Пока служанка расчесывала и заплетала длинные волосы Алиеноры, баронесса пристально разглядывала себя в зеркало. Изделие мастеров из Венеции, забранное в изящную серебряную оправу, некогда обошлось барону д' Азни в годовую подать целого селения. Но зеркало этих денег стоило. В чистом полированном стекле ясно отражалось юное лицо Алиеноры: пухлые, чувственные губы, большие синие глаза, аккуратный носик и косы, цвета спелой пшеницы, уложенные поверх гладкого, без единой морщинки лба.

— Побелить щеки? — спросила служанка, пристраивая на голове баронессы золотую диадему с камнями.

— У меня траур! — отказалась молодая вдова.

Алиенора кривила душой: не хотелось портить нежную кожу щек дамасскими белилами. Перед мужчинами высокородной даме принято появляться набеленной, но это так старит! Ей и без того почти двадцать пять! Скоро никто не посмотрит в ее сторону!

Алиенора смутилась, уловив неискренность собственных мыслей. Посмотрят, да еще как! И не только этот мальчишка Рено, который рыдает всякий раз, когда она отказывает ему во взаимности, но и суровые, мужественные рыцари, славные своими походами и военными подвигами. Как они обхаживали ее в Антиохии! Семеро просили у отца ее руки, ну, может, шесть, но ей говорили, что семеро… Отец выбрал барона д'Азни, самого богатого и родовитого из претендентов. Барон так полюбил Алиенору, что еще до свадьбы велел изгнать из замка всех наложниц-сарацинок и даже продать их куда подальше! Он целовал ей руки и называл своей королевой. Они были счастливы!

Алиенора вздохнула, вспомнив покойного мужа, но вздох этот был такой легкий, что его никто не заметил. Она плакала у постели умиравшего мужа, все слуги заливались слезами, видя горе юной баронессы, но, признаться, уже тогда Алиенора смутно ощущала тайную радость. Покойный барон д'Азни был похож на кабана — как телом, так и нравами. Пропьянствовав ночь с друзьями, он бесцеремонно вваливался к ней в спальню и удовлетворял свою похоть, нимало не интересуясь ни ее чувствами, ни желаниями. При этом он сопел и рыгал, наполняя спальню мерзким запахом перегара. Насытившись, барон падал на кровать и храпел. Алиенора лежала рядом, глотая слезы. Если б не сарацинская стрела, угодившая барону в пах, она плакала б всю жизнь. Теперь никто не укажет ей, за кого выходить замуж! В Леванте вдовы выбирают мужей сами…

Служанка, завершив наряд хозяйки, не ушла, а скромно встала рядом, поджидая, пока Алиенора закончит рассматривать свое отражение.

— Говори, Берта! — велела баронесса, отвернувшись от зеркала.

— Рыцари приехали ночью, — бойко начала служанка. — Все спали, когда Рено постучал в ворота…

— Это я знаю, — прервала ее Алиенора. — Они так колотили, что я проснулась. Встала и смотрела из окна. Видела Рено, его воинов. Расскажи о тех, кого он привел!

— Рыцарь, которого привезли на носилках, это комтур Маргата.

— Роджер? — изумилась Алиенора. — Где Рено встретил его?

— В Масличном ущелье, — Берта подняла очи горе. — Там комтур со своими спутниками вступил в битву с сарацинами. Язычников было втрое больше, и они стали одолевать. Воины Роджера пали почти все, самого рыцаря много раз ранили, кровь потоком струилась из его ран. И вот, когда комтур и его спутники, ощутив приближение кончины от рук нечестивых, воззвали к Господу, поручая ему свои бессмертные души, появился Рено с воинами. Как вихрь он налетел на сарацин…

— И тут же всех порубил, потоптал и взял в плен! — прервала баронесса. — Я это слышала много раз. Берта, ты напрасно нахваливаешь мне Рено! Он добрый воин, но замуж за него все равно не пойду. Для начала пусть станет рыцарем!

— Он стал им! — воскликнула служанка. — Сам Роджер возложил свой меч на плечо Рено и сказал: — Славный юноша! Ты достойный потомок своего благородного отца! Только настоящий воин Господа может так отважно сражаться с притеснителями христиан. Ты заслужил рыцарский пояс! Носи отныне его с честью и достоинством, как подобает рыцарю Леванта…

— Как же Роджер посвятил Рено, когда сам истекал кровью? — насмешливо сощурилась Алиенора. — Ты говорила, что его привезли на носилках. Или рыцарь здоров?

— Совсем плох, госпожа. Отец Лотарь даже хотел исповедовать его перед кончиной, но Роджер велел погодить. Он и в самом деле посвятил Рено прямо на поле битвы, все воины свидетели.

— Пусть так! — смирилась Алиенора, довольная уже тем, что служанка заговорила о другом. — Кого еще привел Рено? Я видела много всадников.

— Одиннадцать пленных сарацин, еще трое раненых, их тоже везли на носилках. Наш лекарь отказался их пользовать, но сарацины не опечалились: Роджера сопровождает добрый лекарь, который из христианского милосердия ухаживал за ранеными, потому тех и довезли живыми. Я считаю, что это неверно. Лечить сарацин следовало, если б они выразили желание принять истинную веру и поклониться Господу нашему, Иисусу. Эти же, как сказали воины Рено, не раскаялись и даже молились своему Аллаху на дневках…

— Скажешь ты, наконец, кто приехал с Рено? — рассердилась Алиенора. — Когда мне будет интересно, что ты думаешь об обращении неверных, я спрошу!

Берта обиженно поджала губы, но тут же оттаяла — таить обиду долго она не умела.

— Роджера сопровождают два иноземных рыцаря с оруженосцами, — сказала, лукаво поглядывая на хозяйку. — Одного зовут Козма, второго — Иоаким. Их оруженосцы, Гуго и Бруно, крепкие парни. Простые, но такие милые. Утром сказали мне, что я прекрасна, как цветок. Я ответила, что они еще не видели госпожу баронессу. О ее красоте наслышан весь Левант.

— Из каких земель эти рыцари? — спросила Алиенора, улыбнувшись в ответ на лесть.

— Оруженосцы говорили, что из дальних — где-то за Понтом Эвксинским, а там еще — за землями варваров.

— Как они попали в Левант?

— Приехали поклониться Гробу Господню и другим святыням, а тут примкнули к Роджеру.

— Они молоды?

— Козма будет постарше покойного барона — седина в бороде и в волосах. А вот Иоаким — в самом расцвете сил. Высокий, как ливанский кедр, могучий и отважный. Оруженосцы рассказывали: он косил сарацин кистенем, как селянин — пшеницу косой. Сарацины падали у его ног, моля о пощаде, но рыцарь был глух к их мольбам, мстя неверным за раны Господа нашего. «Племя адово! — кричал он, поднимая свой кистень и опуская его на головы врагов. — Доколе чинить вы будете обиды христианам? Отправляйтесь в ад, к Люциферу! Там вам самое место!..»

Этот монолог служанки Алиенора почему-то выслушала с напряженным вниманием. И даже позволила Берте высказать все, что та думает о доблестных иноземных рыцарях, встающих на защиту Святой Земли.

— Он красив? — спросила Алиенора, отворачиваясь к зеркалу, чтобы служанка не заметила ее вспыхнувших щек. Баронесса запоздало сообразила, что служанка может увидеть ее отражение, но Берта была слишком увлечена повествованием. Алиеноре пришлось долго ждать, пока служанка, изливавшая патетические словеса, вспомнила, о чем ее спрашивают.

— У него черные волосы и карие глаза, — принялась рассказывать Берта. — Волосы длинные, ниспадают на плечи, чувствуется, что их давно не трогала гребнем заботливая женская рука. Черты лица у рыцаря правильные: нос прямой, губы тонкие, зубы белые и ровные. Борода его старила, но сейчас ее нет: Иоаким велел принести бритву и сбрил ее. Теперь у него на подбородке кожа белая, отличная от загорелой на лице, — служанка прыснула. — А вот Козма бороду брить не стал, только подрезал ножницами. И волосы…

— Откуда знаешь? — сощурилась Алиенора.

Пришла очередь служанки краснеть. Она потупилась, даже сделала попытку убежать, но, остановленная властным жестом хозяйки, осталась на месте.

— Говори! — строго велела баронесса.

— Гости утром велели подать им горячей воды для полного омовения, — тихо промолвила Берта, не поднимая головы. — Это так удивительно для христианских рыцарей! Я помогала слугам носить воду, наливала ее в лохани, а потом…

— Спряталась за шторой, чтобы подглядывать, — безжалостно продолжила Алиенора.

— Госпожа!..

— Любопытство — грех, но не смертный, — успокоила Алиенора. — Отец Лотарь легко дарует тебе прощение. Я попрошу его о снисхождении.

— Мне было так интересно, госпожа! Я никогда не видела иноземцев без одежды! Вдруг они отличаются от нас?!

— Отличаются? — спросила Алиенора, ощущая непонятное томление в крови.

— Нет! Они хорошо сложены! Особенно Иоаким! У него стройное, крепкое тело, длинные, сильные ноги и руки, ну и остальное… Он действительно паладин, который храбро сражался с врагами. На теле его раны, из которых сочилась кровь…

— Он сильно страдал?

Баронесса спросила почему-то низким, грудным голосом.

— Сказать правду, не очень. Они с Козмой разговаривали, смеялись…

«Веселый!» — почему-то радостно подумала Алионора. Но сказала другое:

— О чем они говорили?

— Не знаю, госпожа! Их язык мне незнаком. Другие слуги тоже не понимают, я спрашивала.

— Как же они отдают приказания оруженосцам?

— Оба говорят по-латыни. Козма еще знает прованский и франкский…

— А Иоаким?

— Только латынь. Хотя в плену у сарацин отчасти обучился речи, обычной в Леванте.

— Он был в плену?

— Как рассказывали оруженосцы, обоих иноземцев захватили сарацины, когда те совершали паломничество. Козма и Иоаким шли как обычные пилигримы, без оружия. Наверное, дали такой обет. Они не знали, что в Леванте война.

— Их выкупили?

— Эмир Иерусалима отпустил их. Козма вылечил его больную жену.

— Так это он тот добрый лекарь, что лечил сарацин?

— Да, госпожа!

Алиенора задумалась. Берта стояла рядом, ожидая, что госпожа спросит о чем-то или отошлет ее. Но баронесса молчала, машинально вертя на безымянном пальце левой руки перстень — обручальный подарок покойного барона. Затем вдруг стащила его и положила на столик перед зеркалом.

— Спрячь в шкатулку!

Берта повиновалась. «Давно пора! — подумала, пряча улыбку. — В Леванте траур долго не носят. Рено ждет! Он обещал мне сто безантов, если я уговорю баронессу, и я их получу! С таким приданым я выйду замуж за рыцаря! Пусть не знатного рода, но мои дети станут рыцарями!»

— Мажордом спрашивал: кого звать к обеду? — спросила Берта, видя, что хозяйка все еще пребывает в раздумье.

— Роджера, обоих иноземцев… — Алиенора помедлила. — Рено… раз он стал рыцарем. Кто еще в свите комтура?

— Четверо туркополов. Один из них, Сеиф, правая рука Роджера, его давний соратник.

— Пусть зовут Сеифа.

— Посадить сарацина за один стол с христианами! — возмутилась Берта. — Как можно? К тому же Роджер плох и вряд ли выйдет к столу.

— Туркопол сражался рядом с господином, — холодно ответила баронесса. — Проливал свою кровь. Покойный барон тоже пировал с дружественными нам сарацинами и не видел в том ничего зазорного.

Служанка покорно поклонилась. И вдруг спросила лукаво:

— Прикажете звать и других спутников комтура: его безрукого оруженосца и девушку?

— Какую девушку?

— Вы послали Рено в греческое селение за франками, отбившимися от войска. Там Рено узнал, что воинов забрал Роджер, как и подать, что причиталась вам. Комтур оставил в селении своего раненого оруженосца (бедный мальчик потерял руку!), и христианскую девушку, которую они по дороге отбили у сарацин. Рено велел отвезти обоих в замок, а сам пустился вдогонку за Роджером. Настиг его в Масличном ущелье, где комтур, потеряв почти всех своих воинов, из последних сил отбивался от сарацин. Оруженосец, его зовут Ги, и девушка, ее имя Стелла, приехали на повозке поздно вечером; я не стала будить вас, чтобы рассказать.

— Какого происхождения Ги?

— Благородного. Из родовитой аквитанской семьи. Он еще очень слаб после ранения, но ходит.

— Кто девушка?

— Обычная поселянка. Я думала взять ее к себе помощницей. Она смышленая, умеет читать и хорошо играет на сазе.

— Зови обоих!

Лицо Берты выразило такое изумление, что Алиенора улыбнулась:

— Стелла будет играть на сазе. У нас нет музыкантов. Покойный барон взял их с собой на битву, но никто не вернулся.

Когда Берта убежала передавать распоряжения, Алиенора подошла к окну и долго смотрела на двор замка, где шла необычная по этому времени суета. Спешили по делам дворовые слуги, конюхи выводили коней, чтобы те, застоявшиеся, разогрели кровь и пощипали за стенами зеленую травку, в ворота замка въезжали повозки с припасами, и кастелян принимал их у дверей подвала, все перевешивая и пересчитывая. Алиенора представила, как в огромной кухне замка сейчас пылает огонь, повара суетятся у очага, зажаривая цельные туши баранов, а также гусей и кур, как виночерпий с помощниками вытаскивают из подвалов замшелые бочки, выбивают пробки и разливают густое, темно-красное вино по кувшинам. Такого здесь не было с тех пор, как покойный барон ушел на войну. Жизнь в Азни после его похорон словно остановилась, дни тянулись тягостно и уныло, омрачаемые скверными новостями о войне, которые приносили редкие пилигримы и забредавшие ненадолго в замок проезжие рыцари, спешившие в еще не занятые сарацинами порты. Они с завистью говорили, что Азни — Богом хранимая земля, дальний край Иерусалимского королевства, к которому пока еще не подошел Саладин. Молодая вдова после таких разговоров долго плакала, сетуя на судьбу, что оставила ее, такую юную и цветущую, без надежной защиты. Как ни плох был покойный барон, но за его могучей тушей она жила спокойно, не думая о будущем. А оно в год 1187-й от Рождества Христова представлялось безрадостным…

С приездом гостей в Азни словно возвращались прежние времена, и Алиенора с нескрываемой радостью подумала о предстоящем обеде, где она предстанет… Нет, не безутешной вдовой. Владычной владелицей обширного и богатого баронства, гордой и неприступной. Ну, может, и не совсем неприступной, но гордой обязательно. Баронесса д'Азни не может быть простушкой. Гости могут подумать невесть что! Она ясно даст им понять…

Алиенора замахала руками, отгоняя роившиеся в голове видения, но они не отступили. И она, сдавшись, стала мысленно смаковать свои предстоящие слова и жесты. Да так увлеклась, что не заметила, как во дворе появился Рено, который долго стоял, подняв голову, ожидая, что она заметит красивый рыцарский пояс, который он успел надеть, и подаст ему хоть какой знак. Но она не подала…

* * *

Замок Азни построили недавно, воинственный отец покойного барона, заложивший укрепление на вершине холма горной долины, был больше озабочен высотой и толщиной стен, чем удобствами жителей. Небольшой каменный дом для самого барона и его родных возводили на скорую руку; он был мал, неуютен, с единственным залом на все случаи жизни. В нем покойный барон вершил суд, принимал послов и угощал гостей. Зато дом примыкал к высокой южной стене замка, рядом с воротами; так что при необходимости не составляло труда разглядеть в окно въезжавших мирных гостей или прямо из здания выбраться на стену — рассмотреть гостей непрошеных. От покоев баронессы зал отделяло всего несколько шагов. Это было удобно для барона, когда после обильных возлияний с гостями похоть одолевала его, но отравляло жизнь Алиеноры, которой не давали уснуть крики гостей и их разнузданные песни.

Алиенора невольно вспомнила это, шагая по коридору, и по телу ее пробежала предательская дрожь — она впервые принимала столько гостей в роли полноправной хозяйки. Перед дверью она остановилась, переводя дух, а затем решительно шагнула в проем, открытый услужливым мажордомом.

При ее появлении рыцари, сидевшие в ряд за длинным столом, дружно встали. Шествуя в сопровождении Берты к стулу с высокой спинкой (раньше на нем сиживал барон, а сейчас оно по праву принадлежало владелице Азни), Алиеонора успела разглядеть всех. Роджера и безрукого Ги за столом не оказалось — видать по всему, еще не оправились от ран.

Мажордом по очереди представил гостей. Козма и Иоаким были одеты в атласные сарацинские халаты. За кушаками виднелись богато отделанные серебром и камнями рукоятки ножей — очевидно, взяли из последней добычи. Иоакиму халат оказался короток — всего до колен. Выглядел он в нем забавно, вдобавок белая кожа на месте сбритой бороды — Алиенора едва не рассмеялась. Сдержавшись, она церемонно ответила на поклон забавного гостя. Тот, выпрямившись, непочтительно уставился на хозяйку, разглядывая ее с нескрываемым интересом.

— Какого ты рода, рыцарь? — надменно спросила Алиенора, пряча за холодностью смущение.

— Высокого, госпожа! — ответил за Иоакима Козма. Голос его оказался густым, сочным. — Его предки командовали большим войском.

— Он граф, барон, виконт?

— Прадед Иоакима был пожалован титулом князя, так что Иоаким — князь.

— А ты, рыцарь?

— У меня нет титулов, госпожа.

— Мой друг ведет род от немого рыцаря по прозвище Пчела, жившего в Провансе восемьсот лет назад, — вмешался Иоаким. — Тот рыцарь отважно сражался с врагами веры, немилосердно жаля их, за что и получил свое прозвище.

«Разве восемьсот лет назад был Прованс?» — хотела спросить Алиенора, но сдержалась. Монахи учили ее истории, она смутно помнила, что в четвертом веке от рождества Христова на землях нынешних Прованса, Франции и Аквитании вроде была Галлия, но помнила это нетвердо. А показаться невежественной ей не хотелось. Алиенора сделала жест, приглашая гостей к столу.

Случайно или нет, но ее место оказалось между двумя чужеземцами: по правую руку оказался Иоаким, по левую — Козма. На Рено, севшего по левую руку от Козмы, Алиенора не обратила внимания, на туркопола, выпучившего глаза при ее появлении, едва глянула.

Иоаким, остановив метнувшегося слугу, галантно отодвинул тяжелый стул, помогая Алиеноре сесть. Подлетел виночерпий с серебряным кувшином, Иоаким отобрал его и сам наполнил кубок хозяйки. От такого внимания Алиенора зарделась.

— Благодарю вас, рыцари, за то, что почтили вниманием бедную вдову, — сказала она, преодолевая смущение. — Я рада приветствовать в Азни храбрых победителей сарацин. Ваше здоровье!

Алиенора подняла тяжелый кубок. Гости последовали ее примеру. Алиенора отхлебнула густого, пряного от специй вина, и поставила кубок на стол. Слуга метнулся к ней, но Иоаким вновь опередил его: подцепил ножом с огромного блюда кусок зажаренного барана и вывалил ей на блюдо.

— Рыцарь, я вдова, но слуги у меня есть! — сказала Алиенора недовольно.

— Прости, госпожа, если обидел, — поклонился Иоаким, — но по обычаям моей страны, рыцарь, что сидит справа от дамы, обязан ей прислуживать: наливать вино, подавать еду, выполнять иные желания.

— Любые? — сощурилась Алиенора.

— Любые! — подтвердил Иоаким, пристально глядя ей в глаза.

Алиенора хотела ответить шуткой, но явственно прочла в устремленном на нее взоре, каких желаний рыцарь ждет. Почувствовала, что краснеет. Машинально окунув пальцы в чашу для омовения, она стала отщипывать кусочки жареной баранины, отправляя их в рот. Гости последовали ее примеру. Некоторое время за столом было слышно лишь чавканье и хруст разгрызаемых костей. Оправившись от смущения, Алиенора глянула на Берту, и та сообразила — махнула платком. Стелла, сидевшая на скамье в углу, тронула струны саза. Сладкая, медленная музыка тихо зазвучала в трапезной, создавая приятный фон обеду.

— Здоровы ли гости? — спросила Алиенора, вспомнив о своих обязанностях хозяйки. — Здоровы ли ваши кони и ваши слуги?

Иоаким хотел что-то сказать, но Козма опередил его.

— Те, кто не ранен, здоровы, — ответил, склоняя голову.

— Раненым оказали помощь, слуг и коней накормили? — еще раз осведомилась Алиенора.

— Да, благодарю, — еще раз поклонился Козма.

Алиенора протянула руку к кубку, и Иоаким тут же расторопно плеснул из кувшина. Баронесса покосилась, но промолчала. Виночерпий наполнил кубки гостей. Иоаким взял свой и встал.

— Хочу выпить за здоровье хозяйки этого замка, — сказал он, медленно выговаривая латинские слова и не обращая внимания на укоризненные взоры Козмы. — Мы прибыли сюда после долгого и тяжелого перехода. Мы изнемогли. Среди нас были раненые. Мы нуждались в отдыхе и пище. В замке нас приняли, как родных. Предоставили кров, вино и провизию. Омыли и перевязали наши раны, утешили ласковым словом. По пути сюда мы много слышали милосердии баронессы от воинов Азни, но теперь, когда увидали ее воочию, поняли: это ангел божий! Который сошел с небес, чтобы утешить сердца рыцарей, ожесточившиеся в кровавых битвах, отереть кровь и слезы с их обожженных солнцем лиц…

Алиенора вновь ощутила, что краснеет. Она хотела остановить рыцаря, рассыпавшегося в славословии, но смогла. Слова Иоакима словно окутывали ее ласковым и нежным коконом, ей было невыразимо приятно — до томления в крови. Она не видела, как Козма делает Иоакиму знаки, укоризненно качая головой, не видела нахмуренного лица Рено и прищурившихся глаз Сеифа. Она не заметила, как умолкла музыка. Все душой Алиенора желала одного: слушать! И рыцарь потакал ее желанию, словно выполняя данное недавно обещание.

— По обычаю нашей земли за дам нужно пить стоя, — завершил Иоаким свою прочувственную речь. — Приглашаю рыцарей присоединиться!

Козма, вздохнув, встал. Заскрипели отодвигаемые стулья других гостей. Иоаким лихо осушил кубок, ловко подхватил ручку Алиеноры и приложился. Рено слева от Козмы скрипнул зубами. Иоаким же, как ни в чем ни бывало, шлепнулся на стул и придвинул к себе блюдо с зажаренным целиком гусем. Алиенора воспользовалась случаем.

— Он всегда такой галантный? — шепнула, склонившись к Козме.

— В зависимости от количества выпитого, — пояснил тот. — Перед обедом он успел хватить сикера из ваших подвалов, так что сейчас на вершине вдохновения. Скоро он захочет танцевать и петь. Танцует он хорошо, но петь запретите! Это пытка! Явите милосердие, о котором так красиво говорил мой друг!

Козма сказал это громко. Иоаким повернулся и замычал, пытаясь говорить с плотно набитым ртом. Козма в ответ показал кулак. Иоаким скорчил гримасу, и Алиенора, не сдержавшись, прыснула. Обед продолжился. Кубки наполнялись и опорожнялись, красный цвет вина постепенно перетекал в лица гостей, скоро и Алиенора почувствовала, что щеки ее пылают. Острые ножи вонзались в зажаренные до коричневой корочки бока баранов и гусей, с хрустом рассекали кости. Прозрачный мясной сок тек по рукам и лицам, каплями повисал на бородах и голых подбородках. Срываясь, капли падали на скатерть, теряясь среди обглоданных костей. Слуги, подносившие кушанья, уже не выходили из зала; столпившись у дверей, с жадным вниманием наблюдали за пиршеством в предвкушении богатых остатков. Как-то незаметно появился Ярукташ; протолкавшись через толпу слуг, он сел у дверей, поджав ноги.

Иоаким ополоснул руки в чаше для омовения, вытер тыльной стороной ладони жирный рот.

— Стеллочка! — крикнул он через зал громовым голосом. — Сыграй что-нибудь красивое и бодрое! Чтоб душа порадовалась!

— Начинается! — вздохнул Козма.

Саз в руках Стеллы словно ожил, проснувшись от неги. Ритмичная, веселая мелодия заполнила зал, заставляя людей притоптывать и прихлопывать в такт. Иоаким вскочил и пал на одно колено перед Алиенорой.

— Позвольте пригласить вас на танец, баронесса!

«У меня траур!» — хотела сказать Алиенора, но не сказала. Встала и протянула руку рыцарю. Иоаким вывел ее на середину зала и, церемонно раскланявшись, повел партнершу по кругу, подскакивая и звучно ударяя каблуками по каменному полу. Алиенора, подчиняясь ведущему ее партнеру, семенила рядом, придерживая свободной рукой край длинного платья. Только теперь стало ясно, что баронесса ростом и статью мало уступает кавалеру, даже злобный завистник в этот момент вынужден был бы признать, что это красивая пара. Танцевала она тоже красиво. Баронесса двигалась легко даже в тяжелом платье из бархата, а Иоаким, несмотря на мощное сложение, словно порхал вокруг. Слуги при виде танцующей баронессы захлопали еще громче; Ярукташ, воспользовавшись тем, что все отвлеклись, скользнул к столу и стал за спиной Козмы.

— Как называется этот танец, господин? — спросил, склонившись к уху рыцаря. — Никогда не видел прежде.

— Это неудивительно! — вздохнул Козма. — Удивительно, что я вижу впервые. Это какой-то гибрид мазурки с полонезом с элементами «семь-срок», причем собственной нарезки.

Евнух не понял половины сказанного, но ухватил иронию. Засмеялся. Сидевший рядом с Козмой Рено наоборот насупился, исподлобья поглядывая на танцующих. Яруташ осторожно тронул плечо Козмы и украдкой показал ему на молодого рыцаря. Козма кивнул:

— Знакомая песня! На башне был Ги, здесь другой.

Он произнес это по-русски, но Ярукташ понял. Покачал головой. Тем временем саз заиграл еще быстрее, Иоаким, перестав водить Алиенору по кругу, ухватил ее обеими руками за талию и закружил вокруг себя. Алиенора охнула, но подчинилась. Длинный подол ее платья развивался, открывая изящные башмачки. Слуги у дверей зала запрыгали от восторга, Козма и Сеиф заколотили ладонями по столу. Стены и дверь зала, стол с гостями — все стремительно закружилось вокруг Алиеноры, и она только для равновесия положила руки на плечи рыцаря. Слуги встретили этот жест одобрительным ревом.

Иоаким кружил баронессу все быстрее и быстрее. Подол из тяжелого бархата, развевавшийся вокруг ног юной вдовы, вдруг попал ей под башмачок. Ткань треснула, но не порвалась. Алиенора запнулась, судорожно ухватившись за одежды партнера. Тот устоял. Подхватил падающую баронессу на руки и прижал к груди. Та невольно обняла его за шею.

Музыка смолкла. В наступившей тишине раздался нечленораздельный крик. Рено, вскочив, отводил руку для броска. Козма не успел среагировать. Успел Ярукташ. Быстрым и точным движением он подбил вверх руку новоиспеченного рыцаря. Тяжелый нож, бешено вращаясь, молнией пересек зал и ударился в каменную стену у входа. Брызнули осколки, нож со звоном упал на пол.

Мгновение Рено стоял, яростно сверкая взором, но вдруг обмяк и опустил голову. Иоаким, поставив Алиенору на ноги, закрыл ее собой. В зале стало тихо до звона в ушах. Возле побледневшего Рено замер Ярукташ с ножом, который он схватил со стола, рядом застыл у стула Козма. Лишь Сеиф остался сидеть, с любопытством переводя прищуренный взгляд с одной группы людей на другую.

Алиенора мгновение стояла, недоуменно глядя то на валявшийся на полу нож, то на Рено, пока, наконец, не осознала случившееся. Кровь отхлынула от ее лица. Решительно отодвинув Иоакима, баронесса вышла на середину зала.

— Ты посмел… — она задыхалась. — Поднять руку… Ты приносил в церкви оммаж сначала барону, потом мне…

Рено молчал.

— Не гневайся на него, госпожа!

Козма вышел из-за стола и поклонился Алиеноре.

— Твой вассал неправильно понял намерения моего друга. Решил, что Иоаким обижает тебя, потому и не сдержался.

— Если ему нужно удовлетворение, то я готов! — вмешался Иоаким, вызывающе уперев руки в бока. — Пешими или конными, в седлах или на утоптанной земле!

Козма зловеще показал ему кулак.

— Прости, госпожа, моего товарища, за то, что невольно дал повод для твоего гнева, — сказал примиряющим тоном. — Думаю, не стоит проливать христианскую кровь из-за такого пустяка. Прости и своего вассала. Он хотел защитить тебя — только и всего. Ссора на пиру, где много вина, — обычное дело. С кем не бывает!

— Прости меня, госпожа! — эхом отозвался Рено.

Алиенора некоторое время молчала, глядя то на Козму, то на Рено, затем кивнула.

— Но я все равно накажу его, — капризно сказала она Козме. — Рено больше не будут звать к обеду, пока… Пока я не передумаю. И еще…

— Пусть он, вместо того, чтобы спать после такой обильной и сладкой трапезы, покажет мне замок, — опередил Козма. — Мы приехали поздно, ознакомиться не успели.

— Пусть! — милостиво согласилась баронесса. — А я пойду отдыхать. Рыцарь! — повернулась она к Иоакиму. — Проводи меня!

Алиенора оперлась на руку гостя, и они степенно вышли из зала. Рено скрипнул зубами, но смолчал. Кивнул Козме:

— Я буду ждать тебя у башни, рыцарь.

И вышел.

— Ты мудр, господин! — зашептал Ярукташ у плеча Козмы. — Ты сделал врага другом.

— Дай-то Бог! — вздохнул Козма.

— Оруженосец станет расспрашивать тебя об Иоакиме, постарайся внушить ему, что рыцарь не собирается стать мужем баронессы, даже если это не так, — продолжил евнух. — Сейчас Рено думает только об этом и жаждет убрать соперника. Это может повредить нам. Уверь его, и он тебя полюбит. Рено обрадуется доброй вести, станет рассеян, поэтому покажет, что от обычных гостей таят. Не помешает знать замок лучше…

— Иоаким не собирается жениться на баронессе, — тихо сказал Козма. — Я в том уверен. Что до остального… — он выразительно посмотрел на дверной проем, где скрылись Алиенора со спутником.

— Не тревожься, господин! — лукаво улыбнулся евнух. — У франков это не позор. Баронесса — вдова, никто не осудит ее за слабость. В Леванте убивают только за золото и земли… За власть, которая дает золото и земли. Позволь мне сопровождать тебя!

Козма пожал плечами и направился к выходу. Ярукташ следовал за ним, отстав на шаг. У дверей Козма оглянулся. Сеиф как ни в чем не бывало сидел за столом, невозмутимо обгладывая бараний бок.

…Случившееся за обедом так расстроило Алиенору, что она и не заметила, как, опираясь на руку Иоакима, дошла до спальни. У дверей рыцарь галантно пропустил ее вперед, но не поклонился на прощание, а вошел следом. Вся во власти переживаний баронесса не обратила это внимания, а когда, наконец, пришла в себя, Иоаким задвигал на двери тяжелый засов.

— Что это ты, рыцарь? — успела спросить Алиенора, как Иоаким шагнул к ней и ласково обнял.

— Обидели девочку мою маленькую, — бормотал он придушенным голосом, гладя ее по голове и целуя в глаза, лоб, щеки. — Не дам! Никому не дам в обиду, всех прогоню и перебью! Ишь, распоясались, злыдни…

«Никто меня не обижает!» — хотела сказать Алиенора, но не успела. Губы Иоакима нашли ее губы, и как-то так само собой получилось, что она послушно раскрыла их. Что-то горячее и упругое скользнуло между ее зубов и затрепетало во рту, лаская нежно ее язык. Глаза Алиеноры закрылись сами собой, она обмякла и застонала.

Иоаким подхватил ее на руки и, не прерывая поцелуя, отнес на кровать. Уложил спиной на атласное покрывало. Бархат зашуршал об атлас, и кожа обнажившихся ног Алиенора на мгновение ощутила прохладный воздух спальни. «Господь всемогущий! — успела подумать баронесса. — Его представили мне только за обедом!» В следующие мгновение руки рыцаря нежно скользнули по ее ногам, лаская их и двигаясь все выше и выше — так, что Алиенора забыла обо всем, каждой клеточкой изголодавшегося по ласке тела ловя наслаждение, полузабытое и такое желанное…