Я довольно быстро добился возможности играть за первый состав команды «Under-17» в «Левалуа». Нас тренировал Сребренко Репчич, бывший нападающий белградской команды «Црвена Звезда». Похоже, он явно что-то видел во мне, поэтому старался помогать с отработкой техники и перемещений, особенно перед воротами. Занятия с ним изрядно выматывали, но, как и в отношении Кристиана Порнина, я перед ним в большом долгу, поскольку он поощрял меня тренироваться еще усердней, чем когда-либо, заставлял учиться у великих футболистов (мы отсмотрели громадное количество видео с их участием) и ставить перед собой большие цели. Кроме того, он был добр ко мне и иногда после долгих тренировок, чтобы было легче, подбрасывал меня до станции. Благодаря ему ко мне пришло осознание, что в жизни дается только один шанс – и его нужно использовать по максимуму. Мне невероятно повезло встретить на том этапе таких тренеров, которые в меня поверили и всячески побуждали меня к высоким результатам. Естественно, я, как мог, отвечал им благодарностью и уважением, работая не покладая рук и часто оставаясь для самостоятельной работы над техникой после тренировок. Я твердо убежден, что если ты относишься к людям с уважением, это обязательно воздастся тебе в будущем. Если ты с кем-то приветлив, то и они в ответ будут приветливы к тебе. Я пытаюсь жить по этому принципу, даже если на поле все оборачивается совершенно иным образом.

Два этих тренера видели во мне нацеленность на результаты, мою решимость, которой порой недоставало некоторым парням, которые тренировались вместе со мной в «Левалуа». Несомненно, многие из них были более талантливы, чем я. Различие между нами заключалось в том, что я стремился достичь гораздо большего. Они приезжали, тренировались, а затем тусовались с друзьями или девушками в кинотеатрах или в клубах, иногда далеко за полночь. То же самое происходило и в выходные дни. Порой кто-то даже уезжал на каникулы в середине сезона. В результате когда они появлялись на тренировке, у них зачастую не было необходимой концентрации и энергии. Им хотелось играть в футбол, развлекаясь.

Что же касается меня, то я желал только одного – стать профессиональным футболистом. Хотя порой я тоже кое-куда наведывался, для меня футбол всегда оставался основным приоритетом. Я ненавидел проигрывать, особенно в юном возрасте (нередко после поражений я мог просто рыдать). Игра была для меня всем, футбол был моей страстью, моей жизнью.

После уроков в Энтони я бежал на поезд, чтобы поспеть на игру или на тренировку. Порой я видел там своих одноклассников, которые тусовались, жевали свои бигмаки (не поймите меня превратно, я и сам порой был не прочь что-нибудь перехватить, особенно по пути домой после тренировок, спеша на электричку), и слышал, как они посмеиваются надо мной. Они говорили, что я веду себя чересчур серьезно. Неужели я действительно собираюсь стать профессионалом, играть за «ПСЖ» или какой-либо другой известный клуб? Но я был настроен на успех весьма решительно и верил в себя. Хорошо, пусть некоторые ребята, которые тренировались вместе со мной, были от природы наделены бо́льшим, нежели я, талантом, зато, в отличие от них, я был готов пожертвовать чем угодно ради достижения поставленной цели. На самом деле, я не считал это жертвой – ведь я занимался тем, чем хотел.

Сейчас это легко забыть, учитывая те денежные суммы, которые крутятся в высших сферах футбольного мира, однако 20 лет назад никто, особенно во Франции, даже в Высшей лиге, такими богатствами не обладал. И я занимался футболом вовсе не ради денег. После выпускного (мне тогда было 18 лет), когда я окончательно сосредоточился на выступлениях за «Левалуа», мне платили за победу в первом составе около 175 фунтов – и ничего не платили в случае поражения. Я занимался этим из искренней любви к игре, потому что только в ней я чувствовал, что живу. Я жил, я дышал футболом, только через него у меня была возможность выразить самого себя. Помню, как отец однажды пришел посмотреть на мою игру, после чего, уже дома, спросил у меня: «Кто же ты на самом деле, Дидье? Кто ты? Понимаешь, тот парень, которого я увидел, он выглядел счастливым, он постоянно разговаривал, направлял остальных, жестикулировал, наслаждался собой». И это было правдой. Я слыл замкнутым подростком, и футбольное поле было единственным местом, где я мог выразить себя, где чувствовал себя самим собой, ощущал настоящую свободу. И во многом все так и осталось до сего дня.

Некоторое время спустя я стал задумываться о том, чтобы поискать возможности для развития карьеры в другом месте. Мне было необходимо понять, по силам ли мне достичь более высокого уровня. В «Левалуа» все шло замечательно, но мы, по существу, играли в футбол «по совместительству», в свободное время, были любителями. Мы играли в низшей лиге, в «Национальном чемпионате-2», на четвертом ярусе французского футбола. К тому времени я встретил свою будущую жену, Лаллу, и, хотя наши отношения стали серьезными, лишь когда мне исполнилось 19 лет (отчасти из-за того, что она жила в Бретани, и нам было просто физически весьма трудно видеться друг с другом), она поддерживала мое стремление к вершинам. Она навсегда стала важной частью моей жизни и карьеры, и я бы не достиг ничего без ее невероятной любви и поддержки. Именно поэтому я посвятил ей и всей моей семье целую главу этой книги. Я начал рассылать свои резюме во все клубы «Лиги 1» во Франции, надеясь, что кто-нибудь обратит на меня внимание. Пожалуй, неудивительно, что большинство не сочли нужным ответить мне, а остальные отделались коротким «Нет». Может, кого-то такой поворот и обескуражил бы, но я не собирался сдаваться.

Однажды, когда мне уже исполнилось 18 лет, дядя сказал, что благодаря своим связям договорился о том, чтобы на меня посмотрели в клубе «Ренн». «Ренн» был и остается клубом довольно высокого уровня с совершенно фантастической подготовкой молодежи, благодаря которой получили путевку в жизнь несколько талантливых футболистов, поэтому я был весьма воодушевлен этим известием. Я ничего не стал говорить никому из команды, в том числе Жаку Лонкару, тренеру первого состава, а просто отправился попытать удачу. На второй день просмотра список из 23 человек сократили до двух, в число которых попал и я. Казалось, я был близок в своей цели! На следующей день я даже ехал на электричке вместе с главной командой, в которую входил Сильвен Вильтор, один из выпускников их молодежной школы. Я был вне себя от счастья.

К сожалению, эта эйфория длилась недолго. Кто-то из руководства клуба «Ренн» в тот день позвонил в «Левалуа», чтобы узнать обо мне побольше. К тому времени, как я добрался до дома в тот вечер, мой секрет уже был раскрыт, а мечта похоронена. Лонкар ответил, что я никуда не уйду из команды. Кроме того, на другой день он заявил уже лично мне при встрече, что не одобряет то, как я себя повел (хотя я и пытался объяснить, почему так поступил, что я амбициозен и хочу пробиться на новый уровень). В конце концов, я находился на пороге 19-летия, и мои сверстники Давид Трезеге и Тьерри Анри уже существенно опережали меня в карьерном росте.

Впрочем, тренер принял сказанное к сведению и пообещал помочь найти другой клуб, в котором на меня бы посмотрели. Довольно скоро он сдержал свое слово, и я отправился в «Генгам», еще одну команду Высшей лиги из Бретани. Первая тренировка прошла достаточно хорошо, однако на второй день во время спарринга против первого состава я получил перелом пятой плюсневой кости и был вынужден покинуть поле. Невозможно было поверить в такое невезение, и, ковыляя домой, я переживал, что упустил, возможно, свой главный шанс. Когда мне еще представится такой же?

Странным было то, что, несмотря на две неудачи, я продолжал верить в себя и надеяться: «Однажды я все равно туда пробьюсь!» Эта вера никогда не покидала меня. Не знаю, на чем основывалось упорство, но, слава богу, это произошло: совершенно неожиданно раздался звонок от тренера юношеской команды «Пари Сен-Жермен» Доминика Леклерка. Могу ли я приехать в их тренировочный центр «Камп де Лож»? Это было уже совсем другое дело! Я рассказал, что из-за травмы не смогу сразу же приступить к тренировкам, но это его не остановило, и он дал ясно понять, что заинтересован во мне (очевидно, их скауты какое-то время наблюдали за моей игрой). Состоялся медосмотр, где выяснилось, что в течение двух месяцев я буду готов играть, поэтому у них не было каких-либо проблем, чтобы подписать со мной контракт.

Итак, я приехал в «Камп де Лож», расположенный к западу от Парижа в небольшом живописном городке Сен-Жермен-ан-Ле, за тридевять земель от Левалуа и Энтони. «Камп де Лож» поразил меня огромными размерами, впечатляющими строениями и первоклассными полями. Этот клуб высшего дивизиона имел славную историю, и у меня появилась возможность стать его частью. Несмотря на то что я всю жизнь болел за «Марсель», нельзя было позволить верности его цветам встать на пути открывавшейся передо мной замечательной возможности.

Меня привели в переговорную комнату, где представители клуба ознакомили меня с контрактом. Со мной не было никого: ни отец, ни кто-либо из «Левалуа» не приехали со мной и не могли помочь мне, и у меня в то время еще не было агента, который мог бы мне что-то подсказать (и его еще долго не будет). Это был первый в моей жизни контракт, и, по правде говоря, после разъяснения ряда его условий я был поражен.

– Вот контракт, который мы хотим предложить тебе, – сказал один из парней, перелистывая его страницы.

Меня оформляли как стажера, но при этом предлагали плату в 7000 франков ежемесячно (около 700 фунтов) – гигантская для меня сумма по тем временам. Кроме того, клуб планировал выдавать мне семь (да, именно семь!) пар фирменных бутс «Найк». Я в то время накопил на хорошую пару бутс, а потом тщательно берег ее, чтобы она служила мне как можно дольше. Одним словом, это была просто потрясающая сделка. Но и это было еще не все.

– Мы также планируем выделить тебе автомобиль «Опель Тигра», – добавили мне, – поскольку твой контракт особенный. У нас сейчас только два стажера.

В такое было трудно поверить!

Когда я уже поднес ручку к бумаге, мне сказали:

– Чтобы ты понимал, этот контракт всего на один год. Хорошо покажешь себя и будешь хорошо играть – мы оставим тебя. Если нет – в конце сезона мы расстанемся. Мы также не можем гарантировать, что оставим тебя в составе в случае травмы. Поскольку ты сейчас как раз травмирован, нам необходимо поправить в контракте несколько пунктов. Мы выйдем ненадолго, чтобы это сделать, и вернемся через пять минут.

И с этими словами они оставили меня наедине с мыслями о том, что только что было озвучено.

Неожиданно до меня дошло, что мне предстоит столкнуться с настоящим давлением – таким, какого я еще никогда не испытывал. После игры за любительскую команду, которая тренировалась один или два раза в неделю, а затем после выступлений в четвертом дивизионе слишком многому предстояло измениться. Это означало, что через год я могу вернуться к тому, с чего начинал, чтобы вновь стартовать с нуля. Эта мысль не на шутку меня обеспокоила.

Время шло. Пять минут превратились в десять, затем в двадцать. Никто не возвращался. У меня появились дурные предчувствия. Что происходило? Куда все они делись? Может, они изменили свое решение? Казалось, ко мне вообще никто не проявлял ни малейшего интереса. Я ощущал себя пустышкой. Это было не лучшее начало. Внезапно я начал трусить, я по-настоящему испугался. «Ладно, – успокаивал я сам себя, – даю им еще пять минут. Если они не придут, то я ухожу». Прошло уже тридцать минут. «Хорошо, еще пять минут!» – торговался я сам с собой. Тридцать пять минут. Сорок. «С меня хватит, пора уходить!» Я просто встал и вышел, сконфуженный от всего произошедшего.

– Ну что, подписал контракт? – спросил отец, когда я вернулся домой.

– Нет, – ответил я угрюмо.

– Что? Это еще почему?!

– Не подписал, потому что они заставили меня несколько часов сидеть в этой комнате, и никто не проявил ко мне ни малейшего интереса. Так что я просто ушел оттуда.

– Что? Ты должен был ждать там и никуда не уходить!

– Нет, у меня были дурные предчувствия. Мне стало не по себе.

Хотя Доминик Леклерк, безусловно, и проявил ко мне интерес, насчет всего остального у меня были не самые лучшие предположения, практически с самого начала. Признаться честно, я не чувствовал там себя комфортно. Однако отец не мог в это поверить:

– Ты вечно ноешь, что никто не дает тебе шанса, а потом появляется «ПСЖ», и ты говоришь им: «Нет»?

Я пытался объяснить, что чувствовал в то время, но он никак не мог меня понять.

Однако потом случилось что-то удивительное. Через пару дней мне позвонил Марк Вестерлопп из «Ле-Мана». Я никогда не слышал о нем и ничего не знал про «Ле-Ман», если говорить начистоту, кроме известных соревнований автогонщиков «24 часа Ле-Мана». Мог ли я себе представить, что там есть футбольная команда? Ни за что.

– У нас есть игрок, похожий на тебя, одного с тобой стиля игры, – начал он, – но он стареет, и мы будем заменять его. Мы бы хотели, чтобы ты был этой заменой, чтобы ты играл за первый состав. Я никогда не видел, как ты играешь, но слышал немало восторженных отзывов о тебе, поэтому готов подписать с тобой контракт.

– Но я пока не могу играть, у меня травма, – ответил я.

– Это не проблема, не переживай. Приезжай, для начала хотя бы познакомимся.

Это было потрясающе! Его слова воодушевляли, и я пришел в восторг от услышанного. Ему удалось тут же расположить меня к себе.

– Хорошо, приеду. Завтра же сажусь на электричку.

Я так и поступил. Я отправился прямиком туда и познакомился с клубом, со всей их организацией. Марк взял на себя труд показать мне город, который на самом деле оказался довольно привлекательным, и я с самого начала влюбился и в клуб, и в тот образ жизни, который мне предстоял. Это было тихое местечко, никакой суеты и круговерти, как в Париже. Ле-Ман находится в часе езды на электричке от столицы, что для меня было идеально: достаточно близко на тот случай, если захочется повидаться с друзьями и родными, но при этом так далеко, что у меня не будет искушения мотаться назад слишком часто. Я знал, что, тренируясь с «ПСЖ», получил бы собственную квартиру, потом на меня неизбежно свалились бы друзья из Энтони, начались бы разного рода тусовки, посиделки, и это сказалось бы плохо на моей мечте стать футболистом. Здесь, в «Ле-Мане», таких отвлекающих факторов было меньше. Кроме того, они предлагали мне столько же денег и тоже, как и в «ПСЖ», обеспечивали меня бутсами – на этот раз фирмы «Адидас». Контракт также заключался на один год, однако неопределенности, как в случае с «ПСЖ», не было (не было жесткой увязки моей дальнейшей судьбы с уровнем моей игры). Все было вполне приемлемо.

Кроме того, мне с самого начала понравился Марк Вестерлопп. Мы пришлись по душе друг другу. Он говорил очень спокойно и тихо, так что мне нередко приходилось подходить вплотную, чтобы расслышать, что он излагает. Наряду с этим в нем чувствовались авторитет и мудрость, и я стремился впитывать все то, что он говорил.

Через пару лет мне довелось сыграть против молодого парня, с которым «ПСЖ» подписал контракт на тех же условиях, которые предлагал и мне, и в то же время, когда я приезжал к ним. К несчастью для него, в конце первого сезона из-за травмы с ним не стали продлевать контракт, и ему пришлось похоронить мечту о «ПСЖ». А ведь я мог легко оказаться на его месте, и тогда моя жизнь сложилась бы совсем по-другому.

Это была осень 1997 года, мне было 19 лет, и я начинал долгий путь от молодежной команды клуба «Лиги 2» до первого состава. Я осознавал, что был уже достаточно взрослым в сравнении с некоторыми своими партнерами и коллегами, но при этом отставал от них в технике футбола. Однако все происходящее захватывало меня, ведь я делал большой шаг на пути к достижению заветной цели.

Первые три месяца я жил в общежитии футбольной школы клуба рядом с тренировочным центром. Мне еще предстояло окончить бухгалтерские курсы, поэтому приходилось каждый день ходить в колледж и порой оставаться там до четырех или пяти часов, а затем, нередко уже вечерами, еще и тренироваться. На самом деле, посещая курсы, я не просто удовлетворял желание отца, но дополнительно получал возможность заниматься чем-то еще, а не только играть в футбол целыми днями. Те три месяца напоминали проживание в обычном студенческом общежитии, так как стажеры из школы мотогонщиков тоже проживали там, и в этой атмосфере спортсменов из разных видов спорта жилось довольно весело.

Мне удалось быстро обзавестись друзьями из числа других футболистов-стажеров, включая Кадера Сейди, чья комната располагалась напротив моей. У него могла получиться отличная карьера футболиста, но все его надежды разрушила тяжелая травма колена, что продемонстрировало мне, насколько жестоким может быть спорт. Мы оба начали общаться с некоторыми игроками-профессионалами из первого состава: это было увлекательно. Это было похоже на то, словно ты в школе попал в компанию ребят, которые на несколько лет старше тебя. У них были машины, красивая одежда, и они знакомили нас с тем, как можно интересно проводить время в городе. Для меня это был совершенно новый мир, и, должен сказать, я в полной мере наслаждался приобретенной свободой, независимостью и той небольшой суммой денег, какую теперь имел в собственном распоряжении.

В «Ле-Мане» я ощутил, что действительно требуется от футболиста. У меня был определенный потенциал, имелись определенные навыки (насчет этого я мало сомневался). Но вот чего мне, безусловно, не хватало, так это физической формы, натренированности, особенно из-за того, что недавно перенесенная травма ограничила меня в движении на несколько месяцев. Мой организм был совершенно не готов к ежедневным тренировочным нагрузкам. Раньше я мог спокойно поглощать какую угодно еду перед тренировкой или даже игрой – и это никак не отражалось на моем выступлении. Вскоре я осознал, что больше так продолжаться не может, поскольку ко мне теперь предъявлялись совсем иные физические требования. Поэтому однажды я мог быть хорош, а в другой раз уже совершенно опустошен, обессилен и не способен на то, что от меня требовалось. На первой беговой тренировке мне пришлось остановиться в то время, как все остальные пробегали мимо меня. Мое сердце бешено колотилось, я истекал потом, и на длинной дистанции мои результаты были хуже, чем у всех остальных.

Впрочем, Вестерлопп сохранял веру в мои способности, постоянно подбадривал меня и давал мне ценные советы. Вскоре я встретился с Аленом Паскалу, который работал тренером по физподготовке первого состава команды. Раньше наши пути уже пересекались, но в весьма сложной ситуации, и он никогда не позволял мне забыть об этом. За пару лет до того он выбрал меня в команду «Under-17», собранную из ребят из департамента, где я жил (О-де-Сен, примыкающий к Парижу), однако из-за проблем с учебой отец не подписал для меня разрешение на выступления за эту сборную. Я плакал, умолял его – но все было тщетно, и в конце концов из уважения к отцу и его авторитету я отказался от участия в команде.

Несмотря на то что Паскалу был в курсе тех проблем, которые помешали мне тогда явиться на игру, он решил на этот раз быть со мной крайне суровым. Он постоянно кричал на меня, подгоняя на тренировках и объясняя, как мне необходимо выкладываться:

– Так ты собираешься становиться профессиональным футболистом или нет? Смотри, в школе ты особо не преуспел, так что облажаться еще и здесь тебе совсем нельзя, не так ли? Тебе надо стать намного лучше, иначе ничего не добьешься.

И так постоянно. Эта словесная агрессия была для меня в диковинку, и мне было тяжело выносить ее. Кроме того, я считал, что он ненавидит меня, и не мог взять в толк, что же такого я ему сделал, чтобы так со мной обращаться.

Постепенно ко мне пришло понимание, что он ведет себя так со всеми. Он изучал науку о спорте в университете, и хотя мы все его слегка побаивались, мы видели, что он знает, о чем говорит, когда речь заходила о физической форме, правильном питании, уходе за собой и полной реализации физического потенциала твоего организма.

В любой ситуации Марк Вестерлопп и Ален Паскалу старались придерживаться психологической тактики «хороший коп, плохой коп», и это оказало на меня поразительный эффект. В обоих случаях по разным причинам это мотивировало меня работать изо всех сил, демонстрируя, на что я способен. Первому я был благодарен за доверие и не хотел ударить перед ним в грязь лицом, второму я просто желал доказать, что он ошибается на мой счет и что я на самом деле могу добиться в футболе многого!

К сожалению, с непривычки к такому (новому для меня) физическому режиму и из-за большой нагрузки на организм я регулярно получал травмы. Причем дело не ограничивалось банальными растяжениями и болевыми ощущениями – дело доходило до таких повреждений, из-за которых приходится пропускать тренировки три или даже шесть месяцев. Я приехал в клуб с повреждением плюсневой кости на левой ноге, в конце лета приступил к тренировкам, и в октябре – бах! – я вновь получил перелом плюсневой, во многом из-за того, что у кости не было достаточного времени для восстановления. Я снова начал тренироваться, но лишь до того момента, когда опять повредил ту же кость, только уже на правой ступне. Теперь врачи решили скрепить ее винтом, чтобы дать нормально срастись. Это означало еще два месяца без тренировок и игр.

Самой серьезной травмой для меня оказался перелом лодыжки и малой берцовой кости правой ноги в конце первого года в клубе – и не только потому, что у меня не было уверенности в полном восстановлении. Дело в том, что каждый год в начале мая все в команде получали специальное извещение, где говорилось, собирается ли клуб продлевать их контракт. Я все еще оставался на контракте стажера и отчаянно надеялся, что меня оставят. Наступил май, ничего не пришло, я стал всерьез переживать. И именно в этот момент у меня случился перелом лодыжки.

Хорошо помню, как я плакал, когда меня уносили с поля. Не из-за боли – из-за страха: ведь еще я не получил этого жизненно важного для меня письма от клуба. Спрашивать у кого-либо мне было страшно, поэтому во мне укрепилась мысль о том, что это (несмотря на уверения Вестерлоппа, ставшего к тому времени тренером первого состава, что он собирался меня оставить) может быть концом моих мечтаний. Когда я получил травму, у меня появились большие сомнения в словах Вестерлоппа. Я представлял себе, как он сидит с другими тренерами, включая Паскалу, и они обсуждают мою кандидатуру: «А, этот парень, да он вечно травмирован, мы не можем позволить себе оставлять его». Я ощущал, что судьба моя висит на волоске.

Родители приехали повидаться со мной и помочь мне, поскольку тогда я жил самостоятельно, снимая квартиру в городе. Я видел, как мама переживала, как она суетилась, убираясь в моем доме, пополняя запасы в холодильнике и выбрасывая мусор. Я сидел на кровати с загипсованной ногой и костылями за спиной, не зная, что ждет меня в будущем. Неужели после всего этого мне придется возвращаться в «Левалуа»? Возвращаться в Энтони? Я не мог даже вообразить себе это. Я намеревался показать родителям, что мне по силам стать настоящим футболистом, что я был прав в своей настойчивости и не ошибался, когда утверждал, что добьюсь успеха. Мне хотелось доказать отцу его неправоту: я смог кое-что сделать в своей жизни, пусть и пойдя не по тому пути, который он определил для меня. Кроме того, у меня не было желания возвращаться на улицы Энтони, так как я видел, какая жизнь меня там ожидает, и знал, что это не для меня. Я видел, какими становились окружающие: они теряли все надежды, и было невыносимо представлять, что однажды меня ждет то же самое.

На следующий день я дохромал до почтового ящика внизу, чтобы проверить, не пришло ли мне что-нибудь. Там меня ждало одно письмо. Наверняка от клуба. Я вскрыл его, опасаясь узнать, что в нем было. Меня решили оставить! Контракт был продлен! Я испытал неописуемое облегчение. Я был спасен. Мне просто нужно было стать лучше, а для этого вернуться к работе с удвоенной силой.

Лето 1998 года, мне 20 лет, и я смотрю, как мой ровесник Тьерри Анри ликует вместе со всеми в тот момент, когда сборная Франции поднимает над головой Кубок мира ФИФА на вновь отстроенном стадионе «Стад-де-Франс», на волне охватившей страну футбольной лихорадки невиданных масштабов. Анри стал футбольной суперзвездой, и мировое признание ему теперь было гарантировано. В это же время я лежал дома на диване с перевязанной ногой и жевал пиццу. О чем я думал в тот момент, учитывая пропасть между тем, чего мы оба достигли? Нет, вовсе не думал: «Вот ублюдок!» – как могли бы предположить некоторые. Моей главной мыслью было: «Я бы хотел тоже оказаться там! И однажды я сделаю это!» Я никогда не терял этой непоколебимой веры в себя, этой слепой уверенности в том, что рано или поздно непременно добьюсь успеха.