Страшные секунды полной потери ориентации, когда внезапно просыпаешься почти в полном мраке, в незнакомом помещении, в неведомом месте, глаза различают лишь смутные тени и ничего не могут подсказать разуму, а внезапная мысль: «вдруг снова?!..» готова зашвырнуть тебя в пучину панического ужаса…

«Спокойно… спокойно… я — Перегрин Такэда, гражданин Соединенных Штатов, сын японца и индеанки племени яки, этнограф, плыву в Пуэрто—Манчо… а! ну да — я на корабле, корабль называется „Тонто суэньо“, а каюта кажется незнакомой, потому что я только сегодня ее самовольно занял…»

Такэда отбросил пропитанную тропической влагой и его собственным потом простыню и уселся на койке.

«… а капитан, конечно, тот еще тип — ну какого, в самом деле, черта должен я терпеть храп соседа, когда по левому борту все каюты свободны?! так нет же: „Сеньор Такэда должен проживать в той каюте, номер которой указан в его билете…“ Сволочь! Хорошо, ключ подошел к дверям вот этой… Но почему я все—таки проснулся? Таблетки на ночь принял, тут все нормально…»

Такэда медленно водил головой по сторонам, вслушиваясь в темноту. Привычный плеск волны за открытым иллюминатором, привычная качка… она, конечно усилилась после того, как из Панамского канала «Тонто суэньо» вышел в Панамский же залив, но Такэда морской болезнью не страдал и мерного покачивания палубы под ногами уже и не замечал. Что—то, однако, было не так. А… вот оно что — не слышно ровного гула корабельных машин. Стоим почему—то. Странно — до Пуэрто—Манчо никуда заходить не должны. А это что?.. Такэда насторожился — до его ушей донесся приглушенный звук двигателя, работающего на малых оборотах. Только это не были мощные моторы «Тонто суэньо». Что—то калибром поменьше подходило к кораблю с левого борта.

Перегрин высунул голову в иллюминатор.

Над колышущейся черной гладью залива висел тонкий серп старого, на последнем издыхании месяца. Света, однако, было достаточно, чтобы разглядеть темный силуэт приблизившейся почти вплотную к «Тонто суэньо» яхты, шедшей с погашенными огнями. На яхте заглушили движок и с ее палубы кто—то замигал фонариком. Где—то над головой Такэды, на верхней палубе послышались негромкие голоса, на яхту перебросили швартовы. Перегрин ощущал в груди восторженный холодок — он, аккуратный университетский мальчик, выпускник колледжа, белый воротничок, типичный представитель «миддл клэсс», стал невольным свидетелем той стороны жизни, о которой раньше лишь в книжках читал. «А капиташа—то наш не промах! Ясное дело — контрабандой промышляет… может даже перевозкой наркотиков… на какой—нибудь медельинский картель работает…» От этой мысли стало жутко — ребятишки в картеле крутые, свидетелей не любят, но Такэда с иступленным любопытством наблюдал как с борта «Суэньо» к яхте протягивают трап, потом один из принимавших его людей что—то говорит в мобильник, затем наступает минутная пауза… А потом сверху донесся звук чьих—то тяжелых шагов и всякий восторг щенячьего любопытства у Такэды как ветром сдуло. Он ошеломление смотрел, как по трапу на борт яхты спускаются люди, которых — Такэда голову на отсечение давал — он за время рейса ни разу не видел ни среди пассажиров, ни среди команды. В людях этих не было на первый взгляд ничего особенного — ну шагали быть может чересчур размеренно, интервал держали с математической точностью, руками и головами подергивали как—то механически… но Такэда, глядя на них, ощущал, как в душу закрадывается тревога, переходящая в темный, необъяснимый ужас. «Роботы какие—то, андроиды…» мелькнула мысль. «Роботы» спускались на палубу, все той же механической походкой делали несколько шагов и исчезали в чернеющей пасти люка, ведущего куда—то во чрево яхты. Три или четыре человека из команды яхты, находившиеся на палубе, старались держаться от «роботов» подальше. По их напряженным позам Такэда понял, что испытывают эти люди то же самое, что и он — страх.

Всего на яхту перешло десятка полтора «андроидов», а процессию замыкал человек, движения которого менее всего можно было назвать механическими. Он преодолел трап в два прыжка с какой—то обезьяньей ловкостью. Это был мулат небольшого роста, очень ладно сложенный, очень гибкий, с наголо выбритым черепом. На нем была блестящая черная рубаха — шелковая или атласная, белые брюки и белые туфли. Мулат проследил как последний из «роботов» спускается в черный провал и захлопнул за ним крышку люка. После чего легкой походкой, как бы пританцовывая всем телом, прошел к людям из команды яхты.

Над головой Такэды снова послышались приглушенные голоса, в которых явственно сквозило облегчение. Трап поспешно втягивали назад, на борт «Тонто суэньо». Мулат что—то говорил людям с яхты, которые держались все с той же напряженностью. Перегрин решил, что мулата они боятся, пожалуй, даже больше, чем «андроидов».

Желая получше его разглядеть, Такэда высунулся из иллюминатора чуть дальше и тут же пожалел об этом. Мулат как будто затылком почувствовал его взгляд. Он крутнулся вокруг оси с грациозной стремительностью и полоснул по борту «Тонто суэньо» белыми глазами, в которых казалось, вовсе не было зрачков. Зрачки, конечно, были, но суженные в точку, и на микроскопическую долю секунды они встретились со зрачками испуганно — но недостаточно быстро — отпрянувшего Перегрина.

Оказавшись в уютном мраке каюты, Перегрин испытал вполне детское желание нырнуть в койку, под простыню, накрыться о головой и отгородиться от всего мира: я — не я, ничего не видел, ничего не слышал… Сердце бешено колотилось. А в голове вертелась лишь одна мысль, один вопрос: успел разглядеть его мулат или нет? Дурацкий вопрос на какое—то время полностью парализовал волю к действию, пока, через несколько секунд, не возопил инстинкт самосохранения. «Да что же это я?! У них там мобильник… сейчас свяжутся с командой… пошлют людей…» Такэда подхватил одежку, лихорадочным взглядом окинул каюту — не оставил ли чего своего, что может послужить уликой? — выскочил в тускло освещенный коридор и в два прыжка добежал до своей законной каюты.

Могучий храп соседа—коммивояжера показался ему сладчайшей музыкой. У Такэды достало самообладания, чтобы забросить одежду в шкафчик, прежде чем рухнуть на койку и накрыться простыней. В самый раз — из коридора послышался звук осторожных шагов и негромкие голоса. Такэда, лежа на правом боку, зажмурил глаза и сжался в комок. Он лежал, ожидая неизвестно чего и проклиная гулкий стук сердца, который, как ему казалось, набатом разносится надо всем Тихим океаном. И дождался — рукоятка двери тихо провернулась — Такэда видел это сквозь ресницы не до конца закрытого правого глаза — и дверь стала бесшумно поворачиваться. Из коридора в каюту протянулась полоска тусклого света. Она уперлась в койку Такэды и медленно расширялась. Перегрин, лежащий в позе эмбриона, усиленно дышал обеими ноздрями, изображая глубокий сон. Но сквозь ресницы он увидел, как в каюту кто—то заглянул, несколько секунд стоял неподвижно, вслушиваясь и всматриваясь, затем подался назад и так же тихо затворил за собой дверь. Звук крадущихся шагов удалился, затих, снова возобновился, сильно ослабленный стенками и расстоянием. Должно быть проверяли каждую каюту.

Еще какое—то время Такэда лежал неподвижно, напряженно вслушиваясь в ночную темноту, а потом незаметно для себя заснул.

* * *

Утром все случившееся ночью казалось сном, но раздумывать об этом было некогда. Корабль уже входил в гавань Пуэрто—Манчо и нужно было быстренько собраться и успеть заскочить в кантину. Завтрак входит в стоимость билета, так не пропадать же добру. За столом все было как обычно — никто не вперял в него пристального испытующего взора, никто зловеще не перешептывался, кося взглядом в его сторону…

* Сухо попрощавшись с капитаном и забросив на плечо здоровенную сумку, Такэда по шаткому трапу сошел на твердую почву гавани Пуэрто—Манчо, откуда вскорости ему предстояло отправиться в этнографическую экспедицию по изучению шаманских практик племен, проживающих в самих глухих уголках и дебрях Восточных Кордильер и в междуречьи Инирида — Гуавьяре.

Оставив за спиной гудки буксиров, завывание портовых кранов и вопли грузовиков у открытых ворот пакгаузов, Такэда вышел на набережную. Остановился у пальмы, обвел взором панораму невысоких аккуратных зданий, выстроенных явно в прошлом веке в испанском колониальном стиле. Задрав голову, перевел взгляд выше, на окружающие городок зеленые холмы, густо поросшие тропической растительностью. Порыв ветра, пришедший, должно быть, из самых глубин континента, принес с собой незнакомый пряный аромат, от которого у Такэды расширились ноздри. Каждый город обладает своим неповторимым запахом — своего рода визитной карточкой. У Пуэрто—Манчо карточка эта была привлекательной. Порыв ослабел и Такэда окунулся в стихию запахов уже знакомых, но тоже приятных. Слева от него, в маленьком кафе под полосатым тентом готовили крепкий и ароматный кофе по—турецки. Сам кофе, разумеется, был бразильским. Мимо с достоинством прошествовал седоусый сеньор в белом костюме и белой широкополой шляпе. Он курил сигару. Из кафе через дорогу доносился аромат приготавливаемых мясных блюд с незнакомыми Такэде специями. Аромат был такой, что Перегрин невольно проглотил слюну, хотя завтракал совсем недавно. С пляжа тянуло запахом выброшенных на берег водорослей. Громкая музыка заставил этнографа оглянуться. На пляже, на белом песке группа смуглых парней, одетых лишь в длинные, по колено, трусы ярких расцветок, под звуки самбы, несущейся из мощного кассетника, отрабатывала прыжки и стелющиеся подсечки капоэйры. Их подбадривали темнокожие подружки в белых бикини. По набережной мимо Такэды пробежала пестрая стайка девчонок самого опасного возраста, одарив этнографа огненными взорами влажных черных глаз, хихиканьем и сложным запахом французских парфюм.

Да, Такэде здесь положительно нравилось. Он ухмыльнулся, жестом тормознул такси и отправился в гостиницу.

* * *

Отель «Паласио» на площади Оружия был выстроен все в том же староиспанском стиле. Побеленные стены, карнизы и навесы, жалюзи и узорные чугунные решетки на окнах, балкончики с чугунными же перилами. У регистратора Такэду поджидала записка от Виктора, который должен был стать проводником Перегрина на первом этапе экспедиции. Виктор писал, что в связи с некоторыми вновь возникшими обстоятельствами, выезд задерживается на несколько дней, приносил извинения, просил ожидать его в отеле и не скучать. Такэда слегка нахмурился. Перспектива проторчать неизвестно сколько в городке, хоть и приятном на первый взгляд, но в котором нет ни одной знакомой души, Перегрину вовсе не улыбалась. Но делать было нечего. «Ладно», решил Такэда, «назовем это периодом акклиматизации…» Он забросил вещи в номер и отправился осматривать местные достопримечательности.

Помимо отеля на площади располагались еще и мэрия, кафедральный собор с барочным фасадом и — в самом центре — памятник какому—то невнятному генералу, герою какой—то то ли войны, то ли революции прошлого столетия. Такэда на секунду застыл в нерешительности, не зная, в какую сторону податься. Открытый портал собора манил прохладной мглой, предлагая спокойное убежище. Такэда сузил глаза. Он не понимал, с чего бы это в голову пришла мысль об убежище, и ему это не нравилось. Такэда привык доверять своей интуиции и знал, что ни с того, ни с сего такие мысли не возникают. Он более внимательно оглядел площадь. Все, вроде, спокойно под жарким полуденным солнцем и, однако, что—то явно не так. А, вот оно что — народа на площади всего ничего. Правда, некоторое скопление аборигенов наблюдается на противоположной от отеля стороне площади, у стен мэрии, где расположился небольшой фруктовый базарчик. Но и там продавцов было больше, чем покупателей. Пустота центральной площади угнетающе контрастировала с пестрым оживлением набережной. В воздухе как будто висело некое напряженное ожидание. Такэде тут же захотелось вернуться в номер, но он подавил это малодушное желание и по нагретым каменным плитам, попирая свою маленькую черную тень, прошествовал к торговым рядам.

Ну, с фруктами и овощами все было в порядке, чего не окажешь о продавцах. Видимо по какому—то древнему обычаю торговлишкой в Пуэрто—Манчо занимались исключительно мужчины, причем все как на подбор, вне зависимости от национальной, этнической и расовой принадлежности, крутые амбалы с крайне неприятными и даже отталкивающими физиономиями. Интуиция уже не нашептывала свои предостережения Перегружу, а просто орала на два голоса, в паре с инстинктом самосохранения, что нечисто что—то на этой площади и с этими продавцами и что надо по—быстрому отсюда сваливать. Такэда так и хотел сделать, но гордость не позволяла выказывать поспешность. И он даже заставил себя задержаться у последнего в ряду торговца — здоровенного негра с переломанным носом и разбитыми бровями профессионального боксера, — и поинтересоваться ценой авокадо и папайи. Негр не ответил — он напряженно вглядывался вдаль поверх плеча Такэды. Этнограф невольно обернулся, и проследил взгляд торговца — с ведущей к набережной улицы на площадь въезжали гуськом несколько армейских джипов. Джипы как джипы, ничего особенного. Но когда Такэда в легком недоумении снова повернулся к негру, в руках у того уже находилось оружие — то ли маленький автомат, то ли очень уж внушительный пистолет.

Американских детишек с самых ранних классов учат, как надо поступать, когда вблизи оказывается злой дядя с оружием в руках и загадочным блеском в глазах.

Такэда рухнул ничком на теплые каменные плиты и откатился в сторону прежде чем на площади разразился ад. «Продавцы» дружненько палили по джипам, оттуда тоже, кажется, начали отвечать. Такэда высмотрел вблизи проход между зданиями и из низкого старта рванул к нему. Шальная пуля с визгом срикошетила у самых его ног. Ныряя в проход, Перегрин краем глаза заметил, что действительно, из джипов выпрыгивают люди и, прячась за машинами, открывают огонь по «торговцам».

Проход на деле оказался тупиком. Прямо перед Такэдой была глухая перемычка между домами, справа совершенно глухой брандмауэр, в стене слева было одно окно, однако на высоте второго этажа, не достать. Перегрин понял, что тут он в ловушке, но на площади, помимо одиночных выстрелов и автоматных очередей, начали греметь уже и взрывы и возвращаться туда очень не хотелось. Поэтому этнограф забился в самый дальний угол тупика, спрятался в густой, чернильной тени, по диагонали перечеркивающей прямоугольник шириной метра три и длиной метров шесть.

Вжимаясь в стену, Такэда напряженно вглядывался в неширокое пространство площади, доступное его взору. Однако события происходили за пределами этого узкого горизонта. Там гремели взрывы и выстрелы, слышались вопли и стоны, ругательства и команды. А в поле зрения Перегрина лишь проплывали облачки порохового дыма, да временами видно было, как пули вышибают осколки из каменных плит. Такэда уже начал надеяться, что все как—то обойдется, но тут в тупик, заслоняя вид на площадь, ввалилась крупная фигура — тот самый негр, у которого Такэда ценами интересовался. Негр прижался к стене и бормоча себе под нос что—то невнятное, выщелкнул пустой магазин своей пушки и вставил новый. Такэду он пока что не замечал и этнограф стоял ни жив ни мертв. Негр, держа пистолет обеими руками осторожно высунулся за угол и тут на площади, метрах в трех от тупика прогремел взрыв ручной гранаты. Взрывной волной негра забросило в тупик и он рухнул на ярко освещенный камень неподалеку от границы света и тени. Это уже потом Такэда сообразил, что негр, по сути дела, спас его, приняв на себя все осколки. Но сейчас у Перегрина ослабли колени и он сполз по стене, опустившись на корточки, и в ужасе разглядывал труп. Пробитая во множестве мест белая рубашка убитого быстро превращалась в красную. Зрение Такэды необычайно обострилось, он с ужасающей отчетливостью и ясностью воспринимал все самые мельчайшие детали: красные прожилки на белках закатившихся глаз негра, ниточку слюны в углу полураскрытого огромного, красного рта, блестящую зеленую муху по—хозяйски опустившуюся на этот самый уголок… Из—под затылка, покрытого жесткими черными кудряшками, вытекала тонкая струйка крови и быстро устремлялась по каменным плитам, казавшимся в ярком солнечном свете почти белыми, к затененному участку, где притаился Такэда. Казалось, кровь спешила укрыться от палящего солнца. Этнограф как под гипнозом следил за ее веселым бегом. Вот струйка пересекла границы света и тени, вот она достигла носка правой кроссовки этнографа… Тут в мозгу Перегрина как будто что—то взорвалось. Он метнулся к трупу и яростно принялся выдирать пистолет из судорожно сжатых пальцев негра. Каждый палец пришлось отгибать по отдельности. Завладев оружием, Перегрин пришел в себя. Оп уже не чувствовал себя агнцем на заклание. Теперь он и огрызнуться сможет. Тяжесть оружия в руке придавала уверенности. Такэда внимательно вглядывался в выход из тупика. Высовываться он не намеревался, но в случае чего гостей встретит достойно…

Гости не замедлили явиться. На этот раз в тупик, после особо яростной серии взрывов, воплей и пальбы, забежали двое. Оба в светлых гражданских костюмах, не скрывавших, однако, армейской выправки. Тот что помоложе — бритоголовый негр с чеканным римским профилем, стал у самого выхода, держа револьвер обеими руками и стволом вверх. Время от времени он высовывался за угол, делал выстрел—другой и тут же укрывался в тупике. Второй, постарше, светлокожий, с ежиком коротко стриженных седых волос, стоял спиной к Такэде, он тоже был вооружен, но ствол его револьвера смотрел в землю.

Этих двоих Перегрин не видел среди «торговцев» фруктами, поэтому заключил, что они из другого лагеря. Во всей этой заварушке Такэда был фигурой приблудной, но в силу обстоятельств приходилось определяться — на чьей он стороне. Эти двое казались гораздо симпатичнее «торговцев». Такэда уже принялся обдумывать, как ему поделикатнее выдать свое присутствие, да так, чтобы его при этом не пристрелили, но тут какой—то бесшумный отблеск, скользнувший по тупику, заставил его поднять глаза. Он увидел как медленно, осторожно открывается единственное окно в стене напротив и из него выглядывает некто с еще более отталкивающим лицом, чем у всех «торговцев» вместе взятых. Вслед за лицом из оконного проема высунулся ствол автомата Калашникова. Незнакомец, изогнувшись и опершись локтем на подоконник, с жестокой улыбкой на ярко накрашенных губах целился в спины двоим, стоявшим у выхода из тупика.

У Такэды были доли секунды для принятия решения, перевернувшего всю его жизнь, и он его принял. Оп поднял свой пистолет и нажал на спусковой крючок…

… у проклятой штуковины оказалась сильнейшая отдача, подбросившая руку Такэды вверх, так что большая часть пуль ушла в небо, а грохот выстрелов просто оглушил его. Но две или три пули цели достигли.

От шока Такэда впал в состояние, которое уже приключалось с ним несколько раз в жизни — все в критических ситуациях — и которое он называл «объемным зрением». Он схватывал всю картинку как бы со стороны и сверху, и события в охватываемом таким зрением объеме развивались в замедленном темпе.

Вот он сам стоит, отчаянно пытаясь удержать в руке дергающееся оружие… вот медленно переваливается через подоконник тело убийцы с «Калашниковым»… вот оборачиваются на грохот выстрелов двое, стоящие у выхода из тупика и стволы их револьверов поворачиваются в сторону Такэда и, возможно, пальцы уже начали давить на спусковые крючки…

Выпавшее из окна тело с глухим стуком ударилось о землю рядом с трупом негра. Объемное зрение пропало и время помчалось с обычной скоростью. Реакция у тех двоих оказалась хорошей — они мгновенно оценили ситуацию и придержали пальцы на спусковых крючках. Но Такэду это не утешило, ибо обнаружился еще один свидетель, которого этнограф меньше всего хотел бы здесь видеть. В оконном проеме, из которого выпал тип с помадой на губах и с «Калашниковым» в руках, на секунду возник персонаж из ночного кошмара Перегрина — мулат с яхты. Мулат цепким взором белых глаз зафиксировал общее положение дел и сгинул во мраке проема, прежде чем Такэда принялся по нему палить. На этот раз этнограф держал свою пушку обеими руками и пули пошли более кучно, хотя и бесполезно — у мулата реакция тоже была хорошей. Такэда, однако, жал на курок, пока не закончились патроны.

— Ну хватит, хватит, успокойтесь, дружище!

Этнограф, продолжая целить в окно, резко повернул голову на голос.

К нему обращался тот, что постарше, неслышно подошедший близко к Такэде. Негр остался удерживать позицию у выхода из тупика.

— Хорошее у вас оружие, — сказал подошедший, внимательно разглядывая пистолет в руках Такэды.

Такэда опустил руки, так что ствол глядел в землю.

— Это не мое, это вот его… — он ткнул стволом в труп негра. — А что — действительно хорошее?

— М1О, «Ингрем», — пояснил незнакомец. — Серьезная машина. Запрещена к продаже частным лицам. Но, разрешите представиться — полковник Хиткот Элгертон, отдел по борьбе с наркотиками, ФБР.

Полковник слегка наклонился и даже, кажется, каблуками прищелкнул.

— Перегрин Такэда, этнограф. Я тоже американец…

Полковник произнес что—то дежурно—вежливое и склонился над трупами. Сначала осмотрел негра.

— Этого не знаю, — заметил он и перешел к лежащему ничком автоматчику. — Вы мне не поможете?

Вдвоем они перевернули застреленного Перегрином типа на спину. Все пули Такэды попали ему в грудь и живот, лицо оказалось нетронутым.

— «Голубой», что ли? — спросил Такэда, брезгливо разглядывая толстый слой пудры, ярко накрашенные губы, накладные ресницы, умело наложенные тени на веках и серьги в ушах.

Полковник не ответил, а только как—то странно посмотрел на Такэду и сам задал вопрос:

— В кого вы только что палили? Там еще кто—то был? — он махнул рукой в сторону окна.

Перегрин кратким, но исчерпывающим образом описал ему облик мулата.

Полковника как будто током ударило. Он, ни слова не говоря, метнулся к негру и бросил ему несколько фраз. Негр как бы даже с испугом оглянулся на Такэду и, козырнув, исчез за углом. Полковник занял его позицию и временами высовывался из за стены на площадь, но не стрелял. Пальба на площади к этому времени почти затихла. Издали донеслось завывание полицейской сирены.

— Наконец—то! — сказал полковник подошедшему к нему Такэде. В голосе его звучала ирония. — главная полиция Пуэрто—Манчо заподозрила, что в городе что — то не в порядке.

— А далеко отсюда до полицейского управления?

— Невероятно далеко, дружище, целых два квартала!

Негр вернулся через несколько минут и на немой вопрос полковника слегка развел руками:

— Никого, сэр, в мэрии только служащие — их всех в одну комнату согнали и заперли… А еще там торговцы — настоящие — да несколько случайных прохожих. Ясно, что бандитами на площади из здания мэрии руководили, но сейчас там никого. Ни главарей, ни рядовых, сэр. Я на всякий случай оставил там сержанта Уиллиса и пару ребят.

Полковник помрачнел и на минуту задумался.

— Ладно, — сказал он наконец, — ясно, что операция провалена, даже еще и не начавшись. И, судя по тому, что нас ждали, утечка произошла где—то на самом высоком уровне. Здесь нам теперь делать нечего, отходим на базу.

— На побережье, сэр? — спросил негр.

— Да. А Перегрин… кстати, познакомьтесь, джентльмены: капитан Джотам Пентекост, ФБР, — Перегрин Такэда, этнограф… Так вот, мистер Такэда, вы поедете с нами.

— Но, сэр! — запротестовал этнограф. — У меня совсем другие планы! Отсюда я должен через несколько дней в экспедицию отправиться, мне только человека дождаться надо.

— Боюсь, мистер Такэда, вы не понимаете всей серьезности положения и боюсь у меня для вас очень плохие новости. Вы слыхали про наркобарона Эскапильо?

Перегрин кивнул.

— Так вот, человек, которого вы подстрелили — это Альфонсо Бьой Контаридо, по кличке «Чикилла», любовник Эскапильо. А мулат, который знает, что это сделали вы, зовется Гектор Пончиа, по кличке «Эль Диабло», правая рука Эскапильо, специалист по самым грязным и кровавым делам. Вы и с нами не будете в безопасности, но если вы останетесь один в этом городишке, то за вашу жизнь я и цента не дам. Несколько минут назад, вы, Перегрин, самолично подписали себе смертный приговор. И если вы попадете в лапы Эскапильо, то с вашей стороны будет очень наивно рассчитывать на быструю и легкую смерть.

Полковник замолчал и стоял, со значением разглядывая этнографа. Этнограф с отвисшей челюстью переваривал услышанное и смотрел на полковника. Капитан Пентекост нетерпеливо переводил взгляд с полковника на Перегрина.

— Но… у меня там вещи в гостинице… и Виктора предупредить надо… — наконец выдавил из себя Такэда.

— Мы не сразу уезжаем, — терпеливо пояснил полковник, — пока все формальности с полицией уладим, потери подсчитаем, состояние джипов проверим…. вы все успеете сделать. Идемте же.

Из пяти принадлежащих команде полковника джипов на ходу были три. В них и разместились все уцелевшие и легкораненые. Двоих убитых и одного тяжелораненого оставили в Пуэрто—Манчо под ответственность полиции и местных спецслужб.

Маленькая колонна продиралась по грунтовке сквозь гущу прибрежных дождевых лесов. Моторы джипов взревывали на колдобинах и ухабах, колеса пробуксовывали в красном суглинке. Но вопли попугаев и яростные трели других тропических птиц заглушали даже гул двигателей. Такэда вместе с полковником и капитаном ехал в средней машине. Кроме них и водителя в джип втиснулись сержант Уиллис и еще два спецназовца — так Перегрин окрестил про себя этих крепких парней в штатском но при оружии.

— … так что же, дружище, занесло вас в эти края? — спрашивал полковник.

Такэда, все еще не пришедший в себя после столь резкого поворота судьбы и ломки всех планов, глядя неподвижно перед собой, монотонно пояснил:

— Этнографическая экспедиция с целью изучения шаманской практики диких племен, обитающих в джунглях междуречья Инирида — Гуавьяре и в отрогах Восточных Кордильер…

Полковник Элгертон и капитан Пентекост смотрели на него как на марсианина.

— Джунгли… — мечтательно протянул капитан, — кровожадные дикари, пляски у костра и грозный гул барабанов. И кругом опасности…

— Ну да, — подхватил полковник, — ягуары и, эти… анаконды…

— Кайманы и пираньи…

— Огненные муравьи и ядовитые пауки марки «черная вдова»…

Оба глубоко вздохнули.

— Мне очень жаль, Перегрин, — мягко сказал полковник, — что все так получилось и вы к своим дикарям если и попадете, то не скоро. С ними вам было бы лучше и гораздо безопасней.

— А я, сэр, — сказал капитан, — с самого начала понял, что не будет нам в этом деле удачи. Утром, когда я выходил из дома, мне дорогу перебежала черная кошка; как только я вывел машину из гаража и выехал на шоссе, меня подрезал черный «понтиак», а когда мы на базе в Майами выруливали на взлетную полосу, у нас перед самым носом стартовал черный самолет…

— Ну, во—первых, Джотам, вам как чернокожему несчастья должны приносить не черные, а белые кошки, а во—вторых, что это еще за черный самолет?

— Ну этот сверхсекретный «Стеллс F–22»…

— А—а…

Полковник хотел, видимо, что—то сказать, но не успел. Водитель резко ударил по тормозам, потому что идущий впереди, метрах в двадцати от них джип внезапно подпрыгнул и превратился в огненный шар. Такэда, парализованный ужасом, смотрел как из шара выпала темная человеческая фигура, окутанная пламенем. Она свалилась в высокую траву и каталась в ней, пока не замерла. Послышался негромкий хлопок и сразу же вслед за ним взрыв сзади — теперь загорелся третий в колонне джип.

— Боже! — прошептал кто—то из спецназовцев.

Руки водителя на рулевом колесе были совершенно белые. Слева и справа от джипа, в густых непроницаемых стенах тропической зелени замелькали веселые огоньки, послышались не то автоматные, не то пулеметные очереди, но пули прошли гораздо выше машины, срезая ветки, веточки и листья, которые градом посыпались на крышу. На капот с глухим стуком свалился подстреленный шальной пулей попугай—гуакамайо и трепыхался, теряя перья голубых крыльев и красного хвоста. Через несколько секунд стрельба прекратилась и послышался усиленный громкоговорителем голос:

— Вам все ясно, полковник Элгертон? Выходите из джипа по одному. Лицом к машине, оружие на землю… минута на размышление.

Говорили по—английски, но с местным акцентом. Воцарилось молчание, даже вопли птиц затихли, только слышался треск пламени двух страшных костров, блокирующих дорогу. Капитан посмотрел на полковника. Тот едва заметно пожал плечами.

— Выходим, — сквозь зубы сказал он.

Капитан кивнул сержанту Уиллису, тот дал знак водителю:

— Давай ты, Хобарт, а потом вы, ребята, — он повернулся к двум спецназовцам.

Водитель — бледный парнишка, самый молодой из всех, спиной вперед полез из машины.

— Хотел бы я знать, — процедил капитан, — на кого это мы нарвались — на картель или на партизан?

— И если это партизаны, сэр, — добавил сержант Уиллис, — то кто — «Тупак Амару» или «Сендера Луминоса»?

— Не все ли равно? — пробурчал капитан.

— Не скажите, сэр. «Тупакамаровцы» сейчас озлобленные после той истории с захватом японского посольства, они могут и сразу шлепнуть, а «сендеровцам» нужны заложники, тут у нас есть шанс…

— Я не удивлюсь, — сказал полковник, — если среди этих партизан мы увидим людей из картеля.

Он повернулся к окаменелому Такэдо.

— Очнитесь, дружище, приехали. Вылезаем…

Он чувствительно потряс этнографа за плечи. Это помогло. Перегрин чуток собрался с силами и полез вслед за полковником наружу. Когда они все стояли, выстроившись в шеренгу лицом к джипу и заложив руки за голову, из леса начали выходить обильно вооруженные люди в камуфле, в армейских шапочках с козырьками, усатые, бородатые и длинноволосые.

— Слава богу, — тихо сказал сержант, — «Сендера»…

Чуть позже выяснилось, что радовался сержант рановато, а полковник оказался пророком. После того, как партизаны весьма грубо обыскали пленников и, разрешив им повернуться лицом к лесу, принялись потрошить содержимое их сумок и багажника джипа, из зеленой стены вышли еще двое. Ну, один был явно командир — команданте — хоть и в той же пятнистой униформе и в той же кубинской шапочке, но борода погуще, сигара потолще, револьвер в кобуре на боку какой—то уж больно здоровый — «магнум» что ли? — а на брюхе болтаются бинокль и мегафон. Но вот второй…

Увидев его, Такэда мысленно застонал: «о нет! только не это!..» Но это был именно он. Перегрин понял, что этот человек — его судьба, его рок, злой гений и личный даймоний…

Мулат мгновенно вычислил этнографа среди пленных и направился именно к нему. Подошел вплотную, мельком окинул взглядом остальных, слегка задержавшись на полковнике и капитане, после чего принялся спокойно, как бы изучая и оценивая, разглядывать Такэду. Этнограф почувствовал, как у него все внутренности стянулись в тугой узел. У Гектора Пончиа радужки глаз в силу каких—то причин обесцветились и почти сливались с белками, а зрачки были суженные — с булавочную головку. Он выглядел персонажем низкобюджетного фильма ужасов.

Наконец, видимо удовлетворенный осмотром, он оскалился в ухмылке, от которой у Такэды все внутри заледенело, и обернувшись к полевому командиру сказал:

— Хорошо, Эдериго, босс будет доволен. Это немного смягчит горечь его утраты. Грузитесь и поехали.

И через несколько минут Такэда, все в той же компании и в том же джипе, ехал в неизвестном направлении. Только теперь все они были связаны и без оружия, а джип спереди и сзади сопровождали два открытых бронетранспортера советского производства, битком набитые веселыми, жизнерадостными партизанами. Такэда, однако, успел заметить, еще до отправления, что когда к партизанам приближался мулат, всякое веселье тут же исчезало, сменяясь настороженным молчанием.

Неведомой пленникам цели достигли под вечер. Ею оказалась заброшенная в джунглях деревушка, расположенная у самого подножия крутого, поросшего лесом склона, тянущегося с севера на юг. По каким—то неуловимым признакам Такэда заключил, что если подняться на этот гребень, то сверху можно увидеть просторы океана. Пленников вывели из джипа, полевой командир коротко переговорил с мулатом, махнул рукой своим людям и запрыгнул в БТР, после чего обе машины развернулись и уползли в лес, оставив после себя бензиновую гарь и быстро затухающий шум моторов. Совсем другие люди окружили пленников. Вооружены они были не хуже партизан, но этим сходство и кончалось. Одеты кто во что горазд, взгляды пристальные, тяжелые. Они бесцеремонно разглядывали пленных, обменивались негромкими репликами. Из ближайшей бревенчатой хижины торопливым шагом вышел бородач в широкополой шляпе, белых парусиновых штанах и жилетке на голове тело. Подойдя к мулату, он почтительно снял шляпу и согнулся в поклоне.

— Буэнос тардес, сеньор Пончиа!

Мулат в знак приветствия грациозно—небрежно махнул рукой.

— Асор, — сказал он негромко, — завтра к нам прибудет сеньор Эскапильо… Чтобы поговорить вот с этими… — короткий взгляд в сторону пленных, — и он будет очень, очень разочарован, если их здесь не застанет… особенно вот этих троих… Жест в сторону Такэды, полковника и капитана.

— Но ведь мы не хотим огорчать сеньора Эскапильо?

— Ну что вы, сеньор Пончиа, как можно! Тюрьмы у нас здесь, конечно нет, но и из хижины они никуда не сбегут — ребята глаз не спустят, вот увидите…

— Погоди, Асор, не мельтеши. Я вот что подумал — а не переправить ли их сразу же на Рока Алегре…

— Хорошая идея, сеньор Пончиа, — ухмыльнулся бородач Асор.

— … и не поручить ли их заботам моих мальчиков — надо же их в деле испытать, — завершил мысль мулат, сделав легкий нажим на слове «моих».

Ухмылка тут же сгинула с лица Асора, он непроизвольно обернулся на пленных, которые угрюмо слушали непонятный, но, ясное дело, не сулящий им ничего доброго диалог.

— Как скажете, сеньор Пончиа. Вам виднее, вам решать.

— Вот я и решил, Асор, — мягко завершил разговор Пончиа. — Распорядись отконвоировать этих на Рока Алегре, а я вслед приведу своих. Действуй.

Асор кивнул, нахлобучил шляпу и принялся действовать. Вскоре полторы дюжины вооруженных автоматами бандитов погнали семерых пленных вверх по склону.

Шедшая среди кустов и деревьев тропа была извилиста, очень неровна, но довольна полога. Подъем занял минут пятнадцать. Как и предполагал Такэда, когда они достигли вершины гребня, оттуда открылся вид на пустынные просторы Тихого океана. Сам гребень порос невысокими кустарниками и редкими пальмами. Пленников вывели на утоптанную проплешину, на которой кустарник был вырублен. Площадка круто обрывалась и, если стать на самом краю, то можно было видеть как далеко внизу бурлила белая пена прибоя, разбивавшегося об острые скалы. Такэда, оказавшийся именно на краю, от которого, впрочем, его тут же отогнали, оценил высоту метров в сорок—шестьдесят.

На проплешине, разделяя ее пополам, были уложены метров тридцать рельсового пути, а на рельсах покоилась решетчатая конструкция на роликах — выдвижной мост. Два толстых каната тянулись от моста к базальтовому столбу—утесу с ровной площадкой на вершине. Утес и континентальный гребень разделяла расселина шириной 15–20 метров. Асор повелительно махнул рукой и четверо его людей навалились на рукоятки ручной лебедки. Мост дрогнул и заскользил по рельсам в сторону утеса. Когда его дальний конец уткнулся в площадку на вершине утеса и расселина оказалась перекрытой, Асор обратился к пленным, апатично наблюдавшим за ходом операции.

— Сеньоры! — произнес он, широко ухмыляясь, как будто сообщал некое чрезвычайно радостное известие. — Добро пожаловать на Рока Алегре — место, где сеньор Эскапильо любит беседовать со своими гостями. Да только вот жалость — гости этих бесед не любят — они от них помирают…

Тут Асор не выдержал, прыснул и разразился искренним, давно удерживаемым смехом. Его люди тоже радостно заржали, загоготали. Под этот веселый аккомпанемент пленников по шаткому мосту перегнали на утес. Переводили по одному, в сопровождении двух амбалов, плотно державших конвоируемую единицу, чтобы та не вздумала какой—нибудь номер выкинуть. «Без глупостей», предупредил весельчак Асор, перед началом операции, «может кто—нибудь из вас задумал вызвать недовольство сеньора Эскапильо и с моста спрыгнуть? Так лучше сразу скажите — мы вам тогда жилы на ногах подрежем и на руках перенесем. А только до встречи с сеньором Эскапильо вы все доживете, это я вам обещаю…»

Неизвестно, как у других, но у Такэды, не ожидавшего от завтрашнего дня ничего радостного, такие мысли возникли. Но Асор явно не шутил и пришлось смиренно позволить двум гориллам перевести себя по раскачивающейся конструкции на ту сторону. Мост казался хлипким и ненадежным, смотреть вниз было жутко и, оказавшись на твердой почве, Такэда невольно испустил вздох облегчения. Хотя радоваться, конечно, было нечему. Такэда угрюмо осмотрел место, которое, судя по всему, должно было стать его последним пристанищем, и не увидел ничего обнадеживающего — голая каменная площадка, почти круглая, несколько больше, чем цирковая арена, в центре которой торчат несколько столбов с перекладинами и несколько заостренных кольев. Догадаться о назначении этих нехитрых приспособлений было несложно — фрагменты человеческих скелетов, обильно сваленные у подножья этой архитектура, говорили сами за себя. На один из кольев была насажена совсем еще свежая жертва — череп грифы уже отполировали, но на корпусе и конечностях еще болтались черные ошметки плоти и лохмотья одежды. Когда пленников начали загонять на утес, несколько грифов с оглушительным хлопаньем крыльев и недовольными, пронзительными воплями тяжело снялись с площадки я утянули в сторону материка. Сейчас они вернулись и плавно кружили над гребнем. Такэда с тоской посмотрел на них и отвернулся в сторону океанских просторов.

«Если бы Виктор не подвел, сейчас уже ехал бы в сторону междуречья…», подумал он с горечью.

Внезапно атмосфера на утесе резко изменилась и это заставило этнографа снова обернуться в сторону моста. Над площадкой повисло угрюмое, настороженное молчание, бандиты перестали гоготать и отпускать шуточки по поводу пленных. Причина была очевидной — по мостику на утес шествовала вереница новых людей. Ну, Такэда их уже видел прошлой ночью — господи! еще и суток не прошло, а кажется это было полжизни назад! — поэтому он уже был как — то подготовлен к этому явлению, но ФБРовцы, да и бандиты тоже, как будто внезапно почувствовали ледяное дыхание вечной полярной ночи. «Роботы» из ночного кошмара Такэды ровной механической поступью выходили на площадку и, выстраиваясь в шеренгу перед пленными, замирали в неподвижности. Бандиты невольно попятились, сбились в кучу и заняли позицию за спинами пленных. Перегрин при свете дня смог более подробно разглядеть «роботов» — если не смотреть на лица, то ничего особенного: в основном крепкие мужики, среднего возраста, всех цветов кожи, только вот все одеты в черные, подозрительно хлипкие, хотя в фасонно пошитые костюмы, у многих уже разошедшиеся по швам. Но вот лица… Тоже, конечно, самые разные, но различия начисто смазывались одним общим свойством — полным отсутствием какого бы то ни было человеческого выражения. И глаза как мутные цветные стекляшки. Казалось, само солнце потускнело, когда эти твари вышли на площадку. Такэда, глядя на них ощущал, как у него под кожей пробегают волны ледяного озноба. А еще он отметил деталь, которую ночью не разглядел — у каждого из «роботов» в междубровьи, над переносицей блестел небольшой — размером с монету — кружок из белого металла.

Последним на площадку вышел мулат, осмотрел диспозицию, видимо остался ею доволен, отдал негромкое приказание и начался какой—то сюрреалистический, ритуал. Каждого из пленных поодиночке проводили перед шеренгой «андроидов», причем перед каждым из них пленный должен был останавливаться на пару секунд, мулат произносил одну и ту же фразу на незнакомом языке и пленного подводили к следующему «роботу». У Такэды вновь прорезалось объемное зрение, он охватил всю сцену одним взглядом откуда—то сверху и со стороны — океан, гребень с пальмами, волны и пена прибоя, грифы и чайки, базальтовый утес, пестрая банда, угрюмые пленные, зловещая шеренга… и по достоинству оценил восхитительный абсурд происходящего. «Это все со мной происходит?!» До банального «а может я сплю?» Перегрин все же не скатился — знал, что не спит. Нормальное восприятие мира вернулось, когда пришла очередь самого Такэды проходить перед строем. И когда слева от него оказался первый из «андроидов» и Такэда вновь ощутил ледяную волну под кожей, а его дрогнувшие ноздри явственно учуяли запах сырой земли, откуда—то из подсознания выплыло наконец нужное слово и этнограф только поразился — как это он раньше не догадался с кем или, вернее, с чем они имеют дело. Ему пришлось сделать какое—то усилие, чтобы не выпалить это слово вслух. Но сумел сдержаться.

Лишь когда бандиты торопливо и нервно — а Гектор Пончиа небрежно—вальяжно — удалились с утеса и, навалившись на рычаги лебедки, перетянули мост назад к гребню, так что утес с материком снова соединял лишь переброшенный через шкив канат, а пленники, согнанные в центр площадки к зловещим столбам и кольям, в угрюмом молчании рассматривали сплошное кольцо неподвижных стражей с мачете в руках, лишь тогда наконец слово было произнесено:

— Зомби!

Все посмотрели на этнографа. Сержант Уиллис, носком ботинка осторожно сдвигавший в сторону кости и черепа, чтобы расчистить место, где можно было бы сесть, прервал свое занятие и спросил:

— Что зомби?

Этнограф махнул рукой в сторону кольца стражей.

— Все эти твари. Это зомби.

Капитан иронически приподнял бровь, полковник посмотрел на Такэду пристально.

— Мы не в кино, — сказал он медленно.

— Да причем тут кино?! — завопил Такэда и, боясь, что ему не дадут говорить, принялся объяснять сбивчиво и торопливо:

— Это все реально… я читал отчет Денниса Аллена из бостонского «Биофарма». Колдуны вуду умеют изготавливать так называемую «пудру смерти»… главный компонент там — яд рыбы пузана, который содержит тетродотоксин… человек от этой пудры впадает в летаргию, которую практически невозможно отличить от смерти… особенно в какой—нибудь провинциальной клинике, где нет современного оборудования. Человека хоронят, потом тайно откапывают… Если с ним больше ничего не делать, то постепенно человек возвращается к нормальной жизни, но, конечно, в зомби его не для этого превращают… Обычно таких отвозят на дальние плантации, а там с помощью какого—то специального пойла, изготавливаемого из множества трав, поддерживают в промежуточном состоянии между жизнью и смертью — у человека полностью подавлена воля, начисто отсутствует память, он не знает, кто он такой, но работать может, команды и приказания понимает и выполняет… идеальный раб… и зарплату платить не надо. Известны случаи, когда такие рабы, которым по какой—то причине переставали давать это травяное пойло, приходили постепенно в нормальное состояние, убегали с плантаций и возвращались в родные деревни. Вот радость для земляков, которые его лет пять назад собственноручно похоронили!..

Такэда замолчал, обвел ФБРовцев глазами. ФБРовцы переваривали услышанное. Молчание нарушил сержант Уиллис:

— Я вот что скажу, джентльмены — сдается мне, что так оно и есть. Землей от этих гадов разит и костюмчики на них… видите — у многих уже швы разошлись? — это же специальная одежка для похорон…

— И дорого обходится создание одного зомби? — поинтересовался у Такэды полковник Элгертон.

— Недешево, наверное. Компоненты в эту пудру входят редкие и дорогие. Да ведь медельинский картель — не бедная организация, может себе такие траты позволить. А для их плантаций коки это идеальные работники. Ну и для других целей тоже…

— Ладно, — задумчиво произнес полковник, — зомби так зомби… Но что нам это дает? Можем мы как—то это знание использовать?

Он требовательно посмотрел на этнографа, Такэда поначалу растерялся, но потом ему в голову пришло одно соображение, которым он и поделился.

— Все зависит от того, какой приказ они получили. Если, скажем, им велено не выпускать нас из круга и больше ничего, и если кто—нибудь из нас все—таки из круга вырвется, то преследовать они не будут — своей инициативы у них нет.

— Уже кое—что, — буркнул полковник, все так же не спуская глаз с Такэды, — жаль только, что нам не известно, какой приказ был им отдан. Кто—нибудь знает язык, на каком к ним Пончиа обращался..

Языка никто не знал.

— Ну, уж точно можно сказать, — заговорил доселе молчавший капитан Пентекост, — что инструкций рубить канат им не давали, Иначе как бандиты сами сюда завтра попадут?.. И если бы кому—нибудь удалось вырваться из круга, то можно было бы по канату на ту сторону перебраться.

— А дальше что? — спросил полковник.

Ответил ему не капитан, а сержант Уиллис.

— Разрешите, сэр?.. На той стороне главное до джипа добраться.

— И?

— Понимаете, сэр, я там под днищем скотчем примотал маячок, настроенный на нашу «тревожную» частоту — заначку такую вот сделал на всякий случай. Похоже, ни партизаны, ни бандиты его не заметили, когда нас шмонали. Если бы удалось до него добраться… только кнопку нажать и через час тут будут вертолеты с нашими ребятами.

ФБРовцы переглянулись. Такэда отметил, что их лица обрели некое определенное выражение. Появилась конкретика, с которой можно было работать, тут они были в своей стихии.

— Что ж, — медленно проговорил полковник, — если, конечно, бандиты не уехали на нашем джипе в соседнее село к девочкам, то это шанс. Теперь вопрос: полностью Пончиа своим зомби доверяет или все же оставил где—нибудь там в кустах, — полковник махнул рукой в сторону гребня, — парочку наблюдателей. Я бы оставил

— В любом случае, — задумчиво произнес капитан, — прорываться надо будет ночью.

Он повернулся к этнографу.

— Скажите, Перегрин, в том отчете, о котором вы говорили, ничего не сказано — могут они в темноте видеть?

— Нет, — наморщив лоб, ответил Такэда, — это ведь обычные люди, только у них блокированы определенные участки мозга. А зрительный аппарат у них такой же, как у нас. Вот боли они не чувствуют…

— Ну а насчет этих металлических дисков над переносицей там что—нибудь говорилось?

— Нет. Это что—то новое, я нигде про такое не читал и не слышал.

— Ясно. Ну а насчет смысла этой церемонии «представления», которой мы все подверглись, есть какие—нибудь соображения? Такэда лишь развел руками.

— Значит у нас тут два полностью неизвестных фактора. придется держать в голове — могут быть сюрпризы…

Капитан повернулся к полковнику с видом человека, ожидающего приказаний.

— Сэр?..

Спецназовцы и сержант Уиллис подтянулись и тоже глядели на полковника выжидательно.

Полковник Элгертон согнал с лица задумчивость и сформулировал задачу:

— С наступлением темноты предпримем попытку прорыва. До этого — непрерывная разведка боем. Будем постоянно провоцировать зомби — не доводя до крайнего — с целью получить максимальную информацию об их тактике и бойцовских качествах.

Этим и занимались до самой темноты.

Жутких стражников испытывали на вшивость самыми разными способами: то поодиночке или всем скопом медленно подходили к какому—нибудь из них, чтобы выяснить, на каком расстоянии он начинает реагировать и как именно, то кто—нибудь из спецназовцев стремительно подбегал к выбранному стражнику и столь же стремительно ретировался, то пленники по команде проделывали это одновременно во всех направлениях. Вскоре выяснилось, что внутри кольца зомби существует некий круг, в котором пленники могли делать все, что заблагорассудится, никакой реакции стражи это не вызывало. Но стоило кому—нибудь выйти за пределы этого круга, как кольцо ощетинивалось лезвиями мачете и начинало вести себя как единый живой организм — меняло форму, стягивалось к месту наибольшей концентрации людей, лезвия мачете превращались в сплошную сверкающую завесу и пленным приходилось спешно отступать во внутренний круг.

Двое спецназовцев — звали их, кстати, Джес Хантер и Гилрой Скотт, и были они парнями весьма неразговорчивыми и в чем—то неуловимо схожими — испытывали на стражниках всякие каратистские штучки, пытаясь вывести их из строя или хотя бы на время сбить с ног. Кто—нибудь из парней стремительно бросался на без всякой системы выбранного стража, наносил или пытался нанести удар и так же быстро кувырком или отскоком отходил назад. Такэда только диву давался, как Хантеру и Скотту удается без единой царапины ускользать от ударов свистящих лезвий. Но ни разу они не смогли сбить с ног ни одного из зомби.

— … не чувствуют они боли, сэр, это точно, — угрюмо говорил в очередной раз Джес или Гилрой, вернувшись из вылазки, — видели, сэр, какой я ему йоко — гери — кеаге по плексусу провел? Человек давно лежал бы, а эти…

Сержант Уиллис вместе с Хобартом и Такэдой попыталась было раскачать и вытащить хоть один из кольев, но забетонировано было надежно и они быстро бросили эти попытки.

Сержант Уиллис мрачно сплюнул.

— Не будет у нас оружия, с голыми руками идти придется, — он зыркнул глазом в сторону кольца зомби, — хоть бы ножик перочинный! Чисто нас прошмонали…

Наконец полковник приказал прекратить испытания и подвести итоги.

— Без потерь не обойдется, — . мрачно резюмировал сержант Уиллис. — Даже если они в темноте как и мы ни бельмеса не видят, все равно — обязательно кого—нибудь достанут даже просто наугад своими железками махая. Ну а если жестянки у них на лбах — это что—нибудь для ночного виденья, какие—нибудь инфракрасные детекторы, то и вообще никаких шансов — всех нас порубают…

Тут впервые подал голос парнишка — водитель,

— Разрешите, сэр, — сказал он, слегка запинаясь от волнения.

Полковник Элгертон кивнул.

.— М—мне к—кажется, что н—ничего нам не грозит. П—пончия Асору ясно говорил, что м—мы нужны им завтра живыми.

На секунду все оцепенели, потом капитан Пентекост хлопнул себя по лбу.

— Джизас Крайст! О самом простом и не подумали!

— Это точно, сэр, — поддакнул сержант Уиллис, потом повернулся к двум спецназовцам. — А вам, парни, не показалось, что с вами в поддавки играют?

Джес и Гилрой посмотрели друг на друга, покачали головами.

— Мы всерьез работали, сэр.

— Но ни одной даже царапины не получили, точно?

Спецназовцы промолчали, сержант повернулся к полковнику.

— Все ясно, сэр! На понт они нас берут этими железками. Так что я думаю — можно прорваться. Может прямо сейчас и попробовать? Все, конечно, не пройдем и побьют нас здорово, но под шумок кто—нибудь сможет меж ног, понизу проскользнуть… ну и на ту сторону…

— Не забывайте, сержант, — ответил полковник, — на той стороне могут быть наблюдатели, так что прорываться будем в темноте.

Он выпрямился и отдал приказ:

— Действуем так: как только стемнеет, по моей команде все вместе плотной компактной группой идем на столкновение с ближайшим к канату стражником. Главное двигаться как можно быстрее. Резкость и скорость — вот что нам нужно. Сержант Уиллис идет сзади. Реакция у зомби хорошая, но несколько секунд замешательства и неразберихи нам гарантированы. И прежде, чем они отбросят нас назад в круг, сержант должен успеть проползти между ног зомби и добраться до каната. Думаю, у нас есть шанс.

Полковник посмотрел вверх.

— Небо, кажется, тучами затягивает, значит, ни звезд, ни Луны… да и новолуние сегодня… тьма, стало быть, будет полная. Вот только кому это больше на руку — нам или им?.

Никто ему не ответил. Остальное пленники тоже подняли глаза к небу, кто—то лишь для того, чтобы бросить мимолетный взгляд, кто—то чтобы подольше задержаться на пустых, пасмурных просторах, прежде чем снова опустить взор и заняться тем единственным, что им оставалось — ожиданием темноты.

Полковник оказался прав — тучи затянули небо и время заката можно было определить лишь по тому, что на маленькое плато опустилась кромешная тьма. Полковник шепотом отдал приказание и пленники выстроились боевым порядком. Впереди ударная двойка Джес и Гилрой, на флангах — капитан и полковник; Такэду и водителя Хобарта, как самых хилых, поставили в серединку, а замыкал построение сержант Уиллис. Все держали друг друга за плечи и стояли, согнувшись, в напряженном ожидании.

— Ну, с богом! — произнес наконец полковник свистящим шепотом, — вперед!

И группа что было сил рванула вперед. В темноте люди поневоле толкали друг друга, но старались бежать кучно и друг от друга не отрываться. Такэде показалось, что эти полтора десятка метров до выбранного к нападению стражника они бежали целую вечность. Такэда держал глаза закрытыми, поскольку все равно ничего не было видно. Когда бежавший впереди него Гилрой Скотт наткнулся наконец на стражника, а Такэда, соответственно, налетел на спину Гилроя, он, следуя инструкциям полковника, испустил истошный вопль, который подхватили остальные пленники. Тут из темноты на левый глаз Такэды обрушился удар такой силы, что этнограф, оторвавшись от земли, отлетел назад, упал навзничь, врезавшись затылком в камень, и потерял сознание…

Когда он пришел в себя, вокруг была все та же непроницаемая чернота и царила абсолютная тишина. Цветовые пятна в левом глазу разнообразили мрак, но ничего не освещали. Такэда приподнялся, ощупал затылок. Голова болела, но тошноты и головокружения не чувствовалось, значит сотрясения мозга не было. Перегрин настороженно водил головой по сторонам, пытаясь хоть что—нибудь услышать. Судя по всему, операция «прорыв» закончилась и, каков бы ни был результат, ему следовало вернуться к центру площадки, ко всем этим столбам и кольям. Но он не знал, в какую сторону двигаться, а приближаться к зомби не испытывал ни малейшего желания. И он почему—то не решался подать голос, чтобы выяснить, где все остальные.

Наконец этнографу показалось, что он услышал чей—то стон, тихий голос… Такэда поднялся на ноги и двинулся было на звук, но тут из—под его ноги с глухим стуком откатился в сторону какой—то предмет, Такэда остановился, нагнулся вперед, принялся нашаривать во мраке неведомый объект. Ладонь сразу же въехала в лужу какой—то жидкости. «Пролили что—то», недоуменно подумал этнограф. Двигая ладонь дальше, он наконец нащупал и загадочный предмет. Осторожно прошелся пальцами по его поверхности, пытаясь сообразить, с чем имеет дело. Когда же Перегрин понял, что то, что он ощупывает, это чья—то отделенная от туловища голова, нервы его не выдержали. С воплем, способным спросить в океан всех зомби, он сломя голову бросился прочь от страшной находки. То, что при этом он выбрал неверное направление этнограф понял, когда из темноты на него обрушился град свирепых ударов. Причем били и руками и ногами, и рукоятками мачете и лезвиями плашмя. Удары отбросили Такэду в нужном направлении и, не удержавшись на ногах, он приземлился на захрустевших под его весом костях, сложенных в кучу сержантом Уиллисом.

Из темноты неподалеку донесся негромкий голос:

— Кто тут? Это вы, Такэда?

Перегрин находился в состоянии близком к истерике, его била крупная дрожь, но он смог все же подтвердить, что это именно он и спросить, а кто тут? и чем дело кончилось?

— Здесь полковник Элгертон и капитан Пентекост. У капитана, кажется, сломаны несколько ребер и ему трудно говорить.

— А остальные… Дело наше, Перегрин, закончилось полной катастрофой… Вы—то сами, Перегрин, что ви…

Полковник хотел сказать «видели», но сообразил, что Такэда, так же как и он сам, не видел ровным счетом ничего, поэтому переделал фразу:

— … а вам что известно? Что вас так напугало?

— Там лежит голова Хобарта, сэр.

— Почему вы решили, что это Хобарт?

— У него у единственного из всех были длинные волосы.

Из темноты донесся сдавленный голос капитана Пентекоста:

— Бедный парнишка! Ему и двадцати—то кажется еще не было.

— Завтра, Джотам, мы все будем ему завидовать, — тихо проговорил полковник.

— Ведь это он же и решил, что нам ничего не грозит и вот… — прошептал Такэда. — А остальные? Тоже… там?

— Видимо, да. Хобарт ошибся только частично. Это мы трое нужны Эскапильо живыми, на остальных ему плевать. Это насчет нас троих зомби дали указания только бить, но не убивать, это нам ничего не угрожало, а не им… Я, старый дурак, мог бы и додуматься…

— Значит, сержант не прорвался?

— Скорее всего, нет. Видимо, эти металлические штуки у них действительно какие—нибудь датчики инфракрасного излучения для ночного видения, раз они так точно смогли определить, кто есть кто. А значит вся наша затея заранее была обречена…

Такэда нащупал в темноте ближайший столб, придвинулся поближе и уселся, привалившись к нему спиной. Каждое движение отзывалось взрывами тупой боли во всем теле и в голове. Его продолжала колотить крупная дрожь. Отчаянье, безнадега.

Чернота в душе и чернота снаружи.

— И таблетки они у меня отобрали, — простонал Такэда.

— Какие таблетки? — недоуменно спросил полковник.

— Я перед сном транквилизаторы принимать должен… — пояснил этнограф, — а они и их забрали, когда нас в лесу обыскивали…

— Господи! Какой вздор человека беспокоит… — пробормотал полковник и после этого на площадке не было произнесено ни слова. Все трое погрузились в свои невеселые мысли и гоняли их раз за разом по одному и тому же замкнутому кругу, пока усталость и нервное напряжение всего дня не взяли свое. Чтобы заснуть, этнографу таблетки не понадобилась.

* * *

Полковник играл в мяч со своим трехлетним внуком на зеленой лужайке своего загородного дома под Аннаполисом. Ярко светило солнце и в рощице старых вязов оглушительно щебетали птицы, но было почему—то очень холодно, должно быть тянуло прохладой со стороны Чесапакского залива, и Элгертон никак не мог запахнуть поплотнее полы куртки, чтобы не чувствовать ледяного ветерка. Внук в очередной раз, широко улыбаясь, метнул в деда мяч, полковник поймал его и хотел бросить обратно, но вдруг увидел, что у него в руках отрезанная голова водителя Хобарта…

Полковник проснулся. Действительно было очень холодно — все тело закоченело — и действительно в зарослях на гребне стоял оглушительный птичий гомон, и в той стороне показался уже багровый краюшек солнца, на фоне которого пальмы казались вырезанными из черного картона. Полковник обвел взглядом кольцо живых трупов, выглядевших особенно жутко в багровом освещении. Он поискал глазами своих людей, но на площадке еще лежали слишком густые тени, чтобы что—нибудь разглядеть, Полковник оглянулся назад. Небо к утру очистилось, в темной синеве еще переливались самые яркие звезда, облака же спустились вниз и теперь во все стороны от утеса и до горизонта тянулись бледнорозовые, волнистые пласты тумана.

Утро было потрясающе красивым, мир как—будто хотел напомнить полковнику о своем великолепии, но от всего этого он, видимо навсегда, был отрезан кругом недвижимых выходцев из могилы.

Рядом послышался стон, это проснулся капитан Пентекост.

— Доброе утро, капитан, — мрачно приветствовал его йолковник.

Пентекост пробурчал что—то невразумительное. Полковник посмотрел через левое плечо, чтобы узнать, как там этнограф, ничего не увидел, с трудом развернул одеревеневшую шею и посмотрел через правое. С тем же результатом. Полковник замер.

— Капитан, — проговорил он негромко, — вы этнографа видите?

Что—то в его интонации заставило Пентекоста оторваться от своих мрачных мыслей и поднять голову.

— Нет, — ответил он, — а вы, сэр?

— Я тоже.

Оба не сговариваясь, вскочили на ноги, причем капитан зашипел от боли и скрючился, схватившись за правый бок.

Полковник быстро огляделся по сторонам. Багровый диск уже почти полностью вынырнул из—за гребня, длинные тени, протянувшиеся от неподвижных стражей через всю площадку, на глазах укорачивались, туман над океаном истончался, в образовавшихся голубых и глубоких просветах—провалах можно было уже разглядеть блеск океанских волн. В пространстве между кольцом зомби и кругом обитания пленников подсыхали лужи крови и валялись изрубленные трупы. «Четверо», подсчитал полковник, «не прошел сержант…»

Единственное, кого не было на площадке Рока Алегре, так это этнографа Перегрина Такэды.

Полковник и капитан повернулись друг к другу и увидели в глазах друг друга один и тот же вопрос. Какое—то время они стояли неподвижно, напряженно придумывая, обдумывая и отбрасывая возможные варианты, ни один из них так и не был озвучен.

Солнце, между тем, взошло уже достаточно высоко, обрело свой нормальный цвет и стало пригревать. Капитан, стоявший лицом к гребню, посмотрел вдаль, над плечом полковника и сказал:

— А вот и гости, сэр.

Полковник стремительно обернулся. На проплешину перед утесом в сопровождении полутора десятков бандитов выходил Гектор Пончиа и еще некто в белом костюме, белом же широкополом «боливаре» и со стеком в руках.

— Сеньор Эскапильо, — процедил полковник — Не так я хотел с ним встретиться, не так…

На той стороне расселины бандиты навалились на рукояти лебедки и выдвижной мост неудержимо пополз в сторону утеса. Когда он коснулся края площадки, полковник повернулся к капитану:

— Давайте, что ли, прощаться, Джотам…

Мужчины обменялись рукопожатиями. Полковник вдруг почувствовал, как ладонь капитана окаменела и поднял глаза:

— В нем дело, капитан?

Пентекост явно к чему—то прослушивался.

— Тише, сэр! Вы ничего не слышите?

Полковник напряг слух. Да… кажется… точно! Там, за гребнем, шум мотора. Слабый пока, но приближается, нарастает. Полковник и капитан переглянулись, в глазах их засветилась надежда. Шум двигателей услышали и на той стороне расселины. Сеньор Эскапильо, ступивший было на мостик, вернулся на проплешину. Бандиты с оружием наизготовку обернулись назад и напряженно вглядывались во что—то, чего не было видно с Рока Алегре.

Шум нарастал с каждой секундой, потом где—то там, за гребнем началась стрельба, шум моторов усиливался, перешел в рев и вот из—за гребня вынырнули два боевых вертолета класса «чингачгук», проскочили в сторону океана, развернулись и, вернувшись, зависли над утесом. Несколько секунд тянулась томительная пауза, затем у кого—то из бандитов не выдержали нервы и он дал по зависшим в воздухе машинам очередь.

И разразился ад. Как бы грозно ни выглядели бандиты, увешанные оружием с ног до головы, им нечего было противопоставить плотности огня современных боевых машин. Происходящее в течение нескольких последующих минут можно смело было назвать бойней. Бандиты разбегались по склону как зайцы, паля из своих автоматов и пистолетов, а один из вертолетов методично барражировал над гребнем и расстреливал их поодиночке и группами. Второй вертолет, приспустившись так, чтобы его стволы находились чуть выше уровня площадки утеса, в упор расстреливал несчастных зомби, которые все так же неподвижно несли свою стражу и не думали даже убегать или прятаться. От них только куски в разные стороны летели.

Полковник и капитан рухнули ничком при самых первых выстрелах и теперь полковник, изредка подымая голову, лишь изрыгал проклятья да в бессильной ярости стучал кулаком по камню, наблюдая, как уничтожается материал, относительно которого он за несколько секунд успел уже построить далекоидущие планы.

Когда все кончилось, один из вертолетов снова ушел за гребень, откуда все еще доносилась стрельба, другой же опустился на площадку утеса. Из него тут же высыпала небольшая группа автоматчиков в пятнистых комбинезонах. Автоматчики быстро распределились по всей площадке. Их командир, тоже в камуфле, но с лейтенантскими нашивками, подошел к поднявшимся на ноги Элгертону и Пентекосту.

— Полковник Элгертон? — спросил лейтенант и, получив утвердительный кивок, представился: — Лейтенант Оукли, сэр, Прибыл в ваше распоряжение. Жду ваших приказаний, сэр.

— Как вы нас отыскали, лейтенант?

— По сигналу маячка на «тревожной» частоте, сэр, — пояснил лейтенант с некоторым недоумением в голосе.

— Вы действуете самостоятельно?

— Нет, сэр, там внизу в поселке находятся местные армейские подразделения. Работаем во взаимодействии.

— Тогда, лейтенант, прикажите вашим людям как можно скорее погрузить в вертолет тела наших ребят и 5–6 самых целых трупов из тех, что на площадке валяются. Берите только такие, у которых головы не затронуты. Остальных же — немедленно в океан. И позаботьтесь о капитане Пентекосте — у него ребра сломаны. Когда все будет сделано, немедленно возвращайтесь на базу. Позаботьтесь, чтобы трупы положили в лед. Я улечу с другим вертолетом. Их, кстати, только два?

— Нет, сэр, пять, считая с нашим. Остальные четверо за гребнем.

— Прекрасно. Капитан Пентекост, вы поняли мои инструкции, данные лейтенанту Оукли? Оставляю вас здесь за старшего. Проследите…

С этими словами полковник направился к мостику. На той стороне он задержался на несколько секунд, чтобы проинспектировать труп Эскапильо, потом наклонился и подобрал первый попавшийся автомат. Проверил боекомплект и еще несколько минут прочесывал проплешину и кустарник, внимательно осматривая каждого убитого и раненого. После чего по тропинке отправился вниз, в деревню, стрельба в которой к этому времени уже прекратилась.

* * *

Внизу полковнику пришлось прежде всего пообщаться с командирами подразделения спецназовцев, прилетевших на других вертолетах, и с офицерами местных армейцев. Только после этого он смог отправиться на встречу с этнографом.

Такэду полковник обнаружил в указанной ему хижине. Перегрин сидел за досчатым столом в компании двух весело ржущих усачей в камуфле. Те подшучивали над громадным, расплывшимся на пол—лица фингалом под левым глазом Такэды и выдвигали самые эксцентричные версии об обстоятельствах его появления. Проникавшие сквозь щели в стенах лучи солнца нарезали клубы сигарного дыма на равномерно отстоящие друг от друга световые плоскости, в которых извивались дымчатые струи. Все трое пили черный кофе, наливая его в пластиковые стаканчики из большого металлического термоса. По кругу шла плоская фляга, в которой, надо полагать, было что—то покрепче кофе. Хотя полковник был в штатском и вояки его не знали, что—то в облике Хиткота Элгертона заставило их вскочить и вытянуться во фрунт. Полковник отослал их нетерпеливым жестом и бравые молодцы испарились, прихватив с собой флягу, но оставив на столе термос.

Полковник уселся за стол напротив Такэды, налил себе стаканчик кофе и медленно осушил. Все это в полном молчании и не спуская глаз с этнографа. Если бы Перегрин носил очки, то самое, время ему было бы снять их и в глубоком смущении очень долго протирать тряпочкой.

Наконец Элгертон поставил на стол пустой стаканчик.

— Ладно, Такэда, — сказал он, — я понимаю, что маячок под джипом отыскали и включили вы и, тем самым, второй раз спасли наши жизни, за что я вам очень благодарен, но бога ради, скажите мне — как? как вы это сделали?!.

Такэда ухмыльнулся.

— Можете мне не верить, сэр, но я сам не знаю. Скорее всего я прошел через расселину по канату, спустился вниз и отыскал джип…

— Что значит «скорее всего»? И — мне не послышалось? — вы действительно сказали, что прошли по канату? Не на руках перебрались, а именно прошли в абсолютной темноте?.. Вы что — акробат? профессиональный канатоходец?

— Ни то ни другое. Я сомнамбула.

— Что?!

— Сомнамбула, лунатик. Хожу по ночам, если перед сном транквилизатор не приму. Не каждую ночь, конечно, но случается. Друзья мои даже на видео как—то сняли, как я в полнолуние разгуливаю по карнизу отеля в Сан—Диего на высоте восьмого этажа. После этого я к врачам обратился. Они мне и прописали таблетки. Помните, на утесе я жаловался, что бандиты у меня их забрали?..

Полковник выглядел ошарашенным.

— Так стало быть…

— Ну да! Весь день в напряжении, таблеток нет — все это и спровоцировало приступ. В то же время — в подсознании сидит установка — выжить! Плюс способ выжить — добраться до маячка. Что я и проделал. А как — понятия не имею, может на руках перебрался, а может и действительно, просто перешел. Я, как лицо заинтересованное, естественно, много читал про сомнамбулизм, так вот, если верить некоторым свидетелям, то лунатики временами прямо—таки чудеса творят — расхаживают, например, по таким тонким ветвям деревьев, которые ну никак не должны их веса выдерживать, а те даже и не гнутся. Как—будто у сомнамбул во сне способность к левитации прорезается. Так что не знаю… Проснулся я уже под джипом, нащупал маячок, нажал кнопку и отполз в кусты погуще, где и дождался вертолетов…

— Это я понимаю, — перебил полковник, — но как вы мимо зомби прошли? Почему они вас не задержали?

— Помните, мы решили, что металлические кружочки у них на лбу — это что—то для ночного виденья? Что—нибудь вроде инфракрасных локаторов. Но ведь тогда при свете солнца они были бы совсем слепыми. Значит, тут что—то другое. Я думаю, это детекторы излучения биотоков мозга, нечто вроде дистанционных энцефалографов. У каждого человека есть свой исключительно индивидуальный рисунок излучения мозга и его биоритмов. Это как отпечатки пальцев. Вот зачем была нужна та процедура «представления» — они запоминали картинку наших биоизлучений мозга. В темноте—то они так же слепы, как и мы, но по этим излучениям могли следить за нами и определять, кого надо просто оттолкнуть, а кого можно и мачете полоснуть… Лицо Такэды помрачнело.

— Да, но как вы все—таки мимо них прошли? Ведь во время прорыва они вас точно так же били, как и нас с капитаном!

— Так ведь на этот раз я спал, а у спящего человека совсем другой рисунок ритмов и излучений. На человека с таким рисунком у них команды не было.

— Замечательно! — покачал головой полковник. — Зомби и лунатик! Прямо таки мистическая поэма в духе Эдгара По: «… и только спящему дано пройти кольцо из мертвых стражей!..»

Полковник на несколько минут ушел в себя, что—то прикидывая и просчитывая. Наконец он встрепенулся, как бы придя к какому—то решению.

— Мистер Такэда! Есть все основания полагать, что в ФБР вскоре откроется отдел по изучению некоторых загадочных феноменов. Я официально предлагаю вам работу в нем.

Такэда пришел в замешательство.

— Я… э — э… не знаю. Я думал — теперь, когда все закончилось, — в джунгли отправиться…

Полковник бросил на него непонятный взгляд и произнес вкрадчиво:

— Я ни в коем случае не желаю, чтобы у вас, мистер Такэда, сложилось впечатление, будто я оказываю на вас давление, но мой долг информировать вас, что Гектора Пончиа нет ни среди убитых, ни среди взятых в плен бандитов, а следовательно…

Такэда при этих словах аж подпрыгнул на месте и завертел по сторонам головой, как будто ожидая, что страшный мулат вот—вот вылезет из—под ближайшей лавки. Потом, взял себя в руки и с кислой миной обреченным тоном сказал:

— Я подумаю…