Кто это, кто это? Кто этот крупный мужчина с одышкой, кудлатый, седеющий, с бородою неряшливой, как заброшенный заповедник?
«Привет-привет, старик, как жизнь, да нет, ты меня не помнишь, да не извиняйся, ты и не мог помнить, я шел на три курса младше, но я тебя знал, тебя тогда все знали, а теперь что-то не слышно, говорили, ты уехал, а ты не уехал, а почему о тебе не слышно, ну, можешь не объяснять, у меня у самого дела хреновые, нет, вообще-то зам. главного в одной шараге, шарага крепкая, без премии не сидим, но подсиживают, гады, ну, гадов развелось, скажу тебе, но ты и сам знаешь, тебе ведь тоже гадят, а иначе, почему не слышно, ну, не хочешь жаловаться, это молодец, и правильно, и еще поборемся, ну, пока-пока, старик, рад был тебя встретить!»
С такой бородой, с такой одышкой — и младше меня на три курса. Какой же я?
Кто это, кто это? Кто эта женщина, как мешок с мукой, плотная, с глазами опухшими, с подбородком боксера, зло влекущая трехпудовую авоську? Слониха с веселыми глазками, свирепо тянет гору консервов, а увидев меня, громоздит гору на асфальт, с нежным громом ее рассыпая. Кто?
«Ф-фу... Господи, кого я вижу, здравствуй, наверное, не узнаешь, не притворяйся, не узнал, ну и ладно, прощаю, двадцать лет все-таки или даже больше, забыл «пионерку», да нет, мне семнадцать было, но ты звал пионеркой, а, вспомнил! А помнишь... а помнишь... а как на палубе танцевали всю ночь... ну, не притворяйся, вижу, что забыл... Живу нормально, но муж дурачок и сын недалеко ушел, жрут и пьют, а я носи, но в целом хорошие ребята, я привыкла, а ты еще ничего, но тоже... но не потолстел хоть, со спины как молодой... Ну, я побежала, поскакала, поползла, счастья тебе, а как зовут, так и не вспомнил, ну, Рита, Рита...»
Кто это, кто это? Кто эта женщина прелестная, почему я остановился? Боже мой... Все тот же румянец на щеках, и взгляд так же спокоен, у сероглазых всегда спокоен взгляд, и тем же движением пропускает в пальцах прядь над высоким лбом, и все та же ломкая походка, от которой с ума сойдешь и век будешь помнить...
Вот кого годы не берут! А сколько их прошло? Двадцать? Двадцать три. Двадцать четыре. Это не она. Это ее дочь.
Я раньше думал: как стареют? Оказалось — еще и так.
Что я могу сказать об Опрокидневе, ставшем за эти годы моим близким другом, вы прочтете дальше.
А вот что мог бы сказать он о своем авторе? С присущей ему привычкой драматизировать обстоятельства Опрокиднев, не исключено, заявил бы: «К сожалению, в работе над моим образом автор не уточнил фокусировку, допустил лакировку и где-то перешел бровку. Выпятив находчивость, живость и веселость, он намеренно затушевал такие не украшающие меня черты, как нерешительность алгебраических задач в школе, мелочность карманных денег в годы студенчества и постыдная низость сегодняшней зарплаты. Поэтому так же, как и он — ко мне, я отношусь к своему автору с глубоким и неизменным чувством юмора...»
С этим же чувством отнесись к нам с Опрокидневым и ты, дорогой читатель!