В дверь позвонили, я открыл, и в квартиру стремительно вошла незнакомая мне молодая женщина.
— Я обдумала твое предложение и в принципе согласна,— сказала она.— Но прежде чем принять окончательное решение, должна осмотреть квартиру. Помоги снять пальто... Спасибо. Телефон, я вижу, есть. Хорошо. Это что, кухня? Газ, горячая вода, прекрасно. А это комната? Одна? В твоем возрасте можно было иметь и двухкомнатную квартиру. Сегодня нас двое, а завтра появятся дети — как тогда? Впрочем, довольно милая комнатка. Но, конечно, эти обои мы сменим, я достану финские. И кушетку выбросим, не спорь, не спорь. Сервант тоже не годится, слишком старомоден. И потом книги... Их чересчур много. Надо будет рассортировать. У меня есть знакомый букинист...
Она взяла с полки какую-то книгу и на мгновение умолкла.
Я воспользовался паузой.
— Уважаемая девушка,— сказал я.— Вы, наверное, ошиблись квартирой.
Она моментально швырнула книгу в угол и вся вспыхнула:
— Только не вздумай уверять, что видишь меня в первый раз!
— В который же?— искренне удивился я.
— Во второй.
— Все равно не помню,— мужественно сказал я.
— Ну вот что, миленький.— Она тяжело задышала, перекинула через плечо свою изящную белую сумочку и запустила в нее руку.
«Пистолет»,— мелькнуло у меня.
— Позавчера, в пять часов тридцать минут вечера,— чеканя каждый слог, произнесла она,— ты уступил мне место в троллейбусе седьмого маршрута и оплатил мой проезд. Затем помог сойти на остановке и при этом предложил выйти за тебя замуж. И если мне хватило двух дней, чтобы со всей серьезностью взрослой женщины обдумать твое предложение, то их тем более должно было хватить тебе.— Она вытащила из сумочки пачку сигарет и с треском припечатала ее к столу.
— Да, припоминаю,— пробормотал я.— Кажется, мы действительно ехали в одном троллейбусе. Но больше я ничего не помню. Клянусь, ничего.
— Как сказал Лев Толстой: не клянись, потом пожалеешь,— усмехнулась она.— Значит, ничего?
— Ничего,— подтвердил я, бледнея от собственной храбрости.
— Что ж, примерно этого я и ожидала.— Пинком ноги, обутой в замшевую туфельку, она подкинула мне стул.— Садись.
Я сел.
Она включила торшер, приблизила его к моему лицу.
Села напротив и подвинула мне сигареты:
— Кури.
Я закурил.
— Начнем по порядку. Где работаешь?
Я объяснил.
— Устаешь на работе?— Голос ее неожиданно потеплел.
— Как собака,— признался я.— Выйдешь за проходную — едва ноги держат.
— Да,— посочувствовала она,— не берегут у нас людей... Значит, выходишь ты из проходной, вваливаешься в троллейбус, плюхаешься на свободное место, блаженно вытягиваешь ноги... Я не искажаю факты?
— Нет.
— Вытягиваешь ноги, собираешься подремать... и вдруг уступаешь место совершенно незнакомой женщине. Почему? Может быть, я попросила тебя?
— Нет.
— Может быть, ты был единственным мужчиной, который сидел в этом троллейбусе, и тебе стало неловко?
— Нет, там в основном сидели мужчины.
— Может быть, место было неудобным? Знаешь, бывает, или сиденье вырвано с мясом, или припекает обогревателем, или, наоборот, из окна дует и капает.
— Нет, кресло было удобным, в меру теплым и сухим.
— Значит, ты уступил мне место только по внутреннему побуждению?
— Да.
— Очень хорошо. С этим вопросом покончено. Дальше. Просила я пробивать за меня абонемент?
— Нет. Но вы долго рылись в сумочке и никак не могли найти... А у меня как раз было полно.
— Может быть, я уцепилась за этот абонемент как за возможность познакомиться с тобой?
— Нет. Вы его не хотели брать.
— И что ты тогда сказал?
— Сейчас вспомню.
— Пожалуйста-пожалуйста, я жду.
— Я сказал: «В следующий раз абонементы купите вы».
— Значит, ты собирался ездить со мной вместе еще не раз и не два? Что и требовалось доказать. Переходим к самому главному. Что произошло при выходе из троллейбуса? Только не ври.
— Я помог вам сойти.
— Каким образом?
— Подал руку.
— Может быть, это получилось вынужденно? Вероятно, у тебя не было возможности толкнуть меня, как это сделали другие мужчины, и выйти первым?
— Нет, у меня была такая возможность.
— В чем же дело? Или на этот раз я все-таки попросила тебя о помощи?
— Нет.
— Прекрасно! А что ты сказал мне при этом?
— Не помню. Кажется: «Разрешите вам помочь».
— Точнее.
— Ну, может быть: «Разрешите вас поддержать».
— Еще точнее.
— Гм... Я сказал: «Разрешите предложить вам руку».
— Да, именно так ты и сказал.— Она погладила мою руку, ту самую, которую я так неосмотрительно предложил ей позавчера.— Давай подводить итог. Три раза я ни о чем тебя не просила, и три раза ты оказывал мне из ряда вон выходящее внимание. В наше время такое количество внимания может оказывать только жених и только невесте.— Подумав, она добавила.— И только своей. Да еще эти слова насчет руки. Теперь ты понимаешь, что натворил?
Я молчал.
— Когда я ворвалась сюда, ты, наверное, принял меня за сумасшедшую,— улыбнулась она.— Дурачок, я же летела на крыльях, любви.
Спасительная идея пришла мне в голову.
— Понимаете,— сказал я,— я от своих слов не отказываюсь. Но дело в том, что вчера я уступил место другой женщине в другом троллейбусе. А сегодня помог одной девушке пройти к вокзалу.
Едва я произнес последнюю фразу, как моя невеста перегнулась через стол и с криком: «Да ты, оказывается, бабник!» — влепила мне пощечину.
После этого она принялась расхаживать по комнате.
-— Ладно,— наконец сказала она,— так и быть, разрешаю тебе немножко пошалить до свадьбы. Но после — не вздумай обижать свою бедную мамочку.
— Мамочку?! Что вы хотите этим сказать?!
— Кажется, я уже объясняла,— ласково сказала она.— У нас обязательно будет ребенок. Семья без ребенка — это не семья.
— Позвольте,— залепетал я,— но в троллейбусе между нами не произошло ничего такого, что могло бы привести к появлению ребенка. Это я помню совершенно точно, и не пытайтесь задурить мне голову!
— Глупенький,— прошептала она с оглушительной нежностью.— Это делается не в троллейбусе.— И она крепко поцеловала меня в губы.
Больше я не сопротивлялся.