Облик человека, лежавшего передо мной на постели, мало походил на его отображение на экране телевизора. Я знал этот эффект – когда-то сам с глубоким удивлением смотрел по телевизору на свою абсолютно незнакомую физиономию – тогда, кажется, я вещал о прелестях отдыха на Кипре. И все равно… Не было ни четко очерченных выступающих скул, ни уверенных волевых линий носа и подбородка – только бледное, растекшееся по подушке, смутно знакомое лицо впавшего в беспамятство человека. И безжизненно вывернутая ладонью вверх рука поверх одеяла. С характерной отметкой между буграми Венеры и Луны…

Его возвышение было стремительным. Четыре года назад, во время очередных губернаторских выборов, за власть в крае схлестнулись две группы местной плутократии, каждая из которых яростно проталкивала своего ставленника. Шла ожесточенная схватка за будущие госзаказы и еще не приватизированные заводы, поэтому никто в запале не обратил внимания на чудаковатого директора школы, выдвинувшего свою кандидатуру. Плутократы не без основания считали, что без денег и связей в кресло губернатора не прорвешься, а всего этого у сорокалетнего холостяка-учителя не было. Зато имелась железная воля, ум и готовность поставить на карту все…

Он обратился к учителям и пообещал им в случае избрания повысить зарплату вдвое. Похожее счастье сулили и другие кандидаты, но учителя поверили своему. Так у директора оказались тысячи добровольных агитаторов, работавших чрезвычайно эффективно и бесплатно. Местные телевизионщики решили посмеяться над странным кандидатом и сделали саркастический репортаж. Но передача имела прямо противоположный эффект. Люди увидели скромную квартиру, которая резко контрастировала с роскошными особняками других претендентов. Услышали человека, живущего теми же проблемами, что и они, его вдохновенную речь.

Он вообще умел говорить. Не боясь, приходил на рынки, завязывал беседу, и скоро вокруг собиралась огромная толпа. Ему внимали, затаив дыхание, хотя ничего особенного он не рассказывал. О повальном воровстве в краевом правительстве, об обнаглевшем криминале, нищете народа знали и без директора. Но в его устах это звучало, как откровение. Он говорил то, что хотели слышать, он очаровывал, пленял сердца. Это было, как наваждение, но после разговора с ним люди расходились, неся улыбки до своих дверей…

Когда очередной замер рейтингов за неделю до голосования показал неприятный для двух претендентов от плутократии результат, они спохватились. На директора попробовали надавить, потом предложили снять свою кандидатуру за хорошие деньги. Но он уже почувствовал вкус победы. Тогда, поздним вечером, по "волге", в которой он возвращался после очередной встречи с избирателями, выпустили автоматную очередь…

Не убили. Убийство, как стало ясно очень скоро, вообще не планировалось. Пугали. Пуля легко ранила водителя, добровольного помощника, которому и принадлежала "волга", осколки разбитого ветрового стекла оцарапали лицо кандидата.

Кто дал приказ стрелять, так и не выяснили, но в том, что он полный дебил, сомневаться не приходилось. На покушение слетелись репортеры всех центральных каналов, ведущие популярных политических программ приглашали недостреленного кандидата в свои студии, где он, весь в пластыре, говорил, что хотел и как хотел. О таком пиаре его противники не могли даже мечтать. Центральная избирательная комиссия отрядила в край целый десант для контроля за правильностью подсчета голосов, а взвод ОМОНа охранял директора от поползновений врагов. Директор победил в первом туре с разгромным счетом, приветствовать его по этому случаю на улицы края высыпала толпа. Я тоже был в ней. Я тоже голосовал…

Я машинально повел плечами. Белый халат, в который меня заставили облечься перед входом в эту святую святых, был безусловно мал.

– Мне нужно его осмотреть.

Сразу несколько пар глаз, как дула пистолетов, в упор уставились на меня. С таким же успехом они могли уставиться в кирпичную стену. Я сюда не напрашивался, ребята!

Медсестра или врач в таком же как у меня белом халате, повинуясь еле заметному движению человека с тонкими усиками на верхней губе, который и привел меня в это заповедное место, откинула одеяло.

– Я хочу видеть его обнаженного. Целиком.

Секунду человек с усиками пронизывающе смотрел на меня. Я ответил ему взглядом специалиста, озабоченного выпавшей на его долю глубочайшей ответственностью. Год работы с шизиками и психопатами научил меня и не такому. Вам никогда не приходилось выслушивать в течение часа занимательнейший рассказ о том, как родная мать вот уже десять лет безуспешно пытается отравить единственного сына? А о том, что соседи сверху насылают каждый вечер через бетонное перекрытие порчу на невинных людей, вам говорили? Нет? Тогда нечего пялиться и делайте, что сказали…

Человек с усиками подал знак, и та же медсестра или врач с подскочившим к ней охранником в белом халате стали суетливо стаскивать дорогую шелковую пижаму с безжизненного тела. Скользкий шелк повиновался плохо, убегая из дрожащих рук. Не наловчились. Простая ночная одежда скромного защитника бедного народа… Я отвел взгляд. Помянутые не единожды злобными врагами золотые часы "Ролекс" лежали на тумбочке. У нашего скромного губернатора есть слабость к хорошим часам.

Мне совершенно не нужен был этот осмотр – знака на ладони для диагноза хватало с избытком. Но когда еще представится возможность проверить интересующие нас слухи…

Я сделал вид, что внимательно изучаю распластанное на постели белое тело. Даже сейчас в нем была видна уверенная, мощная сила. Наш губернатор (если верить елейным сюжетам местных телеканалов) встает в пять и играет в теннис, чтобы, взбодренным, приступить к решению важнейших проблем края. Лучше бы он в это время пил…

Едва получив удостоверение об избрании, директор уехал в Москву и побыл там неделю. Никто не знал, с кем он там встречался и о чем говорил. Но случилось следующее чудо: еще до инаугурации в крае сменили всех руководителей силовых ведомств. Новые были людьми директора и, в свою очередь, пропололи каждый свой аппарат. Скоро в крае стали происходить странные вещи. Вдруг бесследно пропали главари преступных группировок, державших всех в страхе. Затем в два дня были арестованы подручные главарей – сразу несколько десятков человек. Начались процессы, на которых осмелевшие судьи лепили вчерашним хозяевам жизни огромные срока. Электорат рукоплескал. За бандитами пришла очередь местных олигархов. Тем из них, кто поначалу хорохорился, заявляя, что на следующих выборах они возьмут реванш, пришлось сменить просторные особняки на тесные тюремные камеры, остальные поняли толстый намек. Электорат опять рукоплескал. И почти никто поначалу не обратил внимания на то, что в край возвращается страх. Только если раньше боялись бандитов, то сейчас власти. Она не церемонилась. Любой, кто осмеливался вякнуть поперек, как минимум терял работу сам. У наиболее ретивых выгоняли на улицу жену и взрослых детей. У самых непослушных в машинах и квартирах находили наркотики или оружие. Расправа творилась быстро и энергично. В окружении любимого губернатора преобладали молодые люди с хищным блеском в глазах…

Я деловито глянул на ладонь другой руки директора – там был тот же знак. Повинуясь моему жесту, медсестра с охранником перевернули тело спиной кверху…

Я едва не засмеялся от радости – побелевший, но хорошо заметный шрам от хирургической операции с крошечными пятнышками от швов заканчивал линию позвоночника на копчике. "Что касается менее распространенного верования в прирожденных колдунов и ведьм, то таковыми считаются родившиеся от колдуна… они появляются на свет с хвостами". Нам ничего не известно о родителях директора. Но когда прыткие журналисты попытались раскопать государственную тайну (директор родился в другой области и в край попал после пединститута), то десант не доехал до деревни любимого руководителя. Энергичные молодые люди, повстречавшиеся журналистам на пути, ласково посоветовали акулам пера и телекамеры возвращаться восвояси, если они не хотят повторить судьбу бесследно сгинувших главарей преступных групп. Аргументы в устах незнакомцев звучали убедительно, дважды повторять не пришлось…

Как там далее у добросовестных российских этнографов девятнадцатого века? "Хвостики молодых ведьм и ведьмаков бывают не более полувершка или вершка, а к 40 и 50-ти годам они достигают длины в 5 вершков…" В пятое свое десятилетие наш любимый губернатор вступил накануне своего триумфального избрания на высокий пост… Беспокоило, значит? Одно дело два-три позвонка пониже спины, а тут расти принялось… Естественно, были приняты меры. Вот откуда непонятные сообщения дружеской и, злобные, вражеской прессы о странной операции "по поводу заболевания сустава" за пределами родной страны… Зачем оперировать сустав в дальних пределах, когда в отечестве работает один из лучших в Европе медицинский центр? Тем более мы так любим и защищаем все отечественное. Кто, интересно, господин губернатор, дал вам этот идиотский совет – удалить? Конечно, руководителю не совсем приятно носить такое украшение позади, но на официальных приемах в штаны не заглядывают. Или вы думали, что эти "пять вершков" совершенно ни к чему, а ваш электорат и впредь будет заворожено смотреть вам в рот? И что неприятности последних месяцев – чистая случайность? Слушания в парламенте по вашему вопросу, через три недели – известны точно день и час. Враги, но не те, которых вы в обилии придумываете, а настоящие, умеют ждать…

Соблюдая ритуал, я осмотрел и ступни. Там были точно такие же отметки, как и на ладонях. В начале моей знахарской карьеры я искал их у каждого пациента, но впервые увидел только много месяцев спустя. Когда уже знал, что их присутствие совершенно не обязательно для самого печального диагноза. Но здесь знаки были. Мастер в расцвете творческих сил с удовольствием подписывает законченную картину – чтобы знали автора. Эти знаки означали такую подпись. И я уже знал чью…

Повинуясь моему знаку, охранник с медсестрой быстро одели пациента и снова накрыли его одеялом. Пришло время держать ответ…

Я молча проследовал за человеком с усиками по коридору. Кабинет, в который мы зашли, был на удивление небольшой и странно голый. Стол буквой "Т", официального образца стулья и цветной портрет только что оставленного нами человека на стене.

Я достал из кармана сигареты. Человек с усиками поморщился, но извлек из ящика стола большую настольную зажигалку. Я знал, что он не курит: в окружении некурящего губернатора фрондировать таким образом не принято. Но мне было наплевать. Это был мой день.

– Ну? – не выдержал мой визави.

– Если позволите, сначала спрошу я.

Он на мгновение задумался, затем кивнул.

– Как давно он без сознания?

Человек с усиками помялся:

– Почти сутки.

– Тогда вы зря за мной посылали. Через час-другой он придет в себя.

Он смотрел на меня во все глаза.

– И будет чувствовать себя хорошо?

– Как обычно. Если не считать того, что ничего не вспомнит о происшедшем.

Он снова испытующе посмотрел на меня:

– Вы хотите сказать, что ничего страшного не произошло?

– Я не хочу этого сказать. Тем более, и вы это знаете, что это не так. Это ведь второй приступ?

Молчаливый взгляд его широко открытых глаз доставил мне неизъяснимое удовольствие.

– Первый был примерно полгода назад. Не так ли?

Он молча кивнул:

– В Сочи, на отдыхе. Врачи тогда подумали: тепловой удар, смена климата…

– И продолжался этот "удар" часов пять-шесть? А потом снова все было в норме, только пациент ничего не помнил?

На него было жалко смотреть. Именно за такие минуты я люблю свою новую профессию.

– Вы знаете, кто это сделал? – наконец хрипло выдавил человек с усиками. Он, наконец, вспомнил о своих обязанностях.

– Я думаю, что вы тоже знаете.

Наступила высшая минута моего торжества. Простите, Учитель. Если бы я знал тогда о сегодняшнем дне, возможно, наш последний разговор сложился бы иначе. "Не плюй в колодец…"

Человек с усиками молчал, видимо размышляя, стоит ли мне доверять важную государственную тайну. И я поторопил.

– Что он попросил у губернатора на память? Галстук? Рубашку? Или пиджак с барского плеча?

– Авторучку, – проронил он тихо. – Которой губернатор подписал первые государственные документы. Как самый ценный сувенир. ("Барское плечо" он проглотил, не заметив).

Авторучку, ну конечно же! "Самый ценный сувенир…" А у вас от радости в зобу дыханье сперло. Хороший "паркер" с золотым пером стоит недешево, но подарком его может считать только "шестерка" из свиты. Авторучку носят в левом внутреннем кармане пиджака, рядом с сердцем. Век живи… "Колдун может наслать порчу через произнесение особой магической формулы, наговора над предметом, к которому прикасается жертва…" Лучше бы вы дали ему пистолет – из него хоть можно промахнуться.

– Что ж вы так? Не заплатили?

– Вы задаете слишком много вопросов! – взгляд визави опять стал суровым и жестким.

– Простите, – повинился я совершенно искренне. Действительно, зачем мне это было спрашивать? И так ясно.

– Что будет дальше?

– Следующий приступ случится через три месяца. А потом через месяц…

– А после? – он весь напрягся.

– После вам придется искать другую работу. Впрочем, у вас еще есть время попросить, чтобы вас упомянули в завещании…

Мне стоило больших усилий сдержать довольную ухмылку. Но в голосе (я это понял по его лицу) все же что-то прорвалось.

Минуту он сидел, раздумывая.

– Вы можете это остановить?

– Нет, – совершенно искренне признался я. И пояснил, отвечая на недоверчивый взгляд: – Понимаете, есть люди, которые завязывают железный прут узлом. А чтобы этот узел развязать, нужен человек еще более сильный. Я не могу даже завязать…

Я немного кривил душой. "Завязать" мог и я. Другое дело, что никогда и ни за что…

– А вы можете попросить… – он замялся. – Ну, этого…

– Не могу. У меня нет ни адреса его, ни телефона. И отношения у нас неприязненные. Лучше все-таки вам самим, напрямую.

– Мы пробовали… – вздохнул визави. Впервые за время нашего разговора я увидел перед собой живого человека – искренне озабоченного и страдающего. Но я не собирался ему сочувствовать. Это человек с усиками был инициатором уничтожения мелких конкурентов нефтяного бизнеса в крае (крупные уже были в их руках), а под этот каток угодила и моя фирма. С туризма я начинал, он и оставался у нас – но больше для души. После военного училища тыла я стал специалистом по горюче-смазочным материалам, и после того, как снял погоны, понял, что старые связи среди оптовых поставщиков и покупателей горючего могут хорошо кормить. Не только людей в погонах, которым не совсем удобно было открыто пользоваться своими властными полномочиями в корыстных целях, но и маленького человека, помогавшего им этой досадной неприятности избегать.

Нас уничтожали решительно и жестоко: за инициатором этой кампании стояла власть. Сначала от меня ушли все мои партнеры в погонах; но я уже успел обзавестись собственными связями, и дело, хоть и с натугой, продолжил. Тогда только за одну неделю ко мне в офис пришли озлобленные инспектора всех контрольных служб, что есть в государстве, и контролеры эти были неумолимы. Даже те их них, что регулярно забегали перед этим за ежемесячной данью, виновато разводили руками и опускали глаза. Если бы мне в тот момент предложили отказаться от дел с нефтью, а оставить себе только туризм (здесь я никому не мешал), я согласился. Но договариваться с такой мелюзгой они не посчитали нужным. В государстве с переходной экономикой один закон часто противоречит другому, поэтому у контролеров есть возможность выбирать подходящий. Налоговая инспекция арестовала мой счет в банке и описала мебель в офисе – это был приговор. Они даже не пытались как следует сформулировать свои претензии – в прежние годы через суд я повалил бы их раз и навсегда. Но в новые времена суды не хотели рассматривать иски от "жуликов". Я пытался бороться: закрыл фирму и открыл новую, но они тут же прикрыли и эту – я уже попал в их поле зрения, а свои жертвы они не привыкли отпускать легко. Мне пришлось проститься со своими сотрудниками (я потратил два месяца, но пристроил каждого на новую работу), и вспомнить бабушкину науку, а также то, чему учил меня на острове Крит воспылавший ко мне интересом таинственный человек без имени – для меня он так и остался Учителем. Мы отдыхали в Элунде всей семьей, я познакомился с ним вечером на пляже, и затем оставшиеся десять дней просидел у него в номере, не в силах оторваться от нового знания. В первый день мы заключили с Учителем договор о совместной деятельности, но, когда я узнал по окончанию учебы, чем мне предстоит заниматься, то отказался наотрез. У меня были непростые отношения с церковью, но не с Богом. Пойти против того, чему с детских лет учила бабушка, я нравственно не мог. Очень приятно знать, что можешь управлять людьми словом. Но убивать словом…

Я предложил Учителю в качестве компенсации деньги – за науку, но он отказался. Расстались мы холодно, но не врагами – на тот момент это для меня было главным. Я уже знал, что бывает с врагами этого человека…

– Попробуйте позвонить еще.

– Да пробовали! – обиделся человек с усиками. – Телефон не отвечает, в особняке его вроде как никто не живет. Прячется, что ли?..

Не прячется, конечно. Избегает. Сейчас вы готовы заплатить – возможно, даже вдвое. Но через три месяца согласитесь заплатить впятеро. А еще через месяц – вдесятеро против первоначальной цены. У Учителя скупой платит не вдвое, а всегда вдесятеро – тут он не отступит. Четыре года назад он сделал вам чудо, что ж вы, жабы…

В наступившей тишине неожиданно требовательно и резко зазвонил телефон. Человек с усиками торопливо схватил трубку, и почти тут же я уловил его удивленный взгляд.

– Вы были правы – приходит в себя. Извините, мне надо идти, – он встал и торопливо извлек из кармана белый конверт. – Вот. Здесь вдвое больше вашего обычного гонорара.

Я мысленно усмехнулся – даже беда не могла их изменить. "Вдвое…" Самые скупые – это богатые, люди в тысячу раз беднее в таких ситуациях предлагали мне все. В обмен на жизнь…

– Я не возьму.

Взгляд его стал неприятно колючим.

– Я не принимаю пожертвований за консультации. Только за помощь. А ее не было.

– Как хотите, – он сунул конверт обратно в карман. И мне показалось, что сделал он это с большим удовольствием, чем его доставал.

– Спасибо. Вас отвезут домой…

Я взглянул на часы – с той минуты, как ко мне подошли в туалете, прошло менее полутора часов. Оксана еще может быть в ресторане…

– Нет.

Остановившись на бегу, он удивленно смотрел на меня.

– Верните меня туда, где взяли.

– Куда хотите, – равнодушно пожал он плечами…