Сказка
А вы слыхали о планете, которая все время растет? Нет? Тогда послушайте.
Начну с того, что планеты как таковой не было. Было маленькое зернышко, которое вращалось по орбите вокруг одной из звезд. Однако со временем зернышко проросло, и появился первый побег — тонкая, гибкая ветка. Так как зернышко вращалось вокруг своей оси, ветка не могла расти прямо вверх, а загибалась в сторону, противоположную вращению. Шло время, ветка обогнула зернышко раз, второй, третий — и превратилась в ветвь, а потом и в ствол дерева. От ствола начали расти другие ветки, а от тех веток — еще ветки, которые тоже загибались, переплетались, и планета становилась все больше и больше. Планета-дерево.
Издали она напоминала клубок зеленых ниток. Однако на самом деле между ветками было много свободного места, заполненного светящейся атмосферой. В пригодном для жизни пространстве обитали три племени — ползуны, грызуны и летуны. По внешнему виду представители всех трех племен напоминали земных жуков, только гораздо больших размеров.
Ползуны жили на ветках и вели организованное хозяйство. Специальные отряды занимались заготовкой листьев — основной пищи племени. Один ползун обкусывал черенок, другие подхватывали лист и начинали кромсать его на части и увязывать в тюки. Носильщики тащили тюки в поселок.
Поселок представлял собой два ряда аккуратных гнезд с крепкими крышами, которые оберегали от нападения летунов. В одном гнезде жили добытчики листьев, в другом повара, в третьем строители, в четвертом лекари, в пятом учителя и так далее. В большом поселке бывало до сорока гнезд.
Грызуны жили внутри веток планеты-дерева. Они были значительно меньше ползунов, но обладали мощными челюстями, которые позволяли делать в древесине глубокие норы. Иногда грызуны вконец перегрызали какую-нибудь ветку, та падала, давила ползунов, разрушала гнезда и опустошала целые поселки. Грызуны считались вредными тварями, и на них время от времени объявляли охоту.
Однако поиски грызунов в кромешной тьме их бесконечных нор были делом весьма опасным, и поэтому вредных тварей обычно ловили капканами. Профессия капканщика была одной из самых почитаемых среди ползунов.
Если ползуны охотились на грызунов, то летуны в свою очередь охотились на ползунов. Летуны жили где-то далеко, в верхних ветвях планеты-дерева. Но иногда они вдруг появлялись целой стаей, хватали оцепеневших от ужаса ползунов и исчезали. О том, что случалось с похищенными, никто не знал. Только иногда кто-нибудь из разведчиков, рискнувший забраться выше обычного, натыкался на обломки панцирей соплеменников.
Чтобы хоть как-то уберечься от летунов, ползуны развешивали вокруг поселка защитные снасти, похожие на паутину. Иногда летуны действительно там застревали, но чаще всего разрывали паутину, спускались к поселку и хватали беззащитных ползунов. Так что ткачи, которые плели паутину, не пользовались таким почетом, как мастера-капканщики или оружейники.
Оружейники добывали липкий древесный сок, с помощью которого склеивали катапульты. Летуны весьма опасались катапульт, и поэтому, подлетая к поселку, первым делом нападали на оружейников. Но те — все как один отчаянные смельчаки — стреляли до последнего. Точный прицел — и колючка, выпущенная из катапульты, пронзала крыло летуна, тот падал и погибал.
Маленькие острые колючки росли вокруг розовых, благоухающих цветов. Цветы эти считались символом счастья, о них было сложено множество восторженных стихов. Кроме стихов поэты сочиняли военные песни, которые очень нравились храбрым оружейникам. Поэты пользовались среди ползунов большим уважением.
Не меньшим уважением пользовались и ученые. Они изобретали новые капканы, совершенствовали катапульты и руководили строительством складов, где хранились запасы съедобных листьев.
Кашу из лепестков розовых цветов повара готовили только раз в году, на праздник Посвящения.
Праздник начинался после того, как юноши возвращались из похода на грызунов. По обычаю племени взрослым мужчиной считался лишь тот, кто одолел хоть одного грызуна. В давние времена, когда ползуны не знали капканов, грызуны нахально разгуливали по веткам, и юноши частенько сталкивались с вредными животными. Теперь же, когда те были загнаны в норы, приходилось организовывать специальные походы, чтобы сразиться с врагами.
К сожалению, далеко не все возвращались из этих нужных, но очень опасных походов. Многие из вернувшихся спешили к лекарям врачевать раны, нанесенные жестокими грызунами. И тем не менее в день возвращения в поселке начиналось торжество. Гремели грибы-хлопушки, стреляли катапульты, мужчины громко распевали военные песни, старики поздравляли героев. И, самое главное, по всему поселку разносился пьянящий аромат праздничной каши.
По установленной традиции пробу с праздничной каши снимал скороход.
Профессия скорохода считалась самой легкой и самой опасной на свете. Самой легкой она считалась потому, что целый год, от праздника до праздника, скороход без дела ползал по поселку. То заглянет к ученым и обругает их за невежество, то примется учить поэтов сочинять стихи, а то явится на кухню и потребует цветочной каши.
Другие по целому году не едят цветочной каши, никому не позволено, а скороходу — пожалуйста. И ему не завидуют. Потому что раз в год, накануне праздника Посвящения, скороход уводит юношей в глубокие норы охотиться на грызунов.
Скороход не возвращается из похода до тех пор, пока каждый из юношей не сразится с грызуном. Гибнут грызуны, гибнут и юноши. А если случится такое, что в живых останется только один скороход… Тогда он уползает все глубже и глубже, петляет по бесконечным норам и сражается до тех пор, пока не погибнет. Три дня поселок будет потом оплакивать погибшего, а на четвертый день мужчины выберут нового скорохода. Вновь выбранный жадно ест цветочную кашу, набирается сил, каждый день до изнеможения упражняется в ловкости и с трепетом ждет выстрела из сигнального гриба.
Однако этот рассказ — не о молодом, а о старом скороходе, который вот уже девятнадцать раз водил юношей на охоту. Панцирь старика весь иссечен шрамами, правый глаз немного косит, левая задняя нога слегка прихрамывает, но голос у него по-прежнему зычный; с приятной хрипотцой. Старик давно уже не бахвалится своими подвигами, не задирает ученых и не поучает поэтов. Он старый и мудрый солдат. Он знает, что каждый поход может стать для него последним, и поэтому целыми днями лежит на краю поселка, смотрит на верхние ветки и размышляет, прихлебывая цветочную кашу.
О чем размышляет, никому не докладывает. Размышляет — и все.
Так было и в тот памятный день. Скороход проснулся еще затемно, вылез из гнезда, размялся, вспоминая приемы секретной борьбы, потом заглянул на кухню, взял котелок цветочной каши… Каша оказалась подгоревшей, но скороход ругаться не стал, выбрался на окраину поселка, нашел укромное местечко и задумался, время от времени макая лапу в котелок.
Утро клонилось к обеду, когда вдруг хлопнул сигнальный гриб. Скороход мгновенно допил остатки каши и поспешил в поселок.
На центральной площади толпились молчаливые строгие юноши. Скороход приблизился к ним, поприветствовал, пересчитал — четырнадцать. Ну что ж, пора. Скороход отрывисто скомандовал и повел отряд за собой, мимо тихих и пустынных гнезд — обычай требовал, чтобы юношей никто не провожал.
Когда они удалились шагов на двести, скороход свернул на боковую ветвь и оглянулся. Юноши молча двигались следом. В былые времена скороход приказал бы им петь военные песни, а теперь…
— Прибавить ходу! — строго скомандовал он и двинулся дальше.
Военные песни! Под их славный мотив ноги сами собой становятся легче. Да вот только славных старых песен юноши не знают, а новые скороходу совсем не по душе — в них слишком много пустого бахвальства.
Вот так, размышляя о прошлом и примечая зарубки на тропе, скороход привел юношей ко входу в нору и объявил привал. Было видно, что юноши устали. Одни из них сосредоточенно молчали, другие шепотом о чем-то переговаривались. О том, чтобы кто-нибудь из них рвался в бой, не могло быть и речи. Скороход нахмурился и подумал, что троих, а то и пятерых, к утру уже не будет в живых…
Однако он не стал сентиментальничать, а подкрался к самой норе и громко заклацал челюстями, подражая речи врагов. Подождав немного, поклацал еще раз… и услышал ответное клацанье.
Клацанье быстро приближалось.
Юноши насторожились.
Скороход застыл в ожидании.
Из норы показалась зубастая голова грызуна — скороход цепко схватил врага за горло, вырвал из норы и швырнул в сторону.
Юноши с опаской обступили бездыханного грызуна и стали рассматривать. В былые времена скороход ставил на панцирь врага переднюю лапу и произносил вдохновенную речь. Он говорил, что перед ними враг, который губит дерево, а потому его необходимо повсеместно и беспощадно уничтожать. Но теперь…
— Ну что, понятно? — зычно спросил скороход. — За горло его, и все готово. А теперь хватит глазеть, пошли за мной.
И он первым полез в нору. Хотелось поскорее покончить с этой опостылевшей охотой.
Нора была темная и тесная, двоим не разойтись. Освещая дорогу обломком гнилушки, скороход осторожно спускался все ниже и ниже. Время от времени он оглядывался на притихших юношей и подбадривал их грубоватыми солдатскими шутками. Юноши не смеялись, но скороход не обижался — ему и самому было невесело. Надоели, ох как надоели старику эти бесконечные походы. Зачем, кому это нужно? Быть может, обычай посвящения в мужчины давно устарел?..
Скороход остановился. Нора раздваивалась. Подумав немного, он повернул налево. Потом, на второй развилке, направо. Потом еще раз направо. Шагов через триста они выйдут к главной широкой норе, там можно устроить засаду. Спрятаться, дождаться каравана, несущего древесные опилки, навалиться всем сразу — и победа обеспечена. Он так и делал всегда в былые годы…
А сейчас вдруг подумал, что это нечестно — нападать со спины.
И вдруг за спиной…
Послышался отчаянный, истошный, панический крик! Кричал ползун, один из юношей, последний в строю.
Так вот оно что! Проклятые враги пошли на хитрость: они пропустили его, ветерана, и ударили по отставшим! Задыхаясь от гнева, скороход развернулся… да только куда там — охваченные паникой, юноши сгрудились так плотно, что пробиться к врагам не было ни малейшей возможности. Бессильный чем-либо помочь, скороход отчаянно ругался, толкался, призывал к мужеству — тщетно! Юноши почти безо всякого сопротивления гибли под ударами коварных грызунов.
И вскоре он остался один, окруженный врагами… Скороход не сдался, не попросил пощады.
Последний бой, последняя охота, и он покажет все, на что способен. Удар! Еще удар! Прыжок! Толчок! Еще удар! По лапе! В голову! Прыжок! На стену! В сторону! На потолок! Удар!.. Враги рассыпались, нора свободна — вперед! И скороход бросился бежать, не разбирая дороги.
Да, не зря его избрали скороходом! Старик бежал так быстро, что, казалось, обгонял даже топот собственных ног. Погоня давно уже отстала, а он все бежал и бежал, не чувствуя усталости и не обращая внимания на многочисленные раны. Вдруг…
Он потерял равновесие и рухнул куда-то вниз, в кромешную тьму. Упал и потерял сознание.
Придя в себя, скороход долго лежал без движения. Усы у него были перебиты, нижняя челюсть вывихнута, передняя лапа изодрана в клочья, а панцирь на спине прокушен в нескольких местах и коробился так, что грозил отвалиться. Ну что ж, смерть так смерть: от судьбы не уйдешь, будь ты хоть трижды скороход.
Тем временем глаза привыкли к темноте, и он увидел, что лежит в какой-то просторной пещере, весь пол которой покрыт… грызунами. Одни лежали на спине, другие на боку, а кто и на брюхе. Некоторые выглядели так, будто их только что принесли, другие уже успели покрыться толстым слоем пыли, некоторые превратились в бесформенные коконы. Что это могло значить? Хотя не все ли равно! Скороход грустно вздохнул — панцирь на спине еще сильнее покоробился — и потерял сознание.
Очнулся он от какого-то шороха. Осторожно открыв глаза, скороход увидел, как один из коконов зашевелился, развалился… И из него выбрался ползун! Настоящий юный ползун. Он, как слепой, наощупь полез на стену, забрался под самый потолок… и вылез через дыру наружу.
Ничего еще не понимая, скороход осмотрелся по сторонам… и увидел, как еще один ползун выбрался из кокона и полез из пещеры на волю.
Превозмогая боль, скороход подполз к опустевшему кокону, глянул внутрь — и ничего там не увидел! Так что же это? Кокон оплетает грызуна, а выпускает ползуна. Как все это понять?
Старик задумался. Да неужели все так просто? Никто до этого не знал, откуда берутся ползуны. Обычно приходил в поселок неизвестный юноша, и все. А кто он и откуда — об этом юноша не знал, не помнил. Ученые ломали головы и строили догадки, поэты сочиняли песни, скороходы… Да и не они одни — все презирали грызунов. Никто и представить не мог, что каждый был когда-то грызуном.
Старик закрыл глаза и отвернулся. С кем он сражался всю жизнь, на кого охотился?! Но, к счастью, все в прошлом, он умирает… Нет-нет! Он пробьется к своим, расскажет, предупредит! Забыв про многочисленные раны, скороход торопливо забрался на стену, вылез наружу…
И в изнеможении упал. Он так спешил, что зацепился за острую щепку — и панцирь отвалился. Ну вот, теперь уже точно конец, он беззащитен. Грызун его перегрызет, летун унесет. Старик поежился…
Но что это? Ему совсем не больно! Он посмотрел назад — и увидел на голой спине аккуратно сложенные крылья.
Так, значит, под панцирем спрятаны крылья. Так, значит, летуны хватают ползуна, уносят и сдирают панцирь…
Скорее, скорее к своим! Он прекратит безумную вражду, предупредит…
Но куда ему двигаться? Кругом незнакомые ветки, легко заблудиться. Вот разве что… И, решившись, он робко взмахнул крыльями, потом еще раз — сильнее, сильнее — и полетел!
Поначалу он то и дело натыкался на листья, однако вскоре приспособился и полетел уверенней. Крылья весело жужжали на свежем ветру, внизу мелькали ветки, листья, цветы. Неведомая легкость переполняла его, и раны уже не болели, и страхи уже не терзали, лишь только в радости кружилась голова. О, кто мог подумать, что сладкая каша — ничто по сравнению с полетом! Ползать ли, бегать ли — все суета. Он прилетит…
Вот и знакомая развилка, роща дурманных грибов и поселок. Преисполненный гордости, скороход громко запел военную песню и пошел на снижение.
Внизу забегали, засуетились. Подумали, что враг. Ничего, разберутся. Вот подлетит он ближе, тогда и узнают. Скороход с треском разорвал защитную снасть и стал пикировать на площадь, к поварам и каше. И вдруг…
Дружным залпом ударили катапульты. Колючки просвистели совсем рядом. Да что это они, в кого стреляют? Как посмели?
Повторный залп оказался точнее. Крылья, правда, уцелели, но одна из колючек впилась в лапу. В глазах потемнело. Скороход отчаянно замахал крыльями и взмыл вверх.
Внизу, в поселке, царило тревожное оживление. Оружейники торопливо разворачивали катапульты, а зеваки, толпившиеся на крышах, подбадривали их воинственными кличами. Проклятые безмозглые букашки! Отсюда, с высоты, на них и смотреть-то смешно. Сейчас он выйдет из крутого виража, пронесется на бреющем полете, подхватит вон того, на крайней крыше…
Но тут же опомнился — нет, не годится. Здесь одному не справиться, дикарей слишком много. И, развернувшись, скороход… простите, летун полетел за подмогой.
Рисунки Валерия РУЛЬКОВА