рассказ

И вот, пройдя четыре проверки и три поста охраны, подвергшись двум обыскам, рентгеновскому просвечиванию и снятию отпечатков пальцев, я был, наконец, допущен в кабинет Его Превосходительства.

Огромный зал, на стенах которого висело оружие всех времен и народов, естественным своим центром имел обширный письменный стол. За столом сидел сам Великий Человек, а сзади на стене висел его портрет. Отец Нации был изображен во весь рост, при регалиях. Он стоял с выражением решимости на мужественном лице, и взгляд его был устремлен на невидимые горизонты, и на высоком челе ясно читалась печать Вечности и Рока.

Оригинал был мало похож на портрет, но я его все равно узнал. Мы уже встречались…

…на площади у мэрии моего родного города Сьюдад-Пуэрто-де-Гуатисиманья, где в то памятное утро был вывешен национальный флаг и куда сбежалось все взрослое население города, чтобы поглазеть на тогдашнего президента, у которого президент нынешний был шефом тайной полиции. То были времена либерального правления, и господин тогдашний президент посетил нас в ходе своей предвыборной поездки по стране…

…толпа, собравшаяся на площади у мэрии, была рассечена надвое коридором, незыблемую прямоту линий которого обеспечивали две цепи взявшихся за руки полицейских, призванных сдерживать напор толпы, которая, по правде сказать, напирать и не думала…

…говорили, что президент будет в девять утра, а на деле правительственный кортеж въехал в город лишь в полдень, и за время ожидания энтузиазм населения испарился под жгучими лучами дневного светила…

…я сразу сообразил, что ожидание будет долгим, и занял место под ореховым деревом, полагая, что в полдень тут будет тень и, значит, хотя бы от солнцепека я не буду маяться. Менее предусмотрительным согражданам пришлось хуже…

…черные лимузины остановились на противоположном от здания мэрии краю площади, чтобы дать возможность господину тогдашнему президенту и сопровождавшим его лицам пройтись до мэрии пешком и приветствовать возлюбленный народ лучезарной улыбкой и характерным жестом руки…

…и так они шли к мэрии, глядя на нас, а мы глядели на них, и ветер гнал по площади неофициальную пыль, а полицейские безуспешно пытались испепелить свирепыми взглядами какую-то бродячую собачонку, совершенно неуместно выбежавшую на свободное пространство. Собака, не понимая всей серьезности момента, уселась на самой середке прохода и яростно чесалась…

…господин тогдашний президент смотрел на нее с доброй, отеческой улыбкой и проходил как раз мимо меня, когда случилось крайне неприятное происшествие. Дело в том, что городские мальчишки, желая получше рассмотреть Отца Нации, в большом количестве забрались на ветви орехового дерева, под которым среди прочих сограждан стоял и я. Примеру мальчишек последовал кое-кто из взрослых. Надо ли удивляться, что самая большая и толстая ветвь не выдержала и обломилась? Просто случилось это на редкость некстати и не вовремя… Все они так и посыпались под ноги господину тогдашнему президенту, который, по слухам, от испуга обмарался…

…зато нынешний Отец Нации, а тогдашний шеф полиции, показал себя молодцом. Когда толпа всколыхнулась и оставалась какая-то доля секунды до того, как она бросилась бы вперед, сметая и затаптывая все на своем пути, Его Превосходительство выхватил револьвер и, направив на толпу, выкрикнул историческую фразу: «Стоять, бараны!», чем в корне пресек панику. Г-на президента подхватили под руки и быстро увели. Когда через два часа он покидал наш город, машины подогнали прямо к дверям мэрии. Так что мы его больше не увидели. А пока его не то вели, не то тащили к мэрии, Его Превосходительство так и стоял с револьвером в руке и сверлил толпу огненным взглядом. «Стоять, бараны!» Мы и стояли. Никто не шевелился. Я тогда еще подумал, что г-ну президенту, судя по всему, недолго осталось править. И точно — вместо назначенных на конец месяца выборов произошел переворот, к власти пришла хунта во главе с Его Превосходительством, и началась Эпоха Процветания, которая длится уже восьмой год…

И вот я снова в непосредственной близости созерцаю Великого Человека, Отца Нации.

Его Превосходительство оторвался, наконец, от важных государственных бумаг.

— Ну, — буркнул он, впиваясь в меня тяжелым взглядом из-под низкого, покатого лба. Я опустил глаза — он подавлял меня, я его боялся. Да и никто не мог выдержать взгляда его маленьких глаз, горящих какой-то первобытной, животной свирепостью.

— Ну, — повторил он, — я слушаю. Мне сказали, что какой-то тип хочет поговорить со мной наедине. В чем дело?

Я спохватился.

— Ваше Превосходительство, речь идет о новом виде оружия, который я изобрел.

— Оружие? — переспросил Его Превосходительство, продолжая сверлить меня взглядом. — Хорошо. Дальше…

Я невольно бросил взгляд на его стол, где среди бумаг лежал армейский револьвер 38-го калибра. Сбоку к столу прислонена была винтовка с оптическим прицелом.

— Видите ли, Ваше Превосходительство, это оружие весьма необычно. Я изготовил модель, она находится у вашей охраны за дверью, и если Ваше Превосходительство соблаговолит…

Он нажал кнопку звонка, и за моей спиной открылась дверь. В проеме бесшумно возник адъютант в чине полковника.

Его Превосходительство сделал жест рукой; адъютант поклонился и отступил назад, и тут же в кабинет вошел охранник с моделью моего усилителя в руках.

Модель положили на стол перед Его Превосходительством. Адъютант и охранник удалились.

— Это, Ваше Превосходительство, — сказал я, — и есть модель моего нового оружия. Я назвал его УВИ — усилитель волевого импульса. С его помощью вы сможете подчинять себе психику других людей и навязывать им свою волю.

— Я это и так делаю.

— Верно, Ваше Превосходительство, но каким образом? Скажем, на лиц, которые не находятся в непосредственном с вами контакте, вы действуете своим авторитетом. Каждый знает, что вашей воле следует подчиниться, ибо за вами стоит вся мощь нашей доблестной армии, весь наш государственный аппарат и безграничная любовь ваших подданных. Если, положим, вам надо внушить вашу точку зрения какой-либо неразумной личности, находящейся с вами в непосредственном контакте, то в ход идут другие средства. Тут уже действуют излучаемая вами энергия, сила, властность и непревзойденное обаяние. Но и в этом случае ваша воля передается не прямо, а косвенным образом, посредством первой сигнальной системы. Убеждаемая личность воспринимает все мельчайшие нюансы выражения вашего лица, бессознательно оценивает степень блеска глаз, величину потенциальной угрозы в принимаемых вами позах, и подсознание говорит личности — покорись, это не тот человек, у которого можно встать на пути…

Диктатор, казалось, был польщен. Глазки его утратили буравящее свойство.

— Верно. Не такой я человек.

— Вот и я так же думаю, Ваше Превосходительство. Но, Ваше Превосходительство, есть еще более эффективные методы подчинения других лиц своей воле. Мой аппарат, вот этот УВИ, делает излишней первую сигнальную систему. Он соединяет напрямую биополе вашего мозга с биополем других людей, и ваши желания и приказания транслируются непосредственно им в мозг. Таким образом, вы легко можете любого заставить сделать все, что вам захочется.

— Любого? Все, что захочется?

— Да, Ваше Превосходительство, любого и все, что захочется. Если бы вы соблаговолили попробовать, скажем, на адъютанте или на ком-нибудь из охраны…

— Так. Что с этой штукой делать?

— Ничего особенного. Вот эту присоску прикрепите где-нибудь на лбу или над ухом, коробку можете спрятать в карман, только осторожно, не порвите провод, что их соединяет. Как видите, это похоже на слуховой аппарат. А теперь нажмите вот эту кнопку…

Его Превосходительство нажал. Он посмотрел на меня, и я вдруг ощутил непреодолимое желание танцевать. И вот с приклеенной к лицу глупой ухмылкой я пошел по залу, выписывая нелепые па и кривляясь. Его Превосходительство довольно приподнял брови. Затем он перевел взгляд на дверь. Из-за нее появился адъютант. Он снял фуражку, положил ее на пол, опустился на четвереньки, приладился и исполнил стойку на руках и голове. Штанины его брюк задрались, открыв носки малинового цвета. Я продолжал плясать.

Его Превосходительство хлопнул в ладоши, и я остановился. Адъютант опустился на пол, встал, надел фуражку и, как ни в чем не бывало, вышел.

— Так, — сказал Его Превосходительство, — хорошо. Теперь три вопроса. Первый: с помощью этой штуки мысли читать можно?

— Увы, Ваше Превосходительство, аппарат для этого не предназначен. Он только соединяет биополя…

— Так. Но я могу приказать говорить мне правду?

Я облился холодным потом. Кажется, настал решающий момент.

— Да, Ваше Превосходительство, можете, и это будет все равно что чтение мыслей. Никто не устоит, всякий выложит вам самое сокровенное.

— Это хорошо, — сказал Его Превосходительство, не сводя с-меня глаз.

Он нажал кнопку.

— Второй вопрос. Говорить правду, только правду. В твоем досье записано, что по приговору военного трибунала за антиправительственную деятельность расстреляны два твоих брата и твоя невеста. Почему в таком случае ты решил служить мне? Правду!

Я знал, что пришел самый страшный миг. Все мое естество рвалось выложить правду — всю как есть. И я надеялся только на инстинкт самосохранения. Ибо вся правда для меня означала смерть.

— В-ваше Превосходительство, — запинаясь, начал я, при этом весь трясся и чуть не падал от слабости в коленках. — Я не ладил со своими братьями, ссорился с ними и говорил, что они наживут неприятности из-за этой политики. Я-то сам в нее не лез — некогда было, наукой занимался. А невеста меня бросила тоже из-за этой проклятой политики незадолго до ареста.

Я говорил правду. С братьями — они были моложе меня — действительно часто дрался и ссорился. Только это было в детстве. И с Урсулой мы действительно вздорили из-за политики. Это была правда. Но не вся правда. К счастью, Его Превосходительство выключил аппарат.

— Так. Ладно. Последний вопрос — почему сам не воспользовался изобретением?

— Ваше Превосходительство, я назвал свой прибор усилителем, но это не вполне правильно. Он ничего не усиливает. Он только соединяет биополя разных индивидов напрямую. И тот, чья воля сильнее, навяжет ее другому. Поэтому я решил, что аппарат должен по праву принадлежать человеку с самой сильной в стране волей — вам, Ваше Превосходительство.

— Ладно. И что ты за него просишь?

— Ваше Превосходительство, я бы хотел, чтобы некоторое время аппарат побыл у вас и вы по достоинству оценили его возможности. А после, скажем, через пару дней, вы меня вызовете, и мы обсудим все подробно.

Его Превосходительство благосклонно кивнул. Аудиенция была закончена.

* * *

Во дворец меня вызвали на третий день. А на второй день по столице поползли слухи о каком-то чудовищном скандале во время дипломатического приема по случаю приближающейся годовщины начала Эпохи Процветания, а если говорить проще — военного переворота, приведшего к власти Его Превосходительство.

Газеты насчет скандала все как одна хранили гробовое молчание, зато город гудел. Говорили, что на прием Его Превосходительство явился со слуховым аппаратом и жаловался, что в последнее время стал туг на правое ухо. Говорили, что сначала все шло нормально, прием как прием — дипломаты во фраках с орденами, дамы в вечерних туалетах с брильянтами, речи, тосты, шампанское…

А затем все вдруг как взбесились — одни в большей, другие в меньшей степени. Самый приличный эпизод из множества выглядел в пересказе так: дамы и господа сбрасывали одежки и в чем мать родила сигали в бассейн. Все остальное было уже совершенно нецензурно.

Когда я предстал перед Его Превосходительством, Отец Нации был настроен исключительно благодушно.

— Я опробовал аппарат, — заявил он. — Хорошее, очень хорошее изобретение. Что просишь за него?

— Ваше Превосходительство, — ответил я с поклоном, — во-первых, мне нужны деньги, чтобы построить более совершенную модель с радиусом действия до самого видимого горизонта. А во-вторых, Ваше Превосходительство, разрешите задать вам вопрос.

Отец Нации благосклонно кивнул.

— Через неделю будет восемь лет, как вы пришли к власти. Вам еще не надоело?

Его лицо снова напомнило мне морду породистого пса-боксера. Складки у крепко стиснутых челюстей и два глаза, как два лазера.

— Я хочу сказать, Ваше Превосходительство, не надоело ли вам за восемь лет быть правителем этого захолустья? О большем вы никогда не задумывались? Скажем, власть над всем континентом? Или над всем полушарием, а в перспективе — над всей земной сферой?

Его лицо приобрело выражение совершенно безумное. Я решил, что пробил мой смертный час. Сейчас он бросится на меня и вцепится в глотку.

Вместо этого он хрипло произнес:

— Так. Это серьезно?

Я напрягся. Настал миг идти ва-банк. Все балансирует на острие ножа, и страху не должно быть места.

Страха не было. Я ощущал прилив боевой ярости.

Я подошел к столу Отца Нации, уперся в его поверхность кулаками и сделал то, на что еще ни разу не решался в присутствии Его Превосходительства, — посмотрел ему прямо в глаза и позволил себе не скрывать ненависти.

— Слушай, ты, — сказал я с холодной злобой. — Неужели ты воображаешь, что я принес бы тебе свое изобретение, если б ты не был мне нужен? И неужели ты думаешь, что я только и мечтаю о том, как лучше услужить бывшему содержателю борделя, ставшему диктатором в никому не известной, богом забытой дыре? Ведь вы, Ваше Превосходительство, подрабатывали на падших дамах до того, как подались в тайную полицию, не так ли?

На его лице промелькнула тень растерянности, хотя глаза продолжали гореть злобой. Кажется, я сумел его пронять. Следовало ковать железо, пока горячо.

— Если бы у меня была хоть сотая часть той силы воли, которая позволила тебе из сутенеров прыгнуть в Отцы Нации… Но я, как и большинство интеллектуалов, вял, нерешителен, слабохарактерен и слабоволен. Поэтому сам я не смогу использовать аппарат на всю катушку. Затем ты мне и нужен. К сожалению, господь наделяет сильной волей таких вот горилл вроде тебя. Но зато гориллам он не дает воображения. Если бывший хозяин борделя сумеет подмять под свою задницу страну, то он, превратив ее в один большой бордель, на этом успокаивается. Такой горилле нужен хороший советник — чтобы новые горизонты открывать и новые цели ставить. Но я не хочу быть советником у рядового микрофюрера, я хочу быть первым доверенным лицом у настоящего владыки — перед которым трепещет весь мир. Понял, дубина?

Его палец лежал на кнопке звонка. Он сказал совершенно спокойно:

— Ты знаешь, какие искусники работают в моих подвалах? Знаешь, как умело продлевают они жизнь человеку, который, попав к ним, молит господа бога и деву Марию только об одном — о быстрой смерти? Знаешь, скольких я отправил в эти подвалы за гораздо меньшие оскорбления — так, за пустяки?..

Он снял палец с кнопки. На его лице вдруг появилось что-то жалкое.

— Но ты говорил то, что думал. Я позавчера вызывал к себе по одному людей из ближайшего окружения. Всех своих соратников, друзей и товарищей, верных слуг и преданных работников. С помощью твоего аппарата я внушал им, чтобы они говорили правду (потом, конечно, приказывал все забыть). Я спрашивал их, как они ко мне относятся. И все они, все до единого, хотят моей смерти. Они хотят занять мое место. Я-то, конечно, это и раньше, и без твоей штуки знал — такова жизнь, такова природа власти. Но когда тебе об этом говорят прямо… Я поначалу решил было всех их… того, в подвал и к стенке, но с кем тогда останешься? В пустоте править не будешь…

Он подавленно замолчал и, кажется, даже всхлипнул.

Я выпрямился.

Я выиграл.

— Ничего, Ваше Превосходительство, — сказал я, — ведь это все царедворцы, лизоблюды — дрянь людишки. А вот мне ни к чему желать вашей смерти — вы мне нужны. Как и я вам. С вашей волей да с моим интеллектом мы весь мир покорим! Не надо унывать.

Он молчал и, отвернувшись от меня, стиснув кулаки, смотрел в окно. А я был всего лишь в двух метрах от него, и никого в зале, кроме нас с ним, не было, а на столе лежал заряженный армейский револьвер 38-го калибра.

Я подумал, что какой-нибудь анархист-террорист дорого бы заплатил, чтобы оказаться в моем положении. Но бодливой корове бог рогов не дает. Анархисту-террористу, мечтающему убить Отца Нации, господь не даст такого случая, а мне он не дал храбрости. Слишком много всяких там «да, можно бы, но что, если?..» Слишком много нерешительности и рефлексии. Анархист, не раздумывая, прыгнул бы к столу за револьвером. Но его таким природа сотворила — умеющим в решительный момент не колебаться…

— Я могу идти, Ваше Превосходительство?

Диктатор, не глядя на меня, махнул рукой.

— Так вы распорядитесь, чтоб мне денег дали на новую модель. Через неделю, когда многотысячные толпы ликующего народа соберутся на дворцовой площади, чтобы поздравить вас, мы ее испытаем. Проведем генеральную репетицию… А после обсудим стратегические планы.

Его Превосходительство казался погруженным в глубокие раздумья. Я вышел из кабинета и тихонечко прикрыл за собой дверь.

* * *

Многотысячные толпы празднично одетого люда собрались на дворцовой площади, дабы выразить свое ликование по поводу восьмой годовщины прихода к власти Отца Нации. Женщины надели лучшие платья, мужчины засунули в петлицы пиджаков разноцветные ленточки. Над толпой летали воздушные шарики, реяли стяги и штандарты. Наяривали духовые оркестры, и мальчишки-разносчики шныряли в толпе, предлагая сладости, мороженое, напитки. Между толпой и дворцом стояли с карабинами поперек живота три шеренги неподкупной и безупречной национальной гвардии. На всякий случай. На этот же случай окрестные кварталы были оцеплены и охранялись усиленными полицейскими нарядами и армейскими патрулями. Атмосфера, короче говоря, была праздничной.

На обширном балконе второго этажа дворца уже стояли члены хунты и другие близкие друзья и соратники Отца Нации. Ждали только его самого.

Мы с Его Превосходительством были совершенно одни в пустом зале, из которого широкие застекленные двери вели на балкон. Сквозь стекло видны были спины, мундиры, портупеи и погоны верных друзей и соратников.

Я помогал Отцу Нации пристроить в пустой кобуре блок «Б» новой модели УВИ. Блок «А» — плоская коробочка — находился уже в нагрудном кармане мундира, и от него шел тонкий провод к присоске над правым ухом диктатора. Как и прежняя модель, УВИ был сработан под слуховой аппарат. Блок «Б» был автономным.

Я, наконец, смог застегнуть кобуру.

— Все готово, Ваше Превосходительство. Значит, как договорились, — сначала, для проверки, вы внушите всей толпе приказ опуститься на колени… С богом, Ваше Превосходительство! Помните — сегодня перед вами встанет на колени этот сброд, а завтра — весь мир!

Его Превосходительство сжал челюсти и строевым шагом вышел на балкон. Толпа разразилась возгласами ликования и овациями. Я тоже вышел на балкон и встал на самом левом фланге, за спинами соратников, но так, чтобы видеть лицо Отца Нации. Кажется, мой фрак был единственным среди всех этих мундиров. Я следил за Его Превосходительством. Вот он поднимает руку, требуя тишины. Гул толпы затухает. Наконец, полная тишина, нарушаемая лишь трепетом стягов на ветру. Вот Его Превосходительство прижимает пальцы правой руки к нагрудному карману, опирается левой рукой на балюстраду, подается вперед и вперяет в толпу свой тяжелый, свинцовый взгляд. Вот он через ткань мундира нажимает кнопку на плоской коробочке, и вот он — момент моего триумфа. Обмякшее, грузное тело Отца Нации повисает на перилах балкона, а потом мешком сползает на пол. Левая рука цепляется за балюстраду и отлетает от нее, фуражка откатывается в сторону. Его Превосходительство мертв. Пользуясь замешательством на балконе, я медленно отступаю в глубь дворца. Но еще некоторое время мне видна багровая лысина Отца Нации в окружении леса начищенных до блеска сапог.

Его Превосходительство все-таки был слишком самонадеян. И он забыл мои объяснения, что УВИ — это не усилитель воли того, кто им пользуется. УВИ не усиливает волю — он просто соединяет накоротко биополя — двух или более индивидов. С помощью УВИ ты можешь непосредственно влиять на чужую психику, но и твой мозг в такой же мере становится открытым для влияния другого человека. Естественно, чья воля сильней, тот и побеждает.

У Его Превосходительства была очень сильная воля. Но он не учел одного. Он мог подавить своей волей любого из подчиненных и, скажем, меня. Он мог подавить поодиночке любого из стоящих на площади. Он мог бы, наверно, подавить даже и всех их вместе, если бы они хотели разного и мыслили бы каждый о своем, несогласованно. Но дело в том, что все эти крестьяне и рабочие, учителя и врачи, торговцы и студенты, все, кто кричал «виват» и, опасаясь агентов тайной полиции, громко желал Отцу Нации долгих лет жизни, все они думали совершенно одинаково и всех их обуревало одно и то же желание. Весь этот единый организм внешне разобщенной толпы желал диктатору только одного: «Чтоб ты сдох, зверюга!..»

Этого Его Превосходительство даже и представить себе не мог. Многие тираны в глубине души почему-то убеждены, что народ их очень любит.

«Стоять, бараны!»

Оформление Людмилы СЕЛИВОНЧИК