Считаю до двенадцати.
Сегодня без обеда. Спина болит, руки еле слушаются, каблуки настойчиво выбивают ритм, словно пытаясь достучаться до самых потаённых глубин сцены.
Танцую фламенко.
Щелкаю пальцами. Никаких кастаньет — классика!
Красно-чёрная юбка шелестит по полу. Вижу себя в зеркалах. Я похожа на перевёрнутый, полураскрытый, слегка привядший цветок розы.
Музыка будет только завтра. Сегодня мне нужно прожить танец самой. Каждый фрагмент.
Кружатся стены, прожектора, зал, мой хореограф Сергей Петрович. А я пытаюсь угнаться за компасом. Но не могу взлететь.
— Мария!
Останавливаюсь. Хореограф подходит, смотрит внимательно и слегка сочувственно.
— Ты устала. Нельзя столько работать, под тобой уже дымится пол.
Он берёт меня за руки, говорит что-то ободряющее, а я чувствую, что из глаз вот-вот хлынут солёные ручьи. Я не устала. Просто — не получается.
— Переодевайся. Сегодня обедаем вместе, и ты мне всё расскажешь.
Голос у него тихий, почти ласковый, успокаивает. Расскажу, конечно.
Ранний ноябрь. Город умыт и как будто присыпан пудрой. Хорошо, что надела пальто — мороз. Идём под ручку, каблуки моих сапог мерно выстукивают ритм. Фламенко…
В кафешке тепло и совсем мало посетителей. Люблю это место. Приглушённый свет, стены под дерево, между столиками — решетчатые перегородки с искусственным «плющом». Не фламенко. Венский вальс.
Заказываем салат из крабов и что-то ещё. Мне сейчас безразлично, что есть и что пить. Я рассказываю сон.
Я не помню картин. Помню ощущение чёрной бездны, расколотой пополам. И луч, струящийся из провала. Нет, я ошиблась, это не луч. Дождь.
Золотой дождь.
Чернота уходит, сон светел и прозрачен.
Увлекаюсь, память оживляется, с готовностью прорисовывая изображение.
Тяжёлые сверкающие капли вырываются из-под небесного купола, и прожив короткую, но оттого ещё более страстную жизнь, исчезают в пустоте. А между небом и пустотой — птица. Красная с чёрным, как моё платье для выступлений. Да это уже и не птица, это я. Танцую фламенко. Танцую под дождём. С дождём. Золотым дождём.
Всё быстрее и быстрее стучит дождь, всё быстрее и быстрее двигаюсь я. Я слушаю дождь. Следую за ним. Отдаюсь ему. Нет, не я. Девушка в красно-чёрном платье. Птица в пустоте. В черноте.
А может, это не сон. Может, я только что сама это придумала.
Сергей Петрович смотрит на меня странным взглядом. Мы работаем вместе два года и неплохо знаем друг друга. Но то, что он говорит, для меня неожиданность.
— Маруся, ну вот и приехали. Тебе нужен партнёр.
Я люблю фламенко с восемнадцати лет. Сейчас мне двадцать семь.
Это танец для одного. Песнь о неразделённой страсти. Компас любви и смерти. Красное и чёрное. Вихрь, уносящийся в облака.
А теперь мне предлагается стать не вихрем, а осенним листом, кружащимся на ветру. А ветром должен быть кто-то другой. Не ветром. Дождём.
Который прибьёт этот лист к земле.
Сегодня больше не репетирую, Сергей Петрович отправил меня домой.
Иду через парк. Тихо и холодно, на лавочках тонким слоем намазан снег. «Как паста на щётку», — почему-то думается мне.
В жизни все поделены на пары. Щётка с пастой. Клюшка с шайбой. Иголка с ниткой. Смычок со скрипкой. Муж с женой. Байлаора и… байлаор?
Возле выхода из парка — парень в мешковатой длинной куртке. Перед ним — мольберт. Художник стоит ко мне спиной, повернувшись в сторону низкой чугунной ограды, за которой по выложенной брусчаткой дорожке непрерывно спешат в сторону метро прохожие. Что же он здесь рисует?
Осторожно подхожу.
Он пишет волнистыми линиями. Фон — припорошённые белым деревья, дорога и силуэты машин. Всё это туманно, как сквозь дымку. А на переднем плане…
Люди, идущие по дорожке к метро. Их немного, но очень чётко прорисованы лица. Будто карандашом. Не пойму, как он добился такого эффекта. С окружающим пейзажем каждое изображение человека образует довольно сильный контраст. Но картину, почему-то, это не портит.
Художник оборачивается. Оказывается, он вовсе не так молод, как я решила. А может, это кажется из-за бороды? Я улыбаюсь и иду дальше. Странный художник.