Выдвинулись через час после обеда.

Перед этим Ирина Андреевна и орлан собрали воспитателей и старших детей в музыкальном зале и коротко объяснили, что придется пожить какое-то время в лесу. Вроде как поход с несколькими ночевками. Виталик, Лялька и Ната понимающе переглянулись: они-то знали, в чем дело. Остальные дети радостно оживились, предчувствуя приключение. Няньки недоумевали: что еще эта полиция придумала, никакого житья от них. Но возражений ни от кого не последовало.

– Только быстро. Очень быстро, – предупредил орлан. – На сборы час.

– Да как же… – начала Славкина бабушка – баба Люба, – но тетя Лена ее перебила:

– У меня все готово!

– У меня тоже, – подхватил дядя Коля. – Давно. Положение обязывает.

Младшим сказали, что просто идут гулять. У большинства малышей, за исключением Леси с Никиткой и новенькой девочки Оли, на острове были родители или какие-нибудь родственники. Их осторожно предупредили, чтобы сразу не поднимали шума: с детьми, мол, будет все в порядке.

Дети ликовали: ведь далеко в лес ходить запрещалось уже давно, и вдруг – такая радость!

…Вышли стройной колонной через кухню, оставив дом пустым и одиноким. Впереди шли привратник и художник, навьюченные палатками и спальными мешками. «Палатки, скорее всего, не понадобятся, – сказал дядя Коля. – Но на всякий непредвиденный пусть будут». Дорогу знали только он да директриса, но она задержалась, чтобы напоследок еще раз обговорить с полицейским план дальнейших действий. Замыкали шествие Даша с огромным рюкзаком, за которым ее почти не было видно, и физрук – с рюкзаком в два раза больше и тяжелее. В этой ситуации его радовало то, что ему не видно Дашу.

В середине шагали няньки и тетя Лена, тоже все с рюкзаками. Только баба Люба была с тележкой – не очень удобно на лесной тропе, но от рюкзака у нее сразу разболелась бы спина.

Каждый старшеклассник вел за руку младшего. Мелюзга нацепила рюкзаки с восторгом – ведь они были зеленые, новенькие, да еще внутри у каждого лежали металлическая кружка, ложка и тарелка, веревка, пластиковый пузырек с антисептиком, теплая куртка и еще всякие чудесные штуковины. А у старших дополнительно – складные ножи. Фонариков и зажигалок было всего несколько штук, в рюкзаках у учителей. Ведь достать запрещенные для техно предметы на острове очень непросто. Взяли самое необходимое, но и самое ценное тоже. Когда Женек, понятия не имевший о причинах похода, а вернее, поспешного бегства, поинтересовался, берет ли Ната карандаши и картон, та ответила: «Беру все, что есть, делай так же». И он, не задумываясь, сгреб все свои сокровища в рюкзак. Младшим воспитатели, как бы между прочим, посоветовали взять в поход любимые игрушки. И те радостно напихали в рюкзаки самодельных мишек, зайцев и котят. Никитка тащил на веревочке огромный самосвал, в котором легко помещался его рюкзак. Маша, которая вела Никитку за руку, то и дело вздрагивала, когда самосвал наскакивал на кочку. Но Никитка терпеливо поправлял его.

Виталику в ответ на его невысказанный вопрос орлан сказал: «Не сейчас. С полицией придется чуть подождать. Ты нужнее здесь». Виталик, конечно же, мог очень пригодиться в лесу, где их ждала неизвестность, но настоящая причина была в другом. Орлан не стал говорить этого Виталику и его родителям, но он не был уверен, что после случившегося дети с особыми свойствами будут в безопасности. Виталик, уже мечтавший о полетах, помрачнел, но рассудил, что орлан прав. Принял под опеку выданного ему ребенка и приготовился стойко нести тяготы походной жизни. Зато Лялька была так счастлива, что всю дорогу улыбалась и не обращала внимания на невыносимую трескотню восьмилетнего мальчишки, которого вела за руку. В младшей группе было очень много мальчиков, а девочек – всего три. Раньше сказали бы, что много мальчиков – к войне.

И только Юля брела в гордом одиночестве, глядя в затылок Славке, который одной рукой придерживал под мышкой самолет, а другой вел Лесю: старших было на одного больше, чем малышей. Юле не сообщили о Славкиных «подвигах», но она как-то умудрилась разнюхать – наверное, опять подслушивала под дверью – и «обрадовать» Славку тем, что ей все известно. Когда Юле надоело разглядывать Славкину спину, она пошла рядом, то и дело осторожно посматривая на него. Наконец Славка не выдержал:

– Ты тоже считаешь меня предателем?

Никто ему этого не говорил, но Славке казалось, что Виталик и Натка думают именно так.

– Ничего я не считаю, – буркнула Юля, тряхнув косой. – А стать полицейским – не предательство? А сбежать и бросить нас – не предательство? Сами-то хороши, а?

– Но ведь… – начал Славка и умолк, глядя под ноги.

Ирина Андреевна не хотела идти в лес. Она надеялась, что Аня сможет вернуться в интернат. Значит, кто-то должен дождаться ее, иначе ребенок испугается, увидев пустой дом.

– Ты достаточно разумна, чтобы не совершать глупостей, – в своей обычной манере сказал ей орлан. – Ты ей ничем не поможешь. Лучше дождитесь ее в лесу и не пропадите сами.

Директор не стала спорить, понимала, что орлан и так рискует из-за них. У кромки леса Ирина Андреевна оглянулась – он стоял в тени здания. Она не заметила стаю птиц, кружащую высоко над ним. Помахала полицейскому рукой и скрылась за деревьями.

И тотчас же лес закрыл за ней зеленый полог, намереваясь защищать от опасностей, потому что орлан защитить больше не мог.

Он чувствовал приближающихся птиц, поэтому вошел в трансформацию. Серых орланов было четверо, но один не стал задерживаться – помчался вокруг здания, закладывая крутой вираж. Он высматривал хоть малейшее движение, но все словно вымерло. Трое других приблизились, зависнув треугольником: один впереди, двое чуть позади. Комиссар, почти не удивившись, смотрел в глаза собратьям. Они были не из юниор-полиции – из специального отряда. Кто их вызвал, неужели мэр?

Люди предъявляют обвинение словами. Птицы общаются телепатически. «Вы обвиняетесь в измене, – услышал комиссар полиции. – Советую сдаться». Он бы и сдался, возможно. Не из страха – из уважения к закону. Но ему вдруг пришло в голову, что Аня в любую минуту может прийти сюда и попасть в когти полицейских – тех, которые выполняют приказы не думая. Надо было хотя бы попытаться дать ей знак, потянуть время – пусть она увидит бой, пусть поймет, что отсюда надо бежать. В конце концов, их всего трое. Ну, четверо.

И комиссар вступил в битву. Троим полицейским ничего не оставалось, как принять ее.

Драться с такими же, как ты, непросто. Особенно с теми, кто научился летать не в подростковом возрасте, как иногда бывает, а родился на Рока-Алада. Но их трое, значит, можно драться в полную силу.

Комиссар юниор-полиции был сильнее и опытнее и вполне способен выстоять против трех молодых орланов. Но и легкой победы он не ждал: ведь ему была неизвестна их тактика. Главное было – правильно рассчитать силы.

Целя в грудь клювом, уходя из-под удара в сторону, закрываясь крылом, он побеждал. С противников летели перья, его тоже зацепили несколько раз, но комиссар одолел всех. Один за другим орланы теряли высоту и падали, кувыркаясь в воздухе. По птичьим правилам, упавший считается проигравшим поединок. А уж если трое на одного – проигравшим втройне. На земле сражение уже не продолжается.

Комиссар не успел перевести дух, как вернулся четвертый и сверху с ходу налетел на него. Пустил в ход крылья не для защиты или равновесия – для нападения. Он бил крыльями с двух сторон, сводя их вперед, как человек действовал бы сразу двумя мечами. Техника оборотня была похожа на его собственную. Только он был моложе, сильнее и не устал после сражения с тремя противниками.

Они кружили над крышей, сближаясь и вновь расходясь. Молодой орлан все время пытался выпихнуть комиссара юниор-полиции за край, а тому никак не удавалось ударить оборотня в голову или хотя бы в грудь. Они сражались приблизительно на равных, но наконец молодой изловчился и сделал выпад. Комиссар получил болезненный клевок в шею. Неприятно, но это всего лишь напоминание, что надо двигаться проворнее.

Краем глаза комиссар полиции заметил какое-то движение на земле: появился человек в форме охранника мэрии. И через минуту три поверженных ранее птицы взвились в воздух и вновь напали на юниор-полицейского. «Не по правилам», – успел подумать он.

Они атаковали вытянутым ромбом и все-таки вытеснили его за край крыши. Поочередно нанося удары, в основном сверху, в голову, птицы медленно спихивали комиссара вниз. «На землю? Зачем? Они хотят боя на ногах? Странно», – стремительно проносились мысли.

Но противники стремились не на землю. Зависнув на уровне открытого окна, враги вчетвером заталкивали юниор-полицейского в дом. Он не понимал смысла такой стратегии, продолжая обороняться. Но силы его таяли. Получив ранение в грудь, комиссар опрокинулся в воздухе на спину и оказался оттесненным внутрь.

Следующего удара полицейский не ожидал – его нанес сзади человек. Успев обернуться и посмотреть в глаза начальнику охраны мэра, оборотень без сознания рухнул на пол музыкального зала. Он не слышал, как начальник охраны вместе с орланами обшаривал интернат, заглядывая в каждый угол, ругаясь и строя догадки. Не видел, как охранник напоследок поджег склад и занавески на окнах первого этажа.

Комиссар пролежал без движения очень долго, не чувствуя подбирающегося жара. Очнулся он, только когда рухнул рояль. Горящие ножки инструмента обломились и, падая, он издал последний вскрик всеми струнами. Орлан пришел в себя и поднял голову. Вокруг полыхал огонь. Пол в доме был деревянным, к тому же паркетным, состоящим из отдельных дощечек, и прекрасно занялся. Сил на трансформацию не было, оставалось лишь открытое окно. Отчаянно рванувшись, оборотень взобрался на подоконник. Низко для полетного броска, но выбора нет.

Прыгнув, он раскрыл крылья и, чудом не ударившись, взмыл у самой земли. Сейчас нельзя было превращаться, в человеческом теле регенерация течет медленно. С трудом набрав высоту, орлан направился в сторону острова Рока-Алада.

Покинувшие «Зеленый угол» шли не останавливаясь. Дети, поначалу радостно галдевшие, притихли и только вдыхали тонкий запах хвои. Высоко в ветвях переговаривались птицы, а других звуков в лесу не было: он как будто присматривался к новеньким. Слышно было только погрохатывание самосвала Никитки да скрип тележки. Близился вечер, да еще тянуло откуда-то влагой.

– Озеро? – вполголоса спросила повариха тетя Лена Ирину Андреевну.

– Да, уже близко. Обогнуть его, и там уже никто нас не достанет.

Впереди заблестело водное зеркало. Дети оживились, принялись нетерпеливо дергать старших за руки.

– Младших не отпускать! – громко приказала Ирина Андреевна. – Еще немного пройдем, и на том берегу сделаем привал, тогда можно будет подойти к воде. А сейчас потерпите.

Озеро оказалось почти совершенно круглым, его пришлось огибать. Но Ирина Андреевна, очевидно, очень хорошо представляла, где начинается «тот берег». Она уверенно шла впереди всех и, что удивительно, хромала меньше обычного. Должно быть, лесной воздух действовал на нее как лекарство.

Тропинка была скользкой, вдоль нее тянулись темные ели. Низкий кустарник, встречающий путников у дороги и спускающийся к самой воде, хватал колючками за ноги. Колючки были мягкие, они цеплялись за одежду; дети весело отрывали их и кидались друг в друга.

– Еще не пора, Ирина Андреевна? – спросил шедший рядом дядя Коля. – Вроде не вижу терноягеля…

– Не пора. У него красные ягоды, вы его не пропустите, Николай Валерьевич.

Женек и Натка, оба ведущие за руку девочек, шли теперь рядом – так удобнее было разговаривать. Двум художникам есть что обсудить, когда вокруг такая красота. Особенно радовался Женек – любитель изображать природу. Горизонт, перспектива, свет – здесь все другое, не такое, как в городе.

Наконец Ирине Андреевне попалась первая красная ягодка, утопающая в жесткой, почти колючей подстилке из мелких листиков, которые были острые, как иголочки. Отсюда и название – терноягель. Но срослись листья плотно и под ногами не кололись, только пружинили.

– Привал! – скомандовала Ирина Андреевна. – Выбираем место посуше и размещаемся.

Все кинулись выполнять. Ярослав Игоревич развязал свой огромный узел и выдал каждому непромокаемый коврик. Дядя Коля занялся костром, тут же отправил мальчишек собирать хворост – сухие ветки. Тетя Лена раскладывала походный столик – его, оказывается, тоже взяли с собой. И правильно, потому что поблизости не было ни одного бревна, на котором можно было бы расположиться. Лес стоял нетронутым, неприступным, неразговорчивым.

– Ляля и Маша! Вот вам ведра, девчонки, спуститесь за водой. Только аккуратно, смотрите под ноги, – распорядилась тетя Лена, вытаскивая еду из рюкзаков.

Малыши спорили, можно ли есть терноягель или он ядовитый.

– Он не ядовитый, – ответила Ирина Андреевна, улыбаясь. – Он просто невкусный. Но можете попробовать.

Леся с Никиткой попробовали и начали плеваться. Зато вечно голодный Женек, услыхавший, что тут уже что-то едят, в два счета набил терпкими ягодами рот и даже не поморщился.

– Женя, осторожнее, – с беспокойством заметила Ирина Андреевна. – Разболится живот… а мы ведь в лесу…

Наконец.

Костер развели, воду вскипятили – терноягелевый чай на вкус гораздо лучше, чем сырые ягоды, – поджарили хлеб и кусочки мяса. Рассевшись на ковриках, все ели, пили и наслаждались свободой и покоем.

– А мы скоро домой? – спросила Лиза.

– Нет, не скоро, не скоро! Давайте не скоро, ну пожалуйста! – заканючила Викусик.

Ирина Андреевна грустно улыбнулась:

– Не скоро, девочки. Не скоро.

– Ура-а-а! – заорали близнецы, а за ними и почти все остальные дети.

После еды сполоснули в озере посуду и упаковались вновь. Мусора после себя не оставили – неоткуда ему было взяться. Построились и отправились дальше, в самую чащу.

Заметно стемнело. Малыши устали и начали хныкать. Старшие тоже спотыкались.

– Не заблудились ли мы, Ирина Андреевна? – вполголоса спросил физрук Саша, наклоняясь к директрисе.

– Здесь нельзя заблудиться, Саша. Лес сам выведет нас куда нужно. Осталось совсем немного, потерпите, – громко обратилась она к детям.

Те стали скулить потише, но полностью не успокоились – уже очень долго шли.

И только когда Ирина Андреевна сама начала сомневаться в правильности выбора дороги, впереди показались будто бы ворота. На самом деле – всего лишь деревья стояли по три с двух сторон тропинки, тесно сросшись стволами. Ветки их переплелись вверху образуя свод. Директриса, привратник, а за ними и весь маленький отряд остановились. Зажглись звезды. А в траве и выше, между деревьями, засияли сотни светлячков.

– Светлый лес приветствует нас. Войдем! – произнесла директор и первая шагнула к необыкновенным воротам. Все, затаив дыхание, парами последовали за ней.

По ту сторону «ворот» лес казался совсем таким же, только было светло, словно и не ночь. Из-за светлячков, а еще потому, что светилась сама кора деревьев. Здесь был виден каждый кустик, каждая иголка под ногами. Впрочем, елок попадалось совсем мало – в основном были незнакомые деревья с широкими листьями.

А под деревьями был дом… Вернее, стенами дома были сами деревья. Лялька, первая из детей увидевшая его, удивленно вскрикнула. Стволы – так же, как в воротах, через которые они недавно прошли, – стояли близко, без малейшего зазора. В том месте, где полагалось быть входу, деревья расступались. Лишь склоненные ветви выполняли роль своеобразной двери. В нескольких местах, высоко от земли, виднелись сквозные дупла окон, тоже занавешенные ветками. Крышу образовали переплетенные друг с другом ветви. Было похоже, что дом накрыт большой перевернутой корзиной, между прутьями которой торчали листья. Дети и взрослые молча стояли и смотрели на это чудо.

– Это теперь наш дом? – подал голос Ванька.

И все поняли, что так и будет.

Внутри дом оказался больше, чем снаружи. Не такой большой, как интернат, конечно, но очень уютный – вот только совершенно пустой. На первом этаже располагался круглый зал. В самой середине его росло странное дерево, ствол которого так извивался, что вполне заменял собой винтовую лестницу на второй этаж – вернее, в мансарду. Благодаря наростам на стволе подниматься было удобно, можно было при этом хвататься за ветки, которые сплелись, образуя подобие перил. Вот только мансарда была гораздо меньше огромного нижнего зала. Все побросали рюкзаки где попало, младшие дети носились вверх-вниз по чудесной лестнице, старшие уже облазили все окна.

– Наверху поселим малышей, их всего десять, они прекрасно поместятся, – предложил Ярослав Игоревич. – А остальные будут здесь.

– И оставим там детей одних? Не очень-то хорошо, – покачала головой Ирина Андреевна.

– Я предлагаю другой вариант: мальчики внизу, девочки наверху! – заявил физрук. – И как раз поровну!

– Меня ты тоже считаешь девочкой, Саня? – усмехнулась бабушка Славки.

– Конечно, Любовь Романовна, кто же вы еще, если не девочка!

Подскочив, физрук галантно поцеловал у бабушки руку.

– Наверное, этот вариант самый правильный, – вздохнула директор. – Хотя для пятнадцати человек наверху тесновато…

– Ирочка, та я останусь внизу, – миролюбиво заявила бабушка. – Что мне те мальчишки? А лазать, как белка, по веткам я не могу.

– Тогда и я с вами, Любовь Романовна. Мне с ногой тоже не очень…

– И то верно, Ирочка, нам с вами веселее будет.

Услышав, что они спят наверху, всегда незаметная Маша, схватив Нату Караванову за руку, закричала: «Девчонки! Айда занимать!» – и потащила спальный мешок в мансарду. Ната, визжа от страха и восторга, тоже волокла мешок и карабкалась вслед за Машей наверх.

– Леська, пошли! – сказала Ляля, подхватила малышку на руки и в два счета доставила ее на второй этаж.

Юля не спешила уходить, ей хотелось еще поговорить со Славкой. Но Славка был явно не в настроении общаться. Ирина Андреевна заметила это и велела Юле проводить наверх двух оставшихся младших девочек. Юля неохотно потащилась с ними на второй этаж.

…Наконец все расположились и улеглись в спальных мешках. Ирина Андреевна и Славкина бабушка разместились у окна. Физрук и художник – у другого. Тетя Лена помахала мужу ручкой и ушла спать наверх, и теперь дядя Коля лежал в окружении мальчишек, половина из которых уже сопела, а другая тихо переговаривалась.

– Пап, мы что, теперь до самой зимы здесь? – спросил Виталик.

«Как бы и не зиму тоже», – подумал дядя Коля, но вслух ответил:

– Посмотрим, сынуля. Думаю, приживемся.

Славка спал. Его измучил этот долгий день, собственные сомнения и несбывшиеся мечты.

А наверху спали только няньки. Ляля сидела на окне и рассказывала всем остальным страшилку про белую балерину.

– Белая балерина раньше танцевала в нашем летнем театре, – таинственным голосом говорила Лялька. – Вернее, тогда она еще не была белой, а была обычной, живой балериной. Она была красивая, как снегурочка, и легкая, как снежинка. И каждый вечер посмотреть на ее представление приходил орлан…

– Приходил или прилетал? – спросила Лиза.

– Прилетал, конечно. Но потом ударялся о землю и становился человеком, как обычно. Не перебивай. Так вот, он каждый день сидел в последнем ряду и смотрел, как она танцует. И никогда не подходил ближе. А она его тоже замечала, но он этого не знал. И она всегда думала: «Ну почему он ни разу не подарит мне цветы?» Ей все дарили, много: тюльпаны, розы или просто ромашки. А он стеснялся.

– Стеснялся цветы подарить? Фу, дурак какой! – возмутилась Викусик.

– Не дурак, – возразила Лялька. – Он просто был очень молодой и еще никому не дарил цветов, никогда, понимаешь?

– А, ну тогда ладно, – согласилась Викусик и закрыла глаза, чтоб было страшнее слушать.

– Ну вот. Но однажды он принес букет лесных гвоздик. Балерина еще издалека заметила, что он сидит на последнем ряду с букетом. Она так обрадовалась, что стала танцевать лучше, чем всегда. И ей в этот вечер хлопали громче и дольше, чем всегда. И многие потом подошли к сцене ее поздравить…

– А когда страшно будет? – спросил кто-то из младших девочек.

– Да погоди ты, – зашикали на нее остальные.

– Сейчас и будет, – кивнула Лялька. – Орлан ждал до последнего. И когда все разошлись, он тоже подошел к сцене и сказал, что уходит на войну. И протянул ей свои гвоздики.

– Ой… – протянула Викусик.

– Вот тебе и «ой», – отозвалась Лялька.

– И он ушел? И ее оставил? – воскликнула Лиза.

– Ушел, – подтвердила Лялька. – Но она сказала, что пойдет вместе с ним! Потому что она тоже его полюбила.

– Все равно не страшно, – захныкала та же девочка.

– Зато сейчас будет очень страшно. Она пошла на войну, и ей пришлось учиться летать, потому что она была не птица и летать не умела.

– А разве не птица может научиться летать? – перестав хныкать, заинтересовалась девочка.

– Может, еще как. Только это труднее, если ты уже большой. Но орлан сам учил балерину летать, и у нее хорошо получалось. Но однажды ее ранили, она упала с большой высоты и сломала ногу.

– Бедная птичка!

– Бедная балерина! – воскликнули девочки хором.

Тетя Лена уже спала, а Даша, хоть и слышала уже эту историю, все равно переживала не меньше остальных.

– Теперь страшно? – спросила Лялька. И, не дождавшись ответа, продолжила: – Но это еще не все! Война закончилась, и орлан хотел жениться на балерине, но она отказалась.

– Почему?! – крикнули двойняшки одновременно.

– Тихо вы! Всех разбудите. Потому что она думала, что такая, со сломанной ногой, ему не нужна. Что он ее на самом деле не любит, а просто считает себя виноватым и поэтому хочет жениться.

– Ну что же она у него-то не спросила! – возмутилась Юля. – Он, наверное, лучше знал, любит или нет.

– Наверное, – согласилась Лялька. – Но она была очень гордая. Поэтому однажды просто сбежала от него и бросилась в озеро. И после этого стала белой балериной. А он остался один, и с тех пор ему очень грустно. А она каждый вечер танцует у озера, только он не приходит…

– Как танцует? Со сломанной ногой? – одновременно удивились двойняшки.

– Ну она же белая балерина, для нее это не важно, – ответила Лялька.

Все притихли. Маша с Лесей и филологичка Даша уже спали. Лялька слезла с окна и тоже стала укладываться.

– Ляль, как ты думаешь, это правдивая история? – спросила Лиза Нагорная. – Все на самом деле так и было?

– Не знаю, – ответила Ляля и зевнула.

– Не совсем, – отозвалась Ната Караванова, которая все это время лежала неподвижно и с закрытыми глазами, словно спящая.

– Откуда ты знаешь? – воскликнула Лиза.

– Просто знаю, – отрезала Ната и повернулась на другой бок.

Некоторое время было тихо. Потом Лиза вновь спросила:

– Натусь! А как звали орлана, ты знаешь?

– Антон, – чуть помедлив, ответила Ната.

– А балерину? – хором воскликнули двойняшки.

– Девочки! Немедленно спать! – сказала внезапно возникшая в мансарде Ирина Андреевна. – Уже очень, очень поздно.