Аня

Я ревела и никак не могла остановиться. Сергей сидел на корточках возле дивана и заглядывал снизу мне в лицо.

– Ань! Ну что ты, Аня! Из-за меня, что ли? Ну перестань, вот он, я. Видишь: говорю с тобой, двигаюсь вон, могу рожу скорчить.

Он закачался из стороны в сторону, то изображая руками крылья, то крутя невидимый руль, при этом строил то жуткие, то смешные гримасы.

– Ань, ну в самом деле. Я живой… почти.

Я начала было успокаиваться, но при этих словах снова зарыдала. «Почти живой!» Ничего себе!

– Ну потрогай, возьми меня за руку! Теплый, честно. Не привидение. Во всяком случае, надеюсь на это.

Он протянул ладонь, я осторожно тронула ее пальцами. Рука была холодной, но холодной по-человечески. Как бывает, если придешь зимой с улицы, когда гулял без варежек.

– Пульс пощупай, вот здесь. Это кровь, ее гонит сердце, ясно?

Под моими пальцами на его руке действительно билась жилка. Медленный, слабый, но пульс был.

– Как же ты… все одиннадцать лет тут… один… – Я всхлипнула еще несколько раз, но стало уже не так тяжело.

– О, это было прикольно, – заявил Сергей и плюхнулся рядом на диван. – Сначала я только видел. Представляешь: тела нет, ничего нет – вижу небо над собой, и все. Как будто я был точкой. Не знаю, сколько это длилось. Долго. Постепенно я из точки становился, хм, многоклеточным. Начинал чувствовать тоже медленно-медленно. Вот когда ногу отсидишь, а потом чувствительность начинает возвращаться – очень похоже. Только там минуты уходят, а здесь прошло пару лет – а может, и больше, я сначала время не ощущал. По мере того как становился нормальным телом, вспоминал, кто я есть. А однажды почувствовал, что хочу жрать, и встал.

– Врешь ведь? – улыбнулась я сквозь слезы.

– Нет, честно. – Сергей засмеялся. – Ну ты представляешь, два года не есть?

– А что ты тут ешь, орехи?

– Не только. Рыбу в заливе ловлю, жарю на костре. Одной рыбки мне хватает на неделю. Я мог бы есть и сырую, мне совершенно все равно, я вкуса практически не чувствую. Но как-то… Жареная привычнее, в общем. Ну, грибы собираю, ягоды…

– А зимой? – перебила я. – Когда даже рыбу не поймать?

– Чтоб наш залив намертво замерз, такого почти не бывает. Это только нынешней зимой стоял нереальный дубак. Ну так я и проспал почти всю зиму.

– Как ежик?

Мои слезы совсем высохли, я даже улыбнулась.

– Типа того.

– А почему ты не вышел отсюда наружу, к людям? Неужели тебе тут нравится?

Я передернула плечами. Сергей хмыкнул:

– Не очень. Я пробовал. Сначала вообще не мог выйти, несколько лет тут торчал, надоело – ужас! Если бы не научился картинки светом рисовать, с ума бы сошел, наверное. Потом, когда смог, – покажу, где, – вышел ночью. Прогулялся. Быстро устал и вернулся – спать. Я эту сторожку сразу нашел, тут и поселился, самое уютное место. В следующий раз удалось выйти на рассвете. Походил совсем недолго: как только солнце взошло, меня как выключило там. А здесь включило. Интересное ощущение. Сейчас я хорошо чувствую, когда за Воротами светло, а когда ночь. Днем не пытаюсь выходить – бесполезно. Даже Ворота не открываются.

– Но ты мог бы прийти к нам в интернат! Жил бы у нас ночью… а днем – тут. Зато общался бы с ребятами – это все-таки лучше, чем совсем никак!

Сергей помотал головой:

– Я думал об этом. Месяц, наверное, ходил вокруг интерната, изучал обстановку. Рано утром и поздно вечером. Но когда понял, что вы вообще ничего не знаете про техно, что вам специально не рассказывают, – передумал. Понимаешь?

Я понимала. Но во мне все протестовало против такой несправедливости!

– А как же дальше? Ты что, всю жизнь будешь тут?

Сергей пожал плечами:

– Не знаю, может, и можно что-то сделать, но у кого спросить? У вашего дяди Коли? Наверное, он единственный взрослый техно.

– Он техно?!

– А ты не догадалась? Чипированный. Слышит-то небось плохо?

– Да… не очень… – поразилась я.

В самом деле, могла бы сообразить.

– Только не факт, что он знает, чем мне помочь, – серьезно сказал Сергей.

– Но надо хоть попытаться! – Я вскочила. – Идем к нам, сейчас же!

– Еще светло.

– Тогда я одна, а ты позже придешь. Только покажи, где выход.

– Ворота не выпустят, я пробовал.

– Ты один пробовал! – возразила я. – Тебе опасно, потому что светло, а мне ничего не будет. Пошли!

Сергей опять посмотрел на меня снизу вверх.

– Тебе нельзя в интернат, Аня. Тебя все ищут, понимаешь? Даже если ваш орлан за вас, это не значит, что вся юниор-полиция его поддерживает, скорее всего – нет. Я считаю, тебе надо пробиваться куда-нибудь подальше отсюда, хотя бы на Рока-Алада.

– Ну нет! – возразила я. – Если уж я отсюда куда-нибудь выберусь, то только на Центральный остров, потому что мне надо найти брата! А может, и папа с мамой живы и в тюрьме.

– И у тебя есть армия, чтобы их освободить?

– Нет, – понурилась я.

– Вот то-то и оно. Так что насчет мамы с папой – вряд ли выгорит. А вот брат… Может, брата и удалось бы найти…

Сергей задумался.

– Ладно. Что мы гадаем? Все равно надо что-то делать, а не сидеть. А мне обязательно нужно в интернат, чтобы предупредить всех, они же даже не знают, где я!

– Думаю, знают. Слепая дверь может вести только в город техно.

– Тогда почему они за мной не пришли?

– Потому что действующий, полноценный техно на острове – ты одна. Остальным не открыть эту дверь.

Чуть раньше…

Ляля старалась сделать все быстро. Виталику она, конечно, доверяла, а он сказал: «Очень нужно, очень важно, очень срочно, помоги». Конечно, она поможет Виталику, тем более, если кто-то действительно сделал гадость Насекомому. Насекомое – нормальная девчонка, хоть и мелкая еще.

Ляля бесшумно поднялась по лестнице и ступила в коридор второго этажа. Здесь было спокойно и безлюдно: кто-то занят делами, кто-то отсиживается в спальнях. И только у кабинета директора Ляля разглядела приникшую к дверям Юлю. Та подслушивала без всякого зазрения совести. Ляля недобро свела брови к переносице. Во-первых, мелкая заслуживала подзатыльника за шпионаж под директорской дверью. Во-вторых, лишние свидетели сейчас могли очень-очень помешать, и надо было избавиться от Юли понадежнее и побыстрее.

Подкравшись сзади на носочках, как только она умела, Ляля мгновенно зажала Юльке рот ладонью, а другой рукой прижала девчонку к себе и шепнула ей в самое ухо:

– Не ори. Сейчас отпущу, а ты – тихо, поняла?

Юля что-то замычала, видимо соглашаясь. Ляля разжала ладонь, торопливо увлекла Юлю за руку в музыкальный зал.

Как только они оказались в зале, Ляля плотно закрыла дверь и даже приперла ее стулом для верности. После этого грозно глянула на опасливо переминающуюся с ноги на ногу Юлю.

– Так! – начала Ляля, наставив на Юльку указательный палец. – Я все знаю. Я знаю, что это ты сделала. Не вздумай отпираться, а то хуже будет. Живо говори, как все было, или прямо сейчас идем к директрисе, и будешь рассказывать ей! Давай, я жду.

Ляля скрестила руки на груди, уничтожающе глядя на Юлю. Та захлопала глазами:

– Да я… а она… А чего она!

– Кто, уточни? – зловеще переспросила Ляля. – Ничего не пропускай!

– Анька, – чуть не плача, ответила Юля. – Почему ей можно ночью из интерната выходить и ничего за это не бывает, а другим – нет?

Дело принимало неожиданный оборот. Ляля понятия не имела о Юлиных грехах, хотя не сомневалась в том, что грехи у нее имелись. Во-первых, потому что подслушивала под дверью, во-вторых, потому что они у нее были всегда, такой уж Юлька человек. Ляля собиралась сделать вид, что она уже обо всем осведомлена и что расплата неизбежна. Можно было припугнуть Юльку, а потом пообещать молчать в обмен на то, что она немедленно уберется и не будет мешаться под ногами. А может, и еще что-нибудь вытребовать. Но раз речь зашла об Ане, имело смысл вытянуть из девчонки подробности, но так, чтобы она не догадалась, что Ляле вообще ничего не известно.

– «Другим» – это тебе, что ли? – безжалостно спросила Ляля. – Ты тоже хочешь после отбоя шастать из интерната?

– Да я просто… Но они же со Славкой все время… То орехи рвать, то вообще с территории убегали!

Она как-то делает, чтобы будильник свистел. Или эта штука от самолета. Все думают, что она спит, а это будильник! А Славка сказал: «Никому не рассказывай, все над тобой смеяться будут». А я правду говорю! – обиженно тараторила Юля.

Ляля поняла, что сейчас запутается. Ясно было только одно: все дело в Славке.

– Когда он тебе это сказал: «Никому не рассказывай»?

– Сегодня, – буркнула Юля. – Он вокруг нее: «Анечка-Анечка». А я… А мне…

У нее на глазах навернулись слезы.

– Ну я взяла и… написала записку. Вот. Чтоб Ирина Андреевна тоже узнала. А она даже не заметила! Она там с орланом совсем о другом разговаривает, я ничего не поняла.

Зато Ляля начинала соображать. Видимо, Аня действительно умеет что-то интересное или даже опасное, чего не могут другие. Юля живет с ней в одной комнате, поэтому заметила и рассказала Славке. Понятно почему – от зависти. С ней-то Славка не дружит, а ей, видимо, этого хочется. И директрисе наябедничала тоже со злости, с досады. Но ни то ни другое не повлекло за собой никаких последствий для Ани – так думала Юля. Поэтому и подслушивала под дверью.

Но, похоже, она ошибалась.

– Теперь мне все ясно, – с умным видом кивнула Ляля, почесывая бровь с пирсингом. – Ты права, ночью никому нельзя выходить из интерната. А с ябедами что у нас делают, знаешь? – Юля сердито засопела. – Запирают в подвале! А там – крысы!

Про крыс Ляля придумала только что. Она ни разу не встретила ни одной, хотя регулярно спускалась в подвал, чтобы через него выйти на чердачную лестницу.

Теперь следовало изобразить доброту и справедливость.

– Ладно, – сказала Ляля важно. – На этот раз прощаю тебя и никому не скажу, что ты ябеда. Но за это ты пойдешь и без очереди развесишь белье, оно уже наверху, в сушилке. Прямо сейчас. А то у меня срочное дело.

И она отодвинула стул от двери. Юля молча кивнула и потащилась из зала.

Время летело, и надо было как можно скорее заманить Славку в подвал, тот самый, в котором не водилось никаких крыс. Зато там ждал в засаде Виталик, чтоб устроить Славке допрос без посторонних.

В спальне Славки не оказалось. Женек тоже где-то болтался. В соседней комнате одинокий Олежка с синяком на лбу читал книжку. Ляля обошла весь этаж, потом спустилась в кухню – там уже собирались обедать, и нетерпеливая малышня стучала ложками, но Славки не было. Ляля заглянула еще в несколько мест: к Славкиной бабушке в прачечную, на склад, в душевую, в комнату, где провалился пол, в спортзал. Славка словно испарился. Она выбежала через главный вход и понеслась вокруг интерната, по дороге осматривая спортивную площадку, беседку, ближние и дальние кусты, даже канаву. Славки не было. Ляля забеспокоилась. Подумав, поднялась опять в музыкальный зал, вылезла в окно и по дереву взобралась на крышу – просто на всякий случай. Разумеется, там было пусто.

И тут Лялю словно что-то дернуло. Она вернулась в спальню Женька и Славки и открыла Славкину тумбочку.

В верхнем ящике валялось несколько старых журналов, а в нижнем отделении – одинокий обрывок веревки. Сомневаться не приходилось: Славка смотал удочки.

Ляля сломя голову бросилась сообщать эту новость Виталику, но в коридоре налетела на Нату Караванову, и обе грохнулись на пол. На шум из кабинета выбежали орлан и Ирина Андреевна, из спальни выглянул Олежка.

– Что у вас здесь происходит? – требовательно спросил орлан.

– Славка пропал. Его нигде нет, вещей тоже нет, – не раздумывая, ответила Ляля. – Я обыскала весь интернат.

– Зайдите к бабушке, – бросил орлан директрисе, стремительно кидаясь вниз по лестнице.

Во дворе он наткнулся на физрука с самолетом, который и сообщил ему неприятную новость. Сделав выводы, орлан быстро вошел в трансформацию и молнией взлетел в небо. Покружил, осматривая окрестности, поднялся немного выше и в одном из переулков, ведущих к заливу, наконец увидел две фигурки: мальчика и взрослого, между ними явно шла борьба.

Выбрав место для посадки, орлан стал снижаться. Сверху его заметили, борьба прекратилась. Привратник интерната – а это был он – отпустил Славку, который уже не пытался убежать, а только с нетерпением ждал, когда приземлится полицейский.

Наконец орлан ударился о землю и выпрямился.

– Куда это ты намылился, Слава Мухин? – с интересом спросил он.