Повесть

Небесный Спаситель уже явился!

Неограниченная власть над природой, ненасытная жажда потребления, немыслимая свобода нравов, утрата истинной веры, алкоголизм и наркомания, всеобщая алчность и равнодушие — вот испытания, ниспосланные роду человеческому.

Грядет день Страшного суда!

Планета Земля, колыбель греха и обитель Сатаны, будет обращена в прах, и каждый узнает тогда меру своих деяний. Лишь избранные предстанут перед светлым ликом Господа.

Спасение может даровать только «Заоблачный храм»!

Из воззвания совета учредителей религиозно-общественной организации

«Заоблачный храм», 2048 г.

…Следует учитывать, что пожертвование в пользу «Храма» всего движимого и недвижимого имущества является обязательным условием посвящения. При этом преимущество должно отдаваться трудоспособным, здоровым лицам мужского пола, возраст которых гарантирует целесообразность проведения геронтологической операции…

…Необходимо с максимальным тактом объяснять всем новообращенным, что природа человека остается греховной и поэтому истинное спасение невозможно без такого атрибута Царства Божьего как ад. Непродолжительное и добровольное пребывание в аду является непременным условием личного искупления и служит промежуточной ступенью подготовки к вечной жизни в раю. Предположительное местонахождение ада — Меркурий, Венера; рая — Марс, спутники Юпитера, пояс астероидов…

Выдержки из секретной инструкции

всем филиалам и региональным пред-

ставительствам «Заоблачного храма», 2049 г.

Ряд государств и неправительственных организаций представили в Комиссию ООН по правам человека документ, требующий немедленного расследования деятельности реакционной клерикальной организации «Заоблачный храм». Не исключено, что этот вопрос может быть вынесен на обсуждение ближайшего заседания Совета Безопасности.

Пресс-бюллетень ООН, май 2056 г.

Комитет ООН по использованию космического пространства в мирных целях заявил протест по поводу противоправных действий организации «Заоблачный храм», продолжающей несанкционированное строительство жилья и космодромов на планетах Солнечной системы.

Пресс-бюллетень ООН, январь 2058 г.

Из хорошо информированных источников стало известно, что связь с поселенцами «Заоблачного храма» на Венере отсутствует. Два космических корабля, посланных к этой планете с интервалом в три месяца, бесследно исчезли. Число членов «Заоблачного храма», в свое время покинувших Землю, не поддается точной оценке.

«Обсерваторе романо», № 89, 2060 г.

Грохот раздался после полуночи, когда бодрствовала только дежурная смена. Палубы и стены Компаунда задрожали. Он сдвинулся с места и медленно пополз вверх по склону, вспарывая почву на десятки метров вглубь и сминая на своем пути скалы. В переполненных жилых секциях, в коридорах, оранжереях и ангарах проснулись тысячи людей. Скользя в полной темноте по все более и более наклонявшимся поверхностям палуб, они проклинали все на свете и пытались поудобнее устроить свои надувные матрасы и раскладушки. В вентиляционном колодце сорвался один из огромных кондиционеров и полетел вниз, давя и калеча тех, кто устроился на ночлег в прохладе воздухозаборных каналов.

Скрипя и сотрясаясь, Компаунд забирался все выше и выше по одному из пологих склонов хребта Ариадны, он держал курс параллельно условной линии, вот уже более полувека именуемой слепой глиссадой. Это был наиболее безопасный, а возможно, и единственный путь, которым космические корабли могли достичь поверхности Венеры. Входя в верхние слои атмосферы над плато Иштар, где на высочайших пиках Макферсоновых гор были установлены радиомаяки, корабли постепенно снижались, чтобы в случае удачи сесть в долине Эрминии, недалеко от Южного полюса. Коридор шириной примерно в двести и длиной в четыреста километров был усеян обломками космических аппаратов, первые из которых представляли собой беспилотные зонды, а последние — огромные лайнеры.

Обломки космической техники, химически богатая атмосфера Венеры, минералы, да еще совершеннейшая регенерационная система, способная утилизировать каждый грамм отходов, служили основой существования людей, населявших Компаунд…

В туалете Хромой нарочно замешкался и, когда все обитатели секции выстроились в очередь, отстал от своей десятки. Каждая следующая десятка старалась вытолкать чужака назад, и вскоре он оказался в самом конце. Это и было ему нужно. Доктор, как всегда, явился последним. Вечно заспанный и взлохмаченный, он сначала сунулся вперед, но вскоре оказался рядом с Хромым.

— Погодите, вы меня еще вспомните! — крикнул он кому-то, отпихнул Хромого плечом и встал впереди него. — Может, думаете, я такой же, как вы? Да я за свою жизнь ну хоть бы на столечко нагрешил! — Доктор показал кончик указательного пальца. — Как я жил! Случай, дикий случай виноват в том, что я оказался здесь! Случай и мое доброе сердце. Но вскоре я буду в раю, на Марсе! Там, где мне предназначено было находиться с самого начала. В прошлый раз меня чуть не включили в десятку исправившихся. Недолго мне осталось глядеть на ваши богопротивные рожи!

Люди в очереди молчали, не обращая на Доктора внимания.

Некоторые покуривали в кулак, другие прикладывались к баллончикам с кислородом — воздух здесь, как и во всех подсобных помещениях, был такой, чтобы только-только не задохнуться. Басни Доктора большинство слышали уже десятки раз. Он жил в Компаунде очень давно, прибыв, вероятно, еще с одной из первых партий и, хотя в крупные шишки не выбился, имел все же кое-какие привилегии. У него часто водились табак, наркотики и даже спиртное. Занимался он и некоторыми другими делишками, о чем Хромой совершенно случайно узнал на прошлой неделе.

Когда в очереди осталось всего несколько человек и Доктор прекратил наконец свое карканье, Хромой тихо сказал ему в затылок:

— Мне нужна ваша помощь. Я хочу, чтобы вы помогли мне избавиться от одной штуки, — Хромой слегка похлопал себя по левому боку, где у него, как у любого другого обитателя Компаунда, была зашита под кожей «пиликалка» — миниатюрный генератор радиоимпульсов. С его помощью не составляло труда отыскать и опознать на поверхности Венеры человека, или же в крайнем случае его останки.

— Наглец! — прошипел Доктор. — Ты посмел сказать мне такое?..

— Я слышал, как вы договаривались с одним парнем из второго моноблока. Дней пять назад. В тупике под криогенной палубой.

— Ты рехнулся?

— Не бойтесь, я заплачу!

— Да что у тебя может быть, желторотый?

— Кислород, к примеру. Большой баллон.

— Из-за баллона кислорода я буду рисковать! За такое и трех мало!

— У меня всего четыре. Я экономил кислород целый год.

— Убежать, значит, захотел, дурашка? Куда же ты денешься? Это же ведь Венера, а не пляж в Ницце! Ты десять раз задохнешься, прежде чем найдешь сколько-нибудь исправный корабль.

— Мне нужно избавиться от «пиликалки».

— Два баллона.

— Я же вам объяснил, что у меня нет лишнего кислорода.

— Достань где-нибудь. Одолжи. Укради.

Утренняя служба была мероприятием ежедневным, строго обязательным (больных и умирающих доставляли на носилках), но отнюдь не рутинным. Одновременно — и хорошо поставленный спектакль, и вольная импровизация, в которой мог принять участие любой из присутствующих. Сам пресвитер, личность почти что легендарная, никогда не появлялся на этих мрачных мистериях, но его дух незримо витал над толпами обитателей второго моноблока, собранных в огромном, душном и плохо освещенном эллинге, пустовавшем с тем самых времен, когда приписанный к нему ракетобот бесследно исчез среди каменных лабиринтов каньона Химеры.

Когда построение, сверка, перекличка, подсчет живых и мертвых душ, наконец, закончились, под потолком вспыхнуло несколько десятков прожекторов. Все разом умолкли, выровнялись в рядах и подтянулись. В проходе между шеренгами появилась высокая изломанная фигура, освещенная столбом мерцающего фиолетового света. Как и обычно, дежурный проповедник был одет в черный костюм-трико, черную маску и такие же перчатки.

Движения его напоминали судорожный танец. Он то семенил то замирал, словно прислушиваясь к чему-то, то вприпрыжку возвращался обратно. Несколько прожекторных лучей метались впереди него, вырывая из мрака бледные и напряженные лица.

— Грешники! — вдруг завопил — проповедник, вскидывая вверх руки со странно удлиненными, поблескивающими металлом пальцами. — Мы грешники! Мы мразь! Мы прах!

Тысячи глоток подхватили этот крик, и он, грохоча, заметался под высокими сводами эллинга. Одни, как и Хромой, все время ощущавший на себе чьи-то пристальные оценивающие взгляды, орали во все горло, другие беззвучно разевали рты, а третьи лишь снисходительно улыбались. Черная фигура металась в круге мертвенно-синего света. Она то падала, сжимаясь в комок, то вновь вздымалась над людским скопищем, неправдоподобно длинная и костлявая.

— Мы мразь! Мы черви! Мы пыль у ног Всевышнего! Кто дал нам жизнь?

— Он, Всевышний! — заорали шеренги.

— Кто дал нам хлеб?

— Он, Всевышний!

— Кто дал нам благодать?

— Он, Всевышний!

— Хвала ему! Хвала Всевышнему!

Внезапно проповедник умолк, резко перегнувшись назад и заломив руки, затем стремительно распрямился и, сделав серию плавных балетных прыжков, остановился возле какого-то жалкого плюгавого человечишки. Все уже молчали, лишь один этот несчастный, на котором сразу скрестились лучи прожекторов, продолжал кричать, выпучив глаза и напрягая шейные жилы: «Хвала! Хвала!»

— Замолчи! — зловещим шепотом приказал ему проповедник, — Твой слова лживы! Твоя душа грязна! Ты не любишь Всевышнего!

— Простите, святой отец! Я ни в чем не виноват! Простите! — человечек упал на колени. Стоявшие рядом с ним медленно расступились, словно остерегаясь заразы.

— Всевышний милостив! Он простит тебя! — в голосе проповедника слышались неподдельная боль и сострадание. — Покайся, несчастный!

Всего на мгновение проповедник припал к рыдавшему человечку, обвил его длинными тонкими руками и тут же отпрянул. Хромой, через плечо наблюдавший за этой сценой, отвел взгляд и утер с лица пот. К чужой смерти он уже почти привык, а вот с собственным страхом справиться не мог.

Когда наступило время завтрака, Компаунд еще понемногу грохотал и сотрясался, но наклон палуб заметно уменьшился, и наконец Компаунд совсем остановился. Возле дверей столовой, как всегда, образовалась свалка. Первая смена еще не закончила трапезу, а вторая уже орала, улюлюкала и стучала ногами в коридоре. Дежурные доложили об этом на центральный распределительный пост, и подача кислорода в герметично закупоренный коридор сразу прекратилась. Все моментально успокоились, лишь ругались сиплыми голосами да, как рыбы, хватали ртом воздух.

В столовой Хромой проглотил таблетку поливитаминов, съел пахнущий аммиаком слизистый комок холодной белковой каши и получил кружку воды. Эту воду разрешалось брать с собой, чтобы выпить позднее или заварить на ней чай, но Хромой одним глотком осушил кружку и торопливо пошел вниз — туда, где на нулевой палубе первого моноблока формировались и снаряжались рабочие бригады.

В огромном, непривычно ярко освещенном помещении, сплошь забитом потными, злыми людьми, Хромой не без труда отыскал бригадира четвертого моноблока. Это был худой и жилистый, совершенно седой человек. По его лицу Хромой понял, что можно договориться.

— Возьмите меня на работу, — сказал он.

Бригадир оторвался от списка, который держал в руках, и внимательно осмотрел Хромого.

— Выходил уже?

— Нет.

— Э-э, такие работники нам не нужны!

— Я астронавт. И на Венере высаживался раз десять. Да и пострашнее планеты видел!

— А что у тебя с ногой?

— Раздробило сустав. Но сейчас все в порядке.

— Присядь. Еще раз… Скафандр, допустим, я для тебя найду, — задумчиво сказал бригадир. — А вот кислород…

— Кислород у меня есть… Три баллона.

— Один отдашь мне. Вроде как аванс.

— Согласен.

— Баллон принесешь сейчас же. И поворачивайся! Я внесу тебя в список следующей партии. Паек получишь после работы.

Спустя минут двадцать, когда все формальности были завершены, кран-балка доставила со склада скафандр — огромную титановую бочку с крохотным иллюминатором спереди. Из бочки торчали три пары могучих конечностей, верхняя из которых служила манипуляторами, а две нижние выполняли функции ног. Когда-то серебристо-сверкающая, зеркальная поверхность скафандра была сплошь покрыта царапинами, вмятинами и следами сварки.

— Раньше, наверное, у тебя скорлупа получше была, — усмехнулся бригадир. — Но ничего. Здесь и это сойдет. Что брать — знаешь?

— Знаю.

— Вот такие камни тоже, — бригадир показал на обломок светло-серого кристалла, формой похожего на огромную снежинку, — Когда вернешься, не торопись выходить из шлюза. Я тебя встречу. Посмотрим твою добычу. С контролером я договорюсь.

Скафандр был устаревшего образца, весил не меньше тонны и давно не использовался по назначению. Хромой с трудом устроился в тесном внутреннем пространстве, засунул руки и ноги в гнезда панели биоуправления и теперь дожидался, пока кряхтевший над ним бригадир закончит соединять многочисленные разъемы системы жизнеобеспечения.

— Проверь руки! — крикнул бригадир. — Так, хорошо! Теперь ноги!.. Годится! Пошел на дефектоскопию!

Хромой напряг мышцы ног, так, словно хотел сделать шаг — сервомоторы заскрипели, сгибая сочленения металлических конечностей, и скафандр, медленно, по-паучьи переступая, двинулся вперед. Процедура дефектоскопии заняла не больше минуты.

Как только Хромой вошел в шлюзовую камеру, свет в ней погас, а за спиной лязгнула герметическая заслонка, сразу отделившая его от маленького человеческого мирка, заброшенного в кромешный венерианский ад. Все вокруг завыло, завибрировало, и Хромому показалось, что на него обрушилась снежная лавина. Это в шлюзовую камеру ворвался воздух Венеры, сжатый чудовищным давлением почти до плотности воды.

Хромой включил головной прожектор и сквозь стремительно летящие черные хлопья пошел вперед — сначала по твердому трапу, а затем — по неровной и рыхлой почве. Свет мощного прожектора бессильно терялся во мраке, более густом, чем мрак глубоководных океанских впадин. Долгая ночь не могла остудить песок и камни, раскаленные до температуры кузнечного горна. Все, что могло здесь сгореть, расплавиться или испариться — сгорело, расплавилось и испарилось миллионы лет назад.

Ноги сами собой сгибались и разгибались, передавая команды механизмам, и уже не нужно было заранее обдумывать каждый шаг. На ровных участках Хромой включал автоматическое управление, давая себе отдых. Пройдя несколько тысяч шагов, он остановился и посмотрел в ту сторону, где остался Компаунд.

Хромой был сейчас совершенно один во мраке чужой планеты, и ничто, кроме зашитой под лопаткой «пиликалки», не связывало его больше с ненавистным миром Компаунда — миром тоски, отчаяния и одиночества. Впервые за последние пять лет не оставлявшее его даже во сне чувство полнейшей человеческой несостоятельности, отупляющее ощущение умственной и физической деградации исчезло.

Ночью «матрасы» появляются внезапно. Еле различимое пятно света, венчавшее купол Компаунда, вдруг пропало и спустя секунд пять-шесть появилось снова. Случайностей на Венере не бывает, случайности могут быть на Земле или на марсианских курортах. Поэтому Хромой, не мешкая, двинулся прочь. Верхняя часть скафандра вращалась наподобие танковой башни, и через каждые полсотни шагов он обшаривал светом прожектора пространство позади себя.

Хромому уже приходилось наблюдать нападение «матрасов», и всякий раз удивляло полное отсутствие логики в их действиях. Никогда нельзя было предсказать, какую цель они выберут — ближайшую или, наоборот, самую дальнюю, одиноко стоящего человека или тесно сбившуюся группу. «Матрасы» не реагировали ни на свет, ни на производимый человеком шум, ни тем более на его запах. Оставалось загадкой, каким способом они выслеживают людей и зачем вообще это им нужно.

Хромой двигался по широкой дуге, стараясь не слишком удаляться от Компаунда. Он уже решил было, что избежал погони, когда метрах в тридцати позади себя, почти на пределе дальности света прожектора, увидел что-то темное, плоское, медленно шевелящееся, похожее скорее даже не на матрас, а на огромное одеяло с рваными и разлохмаченными краями. «Матрас» медленно плыл в густой атмосфере, едва касаясь почвы. Размеры его с такого расстояния определить было трудно, но, без сомнения, это был крупный, достаточно зрелый экземпляр — неутомимый преследователь и беспощадный противник. Даже если бы у Хромого и имелось какое-нибудь оружие, причинить вред этому небелковому порождению стоатмосферного давления и пятисотградусной температуры было практически невозможно. Не отличавшийся спринтерскими качествами, «матрас» мог преследовать жертву многие сутки подряд и лишь приблизившись к ней на расстояние трех-пяти шагов атаковал с неуловимой для глаза стремительностью.

Оборачиваясь назад, Хромой каждый раз убеждался, что разделяющее их расстояние постепенно сокращается. Стараясь не поддаваться панике, он бежал, обходя крутые подъемы и переключаясь где только можно на автоматический режим. На исходе третьего часа погони Хромой заметил слева от себя достаточно узкую извилистую борозду. Она была мелковата, разве что по пояс ему, но дальше, похоже, углублялась.

«Может, я топчу собственную могилу», — подумал Хромой, спускаясь в борозду.

«Матрас» был в десяти метрах, когда каменные брустверы почти достигли верха скафандра.

«Матрас» был в пяти метрах и вот-вот должен был броситься в атаку, когда Хромой, не закончив последнего шага, упал.

Почва содрогнулась, как от близкого разрыва тяжелого снаряда. По скафандру застучали камни. Борозда наполнилась пылью. Это «матрас» с разгона накрыл то место, где только что торчала упрятанная в титановую броню голова Хромого…

…Почти семь часов, перетирая в песок камни, «матрас» ворочался над ним.

Когда Хромой наконец с великим трудом откопал себя и выполз наверх, манометр его кислородного баллона показывал меньше половины первоначального давления. Произведя в уме несложный расчет, Хромой понял, что даже если удастся найти следы, по которым он сюда пришел, — даже в этом идеальном случае баллон опустеет еще на дальних подступах к Компаунду. А учитывая то, что венерианский ветер слизывает следы точно так же, как это делает морская вода на пляже, можно было предположить, что на возвращение понадобится гораздо больше времени.

…Он потерял счет холмам, через которые перевалил, и застывшим лавовым потокам, которые пришлось обойти стороной. Иногда он сразу узнавал места, где уже пробегал, спасаясь от «матраса», иногда же, сбившись с дороги, долго блуждал на одном месте. В тесной седловине между двумя извергавшимися вулканами его чуть не раздавила упавшая рядом вулканическая бомба. Нестерпимо хотелось пить, и временами, теряя над собой контроль, Хромой принимался лизать прохладную поверхность иллюминатора. Мышцы ног по-прежнему работали, как автоматы, но перед глазами все чаще вспыхивали радужные пятна, отзывавшиеся болезненным гулом в ушах. Поврежденный при падении прожектор время от времени начинал мигать, и в момент затемнения Хромой задел механической ногой какое-то препятствие. Что-то лязгнуло, словно металл ударился о металл. Хромой вернулся назад и, наклонившись, увидел ярко сверкнувший на свету круглый бок полузасыпанного песком скафандра — почти такого же, как и у него самого. Нижняя часть скафандра вместе с конечностями напрочь отсутствовала. В раскрытом чреве, среди бахромы разорванных световодов и похожих на раздавленные пчелиные соты криогенных ячеек, уже выросли две крошечные, еще не успевшие окостенеть, «лужайки».

Когда Хромой, обкопав скафандр со всех сторон, вывернул его на поверхность, в яме блеснуло еще что-то. Под слоем песка оказался длинный, сложной конструкции предмет, формой похожий на большую металлическую рогатку. Расходившиеся под острым углом две более тонкие трубы состояли из множества подвижных колец и лимбов. Толстый конец заканчивался широким воронкообразным раструбом.

Это был финверсер — устройство для выживания в экстремальных условиях. В разных режимах работы он мог служить двигателем, отопителем, буром, резаком, сигнализатором, а при необходимости и оружием. Путем реакций фотолиза финверсер был способен выделять из углекислого газа чистый кислород.

Хромой осторожно поднял финверсер и вставил его в специальное гнездо на груди скафандра, раструбом вперед. Набрав нужную программу, он направил раструб в сторону лежавшего неподалеку гранитного валуна. Камень засветился малиновым светом, затем ослепительно вспыхнул и распался.

Убедившись в исправности финверсера, Хромой приступил к осмотру найденного скафандра. От человека, когда-то владевшего им, не осталось ничего, кроме иссохших кистей рук, застрявших в гнездах биоуправления. Очевидно, за несколько секунд до гибели он, обессиленный долгим преследованием, упал на правый бок, и «матрас» прихлопнул его, как сложенное вчетверо кухонное полотенце прихлопывает муху. Поилка оказалась пустой, а ее шланг был прогрызен. От радиокомпаса осталась одна труха. Зато оба кислородных баллона, заправленные почти полностью, находились на месте.

Особой радости при виде этих находок Хромой не испытал. Близкая смерть могла разом разрешить все его проблемы, а нежданный подарок судьбы в виде финверсера неминуемо ввергал в новый круговорот страданий.

Снаряженный таким образом, он мог хоть сейчас отправиться на розыски подходящего космического корабля. Мог бы, если б не жажда, которая убьет его через трое-четверо суток, и не «пиликалка», по сигналам которой патрульный ракетобот отыщет его еще раньше.

Лишь добравшись до Компаунда, Хромой принял наконец решение. Не доходя шагов десяти до шлюзового люка, он закопал финверсер в куче мелкого щебня возле приметной гранитной глыбы.

Стоя в шлюзовой камере под потоками охлаждающей жидкости, Хромой думал только о глотке воды. Едва компрессор заменил венерианский воздух на обычную для технических помещений Компаунда газовую смесь, в шлюзовую камеру влетел бригадир. Он погрозил кулаком и, обжигая пальцы, помог открыть верхний люк.

— Где ты был? — закричал он. — Ты знаешь, сколько времени прошло?

— На меня напал «матрас».

— Не на тебя одного. Четверо вчера не вернулись. Скоро ракетобот пошлют на поиски. Кстати, а чем ты дышал? Кислород должен был кончиться еще часов десять назад.

— Я нашел пару баллонов.

— Где?

— В какой-то яме.

— А сейф с бриллиантами там не лежал? Ну-ка покажи… Действительно, — сказал бригадир, рассматривая баллон, извлёченный Хромым из багажного отсека. — Не наш. И почти новый. Странно. Я их пока спрячу. Потом разделим. Контролеру скажешь, что ничего не нашел. Для первого раза к тебе особо придираться не будут. Если спросят, чем дышал, скажешь, что я тебе по ошибке лишний баллон навесил. Все понял?

— Понял. Мне пить очень хочется.

— Я бы дал, да нету. Попроси в столовой. Завтра утром можешь приходить снова.

Сразу после ужина Хромой, провожаемый пристальным взглядом старосты, покинул свою секцию и по бесконечным пролетам аварийной лестницы поднялся на несколько десятков палуб вверх — в седьмой моноблок. Здесь размещались службы наблюдения и связи. Посторонним здесь болтаться не полагалось.

Оглянувшись по сторонам, он негромко постучал в дверь поста наружного контроля. Дверь открылась. Плотный лысоватый человек, улыбаясь несколько растерянно, сказал:

— Вот не ожидал! Заходи.

В длинном полутемном помещении мерцал огромный зеленоватый экран и вразнобой мигали разноцветные лампочки.

— Садись, — оператор указал на свободное кресло. — Случилось что-нибудь?

Это был единственный человек, которого Хромой знал еще до того, как попал сюда. Много лет назад, курсантом-радиотехником, этот человек проходил шестимесячную стажировку в экипаже Хромого. С тех пор они не виделись и встретились только здесь, на Венере, где радиотехник занимал положение куда более приличное, чем его бывший командир.

— Шел мимо, решил заглянуть, — соврал Хромой. — Как живешь?

— Ничего.

— А экран для чего здесь?

— Это изображение поверхности планеты в радиусе двадцати километров. Вот тут Компаунд, — он ткнул пальцем в центр экрана. — А вот ракетобот, — он указал на крохотную светящуюся точку. — Разыскивает тех, кто не вернулся вчера. Троих уже вроде нашли.

— Ну и как они?

— Как всегда. В лепешку. Сегодня рабочие бригады не выходили. Ждут, когда уберутся «матрасы».

— Я тоже был там. Едва-едва спасся.

— Что ты говоришь? Повезло!

— Информация с экрана записывается куда-нибудь?

— Обязательно. Все передвижения за пределами Компаунда записываются. Вот этот блок… Разве ты забыл, командир? — оператор, ощущавший некоторую неловкость, был рад, что нашел тему для разговора. — Послушай! — сказал он, как будто вспомнив что-то. — Может, выпить хочешь?

— Да как-то, знаешь, неудобно.

— Ну что ты! Я сейчас.

Отверткой он приподнял одну из плиток пола и вытащил трехлитровую пластмассовую емкость, кусок завернутой в бумагу поваренной соли и несколько фильтров от респиратора.

Пока оператор, нагнувшись, копался в своем тайнике, Хромой быстро нажал красную кнопку стирания. Крохотная, не больше булавочной головки лампочка, контролировавшая наличие записи на кассете, погасла.

— Здесь у меня клей, — пояснил оператор, выпрямившись. — Спецклей на спирту. Дрянь, но пить можно.

— Мне что-то расхотелось, — отказался Хромой.

Расставшись, оба вздохнули с облегчением.

Хромой уже собирался ложиться спать, когда его вызвали в коридор. Кто-то незнакомый сунул ему завернутый в бумажный мешок баллон и, шепнув: «Бригадир тебя зовет к себе», — быстро удалился.

В крохотной каморке бригадира на столе стояли две кружки холодного чая и лежала пачка галет.

— Присаживайся, — пригласил хозяин.

Хромой маленькими глотками пил чай, все время ощущая на себе пристальный взгляд бригадира.

— Так, говоришь, в яме лежали… — задумчиво проговорил тот. — Бывает… Может быть, ты еще что-нибудь нашел?

— Нет.

— Постарайся меня правильно понять. Ты вроде не доносчик, это точно. Буду говорить откровенно. Сюда ты попал с одной из последних партий. Уже четыре года с Земли никто не прилетал. Было объявлено, что Страшный суд наконец свершился. Кое-кто, правда, засомневался. Но это оказался как раз тот случай, когда сомнения вредят здоровью. Никто тех скептиков больше не видел. Признаюсь, лично я ни в ад, ни в рай, ни в Спасителя не верю. О том, как попал сюда, скажу в двух словах — больше деваться некуда было. А теперь вижу: лучше бы дома под забором подыхал. Трудно поверить, что в наше время возможно такое. Ведь это и рабство, и инквизиция, и фашизм — все вместе. Те, кто прибыл на Венеру с последним транспортом, рассказывали, что на Земле нашим «Храмом» занялись всерьез. Запретили его деятельность в десятках стран, наложили арест на имущество, раскрыли массу афер и преступлений. Что случилось потом, никто не знает. Почему прервалась связь с Землей? Почему больше не прилетают корабли? Твои баллоны, похоже, с корабля, который посетил Венеру совсем недавно — год, от силы два года назад. Если тебе об этом что-нибудь известно — скажи.

— К сожалению, сказать нечего. Спасибо за чай.

В свою секцию Хромой вернулся уже после того, как во всех жилых помещениях погасили свет.

— Где ты шатался? — спросил проснувшийся, а может, и вовсе не спавший староста.

— Могут у меня появиться неотложные дела! — огрызнулся Хромой, устраивая постель.

— Знаю я, какие дела делаются ночью.

— Ну, а раз знаете, то и спрашивать нечего.

— Откуда ты только такой взялся? Астронавт! Подумаешь — фигура! Да ты хоть один год пожил на Земле? Людей, небось, видел из окошка лимузина, когда тебя везли на очередной банкет лопать устриц. А другие в это время ели хлеб из целлюлозы и сыр из планктона.

— Сейчас мы в одинаковом положении.

— Нет, не в одинаковом! Я уже давно ни на что не надеюсь, а у тебя есть что-то на уме. И из-за этого мы все можем хлебнуть горя… Ты думаешь, для чего мы здесь? Скоро все Компаунды соберутся у полюса. Там будем строить завод по изготовлению ракетного топлива. Вот где начнется настоящая каторга!

— Ну, все, — сказал Хромой. — Я спать хочу.

— Ладно, — сказал утром Доктор, когда они остались в туалете вдвоем. — Так и быть, я сделаю тебе это! Видит бог, не могу отказать никому, кто взывает о помощи. Неси кислород. Два баллона, как договаривались.

— Один.

— Черт с тобой, волоки!

Хромой вернулся в секцию и, пользуясь тем, что все ушли на завтрак, снял заднюю стенку своего шкафчика, за которой у него был устроен временный тайник.

Тайник был пуст!

Исчезли баллон, две пачки синтетических сигарет и заготовка для ножа — в общем, все, что лежало здесь еще вчера вечером. Кражи в Компаунде были обычным делом, и оставалось надеяться на то, что здесь пошарили обычные воры, а не агенты охраны. Впрочем, времени на размышления не было, и Хромой побежал на криогенную палубу. Там в одном из тупиков среди переплетения бесчисленных труб у него находился основной тайник. Когда Хромой вернулся в туалет, Доктор уже чуть на стенку не лез.

— Я думал, ты повесился! — как змея, зашипел он. — Что я — до вечера здесь ждать буду? — Доктор прикинул баллон на вес и быстро завернул его в свою куртку. — Если кто-нибудь сейчас зайдет сюда, нам крышка, — закончил он. — Раздевайся до пояса. Живо!

Кое-как затерев брызги крови, Хромой опустился на пол и привалился правым боком к стене. Операция оказалась куда более мучительной, чем он предполагал. Девая рука совсем онемела, а лопатку жгла невыносимая боль.

Когда наверху затопали и загоготали уборщики, Хромой машинально ощупал вырезанную «пиликалку» — шарик величиной примерно с вишню, который он спрятал пока в карман, встал и пошел в свою секцию. Левую руку он придерживал правой и старался ни к чему не прикасаться боком. В секции еще никого не было, и он улегся на свою кровать лицом вниз.

— Ты что это? — услышал он через некоторое время голос старосты. — Почему на завтрак не ходил? Тебя старший повар разыскивает. Ты вроде не оформил рабочий паек. Иди — он ждет.

Проклиная в душе старосту и всех поваров на свете, Хромой побрел в столовую. Там уже никого не было, только за отдельным столом неторопливо жевал старший повар.

— Двадцать четыре ноль сорок? — переспросил он писклявым голосом и выплюнул рыбью кость. — Выходили позавчера на работу? А почему не оформили рабочий паек?

— Я плохо себя чувствую, — сказал Хромой, сглатывая слюну. Чего только не было на столе перед поваром!

— Ничего не знаю, — сказал тот, аккуратно очищая вареное яйцо. — Идите в комнату 916.

Поднявшись лифтом в девятый моноблок, Хромой отыскал дверь под номером 916. Холодный пот тек у него по лицу, а нижняя рубашка на спине и боку пропиталась кровью.

В комнате сидело несколько человек в форме агентов внутренней охраны.

— Двадцать четыре ноль сорок? Да, вас вызывали, — сказал один из них, до самых глаз заросший курчавой бородой. — Идите вон в ту дверь.

Что-то нехорошее почудилось Хромому в его голосе и в том быстром взгляде, которым он обменялся с остальными.

Размышляя над тем, как странно оформляются в Компаунде рабочие пайки, он прошел длинным коридором, открыл находившуюся в его конце дверь и оказался в большой овальной комнате, наполненной душистым табачным дымом. Посреди комнаты за столом из настоящего дерева сидел тучный человек с дряблым лицом обиженной жабы. За его спиной стояло еще несколько фигур — все сплошь местная элита. Люди, располагающие бесспорной, реальной властью.

— Здравствуйте, — сказал ошарашенный Хромой.

— Так-так, — задумчиво произнес пресвитер Компаунда, ибо это был именно он — бог, судья и хозяин в одном лице. Хромой лицезрел его впервые в жизни. — Что же ты нас обманываешь, Двадцать четыре ноль сорок?

— Не понимаю, о чем вы, — ответил Хромой, а про себя подумал: кто мог выдать? Неужели Доктор? Вряд ли. Тогда кто же?

— Не понимаешь? — переспросил пресвитер. Он сделал знак рукой, и кто-то из стоявших за его спиной положил, на стол кислородный баллон. — Позовите сюда этого… как его… — Пресвитер поморщился.

Дверь позади Хромого открылась, и староста, пройдя мимо него, остановился в трех шагах от стола.

— Ну, — поторопил его пресвитер.

— Двадцать четыре ноль сорок в моей секции пятый год. Сначала вроде все было ничего, но потом его поведение показалось мне подозрительным. Во-первых, он ни с кем особенно не сближался. Все больше молчал. И каждый день по часу, а то и по два, тренировался: приседал, отжимался от пола и все такое… После того, как он сказал на днях, что здесь хуже, чем в тюрьме, я с него глаз не спускал. Позавчера он выходил на работу и отсутствовал почти сутки. А вчера ушел куда-то после ужина. Воспользовавшись этим, я обыскал его вещи и нашел вот это, — староста указал на баллон.

— Понятно. А ты что на это скажешь? — вопрос относился уже к Хромому.

— Что я скажу? Такие баллоны есть у многих. На кислород можно и сигареты выменять, и воду, и многое другое.

— Ты, кажется, когда-то был астронавтом? — спросил пресвитер у Хромого.

— Да.

— Вот лежит кислородный баллон. Ты ведь не отрицаешь, что он твой? На каждом баллоне имеется маркировка. Две цифры через тире. В нашем случае это 661 и 1203. Ты не знаешь, что они могут означать? Первая из них — инвентарный номер баллона. На любом космическом корабле их сотни. Но вот вопрос, как узнать, с какого корабля баллон? Ты не знаешь? Я беру четвертый том приложения к штурманскому справочнику и безо всякого груда выясняю, что бортовой номер 1203 имел транспортный корабль первого класса «Гамма-Эол».

— Мне нечего сказать. Этот баллон я выменял на четыре пачки сигарет еще год тому назад.

— Ну, ладно. Времени и терпения у нас хватит. «Эол» — слишком лакомый кусочек, чтобы выпустить его из рук.

В это время появился человек с бычьей шеей и голым черепом — комендант, номинально третье, а фактически второе лицо в Компаунде. Он склонился к плечу пресвитера и стал что-то шептать ему на ухо.

— Ничего странного в этом нет, — сказал громко пресвитер, — Наш астронавт не так глуп и успел предпринять вчера кое-какие меры. Оператора под замок, с ним поговорим позже. Узнайте у специалистов, можно ли восстановить маршрут другим способом.

В коридоре раздались шум и проклятия. Двое охранников втолкнули в комнату бригадира, а третий, пройдя вперед, положил на стол еще один баллон.

— 703-1203,— прочитал на нем пресвитер. — Так-так… Как попал к тебе этот баллон?

— Я его первый раз вижу.

— Ты думаешь, что обманул меня? Ты сам себя обманул. За тобой и раньше грешки водились. Пора с этим кончать. Пойдешь в утилизатор.

Лицо бригадира побелело, все жилы нй лбу напряглись, а в уголках рта показалась пена.

— В утилизатор?! — закричал он, пытаясь приблизиться к столу. Уже четверо охранников висели на нем. — На котлеты меня пустите? Людоеды! Чтоб вы подавились моими костями!

— Не трогайте его, — не выдержал Хромой. — Я все расскажу. Освободите бригадира и оператора, они ни в чем не виноваты. Баллоны я снял с раздавленного скафандра километрах в двадцати от Компаунда.

— Дорогу туда найдешь?

— Не понимаю, для чего вам этот скафандр. От него осталась куча металлолома.

— В этой куче должен быть походный трас-сограф. Если он уцелел, мы легко узнаем путь, пройденный хозяином скафандра от «Эола» до места гибели.

В сопровождении шести здоровяков, больше похожих на громил, чем на охранников, Хромой спустился на нулевую палубу. Комендант шел сзади и буквально дышал Хромому в затылок.

— Стоп! — сказал Хромой, увидев, что для него приготовлен тот самый скафандр, в котором он уже выходил наружу. — Этот я не хочу!

— Почему? — удивился комендант, успевший залезть в свой скафандр.

— Вы могли подстроить что-нибудь.

— Ладно, — вокруг рта коменданта зашевелились каменные бугры мышц. — Выбирай любой.

— Ваш! Это мое единственное условие.

— Ну что ж, — немного помедлив, сказал комендант. — Бери. Я стерплю и это, — внутри скафандра что-то хрустнуло, и он с кривой усмешкой добавил: — Уж извини, я задел радиокомпас.

Спустя полчаса Хромой оказался в черной, горячей печи Венеры. За его спиной возвышалась несокрушимая, сплошь побитая и изъязвленная стена Компаунда.

— Туда! — Хромой указал рукой в том направлении, где он спрятал финверсер.

Проходя мимо знакомой глыбы, он будто нечаянно зацепил одной ногой за другую и упал грудью на еле заметную кучу щебня. При этом боль в левом боку рванула так, словно к ране прикоснулись раскаленными щипцами.

— Эй, брось свои штучки! — крикнул комендант. — Вставай, а не то…

Хромой уже стоял лицом к конвоирам, сжимая рукоятки финверсера.

— Не шевелиться! — приказал он. — Такую штуку вы вряд ли видели раньше. Вот как она действует…

Когда ослепившая всех короткая вспышка погасла, на стене Компаунда осталась борозда глубиной в четверть метра. Расплавленный металл вокруг нее медленно остывал, из нестерпимо белого превращаясь в багрово-красный.

— Он не шутит, — пробормотал комендант. — Отходите, ребята. Считай, что первый раунд за тобой, — это относилось уже к Хромому. — Но игра только начинается. Ракетобот быстро разыщет тебя по «пиликалке».

— У меня есть способ оттянуть начало погони — убить вас всех… Так вот, пока я не передумал, уходите!

До тех пор, пока шлюзовой люк не закрылся за последним из охранников, Хромой не опускал излучатель финверсера.

Вода в поилке кончилась на исходе третьих суток. А еще раньше, заснув на ходу, он провалился в трещину и повредил одну из механических ног. Первоначальное направление на юг было давно утеряно, и Хромой брел наугад сквозь кромешный мрак, через бесконечные россыпи сухо трещавшего под ногами щебня, не встречая на пути ничего, что изначально не принадлежало бы этому миру. Дважды его вводили в заблуждение высокие конусообразные обломки скал, чем-то похожие издали на силуэты космических кораблей серии «Фея-Торнадо», и дважды отчаянная надежда сменялась мучительным разочарованием. До начала венерианского рассвета оставалось двое суток — двое суток медленного умирания от жажды.

Видение изгрызенного шланга в раздавленном скафандре преследовало его, как кошмар, и, чтобы избавиться от него, Хромой начал вспоминать свою жизнь. Ничего хорошего почему-то на память не приходило, и постепенно он понял, что ожидающий его вскоре нелепый и бессмысленный конец является закономерным завершением всей его, как теперь оказалось, нелепой и бессмысленной жизни. Прошлое представлялось цепью сплошных неудач и заблуждений. Сколько помнил себя, его постоянно засовывали то в один, то в другой ящик — вначале закрытое училище, куда даже родителей пускали два раза в год, потом космос — долгие-долгие годы в космосе, редкие возвращения на Землю, месяцы адаптации, когда не можешь шевельнуть ни рукой, ни ногой, затем отдых в горах или на побережье. Диета, ванны, врачи, охрана, приходящие по графику женщины — и снова космос: озера жидкого азота на Титане, сверхмощные электрические разряды в кольцах Сатурна, стреляющие расплавленной серой вулканы Ио. Семьи он, как и большинство себе подобных, не завел, открытий и подвигов не совершил, неизвестно чем и когда провинился (а скорее всего, что и ничем, на него просто махнули рукой, как на отработавшую свое клячу) — и вновь череда железных ящиков: рейс на Венеру пассажиром четвертого класса, заточение в Компаунде, куда его привели тоска, одиночество и полное незнание жизни, и вот, наконец, этот скафандр, судя по всему, его последняя прижизненная оболочка.

Холмы сменялись долинами, из глубоких трещин выплескивалась магма, колоссальные молнии поражали вулканические вершины, и тогда огонь неба соединялся с огнем недр, заставляя почву трястись, словно это была не каменная твердь, а туго натянутый батут. Хромой медленно ковылял на трех ногах через это пекло, и его воспаленные глазные яблоки ворочались, повторяя равномерные движения прожектора, бросавшего луч света по дуге — то влево, то вправо. Временами Хромой засыпал на ходу, но сразу же просыпался, ударившись носом или губами о приборную панель.

В самом начале пятых суток он едва не напоролся на «лужайку». Стараясь привести себя в чувство, Хромой несколько раз стукнулся лбом о стекло иллюминатора. Затем пошел вправо, пытаясь обогнуть преграду, но повторяющая каждую складку местности, похожая на толстый мох, масса, казалось, не имела конца. Хромой поднял камень и швырнул его в сторону «лужайки».

Камень еще не закончил своего полета, когда навстречу ему стремительно и бесшумно рванулся лес трехметровых игл, способных превратить в дуршлаг даже одетое в двухдюймовую силиконовую броню днище ракетобота. Всего на мгновение «лужайка» стала похожа на огромного ощетинившегося ежа — и тотчас иглы исчезли, превратившись в тугие тускло-серые спирали, напоминавшие чем-то завитки каракуля. Заряды финверсера были уже на исходе, да и не имело смысла тратить их на этот колючий лес, размерами превышавший десяток футбольных полей.

Хромой уже повернулся, чтобы идти назад, когда в луче прожектора, на склоне соседнего холма обозначилась длинная и сплющенная, медленно вибрирующая по краям тень.

На память вдруг пришло далекое детское воспоминание: рассказ о человеке, однажды оказавшемся между львом и крокодилом. Близкая опасность вернула Хромому ясность мышления. Он вспомнил о нескольких фугасных гранатах, обнаруженных в багажном боксе скафандра еще в самом начале пути. Они были снабжены взрывателями замедленного действия и могли успокоить «лужайку» среднего размера минимум на час-полтора. Вопрос состоял в том, будут ли они достаточно эффективны против такого гиганта.

Хромой достал гранату и бросил прямо перед собой. Иглы ловко поймали ее, как собака ловит подачку, и вновь сомкнулись в плотный серый ковер, в глубине которого спустя несколько секунд глухо чавкнуло. «Матрас» был уже рядом, и Хромой не раздумывая ступил на край «лужайки». Везде, куда только доставал луч прожектора, дружно взметнулась густая щетина сверкающих, как вороненая сталь, иголок, но на том месте, где стоял Хромой, и метров на пять вокруг они либо не поднялись вовсе, либо бессильно мотались туда-сюда, как плети. Хромой торопливо заковылял по жесткой пружинящей поверхности, бросил еще одну гранату, дождался взрыва, двинулся дальше — и тут же упал, потеряв опору под всеми ногами сразу. Облако густой пыли, в которой сразу потерялся свет прожектора, накрыло его. «Матрас» врезался в «лужайку» и теперь, пронзенный тысячами игл, давил и терзал ее всей своей колоссальной массой.

Полуоглушенный Хромой приподнялся, опять упал и, ничего не видя, пополз вперед.

…В оранжевом тумане кружились какие-то яркие точки. Их движения напоминали суету инфузорий в окуляре микроскопа. Кто-то шел к нему навстречу сквозь это пульсирующее оранжевое свечение, все увеличиваясь и увеличиваясь в размерах. Вначале Хромому показалось, что это человек в скафандре. И хотя шел он ногами вверх, ничего странного в этом не было. Лишь подойдя к Хромому почти вплотную, он оказался тем, кем был на самом деле, — огромным призрачным пауком, бестелесным фантомом, тенью, даже не заслонявшей свет.

Хромой уже и сам шел куда-то. Туман вокруг него все густел и вскоре перестал быть туманом. Хромой попробовал пить эту оранжевую жижу, но она была горячей, обжигала рот и не утоляла жажды. Беспорядочно мелькавшие искры постепенно превращались в блестящие шары. Они то приближались, то удалялись, двигаясь в каком-то странном влекущем ритме. На месте некоторых шаров стали открываться глубокие запутанные тоннели. Хромой шел по этим тоннелям, и постепенно страх, тоска и отчаяние покидали его.

…Всего в двух шагах стоял невысокий человек совершенно заурядной внешности, одетый в черный старомодный костюм. Чем-то он напоминал Хромому его дядю, каким он видел его в последний раз лет тридцать назад.

— Ты венерианин? — спросил Хромой.

— Нет, — ответил тот. — Но и не совсем человек. И я не совсем здесь. Перед тобой только часть моей сущности. Но, возможно, когда-то давным-давно я был человеком.

— Значит, между нами все же есть что-то общее?

— Увы, почти ничего… Не считая разве одной вещи. Той самой, которую вы называете разумом.

— Разум! Он приносит одни страдания. Неужели все разумные существа так же жестоки и безрассудны, как мы?

— Жестокость, агрессивность, эгоизм — свойства младенческого, неразвитого ума. Это атавизмы, и они должны отмереть.

— Тебе известно будущее?

— Будущее в твоем понимании для меня не существует.

— Выходит, ты бессмертен?

— И да, и нет. Чтобы понять меня, твоему разуму необходимо освободиться от эмоций, от власти тела.

— Ждать, когда мое тело освободится от разума, осталось совсем недолго. Но пока помоги, если можешь. Хотя бы глоток воды…

— Из вполне естественных для любого примитивного живого существа биологических функций вы создали целую философию. Ваша жизнь — мираж, сон, пустота…

— Мы — это мы. Что ж тут поделаешь. Жизнь моя на исходе, но я ни о чем не жалею. Я любил и ненавидел. Плакал и смеялся. Меня спасали и предавали. И даже сейчас я не хотел бы поменяться с тобой местами. Мне ничего от тебя не нужно. Я ощущаю огромную силу. Я верю, что смогу добиться всего, чего только захочу. Я могу летать… Я лечу… Прощай.

Тело его уже рассекало густую черную тьму. Заклубились и ушли вниз облака, насыщенные серной кислотой. В желтом тумане мелькнуло солнце, и вот, наконец, он увидел россыпь ярких звезд…

Хромому нужна была только одна из них — буро-красный, как капелька засохшей крови, Марс — далекое и недоступное средоточие всех существующих в этом мире благ, ласковый цветущий Эдем, голубая мечта и надежда всех обитателей Венеры.

…Огромными прыжками он бежал по красным песчаным барханам, уже прихваченным кое-где зарослями светло-фиолетового кустарника, выведенного специально для марсианских пустынь. Искусственная атмосфера, еще довольно бедная кислородом, но чистая и прозрачная, как где-нибудь на высокогорном леднике, слегка кружила голову.

Вдали он увидел цепочку людей и помчался к ним, оставляя за собой шлейф мелкого, как пудра, песка. Вскоре навстречу попался небритый мужчина, одетый в неописуемые лохмотья. Перед собой он толкал тачку, короткой цепью прикованную к его ноге.

— Откуда вы? — удивленно спросил он у Хромого.

— С Венеры.

— С Венеры? А не врешь? — Мужчина бросил ручки своей тачки. — Ну-ка, расскажи, как вам там живется? Говорят — лучше, чем в раю!

— Рай здесь, на Марсе! — удивился Хромой. — Это же всем известно! Поэтому я сюда и прилетел.

— Издеваешься… — мужчина поплевал на ладони и вновь взялся за ручки своей тачки.

…Хромой очнулся и увидел, что разговаривает с пустотой. Все вокруг было окрашено в ядовитооранжевые цвета недоброго венерианского рассвета. Рот Хромого высох, а распухший язык словно превратился в наждачный брусок. Внутренности, казалось, спеклись. Перед глазами все плыло. Он попытался сделать шаг вперед, но какая-то преграда не позволяла. Прошло немало времени, прежде чем он понял, что упирается грудью в посадочную опору космического корабля. На круглом, уходящем ввысь боку было что-то написано. Ниже шли цифры — 1203.

Это был «Гамма-Эол».

Ветер горстями швырял пыль в его открытый шлюзовой люк.

Вода в посеребренных изнутри баках имела чудесный вкус, в холодильниках хранились тонны пищевого льда и тысячи банок фруктового сока.

Хромой выпил сразу не меньше чем полведра воды, его вырвало, и он уснул прямо на полу. Спал двое суток, просыпаясь только для того, чтобы пить снова и снова.

На третьи сутки он почувствовал себя достаточно окрепшим, чтобы приступить к осмотру корабля. Система жизнеобеспечения исправно перерабатывала венерианский жар и солнечную радиацию в электроэнергию, дававшую кораблю свет, прохладу и чистый воздух. Трюмы были полны продуктов и снаряжения. Все верхние помещения носили следы разнузданного, хотя и торопливого, грабежа. Особенно пострадало на- J вигационное оборудование: одни приборы отсут-] ствовали вообще, выдранные с мясом, другие были безнадежно испорчены. Радиопередатчик и штурманский компьютер кто-то в упор изрешетил крупнокалиберными пулями. Один из семи скафандров отсутствовал. В самой большой из холодильных камер стояло шесть металлических гробов, на каждом из которых лежала заиндевевшая парадная фуражка. Седьмой гроб, нераспакованный, находился на складе. Предусмотрительность хозяйственной службы, снабжавшей каждый космический корабль полным комплектом похоронного снаряжения, всегда служила астронавтам темой для мрачных шуток, однако здесь, впервые на памяти Хромого, она не оказалась излишней.

Полетная документация и бортовой журнал j исчезли, но среди личных вещей экипажа Хромой нашел несколько диктофонов, а на камбузе обрывки газет. Их изучение дополнило картину трагедии.

Почти все, о чем неделю назад говорил бригадир, оказалось правдой. Очередной нарыв на теле человечества, грозивший рано или поздно перерасти в раковую опухоль, был вскрыт, и хотя зловонный гной фанатизма, чванливого невежества и мракобесия еще заливал целые страны, возврата к прошлому уже не могло быть. Как всегда, нашлись люди, способные пожертвовать личным благополучием ради общего блага. Их борьба и гибель всколыхнули многих других — тех, кто еще совсем недавно покорно глотал все, чем пичкали лживые «пророки» и лукавые «мессии».

На Венере об этих событиях знали очень немногие, и как раз те, в чьих интересах было сохранить существующее положение вещей. Корабли, посланные для эвакуации Компаундов, не достигли цели, введенные в заблуждение ложными сигналами радиомаяков. Благополучно сумел сесть только «Гамма-Эол». Обессиленный экипаж еще лежал в рекреационных камерах, когда к кораблю осторожно подобрался ракетобот, до этого в целях маскировки соблюдавший полное радиомолчание. Оставалось неизвестным, каким образом убийцы проникли внутрь «Гамма-Эола» — обманом или силой. Помощник капитана, встретивший их в шлюзовом люке, был убит на месте. Еще четверых членов экипажа, в том числе и капитана, смерть настигла в помещении центрального поста управления. Но затем незваные гости натолкнулись на сопротивление — один из пилотов, находившийся в носовом отсеке, и техник, незадолго до этого спустившийся в машинный зал, успели вооружиться.

Нападавшие отступили. При этом они унесли с собой или разбили все, что служило кораблю глазами, ушами и мозгом. Но парализованный «Гамма-Эол» еще способен был кусаться. Едва ракетобот успел отшвартоваться, как забаррикадировавшийся в машинном зале техник включил маршевый двигатель, что строжайше запрещалось делать не только на поверхности планет, но и в ближнем космосе. Тем самым он подписал смертный приговор не только врагам, но и самому себе.

Одного-единственного энергетического импульса оказалось достаточно, чтобы размазать ракетобот по склонам соседних скал. Сам «Гамма-Эол» почти на треть вплавился в венерианский базальт.

Последний оставшийся в живых член экипажа совершил над телами своих товарищей похоронный обряд и, вооружившись финверсером, вышел наружу. Какую цель он ставил перед собой: завершить дело, ради которого их сюда послали, или просто отомстить за смерть друзей, — навсегда останется неизвестным. Бесспорно одно — это был мужественный человек. Безопасному и сытому существованию внутри корабля он предпочел то, о чем Хромой до сих пор не мог вспомнить без содрогания — черную раскаленную ночь, переполненную страхом, жаждой и отупляющей усталостью…

В обратный путь Хромой двинулся на закате венерианского дня, с таким расчетом, чтобы добраться до Компаунда уже в темноте. Кроме финверсера и полного комплекта гранат, он прихватил с собой завернутую в асбест парадную фуражку офицера космического флота, которую собирался оставить на том месте, где закончил свой путь последний из экипажа «Гамма-Эола».

О подстерегающих его тяготах и опасностях Хромой совершенно не думал. Он твердо верил, что дойдет, что судьба обязательно даст ему этот шанс… Предстоял бой, скорее всего последний в его жизни, и вне зависимости от того, где этот бой придется принять — на дальних подступах к Компаунду, в шлюзовой камере или на одной из палуб нулевого моноблока, — он обязан был сделать все возможное, чтобы суметь рассказать людям всю правду, рассказать так, чтобы они смогли понять и поверить…