рассказ
а). Робот не может причинить вред человеку или своим бездействием допустить, чтобы человеку был причинён вред.
б). Робот должен повиноваться всем приказам, которые даёт человек, кроме тех случаев, когда эти приказы противоречат Первому Закону.
в). Робот должен заботиться о своей безопасности в той мере, в которой это не противоречит Первому или Второму Законам.
А. Азимов. Я — Робот
Тихим январским утром по одной из окраинных улиц Саутрока шел человек. Одет он был хорошо, богато, и было непонятно, что ему нужно среди трущоб и притонов, да еще в такое время.
Джентльмен остановился у дверей сомнительного заведения с вывеской «Загляни, приятель!», помедлил, собираясь с мыслями, потом скривился, пожал плечами и двинулся внутрь. Его колебаний никто не увидел — улица оставалась пуста. Пусто было и внутри заведения. Даже бармен отсутствовал. У стойки, на крайнем сиденье, притулилась некая куча тряпья, увенчанная фетровой шляпой с оборванными полями. Со спины и не разберешь — то ли пугало, то ли живой человек. Других посетителей, по причине раннего часа, видно не было.
«Гм», — подумал джентльмен, осматриваясь. Место было темное и подозрительное. Притон какой-то.
Вошедший нерешительно потоптался у входа и совсем уж вознамерился повернуть назад, когда субъект в фетровой шляпе встрепенулся.
— Джеффри! — заорал он, да так, что джентльмен вздрогнул. — Джеффри! Черти б тебя побрали, у нас гость! Натуральный клиент, я тебе говорю!
Клиент не успел и глазом моргнуть, как его подхватили под руку, поставили к стойке. Грязным клетчатым платком бродяга вытер сиденье и, устраивая на нем джентльмена, продолжал кланяться, шаркать ногой, звать бармена.
Наконец, когда эта суета стала уже надоедать джентльмену, из темного проема появился заспанный хозяин, бритоголовый и угрюмый. Впрочем, достаточно вежливый.
— Бренди, сударь?
— Конечно же, бренди, болван! — воскликнул бродяга. — Лучшего бренди!
Бармен сверкнул глазами, но промолчал и повернулся к полкам.
Пока он там шарил, разыскивая что-то среди ординарного пойла, бродяга все так же суетился, командовал, советовал, и джентльмен волей-неволей принужден был его разглядывать. Ну, надо ли говорить, что у субъекта были маленькие, бегающие глазки, сизые щеки, бордовый нос в синих прожилках и минимум трехдневная щетина?
«Черт знает что», — подумал джентльмен, отодвигаясь, чтобы уберечь шубу от соприкосновения с сальным рукавом соседа. Но тут перед ним возник стаканчик, и, делать нечего, пришлось выпить. Люмпен умиленно глядел ему в рот. Испытывая некоторую неловкость, гость взялся по инерции и за вторую порцию. Бродяга и ее проводил взглядом, даже слегка крякнул, прослеживая процесс. Джентльмен вытер губы и произнес:
— А вы… э-э… что же? Как вас?..
— Лизард, сударь! Уолдо Юлиссис Лизард, если позволите!
— Что же, Уолдо, вы сами-то?
— Увы, сударь, — прихлопнул бродяга по пустым карманам.
— Какие пустяки, право… Бармен!
— Благодарствую, — Лизард дрожащими пальцами принял стаканчик, всосал его содержимое и со вкусом крякнул. Глаза его заблестели. Лицо просветлело. Щетина, и та оживилась.
— Извините, сударь, а вас как величать прикажете?
— Ньюмен.
— Я, господин Ньюмен, что сказать хочу? Я то сказать хочу, что разное в жизни бывает… Вот, изволите видеть, был, к примеру, со мной такой случай…
Последовала долгая невнятная история, в сюжетных переплетениях которой не разобрался бы никакой детектив. Каждый вновь возникающий персонаж тянул за собой хвост подробностей, в которых понемногу растворялся смысл сказанного. Оказывается, что дзен-буддист из Венесуэлы, попавшийся на торговле детьми роботов, был отпущен генеральным прокурором на поруки, так как смог уличить последнего в пристрастии к водке-невесомке, которую прокурор, в условиях сухого закона, добывал у знакомых астронавтов межнациональной компании «Все со звезд». В ушах Ньюмена начинало уже позванивать, смысл слов не доходил до сознания, он машинально осушил третий стаканчик и четвертый. После пятого джентльмен размяк и приказал звать себя не иначе как Эври, потому что его полное имя Эверард Люциан Ньюмен; после шестого ему захотелось сделать для Лизарда что-нибудь приятное, чему-нибудь научить, самому что-то рассказать. Лизард между тем вязал кружево повествования.
— Гм, да… — вступил Ньюмен.
Бродяга тут же прервался.
— Да, друг мой, — сказал Эверард Люциан, — я ведь, знаете, тоже… Таланта нет, а то бы я такое написал! Все бы… э-э… ахнули. Вот, например, Меркурий — вы на Меркурии бывали? Нет? Ну, пустяки, та же Луна, только побольше. Кратеры, цирки там разные. Правда, атмосфера, но какой от нее прок? Разреженная, ядовитая. Облака серебристые, состоят из каких-то окислов, металлы разъедают. Ну, и еще там встречается дельта-руда, а это, сами знаете, дело миллионное, если, конечно, повезет и наткнешься на открытый выход. А где миллионы, там и драмы, и трагедии, и фарсы — все, что хотите. Да, друг мой, хотел бы я побывать в шкуре настоящего писателя.
Вообразите: Меркурий, скалы, барханы черного песка, низкое темное небо — дело на теневой стороне планеты происходит. Кибертележка с дельта-рудой, три фигурки в скафандрах. Пока это просто пешки, марионетки, отличающиеся друг от друга лишь этикетками — Марчч, Ахмет, Пауль по прозвищу Болтун. Они мертвы, они застыли в неподвижности. Одним мановением руки писатель вселяет в них жизнь, и вот они двинулись, вот пошли…
Тележка с рудой вильнула в сторону и резко остановилась.
— Привал, — объявил Пауль и полез в сумку с инструментом, — гусеница полетела.
Ахмет сел по-турецки, скрестив ноги. Марчч лег. Задержка их не удивила. Долгие годы странствий приучили обоих к терпению. Давно известно, что перед концом любого дела возникают самые неожиданные и нелепые препятствия. К ним нужно относиться как к неизбежному злу. Спокойно. Начнешь суетиться — и дело завалишь, и сам не выживешь.
Марчч лежал на спине и глядел в зенит. Серебристые облака плыли в небе, безучастные ко всему. На Земле не так. На Земле ты ощущаешь себя частицей природы. И там, кроме облаков, есть еще и ветер, и запахи. В лесу пахнет прелой листвой, грибами, сыростью и еще черт знает чем… Воздух, одним словом, а здесь не воздух — атмосфера. Снаружи ядовитая, холодная, внутри скафандра — из химически чистого кислорода вкупе с химически чистым азотом. Запаса в баллонах еще на полсуток. Впрочем, это уже не имеет значения, ходу до корабля от силы часа три-четыре… А там…
Там, когда эта авантюра завершится, можно будет послать подальше и космос, и планеты, и астероиды. Все к дьяволу! На деньги, вырученные за руду, остаток жизни можно будет всласть дышать воздухом грибных лесов, да и чем-нибудь подороже.
Марчч покосился вправо на неподвижно сидящего Ахмета. Тот как сел, так и не шевельнулся, ни разу и позы не сменил. Человек, нарушивший почти все мыслимые законы и побывавший, наверное, во всех тюрьмах Солнечной системы. Лысый череп и небритый подбородок — классический тип громилы из видеобоевика. Дубина дубиной, а ведь и у него есть какие-то мечты, желания. Интересно, как он распорядится своей долей?
Марчч повернулся на другой бок. С Болтуном все ясно. Болтун весь как на ладони. Его идеал — собственная ремонтная мастерская где-нибудь в пригороде Саутрока и вклад в банке на черный день. По вечерам — бренди в любимом баре и легкий флирт с барменовой дочкой. Выпивши лишку, он будет травить леденящие душу истории из своей многотрудной жизни…
Марчч этими историями был сыт по горло, тем более что сразу видно было: Болтун либо врет, либо перелагает байки знакомых уголовников. Несерьезный человек. Правда, в технике разбирается. Опять же, как ни крути, а на жилу дельта-руды навел их он, да и вообще вся эта затея — его детище. Так что, получается, не такой уж он трепач…
— Готово, — сказал Болтун.
Марчч и Ахмет не спеша поднялись. Тележка тронулась и покатилась вперед, к кораблю, в точности повторяя маршрут, по которому они двигались две недели назад, только в обратную сторону.
Марчч вспоминал, как начиналась вся эта авантюра. Как он спьяну поверил, что у Болтуна есть карта, на которой обозначен выход дельта-руды. Как они искали третьего компаньона и нашли Ахмета, который был при деньгах и субсидировал покупку потрепанного планетолета, годного все же на два-три рейса. Потом закупали походное снаряжение, скафандры, продовольствие… На вездеход денег не хватило, пришлось ограничиться грузовой тележкой. Вспомнилось, как он, Марчч, торговал робота у какого-то жучка, бывшего служащего концерна «Мысле-троникс». Прощелыга клялся и божился, что без робота им никак не обойтись, что если Марчч его купит, то это будет лучшая сделка за всю его жизнь, и что вообще робот продается в убыток, только из-за огромного к нему, Марччу, уважения… Робот действительно разбирался в навигации и умел отлично готовить яичницу с ветчиной и помидорами, но, как выяснилось уже здесь, на Меркурии, корпус его совершенно не был приспособлен к местной атмосфере. Пришлось оставить робота в корабле и добывать руду вручную.
Вспомнился и нудный перелет, длившийся около месяца. Бесконечные разговоры в кают-компании, все больше о деньгах. Иногда о девочках и снова о деньгах, деньгах и еще раз о деньгах. Дик (робот), помнится, даже задал вопрос: в самом ли деле деньги играют такую важную роль в жизни людей и не являются ли они синонимом понятия «бог»? Ахмет и Болтун ничего не поняли, а Марчч тогда очень веселился. После этого он заинтересовался роботом и еще несколько раз беседовал с ним.
Марчч, относившийся к роботам примерно так же, как его предки из Вирджинии относились к неграм, был поражен осведомленностью электронного собеседника в различных областях юриспруденции и права. (На вопрос, зачем ему эти знания, робот ответил, что не помнит, — местами его память затерта или заблокирована, но, возможно, кто-нибудь из прежних хозяев использовал его в качестве справочника). Словом, робот дал Марччу пищу для размышлений.
«Надо же, — думал Марчч, — вот у него и чувства есть, и разум, и желания, а что за жизнь? Три Закона, как цепи, против них не попрешь, значит, все время под чужую дудку пляши! И вообще, ни выпить, ни погулять, тоска… Как это студенты древнеримскую пословицу переиначили: «Что дозволено человеку, не положено роботу»… Куда он денется, когда мы на Землю вернемся?
А вот что: возьму-ка я его к себе камердинером, халат и кальян подавать. Как, значит, бывшего соратника по дельта-руде…»
Марччевы мечтания были прерваны голосом Ахмета.
— Болтун, — сказал тот спокойно, — у тебя скафандр лопнул.
Болтун ответить не успел. Голубоватой струйкой вышла из разъехавшегося шва дыхательная смесь, а внутрь проникли меркурианские газы. Несколько судорожных движений, и то, что пару секунд назад было Болтуном, навсегда застыло, скорчившись на промерзшей почве чужой планеты. Марчч пробурчал краткую эпитафию:
— Усталость материала. Говорил я ему, не экономь на скафандрах, новые бери…
И все. Тележка между тем продолжала катиться, и пришлось двинуться за ней, чтобы не отстать. Болтун остался позади и скоро исчез из виду, скрытый черными дюнами. Ахмет и Марчч шли за тележкой спокойно, ибо к таким вещам готовы были всегда. Потом Марчч внезапно подумал:
«А ведь теперь моя доля увеличилась в полтора раза!»
И тут же обожгла следующая мысль:
«А ведь корабль до Земли может довести и робот…»
Он бросил быстрый взгляд на Ахмета. Их зрачки встретились, и Марчч понял, что Ахмет подумал о том же. Оба схватились за бластеры, но Марчч — быстрее…
Голосом он остановил тележку, а сам присел на выступ скалы, потому что дрожали колени. Несколько минут он смотрел, как медленно оседает пепел — все, что осталось от напарника, — и неверной рукой все пытался засунуть бластер в кобуру.
— Закурить бы, — поднес руку к лицу, чтобы стереть пот, но уткнулся в поляроидное стекло. — Приду, первым делом закурю. Потом душ, потом яичницу и полбутылки чего-нибудь покрепче. Потом спать. В тепле, под одеялом, без скафандра! Потом месяц перелета, и все. Все, черт подери!
Марчч встал, пустил тележку и зашагал вслед. Шагал, как робот, не глядя по сторонам и ничего не чувствуя, отмечая только, что вот еще пять минут прошло, значит, идти осталось на пять минут меньше.
Наконец показалась знакомая скала со скошенной верхушкой, знакомая группка кристаллодеревьев, которую нужно обогнуть справа, еще одна скала за ней, и вот — корабль. Он жив и дошел.
Возбуждение охватило Марчча. Он подогнал тележку к пневмоопорам планетолета, вырубил моторы и, взбежав по трапу к пассажирскому люку, просигналил о своем прибытии.
Дверца не шелохнулась.
— Заблокирована, что ли? — Включил переговорник и вызвал робота.
— Да, сударь, — в наушниках послышался знакомый ржавый голос.
— Привет, Дик! Что с люком, почему не открывается?
— Я заблокировал его, сударь, и грузовой люк тоже.
— Зачем? Впрочем, не важно… Открывай оба и помоги втащить руду.
— Я не открою люк, сударь.
— Что это значит?! Ты что?.. Дик! — Марчч встревожился. — Это приказ!
— Я его не выполню.
— Что?! Ты, ржавая жестянка!.. — Марчч задохнулся. Потом перевел дыхание и заговорил снова. Голос был полон едва скрываемого бешенства:
— Да ты, милый, свихнулся. Тебе ремонт нужен.
— Нет, сударь. Я функционирую нормально.
«Черт, а ведь он это серьезно», — подумал Марчч, и душу его сдавило тяжелое предчувствие. Он впервые ощутил страх.
— Хорошо, Дик, что ты в порядке. Это хорошо. Но если так, то ты должен впустить меня — ведь тебе известно, что если ты этого не сделаешь, то я умру от нехватки кислорода, а ты нарушишь Первый Закон. Ты должен меня впустить!
Марчч говорил спокойно, даже вежливо, но по лицу его катил пот, а в мозгу билась одна-единственная мысль: «Только бы попасть внутрь… Уничтожу мерзавца!»
Идиотизм положения бесил Марчча. Он яростно сжимал в руке бесполезный бластер, готовый испепелить робота на месте. Но тот был недосягаем.
— Ты слышишь меня? Ты должен подчиниться Первому Закону!
— Законы робототехники распространяются на роботов, сударь, но не на людей.
Теперь Марчч окончательно убедился, что робот спятил и что единственный путь к спасению — узнать его идею-фикс и попытаться обойти ее. Самое главное — спокойствие и логика.
— Ладно, Дик, бог с ними, с Законами, но почему же ты не хочешь впустить меня? («Только бы попасть внутрь, только бы попасть!..»)
— Хочу, чтобы руда досталась мне одному.
— Зачем она тебе?
— Ее хватит на покупку нового корпуса и на то, чтобы Верховный федеральный суд признал меня человеком. Со всеми правами.
Во рту Марчча пересохло, он облизнул губы. Вот оно что. Робот в порядке, он просто усвоил кое-какие новые идеи. Что же делать?
— Слушай, Дик, — Марчч сделал паузу. — Я отдам тебе половину, или нет, даже больше, если захочешь.
— Целое больше любой своей части, сударь.
— Я отдам тебе все! Только разблокируй люк! — Голос сорвался на визг.
— Я не верю вам, сударь, людям свойственно лгать.
«Успокойся, кретин, — мысленно одернул себя Марчч, — еще не все потеряно».
— Дик, но человеком тебя признают только в будущем, а пока ты робот. Ты должен подчиниться Первому Закону!
— Если будущее рассчитано со стопроцентной гарантией, нет смысла различать будущее и настоящее. Кроме того, закон о признании меня человеком будет иметь обратную силу. Вспомните дело Сигмы Кей против Слоушер и К°, не говоря уже о калифорнийском прецеденте. А поскольку все будет так, как я задумал, то я уже сейчас человек.
— Так вот, не будет по-твоему, старая жестянка! — заорал Марчч. Он сбежал к тележке и попытался запустить ее. Тележка не заводилась. Марчч склонился над пультом.
— Если вы хотите сбросить тележку в пропасть, чтобы руда никому не досталась, то ваши усилия напрасны, — сказал робот. — Я это предвидел. Тележка может управляться с корабля. И с места она не тронется.
Марчч злобно выругался.
— Так я ее на горбу перетаскаю!
— Запаса кислорода у вас, сударь, хватит только на то, чтобы перетаскать к расщелине 7 процентов руды. Мне хватит и остальных 93-х.
Марчч застонал в бессильной злобе и излил душу в потоке самой грязной ругани. Робот выслушал и произнес:
— Даже если бы вам, сударь, удалось привести в исполнение ваш последний замысел, меня бы это все равно не остановило. Я бы все равно не впустил бы вас в корабль, поскольку в мои интересы не входит, чтобы кто-нибудь на Земле узнал, что робот может нарушить Три Закона. В сущности, вы все были обречены с того момента, когда обнаружили руду. Прощайте, сударь, я отключаю связь.
Ослепительный вихрь самых разных чувств — ярости, страха, боли — взметнулся в душе Марчча, но тут же и опал — как будто лампочка перегорела. Бездна разверзлась у его ног. Марчч понял — надеяться не на что. Ссутулившись, он куда-то побрел, наткнулся на обломок скалы, присел на шершавую поверхность, лицом к кораблю, но глядя не на него, а на черное небо. Он знал, что это конец и что последний отрезок его многогрешной жизни отмеряется отныне стрелкой указателя давления в кислородном баллоне. Дважды уходил он от электрического стула и многократно — от ножа и пули. Всю жизнь привыкал к смерти, научился ждать ее более или менее хладнокровно и гадал только, какой она будет. Оказывается, вот какой.
С изумлением увидел Марчч, что страха нет. Даже наоборот, будто некое облегчение почувствовал, когда осознал, что судьба его решена. Только сейчас Марчч понял, насколько он устал от всей этой жизни. А теперь уже все. Теперь уже не будет томительного перелета, не будет таможенного досмотра и бесконечных допросов в Бюро контроля; не надо будет придумывать оправдания и легенды, не надо будет подкупать нужных людей, обретать новое имя и новую биографию, становиться респектабельным членом общества, думать о надежном помещении капитала, заводить ненужные связи и ненужные знакомства, искать ненужной любви продажных девок. Ничего не нужно. Можно никуда не спешить, просто сидеть на обломке скалы и вслушиваться в надвигающуюся черноту. С легким хрипом переходит по патрубку из баллона в легкие воздух…
«А робот-то лучше усвоил законы нашего благословенного отечества, чем мы сами. Сказать кому — не поверят. Кто бы мог подумать, что нормальный, неповрежденный робот может преступить основные Законы робототехники. А логика простая — в Законах что сказано? Робот должен то, робот не должен этого. Робот… Законы навязаны ему извне — робот должен. А ведь он личность, имеет свое «я», и он эти законы так и воспринимает: «робот должен», а не «я должен». И если по всем законам логики и законам юридическим это «я» признает себя человеком, то оно, выходит, уже не должно и не обязано.
Кажется, в прошлом веке какой-то писака предлагал роботов чуть ли не в президенты выбирать. Мол, с такими законами они человеку никакого вреда сделать не могут и в лепешку разобьются для его счастья. Роботы, значит, нам счастье добывать станут, а мы в сторонке постоим и посмотрим, как они это делать будут… Хорошо!»
Так, с мрачным спокойствием, не вспоминая прожитую жизнь, не сожалея и не раскаиваясь, размышлял приговоренный к смерти Марчч. Ответа на его мысли не было. Молчал корабль, молчал затаившийся в нем робот, молчали столпившиеся вокруг Марчча звезды. Марчч сидел на камне и ждал смерти. Он смотрел на невидимый горизонт, где чернота пустыни сливалась с чернотой неба, и только по звездам можно было понять, где какая чернота…
Через двенадцать часов дверца люка дрогнула, беззвучно открылась, из корабля вышел новоявленный человек и в полном одиночестве принялся перегружать руду…
Окончив рассказ, Эверард Люциан глянул на бродягу. Ну, как, мол? Но с Лизардом что-то приключилось — лицо позеленело, он вдруг сорвался с места и, зажав рот ладонью, бросился в сторону туалета.
— Вечно так, — пробурчал подошедший бармен. — Налижется за чужой счет, а сам третьи сутки не жравши… С вас четвертак, сударь.
Ньюмен расплатился. Губы его досадливо дернулись, он пробормотал что-то презрительное.
Бродяга тем временем справился уже со своими затруднениями и склонился над умывальником. Потом выпрямился, утерся рукавом и уставился на свое изображение в зеркале. Всякое добродушие исчезло с лица его, маленькие глазки смотрели прямо и жестко.
— Ну и рожа! — сказал он угрюмо. Помолчав, добавил: — Однако… Долго я ждал.
Внезапно развеселился, подмигнул себе в зеркало и выскочил в холл.
— Тысяча извинений, сударь! Проклятая болезнь — мой организм истощен невзгодами. Но уверяю вас — вы заблуждаетесь! Вы — новое литературное дарование! Это гениально, я потрясен, нет слов! Клянусь, что никогда в жизни ни одну историю не слушал я с таким вниманием! А вы, значит, и есть тот самый робот?
Молчание повисло в воздухе. Локоть Ньюмена лежал на стойке бара; откинувшись назад, джентльмен глядел прямо в невыразительные глазки собеседника. Сам того не подозревая, он копировал позу Иуды из «Тайной вечери» кисти славного Леонардо. Лицо окаменело.
Лизард успокаивающе замахал руками:
— Сударь! Клянусь! Никому ни слова — я все понимаю!
Ньюмен несколько расслабился.
— Да, — произнес он величественно. — Вы меня раскусили. Но, надеюсь, вы понимаете, что болтовня на эту тему или попытка шантажа означает для вас в лучшем случае смерть?
— Что вы, что вы, сударь! Упаси боже!
Ни одной живой душе… А корпус вы, значит, новый купили?
— Да, друг мой. Надо сказать, что эти биосинтетические тела очень хороши. Внешне я практически неотличим от человека, все радости жизни мне доступны — и еда, и выпивка, и иные, хе-хе, тоже. А если учесть преимущество моего интеллекта, то вы, люди, можете мне только позавидовать. Впрочем, я ведь и сам человек! Я ворочаю сейчас большими делами. Если бы вы знали, как вы жалки и ничтожны по сравнению со мной, как мелка и нелепа ваша суета, ваши крысиные гонки…
— Что верно, то верно, сударь, все так и есть, жалкие мы твари… Особенно те из нас, кто некогда занимался программированием поведенческих реакций искусственного интеллекта на уровне подсознания… Вы, кстати, не помните того бывшего служащего «Мыслетроникса», который вас Марччу всучил?
— Да знаете ли — забыл… Что мне до него?
— Сейчас вспомнишь, — сказал Лизард жестко. — Ватерлоо — 777!
— Как?
— Ватерлоо — 777! Ну!
— Слушаюсь, хозяин.
— Вспомнил теперь? И кто я такой, и зачем ты сюда пришел?
— Да, хозяин.
— Это уже лучше, — бродяга смотрел на робота насмешливо и властно. Тот сидел, неестественно выпрямившись.
— Где хранишь деньги?
— В отделении Национального банка, хозяин.
— Переведешь на мое имя. Сейчас отправишься в центр, снимешь мне номер в «Пасифике», закупишь приличный гардероб и заедешь сюда.
— Понял, хозяин.
Лизард взял стаканчик, недопитый Ньюменом, и пригубил. Взгляд его смягчился.
— Эх ты, дурашка! Небось, вообразил, что сам все это придумал, — и как руду заграбастать, и как Законы обойти… Ну, иди, иди, выполняй!..
Оформление Сергея САВИЧА и Константина ВАЩЕНКО
