калуца кивнул в сторону Сомова. - Раз уж мы все тут... Если с тобой что-то случится - мы останемся без пилота. Женя совсем плох...

- Но тогда среди нас не окажется ни одного нормального. Это как-то... неприятно. Не по-человечески как-то.

- Чушь! Неужели ты думаешь, что мы перестали быть людьми? Это чушь!

- Я этого не сказал. Людьми мы, возможно, и остались. Но нормальными ли?

- В ненормальной ситуации нормальность - излишняя роскошь! - Калуца начал нервничать. - У нас нет другого выхода, мы должны как-то продержаться... Если мы погибнем, то зачем все это было нужно! Мы ведь знали, на что идем.

- Положим, не все, и не все. Он, во всяком, случае, тут не при чем... В общем, я против. Но не настаиваю. Подумайте тут, а я пойду.

- Уве, я тебя умоляю, ничего не предпринимай. Осмотрись там и возвращайся. Еще раз с Женей посоветуемся, а уж потом будем решать.

- Добро.

Теперь Сомов точно знал, что Свеаборг - это уже не совсем Свеаберг. Потому что "добро" на "Вавилове" применяли только двое - Асеев и Сомов-старший.

Свеаборг же внимательно на него посмотрел, усмехнулся, зачем-то кивнул и вышел из лаборатории. Через некоторое время он появился в проеме уже в скафандре.

- Сидите тут тихо, я быстро.

И сделав прощальный жест, задвинул гермодверь. Калуца опять занялся Сомовым-старшим. Тот лежал в кресле и тяжело дышал, полуприкрыв глаза. Судя по всему, он потерял сознание, но после инъекции пришел в себя.

- Ну что. Женя? Как самочувствие?

- Погано... Потный весь и все время куда-то проваливаюсь... Что Уве?

- Осматривает реактор.

- Серьезно?

- Да, Женя, серьезно. Видимо, я таки нащупал методику. Теперь ты уже...

- Только не ври! Действительно осматривает? Пусть он потом сюда придет. Сказал?

- Сказал, Женя, сказал. Тут вот какое дело. Хочу тебя еще с этим Сомовым скрестить.

- Зачем? Умом ты тронулся, Ричард. На хрена это нужно?!

- Боюсь, Уве один не справится. Я бы и сам, но у нас с тобой, сам знаешь, не очень... Да и некому будет процедуры делать. Что скажешь?.. В мягком режиме. Успех - гарантирую.

- Мне твои гарантии не нужны - я покойник. Ты его спросил? Володя, не соглашайся!.. Хватит нам и одного Свеаборга.

- Другого выхода, похоже, нет, - сказал Сомов. - Уве, возможно, понадобится помощь. А мне в качестве бесплатного приложения торчать здесь неинтересно. Не та ситуация.

- Ричард, не безумствуй. Пока Свеаборг не явится, я тебе запрещаю! Я на него еще посмотрю, что там за Свеаборг получился. Что ты мне опять вливаешь, мерзавец?! Усыпить-заморить хочешь!

- Питательный раствор, Женя, глюкозку и витаминчики. Ты не волнуйся пока. Вот Уве придет, мы все и решим. А без него, конечно, ничего решать не будем. Во-от так... Вздремни немножко, оно, глядишь, и ничего...

Судя по всему, Калуца ввел Сомову-старшему снотворное, и тот заснул.

Кадуца озабоченно покрутился вокруг него, а потом уселся в соседнее кресло.

- Ну вот, Володя, и все. Теперь будем ждать, пока нас начнут догонять. Давай-ка мы пока харчей пошукаем. Камбуз у нас еще не накрылся, так я схожу, а ты тут подежурь...

Калуца принес из камбуза хлеб и какие-то банки. Есть Сомову не хотелось, но он себя пересилил.

- Да, Вовик, - сказал Калуца, пережевывая бутерброд с консервированной ветчиной, - за последние пять дней я сделал столько, что потом хватит обмусоливать лет на десять всем этим... сволочам. Пять дней назад, помнишь, когда я потерял сознание?..

- Помню, - отозвался Сомов. - Мы думали, что придется закрывать лавочку.

- Это Асеев так сказал?

- Ну.

- М-мда... А ведь я тогда два часа был этим самым Асеевым, вот какая штука.

- Как - Асеевым?

- Если бы я знал, как... Вернее сказать, теперь-то я примерно знаю, как. Однако, эти знания носят чисто эмпирический характер. Но они есть, факт налицо и эксперимент блестяще подтвердил наши гипотезы! Представляешь, авария, катастрофа, конец, а у меня душа поет... Ведь это же.., я не знаю, черт знает что! С ума сойти, грубо говоря. А?

- Действительно, с ума можно сойти, - подтвердил Сомов. Я только не пойму, для чего все это может пригодиться. Разве что, для таких вот случаев.

- Еще бы ты понимал! - Ты посиди над методиками с мое, погавкайся с Шеффилдом, повоюй с этим самым ГУКом, потеряй лучшего друга - а уж потом, милок, можно заняться и пониманием. Ну, да ладно. Я нынче добрый. Жалко, конечно, делиться откровением, да уж что поделаешь... Когда Эйнштейн сообразил, что там к чему у пространства со временем, верно, прыгал до потолка. А потом пришлось все свои истины вдалбливать в головы современников. При том, что современники упирались, как бараны. Обидно! Но прозрение все искупает и окупает. Джордано Бруно с легким сердцем взошел на костер - он знал истину, и все остальное уже не имело значения. Он был счастлив!.. Вот и я так же. Я, только я один знаю истину! Никто не знает - я знаю. Ох, как жаль расставаться с ней, прямо как с любимой девушкой, а придется, иначе счастье, не будет полным. А потом можно и на костер. Даже приятно будет, когда поведут. Ибо там, внутри, в душах, уже зародилась вера. И ее убоялись, истины то есть... Сами жгут, а сами уже знают, что паскудники, ибо возводят на костер святого!.. Так о чем мы тут болтали?

- О приложениях и внедрении в практику, - напомнил Сомов, которого сентенции Калуци настроили на иронический лад.

- Да, именно. Только впитывай, чтобы я впредь не сотрясал воздухи. Первое. Свеаборг в этот момент вовсе не Свеаборг и даже не Сомов-старший. Он - совершенно новая личность. И по своим качествам эта личность намного превосходит и того, и другого. Это - сверхчеловек. Это... В общем, тебе не понять, пока сам не побудешь в его шкуре.

- Угу... - произнес Сомов, переваривая.

- То-то и оно, что "угу". Но это только первый и самый поверхностный результат. А не хотите ли вы, уважаемый Владимир Корнеевич, решить проблему бессмертия? А не желаете ли решить задачу объединения интеллектов любой, я повторяю, любой наперед заданной группы лиц. А не желаете ли приступить к созданию искусственного интеллекта на новых принципах?

- Но-но! - сказал Сомов. - Это, должно быть, через край.

- Что?! - Калуца уничтожил его взглядом. - И это говорит мне человек, с которым я рука об руку работал в поте лица... Боже, велика твоя кара!.. А, между тем, я не шучу. Теперь он - наша единственная надежда выжить. Хотя бы одному. Потому что, если мы погибнем, никто ничего на узнает. А когда появится следуюший Калуца - неизвестно.

- А Шеффилд? - осторожно поинтересовался Сомов.

- Шеффилд? Шеффилд не годится. Умников хватает - нужны борцы за идею. Впрочем, и их недостаточно. Нужна смычка гения с вождем... Послушай, братец, - Калуца пристально посмотрел на Сомова, - а ты... я ведь, грешен, уже гонял тебя на подобном режиме со Свеаборгом... Как самочувствие? Головокружений не случалось?

- Нет, то есть, да, было дело... и сейчас голова какая-то, не очень, чтобы очень.

- Ладно. Авось ничего, режимчик был так себе, дозы ничтожные. Да и, скажем прямо, времени на адаптацию не было.

- А в чем дело?

- Так, пустяки. Видишь ли, все это не так просто, как хотелось бы... Предположим, у тебя есть орган зрения, через который в твои мозг проникают образы внешнего мира. Свет кванты электромагнитного поля. Он несет информацию о том, что его излучает. Но только тренированный мозг эту информацию может воспринять, как цельную картину или образ. Младенец в первые дни жизни ничего не видит. Он просто не научился видеть. Теперь представь себе, что мы устроили для мозга какой-то новый информационный канал. Да не простой, а такой, по которому перекачивается информация непосредственно из другого мозга и, притом массовым порядком. И что?

- И что? - повторил Сомов.

- Да ничего. Пока мозг реципиента не научится воспринимать информационный поток как целое, ничего не будет. Он должен ЗАХОТЕТЬ воспринять информацию, сильно захотеть, иначе, думаю, просто заблокирует канал. И у нас здесь сложилась именно такая ситуация. В этом что-то есть... Что-то есть.., - Калуца потер лоб. - Я вообще думаю, что в экстраординарных ситуациях мозги работают иначе. Они ищут каналы более тесного взаимодействия, и даже, быть может, создают их. Как нибудь... Например, излучают сильнее... И люди меняются. Решения принимаются мгновенно... А?.. Наверное мозг обладает способностью в необходимых случаях создавать прямой канал взаимодействия. Вот тебе и телепатия!

- Наверное так, - согласился Сомов.

Теперь до него начал доходить смысл построений Калуцы.

- Слушай, любезный, ты не мог бы реагировать как-нибудь более определенно, - разозлился тот. - А то я теряюсь. Если это понятно, едем дальше. Нет - закругляемся. Потому что это понятно даже и ребенку. Мы сейчас занимаемся тем, что умощняем природное свойство любого мозга. Это бинокль - если зрение, наушники - если слух, и... И так далее!

- Кажется, я начал кое-что... То есть, это новый орган чувств, так?

- Именно. И, притом, искусственный. Но принципиальное его отличие в том, что этот орган дает возможность получать информацию о внутреннем мире, личности, подсознании или, если угодно, о "Я" другого человека. И это резко меняет дело. Если канал устойчив и действует в обоих направлениях возникает новое "Я" отнюдь не равное сумме двух прежних... Так вот, когда я работал с вами двоими, то есть со Свеаборгом и тобой, я немножко позволил себе... Во всяком случае, от тебя к нему поток шел приличный. Но он ничего не сказал. И Женя тоже ничего не сказал. А ведь мог! Мы с ним старые приятели еще со школы - мог бы поделиться. Я, Сомов и Асеев - мы были, так сказать, неразлучной троицей...

Сомов-старший зашевелился в кресле и застонал. Калуца вскочил и бросился к нему, Сомов тоже подошел.

- Что, Женя? - спросил Калуца, склоняясь над больным.

- Все.., - прошептал Сомов-старший. - Похоже, я... Уже ангелы прилетали... Гда Свеаборг?

- Он уже на подходе. С минуты на минуту подойдет.

- Ладно врать-то... Слушай, Ричард, сделай мне какой-нибудь укол. Наркотик или еще что-нибудь... Мне его надо дождаться. Боюсь, подохну, а там есть одна тонкость хочу убедиться... Надо продержаться... Сознание плывет... Видения какие-то... Постарайся...

Сомов-старший прикрыл глаза и затих.

- Потерял сознание, - сказал Калуца обреченно, - А что я могу сделать? Триста рентген!

Он поднял глаза - в них была тоска, да такая, что у Сомова комок подкатил к горлу.

- Где же Свеаборг? - вдруг заорал Калуца не своим голосом. - Он что, не понимает?! Оглобля шведская, рыбья кровь!..

Сомову показалось, что после этого крика Свеаборг должен появиться немедленно, будь он даже в другой галактика и даже если бы он вовсе не существовал.

Свеаборга не было.

Тогда он ощутил в себе холодное бешенство. Нет, Сомов-старший не может умереть. От него сейчас зависит слишком многое. И его, Сомова, личное бессмертие в том числе. И все другие бессмертия, интеллекты и гениальности. Неужели его собственное "Я" перевесит на тех самых весах шанс для всего человечества... Нет, не перевесит. Даже крик Калуцы весит больше!

Он молча повернулся, подошел к стойкам и начал включать аппаратуру.

Калуца стоял столбом. Он понял немое предложение Сомова. И понял, что он сейчас должен делать, и, наверное, понял, какую цену придется уплатить, если он примет это предложение. Но он понял и то, что не принять его нельзя. Ибо цена тогда возрастет неизмеримо и весы, быть может, вообще опрокинутся...

Сомов закончил манипуляции с аппаратурой, взял колпак и посмотрел на Калуцу. Тот медлил.

- Быстрее, - сказал Сомов. - Если еще не поздно.

Щека Калуцы дернулась, он провел ладонью по лицу и двинулся к шкафчику с медикаментами.

- Я введу ему... одну штуку, - бросил он через плечо. Стимулятор. Часа полтора ему обеспечено, а потом - как Бог положит.

- Если он очнется - будет сопротивляться, - предупредил Сомов.

- Пожалуй, - согласился Калуца. - Но не привязывать же его... Ладно, где одно, там и другое. Сделаем блокаду двигательных центров.

Он выбрал какие-то ампулы, сделал инъекции и надел Сомову-старшему на голову колпак, после чего подошел к Сомову и вымученно улыбнулся.

- Ну, брат, извини, что так вышло. Зря я, наверное, тогда настоял. Сидел бы сейчас на Марсе, пил бы газировку и с женщинами общался... А теперь может больше и не придется свидеться. Ты ведь не знаешь, что у вас с Женей. Вернее.., он махнул рукой и заморгал. - Женя. Он мне больше, чем друг. Он и отец, и брат, и учитель. Ведь это я втянул их всех. Ивана больше нет. А теперь и Женя умирает, а я.., я ничего не могу сделать!.. Я тебя прошу, прими в себя его душу. Не отвергай! Ну, если только сможешь... Вдруг это возможно пусть вас будет двое...

И протянул руку.

Сомов пожал эту руку - она была холодной, как трубы в кессоне. И кивнул, мол, все будет нормально, а если и нет, то и это ничего.

Калуца помог напялить "колпак", проверил соединения в разъемах и сказал глухо.

- Ты... Соберись... Постарайся забыть, что тут у нас происходит. Как будто бы лег спать и готовишься видеть сны. Знаешь, там будет момент... Страх какой-то дикий и боль, но не физическая а такая, знаешь ли... В общем, постарайся.

Сомов кивнул и откинулся в кресле.

- Я тебя буду усыплять сейчас, а потом ты проснешься и сразу начнется... Готов?

- Готов, готов, - буркнул Сомов, - Быстрее, если можно!

Веки немедленно отяжелели и глаза закрылись сами собой.

Откуда-то из подсознания выполз воробей на ветке и снизу кошка. Воробей весело чирикал, кошка делала приседания и вертела хвостом...

"А я не верю в переселение душ, - сказал кто-то. - Вот не верю, и все тут! "

" Какой же ты, к черту, ангел тогда?"

Воробей улетел, а кошка разочарованно мявкнула.

" Этот воробей - ангел? - подумал Сомов. - Какой же он, к черту, ангел?! "

Кошка медленно удалилась в кусты, и следом за тем наступила ночь. Небо потемнело, сделалось объемным, а звезды походили на искры от костра.

"Вон видишь светящаяся точка летит - это орбитальная база."

"Это спутник?" - спросил Сомов и удивился, какой у него детский голос.

"Конечно спутник. Пойдем, тебе пора спать. Надя, забери Женьку - ему спать пора."

"Не пора, не пора", - захныкал Сомов.

"Уже ночка на дворе", - произнес знакомый до боли голос. Чьи-то мягкие руки подхватили Сомова, подняли куда-то высоко-высоко и понесли.

"Мамочка, я хочу на звезды смотреть и на спутники".

"Завтра будешь смотреть".

"Я сейчас хочу!"

"Сейчас надо спать"

"А давай сейчас будет уже завтра", - предложил Сомов.

"Нельзя. Если сейчас будет завтра, тогда завтра будет непонятно что".

"Неси его в постель, а то ишь какой разговорчивый", забурчал мужской голос.

"Мамочка, я не хочу засыпать, мне будет страшно!"

"Надо поспать, сынок..."

И он уснул.

Сомов начал просыпаться, но глаза не открывались, хотя и были широко открыты.

"А-а, - догадался Сомов, - это темнота. Ничего страшного просто темнота и все"

Это была не темнота. Сомов не понял, что это такое, понял только, что отныне он больше ничего не увидит и не услышит. На него навалился горизонт и стал душить...

Такого животного страха Сомов не испытывал никогда. Он был один во всей вселенной. Кроме него в этой вселенной не было ничего. Ни Земли, ни Солнца, ни звезд, ни галактик, ни времени, ни пространства. Ничего. Вселенная состояла из одного Сомова, и он не мог ничего предпринять, потому что для этого нужны были какие-то сущности, отличные от него самого, лежащие вне его сознания, а таких сущностей не обнаруживалось. Теперь все происходило внутри него.

"Наверное, это и есть смерть, - подумал он. - Но почему мама так хотела, чтобы я уснул?.. Неужели она..."

Все кончилось так же неожиданно, как и началось. Темнота не исчезла, но теперь Сомов мог что-то осязать, хотя чем именно он это делает - было непонятно.

"Больно! - сказал кто-то отчетливо. - Нет сил это терпеть..."

В огромной черной луже копошилось нечто бесформенное. Оно лезло на Сомова, а он не мог двинуться с места и обреченно ждал, когда нечто вылезет из лужи... Мозг затягивало паутиной. Паук!

"А-а-а, - зарычал Сомов, - гнида! Что же ты делаешь!"

На паука этот крик не подействовал. Он методично опутывал мысли Сомова своей липкой паутиной, деловито сновал из угла в угол, потом останавливался, шевелил длинными членистыми ногами, и глаза этого паука все время надувались, превращаясь в шары, похожие на шары от биллиарда. А вместо цифр на этих биллиардных шарах были написаны иероглифы.

"Вот и все, - подумал Сомов. - Эти иероглифы обозначают смерть. Кто мне это говорил?.."

Мозг его начал плавиться и растекаться по бесконечной плоскости.

Глава 14

- Отличный кабинетик, - одобрительно констатировал Спиридонов, потыкав пальцем в обшивку кресла. - Был бы у меня такой - я бы тогда и не рыпался.

- А вы присаживаетесь, Василий Васильевич, присаживаетесь. Когда это кресло обоймет ваши телеса, вы, уверяю вас, ощутите неземное блаженство, - предложил Калуца благодушно.

Эти два деятеля мировой культуры отлично спелись, а уж после вчерашнем попойки на квартире Сомова их вряд ли чем можно было разлить. Тем не менее, сегодня Спиридонов встал необычайно свежим и прямо с утра принялся потирать руки. "В отпуск пойду! - мечтательно заявил он. - Ох, на Адриатическое побережье, ох, к молодухам на пляж. А, Гиря? Как там нынче молодухи на пляжах?" - "В полной боевой готовности, шеф", - ответствовал я и принял таблетку от головной боли.

Голова у меня не сказать, чтобы раскалывалась, а просто побаливала. Тупо и односторонне. В правом виске. А между тем, сегодня предстояло узнать, что же случилось на "Вавилове" после духовной смерти Сомова-младшего и волшебного переселения в его тело Сомова-старшего.

Вчера нас разогнала Мариша. Калуца был недоволен.

"Моя дочь себе этого не позволяет", - заявил он Сомову.

"У каждого своя метода, - ответил Сомов невозмутимо. - Ты - тиран, а я свою дочь выдаю замуж..."

На этом встреча я завершилась. Было решено собраться с утра в кабинете Калуцы.

- Вот, - сказал Калуца, доставая из своего сейфа папку утрашающего вида. - Здесь копии всех материалов и документы. Оригиналы - у Шеффилда, а это можете забрать и приобщить. Полистайте, там имеется хронология событий на "Вавилове".

- Что значит "полистайте", - возмутился Спиридонов, - не было такого уговора. Я, может быть, все желаю закристаллографировать на предмет... э-э... выявления вранья.

- Фу! - сказал Калуца брезгливо. - Знали бы, с кем имеем дело - не связывались бы... Хорошо, сличайте...

Он уселся за стол стол и потер лоб.

- Значит так. После этого сеанса я некоторое время подвергался истязанию Сомова-старшего в оболочке Сомова-младшего... Этот симбиоз впредь буду именовать просто Сомовым. Препирались мы с ним около часу, и он непрерывно требовал, чтобы я пересадил его обратно, хотя это уже вряд ли можно было осуществить. Сомов-старший еще раз пришел в сознание, обозвал меня "мерзавцем" и "ублюдком", после чего... Я, разумеется, плюнул на Сомова, который находился в шоке, увидев себя со стороны, и занялся реанимацией, но, увы, ничего сделать не удалось. Вскрытие, как вы, наверное, догадываетесь, я не производил, однако медицинское заключение о смерти составил по всей форме - его копия имеется в папке.

- Странно, - произнес Спиридонов.

- Что странно?

- Странно то, что именно это заключение, а вернее, его копия, оказалась в этой папке, а никаких иных документов там не оказалось.

- Но вы ведь не знакомились с содержимым папки - откуда вам может быть известно, что в ней находится?

- Так в ней имеются и другие документы с борта "Вавилова"?

Калуца усмехнулся.

- Ваша провинциальная хитрость, Василий Васильевич, меня убивает. Папка у вас в руках. Есть там и еще кое-что интересное. Я - человек предусмотрительный. "Вавилов" мог разрушиться, а свидетельство о смерти человека - вещь серьезная.

- То есть вы предполагали, что можете спастись, покинув "Вавилов"?

- Что?.. - Калуца непонимающе помотал головой. - Я предполагал? Конечно предполагал! Иначе, чего бы ради мы там суетились. Разумеется, я не мог знать заранее, что Свеаборгу удастся столь блестяще отстыковать реакторный отсек? Я полагал, что, в худшем случае, мы просто покинем "Вавилов" в спасательном гулете. Что мы, в принципе, и сделали. Можно было взять тело Сомова-старшего с собой, но, согласитесь, гулет - это не то место, где имеются все условия для соблюдения погребального этикета...

- Ну, ясно. И вы решили...

- Что мы решили, я скажу позднее... Василий Васильевич, почему вы все врема улыбаетесь?! Или в моем рассказе присутствуют комические детали? Уверяю вас, там, на "Вавилове", мне было не до шуток.

- А я и не улыбаюсь. С чего ты взял, что я улыбаюсь?

Спиридонов махнул рукой и отвернулся. При этом рот его разъехался до ушей, и я занес это в протокол. В голове, разумеется

- Тогда у вас что-то с лицом, - заявил Калуца. - Вы попробуйте хлопнуть себя по щекам - может полегчает.

- С какой стати я буду себя хлопать? - возмутился Спиридонов, прекращая свои двусмысленные улыбки. - И вообще, кто тут кого допрашивает?!

- Тогда я настаиваю, чтобы ваши улыбки были приобщены к делу. Свидетели есть. Вон, Гиря сидит, сейчас явится Сомов, так что вы продолжайте, продолжайте:

- Что значит "продолжаете"? Я не улыбаюсь и не желаю улыбаться. На каком основании ты меня принуждаешь? Спиридонов завозился в кресле. - Вот контингент... Сиди как деревяшка...

Он еще некоторое время бубнил что-то себе под нос, а Калуца в ответ только улыбался. Заметив это, Спиридонов немедленно отреагировал:

- Вон, Гиря, видишь - улыбки строит. Приобщай к делу!

- Я, собственно, к тому, что какая-то несерьезная у вас запись получится,

- сказал Калуца ядовито.

- Какая запись? ~ удивился Спиридонов.

- Вы ведь кристаллографируете? Или уже нет?

- Ладно, давай к делу... На пушку решил взять... Вырежем все улыбки, а текст приобщим... Тоже мне, психологи...

- Ну, так я продолжаю. Как уже было сказано, я освидетельствовал тело и начал составлять заключение. Если говорить откровенно, мое состояние было ничем не лучше, чем состояние Сомова, а его состояние в этот момент можно было аттестовать как глубокий шок. Положение было отчаянным. Наконец, Сомов пришел в себя, сказал, что мне это даром не пройдет, из чего я понял, что удача мне не изменила - я боялся, что при том режиме, какой был использован, он вообще сойдет с ума. Сомов надел скафандр и уже собрался было идти в реакторным отсек. Но тут явился Свеаборг. Он, кажется, сразу понял, что произошло, но ничего не сказал. С этого момента я был отодвинут в тень, и оба эти деятеля приступили к техническим разговорам, смысл которых мне непонятен до сих пор. Я, впрочем, не скучал, хотя занят был, в основном, психологическими наблюдениями и отметил, что контакт и понимание у них полное. Наконец, они приняли какое-то решение. Свеаборг приказал мне надеть скафандр, который принес Сомов, сидеть тихо, на одном месте, и не рыпаться, после чего они ушли. Как выяснилось, потом, они часа четыре колдовали в реакторном отсеке, после чего Сомов осмотрел гулет и вернулся. Я же через два часа замерз насмерть, плюнул и выполз из этого проклятого скафандра. Когда вернулся Сомов, он обозвал меня разными словами, в частности, идиотом, заставил снова надеть скафандр и отрегулировал в нем температурный режим, после чего сообщил решение командира. Реактор, по его словам, работал на грани устойчивости, но имелась надежда, что удастся запустить двигательную установку на полную мощность хотя бы на некоторое время и обеспечить тормозной импульс. План состоял в том, что мы с Сомовым переходим в гулет, отчаливаем и швартуемся к бытовому отсеку в определенном месте, делая попытку скомпенсировать потерю массы в аварийных отсеках и переместить общий центр масс "Вавилова" для балансировки вектора тяги. При этом двигательная установка уже должна была работать на минимальной тяге, и единственное место, откуда можно было управлять режимами ее работы, был центральный пультовой отсек, где и должен был находится Свеаборг, действуя практически вслепую по радинаводкам Сомова. Если баланс будет налицо, Сомов тягой гулета ориентирует "Вавилов", а Свеаборг, оставаясь в центральном пультовой, начнет увеличивать тягу основного двигателя до тех пор, пока это возможно. Сомов, при этом, обеспечивает коррекцию основной тяги тягой гулета. Если реактор начнет кочевряжиться - он так и сказал: кочевряжиться - Свеаборг выдает команду на аварийный сброс реакторного отсека, а в систему управления реактора выдает команду на самоликвидацию. Мы же, то есть я и Сомов, по команде Свеаборга с максимально возможным ускорением отходим от "Вавилова". Если все обойдется - мы возвращаемся, подбираем Свеаборга и на этом, как он выразился, конец первой части.

Я, разумеется, поинтересовался, что будет, если обойдется не все. Сомов ответил, что план действий утвержден Свеаборгом, то есть лицом, исполняющим обязанности капитана, и, следовательно, обсуждению не подлежит. А если этот план не удастся реализовать, полностью или частично, то по результатам немедленно будут внесены коррективы и предприняты необходимые действий в соответствии с обстановкой. Еще я спросил, как он себя чувствует в новом качестве. Сомов посмотрел на меня в упор и выпучил глаза именно таким образом, каким это делал Сомов-старший еще в те поры, когда нам обоим было по четырнадцать лет. "Ты, Ричард, конечно, великий, человек и все такое, - сказал он, - но если ты сейчас будешь путаться под ногами, я тебя переупакую в скафандр высшей защиты и начну регулировать подачу кислорода до тех пор, пока ты не потеряешь охоту задавать вопросы".

- Крут, однако, - уважительно пробормотал Спиридонов.

- Именно, крут. Впоследствии я ему все это припомнил, но тогда, помнится, я очень быстро побежал на камбуз и занялся переноской продовольствия в гулет. Сомов же в это время проверял системы и заливал емкости кислородом. Что произошло дальше, я описывать не берусь. Лично я сидел привязанный к креслу и пытался терпеть. Однако, когда главный двигатель заработал на предельной тяге, я продержался только две минуты, после чего потерял сознание. Поэтому, если вы хотите узнать, что произошло в течение промежутка времени, пока я был без сознания, вам надо подождать Сомова, или... А вот, кстати, и он, легок на помине.

Действительно, из приемной послышался голос Сомова. Он что-то сказал дочери Калуцы - она ответила, после чего дверь открылась, и на пороге показался сам Сомов.

- Ага, все уже в сборе, - сказал он деловито. - Доброе утро. Как самочувствие после вчерашнего?

- Какое, к свиньям, самочувствие, - буркнул Спиридонов. Всю печень тут с вами испортил... Или почки? А, Гиря, что там от коньяка портится?

- Характер, - сказал я.

- Вот, и его тоже... Садись, у нас тут вопросы.

Сомов вопросительно глянул на Калуцу.

- Садись, - предложил тот. - Папку они читать не захотели, пришлось рассказывать про нашу одиссею на "Вавилове". Я уже дошел до момента, когда в гулете потерял сознание от перегрузки.

- Ну.

- Ну и теперь расскажи, что было дальше.

- Вот именно, - поддержал Спиридонов. - А то папки всякие. Что мы - бюрократы, что ли?

- Нет, конечно. - Сомов очень убедительно пожал плечами. - Но, собственно, и рассказывать нечего. Реактор работал неустойчиво, тяга пульсировала, в среднем было четыре же в течение примерно десяти минут. Калуца почти сразу потерял сознание через. Я поддерживал связь со Свеаборгом. А потом...

Сомов замолчал.

- И что потом? - не выдержал я.

- Потом Калуца пришел в себя и... В общем, это был не Калуца.

- Кто же это был? - ехидно осведомился Спиридонов. Пришелец?

- Нет, это был Асеев.

- Как Асеев? Откуда он взялся?!

- Он там был, видимо, заранее, - невозмутимо произнес Сомов. - В скрытой форме. А тут перегрузка и прочие факторы. Он и проявился. Я, конечно, не сразу догадался, что это он, думал, Калуца опять бунтует, но потом сообразил.

- И что? О чем шла беседа?

- Да так, вообще... Я обрисовал обстановку, он мне кое-что посоветовал, а я передал от него привет Свеаборгу. Потом они поговорили со Свеаборгом - он и ему кое-что посоветовал. Потом мы с ним поговорили о жизни... и смерти. Выяснили, что жизнь - штука сложная, а смерть - еще сложнее. Так и говорили, пока Свеаборг не скомандовал расстыковку. После этого отошли от "Вавилова" и наблюдали взрыв реактора. Красивое зрелище, жаль только, что очень близко взорвался, так что Свеабргу досталось. Асеев оказал, что потребуется медик, и... Калуца пришел в себя.

- Что, вот так прямо и пришел? - не выдержал Спиридонов.

- Да, Асеев умолк, а потом Калуца начал орать не своим голосом.

- Я не орал, а требовал меня развязать, - поправил Калуца.

- Да, именно. "Развяжите меня, да и дело с концом... Развязали, но вилки попрятали". Я его размял слегка, подошел к "Вавилову", включил аварийный пеленг в гулете , и мы отправились искать Свеаборга. Нашли. Перетащили в лабораторию и Калуца начал над ним колдовать. У меня же начались неприятности с головой, тут уж Ричард потешился. Шесть суток он с нами по очереди возился. А потом подошла "Генуя", сняла нас и.., собственно, все.

- Так-так, - сказал Спиридонов. - Красивая история... Если, конечно, не врете.

- Да нет, зачем нам врать... Был бы толк - я бы наврал, а так - зачем?

- А если я начну задавать вопросы?

- Нет вопросов. Задавайте.

- Ну, например, вы перевели "Вавилов" на эллиптическую траекторию намеренно или случайно так вышло?

- Мы намеревались сделать именно это, и у нас получилось. Мы ведь понимали, что "Вавилов" понадобится. Но мы понимали, что он понадобится не скоро. Вот только сейчас понадобился.

- Зачем? Мне лично он не нужен, - заявил Спиридонов.

- "Вавилов" нужен мне, - сказал я.

- А тебе он зачем?

- Думаю, на "Вавилове" остались судовые документы. Бортовой журнал, в частности.

- Правильно, - поддержал Спиридонов. - А где, кстати, судовые документы? Куда они подевались? Вот загадка!

- Так ведь сказано: на "Вавилове", - сказал Сомов. - Там они и лежат.

- В шестом кессоне, - произнес я многозначительно и зловеще.

Честно говоря, про шестой кессон я вспомнил в последний момент. Именно он фигурировал в записи из блокнота Свеаборга.

- Очень может быть, - задумчиво сказал Сомов. - Асеев велел Свааборгу спрятать документы. Он сбросил тягу минут на пять, отыскал документы и, вероятно, засунул в шестой кессон - там есть куда засунуть. Или в пятый - там тоже есть.

- Но для чего Асееву это понадобилось?

- Ну как же! - встрял Спиридонов. - Асеев ваш - хитрый жук. Он-то знал, что расследовать аварию без судовых документов очень трудно. Кто, что, как, почему - ничего не понятно! Это раз. Он прикрывал начальников - это два. Затягивал следствие - три. И... что еще? Он вообще запутал все дело, этот ваш Асеев:

- Я полагаю, Асеев постарался сделать так, чтобы, по возможности, всем развязать руки, - сказал Калуца.

Все эти объяснения мне убедительными не показались. И я поставил против вопроса о судовых документах пищу. В голове, разумеется,

- Интересно, почему никого не интересует, где мой лабораторный журнал, - поинтересовался Калуца. - Лично я считаю, что это главный вопрос.

- Этот вопрос, я оставлял на закуску, - успокоил его Спиридонов. - Но раз уж о нем зашла речь.., то где он, этот журнал?

- Он лежит у меня в сейфе.

- В том? - Спиридонов показал на сейф.

- В том.

- А сейф хороший? Ключей сколько?

- Два. Один у меня, а другой я потерял.

- Куда потерял?

- Все бы вам знать, Василий Васильевич! Куда надо, туда и потерял.

- А-а, тогда ладно. Пусть пока полежит - мы его после изучим, когда ума наберемся, - заключил Спиридонов. - Только первый ключ не теряй. А второй мне лично найди. Лады?

- Всенепременно. Как только договор о ненападении подпишем.

- Так, какие еще вопросы? - озаботился Спиридонов. Гиря, чего садишь? Не слышу вопросов.

- Есть вопросы, - сказал я. - И немало.

У меня действительно были вопросы, да еще какие!

- Странно. - Сомов бросил на меня многозначительный взгляд. - У нас уже и ответы кончаются, а у вас еще вопросов целая прорва. Вы бы как-нибудь пробовали сам искать ответы, иначе - я не знаю:

-Мы ищем, ищем, - заверил Спиридонов. - Как найдем, так сразу поделимся... Давай вопросы. Гиря.

- Вопрос: куда девалось тело Сомова-старшего?

Ответ, в принципе, я знал. Тело Сомова обнаружили неподалеку от "Вавилова". Оно было облачено в скафандр высшей защиты и дрейфовало по той же траектории.

- Тело Сомова.., - начал Сомов.

Но Калуца его перебил:

- Тело Сомова мы, в некотором смысле, предали погребению. И, насколько мне известно, вы его нашли.

- А откуда вам это известно? - быстро поинтересовался Спиридонов.

- Из компетентных источников.

- А у вас есть компетентные источники?

- Обязательно.

- Надо же... У всех есть - у меня нет... Ирландцы везде какие-то... Сказано ведь: "не моложе срока, не старше пятидесяти, и никаких ирландцев!" Но вот что уж совсем непонятно, зачем вы его выкинули за борт. Он и в "Вавилове" неплохо бы упокоился.

- Но тогда тело Сомова увезли бы на Землю. А мы этого не хотели, я этого не хотел. Это, если хотите, моя блажь.

- Странная прихоть, - заметил я.

- Да, - согласился Калуца, - очень странная. Сомов был моим другом. Притом, другом детства. Поэтому я считал себя вправе решать... Я ведь говорил уже, что катастрофа произошла вблизи точки, где, по сведениям из компетентных источников, время от времени бывает сам Господь Бог? Вот я и решил, чтобы, значит, Женю поближе к Богу определить... Глупость, конечно.

- Так, стало быть, несчастного Сомова у Бога из-за пазухи вынули.., - сказал помрачневший Спиридонов.

- Да ерунда все это, - махнул рукой Калуца.

- Не совсем, - вдруг оказал Сомов.

Мы со Спиридоновым дружно на него уставились.

- Что, собственно, ты имеешь ввиду? - осведомился Калуца. - Что я не полный идиот?

- Ну.., - Сомов усмехнулся, - не совсем это. С Сомовым, то есть с его оболочкой мы, конечно, погорячились. А все остальное - очень серьезно. Точка, вблизи которой произошла катастрофа - это замечательная точка. Не знаю, там ли концентрируются мысли всего человечества, но именно там я испытал целый ряд замечательных ощущений. Я бы назвал их озарениями. Быть может, именно там я и стал тем, кем сейчас являюсь. Я получил какой-то заряд...

- А почему ты мне раньше не говорил про этот заряд? Что за заряд еще?! - возбудился Калуца.

- Я говорил, - тихо сказал Сомов, - но ты ведь никого кроме себя не слушаешь. Ты все хочешь успеть сам. Ты никого толком не посвящаешь в свои планы, даже Шеффилда. Учеников своих держишь на побегушках, темниловку устроил и многозначительность...

- Я? Устроил? - Калуда растерялся.

- Понимаешь, Ричард, ты с ними играешь в их игры. Зачем?

- Как будто у меня есть выбор!

- Есть. Не знаю... Но, кажется, он есть. Знание, прежде чем стать истинным знанием должно пройти стадию веры. И это хорошо. Но чем быстрее эта стадия будет пройдена, тем лучше. Тем быстрее оно будет пущено в оборот. А ты пытаешься двигаться путем Христовым - ничего, кроме фанатизма, из этого не получится.

- Ну, знаешь ли.., - прохрипел Калуца багровея. - От кого другого - но от тебя я этого не ожидал...

- Я сказал, что думаю, - Сомов посмотрел в глаза Калуце. - Потому я тебе и друг, что поступаю именно так. И я имею на это право.

- Однако же своими правами не следует злоупотреблять, сказал Калуца примирительно. - Поговорим об этом после.

- Хорошо, поговорим.

- Что за черт! - воскликнул Спиридонов. - Я думал, у вас тут мир и общий лад, а вы еще и сами не разобрались, кто прав, кто виноват. Какого же, спрашивается, дьявола вы меня в это дело впутали?! Не-ет, я не желаю участвовать в дрязгах... Еще чего! Что, мне делать больше нечего? Я вон... И, это... Нет уж, дудки! Гиря, собирайся... Славу еще обещают... Босяки!

- А вопросы? - остановил его я.

- Какие еще вопросы? Нет вопросов!

- Почему не забрали информацию с "Вавилова"?

- Потому.., - начал Калуца, но Спиридонов на дал ему закончить.

- Мы что, не идем?

- Нет, конечно, - сказал я.

- А вроде уже собрались, - Спиридонов озадаченно пожал плечами. - То идем, то не идем. Ничего не понимаю... Так что, сидеть?

- Сидеть, - подтвердил я. - И еще долго.

Спиридонов, судя по всему, вскочил на любимого конька и решил повалять Ваньку. Чего он добивался, было понятно стабилизации обстановки. Это и произошло. Сомов одобрительно заулыбался, Калуца же страдальчески сморщился. Но вопрос, который я задал, повис в воздухе. И создавалось впечатление, что отвечать на него никто не собирается. Это меня беспокоило. Потому что, вероятно, информация, собранная Калуцей в процессе экспериментов, представляла немалый научный интерес, но о ней словно бы забыли.

- Так что же случилось с информацией, - повторил я, вмешиваясь в процесс умиротворения.

- Да, - поддержал Спиридонов, - что с ней случилось? А кстати, что за информация?

- Я имею ввиду информацию, накопленную Калуцей в памяти его системы.

- С ней, полагаю, ничего не случилось, - ответил Калуца. - Она сохраняется на магнитных носителях, защищена от разрушающего действия излучений, температуры и прочих факторов. За нее можно не беспокоиться.

- Это понятно. Но где именно находятся эти носители?

- На борту "Вавилова", разумеется.

- То есть, ею никто не интересовался?

- Собственно, никто и понятия не имел о ее существовании.

- Почему же вы не приняли меры к ее изъятию?

- Я не имел такой возможности, - сказал Калуца и посмотрел на Сомова.

- Дело в том, что когда нас снимали с борта "Вавилова", Калуца отсутствовал, - пояснил Сомов.

- Еще новости, - пробормотал Спиридонов. - Где же он в это время обретался?

- Он был не в себе. То есть, вместо него присутствовал Асеев. И мы с ним решили оставить все как есть. Законсервировали оборудование, загерметизировали отсек...

- Вы решили? - удивился я. - Странное решение.

- Вот что, - вмешался Спиридонов. - Давайте кончать. Гиря затронул ключевой вопрос. Я понимаю, вы могли забыть информацию в суматохе спасательной операции. Но я ни секунда не верю, что в тот момент, когда готовилась комиссия по "Вавилову", вы не предприняли никаких мер к тому чтобы заполучить эту информацию. Слышите, уважаемый Ричард Яковлевич, я в это ни секунда не верю. И не пытайтесь меня надуть - этот номер не пройдет.

Кадуца изумленно вскинул брови.

- Василий Васильевич, мы у вас на подозрении? После всего, что было?

- А что было? Выпили бутылку - это еще не союз сердец. Так что уж будьте любезны...

- Хорошо, я открою вам главный секрет, - Калуца сделался серьезен. - Я не хотел пока затрагивать данный вопрос, поскольку он меня не касается. Вернее... Мне наплевать и на эту комиссию и на все другие. Но мне нужна моя информация. Она мне нужна принципиально, и я плюю на все условности!

- Ну так вот то-то же! - сказал Спиридонов, усаживаясь в кресле поудобней и вытягивая ноги.

- Да, действительно, тогда на "Вавилове" мы, а вернее оказать, Асеев, решили ничего не трогать. Посудите сами, в каком мы были состоянии. Свеаборга надо было срочно эвакуировать на Землю, с Сомовым тоже происходили странные вещи... И в этой ситуации мы должны были объяснять капитану "Генуи", что необходимо взять на борт какое-то оборудование с "Вавилова", предназначенное неизвестно для чего? Асеев уже знал, что "Вавилов" никуда не денется. И он справедливо полагал, что на "Вавилове" наша информация лучше сохранится. А когда появится компетентная комиссия, она обнаружит эти магнитные носители и спросит у оставшихся в живых членов экспедиции, что на них записано. И компетентно во всем разберется. Но он ошибся, и вот в каком пункте. Никакой комиссии ГУКа на "Вавилове" не было.

Спиридонов даже рот открыл от изумления!

- Погода, погоди... - сказал он. - Как это не было? А отчет, а рекомендации? А подписи - аж целых пять штук?.. Как это не было?!

- Подписи подлинные. А все остальное - липа.

- Липа?

- Липа, липа, Василий Васильевич, или, говоря образно, клюква развесистая.

- Липа! - Спиридонов вдруг вскочил и забегал по кабинету. - Ах, я, старый осел!

- Ну, это вы, Василий Васильевич, перегнули палку, заметил я как бы вскользь. - Осел - это вьючное животное, а вы...

- Что?! - Спиридонов остановился и выпучил глаза. - То-то я смотрю, эти говнюки ко мне один за другим являются. А, Гиря? Ты все понял?

- Нет, Васильевич, не все. Совершенно непонятно, на кой черт им это было нужно?

- Кому?

- Ну, этим вашим приятелям?

- Зачем?.. А черт же их знает, зачем. Вот ты сядь и подумай, зачем.

- В принципе, это вполне объяснимо, - сказал Сомов. Корпоративный интерес. Административный инстинкт самосохранения. Боязнь потерять лидирующие позиции и сферы влияния. Боязнь того, что вскроется несостоятельность концепции освоения Внеземелья и ГУК утратит привилегированное положение среди других ведомств в плане обеспечения ресурсами и кадрами. Это, разумеется, схема, и мотивы поведения разных лиц могут отличаться, но в целом...

- А мне плевать на это в целом, - прорычал рассвирепевший вконец Спиридонов. - Меня интересуют как раз мотивы поведения отдельных лиц, которых я считал порядочными людьми, а они оказались мерзавцами! Н-ну ладно... Я им покажу!.. Бегаю, как савраска, а они, мерзавцы... А Шатилову я лично морду набью... Отловлю где-нибудь в тихом углу и мордой о стенку!

Спиридонов еще минуту изрыгал проклятия и придумывал кары, а потом внезапно успокоился и даже уселся на свое место.

- Ладно, - оказал он вальяжно. - Пусть их будет... Теперь я их сверну в бараний рог и заставлю крутиться. А что? Такой букет - двенадцать апостолов да еще пять златоустов. Мы будем действовать цивилизованными методами, как считаешь, Гиря?

- Естественно, - подтвердил я, еще не осознав изменений в настроении шефа. - Мордой о стол - это хороший цивилизованный метод.

- Никаких морд и харь! Только лица, и, притом, весьма уважаемые! Вежливость, приятное обхождение, красивые жесты. Они у меня такие бумажки будут подписывать, что вам и не снились!.. Давай, Гиря, еще вопросы. Я смотрю, ты насобачился их задавать.

- Скажите, - обратился я к Калуце, - а вам эта информация действительно полезна? То есть она, как бы это сказать.., может быть расшифрована и проанализирована?

- Полезна.., - пробормотал Калуца. - Да ей цены нет! Вы знаете, что такое генетический код? Зто то, что определяет физиологические параметры организма, его фенотип. Так вот, я предположил, что существует некоторый универсальный код, определяющий параметры личности. У каждого человека имеется свой индивидуальный энергетический фон - биополе, определяемое какими-то внутренними состояниями мозговых центров, матрицей нейронных связей. Эта матрица индивидуальна, но состоит из ограниченного набора стандартных ячеек... И так далее. Если бы у меня были мои записи с "Вавилова", я мог бы, например, сравнить того Сомова и этого, уловить изменения в параметрах его биополя и попытаться как-то увязать их с параметрами его нынешней личности. Сделать классификацию признаков... Да что вам объяснять - все равно вы ни черта не поймете!.. Короче, после того, как мы возвратились на Землю, я, в основном, только тем и занимаюсь, что пытаюсь пробить экспедицию к "Вавилову". Асеев пока был, советы давал. Но теперь Асеева нет, а все мои усилия вязнут в этом болоте... Мало того, они там, в коллегии ГУКа всполошились и блокируют любые мои действия.

- Ирландцев подсылают, - добавил Спиридонов многозначительно.

- Именно, - зло сказал Калуца. - Их интересует мой лабораторный журнал. Они думают, что, там записаны откровения. Идиоты! То, что там записано, могут понять человек десять-пятнадцать отсилы. И все они - мои приятели... А вы знаете, что мне угрожали разоблачением, если я сделаю попытку предать гласности историю с "Вавиловым?

- Занятно, - процедил Спиридонов, - отстучав костяшками пальцев затейливый степ на подлокотнике кресла. - И что они вам собрались инкриминировать?

- Аварию на "Вавилове", - что же еще! Я все подстроил и взорвал центральную рубку.

- Но вы, разумеется, сказали им, что подобные намеки могут кончиться плохо?

- Разумеется, нет - это не в моих интересах. Мне нужно организовать экспедицию на "Вавилов", а не свару с верхушкой ГУКа, - сказал Калуца холодно. - Если говорить откровенно, то я и вам не вполне доверяю. Аналогичные переговоры я уже вел с рядом лиц. Меня успокаивали, обещали помочь, но воз, как видите, и ныне там... А теперь еще эта история с женой Свеаборга... Буквально позавчера я имел разговор с одним типом. И он заявил, что гибель Марты Свеаборг вполне можно связать с событиями на "Вавилове"...

- Но это уже, знаете ли... - скулы у Спиридонова заиграли. - Ты понял, Гиря, куда дело поворачивается? Они хотят исподтишка дискредитировать нашего дорогого Калуцу и одновременно избежать широкой огласки. Лично я это не могу квалифицировать иначе как свинство. Но самое непонятное чего они все перепугались до полусмерти? Аварии и раньше случались. Ну, вскроется подоплека, выяснится, что кто-то там организовал полузаконный рейс, а кто-то прохлопал ушами... И что? Пожурят друг друга, кому-нибудь дадут по шее для острастки. Либерализм-то у нас в крови. Особенно в отношении первых лиц... Нет, брат, тут дело нечисто. Я могу, например, предположить, что кто-то там захотел под шумок обеспечить себе вторую жизнь - тогда дело стоящее для серьезного мерзавца и полного идиота. Но серьезных в руководстве ГУКа нет. А тогда, значит, выходит слава... Да, опять она, родимая. Вот попомни мое слово, кто-то у нас в ГУКе захотел стать великим человеком, и на горбу у Калуцы с Шеффилдом въехать в рай. Как считаешь?

Я никак не считал и честно в этом признался.

- По-моему, ерунда, Васильевич. Ну, двести, ну, сто лет назад я бы еще понял. А теперь - нет. Люди не те, чтобы красть славу. Да и как-то все уж очень по-книжному... Злодеи, вампиры, похитители детей и вечной славы... Нет, народ не обманешь. Слава принадлежит нашим друзьям, а они согласны уступить ее нам. В равных долях... И все эти ирландцы напрасный труд.

- Думаешь? - Спиридонов недобро усмехнулся. - Ладно, мотивы, мы еще обсудим. А люда - люди все те же. И мотивы те же: слава, власть, матчасть и бабы. Вот когда мы научимся комплектовать личность всеми необходимыми ингридиентами, тогда будет разговор. А пока... Вон смотри, какой Сомов положительный. Не грубит, сидит спокойно, рассуждает трезво и в личной жизни никаких перегибов. Потому что ингридиентов в нем на двоих. А вот Калуца - нет. Неправильно скомплектован. Почему? Да потому, что сам себя комплектовал в корыстных целях. И вот вам результат!

Сомов с Калуцей переглянулись, потом уставились на Сдиридонова и вдруг начали хохотать. Смех у них получился геометрический. В том смысле, что нарастал в геометрической прогрессии. Хохотали они старательно и до упаду, а глядя на них, и мы со Спиридоновым тоже подлили масла в огонь всеобщего веселья. Кончилось тем, что в кабинет заглянула Сима - секретарь и дочь Калуцы - и спросила, не надо ли открыть окно. Зто вызвало новый прилив хохота. Калуца, впрочем, уже не смеялся, он просто всхлипывал и стонал.

Первым пришел в себя Сомов. Он мотнул головой, глубоко вздохнул и отвернулся. Мы с Калуцей тоже кое-как управились с приступом, а вот Спиридонов еще минуты две корчился в кресле.

Наконец, и он взял себя в руки.

- Ну, однако же.., - произнес он, растирая грудь. - Что это мы развеселились?

- Да так что-то.., - сказал Калуца, - видимо атмосфера сгустилась. Воды не хотите?

- Давай воды! - Спиридонов выпрыгнув из кресла и не дожидаясь, пока Калуца развернется, налил себе стакан из графина и залпом выпил. - Ф-у! Хорошо-то как!

Сомов тоже выпил водички и налил Калуце. Я стоял последним в очереди, и мне досталось только полстакана.

- Морской закон, - сказал Спиридонов назидательно, первым нальешь - первым выпьешь. По-моему, Гиря, они нас тут гипнотизируют. Как считаешь?

- Определенно, - подтвердил я.

- Внушают всякие мысли, а потом смеются. Надо держать ухо востро! А то мы на этом деле приобретем квалификацию клоунов, и нас отправят в цирк курей смешить. У тебя вопросы еще есть?

- Так, пустяки.

- Тогда я начинаю констатировать, а ты пиши в протокол. Лично мне в этой истории непонятны два момента. Первый: с каких щей "Вавилов" взорвался? И не подстроил ли это кто-нибудь специально? А второй - что теперь делать? Ну, второй вопрос мы обсудим отдельно. Я так понимаю, что надо перехватывать "Вавилов" и разбираться на месте. Только непонятно, под какой вывеской... Но вывеску мы придумаем. Как считаешь?

- Надо бы, Василий Васильевич, - сказал Калуца жалобно. А то ведь, ну сколько же можно!..

- Тогда на сегодня все, - заключил Спиридонов. - Смех смехом, а шутки в сторону... Когда там стратоплан?

- Как, вы уже нас покидаете? - удивился Сомов. - Мы-то надеялись...

- Да, - подтвердил Калуца, - мы хотели вас пригласить в лабораторию, показать оборудование. Ребята просили на Спиридонова посмотреть.

- Что я слон что-ли, на меня смотреть, - обиделся Спиридонов. - Делом надо заниматься, а не Спиридоновых рассматривать.

- Ну так и я о том же. У нас тут одни разговоры, а там можно попробовать подключиться, посмотреть, какие у кого мысли в голове...

- Как это - мысли? - Спиридонов с опаской глянул на Калуцу. - Мозги что ли просвечивать?

- Да нет, вообще...

- Я вам дам "вообще"! Ишь чего захотели!.. Ладно, пошли, только чтобы никаких этих ваших штучек. Нет у меня мыслей и все тут. Ну, может одна-две завалялись, - Спиридонов хитро ухмыльнулся. - Гирю вон просвечивайте - у него вся голова мыслями забита и все мысли на роже... То есть, я хотел сказать, на лице написаны. А точнее - налицо. Это, прошу заметить, каламбур...

Сомов в лабораторию не пошел, сославшись на дела.

Мы долго шли по каким-то коридорам, спустились в лифте, опять шли, и в конце концов оказались перед той самой дверью, где я когда-то беседовал с двумя близнецами.

В комнате никого не было. Калуца церемонно усадил Спиридонова в кресло, после чего исчез. Появился он довольно скоро с целой ордой молодых людей, которые немедленно начали щелкать всякими тумблерами, тыкать на кнопки и давать друг другу советы, исподтишка рассматривая Спиридонова. Тот сидел как на иголках, озираясь и вертя головой из стороны в сторону.

- Придется потерпеть, Василий Васильевич, Аппаратура прогревается. - сказал Калуца. - Вон, кстати, тот знаменитый "колпак" - хотите примерить?

- Еще чего... А размер подойдет?

- Не налезет - другой подберем...

Я наблюдал за шефом и потихоньку умирал со смеху. Спиридонов, судя по всему, был заинтригован до полусмерти, ему было лестно всеобщее внимание, но в то же время боязно, как бы с ним, не дай Бог, чего не сотворили. Потому что эти умники - от них всего можно ожидать... Ситуацию я обозначил в протоколе так: клиент дозревает. Это для Сюняева. А для себя: Полкан в столярной мастерской, где ему делают будку.

Масса людей. Будки не видно. Куча стружек. Какие-то железки и деревяшки. Все кругом урчит и вертится. Стоять нельзя - придавят, а двигаться тоже нельзя - спотыкаются. Воняет, какой-то дрянью, но где-то определенно есть колбаса...

А где будка-то?!

Наконец, Калуца решил, что аппаратура прогрелась, а клиент дозрел. Он подступился к Спиридонову с "колпаком" и поинтересовался:

- Так что, Василий Васильевич, будем надевать или как?

Спиридонову, судя по всему, надевать "колпак" не хотелось, но не хотелось и ударить в грязь лицом. Молодежь по сторонам перебрасывалась замечаниями, и я даже явственно услышал: "Что, тот самый Спиридонов?" - "Тот, тот успокойся." - "А что его Калуца пасет?" - "Он же от ГУКа, а они грозятся открыть зеленую улицу. Вот Калуца и извивается."

Если это не была обещанная слава, то что же тогда? И Спиридонов, должно быть, понимал, что большего ожидать опрометчиво - надо брать то, что есть.

- Давай, - сказал он вальяжно, но тут же добавил с опаской: - А оно того... Током не шваркнет?

- Нет, нет. Безопасность гарантирую, - заверил Калуца. только и вы уж того... Думайте о чем-нибудь приличном. А то молодежь - языки, что твое помело.

- Не учи ученого, - буркнул Спиридонов и, надев колпак, повертел головой.

- Не жмет? - обеспокоенно поинтересовался Калуца. Многие жалуются...

- Головастые не в меру, вот и жалуются...

- Если на уши сползет - предупредите.

- А что?

- Так, ничего. Предупредите и все.

- Ладно, давай включай.

- Уже включил.

- Как уже? Предупреждать надо!

- Что-нибудь чувствуете?

- Ни хрена не чувствую. Где мысли-то?

- А вон, смотрите на экран... Джордж, отойди, мешаешь.

- Где?

- Да вон же, на экране.

- Вот эти кривульки? А чего они такие кривые?

- Как думаете, такие и кривульки.

- Как умею, так и думаю... И о чем я сейчас думаю?

- Так, с виду ни о чем. Но вот эта компонента... Не нравится мне она...

Калуца принял озабоченный вид и, подойдя к стойке с аппаратурой, затеял какие-то сложные манипуляции с ручками и переключателями.

- Так, - сказал он самому себе, но достаточно громко, чтобы услышал Спиридонов, - Пока все нормально. Будем увеличивать усиление... Отфильтруем детство и юность, административные порывы оставим, а всякие там самомнения и вожделения - долой... Вот так! Очень хорошо!

- Что ты там бормочешь? - возбудился Спиридонов. - Ты мне говори, что надо, а я уж как-нибудь...

- Да вы не волнуйтесь, Василий Васильевич, все будет хорошо.

- Я и не волнуюсь. Сижу, как сидел.

- Волнуетесь. Вон и амплитуда выбросов возросла.

- Где возросла?

- Да вон же, на экране.

- Ничего не вижу. Было что попало и теперь что попало.

- Это для вас что попало. А для нас ваши мысли - открытая книга. Вот видите - это частота старческого маразма. А вон на том экране - в углу - спектр. И спектр этот просто убивает...

- Слушай, Калуца, что ты меня дурачишь? - наконец сообразил Спиридонов. - Старческий маразм... Ты давай работай! Устроил тут цирк...

- Так не мешайте. Сидите себе спокойно, думайте о своих делах.

Спиридонову, видимо, надоело это препирательство и он уставился на меня.

- Что, Васильевич, попался на кукан, - спросил я ехидно.

- Прорвемся! - ответил он независимо.

Молодцы Калуцы, между тем, разбрелись по лаборатории и занялись какими-то своими делами, не обращая на нас никакого внимания. Именно так я себе и представлял атмосферу научного поиска.

Спиридонов затосковал, еще некоторое время осовело таращился по сторонам, а потом словно бы задремал, прикрыв глаза. Я терпеливо ждал, чем закончится представление. Закончилось оно банально. Калуца установил, что Спиридонов спит.

- М-мда, - произнес он. - Редкий экземпляр. Спит как сурок, несмотря на то, что сигналы играют зорю... Ну, пусть спит... Владислав, попробуйте обработать и выдайте ИПП-карту.

Один из молодцев кивнул, а Калуца подошел ко мне.

- Как впечатления? - поинтересовался он.

- Приятные, - отозвался я. - Только не очень понятно, что все это значит? Ведь не читаете же вы, в самом деле, мысли Василия Васильевича. Это было бы не совсем тактично.

- Нет, конечно. Хотя впечатление возникает, не правда ли?

- Возникает целая гамма впечатлений, - оказал я просто для того, чтобы поддержать разговор.

- Хорошо, я объясню, что мы делаем. Согласитесь, Василий Васильевич - личность неординарная, и я в процессе общения уже успел кое-что узнать относительно его характера, интеллекта, стиля поведения и прочих, так сказать, типологических признаков. Если к ним присовокупить физиологические, в частности, спектр биоритмов, разные там.., ну, в общем то, что я называю портретом индивидуального биополя, то можно будет внести Василия Васильевича в список лиц, частично доступных моему пониманию. А если сопоставить эмоции и характерные изменения биопотенциалов, то можно делать различные выводы и разного рода прогнозы. Но самое главное, в дальнейшем, если наш уважаемый Васильевич пожелает, я смогу подобрать параметры канала и связаться с ним на подсознательном уровне.

- Ага, - сказал я. - То есть именно так, как вы это делали на "Вавилове"?

- Примерно, - сказал Калуца рассеянно. - Но это, если он пожелает.

- А это не может рассматриваться как попытка давления на следственные органы?

- Может наверное - откуда я знаю... Меня, однако, это не очень волнует. Если заранее остерегаться всех возможных обвинений, то лучше всего ничего не делать вообще.

- Ясно, - произнес я, соображая, что бы еще такое спросить.

- Давайте говорить серьезно, - предложил Калуца. - Чего все, собственно, боятся? Мне это непонятно. Уверяю вас, в данный момент Василий Васильевич не подвергается абсолютно никаким внешним воздействиям.

- Еще бы - спит как младенец!

- Это мы его подстимулировали. Для успокоения, разгрузки нервной системы и снятия стрессовых последствий от наших эмоциональных бесед. Да, видать, переборщили... Объясните, почему увидев на голове вот этот "колпак", люди шарахаются и воображают невесть что? Неужели все полагают, что это так просто изменить параметры личности? Что для этого достаточно шарахнуть током в висок? Уверяю вас, пока личность сама не пожелает измениться, переварив какую-либо информацию, ничего вы с ней не сделаете. Природа шлифовала разум миллиарды лет, а вы почему-то считаете, что стоит только ударить кувалдой по голове, и перед вами другая личность. Все, что в живом существе связано с переработкой информации, снабжено природой защитным механизмом такой силы, что преодолеть его в лоб практически невозможно. А личность - это информационный портрет живого существа. Попробуйте заставить кошку нести яйца. Умрет, а нести не будет! Почему? Потому что природа заложила в нее совершенно определенный механизм передачи наследственной информации. Так что, уж вы меня извините...

- Но ведь люди, бывает, сходят с ума, разве при этом личность не меняется?

- Меняется какая-то часть личности. При шизофрении, например, нарушается адекватность реакций на внешние воздействия. Внутри каждого человека есть модель внешнего мира. Больной человек является таковым не потому, что его личность испортилась, а потому, что внутренняя модель перестает соответствовать внешнему миру. А это происходит вследствии нарушения механизмов первичной переработки информации. Я, по крайней мере, так думаю...

Калуца помолчал, а потом спросил удивленно:

- О чем это мы?!

- Вот и я о том же, - отозвался я.

- Понятно. Это я продолжаю спор со своим внутренним оппонентом... Кстати, о душевнобольных. Попробуйте преднамеренно свести кого-нибудь с ума. Скорее сами сойдете. Болезнь психики - это процесс внутреннего изменения личности. Если, например, применять психотропные препараты, то со временем можно добиться успехов, только заранее никто не может сказать, каких именно. Потому что ни с какими физиологическими изменениями в мозге невозможно однозначно увязать изменение свойств личности.

- А чем, собственно, личность отличается от неличности?

- Личность выделяет себя из всего сущего. Умеет устанавливать отношение типа "мир и я". И всегда знает, где это "Я" кончается... В продолжение нашей беседы: у Пастера вообще одна половина мозга была блокирована, а он работал, да еще как! Уверяю вас, его личность ничуть не уступала вашей.

- Тут спорить не берусь, - заявил я. - Пастер, все-таки, - не какой-то там Гиря.

- А что Гиря? Может быть в вас сидит Спиноза, или Аристотель. Спит, или впал в детство.

- Хотите на карту взглянуть, - вмешался в наш околонаучный разговор тот парень, которого Калуца назвал Владиславом.

- Уже готова? Давайте. Очень любопытно...

Калуца отошел и начал рассматривать экран монитора, в который вставили какой-то прозрачный прямоугольник.

- Может разбудим начальство, - предложил я, полагая, что это теперь надолго.

Калуца оглянулся:

- Нет, не стоит. Еще минут пять. Пусть отдохнет.

Мне надоело стоять столбом, я вышел в коридор и присел на ту самую скамеечку, где когда-то сидел с Сомовым.

Калуца действительно вышел в коридор через пять минут. Почему-то мне показалось, что его настроение изменилось. Он присел рядом и уставился прямо перед собой. Я молчал, выжидая. Мимо прошла очень красивая женщина, поздоровалась, но Калуца не ответил. А я бы, на его месте, поздоровался, ибо с такими женщинами следует здороваться и ручку им целовать. Интересно, почему у нас в отделе нет ни одной женщины? Надо бы поговорить со Спиридоновым...

- Вот что, - произнес наконец Калуца и поморщился, - Дело в том, что... Скажите, Петр Янович, а у вас проводятся какие-нибудь медицинские осмотры? Профилактические, или, там, периодические?

- Конечно. А в чем дело?

- И что, всех осматривают? - Калуца словно бы и не слышал моего вопроса.

- Поголовно. Летный состав, например...

- Летный состав меня не интересует. Меня интересует Спиридонов.

- Что-нибудь выяснилось? - догадался я.

- Да, выяснилось, - Калуца поднял глаза. - Выяснилось очень неприятное обстоятельство. По некоторым косвенным данным я предполагаю у Спиридонова прединсультное состояние. Или, что еще хуже, опухоль головного мозга. Точнее сказать не могу - нужно медицинское обследование. По-моему, он ваши профосмотры игнорирует уже лет пять, потому что даже элементарная энцефалограмма показывает, что процесс зашел слишком далеко. К сожалению, мне не с чем сравнить. Хотя, впрочем, достаточно редко, но подобные аномалии энцефалограммы бывают врожденными... Может быть, имеет смысл прямо сейчас...

Я растерялся.

- Даже не знаю. Он ведь бодренький.., и потом, это же нужно согласовать...

- Да, - сказал Калуца глухо. - Конечно, это нужно согласовать. Ибо лицо очень значительное, и надо полагать, о н и этого случая ждут - не дождутся... Скажите. Петр Янович, отчего жизнь так устроена? Просто бездарно и гнусно... Стоит только встретить порядочного человека, как тут же выясняется, что он ничем тебе помочь не в силах, как, впрочем, и ты ему.

Калуца еще раз поднял глаза, и теперь я понял, что в нем изменилось. Просто этот человек смертельно устал, но раньше он как-то прятал свою усталость, а теперь она, наконец, нашла выход...

В тот день это было последнее, что я занес в свой протокол.

Глава 15

В Караганду мы вернулась далеко за полночь, договорившись собраться на следующий день после обеда и, как сказал Спиридонов, подбить бабки.

Утром я узнал, что с Марса, наконец, прибыл Сюняев, причем об этом сообщил мне сам Сюняев. Я в ответ информировал его и Кикнадзе о ходе следствия и сделал предварительную оценку результатов.

- Что? - сказал Сюняев. - И это вы называете результатами? Да вы все тут рехнулись! Вы что, всерьез верите этому Калуце? Он жулик и шарлатан - это очевидно.

Разговор в подобном ключе мне показался бесперспективным и я не стал спорить, чем вызвал неудовольствие и недоумение Сюняева. Он привык, что, став в оппозицию, немедленно получает щелчок по носу, отчего у него в кровь выделяется адреналин, и он переходит в активную фазу. Иных способов перевести его в эту фазу я не знал. Но, честно говоря, не считал нужным делать это в преддверии "подбития бабок". Сюняев, однако, получил свою дозу адреналина, завязав баталию с Зурабом, и к обеденному перерыву активизировался до такой степени, что готов был лично и в одиночку лететь прямо к "Вавилову", никуда не сворачивая и не делая перерывов для отправления физиологических потребностей.

Но, увы, его адреналин пропал втуне. Потому что сразу после обеда позвонил Спиридонов, приказал трубить отбой и заняться текущими делами. Сам же он в срочном порядке отбывает в славный город Париж на конференцию по проблемам освоения Внеземелья.

- Василий Васильевич, а как же подведение итогов? поинтересовался я.

Лицо Спиридонова на экране отразило неудовольствие.

- Я вам не нянька, - сказал он сурово. - Шевелите там спином , перерабатывайте материал, думайте, поелику это возможно. Я буду через пару дней. К этому времени весь материал должен быть систематизирован и подготовлено аргументированное заключение. Теперь вот что. Гиря, выгони там всех, я тебе сделаю секретное поручение. Впрочем, ладно, не выгоняй - все равно растрезвонишь. Но поручение секретное. А именно: ты лично, до моего возвращения, подготовь докладную записку коллегии ГУКа по интересующей нас тематике. Подпись - моя.

- А где я ее возьму?

- Подделай.

- Как это - "подделай"?! - опешил я, - я не умею.

- Научись. Сюняев, кстати, прибыл? Где он там?

- Да здесь рядом болтается.

- Вот пусть и подделает. Он умеет. И после этого немедленно отправьте записку в главную концелярию Коллегии. А копию - в Исполнительный Комитет ООН. В титульном списке укажите оба адреса, ясно?

- Какие еще будут указания? - поинтересовался я. Поджечь главный корпус управления не надо?

- Ты, Гиря, дурочку-то не ломай, - посоветовал Спиридонов ласково. - Делай, что тебе говорят, понял?

- Хорошо, я это сделаю. Но что будет потом, когда вскроется подделка? И как мы будем выглядеть?

- Это не твоего ума дело.

- В случае чего, я сошлюсь на вас.

- В случае чего ты на меня сошлешься?

- Да хоть чего, - сказал я, совершенно отчаявшись понять, что затевает Спиридонов.

- Вот когда он наступит, этот случай, тогда и будешь думать, что делать. Может он и не наступит вовсе - откуда ты знаешь?

- Еще как наступит. Нам всем дадут по шее...

- И правильно сделают. Но я так думаю, он не наступит.

- То есть по шее не дадут? А ведь мы этого вполне заслужили.

- Да, конечно, - Спиридонов скорбно поджал губы. - Но я потом лично все сделаю, если потребуется. То есть на этот счет можно не беспокоиться.

- Василий Васильевич, а может не стоит ехать на эту конференцию. Там соберутся ученые с мировым именем, будут воду в ступе толочь - зачем вам это? Может лучше поехать на Адриатическое побережье к молодухам? Подлечиться, отдохнуть как следует?

Спиридонов посмотрел на меня испытующе.

- Что-то я раньше от тебя подобных предложений не слышал. Это, небось, Калуца тебе напел? Что он там тебе наговорил относительно моего внутреннего облика?

- Да так, мелочи. Нездоровый цвет лица, нездоровый образ жизни. Нервная система на грани истощения...

- Врешь и не краснеешь. Стыдно! Я ведь тебя насквозь вижу. Ладно, потом доложишь. А конференция действительно очень представительная. Я им доклад сделаю.

- Василий Васильевич, что ты затеваешь? Мутная игра!

- Вот теперь в точку попал. Именно мутная. План у меня, Петя, простой, как огурец. Хочу, чтобы они задергались и начали паниковать. Они ведь привыкли, что игра всегда идет по их правилам. И ожидают от нас каких-то логичных ходов. Понимаешь, они в своей бюрократической простоте даже не могут себе вообразить, что я, например, могу поехать на конференцию и изложить все матариалы нашего дела. А потом уже поздно будет мне рот затыкать.

- Но ведь это несерьезно, Васильевич! - воскликнул я.

- Именно несерьезно. А почему всегда нужно серьезно? Почему все бумажки всегда должны быть с печатями? Они, печати эти, от Бога нам даны что ли? Мы ведь сами их выдумали, а теперь эти печати владеют нашими душами... Я вот недавно обнаружил, что если написать вранье, а сверху поставить печать, то уже как-то и сам начинаешь верить этому вранью. Ты не замечал за собой?

- Нет, - сказал я не очень уверенно.

- Ну, ты еще молодой - заметишь.

С тем Спиридонов и убыл. А я отправился вправлять адреналин Сюняеву. После того, как я это сделал, мы с ним и с Зурабом сели выполнять поручение шефа. Самое странное, что работа у нас спорилась необычайно, и из под пера Сюняева выходили фразы удивительной плавности и красоты. Начиналась записка так:

"Довожу до Вашего сведения, что в результате служебного расследования по факту аварии рейдера "Вавилов" выявлены следующие факты..."

После короткого обсуждения фраза была признана вершиной административного восторга и оставлена, как есть. Далее в документе были кратко изложены хронология событий и выявленные факты, после чего следовали выводы и резюме. Этот документ мы размножили в пяти экземплярах, на каждом из которых Сюняев виртуозно исполнил подпись Спиридонова. Мы взяли себе по экземпляру, а оставшиеся два запечатали в пластиковые конверты и служебной почтой направили в адреса, указанные Спиридоновым. Следующие два дня мы в том же составе готовили заключение по делу, а утром совершенно неожиданно явился Спиридонов, очень свежий и замечательно бодрый.

- Что это вы тут занимаетесь самодеятельностью? - спросил он, здороваясь с каждым за руку. - Письма строчите, подписи подделываете... Это как называется?

При этом рот у него был до ушей.

- Так и вы, Василий Васильевич, тоже хороши, - сказал я. - Доклады делаете, разглашаете тайну следствия. Как конференция?

- Какая конференция? - изумился Спиридонов.

- Как какая? - изумился я. - А где вы были?

- Я? На пляже, разумеется. Отдыхал, загорал. И с молодухами - тоже... Шатилов, кстати, не звонил?

- Н-нет, - произнес я, чувствуя, что у меня как-то противно засосало под ложечкой.

- Ничего, позвонит еще, - рассеянно сказал Спиридонов. Заключение написали?

- Естественно, - сказал Сюняев.

- А где блокнот Свеаборга?

Сюняев достал из внутреннего кармана невзрачный с виду блокнот и протянул Спиридонову.

- Так, - сказал Спиридонов, проходя в свой кабинет и устремляясь к сейфу. - Значит так. Папку Калуцы я уже положил, теперь кладу блокнот и один экземпляр заключения.

Он проделал все это с особой тщательностью, запер сейф и протянул ключ мне.

- Один ключ у меня, один отдаю тебе. А теперь садимся и обсуждаем второй экземпляр заключения. Они, кстати, идентичны?

- Разумеется, - ответил Сюняев. - я лично размножал.

- Тогда поехали. Садитесь.

Мы сели в рад напротив стола Спиридонова, он подошел к окну и раскрыл его настежь.

И в этот момент в кабинет влетел Шатилов.

- Ты! - заорал он прямо с порога, устремляя гневный взор на Спиридонова. - Ты что творишь, м-мерзавец!?

Спиридонов круто повернулся. В его лице произошли разительные перемены. Спиридонов слегка сгорбился, кисти рук сжались в огромные кулаки - теперь он стал похож на волкодава.

- Что ты сказал? - произнес он. - Ну-ка повтори, Олежек, а то я что-то плохо стал слышать... Значит, я мерзавец? А ты, стало быть, ангел господень в праведном гневе? А?

Шатилов несколько опешил, но, увидев нас, сидящих в ряд с деревянными лицами, сделался надменным и монументальным, как марсианские вулканы.

- Василий Васильевич, я бы хотел поговорить с вами конфиденциально.

- Ребятки, ну-ка дружно заткнули уши, - приказал Спиридонов, - Мне сейчас будут делать разнос, а вы, как подчиненные, должны ничего не слышать. Начинайте, Олег Олегович, что у нас не так, какие нарушения и просчеты?

- Я бы хотел для начала узнать, где вы пропадали три дня. Если не секрет.

- Не секрет. Отдыхал на пляжах Амударьи.

- Ага... А мне доложили, что вы делали доклад в П-париже.

- В Париже? - изумился Спиридонов. - Интересно, кто бы меня там стал слушать.

- То есть, вы та-там не были?

- Нет, не был. Я не принадлежу к сливкам общества, а Париж... Нет, в Париже я не был.

- Хорошо, тогда, может быть, вы объясните, с ка-акой целью на-аписано вот это посла-ание?

С этими словами Шатилов выхватил из внутреннего кармана конверт и бросил на стол Спиридонова. Потом выхватил второй и также бросил на стол. Он был так возмущен, что даже начал слегка заикаться.

- Это что, анонимки? - поинтересовался Спиридонов, - Это же клевета! Что это за письма?

- А вы почитайте, п-почитайте!

Спиридонов сел за свой стол, сгреб конверты и раскрыв один из них, начал читать, шевеля губами.

Шатилов взял стул и демонстративно уселся на него по другую сторону стола спиной к нам.

Спиридонов читал долго и очень старательно. А когда дочитал, воскликнул:

- Ты смотри, что делается! Вот это да-а!

- Но самое интересное - к-кем подписаны эти письма, - с издевкой сказал Шатилов, несколько успокоившийся. - Вот это д-действительно интересно!

- А кем они подписаны? Ба! Да это не моя подпись!

- Ка-ак не твоя? А чья же?

- Это просто подделка.

- Вот как? И кто ее подделал?

- Да вот они - кто же еще.

Спиридонов показал на нас пальцем.

- Ага. Следовательно, вместо того, чтобы заниматься расследованием нарушений правил безопасности полетов твои сотрудники занимаются писанием подметных писем и подделкой твоих подписей.

- А твои? - невинный взгляд Спиридонова мгновенно сделался колючим. - Чем занимаются твои сотрудники?

- Делом, Вася. Они занимаются д-делом.

- Ясно. Значит, мои сотрудники - полное дерьмо, а твои просто агнцы божьи? Моих надо разогнать, а твоим дать по ордену. Так давай его мне - я твой сотрудник!

- Н-ну, знаешь ли!..

- Знаю, - веско сказал Спиридонов. - Это еще половина беды, когда сотрудники пишут бред в верхние инстанции. Беда начинается, когда большие начальники начинают писать липовые заключения липовых комиссий по липовым обстоятельствам, обнаруженным в результате липового расследования!

Он встал и навис над Шатиловым. Тот как-то съежился и утратил свои грозные очертания.

- Ну, что молчишь?

- Это не телефонный ра-азговор!

- Это самый что ни на есть нормальный разговор. И три свидетеля в ряд специально. Чтобы ты отвертеться не мог. Что у нас в Управлении бардак - это мне давно известно. Но вот то, что кое-кто в этом управлении окончательно потерял совесть - это в новинку.

- И ты специально устроил эту комедию, чтобы меня увещевать? - сказал Шатилов надменно.

- Сбавь тон, Олежек, - это на тот случай. Они молодые их не так-то просто напугать. Это ты себе кажешься причисленным к лику богов, да еще, может быть, мне. А им голову морочить бесполезно. Они уже давно не верят в святость наших идеалов и плевать хотели на твое реноме. Уж кто-кто, а мои гаврики отлично знают цену нашим усилиям административным манером навести порядок и повысить безопасность. А теперь еще и выяснилось, что в отношении порядочности отдельных столпов Управления можно не беспокоиться, по причине отсутствия таковой. Так что давай уж просто, по-человечески разговаривать.

- Хорошо, - примирительно сказал Шатилов. - Ты ведь понимаешь, что все это сделалось само собой. Одно цеплялось за другое.

- Я это понимаю. Но я хочу, чтобы ты понял одну простую вешь. В этом деле бесполезно стоять до упора - оно гнилое насквозь. И чем раньше ты покаешься - тем лучше. Последний, не сподобившийся на покаяние, станет стрелочником.

- Я что же, должен теперь всех топить? Это, по-твоему, не свинство?

- Нет, этого я не требую. Я понимаю, что нельзя ставить человека к стенке - в этом положении человек способен на все. Я даже не прошу помогать мне - хотя бы не мешай! Но в одном деле я таки прошу помочь.

- В каком?

- Надо организовать действительное обследование "Вавилова". Тогда то мнимое обследование можно замять, а души всех наших сукиных детей отпустить на покаяние.

- Послушай, Василий, ну на кой черт тебе все это нужно? глухо сказал Шатилов. - Ведь и так почти уже замяли.

Спиридонов трахнул кулаком по столу так, что стекла задрожали.

- Дурак ты, понял! Там на "Вавилове", быть может, то, что мы искали всю жизнь, то, ради чего мы ее потратили. Они ведь сделали открытие! Не будь же ты хоть сейчас слепым котенком - ведь это уже факт. Фа-акт! Да, эти письма поддельные, но факты-то в них подлинные. И я тебя прошу, я просто умоляю тебя донести этот факт до заплесневелых мозгов наших сподвижников. Ведь не все они хором рехнулись. Рано или поздно все вскроется и они в таком идиотском виде запечатлеются на скрижалях истории. Ведь это дело может перечеркнуть все их прошлые заслуги - а они есть, и немалые. Но у потомков их имена будут ассоциироваться с именем Калуцы, причем Калуца окажется Галилеем, а вы инквизиторами. История таких шуток не прощает!.. Подумай - я не тороплю.

- Да, - Шатилов оглянулся и по мальчишески поскреб затылок. - Действительно, ведь застрянем. Ч-черт, наломали дров!

- Мне, мне скажи спасибо, что я устроил тебе эту встряску. Не будь меня, вы все так бы и остались в дерьме по уши. А теперь еще есть шанс вывернуться и перед уходом в мир иной отмыться перед грядущими поколениями. Нам ведь не так много и осталось. Пора и о душе подумать. А как стыдно-то! Вот дуроломы!.. Ну так как? Поможешь?

- Да помогу, куда деваться... А ты, значит, место себе в Истории подготавливаешь?

- А ты как думал! Сам то умом не вышел, вот решил за Калуцу зацепиться. Так что, идешь на мизер в пополаме?.. Но только не сразу, а постепенно. Плавно так, но резину не тяните. Мол, новые обстоятельства, то да се... И смотри, уговор дороже денег. Я на всякий случай Чарли поставил в известность, чтобы, значит... Ты помнишь нашего Чарли? Какой был орел! Он и сейчас принципиальный до упаду. И насчет Истории быстро смикитил. Так что, если что, то...

- Ладно, хватит стращать.

- Калуцу надо бы поддержать. Пусть работает. Кадров ему подбросить, имедж обеспечить.

- Чего-чего? - не понял Шатилов, не ожидавший, видимо, от Спиридонова использования такого спецтермина.

- Того... Чтобы он почувствовал взлет. Но не очень, а то пузыри начнет пускать - все дело угробит.

Спиридонов вдруг замер.

- А может быть, вы сговорились чужую славу заграбастать? - шепотом поинтересовался он и вытаращился на Шатилова. - А?

- Ты что, Вася, совсем сбрендил?! - Шатилов повертел головой, как бы ища место, куда плюнуть. - Я, конечно, грешен, но только не в этом.

- Ты - ладно. Я тебе доверяю. А Кузьмицкий и Сипарелли? А Нуньес - он ведь научные разработки курирует. Что у него на уме?

- Не знаю! - сказал Шатилов и неприлично выругался.

- Во-от! Не знаешь, а туда же. А кто все это организовал? Кто вручил полномочия Асееву? Он кто?

- Не знаю и знать не хочу.

- Зря. Вас кто-то дергает за поводок, а вы сидите и дружно покрываете друг друга. А кончится тем, что вцепитесь друг другу в глотки - это всегда так кончается. Мы вот уже вцепились.

- Не совался бы ты в это дело - и не вцепились бы, мрачно сказал Шатилов.

Вероятно, обрисованная перспектива не показалась ему слишком заманчивой.

- Я знаю, куда мне соваться... Давай-ка, Олежек, согласовывать позиции. Давай?

- Ну. давай. Чего ты добиваешься?

- Я?.. Ты письмо читал?

- Ну, читал.

- Так "ну", или "читал"?

- Ну, читал, читал!.. Вот старый хрен, прилип - не отлепишь...

- И как?

- Что - как?

- Веселые дела сделались? Люди друг в друга проникают это как?

- Я в это просто не верю.

- А ты поверь, поверь. Я их щупал, этих мерзавцев. Они большие мерзавцы. И наш долг - направить их в безопасное русло.

- В каком смысле.

- Во всех. Чтобы не поставить международное сообщество перед свершившимся фактом. Представь себе, что кто-то захочет пожить дольше, чем ему Господом предписано в Книге Судеб... Перескочил - и живи себе. Это свинство надо пресечь в корне и придумать механизмы, в том числе и правовые ограничители. Но, в принципе, дело полезное. Значит необходима гласность и демократия. Иначе возникнет мафия и опять будут торговать людьми.

- Ну уж это ты загнул!

- Конечно, загнул. Времена не те. Но зато люди те же самые. А Калуца предлагает вариант, как можно заставить их поумнеть и продолжить пути эволюции, столь бездарно перекрытые техническим прогрессом. И ГУК может возглавить дело под какой-нибудь вывеской. Вот тебе и выход из тупика. И организацию сохраним, и смысла в ней прибавится. А то возим дерьмо туда-сюда по системе - какой в этом смысл?

- Мы добываем ресурсы.

- Для чего? Добывать, чтобы проедать - где тут смысл? Мы ведь эти ресурсы и тратим. Зачем?.. Ты когда-нибудь думал, зачем? А я тебе скажу, зачем. Мы хотим расширить сферу жизни нашей цивилизации. А ресурсы тратим на то, чтобы приспособить космос к человеку. Но ведь, по большому счету, это безнадежная затея. А может быть, пора, в какой-то степени, и человека приспосабливать к космосу? Хотя бы в смысле вот этого, - Спиридонов постучал себя по лбу. - Я согласен, не сразу, плавно, постепенно, но может быть, пора начинать? Ведь мы рискуем сожрать все ресурсы здесь, возле Солнца, и что потом? А на Земле уже сожрали.

- Фило-ософ! - Шатилов почесал кончик носа, - А вот насчет ресурсов ты прав. Смысла у нас получается не густо. Я уже думал над этим. Скоро начнем кушать больше, чем добываем.

- Вот видишь! - обрадовался Спиридонов. - Я думал, ты думал, он думал... Вместе надо думать! А Калуца этот утверждает, что придумал, как можно еще лучше думать... Так как?

- Что - как? Говори прямо, что ты елозишь вокруг да около, - взорвался Шатилов.

- Я это к тому, что надо придумать основания для смягчения второго параграфа Декларации. Кто может выйти с законодательной инициативой в Ассамблею ООН? И что он там скажет? Надо все подготовить и сделать. Общественное мнение надо готовить, прессу усладить слухами и фактами. Научной общественности дать понять, что уже можно говорить вслух и открыто мусолить проблему. Я щупал ситуацию в кругах - все в опаске. Боятся, как бы вообще не прикрыли исследования... Ну что, возьмешься?

- Да куда же от тебя дененешься, - Шатилов ухмыльнулся. А я ведь, честно говоря, держал тебя за простака.

- И я тебя - тоже. Здорово мы друг друга нагрели, правда?

- Угу... Так это же надо команду собирать, искать сторонников и союзников.

- Тут, - Спиридонов поднял палец. - Тут, Олег, надо аккуратно. Надо, чтобы Управление, да и вообще все, поделились пополам. Одни - за, другие - против. Тогда правые левым не дадут валять дурака, и наоборот. А то сейчас все против, а потом все станут за. Опасаюсь я энтузиастов и горящих взоров... Возьмись за это дело - я ведь в политиках не силен, да и вес не тот. Как? Берешься? Дело - верняк. Сам бы крутил - да что-то последнее время какие-то головокружения в голове. Наверное, от успехов.

- Отдохнуть тебе надо. Вертишься, как белка в колесе, все на себя тянешь.

- Ага. А ты моих орлов в бараний рог окрутишь. Не трогай их - они ребята хорошие, смирные... А этих своих ирландцев от Калуци убери.

- Каких ирландцев?

- Знаешь, каких. По крайней мере, пусть не маячат перед глазами и на нервы ему не действуют. Аккуратнее надо работать, рыжие - их за версту видно.

- Какие рыжие?.. Ладно, разберемся.., - Шатилов задумался. - Ну, ты меня купил с этой конференцией!.. Письма - тоже неплохо. С твоей подачи? Чуть кондрашка не хватала, когда прочитал. Представляешь, в Исполкоме Ассамблеи такое письмо?

- Да, да... - Спиридонов пожевал губами. - Страсти Господни... Тут, того и гляди, выяснится, что человек образовался путем пересадки сознания пришельца в мозг обезьяны, а ты мне голову морочишь своими административными играми.

- Это ты мне голову морочишь. Посадил тут своих архаровцев... Мог бы и в приватном порядке все это выложить. Что я - не человек, что ли? Обидно!

- Самому неприятно, - Спиридонов зачем-то выдвинул ящик, погремел какими-то железками и опять задвинул. - Теперь давай перейдем к делу. Все это хорошо, но мы ведем следствие и когда-нибудь кто-нибудь непременно захочет узнать, что же оно дало. Могут захотеть и большего. А точнее, как обычно, каждый захочет своего. Один захочет знать причину аварии. Другой захочет узнать, где судовые документы. Третий захочет обвинить Калуцу в тем, что он устроил аварию. А четвертый ты например - захочет узнать, кто организовал экспедицию. Ответы на все эти вопросы можно искать только в одном месте - на "Вавилове". Стало быть, надо туда лететь.

- Что ты хочешь там обнаружить?

- Судовые документы - раз. И магнитные записи в экспериментах Калуцы.

- Это точно, что они там?

- Что касается записей, то больше им быть негде. Если, конечно, пришельцы не пошарили. Они - могли, а больше некому.

- Пришельцы - существа гипотетические, а информация Калуцы?

- Я этого утверждать не могу. Но для расследования это значения не имеет.

- А документы? Они ведь могли храниться в центральной рубке.

- По правилам - нет. И потом, у меня есть сведения, что они находятся в шестом кессоне. На "Вавилове" их восемь. Нужен шестой.

- Кто их там забыл?

- Свеаборг. По указанию Асеева.

- Что, предсмертного указания?

- Нет. И в этом все дело. Если документы там, значит это было посмертное указание. Если не предполагать, что Свеаборг по своей инициативе их там спрятал. Но подумай, какие у второго пилота для этого могли быть мотивы. Он же не знал всей подоплеки полета. Это мог сделать сам Асеев до аварии, но, опять же, зачем? И то, и другое - глупость. Асеев не мог знать заранее, что случится авария. А Свеаборг...

- Погоди, погоди, а если мог? - перебил Шатилов.

- Тогда... тогда, Олег, тем более надо обследовать "Вавилов". Ибо - сам понимаешь... Это называется диверсия, и тут уже шутки кончаются. Но в это я ни секунды не верю, потому что Асеева я знал лично. Это исключено.

- Пожалуй... А Свеаборг?

- Зачем? Он что - сумасшедший? Он - второй пилот, навигатор. Кому, как не ему должно было быть известно, что при аварии сначала спасают людей, потом - судовые документы, а уже после - все, что удастся спасти...

- Но ведь авария-то серьезная. Мало ли.

- Свеаборг действовал в высшей степени рационально. А ведь он не специалист по ЯДУ. Равно как и Сомов - не пилот. Это, кстати, косвенно подтверждает нашу версию.

- Да, если все было так, как описано в вашем послании.

- А если не так, то тем более надо лететь и узнать, как. Есть акт вскрытия Сомова? Где он? Я его не обнаружил, как ни старался. Вопрос, простой: когда наступила смерть? Это установлено?

- Да. Он не мог участвовать в отстыковке реактора. Медицинская экспертиза установила момент смерти, а баллистический анализ и расчеты времени по траектории показали, что Сомов умер за восемь часов до взрыва реактора. Вот этого все и перепугались. И отсюда начался сыр-бор.

- Да уж! Кто-то проделал сложнейшую техническую операцию, а кто - неизвестно, живые не обладали необходимыми навыками, а мертвые были уже мертвы. А они ведь еще и погасили скорость, выбрали траекторию, да так ловко, что "Вавилов" остался в пределах досягаемости.

- Свеаборг - навигатор, он мог сделать необходимые расчеты.

- А отстыковать реактор?

Шатилов развел руками.

- Так что надо лететь, - заключил Спиридонов. - Попробуй это вдолбить членам Коллегии.

- Попробую, но только в индивидуальном порядке.

- Реноме хочешь соблюсти?

- Хочу. А ты хочешь шум поднять до небес?

- Нет, не хочу. Давай в приватном, если считаешь, что так удобней. Кто сообразит, что к чему - будет наш сторонник. А кто нет - противник. Таким образом, среди противников окажутся одни дураки и успех нам гарантирован. Как считаешь?

Шатилов вздохнул.

- Если бы умные всегда побеждали дураков, тогда ничего и не было бы. Я, между прочим, был против этой аферы с прятаньем концов в воду. Но меня убедили.

- Кто именно? - быстро спросил Спиридонов.

- Давай не переходить на личности. Все хороши! Один ты у нас, чистенький.

- Это потому, Олежек, что я не лез в большие кресла. Я давно понял, что в больших креслах уже не работают - там кресла охраняют.

- Это потому, что у тебя, Васек, на роже написаны все твоя мысли. А в больших креслах мыслей нет - там одни глубокие раздумья, - в тон ему ответил Шатилов.

- Так когда летим?

- Ишь, какой скорый! Летим... И потом, ты что, сам туда собрался?

- А как же! Я вообще-то думал, что полетят все заинтересованные лица. Всей коллегией и полетите, а я спецпредставитель от Чарли. А что?

- Ты это с-серьезно? И статус уже себе припас!.. Шатилов даже привстал от избытка возмущения.

- Почему нет? Представляешь, какая реклама нашему ведомству? Весь ареопаг в полном составе. Тайная вечеря! Двенадцать апостолов летят к звездам!

- И один Иуда...

- Это кто Иуда? Это я-то Иуда?! Я сейчас не помотрю, что ты начальник, врежу промежь глаз...

- Всех продал, всех... Смотрите, мужики, - вы свидетели, - Шатилов повернулся к нам и подмигнул. - Э-эх, жизнь... Ведь как высоко взлетишь, почти уже в самые высшие сферы, так нет же тебе - найдется один такой Спиридонов, продаст с потрохами и обратно купит, и опять ты - ноль.

- Ладно, не прибедняйся - я на твои прерогативы не покушаюсь. Я ласковым словом действую. А за Иуду - ответишь. На страшном суде Господь тебе все припомнит и низринет в геенну огненную, в купель неопалимую... Или как там?..

- Никуда ты не полетишь, разве что с крыши на чердак, мстительно сказал Шатилов, - Нечего там тебе, старому хрену, делать. Скажи лучше, кого из своих предлагаешь в комиссию.

- А у меня все хороши - бери любого.

- Гиря вел дело?

- Я вел дело. А Гиря так, палка в колесе.

- Вот вы как, Василий Васильевич? - сказал я. - Ладно... Я, между прочим, все пишу в протокол.

- Гиря и полетит, - констатировал Шатилов. - А ты будешь сидеть здесь, ждать радиограммы и пить сердечные капли.

- Утвердили, - согласился Спиридонов. - Но я буду всем команды давать: что, куда и как. Я это люблю, чтобы командовать. Я, если хочешь знать, еще с детства командирский голос вырабатывал. Мне дед насоветовал. "Вырабатывай, - говорит, - Васька, командирский голос начальником будешь". Ну я, бывало, выйду на обрыв и ору на всю округу. Однажды весь день орал и осип. А мать еще и выдрала за то, что, будто бы, я в погреб лазил и банку сметаны слопал. А сметану не я слопал - ее неизвестно кто слопал... Тоже была загадочная история... Слушайте, мужики, что это вы закрути...

Спиридонов не закончил фразу, как-то странно закатал глаза и медленно съехал под стол. Это было настолько непохоже на Спиридонова, что я поначалу даже хотел нагнуться и посмотреть, что он там делает. Но нагнуться я не успел, потому что одновременно вскочили Сюняев и Шатилов, а Зураб, сорвавшись с места, кинулся в соседнюю комнату. И только после этого я понял, что Спиридонов оказался под столом без всякой цели и помимо своей воли...

То, что происходило потом, представлялось мне впоследствии кошмарным сном. Я помню, что через несколько минут в кабинет ворвался дежурный медиколог, а Спиридонов уже лежал на полу, вытянувшись во весь свой гигантский рост, и его лицо было совершенно белым. Помню, как этот медиколог отшвырнул Шатилова, который, кажется, собрался делать искусственное дыхание, будь оно проклято во веки веков, ибо ничему другому из области медицины нас сроду не учили.

Помню, как кто-то оказал: "пульса нет". Помню, как Спиридонова укладывали на носилки, и как его ноги торчали впереди санитаров, а Шатилов заорал бешеным голосом: "Куда вперед ногами!!!".

Я помню, где в это время были все, но где был я сам - не помню и, наверное, уже не вспомню никогда.

Зато я очень хорошо помню, что я тогда думал и какими словами обзывал себя, и за что. Потому что я был единственным из всей этой орды одуревших людей, кто знал, что случилось со Спиридоновым, кто мог предотвратить и не предотвратил.

Я вообще-то многое помню из той своей шикарной жизни, когда был еще жив Спиридонов. Это была отличная жизнь жизнь с подстраховкой. Когда было известно, что если сотворишь глупость - дадут по шее и простят, споткнешься поймают, а ударишься - пожалеют.

Последнее, что случилось в той жизни, я запомнил на всю эту жизнь. Ко мне подошел Шатилов, и из глаз его текли самые настоящие слезы. Наверное, он об этом не подозревал, иначе трудно объяснять, почему он платком вытирал потную лысину, а не щеки.

И этот Шатилов сказал последние, услышанные мной в той жизни слова:

- Все, - сказал он шепотом. - Сгорел п-предохранитель...

конец первой книги

Железноярск-26 1987-1999