Вы свою работу любите? Я свою люблю. У нас для спокойного творчества — все условия. Шуметь, прыгать — ни в коем случае. Выскакивать — боже упаси. У нас — наука. Каждый на своем месте. Я, например,— мэнээс, младший научный сотрудник. Пробирки мою. Нет, все в порядке: я только работаю как лаборант, а получаю как мэнээс. Тесно у нас, понимаете? Никто не помирает, никто на пенсию не уходит, набились в науку, как огурцы в бочку. Если выскочишь, обратно не влезешь: монолит. Бетон в рассоле. Нерушимое братство, каждый на своем месте. Кто сразу из вуза, те полы подтирают, окурки вытряхивают. Я со стажем, я уже на пробирках. Формулы, правда, стал забывать: аш два...о, господи, как дальше-то? Забыл. Ну и что? Все забыли, зачем выделяться? Мне что у нас нравится: тихо, спокойно. Все одинаковые, как те огурцы. Был, правда, один — зеленый. Все выскакивал: «Давайте смотреть правде в глаза! Отрасль ждет результатов!» Ему говорят: «Не вылезай. У нас монолит». А он: «Пустите молодежь! Пока мы хоть что-то помним!» Его по-хорошему предупреждали: «Не выскакивай. У нас бетон в рассоле». Но выскочка разве будет добрые слова слушать? Выскакивал, выскакивал, пока шеф его не схрумкал. На закуску. И теперь у нас снова тихо, спокойно. Никто не терзается, никто не надрывается. Прихожу домой свежий как огурчик. Первым делом принимаю спиртяшки — у нас им пробирки моют. Такая лаборатория: полагается всякую дрянь спиртом промывать. С ума сошли. Я десятый год их водой мою — и ничего, три диссертации защитили. Правда, иногда говорят: «Чего это у нас точки не сходятся?» Это они графики строят — из точек. Ну, шеф посмотрит, буркнет так: «Интерполируйте». По-нормальному, чтоб вам понять, значит: где вам эти точки нужны, там и поставьте.
Прихожу домой, принимаю спиртяшки, ложусь на тахту и задумываюсь... Поскольку у меня на работе голова отдыхает, я ее дома специально нагружаю размышлениями, чтобы форму не теряла. Размышляю: откуда у нас выскочки берутся? Кто пример показал? С кого началось?
И тут сын, школьник, подходит, с книгой в руках. «Вот,— говорит,— папа, правда, здорово?» — «Что здорово?» — «Архимед».— «Что Архимед?» — «Ну, как он свое открытие сделал. Лежал в ванне, вдруг как выскочит из нее, как закричит: «Эврика!» Это значит — открыл!»
Я говорю: «Ты мне с древнего не переводи, еще помню». И вдруг соображаю: выскочил и заорал... Да ведь это он и есть: самый первый в мире выокочка. С него и началось! Его бы тогда остановить, одернуть, пристыдить — на нем бы и кончилось. Некому было. Меня там не было. Был бы я у него в квартире, когда он выскочил и «Эврика!» закричал...
Я бы ему сказал: «Ты чего кричишь? Чего выскакиваешь? Ну, сделал открытие. А ты его зарегистрировал? Ты его в четырнадцати экземплярах размножил? На отзыв в пять институтов и три министерства послал? Нет? Подожди, а диссертацию ты по нему защитил, по этому крику? Еще не успел? Так вот, сначала защити, а потом и кричи. На банкете. «Спасибо руководителю!» — кричи. «Благодарю оппонентов!» — кричи. «За здоровье соавторов!» — кричи».
Кстати, а где твои соавторы? Ах, ты там, в ванне, один лежал, один думал... А кто тебе воду в нее напустил — об этом ты подумал? Правильно, бери начальника горводопровода в соавторы. Емкость эта откуда у тебя взялась? Краны кто поставил? Душ привинтил? Видишь, сколько народу набирается. В науке, дорогой Архимед, в одиночку нельзя. Только вместе. Один открытие делает, другой воду льет. А вместе вы — друзья-единомышленники. Как сообщающиеся сосуды. Ты сосуд, и он сосуд, и тот сосуд, и этот сосуд, и все вместе науку сосут. Спокойно, без крика. А ты кричишь. Из ванны выскакиваешь. Кстати, а почему ты в ванне работаешь? Что ты хочешь этим сказать? Что, у тебя кабинета нету? Лаборатории? Поступай в нашу. Не шуми — создадут условия. А ванна — это не место для научной работы. Ты не один. За дверью, может, сосед с лавровым веником стоит, тоже хочет попариться, древнеримскую пыль соскрести... Ах, у тебя соседей нет? Персональная ванна — и это еще в те времена, когда кругом рабство? Возвысился над людьми, лежишь один и всему человечеству законы выдумываешь. Знаешь, что я тебе скажу: иди-ка ты в баню. Там работай, там, в народной гуще, выдумывай. Там, если и ничего не выдумаешь, так хоть спину кому-то потрешь — все польза
Хотя нет, тебя в жизнь выпускать опасно. Ты же выскочка, ты оригинал.
Серьезный человек в ванне что делает со своей головой?
Он ее скребет. А ты ею думаешь.
Серьезный человек в ванне что делает со своим телом? Он его мочалкой жучит. А ты его погружаешь.
Серьезный человек в ванне моется, стирает. В крайнем случае, ногти стрижет. А ты в ней открытия делаешь. В ванне только одно открытие можно сделать — открытие дырки, чтоб грязная вода утекла.
Серьезный человек в ванну идет, как на праздник, а ты — как на работу. Ну, почему ты в ванне работаешь?
Почему?.. Ах, тебе так удобней. Что, действительно удобно? Вообще, в этом что-то есть. Поработал, а заодно и помылся. А может, и наших ученых на этот способ перевести? Архимедовский почин: «Все — в ванну!» Правда, целый институт в ванну не впихнешь. Бассейн нужен. Олимпийских размеров. Строим бассейн. Вызываем кандидатов наук: «На старт! Внимание! Марш!» Поплыли. На финише — судьи: открытие сделал? Сделал — выскакивай, кричи «Эврика!», выжимай плавки. Не сделал? Поплавай еще. Говорят, человек на плаву может продержаться самое большее двое суток. И то если бревно подвернется. Ну, я думаю, в большом научном коллективе бревно всегда найдется, и не одно. Так что получаем гарантию: каждые двое суток от каждого ученого будем иметь открытие. А куда деваться, если создана такая творческая обстановка: или ты Архимед, или утопленник.
Чувствуешь, какие идеи рожаю, какие «эврики»? Но, заметь, не кричу, не выскакиваю. У нас не принято, у нас — наука. У нас коллектив — огурцы в бочке. Мы, если разом рявкнем: «Эврика!» — бочка лопнет. Кому это надо!
Твое открытие во сколько обошлось? Кубометр воды — две копейки. А в нашу бочку знаешь сколько народных денежек вбухано? Вот о чем кричать надо. А ты о чем кричишь? Так что иди, домывайся и больше не шуми. Не пугай человечество, не будоражь коллективы. Архимед...