Пальцы у Сони были прохладные, прикосновения их – приятны. Саломатин млел от удовольствия. Врач осторожно тронула рубец, шею кольнуло, и Саломатин от неожиданности сморщился.

– Больно?

– Нет! – соврал Саломатин.

Соня хмыкнула и полезла в сумку.

– Бинтовать нет нужды, смажу йодом, – пояснила, накручивая на палочку комочек ваты. – Ворот только не застегивайте – натрет.

– Здоров? – спросил наблюдавший за процедурой уполномоченный.

– Еще пару дней полежать! – не согласилась Соня.

– А погулять на свежем воздухе? – не отставал уполномоченный.

– Только не далеко! – строго сказала Соня, закрывая сумку. – Слаб еще.

"Я здоров!" – хотел сказать Саломатин, но промолчал. Неизвестно, что задумал этот немецкий прихвостень!

Соня занялась другими ранеными, Саломатин с уполномоченным вышли из сарайчика, превращенного в лазарет. Во дворе Артименя возился у кухни.

– На обед будзе кулеш, с салом! – радостно сказал он, непонятно к кому из двоих обращаясь. – Смачный!

Уполномоченный важно кивнул, и Саломатин насупился – командиром здесь был не он.

– Верхом ездишь? – спросил уполномоченный.

– Учили… – хмуро отозвался Саломатин, только сейчас заметив у забора двух оседланных коней.

– Выбирай любого! – предложил уполномоченный.

Саломатин привычно проверил подпругу гнедого жеребца, подтянул стремена. Уполномоченный стоял рядом, и Саломатин понял, что ему собираются помочь. Он сердито вставил ногу в стремя, взялся рукой за луку седла, подтянулся… Тело повиновалось с трудом, и Саломатин с горечью понял, что не сумеет. В этот момент его сильно толкнули под пятую точку, Саломатин тяжело плюхнулся в седло. Не успел он подобрать поводья, как рядом взлетел на коня уполномоченный. Он сделал это легко и изящно. Саломатин невольно заревновал. Кадровый командир Красной Армии, начинавший службу в кавалерии, а тут штатский… Уполномоченный выехал со школьного двора, Саломатин устремился следом. На улице он догнал спутника, далее они ехали рядом. Уполномоченный молчал, а Саломатин счел ниже своего достоинства спрашивать, куда они направляются.

Улица большой деревни кончилась не скоро, но уполномоченный не проронил ни слова, даже не смотрел в сторону Саломатина. Они въехали в лес и зарысили по пыльной дороге. Копыта лошадей вязли в мягком песке, всадники двигались почти бесшумно. Дорога петляла, по обеим сторонам стояли высокие сосны с обожженными до коричневого цвета стволами. Пахло разогретой смолой, вокруг было тихо и жарко. Из упрямства Саломатин застегнул на крыльце ворот гимнастерки, пришлось ослабить его на одну пуговицу, затем – на вторую. Но пот все равно орошал лоб, Саломатину приходилось то и дело смахивать его ладонью. Уполномоченный ехал спокойно. В этот раз он был одет просто: в полотняную рубаху и такие же порты, заправленные в сапоги. Рубаху перекрещивала командирская портупея, на ремне чернели два кожаных подсумка, судя по тому, как оттягивали ремень, – полные. Короткий кавалерийский карабин уполномоченный забросил за спину. Саломатин невольно подумал, что в прежние времена ему не составило бы труда разоружить прихвостня, но сейчас он слишком слаб для этого. Врач права…

Внезапно уполномоченный свернул на полянку и остановил коня. Саломатин последовал за ним. Уполномоченный легко спрыгнул на землю и направился к спутнику. Саломатин упредил: хоть и тяжело, но сполз сам. Уполномоченный кивнул и указал вперед. Саломатин увидел два аккуратных холмика, обложенных дерном. Каждый венчал вытесанный из дерева небольшой крест.

– Кто? – спросил Саломатин, все понимая.

– Слева – интендант третьего ранга Брагин и сопровождавший его боец, Елатомцев. Справа – два бойца, которых мы вывезли мертвыми с мехдвора. Подумал, захочешь взглянуть.

Саломатин кивнул, подтверждая, и замолчал.

– Как погиб Брагин? – спросил минуту спустя.

– Нарвался на немецкий патруль, недалеко отсюда.

– Уверен?

– Видел собственными глазами.

– Был с немцами? – скрипнул зубами Саломатин.

– Прятался в кустах.

– Почему?

– Оружия не было.

– А если б было?

– Не дал бы убить.

Саломатин недоверчиво хмыкнул.

– Немцы, которые застрелили Брагина, лежат там, – спокойно сказал уполномоченный, указывая в угол поляны. Саломатин повернулся и увидел осыпавшийся песчаный холмик. Его тоже венчал крест из не ошкуренных березовых жердей.

– Кто их убил?

– Я.

– Говорил: не было оружия!

– Подобрал карабин Елатомцева.

Саломатин смотрел недоверчиво, уполномоченный открыл висевшую на боку командирскую сумку и протянул Саломатину две солдатские книжки. Тот взял, листнул. Рядовой Шмидт, ефрейтор Шнайдер…

– Почему?

– Не люблю, когда стреляют в безоружных. Брагин лежал в телеге раненый, Елатомцев поднял руки.

– Послушайте, Кернер! – сердито сказал Саломатин, возвращая документы. – Я не знаю зачем вы…

– Кернер я только для немцев, – прервал его уполномоченный. – Для остальных – Брагин, Савелий Ефимович. Можно на "ты" – мы, похоже, одних лет.

– Зачем тебе имя Брагина? – спросил Саломатин, с трудом переходя на "ты". Это сближало, а он не хотел.

– У меня не было других документов. К тому же я и в самом деле интендант третьего ранга. Только в запасе…

– Чего ж ты хочешь, "интендант"? – зло спросил Саломатин, выделяя последнее слово.

– Поговорить, – ответил лже-Брагин, присаживаясь на траву. Саломатин невольно последовал его примеру. – Знаю, что собираешься бежать, пробиваться к своим.

"Кто предал?" – ворохнулось в голове Саломатина. Ворохнулось и стихло. Интендант смотрел на него строго и спокойно, Саломатин понял: никто не предавал. Но этот знает.

– Сделать это просто, – как ни в чем не бывало, продолжил интендант. – Ночью школу охраняют двое мужиков, разоружить их легче легкого – сами винтовки отдадут… – лже-Брагин будто читал мысли старшего лейтенанта, Саломатин невольно поежился. – Все бойцы с тобой не пойдут, но многие увяжутся. Только не дойдете.

– Почему? – хриплым голосом спросил Саломатин.

– Проголодаетесь, зайдете в деревню хлеба просить. Кто-нибудь да предаст – не все советскую власть любят. Прикатят немцы – что сделаешь с двумя винтовками? Опять плен?

– Кто-нибудь доберется! – не согласился старший лейтенант.

– Может быть, – не стал спорить интендант. – Но того, кто выйдет к своим, сразу потащат в особый отдел. Спросят: "Был в плену?" "Был!" "Рассказывай, как немцы завербовали, какое задание дали?" Повезет – поверят, отправят на передовую. Только не батальоном командовать – рядовым! Не повезет – поедешь в Сибирь, или того хуже – расстреляют сгоряча.

"Откуда знаешь? – хотел спросить Саломатин, но промолчал. – Может, он сам из НКВД? – подумал невольно. – Со спецзаданием? Держится больно уверенно…"

– Красная Армия отступает, сдает город за городом, – продолжал интендант. – В ставке – лихорадочные поиски виновных. Особые отделы зверствуют – в каждом пленном видят шпиона…

– Так на немцев работать? – закипая, спросил Саломатин.

– Почему на немцев? – удивился лже-Брагин. – Им отдаем центнер с гектара, большая часть хлеба остается людям. Есть-пить им надо? Излишки зерна и мяса немцы меняют на мыло, соль, спички, керосин… Советская власть не привезет… Она велела ничего не оставлять врагу. Жги, взрывай! А как же свои? Те, у кого дети на фронте кровь льют? Наплевать? Лес рубят – щепки летят? Не многовато ли щепок? Пусть дохнут с голоду, раз Сталин и его окружение врага проспали? Пакт с ним заключали, пили за здоровье фюрера?..

"Он не из НКВД! – понял Саломатин. – Он хуже…" Что "хуже" он не смог сформулировать, но слушать было страшно. Не потому, что лже-Брагин хаял Сталина – в мехдворе голодные бойцы не такое кричали. Интендант говорил правду. Страшную… Саломатин тоже пил за здоровье фюрера! Пусть не пил, но за столом, где пили, сидел. Могут припомнить. Когда время придет…

– Тебя и твоих бойцов я выкупил за центнер масла, – улыбнулся интендант. – Чуть больше килограмма за голову. Дешево ценят немцы красноармейца, обученного воевать.

– С двумя винтовками навоюешь! – хмыкнул Саломатин, мгновенно поняв смысл слов интенданта. – И патронов мало.

– У хорошего хозяина найдется! – сказал лже-Брагин, вставая. – Поехали?

Они вновь взгромоздились на коней. В этот раз Саломатин не строил из себя орла – позволил подсадить в седло. Они миновали маленькую деревню, состоявшую из короткой улочки. При виде всадников из ближнего дома выскочила худенькая девчушка, интендант помахал ей рукой и крикнул:

– На обратном пути, Настя!

Девчушка заулыбалась и помахала в ответ. Улыбалась она так радостно, что Саломатина кольнула зависть: интенданта здесь встречали с любовью. Так прихвостень он или нет?..

Спустя полчаса Саломатин узнал дорогу и понял, куда направляются. К его удивлению впереди показался завал из спиленных елей, преграждавших путь.

– Твои люди валили, – пояснил интендант, спрыгивая наземь. – Народ по деревням любопытный, найдут – вмиг растащат…

За завалом не оказалось знакомого Саломатину шлагбаума и шалаша – как и не бывало. "Убрали!" – догадался Саломатин. Зато боеприпасы были на месте: штабеля винтовочных патронов и снарядов шрапнели под маскировочной сетью.

– Должны были взорвать! – удивился старший лейтенант, гладя окрашенный бок ящика. – Взвод НКВД охранял. Строго! Боеприпасы выдавали по бумаге с подписью и печатью командира полка, хорошо Брагин заранее заготовил…

– Сбежали "энкавэдисты"! – хмыкнул его спутник и вздохнул: – А Брагин не доехал. У него в телеге взрывчатка была…

– Для двух винтовок много патронов! – хитро улыбнулся старший лейтенант.

– На поле боя мы подобрали шестьдесят, – стал перечислять интендант. – Еще семнадцать дали немцы. Думаю, еще с полсотни выпросить – полицию надо вооружать. Есть "максим" – Семен собрал один из двух разбитых. Кожух кое-как залатали – стрелять будет. Ну и орудие – трехдюймовка. В лесу припрятана. Семен – старый артиллерист, расчет обучит. Вопросы есть?

Вопросов не последовало, и они тронулись в обратный путь. В деревеньке (интендант сказал, что она называется Долгий Мох) они подъехали к уже знакомому дому, спешились. Индендант завел Саломатина в сарайчик: тот на высоту человеческого роста был завален шинелями, плащ-палатками, обувью, ремнями и другой амуницией.

– Человек тридцать-сорок обмундируем, – деловито сказал лже-Брагин. – Остальным придется в штатском. Партизанам к лицу…

Дожидавшаяся во дворе Настя повела их обедать. Они молча выпили самогону (Саломатина с непривычки чуть повело), похлебали горячих щей с холодной вареной картошкой. Она заменяла хлеб – сегодня он не удался. Саломатину понравилось, ел с удовольствием. Запив обед холодным молоком, мужчины покурили (интендант угостил Саломатина ароматным табаком), тем временем Настя прибрала со стола и вышла за дверь. Интендант разложил на освободившейся столешнице карту-километровку и долго объяснял, водя карандашом по дорогам и населенным пунктам. Саломатин кивал – замысел был прост и понятен, он и сам поступил бы также.

– Уборочная заканчивается, – сказал интендант, складывая карту. – Отбери десятка три десятка верных бойцов и начинайте строить зимние землянки-блиндажи – Семен покажет места. Лес для них уже свалили. Как построите, перевезешь боеприпасы – в балке хранить их нельзя. Два десятка людей направим в полицию – самых сообразительных. Что с остальными делать – решай сам. Хотят – пусть присоединяются, хотят – идут к линии фронта. Многие пожелают просто остаться – безмужних баб и девок в деревнях полно. Пусть! Будет резерв…

– А ты куда? – спросил Саломатин, понимая: человек, назвавшийся Брагиным, совсем тот, каким он себе его представлял.

– У меня другая… (Крайнев едва не сказал "миссия") задание. Мне не следовало здесь быть. Вмешиваться… Получилось случайно.

– Нас с мехдвора вытащил случайно, оружие собрал случайно, боеприпасы сберег случайно?.. Зачем темнишь?! – Саломатин чувствовал, что закипает. – Или трусишь?

Интендант вздохнул:

– Я русский человек и не могу видеть, как враг топчет нашу землю. Ясно? Что до меня лично… Могут отозвать.

– Кто?

Интендант покачал головой, показывая, что не может ответить

– Когда?

– Неизвестно. Может, завтра, может, через полгода.

– Вот что, – решительно сказал Саломатин, закладывая пальцы за пояс. – В таком случае и я не останусь! Сам заварил эту кашу – сам и расхлебывай!

Некоторое время оба молчали.

– Сколько людей в батальоне? – внезапно спросил лже-Брагин.

– По штату – семьсот.

– В районе двадцать девять тысяч жителей. Немцы провели перепись. Три полнокровные дивизии, можно сказать, корпус. Тебе предлагают генеральскую должность, старлей, а ты ломаешься, как девка на сеновале! Кочевряжишься… "Останусь – не останусь!" – передразнил интендант. – Главное, даже не в этом. Этих двадцать девять тысяч надо кому-то защищать, поднимать на борьбу с врагом… Ты единственный кадровый красный командир в районе, воевал. Больше некому. Стыдно, товарищ старший лейтенант!

Саломатин бешено глянул на лже-Брагина, а тот вдруг оскалил зубы, непонятно чему радуясь.

– Ну… Ты… Хоть не уходи сразу! – тихо попросил Саломатин. – Пусть у тебя другое задание, которого я не знать не должен, наверное, очень важное. Без тебя у нас не получится, – Саломатин внезапно подумал, что прогибается перед интендантом, но было не до гордости. – Ты свой у немцев, а нам следует знать, что они задумали. Не знаю, как тебя зовут по-настоящему…

– Савелий! – сказал уполномоченный. – Хорошее имя, да и люди привыкли. Савелий Ефимович Брагин, интендант.

– Ты это вправду? О генеральской должности? Среди партизан генералов не было.

– Были! – Крайнев едва не сказал: "Ковпак!" – Денис Давыдов, например. Кадровый офицер, гусар. Начинал войну в малых чинах, закончил генералом.

Саломатин внезапно ощутил слабость в ногах и опустился на лавку.

– Полежи! – предложил Брагин. – Спешить некуда.

Саломатин послушно вытянулся на жестких досках и прикрыл глаза. А Брагин-Крайнев вышел на улицу и присел на лавочку у калитки. Неизвестно откуда появилась Настя, присела рядом. В руках у нее была глиняная миска с семечками подсолнуха. Крайнев молча зачерпнул горсть, и некоторое время они сосредоточенно грызли семечки, сплевывая шелуху на землю.

– Ты заканчивала десятилетку в Городе? – внезапно спросил Крайнев.

– На квартире жила! – подтвердила Настя. – Комнату у Валентины Гавриловны снимала, учительницы. Папа ей за это сало, картошку возил, меду давал…

– Хорошо городских знаешь?

– Не всех.

– Расскажешь?

– О ком?

– Я скажу.

– Это вам для подпольной работы нужно? – страшным шепотом спросила Настя. – У вас и вправду задание?

– Подслушивала! – покачал головой Крайнев. – Ай-ай-ай!

Настя потупилась и покраснела.

– Комсомолка? – строго спросил Крайнев.

Настя покачала головой:

– Папа не разрешил.

– Что так?

– Не любит советскую власть. Его отец до революции арендатором был, небогатым. Папа рассказывал: дедушка был мастеровой, все умел, папа в него пошел. Дедушка очень хотел, чтоб дети в люди вышли, образование получили. Сына в гимназию отправил. Папа успел к началу войны окончить. Знает французский, латынь, греческий… Немецкий в плену выучил. Он на войну добровольцем пошел, вольноопределяющимися их называли. Прапорщиком стал… А как из плена вернулся, большевики чуть не расстреляли. Отец эксплуататор – людей на работу нанимал, сын – царский офицер… Запретили отцу в городах жить, только в деревне, а здесь даже в бригадиры не позволяли. Сторожем на ферму…

– Сторож должен говорить по-французски! – заметил Крайнев. – С коровами – самое то!

– Я говорила папе, чтоб написал Сталину! – насупилась Настя. – Несправедливо! Но отец заупрямился.

– Папа твой мудрый человек, – возразил Крайнев. – Лучше сторожить коров, чем махать кайлом на Соловках.

– Странный вы какой-то! – поджала губы Настя. – С немцами воюете, а советскую власть ругаете.

– Одно другому не мешает…

Крайнев встал, отряхнул порты от шелухи.

– Пойдем в хату! – сказал в ответ на встревоженный взгляд Насти. – Расскажешь… Здесь глаз много…