В конце декабря я отправился в Москву — за гонораром. Деньги требовались здесь и сейчас. Свадьба — затратное мероприятие. Жениху требуется красивый костюм, рубашка, галстук, туфли. Последние, впрочем, могли подождать: купленные после армии ботинки выглядели еще прилично. Но первые три предмета тянули на 150 рублей. Свадебное платье и белые туфли для невесты — на 200 по минимуму. А обручальные кольца? В ЗАГСе нам выдали талоны в салон новобрачных «Счастье», мы его навестили и приценились. По самым скромным расчетам требовалось 500 рублей. Лиля заикнулась, что платье она может купить сама, но я эти разговоры прекратил. И без того свадьбу организуют ее родители. Совсем голодранцем быть не хотелось.

Имелась и другая причина для посещения столицы. С редакцией журнала следовало установить тесный контакт. Это перед маститыми авторами у них открыты двери, начинающий должен наливать. Иначе застынешь в очереди на публикацию.

С гостинцами помог тесть. Передал с оказией отменное сало, «пальцем пиханую» колбасу. Подовый хлеб и «Беловежскую» в штофах я купил в Минске. Москвичам она нравится. Сколько в том времени я перевез этих квадратных литров! Сумка вышла тяжелая, едва поднять. На Белорусском вокзале я отнес ее в автоматическую камеру хранения. Запихнул в ячейку, с обратной стороны дверцы набрал код «Д 682». Номер моего автомата в армии. Наивные пассажиры пользуются годом своего рождения, дескать, не забудешь. Вокзальным ворам это нравится. Проследят, прикинут возраст — и легким движением пальцев… А вот хрен вам, а не деревенская колбаса с «Беловежской»!

Бросив в щель приемника 15 копеек, я захлопнул дверцу и вышел в город. Спешить мне было некуда: поезд пришел рано. Я прогулялся по улице Горького, будущей Тверской. Полюбовался историческими зданиями, заодно зафиксировал в памяти здание редакции «Юности». В той жизни я сюда не захаживал.

В редакцию было рано. Перед отъездом я созвонился с Диной Аркадьевной. Она посоветовала прийти после двух. И главный на месте, да и другие сотрудники в кабинетах. Работать в редакции начинают поздно. Еще Дина Аркадьевна подсказала, где получить гонорар. Его выплачивали в кассе издательства, а не журнала.

К издательству я прибыл к 9.00. На вахте объяснил, зачем. Мне рассказали, как пройти к кассе. Там я предъявил паспорт. В ответ мне сунули ведомость, где я немедленно расписался. Кассир отсчитала деньги — 1482 рубля. Дина Аркадьевна сообщила, что разметили мне 1800. Однако 19 процентов съели налоги. 13 — подоходный, 6 — на бездетность. Последний уплачивают холостяки и замужние бездетные женщины в возрасте от 20 до 50 лет. В обиходе — «налог на яйца». Лиля, как только поженимся, тоже станет платить. А куда денешься?

Из издательства я вышел довольный. Живем! Теперь — по плану. На троллейбусе с табличкой «Б» я доехал до Центрального рынка на Цветном бульваре. В моем времени его снесут и построят торговый центр. Но сейчас рынок работал. Я прошелся вдоль цветочного ряда. На прилавках лежали гвоздики — красные, революционные. Других цветочков не наблюдалось.

— Розы есть? — спросил я продавца с характерной внешностью.

— Какой роз? — возмутился он. — Нет роз. Зыма, снэг, холадна.

— А гвоздики, значит, холода не боятся? В снегу растут?

— Растут, — кивнул он. — Хороший гвоздик, свежий. Отдам недорого, по семь рублей.

Я покачал головой и двинулся вдоль прилавков. Везде отвечали одинаково. Засада. Это в моем времени голландские розы можно было купить чуть ли не в каждом переходе. Гвоздики я брать не хотел. Не люблю этот цветок. Холодный он, официальный.

Я отошел в сторону и задумался. Как быть?

— Это ты искал розы?

Я оглянулся. Мужчина лет сорока. Наружность славянская.

— Я.

— Есть красивый букет. Один человек заказал. Обещал утром забрать, но не приехал. 150 рублей.

— Сколько?!

— Одиннадцать роз. Свежие. Неделю самое малое простоят. Букет разбивать я не буду. Если дорого, не бери.

— Покажи! — попросил я.

Меня отвели в какую-то подсобку. Провожатый нырнул за шкаф и появился с букетом в руках. Тот был завернут в целлофан и перевязан лентой. Не той, узенькой, что принята в моем времени, а широкой, капроновой. Из таких банты вяжут. И розы и букет были бордового цвета. Я присмотрелся к цветам — свежие, этим утром срезали с куста. В цветах я разбираюсь — сколько их в своем времени передарил! Не соврал мужик. Но и цена… Жаба на миг овладела сознанием. Брысь! Надо, Федя, надо!

— Беру!

Я отсчитал деньги. Мужик сунул их в карман и завернул букет в старую газету.

— От мороза, — пояснил мне. — Если снова понадобятся, приходи. Меня Васей зовут. Спросишь у любого, меня здесь всякий знает.

Нет уж! С вашими ценами… Я сунул букет в сумку, и вышел наружу. Времени — вагон. Что теперь? А наведаемся мы в ГУМ! Может, на дефицит выбредем?

Дефицит был. В секции женского белья стояли две очереди. Я протиснулся к прилавкам. Так, лифчики и колготки, импортные. Потому и очереди огромные. Замечательный подарок по нынешним временам. Но стоять… Я присмотрелся. Других мужчин в очередях не наблюдалось, что не удивительно. Не принято здесь мужикам покупать женское белье. Если встану, буду как белая ворона. А что если?..

— Женщины, дорогие! — попросил я. — Позвольте невесте подарок купить. Не могу стоять — поезд уйдет.

На меня уставились во все глаза.

— Не пускайте! — возбухла какая-то жирная тетка. — Это спекулянт. Сейчас купит, а за углом продаст. Знаю я таких!

— Спекулянт? — я раскрыл сумку и извлек букет. Сорвал газету. — Вот! Спекулянты с розами ходят?

По очереди пронесся вздох. А то!

— Пустите его, женщины! — раздалось неподалеку. — По лицу видно, что невесту любит. Добыть розы зимой… Пусть хоть одной повезет!

Покупательница, стоявшая впереди, подвинулась. Я сунул букет в сумку и шмыгнул к прилавку. Бюстгальтеры кучками лежали на расстеленной на полу бумаге, рассортированные по цвету и размерам. Такая вот незатейливая торговля. А что? Все равно через час разберут.

— Не более двух в руки, — предупредила меня продавец.

— Тогда белый и черный. Второй размер.

Продавец взяла лифчики из ближайших кучек, сложила и завернула в бумагу.

— Пятнадцать рублей!

Я расплатился и бросил сверток в сумку. Повернулся к очереди.

— Спасибо вам, уважаемые! Пусть вам всем повезет!

Меня проводили одобрительным гулом.

— Хороший парень! — сказали в спину. — Посчастливилось девочке. Чтобы мой мне лифчик купил…

К очереди за колготками я подошел с букетом в руках. Прокатило и здесь. Заминка вышла с определением размера. В колготках я не разбирался. Пришлось найти в очереди подходящую фигуру, предъявить продавцам. В поощрение я дал модели подержать букет. Она с радостью взяла розы и понюхала.

— Как пахнут! И красивые.

— Вы лучше, — сказал я.

«Модель» зарделась. Я расплатился, бросил колготки в сумку и забрал букет. На улице облегченно вздохнул. Не люблю я наглеть. Но ведь не врал! Для невесты стараюсь. Лиля обрадуется. Колготки и бюстгальтеры здесь дефицит, а если еще импортные… Если меня не задушат в объятиях, то я олень. Северный…

На часах был полдень. Посетить Красную площадь? В том времени на нее насмотрелся, в Мавзолее дважды бывал. Чего там смотреть? Прогуляюсь лучше по знакомым с Литинститута местам. Двинулись! Вот, все, как в той жизни. Гостиница «Интурист», гостиница «Москва», Центральный телеграф… В моем времени «Интурист» снесут, «Москва» уцелеет. На Пушкинской площади я остановился. Рассмотрел памятник, затем по какому-то наитию двинулся вправо. И внезапно зацепился взглядом за витрину. Пишущая машинка! «Эрика»!

Я шмыгнул в магазин канцелярских принадлежностей, указал пальцем.

— Продается?

— Последняя осталась, — сообщила продавец. — Будете брать?

— Да! Да!

Продавец сняла «Эрику» с подставки. Валик был заправлен бумагой — витринный экземпляр. Поставив сумку, я пробежался по клавишам, поднял регистр — и простучал во второй раз. Красота! Буквы оттискиваются четко, клавиши ходят мягко, звук тихий. Каретка движется плавно, при подходе к концу строки раздается звонок.

— Сколько?

— Двести восемьдесят рублей.

Гулять — так гулять!

— Запасные ленты есть?

— По два пятьдесят за штуку.

— Две!..

В камере хранения я поменял сумки местами. Тяжелую извлек, легкую поставил в ячейку. Только букет сменил место пребывания. 15 копеек, щелчок замка. В путь!

До редакции я доехал на троллейбусе. Идти пешком — руки отвалятся. На нужной остановке вышел и перешел улицу. Вахты в редакции не было. Я достал из сумки букет и остановил пробегавшую мимо девушку.

— Мне нужна Дина Аркадьевна.

Девушка с любопытством уставилась на букет.

— Идемте!

Мы поднялись на второй этаж, прошли коридором, спутница потянула на себе дверь. Так. Большая комната, столы, заваленные бумагами. У одного стоят человек пять женщин и о чем-то разговаривают. Одна грузная, в длинном, мешковатом платье. Из-под подола виден ортопедический ботинок. Заметно, что ей тяжело стоять.

— Дина Аркадьевна! К вам!

Грузная повернулась. Лицо полное, цвет нездоровый.

— Сергей?..

— Я, Дина Аркадьевна! — я поставил сумку у порога, шагнул к ней и протянул букет. — Это вам. С наступающим Новым Годом! Здоровья и счастья!

— Какая красота! — она взяла букет и поднесла к лицу. — А как пахнут! Ну, Сережа, ну, угодил! Розы зимой мне еще никто не дарил!

— Еще есть сало, хлеб, пальцем пиханая колбаса, — сообщил я. — И «Беловежская» в штофах. Прикажете подать?

— Каков! — засмеялась Дина Аркадьевна. — Прикажу. Девочки, это наш автор Сергей Девойно. Пришел нас поздравить и угостить. Помогите ему! А я главного позову.

Прижимая букет к груди, она вышла из комнаты. «Девочки» уставились на меня.

— Нужно освободить столы, — сказал я…

Поляну мы накрыли быстро. Я резал сало, хлеб и колбасу. (Нож и разделочную доску я предусмотрительно захватил), женщины раскладывали угощение по тарелкам. Откуда-то набежали люди, видимо по редакции прошел слух. «Халява» — звучит сладко. На стол выставили рюмки — разные, но в большом количестве. Пить на работе в этом времени не стесняются, период грозных указов еще не пришел. Я разлил по рюмкам «Беловежскую». Готово. В этот миг, как будто подгадав, в дверь вошли Дина Аркадьевна и немолодой мужчина с красивым лицом. Борис Полевой, тот самый…

— Вот, Борис Николаевич! — Дина Аркадьевна указала на меня. — Сергей Девойно.

— Здравствуйте! — он пожал мне руку. — Приятно познакомиться.

— А мне так с вами — вдвойне. Прошу! — я указал на накрытый стол. — Все деревенское, свежее, вкусное.

— Деревенское я люблю, — сказал Полевой. Он прошествовал к столу, где взял рюмку. — Ну, что товарищи! Выпьем за дебют восходящей звезды? Успешный, замечу, дебют. Мы открыли стране замечательного автора. Пусть сопутствуют ему творческие удачи!

Он выпил, «товарищи» немедленно последовали.

— Попробуйте! — я протянул Полевому тарелку с салом. — Будущий тесть солил.

Полевой бросил в рот ломтик, прожевал.

— Замечательно! Мягкое, как масло. Тает во рту. А аромат…

«Товарищи» за столом тоже пробовали и одобрительно гмыкали. Москвичей удивить трудно, в столице, как в Греции, все есть. Но подобного здесь не купишь. Вацлав солит сало по какому-то семейному рецепту, с травами. А его колбаса — объедение! Куда до нее магазинной! Я наполнил опустевшие рюмки и взял свою.

— Дорогие товарищи! Позвольте поднять этот бокал за моих крестных в литературе — глубокоуважаемых Дину Аркадьевну и Бориса Николаевича! Благодаря им, моя повесть увидела свет. Спасибо вам!

— Прямо уж крестные, — проворчал Полевой, но я понял, что тост ему понравился. — Талантам мы всегда рады, Сережа, а ваша повесть написана талантливо. Правильно, товарищи?

«Товарищи» подтвердили и, не медля, выпили. Полевой вскоре ушел, в комнате стало шумно. Компания разбилась на кучки, где выпивали уже сами по себе и по своим поводам. Знакомая картина. Скрипач сыграл и может уходить. Ко мне подошла Дина Аркадьевна.

— Когда твой поезд?

— В десять вечера.

— Уйма времени. Проводи меня! Это недалеко. Заодно поговорим.

Я помог ей надеть пальто, оделся сам и поднял с пола полегчавшую сумку. Но не пустую. Мы вышли и направились к остановке. Подошел троллейбус, я помог Дина Аркадьевне забраться в салон. Букет с розами лежал в сумке, Дина Аркадьевна попросила укрыть его от мороза.

— Проездной! — сказала она, опустившись на сиденье.

Я бросил в кассу 4 копейки и вытянул билетик. Мы проехали две остановки и вышли.

— Вот мой дом! — указала Дина Аркадьевна.

Мы миновали арку и вошли в подъезд. Моя спутница жила на первом этаже. Щелкнув ключом, она открыла дверь и пропустила меня вперед. Я помог ей раздеться. Она прошла в комнату и опустилась на диван.

— Чуток посижу, — сказала устало. — Нога ноет. Протез… Если не трудно, поставь чайник. Кухня — там, — она достала из сумки папиросы.

Кухня оказалась крохотной — метров пять. Ну, так и квартира однокомнатная. Зато потолки высокие, центр Москвы. В моем времени такое жилье будет стоить бешенных денег. Но пока здесь все очень скромно. Обстановка в комнате старая, да и на кухне — более, чем аскетично. Стол, пара табуретов, холодильник, плита и два шкафчика: на стене и полу. Более и не поместится.

Чайник стоял на плите. Я вылил кипяченую воду, налил свежей из крана. Фильтров здесь нет, да и не нужны. Это в моем времени появятся. Разве думал я сорок лет назад, что буду покупать воду в магазине?

Спички лежали рядом с плитой. Я зажег конфорку и поставил чайник. После чего сходил в прихожую и принес сумку. Чай чаем, а поесть нужно. Мне еще в ночь ехать, да и Дине Аркадьевне не помешает — в редакции она как-то скромничала. Больше говорила о литературе. Непорядок. Я потянул вниз ручку холодильника «ЗИЛ». М-да… Мышь повесилась. Я перекидал на полки сэкономленные продукты. Сало, колбаса, кус копченого окорока, пару бутылок с «Беловежской». Для хороших людей не жалко. В редакции журнала мне интересны два человека: главный редактор и Дина Аркадьевна. Остальные — балласт, пусть радуются, что на халяву налили. Что делать, циник я. Во время пьянки заметил, что Полевому угощение понравилось. Но просить он не станет — не тот уровень. Понятно, что не нуждается, у литературного генерала есть все. Но как приятно в компании с себе подобными откупорить штоф «Беловежской», плеснуть в рюмки и кивнуть на накрытый стол: «Угощайтесь, друзья, это мне из Белоруссии подогнали!» То есть, «привезли», конечно. В моем времени нувориши будут точно также удивлять гостей односолодовым виски и испанским хамоном. Только и то, и другое — фигня. Если вы пробовали настоящий буряковый самогон и копченый на осиновых опилках окорок, то поймете меня. Можно не сомневаться, что часть оставленных мной продуктов будут переданы Полевому. И правильно. Автору «Повести о настоящем человеке» я бы и не такое отдал.

Оставив часть продуктов, я достал нож и доску, нарезал сала, колбасы, хлеба. Разложил это на тарелки, обнаруженные в шкафчике. Там же нашлись рюмки и поднос, расписанный цветами. Жостовский, наверняка, подарок. На подоконнике пылилась ваза. Я ополоснул ее под краном, наполнил водой, и опустил в нее цветы. Затем отнес вазу в комнату. Подтянул к дивану журнальный стол и поставил сверху.

— Спасибо! — поблагодарила Дина Аркадьевна. — Буду любоваться.

Я вернулся на кухню, сервировал поднос, водрузил на него «Беловежскую» и прошел в комнату.

— Надо же! — всплеснула руками Дина Аркадьева. — Прямо как в ресторане.

— Там такого не подадут, — сказал я, присаживаясь на стул. — Это натуральный, экологически чистый продукт.

— Как ты сказал? Экологически чистый? Надо будет запомнить.

Я наполнил рюмки.

— За ваше здоровье!

— Лучше за твой успех! — возразила Дина Аркадьевна.

Спорить я не стал. Мы выпили каждый за свое и закусили.

— Очень вкусно! — сказала она. — Причем, все. Сало, колбаса, настойка и даже хлеб. Удивил ты нас, Сергей. Чем только нас авторы не угощали! И бастурму привозили, и икру с красной рыбой. Шампанское и конфеты — само собой. А вот сало с домашней колбасой не припомню. Да еще эта настойка.

— Больше печатайте белорусов! — посоветовал я. — Или украинцев. На сале будете спать и салом укрываться.

— Приму к сведению, — засмеялась она.

Тем временем вскипел чайник. Я пошел на кухню, нашел чай — индийский, крупнолистовой, и заварил. Отнес вместе с чашками в комнату. Затем достал из сумки пирог, уложил его на разделочную доску и, прихватив нож, вернулся к Дине Аркадьевне.

— Попробуете? Невеста пекла.

— Давай! — заинтересовалась она.

Я отрезал ломоть и протянул ей. Затем разлил чай в чашки. Дина Аркадьевна отхлебнула и откусила от пирога.

— Очень вкусно! Твоя невеста мастерица. Из-за этого ее выбрал?

— Нет. Она редкая умница и большой талант. У нее абсолютный литературный слух.

— Вправду? — удивилась она.

— Вы сами хвалили мой текст. Без нее он выглядел бы иначе.

— Так вот, значит, в чем дело! — засмеялась Дина Аркадьевна. — Теперь так выбирают невест? По литературному слуху?

— Это лучше, чем за красивую мордашку и сногсшибательную фигуру. Хотя у моей Лили и это есть. Вот!

Я достал из кармана паспорт, извлек из него фотографию и протянул Дине Аркадьевне.

— Симпатичная! — оценила она. — Повезло девочке.

— В смысле?

— Ты не знаешь себе цены, Сережа, — хмыкнула Дина Аркадьевна. — После выхода номера тобой очень интересовались. Девочки в редакции все спрашивали, когда приедешь. Примерялись к жениху.

— Не заметил, — удивился я.

— Так ты же про тестя сказал. Вот они и отстали. И правильно. А то, видишь ли, захотелось выскочить за готового писателя. Нет уж! Ты с ним по квартирам поскитайся, вытерпи нужду, капризы. И при этом создай ему условия для творчества. А то видят себя в Доме творчества в Переделкино или в ресторане ЦДЛ. Лиля твоя умна, — она вернула мне фотографию. — Такого парня найти! Мало того, что талант, так еще и хозяйственный. Стол накрыл — я опомниться не успела.

— Жизнь научила, — сказал я. — Мама растила меня одна. Пока в школе, я есть готовлю. Или квартиру убираю.

— А отец?

— Даже не знаю, кто он. В метрике — прочерк.

— Дразнили? — спросила она.

— Да, — я вздохнул. — Байстрюк… Из-за этого у меня нет школьных друзей.

— Теперь пусть локти кусают, — она помолчала. — Мать давно умерла?

— В армии служил.

— Жаль, что не дожила. Сейчас бы гордилась тобой. Хорошая была, видно, женщина — такого сына подняла. Помянем!

Я плеснул в рюмки, мы выпили и закусили. Дина Аркадьева достала папиросу и чиркнула спичкой.

— Вы много курите, — заметил я.

— На войне привыкла. Врачи говорят бросить, но ради чего? Кому я нужна?

— Нам. Редакции, авторам, читателям. Мне лично.

— Для чего? — сощурилась она.

Я замялся.

— Говори, говори! — поторопила она.

— Вы рекомендовали мою повесть к печати. Думаю, что благодаря вам ее напечатали так быстро.

— Да, — кивнула она. — Но я сделала это для журнала.

— Но одновременно помогли мне. Эта публикация значит для меня очень много. Вы даже не представляете…

— Представляю, — перебила она и затушила папиросу. — Черт! — она сморщилась и потерла виски.

— Голова болит?

— Да. У меня где-то были таблетки…

— Погодите! — я встал, обошел столик и нажал ногтями больших пальцев на хрящи ушей над ее мочками.

— Больно?

— Немного.

— Потерпите! Сейчас я уберу руки, и боль уйдет.

— И вправду, — удивилась она, когда я отступил. — Отпустило. Ты врач?

— Нет. Но в армии нам кое-что показывали. Вы можете это сделать сама. Хотя курить лучше бросить. Или хотя бы сократить.

— Я подумаю, — она отодвинула папиросы. — Давай, лучше о другом. Над чем работаешь?

— Обдумываю повесть. Название: «Экстрасенс».

— О чем? — заинтересовалась она.

— О человеке, обладающем экстрасенсорными способностями. Он может исцелить любую болезнь, даже рак. Из-за этого у него возникают проблемы.

— Это с чего? — удивилась она. — Да его на руках будут носить.

— Это в СССР. Но герой повести живет в капиталистическом обществе. И вот там он задевает интересы многих. Он добрый человек и лечит бесплатно. В результате страдают интересы платных клиник, фармацевтических компаний. К тому же герой не хочет лечить олигархов. Он считает их виновными в обнищании народа. Олигархи, естественно, злятся. Перед ними заискивают, а тут какой-то бедняк! Владельцы клиник хотят заставить героя работать на себя. На экстрасенса открывают охоту. Но у него много друзей… Короче, приключения.

— Удивил! — покрутила головой Дина Аркадьевна. — Я-то думала, продолжишь о рабочих. Тема востребованная, а пишут мало. Да и как пишут… — она махнула рукой. — Твой «Лебедь» как луч света в сером царстве. Недавно смотрела одну повесть. Так там автор пишет: «Он вставил деталь в станок и начал ее крутить», — она засмеялась. — Даже я слышала, что у токарного станка есть патрон и суппорт. А ты знаешь производство изнутри.

— Не хочу быть писателем одного амплуа. Да и тема новая интересна.

— Справишься?

— Не сомневайтесь.

— А ты самоуверен. Хотя… Если вспомнить «Лебедя». Давай сделаем так. Напиши с пяток глав и пришли мне. Может, что подскажу.

— Спасибо! — поблагодарил я.

— Ерунда! — она махнула рукой. — Открою тайну. Редакторы любят хороших авторов. А уж если талант… При дележе рукописей до скандалов доходит. Никому не хочется возиться с графоманами. Хотя порою приходится, — она вздохнула. — Так что присылай. Кстати, рассказы твои я главному показала. Пару точно возьмем. Опубликуем не раньше лета, иначе не поймут. И еще. «Молодая гвардия» заинтересовалась «Лебедем». Это я про издательство, а не журнал. Звонили, спрашивали, есть ли у автора еще что. Сообщила о рассказах. Просили показать. Ты правильно делаешь, что присылаешь два экземпляра. Я отдала второй. Не хочу обнадеживать, но, думаю, книга у тебя будет.

— Дина Аркадьевна! — я прижал руку к груди.

— Не стоит! — она махнула рукой. — Слышал, наверное: «Талантам нужно помогать, бездарности пробьются сами».

Я пошарил глазами по столу. Благодарность требовала выхода.

— Готовя закуску, я обратил внимание, что у вас отвратительные ножи, Дина Аркадьевна. Вот! — я взял со стола свой нож. — Нравится?

— Красивый, — кивнула она.

— Сделал собственными руками. Клапанная сталь. Не ржавеет, отлично держит заточку. Если найдете копейку, он ваш.

— Где-то была…

Дина Аркадьевна взяла сумку, достала кошелек.

— Только двушка.

— Годится! — я забрал монету. — Позвоню вам из автомата. Пользуйтесь!

— Ох, Сергей! — она погрозила пальцем. — Шустрый ты парень. Ладно. Налей своей сладкой водочки! Обмоем…

* * *

В Минск я приехал утром. Автобус довез меня к общежитию. Я бросил сумку у порога, сходил в душ и завалился спать. А что, у меня отпуск — выпросил у начальства три дня. Отнеслись с пониманием. Спросонья я слышал, как пришел Коля, и как он ушел. В женский корпус направился, куда же еще? Я провалился и проснулся от стука в дверь. Зевая, встал, накинул спортивный костюм и открыл. Лиля!

— Здравствуй, любимый! — меня обняли и поцеловали. — Чего сонный?

— Сосед по купе храпел, — пожаловался я. — Глаз не сомкнул.

— Как съездил?

— Замечательно! Кое-кому подарки привез. Дефицит, специфический.

— Показывай! — заволновалась Лиля.

Я выложил из сумки сверток. Он схватила и развернула бумагу. На кровать выпали пакеты с колготками и оба лифчика.

— Сережа…

— Мы с тобой без двух минут муж и жена, — сказал я. — Почему бы не купить?

— Там же, наверное, очередь была. И ты стоял?

— Чего не сделаешь ради любимой! — развел я руками.

Меня немедленно поцеловали. Затем направились в туалет — примерить.

— Давай здесь! — возразил я. — Я хочу это видеть. Заслужил.

Лиля поколебалась и стащила кофточку. Я наблюдал за процессом с воодушевлением. Она не обращала на меня внимания — щупала и разглядывала покупку.

— Ой, да здесь кружева!

— Не жмет, не режет? — поинтересовался я. — С размером угадал?

— Немножко великоват, но я ваты подложу, — махнула рукой Лиля. — Я и с нашими так делаю. А это импорт. У меня такого никогда не было. Сереженька!

Меня еще раз поцеловали и убежали в туалет. Зеркало у нас только там. Из туалета скоро вернулись за другим лифчиком и убежали вновь. Затем пришла очередь колготок. Ну, это не эротично. Пользуясь тем, что обо мне забыли, я достал «Эрику» и водрузил на стол. Снял чехол-чемоданчик и застучал по клавишам. Поначалу на это не обратили внимания. Но затем вихрь, что метался по комнате, застыл. Через мгновение в ухо мне задышали.

— Это что?

— Пишущая машинка «Эрика». Немецкая.

— Дай!

Меня буквально столкнули со стула.

— Эй! — возмутился я.

Меня не услышали. Лиля самозабвенно молотила по клавишам. Включала регистр, меняла интервал, устанавливала поля. Я присел на койку. Пусть натешится. Наконец, Лиля перестала печатать и задумчиво посмотрела на меня. И этот взгляд мне не понравился.

— Это я себе купил, — поспешил я.

— Почему себе? — в ее голосе слышалось возмущение.

— Буду прямо на машинке писать. Как Хемингуэй.

— Ты не Хемингуэй! — тонкий пальчик обличающее ткнул меня в грудь. — Кроме того, у него не было такой как я. Будешь спорить?

— Не буду, — согласился я. — Такой как ты, точно не было.

— Вот и хорошо! — она застопорила каретку и накрыла «Эрику» чехлом. — Я ее забираю.

— Эй! — возмутился я. — Грабеж. Лифчики — тебе, колготки — тебе, теперь и машинка — тебе. А мы, что, не люди?

— Машинка — нам! — возразила она. — Я буду печатать твои рукописи. Если хочешь, под диктовку. А лифчики… Могу выделить тебе один, — она прыснула.

— Ага! — вздохнул я. — Сейчас надену и пойду по общежитию. Мигом спецбригаду вызовут. Совести у тебя нет!

— Зато есть любовь.

Легкая фигурка порхнула на кровать и повалила меня. Теплые губы нашли мои. Чего только женщины с нами не делают! Да ничего они делают. Мы все сами…

Лиля вернулась к себе в комнату поздним вечером.

— Ну? — встретила ее Маша. — Привез подарки?

— Вот! — Лиля поставила на стол футляр. — Портативная пишущая машинка «Эрика». Немецкая.

— А лично тебе?

Лиля развернула пакет и вывалила на койку лифчики и колготки.

— Ого! — Маша схватила черный лифчик. — Импортный. И как только купил?

— Говорит: в очереди стоял.

— Ну, он у тебя вообще, — покрутила головой Маша. — Не знаю ни одного парня, кто на это решился бы. Хотя… Москва. Кто его там знает? Можно померить?

— Давай! — махнула рукой Лиля.

Она села к столу и сняла с машинки чехол. Ласково провела пальцами по клавиатуре. Чудо! Никакого сравнения с ее «Украиной». Там по клавишам нужно молотить. А здесь так мягко. Хочется и хочется нажимать.

Маша сбросила халат и нацепила лифчик. Прошлась по застежкам, регулируя бретельки, затем, заведя руки назад, перецепила крючки.

— Чудо!

Лиля отвлеклась от созерцания машинки.

— Ничего не режет, не давит, — сообщила Маша. — На теле даже не чувствуется. Умеют делать! И размер мой. Слушай, Лилька, продай! Зачем тебе черный? Белый ты к подвенечному платью наденешь, а этот к чему? А у меня под него кофточка есть. Ну?

— Забирай! — махнула рукой Лиля. — Только я не знаю цены. Спросить неудобно.

— Я знаю! — сказал Маша. — Наш стоит четыре рубля. Импортный — семь или восемь. Пусть десять. Спекулянты по двадцать пять продают, да и то не купить.

— Забирай за десять! — согласилась Лиля.

Маша метнулась к сумочке, достала кошелек и торопливо выложила перед Лилей червонец.

— Договорились!

Она накинула халат и поспешила у двери.

— Ты куда? — удивилась Лиля.

— Девкам покажу. Обоссутся от зависти — им такого не привезут. Кстати. Помнишь, говорила: будет тебя одевать? Вот. Так что слушай старших! — Маша улыбнулась. — Все, невеста, пошла!

Она исчезла за дверью. «Одевать… — улыбнулась Лиля. — Ничего ты, Маша, не понимаешь! Разве в этом счастье?»